Ваевский Анджей : другие произведения.

Темные воды, главы 1-25

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Темные воды

"Ощущение, словно меня ночью бросили в полынью. И я хватаюсь руками за кромку льда, пытаясь выбраться, но он обламывается, крошится. Меня вот-вот утянет в эту вымораживающую черноту. И все же я настолько хочу жить, что даже не замерзаю, и верю, что придет рассвет, выкрасит небо цветом васильков, и я увижу путь, по которому смогу пойти, оставив за спиной эти темные воды".

Пролог

Яринка

   Молодая женщина уронила мастерок, с трудом выпрямляя спину. Округлый выступающий живот выдавал беременность последних месяцев. Не смотря на свое состояние, женщина штукатурила веранду, стремясь закончить ремонт к "октябрьским". До предполагаемого рождения ребенка было еще месяца два. И присела, ойкнув.
   - Маш, ты чего это? - сразу же отреагировала перегнувшаяся через забор соседка.
   - Нат, муж дома? Пусть мотоцикл заводит... пора мне, видимо, - Маша, мать двух детей, беременная третьим, с первых позывов узнала схватки. Ошибки быть не могло - ребенок решил родиться раньше срока.
   Роддом маленького провинциального украинского городка огласился очередным вскриком новорожденного.
   - Поздравляем, у вас девочка, - стандартные фразы из уст врачей. И дорого дала бы рожденная тогда девочка, чтобы посмотреть на выражение лица собственной матери. Третьего ребенка в семье не ждали. Мария едва успела оправиться от вторых родов и все еще кормила сына грудью, решив, что этот период безопасен для женщины в плане забеременеть. Просчиталась, поняла, что просчиталась, когда новая жизнь уже забарабанила ножками в живот.
   - Когда успела? - презрительно фыркнула свекровь, рассматривая ребенка, когда и мать, и младенец уже были дома. Первый скандал из-за девочки разразился сразу же. Муж Маши был сероглазым "русаком", едва ли не блондином. Сама Маша была эффектной синеглазой шатенкой с медно-каштановым оттенком волос. Старшие детки были кто в маму, кто в папу, а вот младшенькая... черноглазая черноволосая смуглянка могла быть кем угодно, но только не родным ребенком такого типично "среднерусского" по масти семейства. Даже миндалевидный разрез глаз указывал скорей на ближневосточную азиатку, нежели на славянку. Естественно последовали разборки, с кем и когда неверная жена успела сострогать сие дитятко.
   - Помолчали бы вы... обе, - тихий спокойный голос мгновенно навел порядок среди ругающихся. Хрупкая сухонькая пожилая женщина обвела всех изучающим взглядом тогда все еще ясно-синих глаз. Неизвестно почему, но в ее присутствии всегда становилось тихо и спокойно. Она не ругалась никогда, не повышала голос. И всё же все немного робели и затихали, стоило Акулине Фоминичне обозначить свое присутствие. - Имя ребенку выбрали?
   - Вот и пусть будет Галка, раз такая черная, - опять фыркнула свекровь, Катерина Ивановна, но снова повышать тон и раздувать скандал в присутствии свахи не решилась.
   - Да и пусть... Наташа, - в пику свекрови вставила Маша, с намеком на то, что у той все дети-племянники-внуки сплошь Саши да Наташи. Снова разгорался спор, теперь уже из-за имени.
   - Яринка будет. Ира, по-вашему, - тихий голос снова остановил раздоры. С Акулиной Фоминичной никто спорить не решился. Так в далеком семьдесят каком-то там году, первого числа месяца ноября в мир пришла девочка, имя которой так и не было дано, разве что в метрике, а позже в паспорте записалось. И только маленькая сухонькая женщина с пронзительными синими глазами звала ее по имени. Яринка.
  
   Поскольку девочка родилась недоношенной, то возвращение в больницу после выписки из роддома последовало вскорости. Слабенькая, она пыталась цепляться за жизнь тоненькими почти прозрачными пальчиками, вот только помощников у нее не находилось. То ли мать себя исчерпала на кормлении сына, то ли природа сыграла очередную злую шутку, но на Яринку молока у женщины не осталось, поэтому на поддержку иммунитета естественным путем рассчитывать не приходилось. Провинциальные врачи истыкали младенца капельницами до такой степени, что попасть в развороченные иглами венки больше не представлялось возможным, поэтому было принято решение использовать сосуды на голове.
   Наверное, единственный раз в жизни тихая сгорбленная жизнью старая женщина напоминала ураган. Как выстояли стены больницы - неизвестно. Акулина Фоминична наперекор всем врачам и матери забрала ребенка и увезла к себе в село. В лес, поскольку жила не просто на отшибе, а за полтора километра от ближайших соседей. Там, в своем тихом маленьком домике, без всяких врачей и медикаментов, используя травы, жизненный опыт и невероятное терпение, бабушка и выходила свою внучку, выцарапывая ту из угасания, словно поделившись остатками своей жизненной силы. Потом очевидцы говорили, что за месяц борьбы за жизнь девочки глаза женщины выцвели и побледнели. Акулина Фоминична почти полностью утратила зрение, и хорошо, что хоть очки еще спасали от полной слепоты.
  
   Володька, не доросший тогда еще до звучного Владимир Федорович, молодой специалист-нефтяник, был отправлен по распределению в Казахстан, город Кустанай. Молодой да ранний, отвоевавший у многочисленных поклонников красавицу Марию себе в жены, Володька вовсе не хотел оставлять семью на время адаптации на новом месте. Время было такое, что решения принимались молниеносно. Побросав в чемоданы нехитрый скарб, сграбастав в охапку трех детишек, молодое семейство отправилось на новое место жительства. Тогда государство еще заботилось о своих гражданах, и многодетной молодежи была выделена трехкомнатная квартира и ссуда на приобретение мебели и прочих жизненно важных атрибутов.
   В сравнении с крохотным домиком в маленьком украинском городке, обустроенная квартира и высокооплачиваемая работа показались раем молодому семейству. Но не успели они насладиться наладившейся, казалось бы, жизнью, как грянул гром. Средний по возрасту Сашка и младшенькая Яринка "сгорели" в акклиматизации.
   - Непереносимость климата, полное обезвоживание. Они недели не протянут, - гласил вердикт врачей, запретивших пускать бьющихся в панике родителей к детям. Саше было четыре года, Яринке - два с половиной. "Нежильцы".
   Маша плакала, прижимая к себе старшенькую Ларису, сидя на ступенях больницы. Кто-то добросердечный и неравнодушный из врачей шепнул, что если в течение пары суток детей вывезти в привычный климат, то есть надежда на спасение. Вот только пытаться забрать детей из-под капельниц никто не позволял. Но не таков был Володька, чтобы ждать неделю, пока его дети умирают. Цепляясь за водосточные трубы и подоконники, он взобрался на третий этаж, в реанимацию, разбив окно, проник в палату и украл из больницы собственных детей. Бросив все, спасая то, что не купить за деньги - жизни, семья летела самолетом в Киев. Спросить о том, что чувствовали тогда молодые родители, держа на руках двух умирающих детей, язык не поворачивался.
   Киев. Жуляны. Оповещенная телеграммой Акулина Фоминична и... скорая на взлетной полосе. А еще теплый летний дождь, от которого на детских лицах появились хоть намеки на живые краски. "Охматдет". Полгода по больницам. Мальчик поправился окончательно. Девочка потеряла зрение. Когда-то черные глаза сгорели на казахском солнце. Новая операция. И уже мать, Мария, не позволила резать и калечить ребенка еще сильней. Выходили, вылечили. Зрение частично вернулось. Глаза Яринки стали еще странней, чем были, горизонтальной чертой разделяя радужку на травяно-зеленый верх и темно-карий низ.
  
   После долгих мытарств и поисков работы и жилья семейство осело на Донбассе в пригороде Снежного на границе с городом Торезом. Бросивший карьеру нефтяника Володька решил, что у него руки из правильного места, и делать может, что угодно, лишь бы больше не происходило казусов, подобных казахстанским. Донецкие края были выбраны не случайно - мать Володьки, Катерина Ивановна, жила в Торезе. Вот и пошел многодетный папаша на ТЭТЗ - Торезский электро-технический завод. В литейный цех. Побегав по съемным квартирам, не без помощи родных Володька и Маша наскребли начальный капитал и, взяв на недостающую сумму ссуду по месту работы, купили дом. Старшая дочь пошла в школу, младшие под присмотром матери оставались дома. Маша все же работала, полагаясь на то, что дети не так уж малы, и забегать домой через каждый час - вполне достаточно, чтобы присматривать за ними. Саше было шесть лет, Яринке - четыре с половиной.
  
   - Маш, там твои чего-то жгли во дворе, я на них поругаться хотел, но... Маш, она же на меня как глянула своими глазищами, так я забыл, чего сказать хотел, как пригвоздила, - пожаловался как-то сосед на деток. Маша досадливо промолчала. У младшенькой и впрямь были глазищи, а не глаза, и совсем уж не человеческие какие-то. Не станешь же всем объяснять, что девочка почти слепая, и поэтому у сожженной радужки такая странная двухцветная окраска. Огромные, на пол-лица, глаза ребенка выглядели жутко. "А у меня глаза лесочком, снизу коричневые, сверху зеленые", - говаривала сама мелкая, не понимая, что с точки зрения людей это выглядит кошмарно. Благо, метаморфоза с волосами осталась в несознательном возрасте, когда на Машу косились все "благие тетушки", порицая за то, что она дитю волосы красит. Не красила, просто изначально смоляно-черные волосы вдруг резко стали отрастать от корней пшенично-светлыми, почти что белыми. Упреков от соседа женщина не выдержала и, посоветовавшись вечером с пришедшим с работы мужем, на следующий же день села в поезд и отвезла ребенка к своей матери в Черкасскую область, в глухое маленькое село, решив, что в лесу у Акулины Фоминичны никто не будет глазеть на странного ребенка.
  
   Закапывать луковым соком глаза было неприятно. Но нужно. Бабушка уговаривала внучку потерпеть и неотступно пыталась восстановить зрение по максимуму. И все же от очков никуда было не деться, когда, вынув неизвестно откуда старенький потрепанный букварь, старая женщина принялась учить маленькую девочку грамоте, коротая долгие зимние вечера, когда обеим заняться было нечем. То ли Яринка оказалась шустрой и понятливой, то ли Акулина Фоминична раскрыла свои педагогические таланты, но к лету девочка читала вслух довольно бегло и ровно, умела писать и считать, и даже начала учить таблицу умножения. Так они и жили вдвоем, пока июньским днем не заявилось все семейство, чтобы привычно оставить всех деток бабушке, а самим заняться, как минимум, ремонтом купленного год назад дома.
  
  

Глава первая

Детства чистые глазенки

  
  
   Светлая. Вот так, одним словом, можно было охарактеризовать этого человека. Родившись в далеком 1921 году, маленькая графиня Лесницкая стала сиротой еще в младенчестве. Новые власти нашли зацепку в лояльных к коммунистам, не покинувшим страну аристократах. Расстрел. Двое детей, шестилетний Николай, названный в честь последнего российского императора, и полугодовалая Акулина, получившая исконное русское имя от нянечки, были отправлены в детский дом в Малороссию. Преданная графской семье кормилица отправилась вместе с детьми, всеми правдами и неправдами уверив власти, что сможет быть полезной в вопросах воспитания. Самоотверженной женщине удалось сохранить какие-то документы и фотографии, потому маленькие Лесницкие росли со знанием того, кем на самом деле являлись их родители.
  
   Лишенный наследства и наследия, но все еще помнящий родителей Николай вырос аристократом если не по титулу, то по духу. Зная, что отец принял и приветствовал советскую власть, юноша выбрал для себя военную карьеру, продолжая тем самым дело предков - защиту Родины. Нянечка ни на миг не отступила от постулатов воспитания графских детей, по возможности дав и сыну, и дочери своих хозяев всестороннее образование, насколько это было возможно в эпоху становления советской власти. Окруженная заботой и вниманием как нянечки, так и брата, маленькая Акулина росла слишком диковинным редким цветком среди сирот пролетариев - детей гражданской войны. Она была скромна и осторожна, старалась не выказывать ничем своего происхождения, и, покинув стены детского дома, на вопросы о родителях отвечала всем, что они были сельскими учителями, умершими от тифа. Тем естественнее было ее стремление стать педагогом.
  
   Жизнь в молодой стране входила в более-менее ровную колею. Юная учительница преподавала в сельской школе, с трепетом ожидая редких приездов брата в отпуск. Лишенные всего, они дорожили друг другом, сохраняя невероятное тепло в отношениях. Николай заботился, как мог, о своей Калинке, все свои небольшие деньги тратя только на нее, отмахиваясь, мол, сам на полном армейском обеспечении. Она была красивой, настолько красивой, что сельские парни застывали, глядя вслед учительке-Калинке. Любая мать одобрила бы такой выбор своего сына, с радостью приняв в невестки скромную и трудолюбивую девушку.
  
   Наверное, жизнь Акулины Лесницкой сложилась бы совсем иначе, если бы не война. Наверное, жизнь десятков миллионов людей сложилась бы иначе, если бы...
  
   Сомнительные удачи. Военный период жизни Калинки можно было бы назвать именно так. После оккупации жителей села в большинстве своем отправили в концентрационный лагерь. Не приглянулась фашистам Украина, и народ они уничтожали с особой тщательностью: примеров тому столько, что перечислять стоит не здесь и не сейчас.
  
   Она стояла в очереди. В страшной очереди распределения по баракам или... печам. Изможденная голодом, побоями, переездом в Австрию в товарном вагоне, где спать можно было лишь стоя, Калинка покорно ждала, когда ей, как и всем остальным девушкам, обрежут косу перед тем, как решить ее судьбу.
  
   - Вы что?! Такую красоту? - командный голос, решивший судьбу украинской девушки, бывшей русско-польской графини. Немецкий офицер, настолько высокого ранга, что все перед ним вытянулись в струнку, выхватил своим возгласом Калинку, возможно, из объятий смерти. Что подвигло его на такой поступок, действительно ли пусть и порушенная измождением и истощением, но все же яркая красота синеглазой девушки, слабость ли к женским волосам, толстой косой свисающих по спине ниже пояса, или же просто необъяснимая человеческая жалость, - неизвестно. Этого офицера Калинка больше не видела.
  
   Небольшое поместье австрийских немцев. Тишина такая, словно войны и нет. Пожилая женщина-хозяйка приняла новую работницу, направленную сюда знакомым офицером, весьма приветливо. Тогда Калинка молилась на свою покойную няню с благодарностью за знание немецкого языка, упростившего общение в плену. Да, она все равно была пленницей, но в этих условиях можно было жить. И надеяться. Надеяться на то, что рано или поздно, но война закончится, и "наши" победят, и она вернется в свое село, в свою школу. И Коля, любимый брат Коленька, приедет снова в отпуск.
  
   - Они были хорошими людьми, не обижали. А работы я никогда не боялась, - будет намного позже рассказывать постаревшая Калинка своей внучке, показывая многочисленные фотографии, привезенные из того самого поместья в Австрии. А девочка будет жадно вглядываться в невиданную красавицу, которой всякие Василисы из фильмов Роу и в подметки не годятся.
  
   Война закончилась приходом в Австрию союзных войск. Только Калинка тогда не знала, что ее личная война за жизнь только начинается. Позже, намного позже она будет кусать локти и рыдать по ночам, жалея, что не осталась у добросердечной старушки-хозяйки, что не согласилась уехать в Англию и выйти замуж за молодого ретивого офицера, который разум потерял, стоя на перроне на коленях и уговаривая ту, что лишила его покоя.
  
   - Мне надо, у меня есть Родина, - ответила тогда уже не девушка, молодая женщина, сделав свой выбор. Родина.
  
   Родина встретила презрением, камнями, упреками и обвинениями в предательстве. Родина встретила вестью о том, что советский офицер-танкист, Николай Фомич Лесницкий, геройски погиб на Курской Дуге. Ни брата, ни дома. Никого и ничего, что могло ее ждать здесь, на Родине. Лишь унижения и оскорбления. И нищета. Преподавать в школе ей запретили, в очередной раз обвинив в предательстве и обозвав фашистской шлюхой. И все же послевоенное время нуждалось в рабочей силе. Хрупкая девочка-веточка, пусть и взрослая, но слишком уж изящная, пошла на стройку, восстанавливая родное село. С ее присутствием со временем смирились, председатель сельсовета потихоньку выбил для нее место библиотекаря. А потом неожиданно посватался Колька-жид. Николай Ройтман, еврей, счетовод в колхозе. Соперников у него не было, никто не зарился на ту, что побывала в немецком плену. Калинка не раздумывала. Он стал ее первым и единственным мужем и мужчиной на всю жизнь. Совсем недолгую. Настроив мало-мальски бесхитростный сельский быт, оставив двух детей, Николай умер от пневмонии, когда младшей дочери было тринадцать-четырнадцать лет. Все еще молодая и красивая вдова давала от ворот поворот всем, кто пытался свататься. Клеймо "предательницы" смылось, но память у Калинки осталась. А еще остались двое деток, которых нужно поднимать. Валентин и Мария.
  
   - А ты босиком ходи, пусть ноги от земли силу берут, оно всяко полезно, - говаривала Акулина Фоминична Яринке, и внучка слушалась. Она всегда слушалась бабушку, потому что та всегда говорила что-то правильное, такое, что хотелось делать. Хотелось бегать босиком и пить парное молоко с ломтем свежего, еще теплого домашнего хлеба. Хотелось есть этот густой, сытный, невероятно вкусный борщ и лазать с баночкой на шее на высоченную черешню. И выдирать сорняки в огороде, и ловить рыбу, и бегать по лесу, придумывая сказки и строя домики из веточек.
   Несмотря на изначально слабый и болезненный организм, к шести годам Яринка стала очень живым и вполне здоровым ребенком, который забыл даже про врожденный порок сердца. Не беспокоило оно, сердце, когда вокруг такая красота и тишина. Если бы этой девочке дали свободу выбирать, то она навсегда осталась бы в этой лесной сказке, приправленной пряным запахом травяных отваров, которые бабушка почему-то называла чаем.
  
   Может ли быть что-то сильнее детской обиды, когда лишили сказки? Яринку лишили. Она затаила обиду.
   - Не поеду, - непримиримый взгляд исподлобья.
   - Мать не слушаешь? - первая оплеуха сорвалась с руки Маши, окрасив щеку дочери в багровый.
   - Кто бьет, тот и мать? - неслышно проворчала не по возрасту шустрая девочка и, резко развернувшись, побежала. Искали ее сутки, звали. Она не откликалась, прячась за деревьями в родном лесу, который знала до последней веточки. Наступившие сумерки вынудили Яринку пробраться тихонько на сеновал. Она не уходила из дому, но и не показывалась на глаза родителям. Бабушка молчала, безмолвно упрекая дочь за то, что та посмела ударить ребенка. Если бы старая женщина знала, что это были только первые побои, то ни за что не отдала бы свою Яринку, взяв на себя ее воспитание полностью. Но она не знала, не могла даже предположить, что ее дочь, ее кровинушка - жестокая властная женщина, не терпящая неповиновения. В своей семье Мария установила абсолютный тоталитаризм, и как с этим мирился Володька - неизвестно. Говорил, что любит. И, наверное, любил таки безумно.
   - Яринка, я знаю, ты здесь и слышишь меня. Выходи, так нельзя, - тихий голос бабушки подействовал стократ лучше, чем крики и угрозы.
   - Ах, ты ж! - Мария снова замахнулась на ребенка, едва девочка зашла в дом.
   - Не смей, - привычно тихо произнесла Акулина Фоминична, и ее дочь вжала голову в плечи так, словно ее ударили.
  
   Возвращаться в Снежное было грустно. Оставалась еще надежда, что скоро в школу, а туда Яринка хотела пойти, хотела так сильно, как и все дети. По крайней мере, в то время они, дети, все еще стремились учиться. Ее не взяли. Не хватило двух месяцев до семилетнего возраста, а тогда с этим было строго. Ребенок остался в одиночестве, высиживая долгие часы на подоконнике в ожидании, когда Сашка придет с учебы. С братом отношения заладились как-то сразу, а вот с сестрой Ларисой, старшей на четыре года, зародилось противостояние, которое впоследствии затянулось на всю жизнь. Как две капли воды похожая на мать внешне, старшая сестра унаследовала не только внешность, но и характер Марии. И не могла терпеть мелкую приставучку, смотревшую едва ли не влюбленными глазами на красавицу-Лорочку. Яринка была презрительно обозвана малявкой и рыжей, хотя пшеничные кудряшки младшенькой были лишь слегка подернуты медным оттенком.
   - Не смотри на меня так! - рычала Лариса на мелкую, и та мгновенно зажмуривала свои огромные, на тот момент уже темно-зеленые, глаза. Лишь бы только сестра не ругалась.
  
   - Почему она такая? - спрашивала Яринка тихонько у Сашки, пока никто не слышит.
   - Какая? - пожимал непонимающе плечами второклассник-брат.
   - Красивая... такая красивая и такая злюка, - обиженно шмыгала носом мелкая.
   - Скажешь тоже, красивая. Вот ты у меня красивая, глазастик, - смеялся брат.
   Тогда они не понимали, что раскол уже произошел. Что наступит день, и повзрослевшая Лариса станет едва ли не врагом собственным брату и сестре, которые до последнего будут держаться друг за друга.
  
   Посмотрев пару месяцев на неприкаянного ребенка, шатающегося по дому, отец почесал в затылке и отвел девочку в балетный класс при заводском Дворце культуры. Яринка влюбилась в танцы... с первого па. Не в сцену, не во внимание зрителей. Нет, она влюбилась в холодный металл "станка", в "пыточные" пуанты, во французские названия движений, элементов танца. Ее сердце трепетно замирало, стоило лишь услышать:
   - Фуэте, гран батман, гран плие...
   Весь мир девочки замкнулся на точеной фигурке балетмейстера, сконцентрировался на ровном тихом голосе. Яринка нашла для себя новую сказку, которая ей заменила утраченный лес и бабушку.
   - Ну и зачем все это? Пусть лучше к школе готовится, - недовольно ворчала Мария, считая выходку мужа и увлечение дочери пустой тратой времени.
   - Она и так готова, а книжки глотает - не напасешься, хорошо хоть со следующего года сама сможет ходить в библиотеку, - почти невинно улыбался Володька, радуясь блестящим радостью глазам младшенькой. Несмотря на все ссоры, пересуды и домыслы, он знал, чувствовал, что это именно его дочь. И любил ее.
  
   Год промелькнул незаметно. И снова было лето, и был бабушкин лес. И новый кусочек чуда, разделенный с братом на двоих. Ларису в этот год, как и во все последующие, отправили в пионерский лагерь, но младшенькие не сильно переживали на этот счет и не завидовали. Да и чему завидовать, если у них есть такая замечательная бабушка, и парное молоко с теплым хлебом, и целых два пруда, чтобы с рассвета и до сумерек ловить рыбу. А еще сад со всякими вкусностями: яблоками, абрикосами, грушами, черешнями, вишнями и сливами. Много ли нужно детям для счастья, когда им семь-девять лет? Они были счастливы.
  
  

Глава вторая

Аз, буки, ве... веди меня

   Первый раз в первый класс. Столько чувств, столько радостных эмоций, предвкушение чуда - все это рухнуло в бездну на второй же день.
   - И что я здесь делаю? - спросила сама себя Яринка, внезапно осознав, что она не только почти на год старше всех из-за злополучных двух месяцев, но еще и знаниями, образованностью ушла далеко вперед тех, с кем предстояло учиться.
   - Кар-кар, - ответила белая ворона, слившись с девочкой, став ее незримой тенью. И весьма видимым клеймом.
   Уроки. Сорок пять минут страданий. Пятнадцать минут глотания строчек из книги, принесенной в ранце в школу уже на пятый день учебы. За пять минут нарисовать в "прописи" злополучные палочки, над которыми класс будет страдать весь урок, и считать галок за окном в ожидании звонка. И снова, и снова. Пока не прозвенит последний и, закинув ранец на плечи, можно будет бежать домой, заскочив по пути в библиотеку за новой порцией "еды".
   - Да ты глотаешь, не прожевав, как утка, - удивлялась библиотекарь, два раза в неделю видя глазастую девочку в очках, менявшую четыре книги на четыре. Новых, не прочтенных.
   - Угу, ем, - отвечала Яринка, радуясь, что теперь сама может приходить сюда, но огорчаясь, что можно взять за один раз лишь четыре книги. И летала домой - глотать Жюля Верна и Фенимора Купера. Зачитываться амурскими сказками и, распотрошив веник, мастерить из тонкой проволоки копья и остроги, а если очень постараться, то и нарты получатся. Правда за веник досталось по шее. И Яринке, и Сашке, поскольку игрались в амурских охотников вместе, а значит - веник на счету обоих.
   А еще были уроки балета, и можно даже не дышать, парить по дощатому полу на кончиках пальцев. Она могла так даже без пуант. Растворяться в бесконечности... раз-два-три, раз-два... Но только три раза в неделю. Жить не так, как все. Быть не такой, как все. И находить счастье там, где никто не догадался бы.
  
   Одноклассники сторонились старшей и высокой по меркам первого класса девочки. Яринка не жаловалась, отсиживая урок за уроком, получая свои стабильные пятерки, чем любви к себе не добавляла. Но ей было все равно, она жила в своем мире. Где-то там ждут вкусные строчки книжных миров, где-то там щиколотку стянут атласные ленты и невесомо вспорхнет балетная пачка. Попытки других детей задеть дразнилкой пресекались равнодушным взглядом исподлобья.
   И все бы ничего, но белокурая Маринка распустила косичку. Живчик-отличница Маринка, высокомерная заводила и всеобщая любимица, пролетая вдоль стены, зацепилась лентой, и косичка растрепалась. Надо было переплести, чем, собственно девочка и занялась. Бело-золотая волна хлынула по плечам, расплескавшись по спине ниже пояса. Вздох-стон вырвался из груди Яринки, она так и застыла с открытым ртом, пытаясь проморгаться. Одноклассница внезапно превратилась в фею. В сказочную принцессу-златовласку. Все поплыло, замедлилось, как в затормозившейся киноленте. Длиннющие густые золотистые ресницы медленно поднялись, открывая голубые глаза. Заворожено-томный поворот головы.
   - Ир, помоги, пожалуйста, мне мама их заплетает, - Маринка обратилась к Яринке, поскольку та стояла ближе всех, да и девчонки разбежались из класса - не просить же мальчиков.
   - Да... да... - пролепетала Яринка, не веря в то, что ей позволят прикоснуться к этому чуду, волшебству. И все же ловкие пальцы, движениями выверенными на собственных длинных волосах, уже сплетали аккуратно косу, приглаживая волосок к волоску. Никто не заметил, что сердце девочки готово выскочить из груди.
   И каково же было удивление Борьки, единственного из мальчишек, кто был ростом выше Яринки, когда он дернув в очередной раз Маринку за косу, не получил привычно букварем по голове. Вместо этого в его горло впились цепкие, натренированные удержанием позиции на балетном "станке", пальцы зеленоглазой бестии. Обычно спокойная и равнодушная ко всему Яринка напоминала фурию в бешенстве.
   - Не смей! Убью! - вызверилась девочка на ошалевшего одноклассника.
   Больше ни Маринку, ни других девочек никто из мальчишек не дергал за косички. Яринку начали бояться.
  
   Мальчишки-то боялись, а вот девчонки начали потихоньку пытаться знакомиться ближе с тихой и замкнутой Яринкой. Она не протестовала, не отстранялась. Одноклассницы очень удивились, внезапно поняв, что она вовсе не гордячка, а наоборот - чаще робкая, но если правильно раззадорить, то может долго и интересно рассказывать истории, прочитанные в книгах... а иногда и выдуманные. Постепенно странная девочка приживалась в классе, все чаще улыбаясь и все с большей охотой прибегая в школу. Еще бы не бежала... там же Маринка. Белокурая фея. Мечта. С которой просто хочется быть рядом. И иногда прикасаться, словно случайно. Маленькие радости маленькой девочки.
  
   К зиме приехал Валентин. Старший брат Марии. Вернулся из Хабаровского края, привезя страшную болезнь, с которой сразу же был помещен в Донецкую центральную больницу. Все близкие и родные испереживались до такой степени, что "слабый пол" впал в состояние перманентной паники, передавшейся даже детям. Слетевшиеся родственники разместились в доме Марии и Володьки, занимая все свободное пространство. В основном это были представители семьи Володьки, усердно поддерживающие невестку и сваху.
   - А чего вы все плачете, он ведь не умер? - изрекла свое веское Яринка, недоуменно глядя на все это безобразие, обязанное, по всей видимости, означать ту самую поддержку и участие.
   - Как это чего? Операция же, легкое вырежут! - просветил кто-то девочку.
   - Ну и что? Ну, вырежут, - ребенок отказывался понимать панику, хотя окружающим казалось, что в восемь лет пора бы стать взрослей и не задавать глупых вопросов старшим.
   - Да он же не бережет себя, курит, пьет... - заголосила очередная родственница, щедро сдабривая слезами, всхлипами и визгами свои слова.
   - Хм, и будет... будет пить и курить, и сто лет проживет, - не терпящим возражений тоном провещало дитятко и, горделиво устремив нос в небо, удалилось в детскую комнату.
   Валентин спокойно перенес операцию и к концу декабря вернулся из больницы вполне живым, хоть и не совсем здоровым. Паломничество родственников рассосалось по собственным жилищам, резко вспомнив о неотложных делах. На самом-то деле памятуя, что когда Валька и Володька сходятся вместе, то туши свет - лучше быть подальше.
  
   Близился Новый Год. Единственная ночь в году, когда детей не укладывали спать в девять часов вечера. О да, с этим вопросом было строго.
   - Жижу фу, и в люлю, - говорил отец и выключал свет. Спорить с родителем детки не решались.
   И все же новогодняя ночь диктовала свои условия. Это был праздник, причем - особо почитаемый в семье. А еще в эту ночь верилось в волшебство. Не в дедморозовское, в какое-то свое, в чудеса. По крайней мере, верилось Яринке-фантазерке. А после и взрослому серьезному Валентину.
   Дом располагался напротив церкви. Власти косились на "культовое здание", учителя по праздникам гоняли учеников, дескать, нечего приобщаться к "опиуму". Яринке было с высокой колокольни и на власти, и на учителей, и на церковь. Лично ее интересовала огромная заснеженная площадка перед воротами, куда девочка и тащила своего дядю, внушая мысль о том, что они идут смотреть королеву гномиков. Валентин улыбался на чудачества ребенка и полностью отдался во власть фантазий и цепких пальчиков племяшки - соскучился по мелкой. За что и поплатился.
   Маленькое, росточком с гриб, серое создание в белой мантии явилось-таки на призыв девочки. Призыв был мысленный, как утверждала сама Яринка, довольно громко нашептывая "мысли", сплетая в незамысловатее детское "заклинание". Домой вернулись лучащийся радостью ребенок... и слегка позеленевший дядька.
   - Вааль, ты чего? - обеспокоенно спросил Володька шурина.
   - Я... она... я видел эту еенную королеву, - коверкая слова, выдавил Валентин.
   - Да брось, пить надо меньше, - сестрица слишком хорошо знала брата.
   - Маш, даже не росился, ждал полуночи, могу дыхнуть, - растерянный Валик оправдывался перед сестрой.
   - И лучше выпей, - Володька щедро налил в стакан водки и протянул шуряку. Тот отказываться не стал.
   - Пааап, мышь там была, мышь... снег на голову ей упал, никакой мантии. Ну, пошутила я, - переминаясь с лапки на лапку, пролила свет на случившееся виновница "торжества".
   - Рассказывай, мышь! Я же видел! - настоял на своем Валентин. Яринка пожала плечами. Отец, прищурившись, пристально посмотрел на дочь.
  
   А весной произошло чудо. Очередное чудо в жизни Яринки, и первое - подаренное отцом. Володька кивнул мелким и сказал прямо:
   - Пойдемте, покажу вам чудо.
   И они пошли. Потому что папка всегда был хорошим, всегда придумывал что-то интересное: раскладывал на полу карту мира и задавал найти на ней чего-нить, он им - они ему, игра такая, в "карту", а еще шахматы, и "города", и "сто слов на букву...". Папка был замечательным, поэтому Сашка и Яринка без вопросов побежали за отцом, поверив на слово, что им покажут... Чудо! Приведшая к балке тропинка за первыми же зарослями деревьев и кустов переваливала через огромную, в половину человеческого роста, трубу. Володька вскарабкался наверх и, протянув обе руки одновременно, затащил детей к себе. И они посмотрели "по ту сторону". "Потустороннее" расплескалось ярчайше-синим живым ковром пролесков. Мелкие весенние цветы настолько густо облепили землю между деревьев, что охватить взглядом это было нереально. Дети визжали от восторга, увидев такую красоту, и едва смогли выдохнуть немое восхищение, в котором пребывали несколько минут.
  
   - Иди-ка сюда, - позвал Володька младшенькую однажды, когда никого, кроме них, не было дома: Маша со старшей пошли к подруге, Саша пропадал с друзьями за двором.
   - А чего? - заинтересованно вынырнула из детской Яринка, поторопившись в большую комнату к отцу. В руках у него были карты. Девочка непонимающе заморгала. Не то чтобы они с братом не перекидывались в "дурачка" тайком от родителей, но... именно эту колоду карт папашка запретил брать строго-настрого, в своих руках показав детям, что это обычные карты, удовлетворив тем самым любопытство. Предусмотрительный родитель всегда оставлял на виду другую колоду, дав таким образом детишкам возможность строить свои тайны, не влезая в родительские секреты.
   - Садись, разговор есть, - отец кивнул напротив, указывая, куда присесть дочери. Они разместились на покрытом ковром полу, невольно начав "битву взглядов".
   - Я не брала, - сразу же заартачилась девочка, решив, что ее будут ругать за проступок, которого она не совершала.
   - Я знаю, что не брала. У меня к тебе другой разговор. Как считаешь, ты взрослая? - взгляд отца был слишком серьезен, чтобы малышка могла съязвить о собственной взрослости, как делала это ранее.
   - Тебе виднее, наверное. Не дура я, - все же огрызнулась Яринка.
   - Угу, не дура, вон как мозги вкрутила Валику. Ладно, я о другом. Хочешь научиться ими пользоваться? - Володька кивнул на карты и пристально уставился на дочь.
   - Это ведь не игра, да? Ты не игре меня решил научить? - Яринка смекнула, что точно не "подкидного" папка предлагает. Не то выражение лица.
   - Игра. Но не совсем. Игра в судьбу. Иногда, зная, что человеку предстоит в жизни, это можно изменить, - карты взлетели в пальцах, тасуясь.
   - Разве так можно? - девочка вперила свой тяжелый исподлобья взгляд в отца.
   - Узнать судьбу и изменить можно, если владеть инструментом. Этим, - колода легла в ладонь, и рука протянула "инструмент" Яринке.
   - Я смогу изменить свою судьбу? - детские пальцы осторожно коснулись гадальных карт.
   - Нет, только чужую. И всегда будешь платить за любое изменение, - голос отца стал ниже и тише.
   - И ладно. Я согласна.
   Первая, тогда еще первая, колода не игральных карт рукоположилась маленькой ведьме.
  

Глава третья

  

Как же так? Как-то...

  
   Здание школы было небольшим. Предместечковая восьмилетка располагалась в одноэтажном строении, в котором, дай бог, было десять кабинетов, считая учительскую и директорскую комнаты. Третий и четвертый классы были совмещены в одной классной комнате, расписание подгонялось под совпадения предметов. Как с подобным справлялись педагоги - оставалось загадкой. Хотя детей это не волновало. Зато волновало их родителей, когда расформировывали очередной класс, отправляя учеников в ближайшую - за три автобусных остановки - среднюю школу. Но наших Яринки и Сашки это не коснулось пока, а Лариса изначально ходила в ту самую среднюю, за три остановки.
  
   Второй класс мало отличался от первого, с той лишь разницей, что в него Яринка ходила с большим воодушевлением, поскольку там - Маринка. А еще Леночка. Хрупкая робкая девочка как-то незаметно стала подопечной нашей героини, "рыцаря в кружевах", взявшей на себя обязательство не только охранять от "злых мальчишек", но и помогать с домашним заданием. Сложилось так, что благодаря "очкаричке-заучке" девичья часть класса сдружилась. Да и как было не сдружиться, когда после уроков можно было собраться вместе, шить наряды куклам и слушать сказки?
   Однако вышло так, что именно во втором классе Яринка сняла очки. Зрение стабилизировалось на устойчивом "минус три", и для чтения книг диоптрии не требовались. А значит, можно наконец-то избавиться от ненужного и неудобного "украшения". Явив "миру" свои ясные очи размером с плошки, девочка несказанно удивилась, услышав однажды:
   - Крошка, а ты хорошенькая.
   И все бы оно ничего, но говоривший был восьмиклассником Юркой Дымовым, по которому заметно сохли все девочки старше третьего класса, а то и младшеклассницы.
   - Я не крошка, - детская обида моментально зазвенела в голосе.
   - Да ладно тебе, я же ласково, - Юрка улыбался.
   Окружающие притихли. За Дымовым ходила слава ловеласа, и к девочкам он всегда проявлял внимание. Застать его болтающим с очередной школьницей не составляло труда и никого не удивляло. Вот только октябрятский значок на шлейке фартука Яринки свидетельствовал о том, что девочка явно не достигла того возраста, который интересен Димке.
   - Ласково будешь с бабушкой своей, - отрезала мелкая и, продырявив носом небо, - удалилась. На самом-то деле она не стремилась гордо вздергивать подбородок, но весьма тяжелая коса постоянно оттягивала голову назад, вырабатывая в девочке королевскую высокомерную походку.
   - Ох ты, какая, - изумился вдогонку Дымов. Привычный к вниманию девочек и девушек, он не ожидал подобного отпора от такой малявки. И добавил, улыбнувшись: - Крошка, - за что и награжден был уничижительным взглядом зеленых глаз.
  
   Год выдался достаточно спокойным и без лишних потрясений. Дружба с одноклассницами крепла, а приставучий Юрка Дымов, не оставлявший надежд привлечь внимание зеленоглазой бестии, был неоднократно облит презрением хотя бы за то, что с его легкой руки прилипло прозвище "крошка".
  
   Беда пришла, когда не ждали. Да и не беда вовсе, но в детских масштабах это было катастрофой. Сашкин класс расформировывали, поскольку в нем осталось лишь одиннадцать учеников. А допустимый минимум - пятнадцать. Мария была неприятно удивлена тем, что сына нужно переводить в другую школу, и маленькая Яринка останется без присмотра старшего брата. Родителями принялось решение наконец-то свести всех троих детей под крышей одного учебного заведения, переведя их в СШ N4 города Тореза. Под присмотр бабушки Катерины Ивановны. Именно под присмотр, а не с переездом к оной, поскольку от Снежного-5, поселка Ремовка, до вышеозначенной школы было два километра пешком и две остановки на автобусе.
   Для маленькой Яринки это был удар. Нет, не пугали ее пешком два километра, и не боялась она пристального ока бабушки, жившей в трех минутах от школы. Девочку лишили двух самых главных радостей - Маринки и балета. При всех раскладах она не успевала на балет, тем более что в новой школе с октября занятия третьего класса шли во вторую смену, а это лишало возможности после уроков встретиться с подружкой.
   Детское горе было пресечено неоспоримым родительским словом. Яринка смирилась. А потом Мария пожалела о своем скоропалительном решении. В судьбу жителей Ремовки, и в частности, в судьбу семьи вмешалась стихия, спалив немало нервов.
   Зимним вечером, отсидев все уроки во второй смене, Яринка привычно села в автобус, поскольку идти пешком через темную балку страшно, хоть и быстрей. Две пересадки, от конечной до автовокзала Снежного, от автовокзала на 17-ом автобусе опять же до конечной. Однако в этот раз что-то пошло не так, и, доехав до остановки "шахта N6", автобус развернулся. Водитель оповестил пассажиров, что рейс отменяется и дальше не пойдет. Девочка хмыкнула, пожала плечами и решила, что пройти пешком оставшиеся пять километров - да мелочи все это, ведь по дороге, кругом дома, а не глухая балка, где дикие кабаны иногда бегают. И она пошла.
   Темень непроглядная, отчего-то ставшие очень тусклыми фонари едва выхватывали куски асфальта, по которому упорно шел домой ребенок. Непривычный, не по-зимнему теплый ветер подгонял в спину, и девочка без раздумий топала по дороге. Она уже поравнялась с бывшей школой, когда навстречу ей вынырнула фигура, спросившая, захлебываясь собственным голосом и слезами:
   - Ира, это ты?
   В непроглядной мгле пыльной бури мать не сразу разглядела собственного ребенка. Шедшая против ветра женщина наглоталась пыли и песка, колючим комом ставших в горле.
   Укутанная матерью в необъятную шаль, Яринка была доставлена домой, и вернувшийся после патрулирования короткой дороги через балку отец смог вздохнуть с облегчением, увидев, что дочка дома и в полном порядке. Она даже не заметила этой бури, приняв ее просто за теплый ветер. В спину. Потому и не заметила, в отличие от продиравшейся сквозь стихию Марии. За мелкую переживали в этот вечер все: родители стонадцать раз прокляли и свое решение о новой школе, и вторую смену для третьего класса. Благо, обошлось.
   Но обошлось не сразу. Жители Снежного и Тореза оказались заперты по домам разбушевавшейся стихией. Ни до этого года, ни после него подобных бурь не наблюдалось. Конопатили окна и двери, чтобы хоть как-то оградить свои жилища от вездесущей пыли, просачивающейся в малейшие щели. Колодец находился по улице вниз домов на восемь, и Володька вешал на коромысло две выварки под крышками и так доставлял воду домой, неся тяжесть не только против ветра, но и в гору. Небольшого роста, глава семейства был все же крепышом из разряда "подковы гнет" и "кулаком быка завалит". Трехдневная изоляция от мира переживалась лишь благодаря тому, что он вот такой, муж и отец - настоящий мужик.
  
   Четвертый класс ознаменовался первой сменой и тем, что Яринка смогла вернуться к танцам. Не к балету. Пропущенный год был пропущенным годом, а идти на класс младше не позволял возраст. Но девочке настолько хотелось танцевать, что она пошла в кружок при центральном Дворце культуры города Тореза, поскольку семейство перебазировалось из Ремовки в квартиру Катерины Ивановны, уехавшей в Златоустовку помогать младшей дочери Зинке с новорожденным.
   Никаких особых потрясений не ожидалось. Гостившая часто и у этой бабушки Яринка знала многих детей во дворе, поэтому чужой и одинокой себя не чувствовала. Да и брат всегда рядом. А еще есть развеселая тетка Зарифа, армянка, которая кормила своими пончиками всю дворовую детвору. И вообще очень милые соседи, которые скорей напоминали одну большую дружную семью, нежели именно соседей. Послевоенной постройки, барачного типа двухэтажный дом был облеплен во дворе "самостройными" летними кухоньками, и от первого тепла и до морозов не затихал веселый шум. Кто что приготовил - пробовали все.
   Яринка вечно пропадала с братом и учившемся в параллельном классе татарчуком Сережкой, придумывая свои нехитрые детские игры из разряда пряток и салок. Было весело, и ласковая тень беззаботного настоящего детства наконец-то окутала девочку. Она смеялась. Так звонко, что многим хотелось прикрутить звук.
  
   Весной в семью пришла новость о том, что Валентин наконец-то женится. Его избранницей стала взрослая женщина с двумя детьми, которую он в прямом смысле отбил у мужа, - изрядно намяв тому бока и пересчитав зубы. Как говорил сам Валентин: "Это мой последний поезд, и я не уступлю". От раздоров и скандалов подальше было принято решение: переехать новоявленной семье на родину Валентина - поближе к Акулине Фоминичне. За сборами и разборами между Володькой и Марией вспыхнул очередной из участившихся в последнее время скандалов. Горячая нравом женщина в единый день приняла решение, сгребла детей в охапку и отправилась вместе с братом к матери, решив начать жизнь без мужа.
  
   - Как же так? - недоумевала Яринка, внезапно осознав, что все летит в пропасть. И только начавшие завязываться новые дружеские отношения с одноклассниками, и новая танцевальная группа, и первые занятия в хоре. И... папка! Как же она без папки? Без такого замечательного и теплого? Без его шуток, его игр, его "настоящих пельменей", и... без уроков с картами.
  
   - Здесь и будем жить, - предприимчивая женщина быстро нашла работу и оформила ссуду на приобретение нового дома, в который и привезла детей, забрав от бабушки.
   - Ну ничего себе! - присвистнули все трое, обозрев бурьяны выше их самих ростом.
   "Война" за очистку территории происходила под чутким руководством младшей, которая неожиданно взвалила это на свои плечи, пока мать на работе. Сашке было все равно, кто командует, он даже развлекался, устраивая соревнования с сестренкой - кто быстрей расчистит очередной квадрат. Лариса была недовольна, но в один из вечеров мать на нее шикнула, мол, работай, а не рассуждай, и старшая смирилась, затаив обиду.
  
   - Как же так? - девочка повисла на шее у приехавшего в августе отца, который явился затем, чтобы отдать деньги с продажи дома.
   - Как-то... так, - ответил Володька, пряча слезы и гладя по голове дочурку.
  
   И девочка впервые взялась за "инструмент" не в плане обучения. Зная основы, она решила поиграть с судьбой. Вроде бы вопрос несложный предстояло решить, но очень важный для нее самой - помирить родителей. Проводя пальцем по рисунку карт, Яринка выводила новую судьбу своей семьи, но не себя. Позже она не раз будет корить себя за то, что позволила себе вмешаться. Но сейчас все ее мысли были лишь о том, как вернуть то, что так невозможно больно было потерять. Плата за содеянное аукнулась ей два года спустя.
  
   Как-то за общими хлопотами в помощи обустройства дома родители сблизились, и вопрос развода больше не возникал. Была ли в этом заслуга девочки, или оно само собой так получилось - понять ни тогда, ни сейчас не представляется возможным. И все же Яринка радовалась тому, что пусть и на новом месте, но все по-прежнему, все вместе. И можно в очередной раз "вставить" папку в шахматы. Его - да, а вот Сашку не получалось. Отточенный ум юного математика не допускал промахов. Обложившись книгами по шахматам, мальчик осваивал азы дебютов и гамбитов, учился на десять шагов вперед просчитывать "защиту Филидора", и считал кумиром Хосе Рауля Капабланку. Свести хоть одну партию в ничью с Сашкой Яринка считала невероятным достижением.
  
  

Глава четвертая

Под крест

  
   Три креста суждены. Через три пройдет.
  
   Первый крест был положен набожной бабушкой Катериной Ивановной, решившей, что все беды и болезни ребенка от некрещенности. Маленькая Яринка была отнесена в церковь, что по тем временам не очень-то приветствовалось обществом. Однако случился казус: двухмесячный ребенок орал не своим голосом, краснел и упирался. Взрослые сошлись на том, что у девочки болит что-то, и, не придав значения поведению Яринки, все же провели обряд, хотя та захлебывалась криком до такой степени, что сосуды в глазах полопались. Серебряный крестик на шелковом шнурке надели на шею ребенку.
   - Да вы с ума сошли! Кого под крест? Ее? - Акулину Фоминичну трясло. На груди распеленатой Яринки виднелся явственный ожог от крестика. Решили, что у ребенка аллергия на серебро. Бабушка сорвала крестик с шеи девочки и спрятала на дно сундука.
   - Не смейте, больше никогда не смейте ее христосить, - произнесла старушка так, что у присутствующих не осталось сомнений - ослушаться никто не посмеет.
   Неделю Акулина Фоминична "выводила переполох" с ребенка: девочка не прекращала плакать, почти не ела и лишь устало забывалась сном на несколько часов. Что именно сделала старушка - никто не знал, но в итоге Яринка все же успокоилась.
  
   Во время сознательного детства редкие походы в церковь на Пасху заканчивались тем, что Яринка не приближалась к культовому зданию, оставаясь за границей церковного двора. Намного позже, будучи взрослой девушкой, она спокойно войдет под своды Владимирского собора в Киеве.
  
   - Тебе же плохо в церкви становится? - поинтересуется кто-то из друзей.
   - А это не святая церковь, это... всего лишь памятник архитектуры, - ответит Яринка, которая к тому моменту значительно продвинется по своему пути, пути колдуньи.
  
   Второй крест ей подарят. Вернее, нагло всучат, не спросив согласия, а отказаться будет неудобно. Святой афонский крест.
   Они сидели на скамейке на Крещатике. Яринка и ее подруга Лена. Забавная блондинистая девица, не закрывая рта, чесала языком, гордясь своими познаниями в магии, на что Яринка скептично хмыкала, но не спешила переубеждать подругу, объясняя, какая она дилетантка.
   Он подошел и просто познакомился. Именно просто. Импозантный мужчина средних лет, седой и худощавый. С необычайно живыми черными глазами. Все произошло как-то незаметно: слово за слово, кафешка, разговор, поездка на такси к нему домой. Говорить с этим мужчиной было крайне интересно, да и темы он задевал такие, что блондинка открывала в изумлении рот, а рыжая вступала в споры и длительную полемику. Лена была слишком безрассудной, а вот Яринка точно знала, что в обиду не даст ни себя, ни подругу. На тот момент уже твердо была уверена в этом, поскольку давно перестала быть наивной девочкой и походила скорей на хищницу. Сытую и ленивую, а потому - временно неопасную. Но только временно.
  
   Квартира была обычной, ничем не примечательной. Июльская жара пробралась и сюда, поэтому гостеприимный хозяин разложил на полу диванные подушки, чтобы хоть сколько-нибудь прохладней было, и устроил импровизированный достархан. Легкое вино и фрукты. Тонкий дым сигарет. Было уже далеко за полночь, когда Яринке показалось, что воздух заморозило.
   - Я не причиню ей вреда, лишь только уму-разуму поучу немного, а то твоя подруга слишком много лишнего говорит, - произнес хозяин дома, уставившись на Лену. Его слова адресовались Яринке. Ей и самой хотелось пристукнуть подругу за то, что треплется, о чем не следует, в плане магических познаний, тем более, что ничего не смыслит в этом. Хотя дар есть.
   - Моя подруга - мне и разбираться, - произнесла холодно Яринка, обрушивая щит между подругой и колдуном. От его силы звенел воздух.
   - Убери стену, - он не отвел взгляд от Лены.
   - И не подумаю, - дерзости рыжей колдунье было не занимать, - Хочешь дуэли - выбирай соперника достойного, а не занимайся избиением младенцев.
   Эти двое даже не заметили, как ошарашенно смотрит на них Лена. Она-то и не предполагала, что все то, о чем она болтает, - может оказаться правдой.
  
   - Ладно, будет тебе дуэль, раз за нее решила вступиться, - произнес колдун, поворачиваясь к Яринке. Больше она ни слова не сказала, утонув моментально в черноте его глаз. Воздух загустел и потемнел, девушка могла видеть только эти глаза. Бархатные, завораживающие. Затягивающие. Ледяной щит обрушился снова между дуэлянтами. Колдунья успела отстраниться, отгораживаясь от взгляда. Несколько минут... ей тогда показалось, что всего лишь несколько минут она пыталась выровнять свою позицию, укрепившись в собственной силе. Ей очень быстро надоело обороняться, и через щит полетел огненный клинок. Колдун шарахнулся в сторону и прервал зрительный контакт. Теперь он был беззащитен перед атакой Яринки. Она остановилась.
   - Доволен?
   - Можешь, хм...
   За окнами зарозовел рассвет. Позже Лена скажет, что просидели дуэлянты почти три часа.
   - Держи награду, - произнес колдун, вкладывая в руки победительнице... крестик. - Из Афона привез, настоящее сокровище. Ты заслужила. И это... дверь захлопните, простите, что не провожаю.
   Он выглядел весьма потрепанно: руки дрожали, густые тени залегли под глазами. Мужчина весь сгорбился, как-то словно ссохся, постарев лет на десять за одну ночь. Глаза потускнели. Во всех движениях угадывалась невероятная усталость.
   - А хорошо ты меня потрепала, - слабо улыбнулся колдун Яринке, прощаясь с девушками.
  
   Этот крестик надолго остался у Яринки. Собрав на него все свои беды, она его утопит в Днепре, очистившись и начав в очередной раз жизнь заново.
  
   Третий.
   Третий свой крест Яринка возьмет сама, сняв его с шеи дорого ей человека. Тогда, когда его тело уже остынет. Третий крест понесет она с собой, украсив им древко знамени отмщения. Но об этом позже.
  
  

Глава пятая

  

Первые слезы. Взрослая.

  
   - Тебе надо, значит, сама все сделаешь, - бросила пренебрежительно Мария, отправляясь устраивать Ларису в школу. Яринка лишь похлопала ресницами в недоумении, не совсем понимая, как в свои двенадцать лет она может сделать такое - перевестись в новую школу. А потом стиснула кулаки, сгребла в подмышку свои и Сашкины документы, схватила брата за рукав и потащила за собой, принимая вызов:
   - Не бойся, мы пойдем другую школу, а то твоя Ларисочка не выдержит сравнения с нами.
  
   Небольшое двухэтажное здание СШN2 маленького провинциального городка не шло ни в какое сравнение с той школой, в которую Яринка ходила в Торезе. Девочка лишь сжала кулаки сильнее и вошла в дверь. Побывавшая в двух учебных заведениях прежде, она привыкла как-то неосознанно к тому, что директор - женщина. И была шокирована, обнаружив, что здесь всем заправляет импозантный мужчина средних лет... почти гигантского по меркам девочки роста. А может, и не только ей казался он таким. Директор обладал поистине внушительной внешностью, подтянутый, широкоплечий, спортсмен в костюме-тройке... и все же рост был выдающимся - почти два метра. Позже новоиспеченная ученица СШN2 узнала, что вопреки ее предположениям, директор вовсе не является спортсменом и физруком. Он был преподавателем истории.
   - А почему вы без родителей? - поинтересовался директор после приветствия. Он был вежлив, низкий бархатный голос звучал мягко и доброжелательно. Надолго в памяти Яринки останется этот учитель истории и идеалом мужчины. Он был настолько величественен и красив, что это могла заметить и оценить даже маленькая девочка. Посеребренные сединой, густые, слегка вьющиеся волосы придавали весомости, очки в дорогой роговой оправе - уважения. Директор являлся своего рода образчиком мужественности и был любим и уважаем всею школой, включая как учителей, так и учеников. Строгий, выдержанный, неизменно вежливый, любящий порядок во всем, он по-своему держал в ежовых рукавицах весь коллектив, сделав школу едва ли не лучшей в области.
   - Они в командировке, - не моргнув глазом, соврала Яринка, опередив брата, пока тот не рассказал правду. Потому что правда была слишком горькой и нелепой.
   - Так, может, вы придете, когда они вернутся? - спросил директор, удивленно глядя на мелкую нагловатую бесстрашную девочку. Позже она неоднократно окажется в этом кабинете.
   - Их внезапно отправили, а вернутся только второго сентября... уже ведь уроки начнутся. Не можем же мы с братом пропускать занятия? - она умела смотреть прямо и не бояться. И позже тоже никогда не будет бояться этого громадного дядьку, хотя отчитывать ее за поведение он будет много раз.
   - Вот как. Значит, так сильно тянетесь к наукам? Давайте ваши документы, посмотрим, - он улыбнулся и протянул листы бумаги - написать заявление с просьбой зачислить в школу. На директора, учителя с многолетним опытом, смотрели во все глаза два сорванца - хоть мальчик и молчал пока, но взгляд не отводил, смотрел прямо и с вызовом. Дерзкий. Девочка же и вовсе выглядела рыжим ураганом, способным переть напролом через любые преграды. Такие редко бывают заучками-ботанами. Хороших оценок в табелях не предполагалось. И все же брови Николая Ивановича удивленно поползли вверх. Как в табелях за последний класс, так и в личных делах в выписке погодичных оценок красовались круглые пятерки. И лишь по языку у обоих детишек вырисовывались четверки. - А почему четверки? - не удержался от вопроса директор, поняв, что детки перед ним не только дерзкие, но и образованные для своего возраста.
   - А сейчас поймете, - Яринка очаровательно улыбнулась, и протянула свое заявление директору. Брат последовал за ней сразу же. Николай Иванович едва сдержал смех.
   - В хирурги собираетесь? - пряча улыбку, директор рассматривал почти "медицинские" каракули обоих. И Саша, и Яринка писали, как курица лапой, за что и занижались постоянно оценки по языку. За почерк, который разве что с дешифратором разбирать.
   - В патологоанатомы, - не растерялась девочка.
   - Ира, да? Слишком длинный у тебя язык. Смотри, как бы не пострадала из-за него, - и все же он улыбался. Ему понравилась эта дерзкая ученица. Позже он неоднократно встанет на ее защиту.
   - Да я привычная, не беспокойтесь. Страдаю... - Яринка ответила улыбкой.
  
   А вернувшись домой она плакала. Впервые плакала по-настоящему, а не из-за разбитой коленки или детской обиды. Злые колючие слезы понимания того, что она не нужна собственной матери, что ее не любят - просто терпят. Что ее не выбросили, не отдали бабушкам на воспитание лишь потому, что Мария не хотела слухов о себе, как о матери, отказавшейся от собственного ребенка. Наверное, с того момента цвет глаз девочки с наивной детской зелени стал меняться на темно-серую сталь. Взрослую.
  
   Третья школа. Третий раз смена коллектива. И уже клеймом - "новенькая". Яринка не стала в очередной раз пытаться стать "своей", изначально отстранившись от класса. При распределении обязанностей среди учеников, она добровольно вызвалась рисовать стенгазету, узнав, что в команде с ней никого не будет - то есть, она ни с кем по этому вопросу не будет пересекаться. Девочку это вполне устраивало.
   - Знаешь, ты не такая как все, нестандартная, - судя по интонации, с которой это было произнесено старостой класса, та хотела оскорбить Яринку.
   - И я очень этому рада. Что хорошего в том, чтобы выйти из-под копирки? - парировала девочка, догадываясь, что одного врага она уже себе успешно нажила.
   Девочки держались особняком от Яринки, не рискуя приближаться и пытаться заводить более тесное знакомство с той, на ком авторитетная староста поставила клеймо "не наша". Мальчишки были проще и не очень прислушивались к "местному авторитету", поэтому постепенно стали сдруживаться с "нестандартной". То ли гормоны у Яринки запоздали, то ли ей действительно было все равно, но она не страдала подростковой перманентной влюбленностью в одноклассников, соответственно - не пыталась понравиться как девочка, не кокетничала и не жеманничала. Собственно, мальчишки и не рассматривали из-за этого ее как объект дергания косичек и зажимания в углах. К тому же, у Яринки была весьма тяжелая рука, и первый же наглец из параллельного класса влетел спиной в стеклянный шкаф, когда посмел все же прикоснуться к внушительно косе Яринки. Одноклассники сделали вывод и не провоцировали девочку на применение силы. Тем более, у нее был старший брат, который имел привычку ходить с ней вместе домой после школы. Вихрастый мальчишка внушал едва ли не трепетный страх малявкам, хотя был старше их всего лишь на два года.
   В провинциальном городке каким-то чудом обосновался Народный Заслуженный ансамбль. Два звания выглядели впечатляюще и, все еще болея любовью к танцам, Яринка без малейших сомнений явилась записаться в танцевальную труппу.
   - У нас танцоров набирают с пяти лет, - отрезала руководитель - Галина Михайловна, аристократичного вида женщина средних лет.
   - Я закончила три класса балетной школы, два года занималась народными. Я не новичок, - уверенно ответила Яринка, не сомневаясь в собственной подготовке.
   - Даже так? Ладно, посмотрим, на что ты способна кроме слов, - недоверчиво ответила Галина Михайловна. В ансамбль приходили многие, все же это было престижно, поэтому отбор был жесткий. Полчаса она в прямом смысле гоняла девочку по танцклассу.
   - Галина Михайловна, вы нам нашли новую солистку? Одобряю, - в класс заглянула молодая женщина-хореограф, совсем еще девчонка, не смотря на неприлично высокий для девушки рост. Черноволосая, востроглазая, гибкая, невероятно женственная - она была похожа на пантеру. Хищную и прекрасную. А у Яринки остановилось сердце. На миг ей показалось, что яркой молнией в танцкласс ворвалась богиня.
   - С чего вы взяли, что солистку, Виктория Анатолиевна? - поинтересовалась Галина.
   - А разве нет? Она же нашим лентяйкам фору даст. Всем, - искреннее удивилась хореограф. Ей казалось уж слишком очевидным то, что девочку берут в солистки.
   - Согласна, способности у нее есть, и подготовка на уровне. Но все же изначально на испытательный срок... в основную группу. Рост позволяет, а то, что возраст не подходит, - это мелочи, - согласилась руководитель.
   А Яринка ни слова не могла сказать, лишь краем уха уловив, что ее приняли. Она во все глаза смотрела на Викторию, буквально пожирала ее восхищенным взглядом. Не понимая поглотивших ее чувств, девочка приняла это именно за восхищение и лишь спустя пару лет поняла и признала, что в тот миг она влюбилась с первого взгляда в эту девушку. Но сейчас она все еще пребывала в блаженном неведении относительно того, что может и хочет любить девушек... и будет любить.
   Вхождение в новый коллектив произошло более приятно, чем в новую школу. Объединенные любовью к танцам, участники труппы весьма приветливо приняли новенькую. Тем более, что она была младше их всех как минимум на три года. Маленькая. Смешливая и дерзкая. Она была здесь совершенно не такой, как в школе. Она была здесь настоящей. И летела на каждую репетицию с невероятным воодушевлением. А еще здесь ее ждала богиня, на которую можно просто смотреть и восхищаться, рядом с которой так легко дышать, и так тепло под этим темно-карим взглядом.
  

Глава шестая

  

Держись от меня подальше...

  
  
   Новая школа стала один непрекращающимся конфликтом. Нашла коса на камень, и переломный возраст вкупе с нетерпимым характером Яринки показали себя во всей красе. И все бы ничего, ей даже простили бы то, что без особого напряга девочка учится на отлично, тогда как всем остальным приходится корпеть над учебниками. Простили бы постоянные командировки с ансамблем, когда директором подписывались официальные отгулы и не считались пропусками занятий. Простили бы даже то, что, пробыв в школе без году неделю, Яринка была рекомендована и принята в Совет дружины школы знаменосцем. Невиданная привилегия. Ах, как же была замечательна эта форма: светло-бежевые юбка и пиджак, темно-бордовые в цвет нагрудной ленты - манжеты. И это когда все ходят, как из инкубатора, в совершенно одинаково-коричневых шерстяных форменных платьях. Большая честь, большое уважение. Но простили бы и это. А вот то, что девочка в два счета находила общий язык с мальчиками, тем самым вызывая их однозначные симпатии, этого одноклассницы простить не смогли. А позже и не только они.
  
   - Шлюха! - бросили голословное обвинение одноклассницы.
   - Дрянь! - вторила им мать Яринки.
   - За что?! - искреннее недоумевала девочка.
  
   Откуда ей было знать, что девочки стесняются общаться с мальчиками. Не потому, что так заведено, а потому, что испытывают к ним некие чувства, которые смущают и точно не способствуют легкости в общении. Яринке это было неизвестно. Она смотрела на своих одноклассников так же, как и на брата, но без той теплоты, которую испытывала к нему. Уж скорей она смущалась общением с девочками, потому что невольно могла залюбоваться красивой прической, вычурными манжетами, а то и остановить взгляд на начинающей проклевываться груди. Вот тогда она краснела и запиналась. А мальчишки... а что мальчишки? Они такие простые и понятные, с ними в футбол хорошо погонять и анекдоты потравить. А еще они любят обсесть парту, за которой сидит Яринка, и слушать до бесконечности ее рассказы. А рассказывала она много, найдя благодарных слушателей. Она больше не совершала тех ошибок, что в раннем детстве, теперь на любую историю она говорила, что где-то ее вычитала, даже если придумала сама.
  
   А еще был футбол. Пустырь недалеко от дома издавна стал излюбленным стадионом для желающих погонять мяч. Саша раззнакомился с местными и стал похаживать на самобытное мероприятие. И брал сестру с собой. Началось все случайно, но так вошло в привычку, что Яринка стала не просто вратарем, а тем игроком, за которого могут подраться команды при разделе. Сначала она просто просиживала на траве за воротами и... постоянно ловила пропущенные мячи. А чего не ловить, если потом все равно попросят подать? А потом как-то не хватало игрока, и Сашка предложил ее поставить на ворота. Никто особо не протестовал. С этого все и началось. И много позже ее прозвали "вратарь-кошка", потому что забить гол в ворота Яринки не представлялось возможным. Реакция превышала способности местных мальчишек. Так ее стали уважать те, кто жил по соседству. Позже и до школы дошла слава, и там почти дуэли устраивались за обладание таким непобедимым вратарем. Девочек это злило. И не объяснить ведь, что знаменитая реакция обусловлена многолетними на тот момент занятиями танцами. Оттуда же и физическая форма, и скорость с гибкостью. Понятно, что для учеников той же спортивной школы она являлась легкой мишенью, но на уровне детей-любителей - стала звездой футбола.
  
   - Ир, ты куда? - Серега со смешной фамилией Барвинок проезжал на велосипеде по улице и окликнул Яринку.
   - Да на пустырь, куда же еще, - ответила девочка.
   - Садись, подвезу, сам на футбол, - предложил парень, и она согласилась. Ведь, и правда, что такого в том, чтобы подъехать с товарищем на велосипеде? По крайней мере, так считала Яринка. Она не понимала в тот момент, как ошибалась.
  
   - Пойдем со мной по маленькому, - через пару дней в школе предложила одноклассница, но, дойдя до туалета, быстро испарилась. Яринка осталась одна, но лишь на мгновение. Ее ждали. Света и Анжела. Девочки-старшеклассницы, одна из которых заслуживала особого внимания, поскольку высоко подвязанный хвост ее волос всегда свивался в правильный кукольный локон, чем и вызывал восхищение Яринки. Она знала этих девушек. О да, к ним уже было применимо это слово, обеим было по шестнадцать лет.
   - Это правда, что Барвинок тебя на велике катал? - с угрозой в голосе спросила Света. На тот момент она являлась девушкой приснопамятного Барвинка.
   - Да подвез до футбольного поля, - как ни в чем ни бывало, ответила Яринка. А что скрывать? Ведь нечего, не преступление же общаться с другом и принять его помощь, даже такую мелкую.
   - Сука! - вслед за словами полетела пощечина. Такая, что звезды в глазах засветились. Все ж Яринке на тот момент было всего лишь тринадцать лет.
   - Свет, ты дура? - наежившись, поинтересовалась девочка, едва пришла в себя после удара. Вместо ответа последовал еще один удар.
   - Таки дура, - ответила сама себе Яринка, уклонившись и направляясь к выходу.
  
   Данное происшествие попыталось повториться в классе, на что последовало еще одно глубокомысленное "дура". А потом были разборки дома, но взбешенная Лариса так накостыляла Светлане, что та больше не решалась приставать к младшей сестре "этой психованной". Если бы в тот момент спросили Яринку что происходит, то она бы ответила, что две сумасшедше-красивые девушки подрались из-за нее.
  
   Но были и другие моменты. Был одноклассник Ваня, который вопреки всем остальным мальчишкам безостановочно задирал Яринку, а "добрая" классная руководительница еще и посадила их рядом. И вновь нашла коса на камень. Ваня был самым представительным мальчиком в классе, да еще и с покровительством от старшеклассников. И все же Яринке надоело такое поведение с его стороны, но, начав что-то понимать в этой жизни, она не стала сама с ним разбираться, как делала это, когда была помладше. Она рассказала все брату, и тот пообещал, что урезонит слишком ретивого пацана. Урезонил. Не бил, но разговор был жестким, после чего, не к чести Вани, тот обратился к своим покровителям... лидера которых Саша спустил по лестнице прямо в школе. На том и подружились. Причем тот самый лидер почитал Саньку как старшего товарища и учителя. Как-то так вышло, что незаурядный парнишка быстро снискал себе место среди элиты школы. Намного позже влияние Саши и его друзей скажется на Яринке, но пока она оставалась избалованной любимицей компании из двадцати взрослеющих юношей. Подрастающий цвет общества маленького городка.
  
   Ваня притих, и лишь его товарищ намного позже донес до ушей Яринки, что тот был в нее влюблен. Как показало время, эта влюбленность имела очень долгую жизнь. Даже после окончания школы парнишка смотрел на девочку с невероятной нежностью. Повзрослел, но чувства не угасли. И все же злился за то, что ему она так и не дала шанса.
  
   А потом было взросление. И полудетские обиды остались за бортом. А еще пришел в класс тот, на ком Яринка решила поставить точку, чтобы прекратились слухи, чтобы девочки перестали доставать. Нужен был парень, и она выбрала того, кого знали все, кроме нее.
  
   - Здравствуйте, дети, а у нас новенький, но он, скорее, старенький, - возвестила классная руководительница.
   Он не был новеньким. Он проучился в этом классе четыре года и отбыл на север, в Воркуту, накануне приезда Яринки. Она его не знала, в отличие от всех. И выбрала себе целью, став настоящей хищницей. Никто из девочек не успел среагировать на повзрослевшего Сережку Рощина, поэтому Яринка смогла себе позволить заполучить этот козырь: первая. И все, соперницы нервно курят, она первая, у нее все права, и одноклассницы сами же порвут любую, кто позарится на Серегу.
  
   Он был хорошим другом. Просто замечательным. С ним игралось в футбол, с ним игралось в карты, с ним лазалось по колхозным садам на предмет вишен, черешен, клубники. Они были потрясающей командой. Она, он и его друг Моня. Матвей Матейко. На них часто ругалась мама Яринки, сгоняя "невыносимых бездельников" с забора, на котором они висели в ожидании своей компаньонки. Эта троица настолько въелась всем в сознание, что когда Яринка и Серега однажды поссорились и сели за разные парты, то одноклассники встали и вышли из класса, а на следующий день сели так, что этой парочке не оставили выбора. Их мамы были подругами. Все прочили свадьбу сразу после школы.
  
   Это было лето. Серега приехал на велосипеде и сказал, что мама приглашает Иру съездить с ними на землянику. Обычное дело, дружба между семьями. Яринка охотно согласилась и спустя полчаса была уже у Рощиных. Если бы она понимала, кого увидит, то упиралась бы руками и ногами. Машину вел Андрей, старший брат Сергея. Лес был приветливым и теплым, земляники много, набрали все по паре ведер. Возвращались в город уже по темени. Серега, как невозможный рыцарь, вызвался довезти Яринку домой на велосипеде. Взрослые поулыбались и позволили, хотя разумнее было отправить Андрея на машине. Наверное, они тогда понимали больше, чем хотелось Яринке.
   - Ир, Ир, я люблю тебя, - признания посыпались слишком внезапно, перемежаясь поцелуями. Яринка не заметила, как Серега стал взрослым, как его чувства изменились, сменив детское дурачество. Ее сжимал в объятьях выросший в своих чувствах парень. Это... был первый настоящий поцелуй. И это был первый настоящий удар. Тогда, там, под листьями винограда. Летним теплым вечером.
   - Сереж... не надо... не надо... мне... нравится... Андрей... - это была первая ложь, настоящая ложь, которую произнесла Яринка, не задумываясь о последствиях. А перед глазами стояла точеная фигурка, крутые бедра и кукольно-правильное лицо Ольги Рощиной. Девочка врала, откровенно врала, признаваясь в чувствах к старшему брату Сергея, хотя все ее мысли занимала их мать.
   Сергей не забыл. И не простил, хоть и рассказал обо всем своему брату. Эта девочка стала общей кармой для обоих Рощиных. Чем задела мелкая постреленка старшего - неизвестно, но тот самый танец на школьной дискотеке, куда пришел Рощин-старший, Яринка запомнила навсегда. И то, что он впоследствии женился на девушке, очень похожей на Яринку.
  
   Взросление. И понимание того, что все совсем не такое, как кажется. Первые дискотеки, возможность выразить себя в танце. Слухи. Слухи о том, что Наташка так специально одевается, она слишком похожа на парня, и это так смешно, когда неместные девчонки попадаются. Наташка. Высокая, спортивная, действительно похожая на мальчика, если не знать ее. Парни считали ее слишком уж ажиотажной, девчонки не воспринимали как соперницу. Не нравилась она парням, но, по всей видимости, и не стремилась. И вела себя очень вызывающе. Да где же это видано, чтобы девушка кадрила девушек, целовалась с ними. И притянула внимание Яринки, как магнитом.
  
   - Ты действительно целуешь девушек, которых одурачишь? - с порога в лоб спросила Яринка Наташку, выдурив ключ у дежурной и почти насильно втащив девушку в раздевалку труппы.
   - Тебе-то что, мелкая? - скептично поинтересовалась Наташа, глядя сверху вниз на обнаглевшую малолетку. Наташе было на тот момент двадцать два года. Яринке - все еще четырнадцать.
   - Поцелуй меня!
   - Дура!
   - Поцелуй!
   То ли в насмешку, то ли по каким-либо иным причинам, но Наташка сгребла Яринку за волосы на затылке и впилась в ее губы поцелуем. И девочка ответила. Ответила со всей затаенной страстью, которую до сих пор не показывала никому.
   - Дурочка, маленькая дурочка! Держись от меня подальше, или... я изнасилую тебя, - с угрозой в голосе прошептала Наташка, с силой отталкивая от себя Яринку и выбегая, как ошпаренная, из раздевалки.
  

Глава седьмая

В ритме сердца

  
   Это было как другая жизнь, полная, настоящая, отдельная и от школы, и от дома. Это было то место, где всегда тепло, где сердце учащенно бьется, выстукивая каблучками ритм. Совершенный мир, утонувший в огнях рампы. Яринка была самой маленькой, моложе всех как минимум на три года, и участники танцевальной труппы любили девочку, баловали, покровительствовали. Огромный коллектив, только концертная труппа насчитывала пятьдесят человек. Двадцать пять пар, четыре из них - сольные. И в одной из них - она, Яринка. Маленькая девочка со своей мечтой.
  
   - Совершенная жемчужина, - не уставала восхищаться Виктория.
   - Чует мое сердце, уведут ее от нас, не оставят в провинциальной труппе такую драгоценность, - искренне сокрушалась Галина Михайловна, давно смирившись с тем, что молодой и неопытный хореограф обскакал ее тогда, увидев потрясающие способности девочки, пришедшей вступить в ансамбль.
  
   - Сколько лет этой вашей цыганочке? - поинтересовался Игорь Александрович у худруководителя народного ансамбля, приехавшего на Оренбургский смотр.
   - Четырнадцать, - едва слышно ответила Галина Михайловна. Сердце екнуло, подтверждая давнюю догадку - девочку заберут. Уж если сам Всевышний Господь Бог, Игорь Моисеев, положил глаз на девочку, то точно заберут.
   - Четырнадцать? И столько страсти... Она в этом году заканчивает восемь классов?
   - В следующем.
   - Поторопите их, пускай сдает экстерном. Новая школа на последнем году обучения ей ни к чему.
   - Игорь Александрович? - Галина Михайловна не стала озвучивать вопрос, ограничившись лишь интонацией в голосе.
   - Да, я заберу ее после ваших гастролей по Корее.
  
   У нее дрожали руки. Дрожали ноги, ресницы, слезы на ресницах. Она стояла и смотрела на двух людей, которые, не обращая внимания на ее присутствие, в спокойном разговоре решали ее судьбу. Но она была счастлива, безмерно счастлива оттого, что мечты сбываются. Попасть в труппу Игоря Моисеева - попасть на Олимп танцев. Там конкурс - все девочки Советского Союза на одно место. Это был миг ее триумфа, признание ее таланта и желания танцевать. В ритме сердца.
   А перед этим разговором был тот самый танец, во время которого ее заметили. Сценическая постановка цыганского танца с одной сольной женской партией и четырьмя мужскими. Вот только за двадцать минут до выхода на сцену Яринка сидела в кулисах и натурально выла: нервы не выдержали, отразившись острой зубной болью. Бежать к врачу не было времени, лекарства не помогут.
   - Черт, мелкая, завалишь же! - Сергей "Сефа" бился головой об стену, понимая, что провалят смотр.
   - Не завалит, держи, - Игорь протянул бутылку коньяка Яринке. Та без раздумий залпом выдула четверть бутылки, не обратив внимания, как округлились глаза ее партнеров.
   - С ума сошла?! А пополоскать больной зуб и выплюнуть слабо?!
   Яринка виновато пожала плечами и, услышав объявление их номера, вышла на сцену, как ни в чем не бывало. Зуб больше не тревожил. Опьяненная вдвойне, азартом зажигательного цыганского танца и коньяком, девочка выложилась на полную, отдавшись ритму танца до последнего вздоха.
  
   Март прошел в горячке зачетов и экзаменов. До этого январь и февраль прошли в бешеном прогоне школьной программы. Руководство маленькой провинциальной школы всерьез побаивалось партийного давления из самой Москвы, поэтому препон не ставили, на многое закрывая глаза. Аттестат за восемь классов был выдан с двумя четверками. Остальные - пятерки. Все же классная руководительница, преподавательница немецкого, решила подпортить девочке оценку из-за личных отношений. Физрук пошел по ее стопам, хотя смеялись многие, поскольку девочка в прекрасной форме, и школьные зачеты и рядом не стояли с теми нагрузками, через которые она проходила, занимаясь танцами. Несмотря на две злосчастные четверки, впереди маячило прекрасное будущее, посвященное любимому делу. Яринка ликовала. Как оказалось, слишком рано и напрасно.
  
   Очередной скандал родителей вывел Яринку из равновесия. Не имея желания больше находиться в этом бедламе, она вышла из дома и побрела по направлению к школе, где мог на стадионе находиться брат. Только до школы не дошла, упав на полдороге. Подняться не смогла, поэтому уселась посреди тротуара, размышляя, что ей теперь делать.
   - Эй, Ир, ты чего сидишь? - Юрка-сосед подъехал на велосипеде. Видать, направлялся домой.
   - Встать не могу, кажется, ногу подвернула. Юр, отвези меня домой.
   - Не вопрос, садись.
   - Дурак, говорю же, встать не могу.
   С горем пополам Юрка усадил девочку на багажник велосипеда и покатил его по дороге.
   - А я тебя ищу. Где пропала? - брат вышел навстречу, когда Яринка с Юркой свернули на родную улицу.
   - Да вот... нога, кажется. Не могу идти, - пожаловалась девочка.
   - Ладно, разберемся. Сильно болит?
   - Не болит.
   - Ладно. Спасибо, Юр, дальше я сам.
   Нести на руках сорок пять килограмм живого балетного веса для крепкого парня под два метра ростом - сущий пустяк. Так он и внес ее в дом. При осмотре ног не оказалось никаких отеков, указывающих на ушиб. Разве что ссадины и царапины, которые получила при падении. На следующий день Яринка попыталась встать с кровати и рухнула еще раз. Ноги отказались слушаться. Вызвали врача.
   Болезнь Шляттера. Для кого-то это простой диагноз, последствия устраняются быстро, болезнь отступает, и человек снова может ходить. Но для танцора это приговор. Особенно, если в острой форме, а у Яринки оказалась именно в острой. Во время временного паралича она не чувствовала боли, но после боль пришла, на всю жизнь оставшись в коленях. Это был крест на танцах. Если на врожденный порок сердца руководство ансамбля еще могло закрыть глаза, поскольку прецедентов не было, то с таким диагнозом, как болезнь Шляттера, на сцену никого не выпустят. Это был конец.
  
   - Ты понимаешь, что я не могу! Не могу! Меня посадят! - Виктория Анатольевна сидела в раздевалке и, не пряча слезы, пила водку. Стаканами и без закуски. Неизвестно, по кому больше ударило то, что Яринка больше не сможет танцевать. На просьбы дать шанс хореограф лишь наливала очередную дозу. Она была бессильна что-либо сделать и помочь девочке.
   Яринка скрутила волосы в тугой узел на затылке и украсила его бутафорской ярко-алой розой. Девочка уселась перед зеркалом и принялась наносить тяжелый сценический грим.
   - Что ты задумала?
   - Я ведь имею право на последний танец?
   - Да.
  
   Выровнять цвет лица, потому что софиты. Четкая черная подводка вокруг глаз и тонна туши на ресницы, потому что опять же - софиты, в их свете не видно лица, если макияж слишком легкий или отсутствует. Ярко-красный контур губ. И не сметь плакать, иначе потечет весь этот грим, грязными потёками размазываясь по лицу. Только не сегодня. Сегодня она будет красивой. Сегодня она возьмет в примерочной новое платье, сшитое для гастролей по Корее, куда она не поедет. Сегодня на ажурные чулки спустятся волны оборок шелкового платья. Сегодня ремешки сценических туфель последний раз будут застегнуты на щиколотках.
   Сегодня она станцует Кармен. Такую долгожданную Кармен-сюиту в постановке Игоря Моисеева. Она так мечтала это станцевать, дерзким росчерком оборок юбки разбивая сердца.
   Такие знакомые кулисы сцены Дворца культуры маленького провинциального городка. И каждый знает, где включаются софиты, рампа. Нет, сегодня только рампа, никаких юпитеров. Открыть кулисы. Стать на средине сцены, всматриваясь в последний раз в дощатый пол, на который больше не выйти.
   Подними голову, Кармен. Никто не увидит сегодня твоих слез. Гордая, высокомерная. Ты не уступишь судьбе, даже если через миг умрешь.
   Так подними голову, зритель должен видеть твое лицо. Или ты забыла, что самое главное в танце, это лицо? И посмотри в этот зал так, чтобы он запомнил твой последний танец.
   Выше подбородок. Вскинуть руки - взмахнуть лебедиными крылами. Шаг. Каблук. Еще шаг. Тебе не нужна музыка, ты сама себе музыка. Из мелодичного фанданго взрываясь дробью пасадобля. Ты не успела выучить это танец. Тогда роди его на сцене. Здесь и сейчас.
   Слышишь, там за твоей спиной ревет коррида. Там за твоей спиной осталась жизнь. Через миг ты умрешь, но так и не опустишь голову.
   Гордая красавица Кармен.
   Танцуй. И непримиримый взмах руки уносит в небо на крылах.
   Танцуй. И яростная дробь проломит пол, низвергнув тебя в ад.
   Танцуй.
   И улыбайся.
  

Глава восьмая

Дрянь

  
   - Дрянь! Ни на что не способна! И кто ты теперь? Нервишки слишком слабые, болеешь? Зачем ты мне нужна такая? Я-то думала, в люди выбьешься, в глаза соседям посмотреть не стыдно будет, мол, не ногами дрыгает, танцует. Так нет же, и это упустила. Ты никто, ты хуже, чем пустое место. Дрянь!
   Слова матери горькой обидой закипают в сердце. А она стоит и смотрит, и молчит. И хочется высказать, выплеснуть всю эту обиду, накопленную за годы. И то, как ее на эти танцы не пускали, и то как горделиво распускали перья, когда фотография Яринки была опубликована в журнале "Соц.Культура". Сколько побоев вытерпела она, срываясь на репетиции, презрев запрет не выходить из дома. А теперь она просто четырнадцатилетняя никому не нужная девочка, окончившая восемь классов, и возвращать в школу ее никто не собирается.
   Вот только ее взгляд уже стал тяжелым, она уже научилась смотреть так, что мороз по коже. Она уже сказала себе - "Я смогу. Смогу сама". Только забыла уточнить, что именно сможет. И теперь стояла и смотрела на плюющуюся ядом Марию. И смотрит так, что мать срывается в истерику.
   - Не смотри на меня! Не смотри так! Убирайся!
  
   Неделю друзья Яринки и ее брата собирали деньги в дорогу выгнанной из дома девочке. Кто у родителей брал на "кино и дискотеку", кто уже сам подрабатывал и мог оторвать от зарплаты или взять в долг до оной. С миру по нитке, пара шмоток, которые успела кинуть в сумку, свидетельство о рождении, ученический билет, аттестат за восемь классов. Она напилась вдрызг на дне рожденья друга и стояла на автовокзале, ожидая автобуса на Киев. Билет в кармане, друзья, качающие головами, мол, нехорошо все это, она же такая маленькая. Только и они не взрослые и помочь не смогут, хорошо, что хоть денег собрали чуть больше ста рублей да приютили на неделю. Брат плакал, грозился поставить матушку на место, вот только Яринка махнула рукой, мол, не надо, я смогу и так.
  
   А из автобуса ее вытащили буквально в следующем городке. Какие-то ублюдки решили поразвлечься с одинокой девочкой. Она сбежала. А потом вновь увидела их, караулящих автобус на Киев: уж больно не хотелось упускать им девочку, где найдешь другую среди ночи? Тогда Яринка поняла, что не пьянеет и даже в таком состоянии умеет здраво мыслить. Наверное, она побила рекорд по скорости пробежки, влетев в уже отправляющийся на Черкассы автобус. Лихорадочно вынимаемые из сумки деньги рассыпались по полу. Девочка упала на колени и, закрыв лицо руками, пыталась спрятать слезы страха.
   - Закройте дверь! Поехали! Поехали! Поехали!
   Наверное, не каждый день к водителю автобуса врывались девочки в слезах. Наверное, времена еще были те, когда слово "человек" означало - человечность. Нет, никто не полез в драку с хулиганами. Водитель просто закрыл дверь и дал по газам. Последнее было излишне, но, видимо, эмоции взяли верх.
  
   Потом были Черкассы, был вокзал и билет на поезд, на Москву. Нет, не мечтала Яринка ухать в столицу и там попытать счастья. Ей нужно было в Питер. Ленинград. Потому что там Юрка и Тарас, они свои, они родные, они помогут. А главное - они уже взрослые, в отличие от тех друзей, что остались дома. Хотя именно дома теперь не было.
  
   Что могла знать маленькая девочка о том, что таят в себе большие города? Мерзость и грязь. Она не знала, она наивно полагала, что если спросить, как добраться до Ленинградского вокзала, то дядя-милиционер ей объяснит. А ее забрали в линейное отделение и отобрали деньги. И предлагали всякое, от чего Яринке стало дурно. Она не могла понять, как это дядька, годящийся ей в отцы, может предлагать такое. Она плакала, и ругалась, и пыталась взывать к совести... тщетно. Нет, сотрудники линейного отделения Киевского вокзала не пошли на насилие, но поступили все же подло, прикарманив деньги и отправив девочку в дет-приемник. Пошлый унизительный допрос: по какой причине сбежала из дома. Она не сбежала, ее выгнали. Но говорить этого не стоило. Она и не сказала, соврав, что ехала на каникулы к тетке и всего лишь спросила дорогу у милиционера. Поверили ей или нет, никто не знает, но, наверное, беглецы не говорят по первому вопросу адрес своего отца. Полетела срочная телеграмма. Он приехал сразу, учитывая время на дорогу.
  
   - Пап, я есть хочу. Дай рубль, я беляш куплю.
   Он не разговаривал с ней всю дорогу и прятал глаза. Не смог защитить от произвола матери, довел ребенка до абсурда. Простила ли она то, что тогда ее жизнь сломалась? Спустя много лет он будет просить прощения. Но в тот момент он просто дал ей этот рубль и остался стоять в очереди за билетами.
   Она не вернулась. Ни с беляшом, ни без. Ей нужны были пять копеек на метро. Бабушки - милое дело, они и объяснили через пару станций, как ей добраться до нужного вокзала.
  
   На перроне было многолюдно. И были те, кого заочно испугалась Яринка: слишком напоминали тех ублюдков, что вытащили ее из автобуса. А еще у поезда на Псков стоял и курил солдатик. За него взгляд и зацепился. Ага, солдат ребенка не обидит. Наивная, милиции ей было мало. Хотя нет, наивной она уж быть перестала, поняв, что в жизни все не так просто, причем это понимание пришло за пару дней.
   - А вот теперь обними меня и порадуйся, да так, чтобы никто не сомневался, - Яринка повисла на шее у солдата.
   - Э, ты это чего? - опешил юноша.
   - Видишь, да не смотри, тихонько... стоят там. Они следят за мной, я их боюсь. А скоро вечер. Мне в Питер надо, только вот... деньги украли.
   - Ой, я не в Питер, я в Валдай...
   - Но по дороге ведь? Вот и расстояние станет меньше, доберусь как-нить, - она продолжала висеть на шее, почувствовав руки солдата на своей спине. Ни одна черточка на лице не дрогнула. Держать лицо, это как в танце. Яринка понятия не имела, где этот Валдай, но раз вокзал Ленинградский, то по идее все маршруты в том направлении.
   Она забыла его имя слишком быстро, хотя он договорился с проводницей, отдал Яринке свое место, а сам ютился на третьей полке. Девочка сказала, что ей восемнадцать, врала, на чем свет стоит, и обещала отблагодарить. Ей было необходимо вырваться из Москвы. У него видимость благодарности выглядела однобоко, и он уже планировал, куда сможет повести эту девочку "в уплату долга". А она сбежала. Едва вышла на перрон в Валдае, и растворилась, якобы отлучившись попудрить носик. И потом до утра сидела в парадном двухэтажки. Ступеньки были деревянными, она даже подремала чуток.
   Поняв, что лучше спрашивать старушек, Яринка нашла автовокзал Валдая и уселась на лавочку у входа, размышляя, чего же дальше делать. Рассматривая носки собственной обуви, она заметила, как к ним присоединись еще одни - явно мужские.
   - А здорово ты Бориску уделала.
   - Какого Бориску? - Яринка подняла взгляд на говорившего.
   - Солдатика, с которым ехала сюда.
   Яринка вздрогнула.
   - Не бойся ты, мне на него все равно, просто знаю по общаге. Видел, как вы из поезда выходили вместе, мы его с другом встречали. Долго матерился.
   - Пусть хоть повесится, мне все равно. Я с ним в постель не собираюсь.
   - А со мной?
   - А не пошел бы ты?
   - Не кипятись, я пошутил. Есть хочешь?
   - Я никуда не пойду.
   - Да никуда и не надо, вон столовая.
   Желудок предал, и, решив, что опасности нет, Яринка пошла с незнакомцем. Столовая располагалась рядом с автовокзалом, вряд ли она могла служить прибежищем бандитов - времена были не те, да и мыслей таких у девочки не возникало.
   - И все же здорово ты его, он так распсиховался, что любо-дорого смотреть. Я даже порадовался, когда увидел тебя.
   - А мне можно, я - дрянь, - равнодушно ответила Яринка, когда они вернулись на автовокзал.
   - Ты куда едешь, чудо в перьях?
   - В Питер. Но тебе-то что?
   - Хах, значит, доедешь. Я дам тебе денег на билет, мне не жалко.
   - Да пошел ты, - мгновенно вспыхнула девочка, догадываясь, какую расплату потребуют за это.
   - Вот дурочка. Вот, держи. А теперь беги - вооон твой автобус, успеваешь.
   Она не верила своим ушам, а незнакомец рассмеялся и всунул десять рублей ей в руку. И она побежала к этому автобусу, не веря в собственную удачу. Так ведь не бывает... покормил, денег на билет дал. Но почему? Никто и никогда не ответит на этот вопрос. Остается лишь полагать, что мир действительно не без добрых людей.
  
   - Мне в Ленинград, я просто не успела за билетом! Возьмите, очень надо, очень тороплюсь! - Яринка влетела в раскрытую дверь автобуса, держа несчастную десятку в вытянутой руке. Видать, водитель привык к таким выкрутасам, поэтому махнул рукой, мол, проходи в салон, и сказал, что билет купится в следующем городе, в Крестцах, а в Новгороде появятся свободные места, поэтому безбилетники будут трястись в заднике "на движке", где нет сидений, но сидеть все же можно. Тогда Яринка не обратила внимания на второго "зайца". И, конечно же, она не могла предположить, какую роль сыграет этот парень в ее последующей жизни.
  

Глава девятая

У беды глаза...

   В Крестцах Яринка всучила десятку "сожителю по движку" и отправила за билетами. Послушным мальчиком парень сорвался и побежал. Взглянув на стоимость билета, Яринка округлила глаза, но промолчала - двенадцать рублей с копейками, значит, доложил свои. Ей было не до совести, ей нужно было в Питер.
   В Новгороде автобус пошел на дозаправку, и пассажиров высадили ожидать. Парнишка маялся поблизости Яринки, а ее мучила новоприобретенная привычка - покурить. Нет денег, и сигарет тоже нет.
   - Есть сигареты? - спросила она наобум. Он промолчал, развернулся и резко испарился.
   - Вот черт, испугался, что ли? - девочка недоумевала недолго: парень примчался с пачкой сигарет в вытянутой руке.
   - Вот! - почти победно возвестил он. Это были первые слова, которые он ей сказал.
   В Новгороде дали места, и девочка поняла, как же она хочет спать. Прислонив голову к оконному стеклу, она пыталась подремать, ведь до Питера еще несколько часов, да и прибудут поздно вечером - вряд ли она сегодня найдет Тараса или Юрку и сможет объяснить свою проблему, да и беспокоить их ближе к ночи не хотелось. Неуместная в сложившейся ситуации совестливость. Только поспать ей не дали. В парнишке вдруг проснулась разговорчивость, и он то и дело донимал соседку по автобусу вопросами. Пытался познакомиться, разве что в лоб имя не спрашивал, выискивая окольные пути и пытаясь показаться приятным заинтересованным собеседником. Только вот Яринке было не до знакомств, тем более, на фоне последних соприкосновений с мужским полом. И все же отголоски безрассудства взяли верх, и когда автобус проезжал Тосно, девочка на пальцах объяснила, что ночевать ей сегодня негде.
   - Эм... ладно, Ленка что-то придумает, - внезапно предложил помощь парень. Он был симпатичен, но простоват на вид и в поведении - Яринка решила, что справится с ситуацией. Он не выглядел опасным, более того, в нем наблюдалось наивности в несколько раз больше, чем в самой Яринке.
   - Что за Ленка? Ты говорил, что едешь к другу, - припомнила его слова девочка.
   - Эм, ну да, к другу. Самому лучшему. А Ленка, в общем, сама поймешь.
   - Ладно, черт с тобой. Как звать-то?
   - Вова.
  
   В Питер прибыли около одиннадцати вечера. Вова долго бормотал что-то себе под нос, что на Торжковскую не попадают и на Вавиловых тоже, значит, придется ехать на Ленинский, к Димке. Яринка устала спрашивать и уточнять, она вообще запуталась, куда ее везут, и попросту решила довериться, мысленно и не только пообещав оторвать голову Вовке. Одиннадцатый этаж шестнадцатиэтажки. Димка - интеллигентного вида молодой мужчина лет двадцати шести-восьми. Приятный, вежливый, доброжелательный. Такой себе великовозрастный маменькин сынок в очках. Он долго извинялся, что мама дома, поэтому придется ждать, но что-то обязательно придумается. Они стояли втроем у лифта и курили. Яринка прислонилась к батарее, практически усевшись на нее, и молча наблюдала, как общаются Вовка с Димкой. А потом открылся лифт и... грянул гром. Яринка никогда не предполагала, не верила, не ждала, что так вот может быть: взгляд синих глаз пришпилил ее к стене, она не могла пошевелиться и, как кролик на удава, безотрывно смотрела в эти ненормальные глаза. А они смотрели безумно, словно обладатель этих глаз увидел что-то такое, что поразило его и парализовало.
   Она была как в тумане, все застыло, остановилось, прекратило существовать и иметь значение. Что-то там говорил Вовка и тащил девочку за рукав, о чем-то там спрашивал Димка обладателя синих глаз. Они смотрели только на Яринку, словно весь мир перестал существовать. А она смотрела на него, пришельца из лифта. Она не помнила и не понимала, кто и когда втолкнул ее в лифт, как они оказались там втроем: она, Вовка и незнакомец. Она вообще перестала существовать на этой планете, в этой вселенной.
   - Ты в курсе, кто я? А, чудо? - мягкий обволакивающий голос наполовину выдернул Яринку из сладостного забытья.
   - Ты? А... знаю... Ленка, - почему-то ответила Яринка первое, что пришло в голову. Это ведь логично, они с Вовкой ехали к Ленке. Не стоит думать о том, куда уехала логика в этот раз. Ответом был смех. Искристый, заразительный.
   - Я, конечно, похож на свою сестру, но не настолько же. Леша меня зовут, раз этот оболтус не додумался представить, - парень шутливо пихнул в бок Вовку. Тот что-то неразборчивое проворчал.
   И Яринка прозрела: в одном лифте с ней ехал парень. Такой, каких даже в кино не показывают. Он был невысокого роста, ненамного выше самой девочки, хорошо сложен, от осанки веяло силой и уверенностью, несмотря на рост. Тонкие губы, светло-золотистые вихры неуправляемой стрижки, и... глаза, в которых хочется просто умереть, растворившись в этой невозможной синеве.
   - Значит, так, потом во всем разберемся, а сейчас, черт, мне кровь из носу надо на свидание, иначе не оберусь потом. Идете со мной, будешь числиться девушкой Вовки, а то она у меня ревнивая, аж жуть, - Леша взял ситуацию в свои руки, никто и не подумал возражать.
  
   Лучше бы Яринка никогда не попадала на это свидание. Лучше бы ее убили по дороге, порвали в клочья и закопали в перелеске. Нет, все было очень мило и прилично, девушка Леши оказалась очень приятной особой. Сидели у нее на кухне, пили чай. А потом она принесла гитару и попросила спеть, присев рядом с Лешей и склонив голову ему на плечо: картинка, а не сцена. И он запел. Яринка прокляла тот миг, когда услышала этот голос.
   "Сволочь, вот же ж сволочь", - ругалась мысленно девочка, злясь все сильнее. Он смотрел так, что ее сердце остановилось... и следующий удар своего сердца Яринка услышала уже в груди Лешки.
   - У беды глаза зеленые,
   Не простят, не пощадят...
   На миг Яринке показалось, что в глубине синих глаз мелькнула такая неприкрытая разъедающая боль, что девочка с трудом подавила вскрик - словно это ей сделали так больно. А еще обида ядовитой гадюкой растеклась по венам: ей так хотелось, чтобы он пел для нее. Вот только глаза - серые.
   - Леха, я тебя уже ненавижу, хоть ты и мой лучший друг, - внезапно вспылил Вовка, схватил Яринку за руку и вытащил в коридор.
   - Ты... чего? - опешила та.
   - Ты себя в зеркало давно видела? - Вовка злился и весьма грубо схватил девочку за затылок и повернул лицом к зеркалу. Яринка вскрикнула - в ее глазах плескалась ядовитая темно-изумрудная зелень.
  
   Вовка молчал и злился всю дорогу, когда он под утро возвращались к дому Димки. Молчал и Лешка, не поднимая взгляд от тротуара. Немного обстановку разрядил сам Димка, сказав, что пару часов им лучше погулять, а когда матушка свинтит на работу, то можно будет отоспаться, привести себя в порядок и решить, что делать дальше. Тогда Яринка еще не понимала, что весь сыр-бор из-за нее, что Вовку запросто бы пустили в квартиру даже при матушке.
   От некуда деться и чтобы не привлекать ничьего внимания, решено было выбраться на крышу и там пересидеть до положенного срока. На крыше обнаружились две импровизированных лавочки, на одной из которых растянулся Вовка, продолжая игнорировать как Лешку, так и Яринку, оставив им вторую лавочку.
  
   - Замерзла? - поинтересовался Лешка, нарушив молчание после того, как заметил, что девочка весьма ощутимо дрожит.
   - Угу, - ответила она, хотя ей совсем не было холодно. Причина дрожи совсем иная, но ее не озвучишь. Когда на плечи Яринки пустилась курточка, то девочка мысленно выматерилась на недогадливость парня. Слепой, что ли, совсем?
  
   Димка и Лешка долго ругались на кухне, но уставшая Яринка провалилась в дремоту, не слушая того, о чем именно они спорят. А потом ее разбудил Лешка. Потом был почему-то вокзал и туманные объяснения, что пару неделек придется пожить у родителей, а потом все образуется и он, Лешка, что-то придумает. Вовка психовал, и вышло так, что билеты удалось взять на Бологое - там жила мама Вовки с отчимом, сам же Вовка проживал в Валдае с отцом. Он вроде как обещал матери заехать в гости и ворчал, что теперь придется и этих двух тащить, но слово сдержит, так что к родителям Лешки попадут не так быстро, как планировали. Лешка не возражал. Яринка вообще во всем запуталась и просто плыла по течению.
  
   Вовкина матушка оказалась женщиной приятной и понимающей. Да и ничего странного в том, что сын приехал погостить с друзьями, не увидела. Однако парней положила спать в одной комнате, а девочку в другой. Еще и построила из себя строгую мамашу, узнав, что девочке всего пятнадцать лет (на этот раз Яринка не решилась много прибавлять, всего лишь несколько месяцев), спросив, кого из лоботрясов потянуло на малолеток. Парни отнекивались, говорили, что просто друзья и никакого криминала. Там Яринка и узнала, что Вовке восемнадцать лет, а Лешке и вовсе слегка за двадцать. И еще, что они друзья едва ли не с пеленок. Вот только почему-то Вовка смотрит волком на своего лучшего друга.
  
   Дорога к Лешкиным родителям прямой не оказалась. После Вовкиной мамы они приехали в Валдай и остановись на сутки у него в гостях. Потом попали к Лешкиной старшей сестре, которая откровенно надавала подзатыльников братцу, ругаясь и сетуя на то, что тот никак не успокоится. Однако к Яринке отнеслась... с сочувствием. Едва не плакала над девочкой, чему последняя несказанно удивилась.
   Когда приехали наконец-то к родителям в деревню, то Яринка настолько устала от всех этих перемещений, что ничему не удивлялась. Она устроила себе моральные каникулы, спала и отмокала в бане, восстанавливая силы и душевное равновесие. Правда, в присутствии Лешки последнее удавалось плохо. Он вел себя, по меньшей мере, странно: мог долго молчать и просто смотреть на девочку. В такие моменты ей чудилась та нестерпимая боль, которую она увидела, почувствовала при первой встрече.
  
   - Дурочка, я же все бросил из-за тебя. Только когда все поймешь, то ты меня возненавидишь.
  
   Он был настолько нежным, что мир сошел с ума, стряхнув звезды в ладони ошеломленной Яринки. Он целовал настолько страстно, что сгорали губы. Но так и не зашел дальше поцелуев, хотя даже неопытная Яринка видела - его трясет от желания. Не посмел, не переступил. Сказал, что слишком дорожит.
  
   - У беды глаза... твои.
  
  

Глава десятая

Эффект близнецов. Я тебя ненавижу

   - Не обращай внимания, отец меня часто с Ленкой путает, пьет много. Скучает он по ней, а она, зараза такая, не приезжает, - объяснил Лешка, когда Яринка в очередной раз удивленно вздернула бровь на обращение к Лешке в женском роде.
   - Вот прям настолько, что можно спутать? Вы же разнополые, - не то, чтобы девочка не верила, скорей ей стало просто любопытно. У крестной ее сестры были близнецы, Олег и Оксана. С ними природа сыграла закономерную шутку, сделав девочку слишком "пацанкой" внешне, а мальчика - слишком женственным. Лешка же таким не был. Смазливое, возможно, слишком юное для двадцатилетнего парня, но, тем не менее, вполне мальчишеское лицо. Из-за этого еще больше хотелось посмотреть на почти легендарную Ленку, о которой все говорили, но которую Яринка так и не увидела, хотя успела познакомиться со всем семейством: со старшей сестрой Валентиной - сразу, с Сашкой и Женькой, старшим братьями - позже. Ко второму Лешка повез девочку в Архангельскую область - мама попросила съездить и помочь в возведении сруба нового дома для молодой семьи. С первым же познакомилась в Питере, когда возвращались от Женьки. В семейных хлопотах Лешкиной семьи пролетело полтора месяца. Даже с мужем Ленки, с Димкой, уже была знакома. Вот только Ленка не показывалась.
   - Настолько, - рассмеялся Лешка и положил перед Яринкой свадебный альбом. Ленкин.
   С фотографий смотрела невеста. Красивая, воздушная, невероятно женственная. Впрочем, все невесты в свадебных платьях выглядят принцессами. Ленка улыбалась широко и открыто, и верилось, что вышла замуж по любви и счастлива. Верилось бы, если бы за улыбкой не было заледенелых жестких глаз. Нет, не так смотрят счастливые юные жены. Тогда Яринка удивилась, но поняла причину много позже. И еще... Ленка была как две капли воды похожа на своего брата-близнеца, только девушка. Одно лицо, одни глаза и губы, только... разные. И можно поражаться до бесконечности, как настолько похожие люди все же выглядят по-разному.
   - А ты где? - закономерно спросила девочка, не обнаружив на фотографиях из ЗАГСа Лешку.
   - А я опоздал, но вот, - он перевернул страницу альбома и... на застольной фотографии улыбался дембель-пограничник, улыбаясь и тостуясь с женихом. Яринка перевернула страницу назад, рассматривая невесту. Одинаковые. Разные. Он - задиристый вихрастый парень, живой, стремительный и сильный, почти рыцарь из средневековья. Она - кринолиново-кружевная барышня, без намека на мальчишество, томная и высокомерная. В одном нет сомнения - близнецы.
  
   Они жили вместе. Растерянная девочка ждала июля, чтобы поступать, приняв как данность то, что случайный знакомый принял столь живое участие в ее судьбе. Она была благодарна, она не спрашивала лишнего и не удивлялась, что Лешкины родители совсем не против, только мать, Фаина, вздыхала украдкой, покачивала головой и вполне серьезно собиралась найти Яринке жениха, что более чем удивляло. Нет, ведь правда странно, что мать радеет не за счастье сына, чувства которого слишком очевидны, а за чужую пятнадцатилетнюю девочку. Лешка злился, язвил, обещал убить любого, кто посмеет хоть бы посмотреть в ее сторону. И мог ведь.
   Если затевалась драка, то местные парни звали Лешку. Он дрался так, что становилось страшно. Казалось бы, невысокого роста, не накачанный сверх меры, но его силу признавали даже те, кто старше лет на пять-шесть. И всегда звали на разборки. Он был похож на разъяренного тигра, способного свалить слона. Яринка за него боялась, но не могла не восхищаться. А он всегда презрительно сплевывал и говорил после драки:
   - Слабаки.
   Она влюблялась все сильнее, она на все была готова. Есть такое ощущение даже у маленьких девочек, когда они понимают, что все серьезно, что это он, тот самый, единственный, не бросит, не предаст, в огонь и в воду, в болезни и здравии, и рай в шалаше. Чувствовала, но не могла понять, почему такая боль в его глазах, когда он смотрит на нее, откуда такая обреченность. Они спали в одной постели, но дальше поцелуев он так и не зашел. Ни разу. И выл в подушку, разбивая кулаки о стену. Она не понимала. И плакала украдкой, не смея упрекнуть, ведь он так нежен и заботлив. И чувствуется - любит.
  
   - Так, бездельники, до осени времени много, так что идите-ка работать, я за вас обоих договорилась, - распорядилась Фаина и никто не посмел с ней спорить. Лешку и Яринку взяли упаковщиками на яйцесклад на местной птицефабрике - временными, на лето, как брали многих вольношатающихся летом.
   Понимая, что нельзя так бессовестно висеть на шее у чужих людей, помимо работы Яринка взвалила на себя готовку и работу по огороду. Когда Фаина увидела, как девочка за один день прополола все грядки и окучила картошку, то заплакала. Пожилая больная женщина просидела весь вечер за столом на кухне и, вытирая слезы, причитала:
   - Господи, ну за что? Я была бы только рада такой невестке.
   Устав плакать, она сорвалась на сына и надавала ему таких пощечин, что звон от них надолго оставался в ушах Яринки. Лешка молчал, он не оправдывался, ничего не говорил, только голову виновато опустил.
  
   Иногда на выходных приезжал Вовка из Валдая. Они с отцом переехали в районный центр пару лет назад, но парень все равно продолжал возвращаться сюда при каждом удобном и не очень случае, приезжая к другу, ближе которого никого не было. Только теперь между друзьями выросла стена. Они встречались, напивались как-то горько и безрадостно. Однажды Вовка сорвался, принявшись упрекать, кричать на Лешку:
   - Почему она? Все равно ведь ничего не выйдет! Только жизнь ей испортишь, ты, ублюдок! Почему она?
   А потом они дрались во дворе. Никто не полез их разнимать, все стояли и молча смотрели. И это было страшно. Не вытерпев, поняв, что словами не разнять, что эти два придурка поубивают друг друга, Яринка схватила ведро с водой и выплеснула на дерущихся. Поймав момент, когда они остановились от подобной неожиданности, она влепила обоим по внушительной пощечине.
   - Люблю я его, понял?! - рыкнула она на Вовку.
   - Дурочка, потом возненавидишь, - ответил он, присел под стену бани и, закрыв лицо руками, неожиданно заплакал. Сбежавшиеся на драку молчали, пряча взгляд. Никто не попытался объяснить Яринке, за что же она должна возненавидеть человека, который ради нее готов на все, который любит так трепетно и нежно, даже если не говорит об этом. Вот только судят не по словам, а по поступкам.
  
   Причин поведения Вовки Яринка так и не узнала тогда. Ей не хотелось верить, что два друга влюбились в одну девушку, и из-за этого такое противостояние. Здесь чувствовалось что-то другое, но что - понять девочка не могла. Ощущение было такое, словно Вовка за нее переживает, как друг, как брат, возможно... как человек, который чувствует ответственность, потому что именно он их познакомил. Словно бросил беззащитную жертву в пасть голодным львам. Это сквозило в его словах, в его поступках. Он даже сделал ей предложение, пообещав быть примерным мужем и расписаться, как только она получит паспорт. За что и отхватил еще одну пощечину. Со временем страсти улеглись, и дружба вроде бы наладилась.
  
   Лето подходило к зениту. Лешка сказал, что ни в какое училище Яринка поступать не будет, закончит десять классов и поступит в институт, учиться будет в Питере, там есть где жить и вообще, решение всех вопросов он берет на себя. Девочка не возражала. Она уже привыкла, что этот человек решил всерьез заняться ее жизнью. Она не знала, почему так доверяет, все еще злилась и не понимала, почему он не может принять их отношения, хотя и чувства очевидны, да и все окружающие давно смирились с тем, что в жизни Лешки появилась та, за которую он в огнь и в воду.
  
   - Какая она? - спросила как-то Яринка на дискотеке Оксану, новую знакомую.
   - Кто она? - та искренне удилась этому вопросу.
   - Та, из-за кого Лешка не может принять наши отношения, - естественно, что в голову девочки лезли всякие глупости, и она пыталась отыскать причину всего происходящего, таких вот неопределенных отношений, такого сочувственного отношения окружающих. Ведь не бывает дыма без огня.
   - Не было никого, и вряд ли будет. И тебя не будет. Сама уйдешь, уж я знаю. Только не мне об этом говорить. Захочет, сам расскажет. Только будь готова ко всему и береги нервишки. Жалко тебя, врагу не пожелаешь так ошибиться. Любишь?
   - Люблю.
   - Возненавидишь. Не простишь. И его жалко, дурака. Ведь действительно влюбился, вот кретин.
   - Что все это значит? - все эти тайны порядком надоели девочке, она вцепилась в воротник подруги, стремясь вытрясти из нее правду.
   - Не мне говорить, не спрашивай. Убей, но не скажу.
  
   Они ходили вместе в баню. Яринка видела, как Лешка жадно пожирает ее тело глазами, и не смеет прикоснуться. Он никогда не раздевался полностью, оставаясь в рубашке и плавках. Смеялся, говорил, что маленьким девочкам нечего смотреть на взрослых мальчиков, однако не отказывал себе в удовольствии рассматривать Яринку. Она злилась, она хотела большего. В ней слишком рано проснулась женщина, жаждущая полноты отношений. И безгранично верила ему. А потом наступил день, когда проснулась ненависть. Девочка даже не подозревала, что может ненавидеть настолько сильно и всепоглощающе. Она обрекла себя всю жизнь сгорать в этой ненависти. Бессильной ярости, когда ничего не силах сделать.
  
   Они вышли из переулка, направляясь в магазин по поручению Фаины. Вышли и остановились. Две женщины шли им навстречу. Узнав одну из них издали, Лешка, улыбнувшись, хмыкнул: "Валька". Собственно, ничего странного, она и раньше приезжала. Он не сразу понял, почему застыла и побледнела Яринка, почему резко развернувшись, она сорвалась и побежала назад к дому, мимо него по берегу. Она бежала так, словно за ней гналась стая бешеных собак. Лешка догнал, вернул домой, о магазине не было и речи - девочку трясло.
   А дома на кухне сидели Фаина, Валька и... мать Яринки, Мария. Последняя ехидно улыбалась. Как оказалось позже, она перехватила письмо девочки брату, так и узнала адрес Валентины, потому что Яринка поставила его обратным. И приехала.
   - И зачем? - вместо приветствия спросила девочка, выпустив все колючки, которые смогла отыскать в себе.
   - Приехала посмотреть, до чего ты докатилась. Не ошиблась, вижу, дошла до ручки, даже парня нормального найти себе не можешь, - Мария облила дочь ведром презрения.
   - Живу как могу, работаю, пойду учиться. И не тебе судить моего парня, - огрызнулась девочка, слишком поздно заметив, какая напряженная повисла тишина.
   - Совсем ослепла, парня от девки отличить не можешь? - язвительный смех в ответ. Мария откровенно потешалась.
   - Что?.. - Яринка застыла. Оглядела всех присутствующих. Фаина с Валькой прятали глаза, первая вытирала украдкой слезы. Приезд матери Яринки принес всем боль и вынужденную правду. То, что скрывали от девочки все, знали, но молчали, ожидая, что все само собой решится и не придется брать на себя ответственность за эту самую правду.
   Девочка оглянулась на Лешку. Он не просто побледнел, он был мертвецки-серый. Не дышал, только слезы катились по щекам. Его только что убили, разрушили даже призрачную мечту на то, что рыжая малолетняя ведьма побудет с ним еще хоть немного. Яринка обернулась к матери. Та торжествовала, начав нести что-то о том, чего достойна ее дочь, какой она мусор и какая дура, что парня от девицы отличить не может. Мысли Яринки сорвались в бешеную скачку, опережая одна другую. Перед ней сидела и злорадствовала женщина, которая ее ненавидит, торжествовала, плюясь ядом. За спиной стоял человек, который беззаветно любит, который ни на что не надеется. Обманул, хотел хоть немного побыть с ней. Украл для себя несколько недель призрачного счастья. Злорадство и обман. Там - боль и презрение, и унижение. Здесь... а что есть здесь? Девочка опустила голову. Ее голос прозвучал слишком глухо в нависшей тишине:
   - Я ненавижу тебя. Ненавижу настолько, что если ты сейчас не сгинешь с глаз моих, то я тебя убью. Я ненавижу тебя, мама!
   Она обернулась, схватила Лешку за руку и выволокла на улицу. Были слезы. Были пощечины и упреки.
   - Почему? Почему ты не сказал мне сразу? Я бы приняла! Я же люблю тебя, понимаешь ты, придурок, люблю! - она билась в истерике, а он обнимал и ласково прижимал ее к себе, целуя волосы на макушке.
   - Ирочка...
  

Глава одиннадцатая

Пробуждение Изиды

  
   Все постепенно стало на свои места. Мария уехала не солоно хлебавши, тем более, Фаина мягко указала ей на дверь, став на защиту Яринки. Тайны перестали быть тайнами, все прояснилось. Свадьба, фотографии с которой видела девочка, оказалась фиктивным браком с обоюдной выгодой: Димке нужна была официальная жена, иначе не выпустили бы в Германию, Лешке нужна была питерская прописка. Чтобы ни у кого из чиновников не возникло подозрений, они выдержали все сроки и отгрохали свадьбу. Валентина серьезно потрудилась, чтобы сделать из Лешки девушку хотя бы для торжества. Корсетное платье с кринолином вычертило талию на совершенно мужской фигуре, длинные рукава и перчатки скрыли руки, накладки, кружева, и вроде появился бюст, а дальше дело правильной прически и косметики. Невеста получилась настоящая, воздушно-женственная, как минимум, на фотографиях. Маскарад длился недолго, устав от непривычного наряда, Лешка быстро перелез в военную форму Димкиного брата, поскольку собственную одежду благоразумно спрятали, чтобы чего не вычудил на торжестве. Не помогло, все равно не сдержался.
  
   Природа жестоко пошутила, дав настоящему парню женское тело, даже не тело, а те самые половые признаки, хотя с вторичными, которые влияют на фигуру, Лешка справился сам, поэтому подтвердить паспортный пол можно было, лишь раздев парня полностью. Едва очерченная маленькая грудь придавливалась тесной рубашкой, да и в раздетом виде вполне могла сойти за накачанные грудные мышцы, смотревшиеся вполне уместно на рельефной спортивной фигуре. Широкие плечи, узкие бедра, никаких намеков на женскую талию или округлости, зато продуманная правильная "рельефность" в плавках. Вот пока их не снимешь, не поймешь, что там всего лишь "обманка". Всего этого Лешка добивался годами, еще с детства осознав, что он все-таки парень. Постоянные тренировки изменили тело, удалось даже в корне удавить рост груди. А вот поведение и характер, и взгляды на жизнь менять не пришлось, они всегда были мужскими. Лешка не был лесбиянкой, он был молодым мужчиной, а значит, закономерно любил женщин, девушек. Однако в силу сложившихся обстоятельств, отвел себе роль рыцаря, не посягающего на "честь" своих девушек. Люди, которые знали правду, поскольку Лешка вырос на их глазах, относились к этому снисходительно, жалея его самого и его семью, ведь не скажешь, что повезло таким родиться, не жизнь, а персональный ад. Что-то Яринка узнала от него самого, что-то рассказали Фаина и братья с сестрой. Но для девочки он навсегда остался парнем, она приняла все как есть, не задумываясь о том, что правильно по меркам общества, а что подвержено осуждению.
  
   Это было самое счастливое время в жизни Яринки, и останется таковым в памяти на долгие годы. Она просто наслаждалась этой неправильной любовью, в юношеском максимализме не подозревая, что еще не научилась противостоять мнению общества, еще не понимая, что ее беды только начинаются. Она была влюблена до беспамятства, не замечая ничего вокруг. Не сдерживаемый больше своим секретом Лешка переступил черту, решившись на то, на что никогда не мог надеяться, не подозревая, что совершил самую страшную ошибку. Он упивался этой близостью, сходя с ума от того, как Яринка тает, сгорает в его объятьях, отдаваясь полностью, принимая его любовь, те ощущения и чувства, что он дарил столь щедро. В маленькой девочке проснулась женщина, страстная, горячая, желанная. Как оказалось позже, желанная слишком многими.
  
   Есть девочки, которых нельзя лишать девственности, нельзя пробуждать эту необузданную жадную чувственность. Лучше оставить все как есть, и пусть умрут в безвестности, меньше горя принесут тем, кто их осмелился любить. Яринка оказалась из таких. Она не была красавицей, но и не была страшненькой. Обаятельная, симпатичная, но не более того. Иногда на нее заглядывались парни, тем более, выглядела в свои пятнадцать она слишком взросло, что и пробуждало интерес к ней. Но, тем не менее, вокруг всегда есть красавицы, за которыми бегают толпами поклонники, все же оставляя в стороне таких, как Яринка. Средненькая симпатяшка, не отталкивает, но и привлекает весьма немногих.
  
   С нее словно сдернули чадру. И все, даже те, кто с ней общался раньше, заметили это - слишком резко она стала выделяться даже на фоне писаных красавиц. Нет, черты лица не изменились, это была все та же девочка, вот только... воздух кипел вокруг нее, плавился едким маревом, как в летний зной над асфальтом. То, что вспыхнуло тогда в ее глазах, не погаснет всю жизнь, продолжая примагничивать слишком многих. Она все еще была той самой девочкой, но разительно изменилась, позволив разбудить в себе ненормальную зашкаливающую чувственность, неудержимую всепоглощающую страсть. Это сквозило в жестах, в походке, таилось в уголках улыбки и полыхало жарким пламенем в глазах, обещая... если бы она жила в средневековье, то за это молчаливое обещание ее сожгли бы на костре, без суда и следствия признав ведьмой.
  
   - Мне хочется их всех убить. Всех, кто так смотрит на тебя, - Лешка ходил настороженным драконом, охраняя свое сокровище от тех, кому хватило наглости не только смотреть на девочку, но и попробовать ее заполучить.
   Казалось, еще вчера все эти парни спокойно относились к присутствию в деревне новой девушки, и неожиданно она им стала интересна. Некоторым даже хватило смелости сказать ей прямо, мол, бросай своего Лешку, я ведь нормальный парень, и все такое прочее, со всеми прилагающимися регалиями. Они словно забыли, что девочке пятнадцать лет, и звать ее замуж вообще-то рановато. Лешка подрался пару раз, страсти поутихли, смелости у "женихов" поубавилось. Но взгляды, обращенные на девочку, не изменились. Тогда он, не дожидаясь осени, увез ее в Питер, временно поселившись у брата на Вавиловых.
   - Леш, ты думаешь, здесь будет иначе? - Яринка не была глупой, она уже сама не радовалась изменениям.
   - По крайней мере, здесь соперничество будет честным, никто тебе глаза колоть не сможет тем, что я - недоделок.
  
   В Питере действительно оказалось проще. Все же наличие парня рядом с девушкой остужало пыл многих, да и не было еще такого обширного круга знакомых, чтобы у кого-то хватило смелости соперничать с товарищем, а незнакомцы не рискуют, разве что глазами съедают. Вот только было не до этого. Для поступления в вечерню школу нужна была справка с работы, иначе не возьмут, а найти эту самую работу маленькой девочке без Питерской прописки ой как непросто. Но Яринка не отступала. Тогда были другие времена, и газет с вакансиями не продавалось в каждом ларьке, так что приходилось поднимать на уши всех знакомых и их знакомых, чтобы найти искомое. Яринка позвонила Тарасу и назначила встречу. Не стоило игнорировать друга детства - может, он подскажет, куда обратиться.
  
   - Ой, маленька, как ты расцвела, узнал с трудом, а ведь виделись зимой. Ну, надо же, какая стала. Стоп, ты же мелкая совсем? - Тарас недоуменно хлопал ресницами, рассматривая девочку. Однако назвал ее детским прозвищем с характерным отсутствием "я" в окончании. От перемен Яринки он оказался защищен тем, что это младшая сестра его друга - такой она и отпечаталась навсегда в его памяти, и это табу не позволяло смотреть иначе на резко повзрослевшую девочку. Он знал, сколько ей лет, и помнил, что ему - двадцать четыре. А еще помнил, что они друзья, и что его друг, тем более такой малолетний и беспомощный, нуждается в помощи. Тарас помог, он подсказал, куда ей обратиться, не дал точного адреса, поскольку сам не знал, где именно возьмут несовершеннолетнюю, но задал направление, в каком искать.
   - Там либеральная обстановка, такие возьмут, так что забрось глупые идеи о правильной социалистической работе и иди к творцам. Ха, эти любят помогать молодежи.
  
   Она уже не помнила, какая это по счету мастерская. Была и у художников и у скульпторов, была даже в одной кузнечной. Не брали, все места подмастерьев заняты. Она не отчаивалась и искала дальше. Есть время, есть желание, так чего останавливаться и руки опускать? А вечером, уставшую, ее ждет пришедший с работы Лешка. Обнимет, успокоит, поможет снять усталость и просто обогреет теплым словом. И все же удача улыбнулась ей, приведя сюда, словно это было предначертано кем-то свыше. Искавшая временную подработку девочка не знала, что найдет профессию. Но обо всем по порядку.
  
   - Не боги горшки обжигают, у них на это нет таланта, - первое, что услышала Яринка, открыв дверь в очередную мастерскую. Шустрый старичок что-то настоятельно вбивал в голову своего более молодого, но тоже взрослого коллеги. Позже девочка узнает, что это любимая поговорка мастера, и ее можно услышать пару десятков раз за день.
   - Здравствуйте. Вам помощники не нужны? - с порога выпалила Яринка.
   - Здрасте-здрасте, нам нужны, и помощники, и подмастерья, и ученики. И пусть еще раз мне этот штанопротиратель попробует сказать, что это не вписывается в рамки трудового кодекса! - темпераментный старичок как-то быстро оказался рядом с девочкой, отечески обнял ее за плечи и увлек вглубь мастерской. Яринка не успела опомниться, как перед ней исходила паром чашка чая и оба мастера очень живо принялись описывать все прелести керамики. Начали прямо с чашки, поставленной перед девочкой.
   Большие люди. Когда Яринка узнала, кем является старший мастер, то прониклась почти благоговением. Он был действительно Большим Человеком со всех сторон. Только не тем, кто в партийном кабинете трет штаны, а Мастером. Почетный член союза художников, награды, грамоты, регалии, персональные выставки за рубежом. Но даже не это впечатлило. Он был Творцом, тем, кто творит руками и душой. Глядя на его работы, у Яринки замирало сердце, и она могла лишь восхищенно шептать: "Какая красота!". Гончар от бога, каких мало. А еще бунтарь. Именно он повлиял основательно на то, в какую сторону развился характер девочки, тогда еще маленькой и глупой, без сложившегося мнения и взглядов. Он породил в ней гончара и Че Гевару.
  
   Время, проведенное в Питере, стало золотым, стало драгоценным. Город, в который невозможно не влюбиться. Он согревал Яринку своими каменными стенами, позволяя распускаться экзотическому южному цветку даже здесь, в Северной столице. Если бы девочка была старше, если бы тогда была сильнее и понимала больше, то никогда не покинула бы этот город, который дал ей слишком много и ничего не отнимал. Отняли другие, но об этом позже. Пока же в жизни Яринки все складывалось как нельзя лучше. Это было время, когда они с Лешкой еще не ругались, потому что она еще не сорвалась, не начала делать глупости, пойдя на поводу общественного мнения. Тогда ее нервы еще выдерживали нагнетающееся противостояние общества и маленькой девочки с ее нетрадиционными отношениями. Тогда она была невероятно счастлива, не разбираясь, где ей лучше: в ласковых заботливых объятьях Лешки или в мастерской, где она открыла в себе желание творить.
  
   Она сидела на вертящемся стуле между рабочим столом и стеллажом. Со стола брала вынутые из формы изделия, зачищала швы, замывала их губкой и ставила их на стеллаж: просыхать до обжига. Первая отломавшаяся от чашки ручка вызвала панику Яринки. Как же, испортила работу. А мастер посмеялся. Не старший, а второй, Вовка-Муха. Полтора метра ростом, тридцатилетний мужчина передвигался настолько быстро и поспевал везде, где надо и не надо, что был закономерно прозван таким же шустрым насекомым. И он смеялся, глядя в перепуганные глаза девочки, готовой к наказанию и порицанию за криворукость.
   - Во-первых, это не твоя вина, а заливщика, который недодержал и подал чашки слишком сырыми, чтобы их можно зачистить без повреждений. Во-вторых, испортить что-то окончательно здесь практически невозможно, - при этом он взял одну из чашек, сжал в руке, комкая, и баскетбольным броском отправил в шликерную машину. - Безотходное производство, по крайней мере, пока не совершен политой обжиг. Даже после утильного пойдет на шликер, так что не волнуйся о таких "потерях". В-третьих, и это самое главное: вот тебе глина, вот вода и испорченная чашка. Делай с ней что хочешь, на этой основе сделай чашку, какая тебе придумается. Давно пора обзавестись собственноручным творением для распития чая, такое уж у нас правило. Тем более, раз партия запорота по заливке, то заняться тебе пока нечем.
  
   Приделывать ручку обратно девочка не стала, решив, что ее чашка будет особенной, раз она личная, так что, как минимум без ручки. Все еще находясь в некотором потрясении оттого, что наказания не будет, а наоборот, ей доверили сделать нечто большее, Яринка взяла в руки губку и тщательно замыла место слома, выровняв поверхность чашки до идеальной. Она давно наблюдала, как работают мастера, нанося лепнину. Тонкий резак обозначил контуры будущего орнамента, и размягченная глина аккуратными лепестками легла на чашку, вырисовывая простенькие цветочки. Девочка так была сосредоточена на работе, что не заметила, как вернулся старший мастер, как он стоит, опершись на дверной косяк, и внимательно наблюдает за помощницей, которая незаметно для себя переместилась в ранг ученицы.
  
   - Муха, а ты давно заметил, что она - творец? - спустя два дня после происшествия с чашкой, мастер вертел в руках собственноручное изделие Яринки, довольно жмурясь. Пальцы разжались, и расписная рельефная чашка полетела на пол. Девочка вздрогнула, но все же улыбнулась.
   - Да я и не понимал до этого момента, просто не хотел, чтобы она расстраивалась из-за подобной мелочи, как отломанная ручка, - Муха наклонился и поднял с пола чашку, одобрительно прищелкивая языком.
   - Ваши чашки слишком часто летают со столов и не разбиваются, - с веселым вызовом "оправдалась" девочка за неразбивающуюся чашку.
   - Когда понять успела про высокотемпературный обжиг? - поинтересовался мастер.
   - Просто наблюдала.
   - Раз так, то иди со мной, проверим твою наблюдательность на ином уровне, - хитро ухмыльнулся мастер и повлек девочку за собой в другую комнату мастерской, в святая святых - гончарку. - Вот тебе глина, вот круг. Для пробы даже деревенская кринка или плошка сойдут, - распорядился он, впихивая в руки девочки ком глины. Последовавший за ними Муха коварно захихикал.
   Помнить. Не руками, потому что этого руки никогда не делали. Помнить глазами, чувствами. Просто знать, как правильно, как нужно. Планомерно выбивать пузырьки воздуха из глины, тренируя руки и избивая стену. Сесть за круг, выдохнуть, качнуть ногой, запуская новый, но все же древний механизм, еще раз выдохнуть, закрыть глаза, затаить дыхание, собраться, посмотреть на вращающийся круг и выверенным, просчитанным не умом, но чувствами движением, поместить глину в самый центр. Смоченные водой пальцы рождают углубление, выводят живые стенки, выкручивая из бесформенного комка простенькую вазу с зауженным горлышком.
   - Умница! Ну умница же! Муха, ты видел, нет, ты это видел? С первого раза без вылета! Вот это рука! Ты много таких видел?
   - Вы правы, мастер, она - творец.
  
  

Глава двенадцатая

Три страсти, три любви

  
   Яринка думала, что ничто и никогда ее не вылечит от танцев, от того, что она потеряла, от этой разрывающей изнутри боли, которую пыталась хоронить в себе. Глухой оборванной струной это останется с ней навсегда, но все-таки нашлось то, что смогло наполнить ее настолько же, не оставляя места сожалениям. Она горела, она светилась изнутри, возвращаясь по вечерам с работы. И ей хотелось вновь туда, бежать, лететь... творить. Она бы ночевала в мастерской, если бы не жаждала всем естеством видеть теплый взгляд невероятных синих глаз. Она не разрывалась между ними, ее на все хватало, на всех. Если есть высшая эйфория, то Яринка пребывала именно в ней, найдя себя, встретив человека, который окунул ее в такую нежность и любовь, что большего желать нельзя. Она и не желала, не замечая, как надвигается гроза, хотя до самой грозы было еще долго. Еще девочка пребывала в состоянии невозможного безумного блаженства, наивно веря в то, что так будет всегда. За взрослым чувственным телом скрывалась детская душа, впрочем, возраст соответствовал душе, позволяя находиться в благом неведении насчет того, как этот мир устроен.
  
   - Мне боязно, она так увлеклась, - пожаловался Лешка мастеру Яринки, глядя, как воодушевленно она работает, как светятся ее глаза.
   - Дурак же ты, - улыбнулась девочка, услышав разговор.
   - Не бойся, просто смотри, как она цветет. Это не оторвет ее от тебя, лишь приумножит ее любовь, - пожилой мастер понимал, что говорит, радуясь ученице. Наверное, есть что-то в учителях, когда они находят тех, кого сочтут достойными для передачи мастерства. Наверное, он считают их своими самыми любимыми детьми. И расправляют плечи, молодея, возвращая себе силу, принимая ответственность за своих учеников.
  
   Яринка не противилась, когда за нее решали. Узнав, что учиться самостоятельно и сдавать экстерном ей не впервой, мастер договорился о досрочных экзаменах в вечерке, в которую поступила девочка. Там сильно не возражали, все же правила более либеральны, чем в общеобразовательной, тем более, когда просит Такой человек. В жизни девочки это случилось второй раз, когда Большой человек, благостный дедуля с большими связями и твердым словом, решил ее судьбу. Она иногда сравнивала его с Моисеевым, вот только с мастером была знакома лично и давно прониклась более чем симпатией к учителю. Она им восхищалась. А он вспомнил, что его партбилет не просто бумажка, что все его регалии, на которые ему начхать, в этой стране что-то весят, и ломал двери, прокладывая путь для ученицы. Возможно, люди в его возрасте чувствуют, когда приходит их последний шанс, тем более, если это шанс передать все, что знаешь и умеешь сам. Он лихорадочно учил ее, понимая, что его время скоро закончится, она же отвечала с неуемным пылом, жадно впитывая знания и нарабатывая руку. Она жила тем, что творила. Податливая пальцам глина, которая рождает чудеса. Керамика стала ее страстью, большой и настоящей любовью, которая смогла затмить боль потерянных подмостков.
  
   И все же на первом месте оставался Лешка. Редко случается, что первая любовь бывает настолько сильной, настолько настоящей и всеобъемлющей. С Яринкой случилось. Она могла не говорить, просто смотреть в его глаза, просто слушать его голос, его песни, тревожно и трепетно перебором струн гитары. Она настолько растворилась в нем, что не могла представить, что этот человек мог не случиться в ее жизни. И отдавала себя без остатка, раскаленными ночами сгорая от любви и страсти. Ей стоило закрыться в этом мире, захлопнуть все окна и двери, беречь свое такое зыбкое счастье, доверившись не разуму, но сердцу. Тогда судьба еще хранила ее, не разрешая никому вторгаться в хрупкий невозможный рай на двоих. И Яринка ласковым котенком сворачивалась у ног своего любимого и засыпала, обхватив его колени. Тогда она еще не слышала всех этих голосов, твердивших, что она достойна большего. Чего же большего, люди, вы с ума сошли? Такое счастье дается в жизни только раз. Но ненадолго. Иногда кажется, что кто-то сверху завидует, если человек так счастлив, и разрушает эту эйфорию.
  
   Третьей любовью стал Питер. Этот город слишком щедро дарил себя, драгоценными искрами осыпая девочку чудесами. Одним из чудес стал Юрка. Такой, казалось бы, знакомый с детства и простой, давний друг предстал совсем в другом обличье. Он искренне обрадовался, что "маленька" теперь здесь, пообещав опешившему Лешке, что "все будет ништяк", он в считанные недели протащил Яринку по всем знаменательным местам Питера, решив, что главным достоянием этого города является рок-клуб, квартирники, тусовки неформалов. Зерна упали в слишком благодатную почву: еще бы, мастер со своими прогрессивными взглядами уже разбудил в девочке протест, но кто же знал, что... Че Гевара получится с цветами и косичками, в потертых джинсах и расшитой на кельтский манер рубашке? Кто знал, что, будучи "обкуренной" в компании (не будем упоминать имен во имя избежаний... а ей так помнились затертые кассеты с его песнями), она пойдет дарить букеты цветов правоохранителям. Ага, применим это слово, опять же, во имя...
  
   - И как тебя угораздило? - вопрошал Лешка, всеми правдами и неправдами вытаскивая беспокойную возлюбленную из кутузки, в которую тогда гребли всех "неблагонадежных", а новоявленная хиппушка-лапушка относилась именно к таковым.
   - Леш, но ведь так неправильно. Нужно что-то менять в этом прогнившем мире.
   - Тебе больше всех надо?
   - Если не я, то кто?
  
   И снова все по кругу. Очередная акция протеста, очередной арест. Очередное смешливое ворчание Лешки. Его все это забавляло. Он даже не ругался всерьез, вытаскивая ее из очередной прокуренной насквозь "травкой" квартиры. Все же она была ребенком и не могла не поддаться этим новым, ярким, таким невероятным краскам жизни. Не тем она родилась человеком, чтобы остаться в стороне. Лешка понимал. Мастер помогал ему понимать, объясняя, что "эту песню не задушишь, не убьешь, но нас с тобой она сведет в могилу, так что крепись, эта сожжет все на своем пути, если ее огонь не перенаправить в созидание". Он не знал, а может, знал, но не предполагал, что осталось совсем немного времени, и начинающий творец пойдет своей дорогой разрушения, равняя с землей все, что ему было дорого. Но пока северный город принимал в свои объятья беспокойную девочку, которая "если не я, то кто?". Колыбель революций всегда благоволила таким горячим и неосторожным. Гори, пока живешь, и чтобы сердце с перцем, чтобы горело ярче.
  
   Как плохо быть взрослой и одновременно несовершеннолетней, Яринка прочувствовала позже, когда вопрос о прописке завис в воздухе. В принципе, проблемы не было как таковой, Фаина без лишних экивоков предложила прописать у себя, а это все же ближе к Питеру, чем союзная республика Украина. Проблема заключалась в том, что нужно съездить выписаться, а это не такой простой вопрос для несовершеннолетних. Потрясая пенсионной и инвалидной книжками, подкрепив их медалью "Героя труда", Фаина выбила разрешение прописать у себя девочку и обеспечила Яринку надлежащей бумагой, без которой ее не выписали бы из дома родителей. Это была простая часть. Оставалось еще столкнуться с матерью и получить разрешение от нее. Вот здесь предвиделись значительные сложности, учитывая отношения дочери и Марии. И все же девочка набралась храбрости и поехала, поскольку дальше тянуть было нельзя, можно нарваться на неприятности с властями.
  
   Малая родина встретила плевком в лицо. Видать, Марии очень уж хотелось отрезать дочери все пути к отступлению. В перевранном искаженном виде о том, что случилось с Яринкой, знал весь городок. Косые взгляды, шепотки за спиной, достаточно громкие, чтобы девочка слышала, как ее презирают, каким ничтожеством считают. Невиданное дело, сбежала из дому в пятнадцать лет, спит с девицей, вовсе потеряла стыд. Ей хотелось стать посреди центральной площади и кричать, что она не убегала, что ее выгнали, что все совсем не так, но... что кому докажешь, когда ты просто никому не нужный здесь ребенок, войну которому объявила собственная мать. Яринка еще не умела противостоять, еще не научилась скалить клыки и защищаться, поэтому молча терпела, пытаясь уговорить Марию дать разрешение на выписку и переезд. Та упиралась и злорадствовала.
  
   Выслушав пару раз по телефону слезы девочки, Лешка сорвался и приехал, взяв на работе отпуск "по семейным за свой счет". Противостояние превратилось в откровенное издевательство над "нестандартной парочкой". А потом приехала из села Акулина Фоминична, словно почувствовала, что ее присутствие необходимо. Мария мгновенно притихла, гонор поумерила, но попыталась взывать к разуму, якобы ей не безразлична судьба дочери, и не такого мужа она ей желала. Бабушка выслушала обе стороны, а потом, отозвав девочку, выдала такое, отчего у Яринки брови взлетели вверх, да там и остались. Такого от своей бабули, скромной старушки и селянки, хоть и с дворянскими корнями, она точно не ожидала.
   - Яринка, ты понимаешь, что если останешься с ней, то никогда не сможешь принять мужчину в постели?
   Девочка опешила. Она и не подозревала, что бабушка станет с ней говорить о столь интимном. А Акулина смотрела на внучку с тихой грустью, сожалея о непростой судьбе любимицы. Она не порицала ее, не отговаривала, лишь сожалела, что девочке выпала слишком сложная жизнь, и началась она слишком рано. Они долго сидели вдвоем и говорили. А потом бабушка вынесла свой вердикт, заставив Марию дать необходимое разрешение. Та артачилась, злилась, но пойти против воли собственной матери не смогла. Все же слово Акулины до ее самого последнего дня оставалось непререкаемым.
  
  
   Дорога к новому дому была почти радостной, если бы не моральная усталость от нескольких недель вытрепанных нервов. Мужики, ехавшие в одном купе с Яринкой и Лешкой, все время предлагали парню "оторваться от зазнобы" и выпить с ними, чтобы скоротать дорогу. Он не отказывался, но все равно осторожно поправлял одеяло, укутывая девочку, и постоянно говорил ей что-то успокаивающее. А Яринке отказали силы, она весь путь пролежала на полке, не имея возможности подняться. Изможденный организм отказывался подчиняться. Что-то в уверенности девочки дало трещину.
  
   Она немного успокоилась за время дороги и снова улыбалась. Вот только по приезду к Лешкиным родителям девочку окунули почти в такую же грязь, как и у матери. Такие же взгляды, шепотки. Хоть из дому не выходи. Вот только надо выходить, надо идти в сельсовет, заполнять бланки, писать заявления, видеть, как тяжело вздыхает Фаина. А потом Женька прислал телеграмму и, оставив Лешку присмотреть за домом, родители сорвались к старшему сыну.
  
   Она не выдержала. Оказалась еще слишком маленькой и слабой, слишком беззащитной, чтобы противостоять молве и сплетням. И так надорванные нервы сдали, и Яринка не придумала ничего лучше, как наглотаться таблеток, опустошив аптечку больной астмой Фаины. Что было потом, девочка помнила, как в тумане, как кричал Лешка, поднимая ее с пола, как силком вливал в нее молоко, заставив выблевать все таблетки, как плакал у кровати, пока Яринку трясло в лихорадке трое суток. Он не посмел вызвать скорую по двум причинам: среди лекарств находились наркотические средства, и за "неправильность хранения, доступ детям" Фаину могли засудить, а еще за попытку суицида в те времена могли запросто отправить в психлечебницу, тем более, несовершеннолетнюю девочку. Когда Яринка окончательно пришла в себя, то даже через золото волос Лешки смогла увидеть седину.
  
   - Зачем ты так?
   - Леш, прости... забери меня отсюда, увези в Питер. Там мне хорошо, там я смогу забыть все это и снова улыбаться.
  
  

Глава тринадцатая

Ясный

  
   Тогда у нее еще не было стальных нервов, тогда она еще слишком остро реагировала на колкие обидные слова, пряча досаду за улыбкой. Тогда она была совсем маленькой девочкой, со свойственным возрасту максимализмом переоценивая свои силы. Тогда еще Питер способен был вылечить ее незримые раны, если бы... слишком много если. Та девочка еще не умела бороться за свою любовь, еще не знала, как отстаивать то, что настолько дорого, настолько родное и болит. Она еще верила в хорошее и в доброту человеческих сердец, хотя уже наступило время прозреть. Увы, но все мы часто предпочитаем оставаться в пелене неведения, теша себя иллюзиями, надеясь на авось. Авось не случился, зато случился Он, человек, показавший Яринке другую сторону ее сущности, настоящую Изиду - жизнь дающую.
  
   Как и когда появился этот человек, Яринка не запомнила. Он просто незаметно просочился в компанию. Кажется, они как-то познакомились на одном квартирнике. Вот только знакомств было столько на всех этих квартирниках, случайных, мимолетных, что девочка просто не запомнила, где и когда это произошло. А потом просто видела знакомое лицо, улыбчиво кивая в ответ на приветствия. И не придавала значения, что стала видеть слишком часто этого человека. Однако он был из тех, кто даже молча привлекает к себе внимание: огненно-рыжий поляк не мог остаться незамеченным как благодаря яркой внешности, так и характерному акценту, над которым Яринка не преминула подшутить, обозвав "пана поляка" камизелкой. Он не обиделся, наоборот, порадовался, то ли тому, что кто-то знает его родной язык, то ли тому, что востроглазая бестия заметила его присутствие.
  
   По сути, это было изнасилование. Какой-нибудь американский суд впаял бы рыжему поляку до самой старости за то, что произошло в тот день. Даже если бы девочка признала, что по ее согласию, то все равно бы засудили за совращение несовершеннолетней. Ян В., хирург-волонтер, оказался вполне взрослым мужчиной и мог понести наказание за совершенное. Но она не заявила. Не считала его виновным. Она просто находилась в полном душевном раздрае после очередной ссоры с Лешкой, она неделю не жила дома, не подходила к телефону, закапываясь в собственных сомнениях по поводу их отношений, сомнениях, порожденных событиями осени, людской молвой. И без того непростые отношения дали трещину, и девочка не выдержала, сбежав, дав себе время на раздумья - понять, сможет ли она и дальше принимать эту любовь.
  
   Яринка сидела на кухне и курила, рычала на весь мир. Компания рассосалась: кто-то поехал домой, кто-то отправился на дачу за продуктами. Она осталась в квартире вместе с Яном. Слишком поздно до нее стали доходить его слова, слишком поздно она опомнилась, пытаясь хоть что-то понять. И утонула в шквале эмоций, которыми затопил ее Ян. Она всю жизнь будет помнить эти руки, эти поцелуи. Она сдалась, она позволила, не отдавая себе отчета в том, что делает. А потом наступил момент, после которого все поздно. И остается жгучий стыд. И больше не слышишь этих слов, не хочешь слышать, не желаешь понимать, отрицая, что такое вообще возможно.
  
   Когда голову теряют мальчики - им можно дать по шее. Морально или же физически, но что-нибудь сработает. Когда потерей головы страдают взрослые мужчины - остановить их невозможно. Ян ничего не хотел понимать, отказывался верить, что между ними ничего невозможно. Винил себя, что сорвался, не знал, как все исправить, и... не хотел терять "свою солнечную ведьму". Он не принимал того, что Яринка никогда ему не принадлежала и принадлежать не собирается. Устав бегать от Яна по квартирам друзей, девочка вернулась к Лешке. И поняла, что ждет ребенка.
  
   Лешка пил неделю. Бил кулаками стену, бился головой. А потом успокоился и принял как факт, что этому ребенку быть, и что он станет ему отцом. Смирился, успокоился. Подрался с Яном, когда тот узнал адрес и явился за "своей девочкой", доходчиво объяснив поляку, что девочка как раз не его, а Лешкина. И в пылу драки обмолвился о положении Яринки.
  
   Если бы Яринка была старше и циничней, то посмеялась бы тогда над своей ролью Елены Троянской, ибо таки породила войну. Если отбросить условности и эмоции, то два упертых барана тянули каждый в свою сторону, обоснованно доказывая друг другу, кто какое право имеет на Яринку. Вот только ее спросить забыли. С другой стороны, она не была в состоянии решать, поскольку находилась в полнейшей прострации из-за того положения, в котором оказалась.
  
   Когда наступило лето, напряжение немного спало, поскольку появилось новое беспокойство, вернее, новые задачи, которые предстояло решить. Мастер настоял, чтобы девочка поступала в институт, а на ее беременность лишь скептично хмыкнул, мол, одно другому не мешает, это не школа, не прогонят, да и академки никто не отменял. Более того, мастер использовал положение Яринки ей во благо, пристроив ее сразу на третий курс, объяснив это тем, что два первых курса она уже прошла в мастерской, есть официальный стаж, а общеобразовательные можно и зачетами пройти, не теряя два года. Он торопился, не признавался, за какие ниточки пришлось подергать, кому подмаслить, а кого и запугать. Словно чувствовал, что недолго ему осталось, спешил проложить путь своей любимой ученице.
  
   За институтскими хлопотами незаметно наступила осень, подошел срок. А еще наступило время Яринке узнать, какие инстинкты в ней проснулись. К тому моменту, как пришла Ольга, Лешка с Яном во временном перемирии уже сутки наблюдали, как Яринка мучается схватками, с трудом перемещаясь по квартире и утверждая, что ей еще рано, еще не надо вызывать врача. У Ольги нервы оказались послабее, поэтому она схватила трубку, набрав две цифры.
  
   - У нас тут это, девушка рожает, - срывающимся голосом, истерично хихикая, произнесла Ольга в трубку.
   - Так в скорую звоните, - ответили с той стороны.
   - А я куда звоню?
   - В милицию.
  
   - Да твою ж мать! - выругался водитель скорой, когда увидел красный сигнал светофора. Врубил сирену и дал по газам. Они не ехали, летели. Измученная суточной болью схваток, Яринка пропустила момент, когда они переросли в потуги, и готова была разрешиться прямо в карете скорой помощи. По крайней мере, так решила фельдшер. Она и не подозревала, что все далеко не так просто и врачам родильного отделения предстоит не самая простая ночь.
  
   - Давление? - врач заполнял карту на бегу, пока медсестра снимала показатели.
   - Сто двадцать на восемьдесят.
   - Космонавт.
   - Гипотоник, рабочее девяносто на шестьдесят. Сбивала, - робко подала голос Яринка.
   - Чем?
   - Пустырник, мята. Иначе было бы выше, - ответила девочка, уплывая из сознания под воздействием седативных.
   - Дежурных в род.зал, всех! Только этого не хватало.
   - Полных лет?
   - Шестнадцать. Завтра исполнится.
   - Ага, заочно с днем рождения. Обоих.
  
   Если кто-то считает, что врачи - это такие себе рафинированные интеллигенты, то глубоко ошибается: матерятся, как сапожники, особенно, если ночь предстоит из невеселых. Когда до персонала дошла весть, что роженица с врожденным пороком сердца, то она много узнала о себе интересного и нового. А также лишний раз убедилась в том, что если бы стала на учет, то беременность прервали бы в принудительном варианте. Таким, как Яринка, рожать категорически запрещено, первая группа риска.
  
   - Милая, ты рожать собираешься, или мы тут вместо тебя трудимся? Учти, стимулировать тебя нельзя, так что старайся, - акушерка устало посмотрела на Яринку. Родовая деятельность упала, потуги практически утихли - ребенка вынуждали родиться при помощи физической силы - надавливая на живот, помогая протолкнуться. Роды длились третий час.
   - Де...лайте что... хотите... - чуть слышно произнесла роженица, засыпая. Вымотанная, обессиленная, она уже ничего не могла и не хотела, решив, что правильным сейчас будет провалиться в сон, а потом с новыми силами снова в бой. Мысли путались, ускальзывали. Туман закрыл сознание и сквозь его муть девочка услышала:
   - Воды?
   - Воды!
   "Какая вода, мы же не в средневековье? Что за чушь?" - сквозь полусон успела подумать Яринка до того, как ей на голову щедро выплеснули литра три ледяной воды.
   - Вот только сознание терять не надо! - зарычала акушерка, и Яринка поняла, зачем нужна вода. И все же ледяной душ сделал свое дело, заставив девочку собраться с силами для последнего рывка.
  
   - Четыре сто, богатырь. Таких нынче не делают, - улыбалась детская медсестра, взвешивая и измеряя новорожденного.
   - Покажите... - прошептала Яринка. Слабость наваливалась все сильней, но спать пока не разрешали, обложив живот льдом.
   У него были ясные глаза и мокрые кудряшки. Яринка улыбалась, дотрагиваясь пальцем до его щеки.
  
   Сон так и не пришел, не смотря на усталость. Едва забрезжил рассвет, Яринка поднялась с кровати и держась за стену, попыталась дойти на второй этаж, туда, где была палата новорожденных.
   - Чего тебе?
   - Мне бы поглядеть...
   - Проходи, смотри, где твой.
   Она даже не смотрела на таблички. Только на личики младенцев. И чем больше вглядывалась, тем больше ее охватывала паника - ее Ясного не было среди этих детей.
   - Где... где он?! - Яринка сорвалась в истерику, сползая по стене и мгновенно утопая в слезах. Напряжение сказалось, нервы сдали. Она была настолько испугана, что с сыном что-то случилось, что разум отступил, уступив место страху безумия.
   - Тише, тише. Ты когда родила? Время?
   - Ночью, два ноль семь.
   - Тише, все нормально, он в другой палате, - медсестра помогла подняться и провела девочку в соседнюю комнату.
   Он спал. Так, как могут спать только новорожденные. Яринка упокоилась и вытерла слезы. Она улыбалась.
   - Ну вот, а то расплакалась. Такие в инкубатор не попадают, здоровяк же. Других деток в руки боязно взять, мелкие да хрупкие, а твой вон какой, богатырь, - успокаивала медсестра Яринку.
  
   - Как назовешь?
   - Андрей.
   - Почему?
   - Потому что первый, Первозванный.
   Она успела дать ему имя, но не успела стать матерью. Добрые люди. Она всегда будет ненавидеть "добрых людей", тех, кто считает себя в праве вмешиваться в чужую жизнь, считая, что им лучше знать, как жить. Она всегда будет ненавидеть ту тварь, что отстучала телеграмму Марии, рассказав, что ее дочь родила внука. Она долго будет кричать, корчась на полу, не понимая, какая кому разница, сколько ей лет и кому и когда как прилично и правильно становиться матерью. Она никогда не простит людям, обществу - не простит своего Ясного.
  
   Разразившийся скандал стал отправной точкой, после которой Яринка едва не совершила преступление. Едва не убила собственную мать, пытаясь отстоять свое право на ребенка. И проиграла. Дабы избежать тюрьмы и международного скандала, Ян забрал сына и уехал в Польшу. Лешка сгреб Яринку и увез в Архангельскую область, пряча от взбесившейся Марии. Шестнадцатилетняя девочка не смогла отстоять свое право на ребенка. По закону ее лишили родительских прав, оставив отцовство за Яном. На этом условии Мария согласилась не подавать на него в суд за совращение. Ян согласился.
  

Глава четырнадцатая

Иллюзия

  
   Сессия дышала в затылок, и Яринке пришлось вернуться в институт. Учеба немного отвлекала от безрадостных мыслей, как способны пустяки отвлекать от серьезного. Одногруппники, все как один, старше девочки как минимум на три года, отнеслись с любопытством и снисходительно к тому, что она сразу поступила на третий курс. Натуры творческие, тонкие, как говорится, они прониклись покровительством по отношению к вымученной, изможденной последними событиями однокурснице. Она была милым ребенком с уставшими глазами, вмещавшими в себе едва ли не вселенскую скорбь. Ее не спрашивали, но пытались развеселить, отвлечь. Она охотно шла на контакт, в новых знакомствах топя отчуждение от Лешки. Не смогла простить, что он позволил лишить ее ребенка, в детской наивности своей не понимая, что он и сделать-то ничего не мог.
  
   Работа и учеба поглотили Яринку полностью, отгородив от всего остального мира. Это был время, когда она жила лишь за гончарным кругом, по вечерам растворяя свою боль в дешевом вине, исчезая за дверями общежития, прячась от посторонних глаз.
   - Позлиться бы на нее за "все по блату, по протекции", а не получается. Видать, и "блатные" тоже плачут, - переговаривались между собой сокурсники. Говорки доходили и до ушей Яринки, но она лишь подставляла стакан под новую порцию портвейна. И жалела, что не может забыться и уйти в запой. После каждой пьянки приходилось сутки отлеживаться с головной болью, от спиртного воротило, какой уж тут запой, если не можешь похмелиться и сорваться в пике. Организм сопротивлялся, как умел, и одержал победу, доказав девочке, что дорога в алкоголизм ей навсегда закрыта. И она растворилась в работе, находя какое-то болезненное удовольствие в созидании.
  
   - Ирочка, так нельзя... ох, нет, можно, только так и нужно! - мастер немного ошалело посмотрел на то, что родилось из-под истеричных пальцев девочки, и, больше не говоря ни слова, протащил ее по всем инстанциям, оформив авторские права на новую вазу. Для Яринки все это происходило, как в тумане, ей было все равно, она могла оживать только за гончарным кругом, вымещая всю свою боль на глине. Вслед за первой работой появилась и вторая. Начались намеки, что если так пойдет и дальше, то уместно будет говорить о выставке, пусть даже и совместной с мастером. Яринке было безразлично, просто в работе она находила хоть какое-то успокоение. А еще остро встал вопрос о том, чтобы окончательно съехать от Лешки и перестать напрягать друзей из общежития.
  
   Сомнительная удача всегда присутствовала в жизни девочки. Вот и в тот раз помощь появилась, откуда не чаяли. Еще во время беззаботности и счастья, Лешка познакомил Яринку с Наташкой, девушкой, старше лет на пять-шесть, но как две капли воды похожей. Если одеть и причесать их одинаково, то вполне сойдут за близнецов. Наташка оказалась девицей весьма ушлой и умудрилась выскочить замуж за фина-миллионера, но все еще сохраняла на тот момент не советское, а уже российское гражданство.
  
   - О, малявочка, хорошо, что ты объявилась. Мне надо уехать на полгода, но не хочу, чтобы это было очевидно, боюсь, ограбят квартиру. Если не в напряг, то появляйся у меня, ключи оставлю, можешь даже жить там, - огорошила Наташка Яринку при очередной встрече. Мысль была понятна: свои, если и узнают, что это не Наташка, то промолчат, а от чужих глаз сработает, как надо, - не отлучалась никуда хозяйка, квартира не пустует. Она даже не подозревала, как вовремя все это случилось для Яринки. Проблема с жилье решилась, осталась лишь проблема денег, поскольку работа хоть и была любимой, но доход оказался вовсе не тот, чтобы позволить себе самостоятельную жизнь.
  
   Потертые джинсы, рубашка в клеточку, переплетенные расточками две косы. Планшет в подмышке, сумка на плече. Зачет по живописи. Рыдать и биться головой об стену, поскольку что-что, а рисовать Яринка точно не умела, не под то руки заточены, а ведь дадут пейзаж, и хоть убейся. Но делать нечего, надо идти в аудиторию, даже если не хочется, даже если знаешь, что предмет провалишь. Но не сбегать же.
   - На живопись, сударыня? - зам.декана, он же - преподаватель живописи, благостный старикашка с бородкой клинышком и живыми юными глазами вынырнул из-за спины Яринки, вопрошая об очевидном.
   - На нее, клятую, сударь, - в тон преподавателю ответила студентка. Она была откровенным аутсайдером по предмету, чем и выделялась среди остальных, неоднократно удостоившись уничижительного титула "новый Малевич" за свою несуразную мазанину.
   - Вот смотрю я на вас и не понимаю. Зачем вам писать? Это вас надо писать, - преподаватель находился в активном поиске натурщицы на роль Артемиды для триптиха на тему греческих богов.
   - Все бы шутить вам, сударь. Какая из меня натурщица?
   - Великолепная! Все не решусь вас заманить, ведь лучше Артемиды не сыскать. Воплощенная воинствующая девственница, разбившая сердец не меньше, чем сама Афродита.
   - Сударь, вы где здесь девственницу увидели? - если от студентов и укрылся факт рождения Яринкой ребенка, то преподаватели уж точно знали, что к чему.
   - Не суть, все это мирское. Вы на себя в зеркало смотрели? Воплощенная! Сомнений даже нет. И этот взгляд полон невинности и силы. Соглашайтесь.
   - Сколько? - вздохнула девочка. Деньги были нужны, а излишней стеснительностью после всех перипетий Яринка точно не страдала.
   - Тридцать рублей в час, учитывая вашу эксклюзивность. Афродит вон пруд пруди, а вы - одна такая. Плюс коньяк.
   - И зачет автоматом, - хищно улыбнулась новоявленная натурщица.
   - Бестия! Без ножа зарезали!
   - Да полноте, я же не в живописцы мечу, искусство от меня не пострадает.
  
   Позировать было несложно, но утомительно и холодно, поскольку мастерская не отличалась знойным отоплением во избежание неприятностей с красками. Живопись не керамика, но температура тоже важный фактор. Нет, если в одежде, то оно нормально, вот только позировать приходилось в обнаженном виде, слегка прикрыв бедра лоскутом тонкой ткани, и при этом возлежать на "мраморном" ложе. Сомнительное удовольствие, зато наличие коньяка виделось закономерным - отличный способ отогреться. Как знать, может до сих пор на одной из правительственных дач стену украшает триптих, на котором в роли Артемиды изображена Яринка.
  
   Весна ознаменовалась тем, что Лешка взял в осаду квартиру Наташки, в которой на данный момент обитала Яринка. Говорить с ним ей не хотелось, выяснения отношений перешли ту черту, после которой уже ничего исправить невозможно. Он ей болел, жег изнутри, но несправедливая обида не давала девочке открыть глаза и попытаться все исправить. Устав выдерживать осаду, придя в очередной раз на работу с кругами недосыпа под глазами, Яринка подверглась яростной атаке со стороны Мухи, который безапелляционно заявил, что она переезжает к нему, с женой он уже все оговорил и обсуждению не подвергается. Пока не наступит просвет в жизни девочки. Мастер одобрил решительные действия своего коллеги, мягко надавив на девочку в принятии решения. Два взрослых человека понимали, что этому заранее повзрослевшему ребенку нужен покой и защита. Хотя бы временная передышка.
  
   Они повздорили и поругались при первой же встрече. Без какого-либо кокетства и желания обратить на себя внимание, Яринка сравняла с плинтусом бравого офицера Димку, друга Мухи. Тот не остался в долгу, и Галя, жена Мухи, примерно полчаса наблюдала, как собачатся эти двое. Никто не хотел уступать, и пока не явился хозяин дома, которого и ждал пришедший друг, они успели наговорить друг другу столь нелицепиятностей, что впору было назначать дуэль.
   - Вот языкастая зараза, убивать таких, - Димка еще долго рычал, поглядывая искоса на девочку, даже не помня, с чего все началось.
   - Она хорошая, просто ей сейчас... нехорошо ей, в общем, - заступился Муха за подопечную.
   А потом как-то так вышло, что Димка стал захаживать все чаще, и больше не рычал, не вступал в спор, все больше становясь задумчивым при взгляде на девочку. Он был старшее ее на десять лет. Она не могла не отметить, что бравый офицер красив, наверняка женат, и вообще, пользуется успехом у слабого пола. Таких как он не оставляют в одиночестве. И, тем не менее, Яринка убрала колючки, считаясь с тем, что это друг Мухи, а она все же здесь живет, так зачем создавать проблемы.
   Она сидела на подоконнике раскрытого окна, когда заметила Димку, подходящего к дверям парадного.
   - Ты к Мухе? Давай сразу в магазин, я курочку приготовила, запить-то нечем, - не дожидаясь ответа, распорядилась девочка.
   - Ты еще и готовить умеешь? - вскинул брови офицер.
   - Ага, особенно языки неких солдафонов, - не удержалась от колючки девочка.
   Яринка сдала сессию, и вечеринка по этому поводу вышла произвольной. Димка не подозревал, что попал на маленький импровизированный праздник. Время шло к полуночи, и чтобы не мешать спать Мухиным детям, решили переместиться к Димке. Как оказалось, он год как разведен и живет один.
  
   - Старший лейтенант сидит в сторонке, темно-карий взгляд, как у ребенка, - перепевала популярную тогда песенку девочка, поддразнивая Димку. Он улыбался и суетился по кухне, принимая гостей. Вечер стал теплым и уютным. Немного пили, больше говорили, рассказывая смешные истории, перемежая их анекдотами. Часа в три ночи Муха с Галкой засобирались домой. Яринка тоже поднялась со стула, но была остановлена Димкой.
   - Останься ненадолго. Просто побудь еще.
   Она осталась. Без каких либо мыслей, просто хотелось смены обстановки. Муха кивнул, мол, этот не обидит, так что все в порядке. Они проговорили до утра. Обо всем и ни о чем. Он решился лишь держать ее ладонь в своих пальцах, вздыхая о том, что Яринка все еще такая маленькая.
   - Я подожду, пока ты повзрослеешь.
   - Вот дурак. Думаешь, что-то изменится? - отшутилась девочка, чувствуя, как напряглась атмосфера.
   - Потом я найду способ тебя уговорить.
   - Не боишься, что опоздаешь?
   - Я хорошо стреляю.
   Она вернулась к Мухе домой на рассвете и без мыслей рухнула в постель. Ей просто хотелось спать после бессонной ночи, настроение было хорошим.
   Ее разбудили, тронув за плечо. Яринка открыла сонные глаза, увидела как сквозь туман отца, решила, что ей все это снится, и перевернулась на другой бок. А потом резко подскочила, немного ошалело уставившись на отца. Мать была рядом.
   - Скажите, что вы мне снитесь, - недоверчиво проворчала девочка.
   - Не снимся. Просыпайся. Здравствуй.
   Она долго ходила по квартире, истерично подхихикивая. Муха о чем-то говорил с отцом на кухне, мать молча сидела в кресле. А потом расплакалась, вогнав в шоковое состояние и без того опешившую от такого поворота событий Яринку.
   - Я с трудом уговорила его приехать. Союз развалился, теперь ты в другой стране. Приезжай хоть на каникулы. У тебя ведь каникулы. Я очень прошу тебя. Вы все разъехались, я совсем одна. А он меня бросил.
   - Вы с ним в разводе уже несколько лет, пора привыкнуть, - включила циника Яринка. Тогда Мария протянула ей записку, в котрой родным узнаваемым почерком было выведено всего два слова:
   "Маленька, возвращайся".
   Что-то болезненно екнуло в груди. Она соскучилась по брату, ее жизнь превратилась в непонятно что, и так хотелось вновь увидеть его, такого родного и всепонимающего. Хотелось выплакаться на его плече, выругаться на весь мир и успокоиться.
   - Ладно, но только на каникулы, у меня учеба, - снисходительно бросила Яринка. Потом был звонок на вокзал, заказаны билеты на следующий день. Потом девочка сидела и думала, что она забыла сделать, поскольку неясное беспокойство грызло. И что-то дернулось, что-то, не успевшее родиться. Ей не хотелось, чтобы Димка узнал о ее отъезде от других. Нет, она не влюбилась, просто считала себя не вправе оставлять ситуацию как есть на долгие три месяца. Оделась и пошла к нему.
   - Сегодня звезды мне благоволят? - сонный Димка, вернувшийся после утреннего дежурства, открыл дверь и широко улыбнулся, увидев Яринку.
   - Сегодня звезды говорят, что ты не увидишь меня ближайшие три месяца. За мной родители приехали, еду к ним на каникулы, - девочка не считала нужным даваться в подробности отношений с матерью, предпочитая делать вид, что все нормально.
   Он молча проводил ее в комнату. Молча лег на диван и надел темные солнцезащитные очки. Она не успела подумать о том, что ведет он себя, как кретин, как увидела слезу, скатившуюся по щеке из-под очков. И растерялась. Она всегда терялась при виде мужских слез. Они молчали. Долго сидели, и Димка обнимал Яринку со спины, уткнувшись носом в ее затылок. Обнимал так, словно она уже была его. Ей было нечего сказать, она так и не решилась в тот момент прояснить, что между ними ничего не будет.
   Она пришла намного раньше, решив, что все сказано и вымолчано, поставив точку. Она спокойно собирала сумку в дорогу, когда раздался звонок в дверь. Открывал Муха, все же он хозяин. Родители сидели на кухне, и Яринка изумленно открыла рот, когда услышала голос Димки.
   - Здравствуйте. Вы родители Иры? Я люблю вашу дочь и хочу на ней жениться.
   Паника, то самое слово, которое наиболее применимо к тогдашнему состоянию Яринки. Димка еще долго говорил с родителями, обсуждая, что у него отпуск в июле-августе, что он приедет за ней, и что-то там еще о том, как все должно происходить, как положено, что он понимает, что Яринка маленькая...
  

Глава пятнадцатая

Не твоя

  
   Позже Яринка будет думать, почему поддалась на провокацию матери. И поддастся еще не на одну. Ответ, найденный ею будет слишком прост: ей всего лишь отчаянно хотелось, чтобы у нее была мама. Это желание заставит на многое закрыть глаза, многое простить. Она долго не сможет повзрослеть из состояния ребенка, жаждущего материнской любви и внимания. И все же чаша терпения переполнится. Тогда ни Мария, ни ее дочь не понимали, что волчица уже начала свой путь и совсем скоро впервые оскалит клыки.
  
   У девочек-подростков, у девушек, даже у взрослых женщин есть одна общая проблема - им хочется внимания, хочется нравиться, привлекать взгляды. В большинстве своем, лишенные этого, они не понимают, что это не благо, это проклятие. Тяжкий груз, который нести невозможно, он придавливает к земле, рвет на куски, постепенно убивая возможность ответить взаимностью кому-либо. Сложно объяснить, сколько ненависти порождается вокруг девушки, не обделенной мужским вниманием. Подруги отдаляются, потому что им "нравился этот парень, а смотрит только на нее, разлучницу", и неважно, что ей он не нужен и не интересен, и что он не был парнем подруги, просто нравился ей. Вчерашние друзья обходят стороной, перестав быть друзьями, потому что она им отказала. Невозможно ответить всем взаимностью, и это порождает одиночество. И не понять никому, как эта девушка может быть одинокой, ведь у нее столько поклонников. Но их внимание порождает только боль и потери. И ответственность за тех, кому понравилась. Неподъемный груз, который с каждым отвергнутым все тяжелей придавливает плечи.
  
   Яринка не знала, как реагировать на признание Димки. И не торопилась с ответом, дав себе время. Она не могла любить, не могла полюбить прямо сейчас, открыться и позволить войти в свою жизнь, в свое сердце. Потому что оно, сердце, все еще принадлежало Лешке, и как показало время, останется с ним еще на много лет. И все же у нее была возможность не спешить. По крайней мере, так она сама считала, невольно дав надежду перед отъездом.
  
   Дорога домой к Марии протекала в напряженном молчании. По приезду Володька донес сумки, попрощался и ушел. Ужин прошел все в том же молчании. Яринка уже собиралась спать, когда услышала шум на веранде - вернулся Сашка, приехав из Киева вечерней электричкой. Девочка просунула голову в дверь и поинтересовалась:
   - Гостей принимаете?
   - Ма... маленька!
   Он долго стоял, вцепившись в ее плечи и прижав к себе. Потом трижды помыл чашку, чтобы напоить сестренку чаем. Яринка улыбалась, напряжение последних дней ушло под ласковым взглядом брата, под его радостью и неловкостью. Они до утра просидели на веранде, гоняя чаи, изредка выкуривая по сигарете, и говоря без умолку. Соскучились.
  
   Спустя сутки Мария уехала на неделю в командировку, и девочка осталась дома одна, поскольку Сашка вновь вернулся в Киев. От нечего делать и нежелания куда-либо идти и кого-либо видеть, Яринка просиживала дома, развлекая себя прополкой огорода и наведением порядков во дворе. Не то, чтобы она была особо трудолюбивой, но заниматься чем-то надо, а то иначе совсем можно завыть с тоски, а физический труд, как известно, отвлекает от дурных мыслей.
   - Ох, ну Анфиса!
   - Теть Кать, чего это вы? - Яринка оглянулась на голос соседки, перевесившейся через забор.
   - Вот бы мой Сашка дурью не маялся, да взялся за тебя всерьез, - ответила та, щурясь на солнце.
   - Шутница вы, теть Кать. Так почему Анфиса?
   - Так ведь красивая, как она. Ты же "Угрюм-реку" смотрела?
   - Смотрела. Хих, скажете, тоже, красивая. Обычная, таких, как я, - сто из ста.
   - Вот дура-девка, не понимает, - рассмеялась соседка, проворчала что-то про сына, которому надо по шее надавать да к "Анфисе" отправить, и пошла домой.
   Странный, ничего не значащий эпизод, запавший в память. Сосед Сашка разобьется на мотоцикле насмерть спустя два года, и обезумевшая от горя Катерина будет долго уговаривать Яринку перейти к ней жить, принимая как невестку, принимая даже дочь Яринки, как свою внучку. Это был более чем странный случай, ведь между Сашкой и Яринкой никогда ничего не было, она его даже не видела после приезда ни разу за два года, пока не произошел несчастный случай.
  
   О том, что письмо идет неделю, Яринка узнала, получив первое послание от Димки. А на второй день получила снова. И снова. Он писал ей каждый день, писал такие письма, что даже ледяная глыба могла растаять. Она читала, улыбалась, писала ответы. Нет, не влюбилась, но он ей нравился, и получать его послания было очень приятно. Почтальон, знакомая Марии, заносила письма домой, не опуская их в почтовый ящик, и не переставала удивляться, что так бывает. Письма каждый день, и в каждом - надежда, ожидание отпуска, когда сможет приехать и забрать свою девочку. Он искреннее верил, что Яринка даст согласие. Столько теплых ласковых тревожных слов на бумаге, что Яринка всю жизнь будет вспоминать эти письма... и чувствовать себя виноватой.
  
   О том, насколько обеспокоил и напугал Марию настойчивый офицер, Яринка узнает намного позже. Слишком поздно, иначе не вышла бы из дому, не пошла бы в магазин и, встретившись с давней подругой, не согласилась бы пойти на проводы в армию общего друга. Не знала, пошла, согласилась.
  
   - Где Наташка? - спросила Яринка парня, с которым полчаса назад ушла подруга, да так и не вернулась.
   - Не знаю, наверное, домой пошла. Она с моей Натахой подралась, - отмахнулся тот.
   - Слышь ты, прыщ, если с ней чего случится, то я тебе голову оторву, - почти ласково пообещала Яринка, и пошла искать подругу, злясь на кретина, который допустил эту драку.
   Ситуация вышла смешная: Наташка отошла поговорить с парнем, его девушка приревновала. Обе в итоге оказались окунутыми в пруд для охлаждения страстей. Только вот встреча с тем парнем оказалась знаковой, хотя тогда Яринку напрягло другое: брат другой подруги вызвался проводить ее домой. Яринка схитрила, приплетя Наташку и сестру самого ухажера, в итоге шли вчетвером, ожидаемого парнем полусвидания не получилось.
   На встречу Наташка не пришла - видать, провинилась чем, и родители не пустили. В итоге Яринка решила, что раз билеты куплены, то можно и самой сходить в кино. Потом пожалела о своем решении, поскольку привязался какой-то кретин, и отправить его восвояси никак не получалось. Увидев более-менее знакомую компанию по выходу из кинотеатра, девочка спешно присоединилась к ним, в надежде избавиться от слишком навязчивого незнакомого парня.
   - Эм, как там тебя, Киса, да? - Яринка отвела в сторону того самого парня, с трудом вспомнив его прозвище, которому на проводах обещала голову оторвать, и заговорщицки сообщила: - Избавь меня от этого идиота, никак не отвязаться, я его не знаю, и честно говоря, побаиваюсь.
   - Не вопрос. Я домой собирался, нам вроде как по дороге. Или ты не домой? - он даже не обиделся на "как там тебя".
   - Домой.
   - Так пойдем.
   И они пошли. Его звали Игорь, прозвище получил от фамилии. Он знал Яринкиного брата, вращался в общей компании. С самой Яринкой не был знаком лишь потому, что вернулся из армии тогда, когда девочка уже уехала из городка. Разговор ни о чем. Провел домой, попрощались и расстались с обещанием, что завтра перед дискотекой девочка замажет ему тональным кремом смачный фингал, полученный еще на проводах.
  
   Зачем она согласилась пойти на дискотеку, Яринка не знала. Совесть мучила за данное обещание, к тому же, он помог ей. Бросила крем в сумку и пошла. Игорь ждал. Посмеялись, пока она маскировала следы ревности под глазом. На том и разошлись.
   На дискотеку заявился тот самый брат подруги, что прежде порывался провести: "сарафанное радио" донесло до его ушей, что Яринка придет. Явился при параде и с огромной розой. Откуда взял такую - неизвестно. Все же не столица, где можно цветы купить какие угодно. Девочка сникла, понимая, что предстоят объяснения и то самое "ничего не выйдет", еще один, кому она откажет. Ей бы сбежать, уйти от разговора, но уже увидел, подошел. Не отвертеться. Она уже готовилась морально к разговору, как вдруг подошел Игорь и пригласил ее на танец. Выискивая любой повод отдалиться от ухажера, она согласилась и в мгновение ока оказалась среди танцующих пар.
   - Я тебя вчера украл, я тебя и сегодня украду, - прошептал ей на ухо Игорь. Выход оказался слишком близко. Схватившись за возможность ускользнуть от разговора, Яринка позволила себя "похитить". Снова шли до дома вместе, говорили ни о чем.
  
   Следующий раз она увидела Игоря, когда их обоих Ольга пригласила на день рождения. Узнав, что Яринка тоже идет, он заявился к ней домой, сославшись на то, что по пути. Не врал, действительно было по дороге. Только вот Мария как-то странно улыбнулась и сказала, что у нее поезд вечером, а раньше вроде речи не было о командировке. Яринка пожала плечами и отправилась на день рождения подруги, ничего не подозревая.
   Было весело, собралось много старых друзей. Пили много, компания и атмосфера располагали. Как добралась домой, Яринка помнила с трудом. Игорь донес. Уложил в постель, помог раздеться вырубающейся от алкоголя девочке. Она уснула сразу.
   Тело не врет. Яринка резко протрезвела и проснулась, почувствовав, что происходит с ее телом. Намного позже она узнает, что это было сделано по совету ее матери, мол, если хочешь, чтобы была твоей, так сделай это. Мария не учла, что вместо стыда это породит презрение.
  
   - Тварь! Спящую... тварь... тварь... тварь!
  
   Он приходил каждый день, пытался вымолить прощение. Получал в ответ новую тонну презрения, но не отступал. А однажды пришел и застал Яринку в слезах. Она сидела и смотрела в стену невидящим взглядом. Слезы градом катились по щекам. Она не вытирала, не замечала их.
  
   - Ир, Ирочка, что случилось? - Игорь перепугался не на шутку, состояние Яринки нельзя было назвать нормальным.
   - Я жду ребенка, - потухшим голосом ответила она.
   Она не могла ошибиться, ей даже к врачам ходить не надо было. Просто поняла, и это понимание выбило из колеи. Она не могла понять, как же так, с первого раза, с одного, и впала в ступор, осознав, что первая беременность тоже случилась с одного раза. Это было похоже на плохую шутку.
   - Ир, все нормально, нет, правда, все нормально. Сегодня уже вечер, но завтра мы пойдем и подадим заявление в ЗАГС, - пытался успокоить истерящую Яринку Игорь.
   - Ты... ты считаешь, что я пойду за тебя замуж? - она даже пришла в себя от подобной новости.
   - А у тебя есть выбор?
   - Идиот! Боги, да за что мне это - родить ребенка от такого идиота?!
   - Ира?
   - Пошел вон!
  
   На следующий день Яринка пошла на почту и отписала Димке телеграмму:
   "Не пиши. Не приезжай. Не твоя".
   - Как мало слов, как много смысла, - покачала головой телеграфистка.
  
   Яринка вернулась в Питер намного раньше, чем планировала. Явившийся сразу Лешка едва не свихнулся, узнав, в каком она положении.
   - Нет, Ир, я не верю. Ты что, издеваешься? Как ты могла залететь, от кого?!
   - Не всех больных война забрала, - отмахнулась девочка, пытаясь сосредоточиться на написании прошения об академке. Первый семестр она еще успевала сдать, но со вторым вырисовывалась проблема.
  
   - Почему вы меня не выгоняете? - поинтересовалась позже Яринка у декана.
   - Вот молодежь, - всплеснул руками тот. - Во-первых, контингент у нас такой, что ты еще ангел в сравнении с ними, во-вторых, наш институт не самый популярный, не юристы и не экономисты, не вписываемся в грядущую рыночную экономику. У нас полчеловека на место, мы вообще всех берем, даже без проходного балла. Если сократим число студентов, то нам бюджет урежут. Нет, девочка, мы не добрые, мы просто выживаем за счет того, что вы у нас все-таки есть. И неважно, какие вы, все же творческая стезя не подразумевает железную дисциплину.
   От Мухи Яринка узнала, что после ее телеграммы Димка дал согласие на перевод в Кандалакшу. Больше она о нем не спрашивала.
  

Глава шестнадцатая

Я сказала

   Страну лихорадило после развала Союза. Торгаши с тачками заполонили вокзалы и базары, толкаясь в метро больших городов и переругиваясь как между собой, так и с местными жителями. Прошлое светлое и правильное государство разорвали на клочки, выгрызая друг у друга куски тела. В людях выключили человечность, бросив приманкой яркую обертку жвачки. Начало девяностых окрасилось в цвета хаоса, смешивая правильное и неправильное, добро и зло, выворачивая прежние ценности наизнанку, поставив выше всего жажду наживы, полосуя ее жаждой выживания. Организованная преступность, бандитизм, все это еще не набрали обороты, приглядывалось, скалясь шакальими пастями изо всех щелей. Воздух наполнился зловонием остервенения и человеконенавистничества.
   Яринка была ребенком советской системы. Со своим характером, протестами, желанием перемен, тем не менее, она разделяла те основные идеалы, которые вбивались с молодых когтей. Даже в самых страшных проклятьях она не желала своей стране подобной катастрофы. Она нагловато уселась на подоконник в кабинете декана, грея озябшие пальцы о чашку чая. Сессия закончилась, пора было решить вопрос с академическим отпуском.
   - Так вот, милочка, академку я тебе не дам, - декан снисходительно отнесся к поведению студентки, решив, видимо, что у беременных свои причуды, и нельзя нервировать подобных дамочек.
   - А говорили, не выпрете, - ехидно ухмыльнулась девочка, пряча обиду за сарказмом.
   - Не выпру. Будешь числиться, сессию сдашь в августе, как на пересдаче. Нам лучше сейчас никого не отчислять, факультет под угрозой расформирования. Справишься до августа?
   - Справлюсь, куда ж я денусь.
  
   По возвращении домой к матери Яринку ожидал сюрприз не из приятных. Оставаться в Питере она не могла, совесть не позволила повесить ситуацию на Лешку, хоть тот и пытался по старой памяти решить все за нее.
   - Я сказала, сама все решу.
   Она вычеркнула этого человека из своей жизни и больше никогда с ним не встречалась. Она так и не смогла его забыть, долгие годы храня в сердце любовь к нему, схожую с обреченностью, не позволяющую полюбить другого человека. Сердце Яринки выгорело, рассыпавшись пеплом по мостовой Питера, оставив только отблеск яростного пламени в глазах. Она вернулась к матери совсем другой, лишившись всего во имя будущей жизни, отзывавшейся новым пульсом в ее теле.
   Игорь ждал ее возвращения, едва ли не каждый вечер заглядывая в гости к Марии. И расплылся в довольной улыбке, увидев округлившийся живот Яринки. Девочка не сделала аборт, хотя с учетом обстоятельств это было бы логичным. Вот только, лишенная первого ребенка, она не собиралась отказываться от второго, тем более, добровольно.
   - Какого черта ты здесь делаешь? - вместо приветствия спросила Яринка.
   - Тебя жду. Вижу, что не зря.
   - Зря, я своего решения не поменяю.
   - Ир, прекрати, я знаю, что поступил не самым лучшим образом, но твоя мать сказала, что тебя только так можно привязать.
   - Моя мать? Привязать? Так ты, выходит, по ее совету изнасиловал меня?
   - Ир, она же как лучше хотела, ведь что ты там в своем Питере, там чужие люди. Ты ведь опять уехать собиралась...
   Он еще долго что-то лепетал в свое оправдание, но девочка его не слушала, пытаясь осознать чудовищность поступка матери.
   - Вот на ней и женись, раз она такая хорошая, - бросила Яринка, давая понять, что разговор закончен.
   Она почти не разговаривала с матерью, благо та побоялась скандала с сыном и оставила дочь в покое, изредка отпуская колкости насчет беременности без мужа. Яринка не реагировала, подслащивая жизнь медом, которого организм требовал слишком настойчиво, а ведь беременным нельзя отказывать. Она на полную катушку пользовалась своим положением и покровительством брата, с которым мать не решалась вступать в противостояние. Когда возникал надобность, Саша мог быть достаточно убедительным.
   А потом пришли родители Игоря, не забыв прихватить и своего сына. Пришли улаживать конфликт, чтобы все по-людски, чтобы дитя с отцом и девка без позора. Да и внука-первенца им хотелось, все же сын только один и с другой стороны ждать продолжения рода не придется. Мария накрыла стол, принимая "дорогих гостей", они сидели вчетвером и обсуждали будущую свадьбу, где дети будут жить после росписи, кто чем поможет. Такие себе нормальные планы будущих сватов, когда все решено. Вот только оно не было решено, но этого как-то не учитывали. Яринка стояла в дверном проеме, опершись на косяк, и молча наблюдала псевдоидиллическую картину. А потом ее тихий голос заставил замолчать вех сразу.
   - А вы меня спросили?
   - Но, Ирочка, как же иначе? Я понимаю, Игорек не самым лучшим образом поступил, он рассказал. Но пора и простить, ребенок-то совсем скоро родится. Нельзя же ребенку без отца, - первой опомнилась будущая свекровь, принявшись уговаривать строптивую невестку, которая как раз невесткой становиться и не собиралась.
   - Я сказала, нет! Или вы думаете, что я поменяю решение лишь потому, что меня назовут шлюхой, нагулявшей ребенка? Мне все равно, что обо мне скажут. Я никогда не дам согласия на этот брак и не признаю Игоря отцом. Если понадобится, я стану шлюхой, я перетрахаю этот чертов городишко, чтобы никто и никогда не понял, что у моего ребенка был отец, а не я действительно нагуляла его.
   - Ирочка... ты бы о ребенке подумала...
   - О нем и думаю. И моей дочери не нужен такой сукин сын на роль отца.
   - Дочери?
   - А вы мальчика ждете? Обломитесь. У меня будет дочь.
  
   Девять километров под ночным снегопадом. Устроив дома скандал, Яринка оделась и отправилась к бабушке в село. Пешком.
   - Господи, деточка, ты что, пешком пришла? - всплеснула руками Акулина Фоминична, помогая внучке снять заснеженную шубу.
   - А мне полезны прогулки на свежем воздухе. Бабуль, чайку бы? - невинно улыбнулась Яринка, влезая на лежанку, чтобы отогреться.
   - У меня и водочка есть, раздевайся, - засуетилась бабушка.
   - Э-э! Я даже курить бросила, как только поняла, что жду ребенка! Какая водочка, ты что, бабуль?
   - Вот глупая, растереть тебя, а то заболеешь еще, а тебе нельзя болеть. Вовнутрь тебе никто не даст, - рассмеялась старушка.
   Акулина Фоминична отнеслась к беременности внучки с одобрением. Руководствовалась старая женщина простым понятием: рожать - не убивать, нет греха в том, что даешь человеку жизнь. На будущие сплетни и пересуды она махнула рукой, сказав, что они не стоят того, чтобы к ним прислушиваться и совершать ошибки из-за них. Рождение ребенка без замужества она ошибкой не считала, припоминая внучке, как в очередном приступе болезни жаловалась, что не проживет долго, а та пообещала, что еще правнуков увидит.
   - Вот и сдержишь обещание, порадовав меня на старость лет. Не чаяла, если честно, ты же еще совсем маленькая, да и Сашка не старше, а у Ларисы ветер в голове, эта не скоро для семьи созреет.
   - Да ну тебя, бабуль, еще нанянькаешься с малышней, - отшутилась внучка, уходя от разговора о старости бабушки. Не хотелось думать, что этого светлого человека когда-нибудь не станет.
   - Вот твою и поняньчу.
  
   Володька вернулся совершенно неожиданно. Пришел с чемоданом и сказал, что теперь будет жить здесь. Он был небрит, но весел. Потом выяснилась и причина небритости - решил отпустить бороду.
   - Пап, ты чего это? - рассмеялась Яринка.
   - Теперь я дед, мне положено, - Володька разважничался, отчего дочке стало лишь смешней.
   - Тебе дедовства еще до середины апреля ждать.
   - Вот и успеет отрасти.
  
   День выдался пасмурным и серым, моросящий осенний дождь как-то не вписывался в мартовский календарь. Яринка бродила по центру городка, совершая обход магазинов как повод для прогулки. Дышать свежим воздухом надо, из дома надо выходить, вот только придумать бы, зачем. А еще давила в себе малодушные порывы броситься под машину, решив, что искалеченное тело будет совсем плохо смотреться в этой грязи. Настроение катилось к нулю, ввергая в полное уныние и тоску. Яринка понимала, что это нестабильность и депрессия из-за положения, но все равно сражаться с таким состоянием оказалось сложно. Сашка был в Киеве, Лариска примерно там же, хотя как знать, где носит нелегкая эту барышню. Мать уехала в Польшу, стремясь закрыть вопросы по работе до того, как придет срок появиться ребенку. Дома был лишь отец, да и тот только вечером придет с работы.
  
   Вечер начался вполне обычно. Яринка покормила ужино отца и решила лечь спать пораньше, поскольку предыдущую ночь так не смогла уснуть. Только сон все равно не шел. Зато пришло знакомое до боли и болью ощущение. Девочка встала с кровати и пошла в родительскую комнату.
   - Пап, ты того... в общем, кажется, я скоро рожать поеду, - переминаясь с ноги на ногу произнесла она. Володька оторвал взгляд от книги и посмотрел на дочь.
   - Насколько скоро?
   - Похоже, что сегодня.
   Он выкурил две пачки сигарет за два часа, в итоге девочке стало жалко папу. Она собрала все необходимое в больницу и попросила вызвать скорую. Наверное, ему так будет легче, если знать, что она под присмотром врачей.
  
   Ей все прочили мальчика, говорили, будет сын. Вот и при выходе из скорой, когда от пальто девочки оторвалась пуговица, фельдшер подметила, что будет мальчик, "гудзик" на украинском.
   - Пуговица будет, девочка, - привычно оспорила навязшее в зубах общее мнение о будущем ребенке Яринка.
   А потом был скандал в роддоме. Не северная столица все же, маленький городок, где все друг друга знают, а врачи поименно помнят тех, у кого со здоровьем серьезные нелады.
   - Милая моя, ты что, в лесу жила? Почему на учете не стояла? - маленького роста, совершенно круглой формы пожилая женщина впилась колючим взглядом в роженицу.
   - Так прервали бы, а то я не знаю, - невинно улыбнулась та в ответ.
   - Прервали бы и спрашивать не стали. Ты понимаешь, что это приговор? Ты понимаешь, что тебе нельзя? - акушерка почти кричала. Если бывают в жизни совпадения, то это самое оно: Евгения Ивановна семнадцать лет назад с небольшим присутствовала при рождении этой девочки.
   - Женя Ивановна, не ругайтесь. Обойдется, я выдержу. Обещаю вам.
   - Вот же ж, упертая. Сама тебя принимать буду, - возвестила акушерка и распорядилась насчет переноса смен. Тогда еще пожилая женщина не подозревала, что схватки затянутся на двое с половиной суток.
  
   Утром пришел отец, и вымученная болью и бессонной ночью Яринка извинительно улыбалась ему, выглядывая в окно второго этажа. Спазм прихватил прямо там, и не найдя ничего лучше, девочка вцепилась в батарею отопления, едва не сорвав ее с креплений.
   - Вот имущество портить не надо. Что, некуда силушку девать? Пойдем, - Евгения Ивановна увела девочку в предродовую палату и, улегшись на одну из пустых кроватей, скомандовала: - Вот я пока посплю, а ты меня здесь покатаешь. Руки за спину, и на раз-два при каждом спазме.
   На эти упражнения дивились многие. И на то, как сутки спустя Яринка перенесла из одного конца коридора в другой баллоны с кислородом. Она на собственной шкуре прочувствовала, какой невероятной силой обладает женщина в такой момент. Была какая-то мистика в том, что собой представляют женщины, несущие в мир новую жизнь.
  
   - Ну, наконец-то! - с облегчением возвестила акушерка, собирая персонал в родильном зале, когда Яринка все же решила разродиться. Стимулировать было категорически запрещено, сердце не выдержало бы дополнительной нагрузки. Решили, что если все пойдет естественным путем, то появится шанс на благополучное разрешение с минимальным риском. И теперь Яринка лежала на столе, надсадно дыша, готовясь к последнему рывку.
   - Все, не волнуйся, скоро все закончится. Что-то он тормозил-тормозил с появлением, а теперь совсем живенько пошел.
   - Он? Хах, девочка будет.
   - У нас вагончик с мальчиками, и вообще, если Наташа Григорьевна сказала, что будет мальчик, то так и будет.
   - А я сказала, будет девочка!
   Назло всем, вопреки всему. Девочка родилась за десять минут, побив рекорды по стремительности родов.
   - Хм, девочка, - непонимающе хмыкнула ассистентка акушерки. Обычно она не ошибалась с определением пола.
   - А папа у нее красивый? - поинтересовалась детская медсестра, занимаясь новорожденной.
   - Зачем спрашиваете?
   - Да дочка у тебя красивая. И вообще, необычная: все красненьким, сморщенными рождаются, а эта персиковая, и вообще... стоп, она же восьмимесячная?
   - Ну да, не доносила. Инкубатор? - обреченно спросила Яринка.
   - Нет, три девятьсот, вес более чем нормальный, ей не нужно.
   - Папа, папа... при чем тут папа? Вы на маму посмотрите! - неожиданно подал голос гинеколог, до этого момента тихо заполнявший карту, поскольку его участия не требовалось.
   Она попробовала улыбнуться. Попробовала сфокусировать затуманившийся взгляд. Сквозь зыбкую пелену увидела, как наискось смазывается картинка, на которой Евгения Ивановна почему-то в красном... и матерится в восемнадцать этажей. Картинка погасла, оставляя в тишине и темноте.
  

Глава семнадцатая

  

Бесценная

  
   - С днем рождения, девочка, со вторым днем рождения, - произнесла медсестра, увидев, что Яринка очнулась. Потом ей расскажут, что организм не выдержал, что почки отказали вслед за сердцем, и обширное кровотечение почти достигло критической отметки. Были еще другие, менее значительные детали, букетом повалившиеся на голову врачей, пытавшихся спасти роженицу. Рождение ребенка зафиксировали в четырнадцать двадцать, смерть матери - в пятнадцать тридцать пять. А она выжила. Тело не могло, отказывалось подчиняться, а она все равно настолько хотела жить, что забившееся сердце заставило врачей вздохнуть с облегчением. Провидение на этот раз выступило в лице доктора Бальвинского, не допустившего ошибки других врачей в реанимации девочки, взявшего на себя ответственность за жизнь Яринки. Он боролся до конца, даже когда фиксировали время смерти. И вернул ее из-за черты. Шестнадцатое марта стало вторым днем рождения.
   "Дубль два", - подумалось тогда Яринке. Первый ребенок родился в день ее рождения, со вторым ребенком вторично родилась она сама. Она очнулась на пятый день. Сознание вернулось резко и абсолютно проясненное. За время коматозного сна организм, как смог, восстановил силы. Повезло, что не возникло вопросов с переливанием крови, группа оказалась распространенная - вторая положительная.
   - Где моя дочь? - первое, что спросила Яринка.
   - Господи, девочка, ты в реанимации! В детском отделении роддома твоя дочь, где же ей еще быть? - всплеснула руками медсестра.
   Ее перевели обратно в роддом, поближе к дочке. Она долго смотрела на свою малютку, когда ее принесли первый раз на кормление. Кроха кривила тоненькие губки, исследовала мать темно-вишневым взглядом, не понимая, зачем ее принесли сюда, когда должны были дать соску.
   - Ну что, Маргарита, будем знакомиться? - улыбнулась Яринка, распуская завязки рубашки. И тонкая незримая нить натянулась между ними, рождая настоящую близость. Малышка досталась настолько дорогой ценой, что стала для своей матери бесценной.
  
   - Ирочка, ну сама подумай, ты же совсем молодая, мужа нет. Мы все документы правильно оформим, роды были тяжелые, не удивительно, что ребенок не выжил, никто и слова сказать не посмеет. Сплетни утихнут, тебя будут жалеть, забыв, что этот ребенок без отца. А они люди хорошие, только несчастные, у них детей не будет, - уговаривала Евгения Ивановна Яринку. Та ошалело посмотрела на акушерку.
   - Женя Ивановна, неужели вы считаете, что я ее отдам?
   - Но, Ирочка, у тебя такие обстоятельства...
   - Не смейте больше мне такое предлагать. Не злите меня.
  
   Когда умер крестный, Яринка была еще беременной, поэтому на похороны не пошла. И все же она успела попрощаться с еще живым, когда он лежал в больнице, догорая от саркомы. Теперь же девочка стояла у могилы, придя попрощаться в последний раз. Маленькая Маргарита сонно ворочалась в руках, а Яринка стояла молча и смотрела на надгробие. Она пыталась осознать, что там, за чертой? И принимала то, что первый близкий человек ушел из ее жизни. Они не часто виделись, но крестный был улыбчивым и теплым. Она его по-своему любила. Так, как любят второго отца.
  
   Дни потекли чередой, растворяясь в заботах о малышке. Яринка не знала, у всех ли женщин материнские инстинкты на подобном уровне, она не задумывалась об этом, просто делая то, что должна. И получалось у не неплохо, так что Мария со своими попытками участия в жизни внучки оказалась отодвинута далеко на задний план. Зато от помощи брата Яринка не отказывалась, а тот очень живо взял на себя приличный кусок заботы о племяшке. А каким гордецом со вздернутым в небо носом он вышагивал с коляской. Словно именно он являлся отцом этого ребенка. А еще оказалось, что у него инстинкты развиты не хуже. Его не пугали пеленки-распашонки, он уверенно брал Маргошку на руки, почти профессионально орудовал бутылочкой, когда ребенка надо напоить. Сашка как мог, пытался облегчить участь сестры, слишком слабой после родов, давая ей возможность чаще отдыхать. И она была благодарна брату.
  
   Ранним июньским утром мать с Сашкой уехали к бабушке, торопясь на шестичасовый автобус. Надо помочь с огородом, а Володька уехал к заболевшей матери, Катерине Ивановне. В доме наступила тишина, но Яринка проснулась - первое кормление в шесть утра, и расписание для трехмесячной Маргошки еще менять никто не собирался. Ребенок насытился и уснул. Мамочка отправилась поесть, это предполагалось в обязательном порядке, иначе через три часа кормить ребенка будет нечем. Еще она хотела собрать посуду и помыть, поскольку мать с братом питались второпях. Самочувствие сыграло злую шутку, попытка завтрака не удалась - желудок вывернуло наизнанку, распространяя по организму тошноту. Яринка не придала этому значения, решив, что вечером съела что-то не то. Немного подождать - само пройдет. Головокружение отправило в постель.
  
   День прошел в вязком тумане подскочившей температуры, тошноты и головокружения. Ничего не болело, ничто не насторожило. Списав на отравление, Яринка привычно пыталась перетерпеть плохое самочувствие, волнуясь лишь из-за того, что дочка отказывается брать грудь, а с прикормом дружбы так и не получилось. Когда вечером вернулись Мария и Сашка, то их ждала унылая картина: посуда не помыта, на веревке не висят привычно пеленки, дом не убран.
   - Не, Ир, ты совсем совесть потеряла? Или стоит мне за порог, как ты забыла о своих обязанностях? - с порога начала Мария.
   - Мам, не ругайся. Что-то мне нехорошо, - донесся тихий голос из родительской комнаты. Когда Мария зашла туда, то даже ей ругаться расхотелось: Яринка лежала на большой родительской кровати, рядом лежала Маргошка. Ребенок совсем недавно уснул, дав матери небольшую передышку от постоянного плача. Вот только состояние Яринки было заметно невооруженным глазом: бледная до позеленения, взгляд затуманен, мелко подрагивает от температуры.
   - Что болит? - мгновенно спохватилась Мария.
   - Ничего не болит, только тошнит, и желудок ноет. Есть ничего не могу, и мелкая не ест... мам, она же совсем голодная, весь день на компоте из сухофруктов, - Яринка расплакалась, переживая за дочь.
   - Тише, тебе нельзя плакать, и так горишь от температуры. Молоко для нее сейчас найдем, желудок промоем. И чем ты траванулась, все же свежее? - засуетилась Мария.
   - Маааш, у тебя спичек нет? - соседка Лариса заглянула в открытую дверь.
   - Погоди, найду сейчас, у меня тут с Ириной нелады, вон зеленая какая. Чем отравилась - не пойму.
   - А погоди-ка ты с промыванием, - внезапно вмешалась Лариса, увидев марганцовку в руках Марии. - Ир, что с тобой, что чувствуешь?
   Яринка повторила все симптомы. Глаза соседки округлились.
   - Как давно это началось? - спросила она.
   - Да с самого утра, как проснулась. Часов с шести.
   - Маааш! Никакой марганцовки, убьешь ее! Я скорую сейчас, - Лариса пулей вылетела из дома. До выхода на пенсию она работала медсестрой и ошибиться не могла.
   Карета прилетела минут через пять. Все же городок маленький.
   - Ага, так, а вот тут болит? - фельдшер пальцами исследовала живот.
   - Если давить, то да. А так - просто ноет.
   - Ну что, поехали.
   - Куда? - спохватилась Мария.
   - В больницу, куда же еще. Аппендицит... надеюсь, только он.
   - И?
   - Что - и?
   - Будут резать?
   - Будут. Девяносто процентов на то, что на стол прямо сейчас пойдет, десять на то, что подождут до утра.
  
   Она не боялась и не волновалась. Она просто ехала в больницу.
   - Доброй ночи, красавица. А что у нас интересного? Давно не виделись, целых три месяца, - дежурный хирург улыбался Яринке как старой знакомой. А она его не знала. Не помнила.
   - А мы знакомы?
   - Ага, ты у меня первая в списке звездочек на фюзеляже, - он широко улыбался, ощупывая живот. - Ой, а какие мы красивые, зелененькие. Нет, милочка, тут перитонит, готовьте к операции, - он обернулся к медсестре.
   - Я за анестезиологом.
   - Стоять. Он ей не нужен. Температура 39.8, давление - 140/90. Врожденное защемление миокарда - мы с ней уже успели познакомиться на этой почве. Именно от наркоза она и сыграет в ящик в данной ситуации.
   - А... как же? - медсестра опешила.
   - Милая, ты жить хочешь? - широкая улыбка хирурга отдавала безумием.
   - Хочу, - ответила Яринка, не понимая, что происходит и отчего такой ажиотаж.
   - Тогда будешь терпеть. Нет, новокаин местно я тебе обеспечу, но это мало поможет. У тебя дочка маленькая? Так что терпи, тебе нельзя умирать сейчас. И так успели привезти впритык, еще бы пара часов, и сушите весла.
   Он улыбался как ни в чем не бывало, по пути к операционной посвящая Яринку в тонкости ее состояния.
   - Зачем вы меня привязываете? Не сбегу.
   - Традиция у нас такая, привязывать пациентов.
   - А кричать можно? - внезапно спохватилась Яринка. Она все еще не понимала серьезности своего положения. Ведь ничего не болит.
   - Кричи. Только не дергайся.
   В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июня доктор Бальвинский узнал о себе много нового и интересного. Он ей отвечал, посмеиваясь и постоянно разговаривая. Девочка не должна потерять сознание, а значит, нужно отвлекать от боли, заговаривать зубы. Получалось плохо, но все же он удержал пациентку, фактически второй раз спасая ей жизнь.
   - Вот и умница, вот и все закончилось. А я тебе за это сделаю шовчик маленький, аккуратненький, почти косметический.
  
   - Это ты кричала, что ли? - поинтересовалась пациентка с соседней койки, когда Яринку под утро привезли из операционной.
   - Я.
   - А что, было больно?
   - Нет, щекотно, - огрызнулась прооперированная по живому.
  
   А утром пришел Сашка, зеленый не менее Яринки. На руках он держал Маргошку. Лица у обоих были заплаканными.
   - Чего? - устало произнесла Яринка.
   - Маленька, мы ничего с ней не можем сделать, она не ест ничего, на уши полгорода подняли, молоко разное, и даже козье, и смеси... ничего не ест. Она всю ночь выкричала.
   - Это все, что я могу, - девочка рванула на себе операционную рубашку, обнажая грудь. Она не могла пошевелиться и старалась не выть от боли.
   - И что здесь происходит? - поинтересовался доктор, зайдя в палату и застав картину, когда почти двухметровый увалень удерживал малютку, пока та припала к материнской груди, насыщаясь после суток голода.
   - Так вот вышло, - извинительно произнесла Яринка.
   - Вот видишь, как бесценна твоя жизнь. А ты два раза за три месяца пыталась умереть.
  

Глава восемнадцатая

Храни меня

  
  
   Август выдался сложным. Оклемавшись от родов и операции, Яринка засела за учебники, проходя семестровый материал в ускоренном темпе. Заданный еще в школе ритм экстерната послужил хорошей подоплекой тому, чтобы усваивать скопом то, что остальным дается дозированно. Быть может, глубина знаний оставляет желать лучшего, но чтобы сдать зачеты и экзамены - вполне. Гостиничный номер, Сашка в роли няньки. И груда учебников. Немного не стыковались с расписанием кормлений практические занятия, все же профессия не теоретическая и требует подтверждения мастерства, и это не пройдешь экстерном.
   - Да не волнуйтесь вы так, милочка. Факультет все же упразднили, год на то, чтобы вас всех выпустить. Такой бардак творится, что никто не заметит, если что-то персонально у вас пойдет не так, - успокаивал декан. Он словно перенял эстафету у мастера, невольно покровительствуя девочке. Хотя, скорей всего, он таким был со всеми, последним щедрым жестом выпуская студентов из расформированного факультета.
   - Но как же так?
   - Да вот так. Занимайтесь дочкой. Приедете через год, сдадите, защититесь. Два месяца на аттестацию. И не волнуйтесь, у нас тут такая анархия в связи с роспуском, что вас никто заваливать не станет. Хотя бы из уважения к памяти о вашем учителе.
   Известие о смерти мастера Яринка получила по приезде в институт. Было мерзко и обидно, что никто не сообщил, что не успела попрощаться. А еще осталась пустота, словно вырвали кусок чего-то важного.
  
   По возвращении домой все вроде вошло в прежнее русло: забота о малышке, домашние хлопоты, молчаливое противостояние с матерью, к которому подключилась вернувшая в родные пенаты Лариса.
   - Ир, я виделась с Игорем. Он очень хочет увидеть ребенка.
   - Ларис, я тебе голову оторву, если ты Маргошку ему покажешь. Это моя дочь, и только моя.
   К концу сентября заболела бабушка, Акулина Фоминична. И так слабая здоровьем старушка сдала совсем, в кои веки обратившись в больницу. Ее обследовали, положили, назначили лечение. Кто на работе, кто на учебе, все заняты. Быть сиделкой в больнице выпало Яринке.
   Соседка Наташка родила двойню, и две юные мамашки спелись, помогая друг другу в присмотре за детьми: то Натка за Маргошкой смотрит, пока Яринка в больнице, то сама Яринка качает всех троих, пока подруга отсыпается, отдыхая, или по хозяйству хлопочет. Они никогда не были близки, но общие заботы объединили.
  
   - А где Акулина Фоминична? - поймала пробегающую мимо медсестру, спросила Яринка, не найдя бабушку утром в палате отделения терапии.
   - Так у нее ночью был инфаркт, перевели в кардиологию, - ответила работница больницы.
   Инфаркт. Проклятая способность впитывать информацию на лету. Хрупкие сосуды, значит, некоторое время нельзя шевелиться, хотя бы не делать лишних движений и не напрягаться.
   - Саш, бери академку, мелкой нужна нянька. Ты в больнице не сможешь, мама деньги зарабатывает, иначе по миру пойдем. Остаюсь только я.
   - А Лариса?
   - Ты сам поверил в то, что сказал?
   - Уже пишу прошение.
   Будущая жена Сашки даже не подозревала, какого мужчину воспитает из него сестра. И все же Светлана будет настолько счастлива, заполучив такого внимательного и заботливого мужа, что никогда не задумается над тем, кем обязана такому счастью. Она родит ему троих детей, понимая, что именно он взвалит хлопоты по их воспитанию на свои плечи. Но это в будущем, а пока Сашка постигал премудрости искусства няньки, сутки напролет проводя с племянницей, зная, что мама малышки примчится на велосипеде, упадет уставшая. И ее надо накормить, и она покормит дочку. Отдохнет часик и опять в больницу.
   Время после развала Союза отразилось в первую очередь на здравоохранении. Медикаменты, и до этого дефицитные, и вовсе исчезли из продажи. Мария почти не бывала дома, все свободное время тратя на поиски препаратов, способных если и не вылечить Акулину Фоминичну, то хотя бы стабилизировать ее состояние. В то же самое время Яринка постигала азы медицины, собственноручно восполняя недостаток сотрудников больницы. Все началось случайно, и от посильной помощи в разносе тарелок с обедом по палате девочка перешла к обязанностям процедурной медсестры.
   - Я... подождите, я быстро. Вернусь, всем раздам по уколу, - извинилась медсестра, вылетая из палаты на срочный вызов. Бывают ситуации, когда персоналу приходится бросать плановых пациентов, которые "могут подождать", и бежать туда, где время не терпит. Больница и нехватка врачей диктуют свои условия. Яринка это понимала и не злилась на медсестру. Вот только нервов хватило ненадолго. Пять женщин разных возрастов ждали уколов, им болело, они страдали от этой боли, у некоторых - невыносимой. Это останется на всю жизнь - непереносимость чужой боли. И спустя полчаса ожидания Яринка взяла бокс, оставленный медсестрой, вышла к столу дежурной, просмотрела карты назначений. Она видела это в кино. Она видела это в больнице. Ампула, пилочка, сломать навершие. Выдавить воздух до капель на игле. Верхняя крайняя доля ягодицы. Отпустить пальцы, невесомым хлопком вгоняя иглу. Жгут, пережать руку. Осторожным точным движение в набухшую вену. Контроль, три капли крови в шприц. Не дрогнуть, помнить дозировку, указанную в карте. Они не сопротивлялись, видя, что их обслуживает не медсестра. Им было слишком больно, чтобы ждать кого-то другого.
   - Да ты с ума сошла! Ты представляешь, что такое "Дибазол" для пожилого человека? - орала вернувшаяся медсестра.
   - Догадываюсь, но я выдержала дозу. У меня глаз на маломеры после работы с кислотой, - отстраненно ответила Яринка, отдаваясь вязанию комбинезона для Маргошки на вынесенном в коридор табурете. В палате все спали. Медсестра поворчала, но потом поблагодарила.
   Попытки удержать постинфарктную бабушку в постели оказались тщетными. Стоило Яринке отвлечься, уехать покормить дочь, как старушка поднималась с кровати и отправлялась в уборную, решительно заявляя, что никому не позволит подносить ей судно. Гордость - великая штука. Правда, не всегда уместная.
  
   - Мы переводим вашу бабушку обратно в терапию. С сердцем вопрос закрыт, осталась всего лишь реабилитация, но вот с ногой - это не наша епархия, мы бессильны, - уведомил Яринку лечащий врач.
   Акулина Фоминична крепилась, как могла, но все же и ей оказалось не по силам выдержать эту боль. Она плакала и молилась. И вместе с ней плакала Яринка, поскольку не знала, как избавить от этой боли. Ногу жгло огнем, разъедая изнутри.
   - Сосуд оборвался, образовался тромб. Сухая гангрена, - констатировал врач по окончанию анализов.
   - И?
   - И переводим в хирургию, мы ничего не сделаем с таким диагнозом.
   - В хирургию?! Почему в хирургию?!
   - Ее может спасти только ампутация.
   Страшное слово прозвучало, и Яринка могла лишь бессильно хватать воздух ртом. И понимать, что пять месяцев в больнице сделают Акулину Фоминичну калекой. Нет, не пугали девочку трудности ухода за бабушкой, она боялась, что гордая женщина этого не перенесет. А еще этого не перенесет Мария, самого известия о том, что ее маме отрежут ногу.
  
   Это уже вошло в привычку, разрываться между больницей и Маргошкой. Редкие подмены на месте сиделки давали хоть некоторую возможность побыть с дочкой. Яринка радовалась этим минутам, украдкой плакала, когда малявка начала что-то лепетать, ползать. Деточка с такой скоростью научилась улепетывать на четвереньках, что только пусти на пол - не догонишь. И вслед за словом "мама" научилась издеваться над бабушкой.
   - Скажи "дядя", - уговаривала она внучку в редкие минуты присутствия дома. Сашка уехал в Киев на неделю по вопросам учебы, и за Маргошкой пришлось следить Марии, поскольку больничную атмосферу на дух не переносила.
   - Баба, - уперто отвечала мелкая.
   - Нет, не баба, дядя, - пыталась добиться результата глава семейства, но внучка упорно отказывалась подчиняться, хитро щурилась, и на все, что не "мама", отвечала "баба", а иногда и "да, баба". Попытки научить ребенка новому слову зашли в тупик. А потом вернулся Сашка, и мелкая хитрюга прокричала на весь дом:
   - Дядя!
   Радость, которую внесла Маргошка в жизнь Яринки, была бы безмерной, если бы не омрачалась болезнью другого, не менее дорогого человека. Ни там, ни тут. Девочка разрывалась надвое, рассчитывая по минутам, сколько времени она пробудет там, сколько тут.
  
   - Не волнуйтесь вы так. Да, это ампутация, но операция сама по себе простая, времени много не займет. Сорок минут максимум. Она будет спать, она ничего не почувствует. Крепитесь. Если этого не сделать, то она умрет.
   Отправить Марию в аптеку. Собрать вещи бабушки в палате, готовясь к переводу в реанимацию. Сесть на пол перед операционной и похлопать по месту рядом, приглашая Марию. Ждать. Час. Два часа. Три часа. Нарастающая паника. Сорок минут - максимум?
   - Что с ней?! - поймать выбегающую из операционной медсестру.
   - Ой, с вашей ничего. Она ждет в предвариловке. Тут с аварии привезли по срочному, так что к вашей бабушке еще не приступали.
   Тонна сгоревших нервов.
   - Ну и дуры мы, - попытка приободрить мать.
  
   Она научилась ставить капельницы и делать перевязки. И улыбаться, когда хочется кричать. Она снимала швы с этого обрубка, перед тем как бабушку выписали домой, прописав курс реабилитации.
   - Тебе так будет легче, девочка. Да, ей нужен пока еще присмотр медсестры, но ты и так с этим справляешься, а дома говорят, и стены лечат.
   Маргошке исполнился год и месяц, когда Акулина Фоминична вновь увидела правнучку. Старенькая женщина умела быть солнцем. Правильным солнцем, от которого всем светло и тепло. Она ловила начавшую ходить по комнате правнучку, затаскивала к себе на диван и кормила из своей тарелки, приучая ребенка к "взрослой пище, ибо хватит маму кушать". Правая нога так и не распрямилась. Левой не было. Она настолько ненавидела инвалидное кресло, что Мария так и не решилась его купить. Весна распахивала окна, даря невиданное ранее тепло. Яринка брала на руки сухонькую, невесомую маленькую старушку и выносила во двор, усаживая на лавку. Она могла бы так всю жизнь. Бабушка была удивительнейшим человеком, ухаживать за которым совсем несложно. Всего-то надо, что быть рядом, подать воды, вынести на улицу. Сделать уколы вечером, чтобы она ночью смогла поспать.
  
   Это был июльский вечер. Пять дней прошло с того, как Акулине Фоминичне исполнилось семьдесят три года. Она, казалось, смирилась со свом состоянием. Ожила как-то, улыбалась. И даже выпила привычную рюмку кагора с тостом для восстановления давления. Она так смеялась в тот вечер, когда смотрела с дочерью и внучкой КВН по телевизору. А потом поймала пробегающую мимо правнучку и укачала на подушке, сказав, что детям пора спать. И сама тоже спать решила, сказав Яринке, что сегодня уколов не надо. Не болит. Яринка с матерью ушли сажать капусту, как раз солнцепек ушел, вечер. Зайти в комнату и понять, что дыхание слишком странное и хриплое для сна. И запах, повисший в комнате, настораживает. Отбросить одеяло. Закричать.
   - Мама! Скорую!
  
   - Кома, забираем, - фельдшер.
   - Инсульт. Я с вами, - Яринка.
   - Грамотная?
   - Просто знаю.
   И все же это был инсульт. Вынырнувшая из небытия Лариса сидела с Яринкой в палате, присланная матерью, поскольку младшая уже сутки не отходит от постели бабушки, и надо бы ее сменить - Маргошка все еще нуждается в маме для питания. Пять минут на велосипеде. Все действия на автомате. Соседка, зовущая Марию к телефону. Крик матери.
   В Яринке выключили мироощущение. Она перестала чувствовать, ей больше не болело. Она умерла. Остался робот, подхвативший мать и уложивший на кровать, влетевший в больницу и отправивший сестру домой.
   - Куда?
   - На вскрытие.
   - Да вы с ума сошли! Какое вскрытие?! Мало ее резали?
   - Она скончалась в больнице, мы обязаны.
   - А если дома? Напишите дома! Да что вам стоит? Это же не преступление. Не режьте, только не режьте ее больше.
   Она ругалась в больнице. Она ругалась в райсовете, оформляя свидетельство о смерти, без которого захоронение невозможно. Она уговаривала священника отпеть за день до Вознесения, а до него оставался именно день. Акулина Фоминична была православной и верила, что похороненные в сорокадневный срок после Пасхи попадают в рай. Яринка не верила в бога, но следовала заветам бабушки. Священник согласился. У нее были только сутки, чтобы решить все вопросы, связанные с погребением. Она сидела рядом с телом, положенным на бетонный пол веранды, потому что лето, в доме слишком жарко. Она молча смотрела, как обшивают гроб черным полотном. Она пыталась привести в чувство изрыдавшихся Марию и Ларису. Она не проронила ни слезы. За нее плакало небо. Оно обрушилось невероятным ливнем, словно скорбя по уходящему человеку. А Яринка не плакала. Она лишь не понимала, как в этой размытой земле будут рыть могилу.
   Если бог есть, то тогда он был на стороне Яринки. Или Калинки. С рассветом пришло солнце и высушило в прах все, что за ночь пропиталось водой. Девочка сидела на машине рядом с гробом и пустыми глазами смотрела по сторонам. Девять километров до села, в котором жила бабушка. Какие-то люди, которые пришли проститься. Священник. Помнить, что она не хотела, чтобы ее ограждал от людей забор. Помнить, что она хотела видеть всех. Закрыть глаза на возмущения, что место у ворот на склоне слишком уж почетное, чтобы достаться обычной старушке. Единой мыслью:
   "Неужели я так и не заплачу?"
   Она заплакала. Она едва не рухнула без сознания в могилу, когда начали опускать гроб. В тот день умер ее бог. Единственный человек, в святость которого она верила.
  
   - Он все равно хранит тебя.
   - Храни меня. Пока ты есть - я смогу жить.
   - Я никогда тебя не оставлю, даже если меня не будет рядом.
  

Глава девятнадцатая

  

Без короны

  
   Очередной приезд в Питер успокаивал, словно врачевал открывшиеся раны. Этот город всегда был слишком независимым, чтобы хранить чужие воспоминания. Нет, он зачаровывал собой, наполняя собственными аллюзиями, вытесняя все. Вот и теперь он просачивался под кожу, обещая забвение и творческое воодушевление. Зачеты сданы, экзамены позади, все проходило в полном беспорядке: какого преподавателя поймал, тот предмет и сдаешь сегодня. Где-то там, далеко в Украине, осень вызолотила деревья, укрывая землю мягким ковром листопада. А здесь уже все листья улетели, деревья голые, да и мало их, разве что в парках и скверах. И утренние заморозки, когда подошвы кроссовок то и дело грозятся примерзнуть к тротуару, пока ждешь транспорт.
  
   - Милочка, а вы нам что на диплом планируете?
   - А мы вам амфору хотели. Классическую, с росписью.
   - Не пойдет. Боюсь прослыть пророком, но вы с вашей профессией окажетесь невостребованы. Давайте скульптуру, тогда расширим профиль, может, и прорветесь.
   - Скульптуру? - глаза Яринки округлились в удивлении. Все же она гончар, а не скульптор.
   - Именно. Шли как гончар, сдадите скульптуру, перепишете теорию. Диплом получите художника по декоративной росписи керамики.
   - Не вижу взаимосвязи, - девушка недоумевала, пытаясь состыковать услышанное в одну логическую цепь. Не получалось.
   - А нет взаимосвязи, просто получается широкий профиль обучения, а значит, сможем почти на выбор выставить профессию. Все же с дипломом художника у вас будет больше шансов.
   - Тогда почему не сдавать работу по художке?!
   - А вот тут подвох. Со скульптурой в дипломе вам будет проще вернуться и к гончарке, и к скульптуре, если захотите. А если пойти ровно по художке, то переквалификацию придется проходить.
   - Вы меня совсем запутали. Пусть будет так, как говорите.
  
   Глина, она всегда послушна пальцам, если чувствует мастера, если понимает, что это мастер, а не случайный прохожий любопытствующий. Эскиз с поруганными пропорциями, возобновленная привычка курить. Раз уж Маргоша на самостоятельном питании, то почему бы не вернуться к "кислородным палочкам"? Первую разлуку с дочерью Яринка переживала тяжело. Третий месяц без бессвязного мурлыканья новых слов и темно-карих вишен. Так не только курить начнешь, так на стены бросаться станешь. Тащить малышку в Питер было бессмысленно, да и жестоко по отношению к ребенку: мамашка в мастерской, в учебниках, в крайнем случае - в институте, ни должного внимания, ни присмотра не будет за дитем, а дома вроде три няньки, справятся. Все толку больше, чем от загнанной студентки.
  
   - Художник, вашу мать. Смешнее не придумать, - Яринка иронично всматривалась в полугротескный эскиз, однако пальцы послушно вылепливали правильные формы. Рождающееся изваяние заставляло хитро улыбаться. Нет, не могла она так просто, без подвоха. И по-своему собиралась отомстить за вынужденную непрофильную работу.
  
   - Форма хороша, реалистична. Порадовали отсутствием авангарда, а то куда ни глянь, сплошь авангардисты. А ваши мишки как живые, вот только... - председатель уже собирался задать каверзный вопрос, когда до него дошли шепотки и смешки остальных членов комиссии. - Ох ты ж, а я уже хотел спросить, где же ваша привычная изюминка. А она... прям перчинка.
   - Клубничка, - вклинился кто-то.
   - Повеселили, - подытожил председатель, пока Яринка глубокомысленно разглядывала потолок, невероятными усилиями подавляя приступы смеха. Все же она их достала. Небольшая скульптурная композиция изображала двух медведей, переплетающихся в борьбе... ан, нет, в любовном поединке. Совсем как люди, только вот... медведи.
   - А вы говорили, нечего будет от факультета отправлять на выставку в Брюссель, - вмешался рецензент, прервав всеобщее веселье. Яринка нервно сглотнула и попыталась проморгаться. Получилось плохо.
  
   Киев увяз в декабре, грязной порошей по проезжей части, осклизлым солью гололедом тротуаров. Мать городов русских встретила непривычным для этих широт холодом. И ладно, если бы холод выражался лишь в погоде. Яринка остановилась у бывшей землячки и подруги, снимавшей комнату у весьма приветливой бабульки. Та была не против гостей, так что недельку-две можно было пожить, побегать по городу в поисках работы, а потом и к остальным вопросам перейти. Окрыленная ситуацией с дипломом, Яринка верила в хорошее, верила в свои силы. С толстой папкой грамот и похвал, с двумя авторскими работами в активе, с пятилетним стажем, девятнадцатилетняя девушка штурмовала столичные мастерские в надежде на работу. А потом можно и Маргошку забрать. Она все сможет, она справится. И наконец-то вырвется из тихого ада, который устроила ей Мария, медленно, но неотвратимо забирая внучку. Еще только шаг, последний рывок. Да, будет сложно, но она будет свободна.
  
   - Ох, вот бы хоть года два назад, да я бы вас с руками и ногами. Мда, времечко. Своих увольняем, куда уж там брать новых. Даже на оплату электроэнергии не хватает. У нас вот Слава с "кравчучками" подался. Нищая страна, - жаловался мастер очередной гончарки.
   - И что же мне теперь делать? - Яринка вторую неделю обходила мастерские, однако везде натыкалась на одну и ту же картину: закрываются, распускают мастеров.
   - Идите в "Гончари", там должны быть вакансии, такая мастерская не закроется. Мощь!
  
   - Знаете, если действительно хотите заниматься керамикой, то можете к нам учеником. Платным. Хотя со всем этим вы вряд ли согласитесь, - уставшая сухощавая женщина взвесила в руке папку Яринки. Мастер с "Гончарей" отлично понимала, что перед ней стоит мастер, что эта девочка имеет право набирать собственных учеников: и диплом, и стаж в трудовой слишком красноречивы.
   - Вы, верно, шутите. Учеником? - Яринка не верила своим ушам.
   - Нет, не шучу, скорее издеваюсь. Мы выживаем пока только за счет учеников. И это мерзко, выпускаем никому не нужных керамистов. А потом они будут так, как вы, - никому не нужны.
  
   Мария встретила насмешками, поняв, что затея Яринки найти работу в Киеве и отдалиться - провалилась. Яринка не велась на провокации. Она демонстративно вздернула нос в небо и поправила несуществующую корону, облив мать молчаливым презрением.
   - И что теперь? На моей шее сидеть будешь, бесстыжая, - Мария не отступала.
   - Отчего же? Работать буду. Знаешь, у нас получится отличнейший тандем. Ты здесь с бумагами, а я на выезде.
   - Не поняла.
   - А чего тут понимать? Пойду экспедитором на фуры.
   Мария едва не присвистнула. Она уж точно не ожидала от инфантильной дочери того, что та пойдет в этот ад. Причем добровольно. Однако это было на руку Марии, все же самой не таскаться по дорогам, да и чужих людей не нанимать. Не отрывать копейку от семьи. Практичная всегда, еще работая завскладом на сахарном заводе, Мария выискала нужные знакомства и занималась перевозками сахара в бывшие союзные республики, организовав частную фирму под крылом завода.
  
   - Чего стоим? - протирая сонные глаза, Яринка натянула джинсы, набросила полушубок поверх рубашки, и вышла из кабины головного "суперМАЗа", отправившись выяснять, почему стоит колонна.
   - Что ты мне здесь травишь? Открывай, - послышалось грубо в приказательном тоне от человека в форме. Сержант ГАИ решил проявить власть на подъезде к Москве.
   - Ничего он не откроет. И вообще, по машинам. Поехали, я спать хочу, - проворчала Яринка.
   - Тебя везут, так молча едь, а то поедешь на "сто первый", - вызверился не в меру ретивый гаишник.
   - Ну что за люди. Слов не понимают. Зови начальника, сам на "сто первый" и поедешь, - девушка повысила тон. Начальник появился. Собственно, капитан пришел на шум, а не потому, что его позвали. Не хотелось морозной январской ночью выбираться из зыбкого тепла КП. Но как-то подозрительно сержант подзадержался, да и целая колонна остановилась вместо одной машины.
   - Чего шумим?
   - Ошейник вашему сержанту примеряем. Строгий. Он у вас грамоте не обучен, не знает, что "Т.И.Р.ов" только на таможенном терминале можно вскрывать, и основания должны быть веские, - разъяснила ситуацию кутающаяся в полушубок девочка.
   - Да ты... - сержант не успел прибавить еще одно оскорбление.
   - Она наш начальник, вообще-то, - ехидно подхихикнул "ведущий", водитель головы колонны, с которым как раз Яринка и ехала в кабине.
   - Езжайте, - капитан глянул в документы скорее для проформы, чем для проверки. И повернулся к подчиненному. - Еще раз свяжешься с такой, и сам на панель пойдешь. Всей семьей. Ты хоть представляешь, какой она штраф катает тебе за вскрытие машины? - он явно злился, и была причина: сержант грубо нарушил правила и едва не превысил полномочия. Им оставалось лишь надеяться, что колонна действительно поедет, и им не вкатят выплату неустойки за потраченное время.
  
   - А ты зубастая, оказывается. А я-то думал, принцесска, сопли распустишь. Хотел уж сам разруливать, не вмешивать, - оправдывался Лерка за то, что не разбудил сразу, а полез в свару с сотрудником дорожной службы.
   - Я не принцесска. Королева. А значит, и зубы имеются, и порядок удержу среди вас, раздолбаев, - рассмеявшись, фыркнула Яринка.
   - А замуж чего не идешь? К тебе же многие сватались уже, несмотря на то, что с ребенком. Я бы и сам посватался, - Валера, сокращенный для удобства до Лерки, стер улыбку с лица. Двадцатишестилетний парень пристально посмотрел на девушку, и не понять, то ли так шутит, то ли вожжа под мантию попала.
   - А мне король надобен. А тут одни водилы. Да и вообще, у тебя жена и двое детей, так что вопрос даже не стоит, - съязвила Яринка в ответ. Не любила она эти околобрачные темы. И замуж не хотела.
   - Так я разведусь. Может, сойду за короля? - не унимался Лерка.
   - Держи карман шире. Эх, не понимаешь, видать. Мне штамп без надобности, я не страдаю ханжеством. Есть штука такая странная, любовью называется. Вот мне бы ее.
   - Так это, стерпится, слюбится...
   - Дурак ты, Лерка.
  
   "Веселый город Шауляй", как окрестила его Яринка. Прибалтику разглядеть не успели, разве через лобовое стекло, да и то - ночью. А потом други-прибалтийцы переиграли договор, переведя оплату в безналичную. Оно вроде и нормально, только вот госпожа экспедитор рассчитывала на нал в дороге.
   - Везет нам, как утопленникам, - резюмировала Яринка, заставив подогнать фуру к рынку и сгрузить "чернодневный запас" из десяти мешков.
   - Ты чего удумала? - поинтересовался Лерка.
   - Как это чего? Сахар продавать. Так что дуй в администрацию, оформи место, - как ни в чем не бывало, ответила девушка.
   - Ты?! Продавать?!
   - Я, а что не так-то? Увы, нужна наличка, иначе не дотянем.
   - Э... а корона не свалится?
   - Прибита крепко, так что ничего с ней не случится.
   - Не, таки уделала. Ты, и торговать на рынке сахаром, мир перевернулся...
   - И не такое могу, если понадобится.
  

Глава двадцатая

  

Без сердца

  
   Все неприятности приходят ближе к лету - это незамысловатое наблюдение грозилось стать приметой. Сахарный завод выкупили немцы, лишив Марию и Яринку работы и дохода. Производство остановилось, город впал в уныние, поскольку именно этот завод являлся кормильцем и основным местом работы большинства местных жителей. Немного поплевав в потолок и решив, что с "кравчучкой" торговать по базарам точно не поедет, Яринка сделала новую попытку осесть в Киеве. Начиналось все как-то правильно, безобидно. Ничего ненормального в том, чтобы покинуть родной город и уехать в столицу в поисках работы, в те времена не было. Многие так поступали, ведь голод не тетка, а злой дядька. Вот и выискивали всякую возможность заработать и прокормить семью.
   Поселившись в общежитии у брата, Яринка проводила разведку боем, пытаясь отыскать любую постоянную работу, где более-менее гарантировали стабильную зарплату. Попытки терпели неудачу, но рук никто опускать не собирался. Изо дня в день Яринка выходила на улицы Киева и обходила фирму за фирмой, магазин за магазином, согласная на любую работу. На профессию она уже не надеялась, как говорится, не до жиру, тут бы выжить. Устроиться, забрать Маргошку. И гори оно все синим пламенем.
  
   - Девушка, девушка, а вы знаете, что улица вокруг вас светится? - перед Яринкой словно из-под земли вырос солидный господин. К нему сразу же присоединился другой. Самое забавное, что первый в попытке комплимента не соврал: июньское полуденное солнце отсвечивало от белоснежного сарафана девушки, тем самым создавая ауру свечения. Избитый женский прием, но всегда срабатывает.
   - Представляете, знаю, - улыбнулась она. Господа располагал к благодушию.
   - А мы вас искали, такую вот, светящуюся, - второй незнакомец перевел разговор на себя.
   - Да ну? Так уж и меня? - Яринка рассмеялась, готовясь отшить желающих познакомиться.
   - А я серьезно. Нам нужна девушка на работу. Такая вот, как вы.
   - И не надо думать ненужного. Ситуация так сложилась, что вынуждены. Мы командировочные, а наша секретарша заболела. Работа на неделю, оплата вперед, - выпалил первый, глядя, как недоверчиво скривилась девушка. Еще бы, прохиндеев всяких много, отправляющих девушек по борделям.
   - Оплаченная комната в гостиницу, с нас униформа, питание, транспорт. С вас присутствие на переговорах, стенографирование, но можно просто быстро записывать основное, телефонные звонки. В общем, ничего сложного, - разговор продолжился в кафе, поскольку Яринка решила все же выслушать неожиданных работодателей.
   - А почему не обратитесь к профи? Их в Киеве пруд пруди.
   - Ан нет, нам нужна такая вот хорошенькая.
   Говорили долго, в итоге все же пришли к общему решению. На свой страх и риск Яринка согласилась. Все же сто долларов в сутки были весомым аргументом во время тотального безденежья. В чем подвох, она поняла позже. Господа оказались самыми настоящими аферистами, однако девочку решили не обижать, не их размах, поэтому в отношении Яринки все вышло порядочно, как обещали. Зато стало понятно, почему им не нужна официальная помощница, а только видимость таковой.
   - Ха, как угадали, - умилялись оба, рассматривая преображенную Яринку. Ей шел деловой костюм, она в нем выглядела старше, строже. Стянутые в узел на затылке волосы, очки в тонкой оправе. Другой человек, ничего от той девочки в легкомысленном сарафанчике.
   - Да, Петь, у тебя глаз - алмаз. И все будут смотреть на нее.
   Неделя пролетела в горячке. Яринку окунули в зарождающийся мир бизнесового Киева, и стоило больших усилий не удивляться, вести себя адекватно, когда за обед в ресторане платятся такие же большие деньги, как ей заплатят за работу. Она не роптала, справлялась, разыгрывая роль секретаря, вежливо и сдержанно отвечая на звонки, записывая в блокнот все, что ей казалось основным в разговорах с партнерами работодателей. Расстались так же быстро, как и встретились, оставшись довольными временным сотрудничеством.
   Отвезя заработанные деньги матери, Яринка вернулась в Киев и продолжила поиски работы. Часто не могло везти, и все же ей удалось пристроиться барменом в один из новых баров, которые появлялись каждый день, как грибы после дождя. И так же быстро исчезали. Поработать удалось две недели, потом бар закрылся, персонал распустили, так и не заплатив. Поскрежетав зубами на ситуацию, Яринка сидела на Крещатике на скамейке, размышляя, куда направить стопы завтра, и где искать новое пристанище.
   Троица молодых людей отделилась от толпы вольногуляющих, направившись к Яринке.
   - Не раздевай глазами, не обломится, - девушка была не в настроении, поэтому решила отшить сразу, выбрав самый заинтересованный взгляд в свою сторону, пока парни не успели сказать ни слова.
   - А может, я жениться на тебе собрался, так обломится? - не растерялся парень.
   - Не вопрос. Поехали, с мамой познакомлю, - слово за слово, сошли на шутки, все же познакомились. Парни оказались курсантами, самого ретивого звали Олегом.
   Сидели в кафе, пил вино. Странноватый привкус Яринка заметила сразу, но только криво улыбнулась. Знала, не подействует демерол, так узнаваемо сводивший десны легким онемением. Ей было забавно, чем все это кончится. Надо же как-то развлекаться, вот она и развлекалась, играя в опьянение. Вечер закончился в квартире одного из курсантов, родители которого отсутствовали. Только вот закончился он весело только для Яринки. Олег показал ей спальню, сказал, что может отдыхать и ни о чем не волноваться. Она именно так и поступила, в отличие от Олега, который всю ночь простоял в карауле у двери со шваброй в руках, грозясь разбить головы своим друзьям, если они рискнут войти.
   - Я бы и сама с ними справилась, - Яринка не оценила жертвы, понимая, что робких "совратителей" достаточно было припугнуть, они бы и не сунулись, понял, что таблетки не подействовали, и девушка в полном адеквате.
   - Может, я на тебе жениться собрался? - выпалил тот.
   - Заклинило? Шутка хороша раз.
   - Я не шучу.
   - Ну и дурак.
   - Они тебя споить хотели, таблетки... я узнал слишком поздно.
   - Я знаю, демерол, только на меня не действует.
   - Если знала, то зачем поехала?
   - Веришь, выспаться хотела, в общаге ведь не дадут.
   - Сумасшедшая.
   - Есть немного.
  
   Он ходил по пятам, узнал, в какой общаге живет, и не давал покоя, выпрашивая свидание. Он внаглую потащился за ней на свадьбу брата, вел себя так, словно Яринка его уже признала своим парнем. Девушка спасовала под таким напором и сдалась, позволив увезти себя с Маргошкой на каникулярный месяц в Полтаву, к родителям Олега. Родители оказались весьма приветливыми и дружелюбными, немного удивились, что единственный сын решился на отношения с девушкой, у которой есть ребенок, но не протестовали. Олег был единственным и очень любимым сыном, его баловали, потакали в прихотях. Раз уж выбрал такую невесту, то будет такая. За месяц проживания среди этих людей Яринка решилась и дала согласие, здраво рассудив, что в сложившейся ситуации это лучший выход. Оставалось съездить домой, выписаться. И вернуться в новую семью.
  
   Новость не порадовала Марию. Казалось бы, порадоваться, ведь дочь наконец-то решилась выйти замуж, все складывается хорошо, "как у людей", не будет висеть на шее матери с маленькой Маргошкой. Все вроде так, только не так вышло.
   Мария уехала на месяц в Польшу, найдя себе новую работу и уговорив дочь присмотреть за домом, поскольку больше некого просить, а там и урожай с огорода убрать надо. В общем, все было привычно и понятно, Яринка согласилась, ведь несложно, тем более, что Олегу ближе из Киева приезжать сюда, а не в Полтаву. На том и порешили. Если бы она знала, что так обернется, то забрала бы малышку и бежала со всех ног. Пешком. Хоть до самой Полтавы.
   По возвращении Мария спрятала домовую книгу, лишив Яринку возможности выписаться. Сама бы она еще смогла, но вот Маргошку точно не выпишут. Начались уговоры, потом пошли скандалы. Точка кипения была достигнута и приехавший на выходные Олег, махнув на все рукой, сказал Яринке, мол, собирайся, поедем так, а дальше поглядим. В горячке сборов Мария ухитрилась забрать документы, но это все равно не помогло: Яринка побросала вещи дочки в сумку, взяла малышку на руки и вышла из дома.
   - Не отдам! - Мария вылетела вслед за дочерью и вцепилась во внучку.
   - Отпусти!
   - Не отдам! Убирайся из моего дома и никогда не возвращайся! Посмеешь - посажу в тюрьму, как бродягу, как наркоманку, найду, за что, и посажу!
   - Мама, прекрати, отпусти, ей больно!
   - Не отдам! Убирайся!
   Маргошка закричала от боли. Яринка разжала руки, отпуская. Иначе разорвут ребенка на две части. Эта сцена во дворе под виноградом останется перед глазами на всю жизнь. И отпечатается в памяти двухлетней Маргариты.
  
   Пути обратно не было. Рыдающую, бьющуюся в истерике Яринку Олег довез до Киева, пытаясь успокоить, говоря, что решение найдется, отвоюют малышку. Яринка не могла успокоиться, она не знала, что делать теперь, когда хлипкое примирение с матерью все же вылилось в войну. Она понимала, что Мария сдержит обещание и найдет способ отдалить внучку от дочери, если та не исчезнет добровольно. Оставалось затаиться и выждать время, пока страсти улягутся. А пока можно плакать, кусая губы в кровь от собственного бессилия. А еще можно прогнать Олега. Зачем он нужен, если она не любит, если ничего хорошего не будет в этом союзе, раз он начался вот так. Исчезла, растворилась в толпе.
  
   Она стояла на тротуаре посреди большого чужого города и не могла даже плакать. Она не понимала, что ей теперь делать, как жить. Брат больше не жил в общежитии, закончив учебу и женившись. Бывшая землячка переехала - не найти. И больше никого нет. Одна. Без денег и без документов. Без крыши над головой и каких-либо надежд. Без слез. Без сердца. Оно осталось там, во дворе под виноградом, маленькой плачущей девочкой, которую забрали у мамы.
  
  

Глава двадцать первая

  

Майдан. Серебряные струны Рустама

  
   Поребрик отключенного на зиму фонтана. Курить стрельнутую сигарету, третьи сутки коротая ночи в прогулках по городу. А днем можно проскочить в метро и там отсыпаться от конечной до конечной. И надо что-то делать, только вот что?
   - Зажигалки не найдется? - блондинистая девица улыбнулась, подойдя к Яринке.
   - Найдется. В обмен на сигарету.
   Они подсели рядом. Блондинка и брюнетка, две красивых, дорого одетых девушки. Разговор завязался как-то сам собой. Познакомились. Потом сидели в кафе и пили мартини. Яринка не выдержала и расплакалась, рассказав случайным знакомым, в какую ситуацию попала.
   - Мда, дела, - покачала головой Вика, шикарная брюнетка с восточным уклоном во внешности.
   - Врагу не пожелаешь. Хотя, стой, ты готовить умеешь? - поинтересовалась блондинка, которую звали Ирина.
   - Умею, к чему вопрос?
   - Мы квартиру сняли до зимы, но уезжаем через месяц, отпуск заканчивается. Хозяин квартиры вроде нормальный дядька, но заартачился, мол, за три месяца вперед платить, а мы же малолетки, нам не хотели сдавать, вот только он согласился.
   - И? - Яринка не понимала, к чему все это.
   - Ну, это, будешь нам готовить, потом квартира тебе останется оплаченной, глядишь, и разгребешься потихоньку, - пояснила Ирина.
   - С чего такая милость? - опешила Яринка.
   - Грехи замаливаем, - Вика отвела взгляд.
  
   Грехи оказались самыми что ни на есть... грешными. Две шестнадцатилетние фотомодели из Москвы приезжали в Киев подработать. Проституцией. Яринка решила, что не настолько ханжа, чтобы читать им морали, поэтому, узнав обстоятельства, согласилась. Что ж, можно побыть и домработницей у проституток. Все же лучше, чем околачиваться ночью по улицам.
   Домашняя работа не отнимала много времени, поэтому хватало и на то, чтобы пытаться найти работу. Вот только без документов это сделать оказалось невозможно.
   - В наш профиль не рискнешь? - спросила Вика.
   - Да брось, у нее на лбу написано "девственница". Такая через принципы не переступит, - ответила вместо Яринки Ира. Она была старше и главней в тандеме.
   - Написано. Но расслабить ее не помешает. А то, как натянутая струна, две недели, - проворковала Вика, пробежав кончиками пальцев от плеч вниз по спине Яринки. Та вздрогнула, прикрыв глаза, понимая, что ей понравилось прикосновение.
   - Ой-ой, а ей девушки нравятся, - развеселилась Ира, и присоединилась к подруге, утаскивая опешившую Яринку на постель.
   Она не сопротивлялась, полностью отдавшись во власть ласковых рук жриц любви. Они отлично знали, что делали, заставив Яринку хоть на несколько часов забыть обо всех проблемах, обволакивая нежностью и страстью.
   - Вот вы сучки, - шутливо выругалась Яринка, выползая утром из одеял.
   - Так мы знаем, - хитро улыбнулась Вика.
   Они уехали через две недели после этого случая, оставив Яринке оплаченную на два месяца квартиру и жаркие воспоминания о проведенных в их объятиях ночах.
  
   Короткая передышка завершилась, и снова надо было что-то думать. Квартира - это хорошо, только потом платить за нее нечем. А еще надо что-то есть, за что-то жить, не говоря уже о том, как вернуть себе дочь. Но в этом плане время пока терпело, Мария так скоро не успокоится, так что можно выискивать способы. И все же... полное уныние и безысходность. Возможно, она бы полностью поддалась депрессивным настроениям, если бы не произошло то, после чего обычно девушки ломаются. А она расправила плечи.
   Она возвращалась вечером домой после очередной неудачной попытки найти работу. Какой-то парень преградил дорогу в попытке познакомиться. Она посмеялась и попробовала отшить, но неожиданно показался второй, подъехал на машине... в которую и затолкали Яринку. Какая-то квартира, на столе бутылка водки, которую Яринка умудрилась схватить, пока летела от удара к стене. С такой скоростью залпом из горлышка она еще ни разу в жизни не пила. Успеть опьянеть, пока не началось, а ведь сейчас начнется. Она сопротивлялась, не могла не сопротивляться. Ее били. Иногда удары приходились в живот. Били и насиловали. А потом отвезли в какой-то переулок и выбросили.
   Утром кое-как Яринка доползла до квартиры. О пострадавших почках догадалась по крови при походе в туалет. Не осталось ни мыслей, ни эмоций. Только боль и злость. И обещание себе, что она больше никому и никогда не позволит так с ней поступить. Злость оказалась правильным чувством, убившим страх. Отлежавшись до нормального самочувствия, Яринка не побоялась вновь выйти на улицу. Она не собиралась отступать только потому, что ей не повезло нарваться на двух ублюдков. Зато наивности поубавилось.
  
   Было в Майдане что-то завораживающее, заставляющее приезжать сюда вновь и вновь. Часть города, которую словно не касались бандитские разборки. А еще там были хиппи, а с ними еще по Питерскому прошлому Яринка умела находить общий язык. Приезжая все чаще, постепенно начала вливаться в компанию, знакомиться. Сидеть на корточках под стеной "Трубы" и пить пиво, слушая музыкантов. Ну да, пиво, оно же калорийное, сойдет за обед и ужин. И сигарет всегда есть у кого стрельнуть. А еще музыка. Живая, настоящая. Почти как в Питере. И иногда удается попасть на квартирник. Возможность забыться ночью, а утром снова в бой. Майдановские вечера, майдановские музыканты. И громом среди ясного неба восторженными возгласами майдановской тусовки: "Рустам приехал!"
   Они не познакомились. Они просто поехали вчетвером на флет, поскольку холодно и надо греться.
   - Чего сидишь? Поехали, - вот и все знакомство. И зависть в глазах новых приятелей, надо же, сам Рустам пригласил.
   Два парня и две девушки орали песни до утра, чем снискали ненависть соседей, но мало этим обеспокоились. В историю знакомство с Рустамом вошло под кодовым названием "Квартет". Ничем не объяснимое взаимное притяжение. И она влюбилась в этот голос, сильный настолько, что способен перепеть скандирующую толпу, не перекричать, а именно перепеть, голос, вынимающий сердце наружу. Рустам закономерно был звездой Майдана, хотя с такими данными мог быть и звездой сцены и экрана. Шестнадцатилетний мальчик, купающийся в славе местного разлива. Как оказалось позже, наркоман и суицидник. И все же, на долгие годы - лучший друг.
  
   - Ты у нас чейная будешь?
   - Ничейная.
   - Шампанское будешь?
   - Буду.
   - Ок, пойдем.
   - Куда?
   - В Зеркальный. Пить шампанское за твои прекрасные глаза.
   - Саш, не заливай, не выгорит, - Яринка рассмеялась. Мастный валютный "кидала" был ей уже знаком. В принципе, безобидный, если не считать того, что мошенник.
   - Не заливаю, реально хочется шампанского, а не с кем, все не выезде, - он пожал плечами.
   - Черт с тобой, золотая рыбка, оплатишь мне такси домой.
   - Как скажете, сударыня.
   Он был фигляр и шут. И бывший спортсмен-разрядник. Акробат. Так его и называли. Ужимочки, картинные раскланивания, лексикон из серебряного века. Женский пол его обожал, мужской побаивался, поскольку все же Сашка-Акробат был авторитетным бандюганом, снискавшим уважение всего Майдана, учитывая то, что это "кощеева земля" и никому из бандитских группировок не принадлежит.
   - Саш, а ты чего такой? - поинтересовалась Яринка, наблюдая, как сыпет мелким бисером Акробат.
   - А меня жена бросила. Поэтому напиваюсь вот с тобой.
   - А почему шампанским?
   - Обожаю женщин, Мадам Клико - одна из любимейших.
   - Саш, это "Советское", а не "Клико".
   - А без разницы.
   Спустя несколько дней Акробат снова подошел к Яринке и заговорщицким тоном сообщил:
   - Сегодня ты будешь мое девушкой.
   - С дуба рухнул?
   - Нет, реально, спасай. Друг откинулся, квартирку организовали, не могу не ехать. Так ведь повесят на меня какую-нибудь шлюху. А я не хочу, - как-то слишком обреченно прозвучало. Яринка согласилась. А потом истерично хихикала весь вечер, когда Акробат кормил ее с рук и был - сама предупредительность. Никто бы и не догадался, что она вовсе не его девушка, а просто так - знакомая. Было пьяно и шумно, были шлюхи, одну из которых "востребовали" прямо на полу, рядом с диваном, на котором расположились для просмотра видика Сашка с Яринкой. "Галантный кавалер" целомудренно уткнул "свою" девушку носом в подушку, сказав, что она еще маленькая, и на такое ей смотреть не надо. А еще запомнился "откинувшийся друг" Лелик: шкафообразное нечто под два метра ростом.
  
   И снова Майдан, и голос Рустама, заставляющий не сдаваться, даже когда выселили из квартиры. Не пугало. К этому времени уже было достаточно знакомств, чтобы "смутное время" перекочевать по впискам, пока не обозначатся другие перспективы. Они и обозначились, но гораздо позже, нежели Яринка попала домой к Яше.
   - Ты куда? - спросил Ванька-гитарист, поднимаясь на эскалаторе.
   - Еще не знаю, - ответила Яринка, спускаясь в метро.
   - Давай со мной к Яше, там иногда бывает весело.
   - А давай.
   Яша оказался семнадцатилетним парнем, валютным "кидалой" и начинающим бандитом. Проживал он вместе с девушкой (и кучей приживал) в однокомнатной квартире, оставшейся от матери, вышедшей замуж и оставившей сына на "своих хлебах". Девушку Яши звали Вероника. Пятнадцатилетнее чудо с огромными глазами и полтора метра ростом. Очередной флет, очередные новые знакомства. Не всегда приятные. На второй день пребывания у Яши, пока хозяин квартиры отлучился, два не шибко умных парня решили "уломать" Яринку, обозначив свое желание ударом кулака в живот: мол, личико портить не хочется. Только ожидаемой испуганной реакции подчинения не последовало: Яринка схватила бутылку из-под "Распутина", коими был заставлен весь пол в кухне, и с размаху приложилась о голову несостоявшегося насильника. Тонкое стекло литровой бутылки хряпнуло по черепу, разлетаясь. Струйка крови из рассеченной кожи, оскалившееся осколками горлышко в руках Яринки.
   - Ах ты ж сука, - взвыл раненный.
   - Придержи коней, мальчик. Я - художник не местный, попишу и поеду, - вызверилась девушка на двух малолетних ублюдков. Обоим было не больше шестнадцати. Так они и стояли втроем на кухне, пока не появился Яша и не выгнал тех, кто решил нарушить закон квартиры - никакого насилия. Не то, чтобы Яша был праведником, но разбирательств с милицией не хотел. А Яринка осталась. Все же ее привел друг, а те двое были случайными залетными.
  
   Выползти утром из-под пледа в кресле, окинуть взглядом обстановку, брезгливо поморщиться. Поднять всех на ноги и устроить генеральную уборку, взяв на себя командную роль. Пошарить по карманам, не только своим, собрать все найденные деньги и отправить одного из приживал на рынок, всунув в зубы список продуктов и внушительно пообещав оторвать "наследство", если купит не по списку. В кои веки в квартире появилась нормальная еда. А еще оказалось, что квартира вполне приличная, если вынести все бутылки и помыть полы, что и было сделано под руководством Яринки.
   - Оставайся! - возопил Яша, когда Яринка собралась уезжать.
   - Я не терплю бардак на кухне, если там готовлю. Будете убирать - останусь.
   - Будем! - хор голосов.
  
   - А вот и наша птичка певчая, - Яша расплылся в довольной улыбке, впуская в квартиру новоприбывшего. - Ир, познакомься...
   - А чего мне с ним знакомиться? Привет, Рустик, - поприветствовала Яринка Рустама.
   - Так вы знакомы?
   - Ну да, - внес свою лепту Рустам, усиленно тиская девушку.
  
   - Чего?
   - Деньги есть? Его ломает, причем ломает круто, - Яша с виноватым видом кивнул на Рустама, которого трясло последние пару часов.
   - Перебьется, - рыкнула девушка.
   - Ир, я же "белой", я не нарик, - заныл Рустам.
   - Ага, агнец божий. Яша, марш за водкой. И квартира на карантине, не дай боже, кто принесет для раскумарки. Своими руками задушу!
   Две недели зуботычин, связывания, истерик и скандалов. Решив стащить друга с иглы, Яринка запугала всех, пару раз для острастки спустив по лестнице тех, кто пришел хотя бы с "травой". Она почти насильно вливала водку в Рустама, убивая ломку запоем и тяжелыми похмельями. И победила.
   - Ну ты злая, - поежился Рустам, когда окончательно очухался.
   - Еще раз прикоснешься к этой дряни - тебе эти дни медом покажутся. Шкуру сдеру. Понял?
   - Понял, как тут не понять.
   Начинающая карьера наркомана закончилась бесславной капитуляцией, столкнувшись с каменной решимостью Яринки. Это был первый раз, когда Рустам прочувствовал на себе характер друга, поняв, что девочка с наивными глазами умеет настоять на своем. И удержать над пропастью. Оставшийся в памяти обоих двухнедельный карантин будет долго воскрешаться в разговорах, приправляясь закономерным:
   - Ну ты злая.
  

Глава двадцать вторая

  

Падать некуда, и так на дне

  
   Натаскав денег, Яринка решилась съездить на разведку домой. Риск, говорят, благородное дело. Надежда уладить отношения с Марией не мелькала, но могло статься так, что удастся забрать документы. Тогда бы появилась возможность найти работу. Однако по приезде ждали такие новости, от которых Яринка взвыла: Мария уехала в Россию и Маргариту забрала с собой. Границы не закрыты, только без паспорта никак. И хоть стреляйся, хоть волком вой.
  
   - Ир, так не пойдет. Куда ты скатишься, если будешь так пить? - Рустам смотрел на вернувшуюся Яринку, пытающуюся тщетно утопить все свои беды в водке.
   - А куда мне скатываться? Есть куда? Считаешь, может быть хуже? Я бомж, никто, зовут меня никак, у меня нет дома и нет документов, и восстановить их я не могу! Ты понимаешь, что нет такого человека, как я?! Меня нет! - Яринка сорвалась в истерику, расшвыривая все, что под руку попалось. Ее не останавливали, не пытались успокоить, дав возможность выкричаться.
   - Наоралась? И хватит, - незнакомый прежде Яшин гость спокойно сидел в кресле, перебирая в пальцах карты, пока остальные прятались по углам, чтобы случайно не попасть под летящую табуретку.
   - Тебе-то что? - ощерилась дебоширка, но успокоилась. Выдохлась просто.
   - Говоришь, падать некуда? Что ж, ангелочек наш, пора научить тебя плохому, - незнакомца звали Александром, но все называли Нюма.
   - С чего это я ангелочек?
   - Да так, по ассоциациям. Чистенькая ты у нас, нигде ничем не запачкалась.
   - Ну-ну. И что дальше? На панель предложишь пойти?
   - Зачем так грубо и неэффективно? Нет, я тебя в помощницы возьму.
   - И чего делать?
   - Учиться выживать. Увы, придется крылышки запачкать, нимб сдать в химчистку. Будешь людей обманывать.
   - Да мне уже все равно, хоть в ад на сковородку, и так сгораю в собственном аду.
   - И хватит патетики на этом.
  
   - Урок первый: никому не верь. Даже мне, - Нюма продолжил на кухне, вытолкав всех взашей. Он был намного старше обычных обитателей Яшиной квартиры, взрослый мужчина, лет тридцати пяти. Жил в доме по соседству, зачем захаживал - неясно. Яринка давно оккупировала кухню, так что никто не возмущался. Она все равно никому не позволяла спать на диване, расположившемся в углу, противоположном от плиты. Восемнадцать квадратных метров "сталинки" позволяли запихнуть не только кухонную мебель.
   - Уже не верю, чеши дальше, - истерики Яринки хоть и были бурными, но всегда быстро проходили, уступая место холодному рассудку.
   - В общем, дело такое...
  
   Ему везло, этому простоватого вида мужику за покерным столом. Крупье сменился, но везение не исчезло. Мужичонка радовался, как придурок, - все же выиграть в казино не так просто. Но тут фортуна улыбалась во все зубы, щедро рассыпая карты и фишки. Ясное дело, что отпускать везунчика никто не собирался: казино если и дает выиграть, то лишь поначалу, а потом все равно обдерут, как липку, так что мужичонку ждала такая же судьба. Ждала бы, не повисни у него на шее весьма нагловатая девица. Впрочем, тоже закономерно: любительниц легкой наживы всегда хватало, сотрудники казино смотрели сквозь пальцы на присутствие подобных девиц, такие и на бар раскрутят жертву, и в новую игру втянут, как ни крути, но вертихвостки были выгодны. Бокал мартини мгновенно оказался перед девушкой, едва она заняла стул рядом с везунчиком, весьма нахально выпроводив соседнего игрока.
   - А ставь на все, - ворковала девица, подзуживая и без того азартного от неожиданной фортуны мужика. Непривлекательный, даже страшненький, приправленный высоким градусом спиртного, мужик охотно велся на провокации, растекаясь елеем от взгляда весьма юной и хорошенькой девицы. Ее внимание определенно льстило. Особенно с намеками на последующее уединение.
   - Не-не-не, вот ты совсем набрался. Надо проветриться. Оп-ля, - она бросила фишку крупье, - мы скоро вернемся, только протрезвеем чуток, - глупо хихикая, девица потащила жертву подышать свежим воздухом, однако "на всякий случай" обменяла выигрыш на деньги. Два мордоворота из охраны отправились следом: нельзя же, чтобы игрок ушел, так и не вернув то, что выиграл. Неписаные правила казино.
   - Ты куда прешь? - послышалось недовольное. Один из охранников столкнулся с посетителем. Высокий, крепко сложенный молодой мужчина в дорогом костюме-тройке брезгливо отряхивал виски с пиджака. Охрана замешкалась, извиняясь перед "господином с обложки глянцевого журнала". А такси отъехало, увозя сладкую парочку с выигрышем.
  
   - Руслан, ты был неподражаем, - смеялась позже Яринка, выскальзывая из вечернего платья.
   - Я пиджаков на них не напасусь, - ворчал тот самый "господин с обложки".
   - Пять штук подняли. Эх, хорошо, - довольно пересчитывал купюры Нюма и был трезв как стеклышко, словно и не набрался по самую завязку за покерным столом. Он был шулером высокого класса, крупье даже не подозревали, что "везунчик" играет своими картами. И все же ему нужны были помощники.
  
   Яринка сидела, забравшись в кресло с ногами, и что-то с аппетитом уплетала.
   - Чего жуешь? - послышалось сонное со стороны Яши.
   - Морковку.
   - Поделись?
   - Слышь ты, ленивая задница, встань, натри, посыпь сахаром и добавь сметаны. А я устала с ночи.
   - У, жадный кролик, - проворчал Яша. Она, конечно, все же поделилась, вот только прозвище прилипло. Еще и Нюма вставил свои пять копеек:
   - Ага, точно, кролик. Самый хитрый в мире, Багс Банни.
   - Бакс.
   - Ага, ей подходит.
   И поутру, придя с "ночной смены", когда работал без Яринки и Руслана:
   - Кролик, вставай, я вкусного принес.
   - А чего?
   - Ликер. Прости, морковного не было, так что клубничный.
  
   Звонок в дверь в пять часов утра. Нюма спит под боком. Значит, кто-то другой. В такую рань? Просмотр "глазка" показал, что под дверью топчется Руслан.
   - С ума сошел? Мы же спим. В кои веки ночь нерабочая, - недовольно пробухтела Яринка, впуская напарника в квартиру. И мигом проснулась - Руслан был приятного зеленого цвета и со свежим шрамом на шее, видневшимся в расстегнутую (а ведь всегда при галстуке) рубашку. Пальто распахнуто, запах виски.
   - Можешь убить. Это гуманно будет, - Руслан оперся спиной на стену и сполз вниз.
   - Э-э! Чего случилось?!
   - Мне кранты, я общак просадил, - он закрыл лицо руками. В отличие от Нюмы и Яринки, "вольных художников", Руслан состоял в группировке "купцовских", и именно общак бригады пустил по ветру. Проснувшийся Нюма бил долго, молча и с вкусом. За безголовость. Потом поил. И снова бил. К вечеру махнул рукой на бесполезное занятие, выяснил растраченную сумму и кивнул Яринке, мол, собирайся.
   - Без него?
   - Ага, работаем вдвоем. Придумаем по ходу. Надо же этого придурка спасать, а времени у нас мало, пока его не хватились и не начали искать.
   - А бил зачем?
   - По двум причинам. Для восполнения мозгов. И для прикрытия, дескать, отгреб, отлеживался, потому и не появлялся.
   Двое суток, как проклятые, не вылезая из казино. Подстегнутая ситуацией Яринка выходила из ночных клубов с полными карманами фишек, вышаманенных, а то и украденных у других игроков. Днем меняла, пока тихо.
   - Еще раз учудишь такое, и бить уже буду я, - пригрозила она Руслану, распластываясь на диване: ни рук, ни ног, ни нервов.
   - Нюма, Ирочка... по гроб, по гроб, - он плакал, клялся и божился. Было за что: его спасли не просто от смерти, спасли от мучительной долгой смерти.
  
   Пригретые весенним солнцем, они сидели вдвоем в баре и пили кофе в ожидании Нюмы. Травили анекдоты, смеялись. "Парень с обложки" привлекал внимание, поскольку все же был слишком красив.
   - Молодой человек, прошу вас, улыбнитесь еще раз, - какая-то девица рискнула, видимо, познакомиться. А Руслан впал в ступор от такого поворота. Яринка подавила смех и прошептала что-то на ухо девице. Та последовала примеру Руслана и застыла в столбняке.
   - И что ты ей сказала, - поинтересовался напарник позже.
   - Сказала, что ты - баснословно дорогой валютный мальчик, триста долларов час.
   - Вот ты зараза.
   - У меня замечательные учителя.
  
   Заработав приличную сумму денег, Яринка все же рискнула поехать в Россию, выяснив адрес в Чехове, где теперь жила Мария. Решив, что если возникнут проблемы, то сможет откупиться, Яринка явно не рассчитала свои силы и нечистоплотность некоторых сотрудников "органов", а ведь должна была помнить линейное отделение Киевского вокзала в Москве. Ее сняли с поезда и отправили "до выяснения", конфисковав деньги. "Выясняли" десять суток, как положено по закону, продержав в кутузке девушку без паспорта. Потом все же выпустили, снабдив справкой для пересечения границы в обратном направлении.
   - Интересно, по какому закону они деньги прикарманили? - жаловалась Яринка, напросившись к проводнику в Донецкий поезд. Дорога в Киев из Донецка напомнила времена студенчества, когда везде добиралась автостопом. Теперь не по России, теперь пришлось пересечь пол-Украины.
   - Не дергалась бы ты. И так проблемы. Заляг на дно. Наши фото по всем казино, - напутствовал Нюма.
   Она и не дергалась. Не больно-то чего поделаешь, когда болезнь лишила рук и ног. Не смертельно, но вполне неприятно: обширная аллергия практически содрала кожу с конечностей. С забинтованными руками и ногами, Яринка с горем пополам добралась к подруге, в село под Киевом.
  
   - Ох ты ж сердешная, - мама подруги закрыла рот руками, безоговорочно приняв девушку под свою опеку, шикнув на мужа, дочь и на мужа дочери.
   Все лето Яринку лечили отварами из череды, восстанавливая кожу. И без того являясь обузой, девушка не решилась напрягать подругу и ее семейство еще и уходом за своими волосами, которые на тот момент достигали бедер. Решилась бы, вот только у подруги был маленький ребенок, и так забот хватает.
   - Режь, - Яринка поставила стул посреди комнаты и протянула ножницы. Она бы и сама остригла, вот только руки забинтованы.
   - С ума сошла?! - взъярилась подруга.
   - Режь, они сыпаться начинают. Не страшно, вырастут.
   - Галка, не смей! - вмешался муж подруги, но Яринка была непреклонна.
   Темно-рыжие локоны заскользили по спине, сползая на пол мертвым змеями-медянками. Галка плакала и стригла. Яринка просто плакала, прощаясь со своей гордостью - роскошными косами цвета темной меди.
  
   Автобус остановился у "Авроры" на Радужном. Яринка сошла с подножки и получила легкий тычок свернутой в трубочку газетой.
   - Приветище, - расплылся в улыбке Рустам, оказавшийся на остановке. Резко побледнел и разразился матами:
   - Да лучше бы ты голову отрезала! Ты что натворила, дурища?! Да я на твои волосы молился!
   - Прости, я не специально. Просто так сложилось.
  

Глава двадцать третья

  

Кощеева земля

  
   В день рождения Рустама Яринка явилась на Майдан с бутылкой шампанского, демонстративно поставив ее в зонтик музыканта.
   - Какие люди, какие люди... и сами себе охрана, - Рустам довольно улыбнулся, не прерывая песни, скорее дополняя репликой.
   - А какие? - поинтересовалась кудрявая девчушка лет пятнадцати, сидевшая под стенкой за спиной музыканта - почетное место, свои.
   - Как это - какие? Бабушка моя, - поюморил он в ответ, припоминая зимние воспитательные процессы.
   - Бабушка?!
   - Ага, троюродная. И вот такая разница в возрасте, вернее, отсутствие разницы, - прибавила Яринка, едва сдерживаясь, чтобы не захохотать. Шутку поняли или нет, но прозвище за девушкой закрепилось.
   - А я Алла, - представилась девчушка. Оказалось, что лет ей семнадцать, и что она студентка первого курса Института легкой промышленности. "Легких отношений", как говорили об этом ВУЗе. Слово за слово, под песни и шампанское - раззнакомились. Позже подтянулись Алик с Надюхой и как-то увели Яринку от компании. Когда она вернулась к Рустаму, то Аллы уже не было: уехала, пока общагу на ночь не закрыли.
   Позже они еще не раз встречались, и иногда настолько не хотелось прерывать общение, что либо Яринка тайком пробиралась к Аллке в общежитие, либо та ехала на очередную вписку с "бабушкой". Сдружились. Не успели оглянуться, как прикипели друг к другу, как родные.
   Яринка сидела в коридоре общежития на полу. Ванька, одногруппник Аллы, расстелил курточку, на ней и сидели. Тихонько пели под гитару, курили. А потом от лестницы до комнаты прошла Алла. Шатаясь и держась за стену.
   - Ты что, пьяная? - Яринка подошла к подруге. Та обернулась, и Яринка побледнела: девочку трясло, лицо было в ссадинах. Она вцепилась пальцами в воротник старшей подруги и разрыдалась. Из сбивчивого рассказа Яринка поняла, что Аллу изнасиловали.
   - Кто?!
   - Он редко на Майдане появляется...
   - Покажешь, - не вопрос, утверждение.
   - Угу.
   - Убью суку!
   Еще целый год ублюдок, посмевший такое сделать с похожей на ребенка Аллой, будет жить спокойно. Много чего произойдет за этот год, только Яринка не забудет.
  
   - "Бабушка", пойдем в "Снежинку". Не люблю ужинать в одиночестве, - Сергея-афганца знали многие. И чем занимался, тоже знали. И то, что отвечать положительно на его приглашения - безопасно для майдановских девушек. Неписаный кодекс Кощеевой земли давал хоть призрачную, но защиту от бандитов, в то время как во всех других районах города едва ли не каждая хоть малость привлекательная девица рисковала быть заброшенной в машину, а дальше... хорошо, если просто изнасилуют и выкинут в переулке.
   - Ок, отчего бы не подкрепиться на халяву, - Яринка чувствовала себе увереннее прочих: как-то так само собой сложилось, что "гроза всея Майдана", Лелик и Кораблик, незримо покровительствовали ей. Как-то она поинтересовалась, за что такая честь, и Лелик просветил ее: мол, ты же девушка Акробата. Когда она ответила, что все не так, бандит лишь пожал плечами, все еще помня, как приснопамятный Акробат бережно ухаживал за ней на вечеринке по случаю освобождения. "Это ничего не меняет, все равно другая", - объяснился шкафообразный бандюган, на что Яринка в свою очередь пожала плечами. Чем она отличалась от остальных - так и не поняла: вроде такая же, мошенничала по мелкому, выманивая деньги у "лохов", шаталась по Майдану, жила по впискам.
   - Вот все ты у нас ходишь беззаботная, безработная, - начал афганец за ужином.
   - Тебе-то что за печаль? - Яринка поняла, о какой работе идет речь - она ведь не принадлежала ни к одной из группировок, а слава за ней числилась, как за мошенницей.
   - Нет, я понимаю, что Лелик мне за это голову оторвет, но... не согласишься хоть временно на нас поработать?
   - Серега, тебя нечистый попутал. У тебя девки - путаны да клофелинщицы. Я не по этим делам, так что мимо.
   - Нет-нет, я про то, чтобы ты их проинструктировала, как себя вести. Клофелинщиц.
   - Как ты себе это представляешь, и с чего взял, что мне есть им что сказать?
   - Хм, ты же ученица Нюмы, ведь так?
   - Допустим, так. И что?
   - А то, что понимаю, почему по мелкому работаешь. Напарника нет хорошего. Но я не об этом. Тебе явно есть чему научить моих девочек.
   - А ты не думал, что я не иду на крупняки лишь потому, что не хочу "мой дом турма"? Ну, развела девочка на гривен пятьдесят-сто, не украла ведь. Никто заяву не напишет.
   - Даже так?
   - Именно так.
   - И все же, соглашайся. От тебя ведь только инструктаж, никакой работы с клиентами. Сидишь себе тихонечко в квартире, девочек натаскиваешь. Жилье и питание с меня, оплата по результату воспитания. Риска еще меньше, чем на твоих мелочевках.
   - Вот ты жук!
   - А то!
   Яринка согласилась. Все же это было действительно безопасней, чем выискивать жертв. Да и стабильная крыша над головой прельщала. Хоть зиму пережить, не беспокоясь, что опять в морозную ночь придется нарезать круги вокруг Майдана.
  
   Двадцатое декабря запомнилось Майдану. "Бабушка" наливала, причем наливала всем, щедро, и, конечно же, не за свой счет. Откуда свалился на ее голову этот налоговый инспектор, никто не помнил, в том числе и сама Яринка. Но, разинув рот на побайки девушки, он то и дело открывал бумажник, и гонец бежал за очередной бутылкой вина. Подходили все, наливали всем. Зарплата инспектора оседала градусом в организмах всей майдановской тусовки. Такого размаха попойки устраивались редко, так что запомнилось многим. Десятка три человек к ночи не вязали лыка, в том числе сам "казначей" и Яринка. Инспектора запихнули в такси и отправили домой, желая здравия и всего самого хорошего: еще бы, такой дядька щедрый. На Яринку, впечатляюще повествующую о том, куда она поедет и чем займется, Афганец кивнул двум парням, и скомандовал - доставить домой. Сашка Курсант и Мишка Медведь команду поняли буквально. Оба высокие и крепкие, они вдоволь посмеялись, когда "бабушка" заявила, что никуда не поедет, и у нее другие планы.
   - Нет, не пойдет. Сказано, доставить домой, - и подхватили под руки.
   - А не поеду, - Яринка попробовала сопротивляться и поджала ноги, повиснув на руках парней, мол, не пойдет, и все тут.
   - Да без проблем, - Курсант переглянулся с напарником, тот пожал плечами. Так они ее и несли до метро, а потом до дома.
   Проспавшись пару часиков, Яринка проснулась оттого, что пришли остальные пожильцы квартиры. Как помещались десять человек в крохотной "гостинке" - загадка, но тесно вроде не было. Все спали в комнате, и только Яринка отвоевала себе "привилегированное" место на кухне, на кушетке. Зато одна, и никто не сопит в спину. Вернувшиеся "Дядька" и Славик прокрались на кухню, кивнули Яринке, мол, сообрази закусь, и достали бутылку. Девушка поняла, что "день милиции" войдет в историю, как ночь беспробудного пьянства. А после какой-то там по счету рюмки она вспомнила, что не хотела ехать домой. Две девушки, поселенные здесь же, благоразумно спрятались в угол и молчали, пока Яринка устраивала разнос семерым парням. Летали все, как... веники.
   - Ты куда?! - спохватился Мишка, когда Яринка оделась и направилась к дверям.
   - Зажигать огни больших городов, блин! - огрызнулась та.
   - Стоять! - Мишка рванулся к ней и в мгновение ока расстегнув лакированный рюкзачок, вынул из него "выкидуху" - складной нож с выкидным лезвием, размером едва ли уступающий штык-ножу.
   - Верни! Ты меня беззащитной на улицу тоготь?!
   - Угомонись, тебя в таком состоянии точно повяжут. А если повяжут с "пером", то утром точно не отпустят. Хочешь валить - вали. Но со статьей в сумке я тебя не выпущу.
   - Гад! - Яринка демонстративно хлопнула дверью.
   На поднятую руку остановилась новенькая "Тойота".
   - До Лукьяновки не подкинете?
   Подкинут. Рассмеялись. Шутку юмора она поняла позже, когда, упав на заднее сидение, разглядела милицейские погоны сидящих впереди. Именно туда и подкинут, по долгу службы полагается. Только, видимо, они были в благодушном настроении, поэтому просто подвезли девушку до "Артема". Пешком до Европейской, там вновь махнуть рукой наобум.
   - Тебе куда?
   - А все равно.
   - Ох черт, да ты "красавица". Домой куда?
   - Мне домой в таком состоянии нельзя, - Яринка правильно поняла "красавицу".
   Он ездил с ней до самого утра. Частник-таксист. Поил кофе, кормил хот-догами. Подвозил пассажиров, колеся по всему городу.
   - Явилась, - покачал головой Афганец, когда Яринка вечером появилась на Майдане. Отоспалась днем у Аллки в общаге.
   - Угу, - проворчала она, пряча взгляд. Это был первый раз, когда она напилась и устроила дебош.
   - И где всю ночь шаталась?
   Яринка рассказала. Серега долго хохотал над ситуацией с милицией, оценив шутку. А насчет таксиста спросил:
   - Что, вот так возил и трахнуть не додумался?
   - Ты бы меня видел - тоже не додумался бы.
  
   А потом все закончилось. И легкая безопасная работа, и стабильность до конца зимы, на которую так рассчитывала Яринка. В парадном на Крещатике жестоко изнасиловали и убили девочку с Майдана. Не долго думая, милиция сгребла всех парней и мужчин, ошивающихся на Кощеевой земле. Мишку и "Дядьку" отправили в СИЗО на Лукьяновке, Афганца держали на Прорезной, выбивая признание из "Рулевого Трубы". Только вот признаваться было не в чем, мошенники и воры, но не убийцы же. Шокированная Яринка не могла поверить, что Мишка или "Дядька" способны на такое. Да, припугнуть, морду набить, деньги отнять, разборки всякие, но чтобы зверски убить девочку? Нет, такого быть не могло. И не было. Виновников нашли позже, а пока Яринка носила передачки на Прорезную. В СИЗО к ребятам не пускали, не родственница.
   - Все, девочка, давай на дно. Просто большой шум начнется. Хотя оставайся на Майдане, здесь будет безопаснее всего, - распорядился Афганец, когда нашли убийц и выпустили подозреваемых.
   Маленькие войны большого города. Хотя в этот раз назрела война большая. Убийцами оказались двое чеченцев, и весь бандитский Киев взбунтовался, вынося за пределы города всех кавказцев. Киев утопили в крови, убийства следовали одно за другим. Видевшая и знавшая ситуацию изнутри Яринка ужаснулась и не рисковала покидать пределы Майдана, скорыми перебежками добираясь до общаги Аллки на Печерске. Когда карательные операции прекратились, то даже с Майдана исчезли те, кто работал с бандитами. Все залегли на дно, притихли, пока шум не умолкнет, и опергруппы не прекратят шерстить город. Как-то странно выглядело то, что милиция спохватилась и развернула активную деятельность именно тогда, когда изгнание кавказцев прекратилось. Выглядело так, словно власти позволили "почистить" город. А потом отработали "обязательную программу" для обывательского взгляда.
  
   - Леш, а Леш? "Бабушке", видать, того, совсем нехорошо, - Аленка подергала вольношатающегося верзилу за рукав, показывая в сторону сползающей по стене Яринки. Приступ накрыл настолько внезапно, что девушка не успела опомниться и отреагировать, как увязла в кисельном тумане потери сознания. Как Лешка "Синеглазка" подхватил ее на руки и отвез на флет - она не помнила. Свое прозвище "спаситель" получил за вечный фингал под глазом.
   - У тебя что, сосудам совсем трандец? - поинтересовался Лешка, сидя на крае кровати и внимательно разглядывая Яринку. - Ты это, не сердись, пришлось тебя раздеть и помыть. Ощущение, что сосуды полопались везде, обширное кровотечение. Пришлось сутки пичкать тебя "Викасолом", явно передоз, так что не дергайся особо, приходи в себя, - выпалил он скороговоркой.
   Она попыталась что-то ответить, но поняла, что говорить не может. Поврежденная разрывом сосудов гортань отказывалась воспроизводить звуки. Не зная, почему онемела, Яринка разразилась слезами, решив, что потеряла дар речи навсегда.
   - Тише, тише. Все наладится. Просто не напрягайся, дай организму восстановиться, - успокаивал Лешка.
   Он изо дня в день не отходил от постели, выхаживая девушку, как самая заботливая сиделка. Ватный тампон на карандаше стал основным "оружием". Смоченным в лекарстве тампоном Лешка с видом заправского лекаря смазывал гортань Яринки, чтобы раны быстрее зажили и голос вернулся.
  

Глава двадцать четвертая

Рыцари и дамы

  
   Два месяца шепотом. За окнами вовсю буянил март, ранней весной вызеленив лужайки, взрывая липкие почки на деревьях, когда Яринка наконец-то смогла говорить нормальным голосом. Медленно, но все же организм восстанавливался. Оккупированная под лечебницу квартира принадлежала восемнадцатилетнему оболтусу, досталась от покойного деда в наследство и была выставлена на продажу. Но пока в ней подживали все, кому не лень, а на трехкомнатной площади "не лень" было многим. И все же Лешка отвоевал для Яринки и себя целую спальню с большой кроватью, никому не позволяя находиться там больше, чем поинтересоваться самочувствием девушки и порадовать ее своим присутствием.
   На больницу денег не хватило, хотя скидывались "всем миром". Пришлось заниматься самолечением, в чем Лешка проявил незаурядные способности. Правда, сама Яринка подсказывала, что ей надо. Вынужденная практика в больнице маленького городка оказалась полезным знанием. Да и от бабушки Акулины девушка по народным методам, что и чем лечить. Потихоньку, помаленьку, но все же болезнь отступала. А потом и вовсе стало не до самочувствия. Первым обозначился Рустам, встряхнув Яринку так, что та забыла о своей болезни.
  
   - Ир, как думаешь, зачем жить? - ближе к утру выдал музыкант, всю ночь надоедая пьяным разговором и не давая спать. Он пользовался тем, что усталый Лешка свалился без сил и настолько крепко спал, что не слышал заунывных речей Рустама, засевшего на всенощную на пол у кровати.
   - Рустик, жить просто стоит. Безо всяких причин и объяснений.
   - Угу, вот и я так думаю, - он поднялся и вышел из комнаты в очередной раз. Видимо, покурить. Или еще рюмаху опрокинуть.
   Вышел, как выходил неоднократно за ночь. Вот только Яринку вздернуло, ей почудился запах крови. Она встала с кровати и пошла следом. Через минуту всю квартиру разбудили крики. Она ругалась, била Рустама с кулака, раскрашивая сильнее и так побагровевшую щеку.
   - А теперь вставай и смой всю кровь, висельник хренов! - злая как тысяча голодных псов, она дала смачного пинка музыканту и всунула в руки тряпку. Несколько минут назад Яринка вынула Рустама из петли, пресекая вторую за ночь попытку суицида. При первой он раскромсал руки, пытаясь вскрыть вены, но девушка этого не заметила, узнала лишь потом, когда пошла вслед за другом. Успела. И теперь возвращала мозги на место посредством кулака.
  
   Лешка не пришел ночевать, что было непривычно. Он, конечно, свободный гуляка, но поспать любил, да вроде и не особый искатель приключений. Бывший актер, оставшийся не у дел после развала Союза. Бывшая жена оттяпала квартиру при разводе, оставив безработного еще и бездомным. И все же он не унывал. Навязывался экскурсоводом к иностранцам, пользуясь знанием города и хорошо подвешенным языком, иногда подрабатывал в театре на эпизодических "кушать подано". Хоть какие-то, но деньги. Жил по друзьям. И все бы ничего, но беспробудно пил. Даже по майдановским меркам. И все же то, что он не пришел на ночь, обеспокоило Яринку. Она поехала на Майдан. Новости пришли быстро.
   Они сидели компанией в Пассаже, в "Близнецах". Несколько ребят, пара девчонок. Одна из барышень затеяла свару с кем-то, кто с ней пытался познакомиться. Ребята вступились, когда шибко ретивый кавалер схватил девушку за воротник. Оказалось, что он не один. Завязалась драка. Первый удар ножом пришелся Лешке чуть выше ключицы, глубоко вспоров мышцы, второй пробил почку на три сантиметра, как сообщили позже врачи.
   - Где он?! В какой больнице?! - Яринка была готова вытрясти душу из Талиты, виновницы драки.
   - Он меня отругает, если скажу тебе, - отпиралась та
   - Отругает или нет, это еще вопрос, а я тебя сейчас здесь закопаю, если не скажешь!
   Талита назвала больницу.
   - Ну, здравствуй, дорогой, - Яринка вошла в палату, узнав у врача, куда перевели пациента после реставрации почки.
   - Ирочка... только не ругайся, - виновато улыбнулся Лешка.
   - Не буду. Говори, чего надо, - Яринка перевела дух. Живой, говорит, судя по глазам - хочет водки. Зеленый после наркоза.
   - Жена? - поинтересовался мужик с соседней койки.
   - Ага, - отчего-то радостно ответил Лешка.
   В больнице он пробыл три дня.
   - Ир, во вторник следователь придет. Мне с ним лучше не встречаться.
   - И что ты предлагаешь?
   - Забери меня отсюда.
   - Крыша совсем поехала? Леш, у тебя почка, и это не шутки
   - Ничего, понимаю. Вычухаюсь. Нельзя мне следака, я же фактически бомж. Поверь, в бомжатнике будет хуже, чем в спальне под твоим присмотром.
   - Черт, как ни крути...
   Изучить карту, "заботливая жена" ведь. Переписать препараты дозировки и время приема. Найти машину и увезти но Кловский, где пока еще жили. Второй сбор денег по Майдану на лекарства.
   - Поворачивай филейную часть, поиграем в медсестру, - Яринка держала в одной руке шприц, в другой - проспиртованный ватный тампон.
   - Эй-эй, ты чего удумала? Разве таблеток недостаточно?!
   - Не дрейфь, опыт имеется, - терпеть возражения девушка была не намерена.
   Когда снимала швы, на это зрелище сбежались посмотреть все пожильцы квартиры.
   - Вам что здесь, цирк? - возмутился Лешка.
   - Кино, лежи и не вякай, будем бантики снимать, - Яринка сунула "пациента" лицом в подушку и приступила к процедуре. Двенадцать швов. Память о реставрации почки.
   - Где ты этому научилась?
   - Лучше тебе не знать, через что мне пришлось пройти в постижении больничного опыта.
  
   Он пришел поздно, пьяный и с компанией. Успел выскользнуть из квартиры еще днем, когда Яринка вышла в магазин. Должен был еще отлеживаться, беречь себя, могли разойтись швы.
   - И что теперь с тобой за это сделать? - Яринка уселась на спинку кровати, готовясь выслушать оправдания такому бестолковому поведению.
   - Можешь ударить, - Лешка улыбался. Кроме них в комнате еще был Рустам со своей на тот момент девушкой.
   - Леш, я ведь ударю.
   - Так давай, - и вытянул нагло лицо вперед, словно подставляясь. Провоцируя.
   Она неторопливо встала, подошла... и смачно врезала с кулака в скулу.
   - Ииир, ну почему под глаз? - обиженно заскулил Лешка, чувствуя, как расползается синяк.
   - Ты же у нас "Синеглазка", вот и подрихтовала.
  
   Ближе к маю, окончательно оклемавшись от ранения, Лешка начал проявлять нездоровую активность в отношении Яринки. Девушке это не понравилось. Уж слишком она привыкла относиться к нему, как к другу, поэтому на ухаживания и на последовавшее за ними признание, ответила отказом. И вскоре съехала, чтобы не провоцировать своим присутствием.
   - Ир, почему?
   - Знаешь, вы у меня с Рустамом как две дамы сердца, все о вас пекусь. Нет, правда, ничего не выйдет.
  
   - Эх, нам ли быть в печали. Пойдем в "Софийку", там сегодня хорошо, там всегда хорошо, - Вася "Золотой саксофон" обнял Яринку за плечи и повлек с собой в знаменитое на всю округу арт-кафе. В "Софийке" было действительно хорошо. Девушка словно снова окунулась в питерский полусвет. Художники, музыканты, поэты. Шаржи с портретами завсегдатаев на стенах, низкий потолок, накурено, хоть топор вешай. Деревянные столы и лавки в стиле средневековой таверны, и, самое главное - истые арийцы за барной стойкой. Где Эрик, знаменитый ресторатор, которому принадлежало кафе, набрал таких барменов - загадка. Вышколенные немчики умело жонглировали бутылками, создавая самые невероятные коктейли.
   - Эх, для начала "Глазы открываются", - Вася уселся за стойку рядом с Яринкой. Она любила приходить сюда, любила эту атмосферу, напоминающую о том, кем она была когда-то, рождающую надежду, что все еще изменится, и жизнь обретет новые краски.
  
   - Вот что ты дурью маешься? Я когда слушаю, как ты говоришь, то челюсть роняю. Напиши репортаж. Да хотя бы про "Трубу". Я продвину в молодежную программу. Со временем и свою сможешь вести. Ты же толковая, ты не отсюда, - Петя Демьянчук разговорился за пивом, призывно глядя на Яринку, мол, давай, не тормози. А она готова была взвыть.
   - Петь, у меня нет документов, даже паспорта.
   - Мда, хреново, - резюмировал ведущий новостной программы второго по значимости государственного телеканала. И рад бы помочь, да ничем не может. Поездки домой к Марии не давали результата - она прочно засела в России.
  
   Июнь палил зноем, выгоняя майдановцев в Гидропарк. А если очень лень перемещаться, то и фонтан сойдет. Можно даже залезть в него в два часа дня, а потом стоять на поребрике, стащив блузку и отжимать ее, красуясь на всю площадь в бюстгальтере и шортах.
   - Оденься, не буди лихо, - Костик стянул футболку и протянул Яринке. А потом заметил, что при очередном купании девушка порезала ногу - видимо, кто-то разбил бутылку, и остались осколки. Сама Яринка порез не заметила. Костя засуетился, нося в ладонях воду из фонтана. Сбежал куда-то, вернулся с бутылкой водки и принялся дезинфицировать рану. Яринка смеялась и развлекалась, подшучивая над парнем. И прикусила язык, заметив, как Лешка курсирует вокруг фонтана, недобрым взглядом косясь на суетящегося Костика.
   - Вот что ты здесь?! - не выдержал Лешка и подошел, едва не схватив "врачевателя" за ворот. Схватил бы, только Костик отдал футболку Яринке и был раздет по пояс - хватать-то не за что.
   - Ты подраться хочешь? Не ищи причину, пойдем, я все и так понял, - спокойно отреагировал Костик. Он был ниже Лешки на голову, моложе лет на пять и более щуплый.
   Яринка психовала, но ничего сделать не могла - порез дал о себе знать невозможностью сделать и шаг без посторонней помощи. Она осталась сидеть у фонтана, пока парни пошли выяснять отношения. На возвратившемся Костике не были ни ссадины. Внешность Лешки говорила о том, что отгреб он по полной. Хотя это и было удивительно, ведь Костик проигрывал по всем параметрам.
   - Вот оно того стоило? - с укором спросила Яринка.
   - Знаешь, из-за тебя даже убить не жалко, не то, что подраться, - ответил Костя, и девушка впервые заметила, как он на нее смотрит.
   - Все бы тебе шутить, - попыталась она уйти от темы.
   - Ир, да ты слепая, что ли? Из-за тебя половина майдановских пацанов готовы поубивать друг друга. А ты у нас все неприступная, королева снежная. Ничего не замечаешь. Выбрала бы себе кого, пока все друг другу глотки не перегрызли. Ведь пока ты свободна, то каждый считает, что у него есть шанс.
   - И ты?
   Он не успел ответить. От соседнего фонтана долетели звуки ссоры. Девушка Лешки злилась и ругалась. Оно понятно, пошел ведь драться за другую. Не защитить, а именно драться, выясняя, кто круче, кто достойней. Рыцарский турнир на современный лад.
   - Не смей даже кривого слова сказать в ее адрес! - в голосе Лешки зазвучала сталь.
   - Да она... сука такая, всем вам голову задурила... - вопль девушки оборвался пощечиной и последовавшим за ней купанием в фонтане для упокоения.
   Яринка сидела молча и смотрела перед собой. Она не понимала, как такое могло вообще случиться. Не искала парня, не флиртовала, никого не пыталась соблазнить. Она просто пыталась выжить, забыв о том, что существуют отношения между мужчинами и женщинами, девушками и парнями. Есть "жертвы", посторонние, которых можно развести на деньги, а есть свои, майдановские, которые друзья, приятели. А должно быть иначе? Она даже не задумывалась о том, что может кому-то нравиться, что кто-то может ее полюбить.
  

Глава двадцать пятая

Дай мне повод

  
   Порез заживал долго, ходить было больно. Шибко не побегаешь, жертв не поищешь. Но Майдан не без добрых людей: одна из подруг предложила готовить обеды-ужины для охранников на стройке. Яринка согласилась, быстро найдя общий язык с "вуйками з полонини". Поселили ее в свободном вагончике, обеспечив вполне приемлемые жизненные условия: кровать, душ, шкафчик, и, конечно же, кухня, где она прыгала на одной ноге, готовя на всю западэнскую орду. Вуйки были вежливыми, сдержанными, честно и спокойно зарабатывали деньги на прокорм семей, оставшихся в Карпатах. Говорили исключительно на украинском с характерным западэнским акцентом, щедро разбавляя карпатским диалектом. Как-то за ужином под рюмку чая Яринка разговорилась, перейдя для удобства на "государственный, литературный".
   - Не розмовляй так бiльше, - поутру произнес бригадир Бодя, отведя взгляд в сторону.
   - Чому? - улыбнулась Яринка.
   - Тому що, я себе iноземцем почуваю, який не знає мови. Нiколи не думав, що буде так соромно за себе, - на миг показалось, что двухметровый сорокалетний увалень-охранник даже покраснел. Ярый поборник национализма, он был посрамлен тем, насколько чисто, в отличие от него, говорит на родном языке "обмоскалена киянка". Яринка посмеялась, но решила щадить гордость Боди, и впредь разговаривала лишь на русском. И все же бригадир проникся уважением к кухарке, и когда один из новоприбывших на смену решил намекнуть девушке на горизонтальные развлечения, то Бодя спокойно и миролюбиво вытянул руку вперед, выставив указательный палец.
   - Ото бачишь, палець? Зараз в око встромлю. То сестра, зрозумiв? - произнес он, сделав в слове "сестра" характерное ударение на первый слог. Больше к Яринке никто не рисковал приставать с недвусмысленными предложениями.
  
   Свободного времени было предостаточно, и когда нога позволила перемещаться дальше кухни, Яринка зачастила к Аллке. Или же Аллка взяла инициативу в свои руки, решив чаще видеться с подругой. Поездки в Гидропарк и ботанический сад выглядели осколками незамутненного тревогами детства. Милые пикники, десятки фотографий. Теплое время, когда Яринка позволила себе хоть немного расслабиться и поверить в то, что все будет хорошо, все наладится. Аллка была веселой и шумной, любила добродушные хулиганства и провокации. С ней Яринка начала постепенно оттаивать, отодвигая в прошлое события последних двух лет. Она смотрела на подругу и мечтала о том, что ее Маргошка вырастет такой же жизнерадостной и веселой. И будет улыбаться, и чертенята в глазах будут плясать самбу.
   За одним хорошим идет другое. Знакомый Нади, Яринкиной подруги по Майдану, предложил с июля работу. Ему нужна была шустрая девица на закупку игрушек, за которыми придется ездить в Одессу. Работать экспедитором Яринке знакомо, она согласилась, тем более, что ездить выходило на машине с самим хозяином магазина, которым этот знакомый и являлся. Сашка Круглый. Внешность вполне оправдывала фамилию: маленького роста, на полголовы ниже Яринки, он был действительно круглым, рисуясь пивным животиком. Взрослый мужчина, любящий жену и сына. Он бы и парня на работу взял, вот только найти девушку пошустрее - проще. Осталось дожить до июля, и работа будет. Перспективы начинали радовать. Пусть и небольшие деньги, но все же больше не придется промышлять мошенничеством, выискивая приключения на пятую точку.
  
   Начало июля, жаркий вечер, Майдан. В шортах и блузке-сеточке через площадь к "Трубе".
   - Куда бежишь? - Алик прищурился на лучи заходящего солнца. Он сидел на поребрике фонтана рядом с Надей, его девушкой.
   - Честно? Шляюсь, - Яринка сменила траекторию пробежки и подошла к друзьям.
   - А пошли пить вино к Андрюхе? - предложил Алик.
   - Что за Андрюха, и как далеко идти? - заинтересовалась девушка.
   - Андрюха - мой лучший друг, друг детства, колдун, еретик, медик и просто замечательнейший чел. Идти квартал.
   - Дык, интригуешь. Вино уже или купить?
   - Уже.
   Они пошли втроем. Поднялись полквартала по Малой Житомирской и нырнули во дворики, в итоге выйдя к дому на Михайловском переулке. Верхний этаж "сталинки", шатающийся старый лифт.
   - Страсти-то какие, - посмеялась Яринка, выйдя из лифта.
   Звонок в дверь.
   - Кто?
   - Андрюха, открывай, мы с вином, - шутливый Алик. Дверь открылась.
   Они стояли и смотрели друг на друга, пока Алик с Надей не стали громко возмущаться, что пить вино, не переступив порога, есть не комильфо. Потом они оправдывались: он, что увлекся разглядыванием кружев под прозрачной блузкой, а она, что никогда не видела настолько белых волос. Но и они сами, и Алик с Надей знали: "эти два придурка" застыли, глядя друг другу в глаза. Про гром небесный и разряды молний там было бы вполне уместно. Ощущение, что дом содрогнулся.
   А потом была кухня и вино. И Алик бегал за еще одной. И чай, и сигареты. И невозможность наговориться. Надя с Аликом переглядывались, тайком хихикали, видя гораздо больше и дальше, чем двое собеседников, которые порой озвучивали мысли друг друга.
   - А вот у Кастанеды...
   - Но если взять и переосмыслить вот тот кусок у Ницше...
   - А Кант...
   - Кант - идиот!
   - Согласен, идиот.
   - ... пути Ариев пролегали, если верить...
   - Ты просто обязана прочесть...
   - Формирование почвы для внедрения христианства проистекало...
   - А ты знаешь, что ты - Изида?
   - Что?!
   - По "Сефироту".
   - Это что?
   - Не верю! Быть такого не может! Ты никогда не видела Тарот? Не работала с ним?
   - ?
   - Не верю! У тебя даже пальцы искрят Таротом! В твоих руках он песней заиграет.
   - Я убью тебя, лодочник! Если ты мне все не объяснишь! - она швырнула пачкой сигарет в Андрея, тот уклонился, рассмеялся. Яринка как-то с опозданием вспомнила предупреждение Алика, что его друг заикается. Она этого не заметила. Они настолько оживленно говорили, что когда Алик пошел провожать Надю, то лишь кивнули, мол, идите. Чай, сигареты, увлеченные двое, нашедшие, о чем поговорить. И утром не хотелось расставаться.
  
   Второй раз Яринка встретила Андрея спустя неделю. Столкнулись случайно на Майдане, что не удивительно, жил-то он рядом, через площадь в магазин ходил, опять же, из метро домой опять через Майдан. Привет-привет, слова за слово.
   - Пойдем пить чай?
   - Пойдем.
   Уже знакомая кухня, чайник, сигареты. Бесконечные разговоры, настолько много общих интересов, что впору удивиться. Ощущение, что знают друг друга тысячу лет, а не второй раз видятся. Не сказанное вслух, но понятое обоими: "Друзей не надо иметь...". Стоп-кран сработал у обоих, с первой минуты знакомства заставив дорожить тем, что получили и не сметь переступить черту. Чувствовали, что пламя вспыхнуло с первой искры, еще тогда в дверях, когда столкнулись взгляды. И делали вид, что ничего не происходит, искусно выдерживая дистанцию вытянутой руки.
   Ближе к полуночи Яринка стала собираться домой. Андрей вызвался проводить до такси. Она шла через площадь "черепашьими шагами", отдаляя момент расставания. И не скрывала этого.
   - Я не хочу домой. Придумай повод, чтобы я туда не поехала.
   - Чай? - оживился Андрей.
   - Чай может быть поводом для вечера, но не для ночи. Думай, напрягай извилины.
   Они оба понимали и принимали эту игру. Им нужен был тот самый повод, чтобы остаться вместе.
   - О, придумал! У бати есть бутылка Кагора. Мы ее сопрем сегодня, а завтра я куплю и поставлю на место, как будто так и было.
   - Годится, Кагор - это серьезный повод, - Яринка резко развернулась, направляясь обратно к дому Андрея. Смеялись оба, прекрасно понимая, что и чай сойдет. А еще сойдут сандаловые палочки, чтобы в комнате не пахло сигаретами. И поставленные углом кровати, лежа на которых можно потягивать "одолженный" Кагор и разговаривать до самого утра.
  
   - Хм, мальчик повзрослел, - пробубнил себе под нос отец Андрея, увидев в прихожей женские босоножки.
  
   Возвращение домой принесло не самые приятные новости: бригаду Боди отзывали, а оставаться с незнакомыми людьми... не советовал сам Бодя, извиняясь, что смену прервали настолько неожиданно. Яринка махнула рукой, мол, все в порядке, собрала вещи и направилась в общагу к Аллке - у нее всегда можно пожить, пока найдется что-то постабильнее. Однако там тоже ждала неприятность: Аллка сидела на вахте и рыдала в три ручья. Она завалила сессию, из института исключили, из общаги выперли.
   - Прорвемся, не плачь. Есть у кого вещи кинуть? - Яринка обняла подругу за плечи, успокаивая.
   - Угу, - Аллка вытерла слезы и отнесла сумки к одногруппнице.
   Ближе всех к общаге жил Алик - буквально квартал, и его дом. К нему и направилась Яринка с подругой, чтобы чайку попить в спокойной обстановке, и поразмыслить, что же делать дальше. Деньги были, можно и комнату снять, тем более с Аллкой, у которой документы в порядке. Но пока эта комната найдется, надо где-то перекантоваться. Алик почесал в затылке, посидел с барышнями на кухне, накормив их обедом, а потом предложил переместиться на Майдан, поскольку домой должна вернуться бабушка - весьма нетерпимая к женскому полу и скандальная особа. До этого дня он не знал Аллку, и сейчас с интересом рассматривал подругу Яринки. Присутствие девушек благотворно сказывалось на состоянии парня, которого пару дней назад бросила Надя. Вечер застал их на Майдане.
   - Эх, а пойдемте к Андрюхе. Поздно уже, а завтра что-то придумается, - предложил Алик, не придумав ничего лучше.
  
   - Как-то мальчик слишком быстро взрослеет, - отец Андрея поутру обнаружил в прихожей две пары женских босоножек.
  
   - Мам, у нас недельку-две поживут вот эти девушки, ладно? Пока снимут комнату. Сама ведь знаешь, сколько времени уходит на поиск, - не долго думая, Андрей решил квартирно-временный вопрос. Мама согласилась на удивление быстро, предложив начать с бутербродов на завтрак, ибо нечего гостей голодом морить. Гостями считались Яринка и Алла, а Алику был отвешен родительский шутливый подзатыльник. Он был здесь как сын. В тот день Яринка впервые увидела Светлану Трофимовну. Это была взаимная любовь с первого взгляда.
   - Андрюш, а это твоя девушка? - поинтересовалась белокурая королева.
   - Ой, нет, мы просто друзья, - принялась оправдываться Яринка. И что-то больно защемило в груди оттого, как эта женщина смотрела на нее. С теплом и нежностью.
   - Да-да, теперь это так называется, - рассмеялась Светлана Трофимовна.
   - Нет, мам, правда, мы друзья, и не более того, - произнес Андрей.
   - Надеюсь, это поправимо. Я всегда мечтала о такой дочке.
   Вот так с первого момента она обозначила свое отношение к Яринке.
  
   - Нет, это несправедливо! Андрей, ну зачем тебе такие волосы? Эх, и никакой краской такого цвета не добиться, - патетично восклицала Светлана Трофимовна, жалуясь на то, что ей бы тоже хотелось такого цвета волосы, как у сына. Она была блондинкой, причем очень светлой. Золотые локоны. А вот Андрей был мечтой всех блондинок в плане цвета: каким-то чудом от природы ему достались абсолютно белые волосы, даже слегка голубоватые. Как снег морозным утром. И темно-синие глаза, пронзительные, яркие. Гордый орлиный профиль, капризные аристократичные губы. Он был красив настолько, что глазам больно на него смотреть. Почему у него до сих пор нет девушки, оставалось загадкой. По идее, за такими должны бегать толпами.
   - Они и бегают. Только боятся.
   - Почему?
   - Потом сама поймешь, лень объяснять.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"