Как же она сглупила, согласившись пойти на День Рождения. Еще чуть-чуть, и она сорвется на ссору с одной из компаний и испортит праздник другим. Вот опять Игорь что-то придумал, чтобы повеселить остальных, и направился к ней (по всему судя - главной участнице запланированного веселья). Ллиста сжала зубы и направилась прочь из комнаты перед самым носом молодого человека.
Листик... - начал было он, но дверь закрылась прямо перед его носом.
Ллиста как можно более спокойно направилась в прихожую одеваться. Но уже вошедший в раж Игорь все же последовал за ней и туда (хотя и без сопровождения):
Листик, ты что, уже уходишь? А я думал, ты как и остальные останешься с ночевкой...
Боюсь, на ночь тебе придется выбрать какой-нибудь другой объект для шуток. Ибо лично я от тебя уже устала, - равнодушным (на какой только была способна) тоном ответила Ллиста. И закинув рюкзак на плечо, добавила, - И раз уж ты здесь оказался, то будь добр, закрой за мной дверь.
Вот так всегда, - 'расстроено' вздохнул Игорь. - А я так надеялся, что ты останешься со мной в одной комнате...
Но Ллиста уже легко скользила вниз по лестнице, не слушая его слов. На дворе была уже середина весны, но из-за низкой облачности было уже совсем темно, и девушка поспешила поскорее нырнуть в метро, подальше от холода и дождя. Ллиста села как обычно в самый последний вагон поезда, забившись в самый уголок...
Через остановку основная масса пассажиров вышла, и в вагоне осталось семь человек, включая меня: компания из троих молодых людей, двое мужчин лет сорока, о чем-то оживленно беседовавших между собой и девушка немного постарше меня. Поезд начал набирать ход, как вдруг свет в вагоне заморгал, а потом так ярко вспыхнул, что я на какое-то время ослепла. Дыхание перехватило, словно какой-то великан вдохнул весь окружающий воздух, не оставив мне ни единого глоточка, а ощущение движения поезда исчезло вслед за воздухом. Сказать точнее, исчезло вообще все: сиденье подо мной, звуки, воздух, зрение, да и вообще какие-либо ощущения. Даже само время словно исчезло. Вернулось все столь же внезапно, как и исчезло. Вернее пришло уже совсем новое все. Не стало никакого вагона подземки, но появился незнакомый дикий лес. Мы всемером все стояли на лесной опушке, в лучах заходящего солнца, скользящих по голым веткам. Мои случайные попутчики недоуменно, как и я, озирались по сторонам, пребывая в полнейшей растерянности. Один из молодых людей начал впадать в панику, начал что-то невнятно бормотать, нервно похихикивать, временами срываясь на крик. Я наблюдала за всем этим с какой-то непонятной отчужденностью. Его друзья попытались его успокоить, но все безрезультатно. Тогда девушка решительно подошла к нему и без единого слова залепила оплеуху со всей силы. На опушке воцарилась тишина, парень недоуменно поморгал, удивленно глядя на нее, потом пискнул 'Спасибо' и успокоился. С этого мгновения Ира (так звали девушку, как выяснилось после знакомства) стала негласным лидером нашей разномастно группы (хотя один из мужчин постарше, Николай, поначалу еще пытался оспаривать это право). В воцарившейся тишине зазвучал многоголосый вой: где-то недалеко охотилась стая.
Боюсь, скоро они нас учуют и направятся сюда, - первой вновь сориентировалась Ира. - Так что нужно поскорее отсюда уходить... И попытаться найти какой-нибудь населенный пункт.
Всю эту ночь мы продирались сквозь заросли незнакомого леса, прочь от воя. На наше счастье волки нас так и не учуяли, а удалились обратно на восток. Мы же старались держаться западного направления. И к счастью (или нет), к утру, когда все уже окончательно выбились из сил, ожидания Иры оправдались: мы вышли к полю, на другом конце которого к небу устремлялись змейки дыма, струящиеся из печных труб, а чуть южнее деревни виднелся пасущийся на поле маленький табун деревенских лошадок. Коренастые и крупные в кости, миловидные животные мирно бродили на склоне небольшого холма, ощипывая всю только пробившуюся после зимы травку. Судя по земле, последний дождь был здесь достаточно давно, так что мы, не опасаясь утонуть в грязи, направились к пастуху: общим советом мы решили, что лучше нас приведет кто-то из своих, чем мы войдем вот так, всей оравой, в деревню и сунемся в первый приглянувшийся дом. 'Послом' к пастуху, высокому жилистому старику, отправили Николая (девушку вряд ли станут воспринимать в серьез, так уж у людей повелось издревле).
Как я почему-то подсознательно и опасалась, на подходе к пастуху мы заметили, что одет он явно не так, как принято в нашем времени, да и копий у нас уже не то что не носят, но и не делают. Что, как бы абсурдно это ни звучало, наталкивает на мысль, что мы как минимум не в своем времени (а по факту, как позднее пришлось признать, и не в своем мире). Как это могло произойти, и что с нами теперь будет, я даже представить боялась, но что-то делать было просто необходимо - не умирать же с голоду или в пасти у голодного волка или еще кого.
Завидев нас, старик резко поднялся со своей импровизированной лежанки из некого подобия фуфайки, и схватился за копье: я ничуть не сомневалась, что не смотря на свои лета, он прекрасно управляется со своим оружием, и с легкостью пустит его в ход, если ему что-либо не понравится. А взгляд у него с самого начала ничего хорошего нам не сулил. Не смотря на свой настрой, он все же настороженно, но выслушал нас. Его резкий вскрик заставил подскочить меня на месте, но на него откуда-то выбежал лишь мальчишка лет девяти, которому старик перепоручил свои обязанности, пока он отведет нас к старосте. Когда мы вошли в деревню, насчитывающую по первой прикидке около пятидесяти дворов и обнесенную частоколом в полтора человеческих роста, вокруг тут же забегали с громким, повизгивающим лаем дворовые псы, а женщины быстро загнали маленьких детей по домам, опасливо поглядывая в нашу сторону (по совести говоря, осуждать их я за это просто не имею права). Конец главной улицы обозначался большим зданием, в котором, по всей видимости, проводились деревенские собрания, и как только мы дошли до него, старик опять что-то резко вскрикнул, и нас очень быстро окружили вооруженные вилами и копьями мужчины, а сам пастух скрылся за их спинами. Из общего окружения чуть вперед вышел, разглядывая нас, коренастый мужчина (местный староста, судя по всему) и обратился к пастуху:
Кого ты привел, Селет?
Эти люди пытались убедить меня, будто бы каким-то образом попали к нам из другого мира. Но я уверен, что они из этих проклятых приспешников Лесных, - презрительно сплюнув, ответил старик.
В таком случае пусть и сидят с Лесным, - решил староста, поддерживаемый одобрительными криками односельчан. - Через два дня прибудет судья из города со своими солдатами. Вот он пусть и решает, что с ними делать.
Кто-то из сельчан даже предпочел бы вздернуть нас прямо сейчас, но против решения старосты никто спорить не стал, и нас пинками и тучками отправили в подвал Дома Собраний. Николай было попытался что-то возразить, но получил пяткой копья в живот, так что Константину, его сотруднику, пришлось тащить его до подвала на себе. Больше возражений с нашей стороны не последовало: хотя один из молодых людей, Дима, кажется, хотел вступиться за Николая, но Ира успела его перехватить.
Нас втолкнули в темное, но на удивление, не очень сырое, помещение, от глинобитного пола тянуло холодом, а света из малюсенького окошечка под потолком хватало лишь для того, чтобы в общих чертах разглядеть стены и не утыкаться в них лбом. У дальней стены что-то шевельнулось. Присмотревшись, я поняла, что это человек. Такой же пленник, как и мы, только измученный в придачу побоями и голодом: сквозь дыры в одежде можно было различить жуткие синяки и ссадины, а остатки когда-то добротной одежды висели на выпирающих из-под кожи костях как на вешалке. Длинные темные волосы спутались и слиплись. Он лежал к нам спиной, и было заметно, как подрагивают от холода его плечи (но, не смотря на все это, гордая осанка все равно была видна). Мои спутники устроились на полу, поближе к окну, дававшему свет, а я предпочла уголок потемнее (как ни странно, он обнаружился как раз недалеко от пленника). Он сделал над собой усилие и посмотрел, кто же рядом с ним оказался, и я, наконец, смогла увидеть его лицо. Даже здесь, в темноте, измученный и грязный, он был непередаваемо красив: четкие правильные черты лица, большие темные глаза, в тени густых ресниц и кожа цвета белого мрамора. В этот момент я была несказанно благодарна своим приемным родителям, поселившим меня именно в темной мансарде, благодаря чему мои глаза предпочитали темные помещения светлым, и я могла видеть его почти до каждой мелочи. Верх неприличия, но я не могла оторвать от него взгляда, пока он сам не отвернулся обратно к стене. Вместе с разочарованием, что теперь я вновь вижу лишь его затылок, накатила и сдерживаемая до селе усталость от пройденного пути и бессонной ночи, и я, не смотря на холод и жесткий пол, провалилась в сон. Тревожный и неспокойный, но давший хоть какой-то отдых организму. Там были какие-то люди, метро, копья, волки, Игорь со своими шуточками - в общем, все, что навалилось за предыдущий день. Когда я проснулась, уже начало темнеть. Шевельнув затекшими от неудобной позы ногами, я чуть не вскрикнула от боли. Все кроме незнакомца спали, а он наоборот подобрался на своей лежанке из клока старой соломы и разглядывал нас всех. Вернее теперь уже именно меня.
Почему они тебя здесь держат? - хрипловатым со сна голосом спросила я.
Ты разве не знаешь, что между нашими народами война? Хотя, вы, похоже, здесь совсем недавно...
Со вчерашнего вечера, если совсем точно, - сказала я, подтягивая под себя колени и утыкаясь взглядом в пол.
Лучше бы вы выбрали более южное направление, как бы нелогично это не звучало, - еле слышно произнес он. - Идти пришлось бы побольше, но там вам хотя бы поверили...
Он откинулся на стену, вдыхая побольше воздуха и прикрывая глаза. Лицо его осунулось от усталости, но неожиданно он слегка улыбнулся своим мыслям (на сколько позволяла разбитая губа):
Там уже распускаются первые цветы, - полушепотом произнес он. - А с холмов сбегают ручьи...
Красиво, наверное, в твоей стране...
Да... Она самая красивая... Разве что города Севера еще могут с ней сравниться... Хотя они совсем другие... но тоже красивые...
На последнем слове он зашелся кашлем, скрутившим его словно невидимая рука. А я сидела и смотрела на него, не зная, как можно ему помочь, и от этого было ужасно мерзко. Кажется, я хотела еще что-то спросить, но тут мои спутники начали постепенно просыпаться, а незнакомец снова распластался на своем клочке соломы и отвернулся к стене - так ему видимо было легче.
Пока остальные обменивались своими мыслями по поводу сложившегося положения дел, я устроилась поудобнее в своем углу и снова задремала. Разбудило меня какое-то движение за дверью. Некоторое время спустя засов с той стороны скрипнул, и дверь открылась. В нашу тюрьму вошли трое мужчин: один швырнул на землю какие-то тряпки, в которых я распознала старые протертые уже до дыр одеяла, а второй опустил на пол семь плошек. Вслед за мужчинами вошла женщина с котелком какой-то жидкой похлебки.
Посуду берите! - гаркнул на оцепеневших людей один из мужиков.
Каждый из нас получил по порции непонятно варева и куску старого хлеба. Каждый кроме незнакомца. Когда подошла моя очередь получать пищу, я не выдержала и повернулась к одному из мужчин:
А для него? - спросила я, указывая в сторону лежавшего у стены сокамерника.
А ему не положено! - почти прорычал он мне в ответ. - Еще не хватало тратить еду на эльфа! Радуйся, что сама не осталась с пустым животом!
Он было замахнулся на меня, но от стены раздался голос эльфа:
Оставь ее! Она ничего о нас не знает даже.
Громко сказанные слова дались ему тяжело, и он зашелся кашлем. Мужик презрительно фыркнул, но руку опустил, а я по-прежнему стояла столбом, ошарашенная такой новостью. Стояла с миской и хлебом в руках и глотала воздух. Эльф! Но ведь это только сказки!.. Хотя и попадания в другие миры - не меньшая сказка... Сколько лет я мечтала посмотреть на настоящего эльфа! Но чтобы при таких обстоятельствах... Не могу в это поверить! Просто в голове не укладывается.
Привел в чувства меня лишь встревоженный вопрос Иры:
С тобой все в порядке?
Я кивнула ей и на негнущихся ногах пошла в свой уголок, но не села на пол, а повернулась к эльфу. Тот опять лежал, отвернувшись к стене, и лишь временами вздрагивал от холода. Я опустилась на колени рядом с ним, и он все-таки перевернулся на спину и посмотрел на меня, насмешливо изогнув левую бровь:
Что ты хочешь спросить?
Я протянула ему свою миску с похлебкой и кусок хлеба. Идеальная бровь изогнулась еще сильнее, и я залилась краской (надеюсь, это не было заметно в темноте):
Думаю, ты все-таки не ел дольше, чем я, - взяв себя в руки, произнесла я. - Тебе нужнее.
Это твоя еда, - возразил эльф.
Я не стану ее есть, - уперлась я.
Он поджал губы, но все же сел и принял миску у меня из рук. Но тут же чуть не уронил ее - благо я успела ее подхватить. После некоторых препирательств он позволил мне его покормить. Чуть позже, когда все начали разбирать себе одеяла (эльфу этого тоже не полагалось, по всей видимости), не смотря на его возражения, я укрыла его тем, что досталось мне: все равно мне в моей куртке холодно не было, а на его из последней гордости сдерживаемую дрожь я смотреть уже не могла. Вполне закономерно, среди моих спутников сторонников моего поведения не нашлось: все были уверены, что из-за меня сельчане окончательно убедятся, что мы приспешники эльфов. Я их прекрасно понимала, но и вести себя иначе я просто не могла. Не так меня воспитывали покойные родители.
Весь следующий день я мучила эльфа разными вопросами об этом мире, а мои друзья по несчастью не мешали мне лишь потому, что это была действительно необходимая нам информация, и хотя бы таким образом, но нам необходимо было ее знать. Он же, когда был в состоянии, охотно рассказывал обо всем, о чем бы я ни спрашивала.
В общих чертах мир походил уровнем развития на наше средневековье, с той лишь разницей, что здесь, в отличие от нашего мира, эльфы и еще некоторые нелюди существовали не только в сказках. Здесь в южных лесах жили эльфы, а на севере находились загадочные и малоизведанные земли существ, людьми называемых нежитью. Эльфы также не очень много знали о них, но не олицетворяли их с ужасом и злом, как это делали люди. 'Нежить' же в свою очередь не особо стремилась идти на контакт ни с теми, ни с другими (если не считать периодической торговли с эльфами). Еще одним отличием от нашего мира было наличие одной общей для всех народов языческой религии. Здесь было четыре общих бога, вернее сказать, два бога и две богини. Немного это напоминало мифы Древнего Египта: все боги имели человеческие тела и головы животных и птиц - чайки, рыси, белки и сокола. Правда на этом сходство и заканчивалось: не было между ними ни родственных связей, ни какой-либо иерархии, как в Древнем Египте - все боги были равны между собой, и каждый верующий одинаково возносил ко всем четырем богам (хотя и не во все храмы каждый верующий мог добраться, ибо главные их храмы очень сильно разбросаны, и не доступны всем сразу). Разница была лишь в нюансах, которые эльф рассказывать уже не стал, так как на данный момент они не были нам жизненно необходимы. Когда я спросила, что нас ждет завтра, он как-то дернул щекой, но потом заговорил вновь, но уже каким-то совсем другим, отчужденным тоном:
Завтра из Меерова приедет с ежемесячной проверкой судья с небольшим отрядом гвардейцев. Вас вероятнее всего будут допрашивать. Если все-таки поверят... Думаю, повезут в Меров, чтобы жрецы Силентиса решили вашу дальнейшую судьбу...
А что будет с тобой? - после нехорошего молчания спросила я, боясь и заданного вопроса, и ответа, который на него получу.
Меня повесят, - криво усмехнувшись, ответил он. - Лучше не думай, об этом, девочка. И, ради Богов, не выказывай завтра, что тебя хоть немного волнует моя судьба. Твои друзья правы: это может быть неверно истолковано судьей.
Он зашелся кашлем, как и всегда после более или менее длинной фразы, а я и слова произнести не могла из-за вставшего в горла кома. Почему-то было такое ощущение, что эльф на самом деле уже и без людских стараний мертв... И было так противно от себя, будто бы я сама его и убила.
Надеюсь, ты послушаешь совета своего приятеля и не подставишь завтра нас всех, Ллиста, - влез в разговор Дима. - Не знаю как ты, но я пока не горю желанием висеть рядом с ним.
Прикуси язык! - прорычала я. - Если скажешь еще хоть одно слово в подобном ключе, я сама тебя удавлю прямо здесь.
Как он тебя назвал? - прервал на корню конфликт эльф.
Ллиста, а что?
У тебя эльфийское имя... И лучше тебе его поменять. Или сократить...
Имя - это все, что мне осталось от родителей! - даже не дала ему закончить я.
Не думаю, чтобы они захотели, чтобы из-за него ты так глупо погибла, девочка, - примирительно улыбнулся он. - Сократи хотя бы до Лис.
Действительно, Ллиста, неужели дома тебя тоже всегда только полным именем называют? - присоединилась к нему Ира. - Да и 'Лис' звучит ничуть не хуже, а произносить проще.
Я поджала губы и ничего не ответила, но вопрос был уже решен и без моего согласия. Я отвернулась ото всех, пряча подкатившие к глазам слезы, и, чтобы не разреветься в голос, сжала в руке спрятанный под рубашкой медальон. Почему все это происходит именно со мной?.. За эти два дня тоска по чайке стала столь непереносима, что уже хотелось просто выть в голос. Где ты сейчас, мой крылатый друг? И помнишь ли еще обо мне?.. Все бы сейчас отдала, чтобы услышать так нелюбимый приемными родителями крик чаек, ту песню, что 'напевал' мой пернатый друг, когда я не успевала сразу открыть ему окно, пойманная в прихожей приемной матерью. По началу мне даже не верилось, что чайка может издавать такие звуки и исполнять всегда неуклонно один и тот же мотив, но потом я привыкла и к этой причуде птицы (а их у нее было не мало). Если завтра нам оставят жизнь, и, как предположил эльф, отвезут в Меров, то обязательно нужно будет посмотреть на храм этого их бога-чайки Силентиса. Но это все только 'если'. Правду говорят, что самое страшное в жизни - это ожидание и неизвестность. Они сводят с ума, застилают глаза алой пеленой, и ты уже готов сорваться на ком угодно. Как же не хватает так всегда успокаивавшего меня крика чаек за окном! Пусть все говорят, что 'их мерзкий галдеж' режет ухо. Для меня никогда не было музыки приятнее - даже когда я еще жила с родителями, мы тоже всегда жили недалеко от моря, и дом был рядом с рекой, и каждое утро можно было просыпаться под крики этих белых птиц. Если бы хоть разок еще услышать крик чаек... и делайте потом со мной все что захотите. Хоть вздерните рядом эльфом - не жалко. Только бы еще разок...
Рано утром я проснулась от громкого скрипа засова на двери. Сон улетучился в миг, словно мне на голову вылили ушат ледяной воды. В подвал вошло несколько мужчин в солдатской форме серо-песочной расцветки. Один из них, судя по виду - командир, быстро пробежался по всем взглядом и остановился на эльфе.
Вытаскивайте его, - резко приказал он, махнув в сторону пленника зажатым в руке кнутом. - Когда с ним закончим, выведете к судье остальных.
Больше ни единого слова - развернулся и молча вышел вон. Двое солдат грубо подняли обессилевшего эльфа на ноги и толкнули его в сторону выхода. Он ответил еле заметным кивком на мой затравленный взгляд и, гордо выпрямив спину, спокойно пошел к пятну света, означавшему дверной проем. Как только дверь за последним солдатом закрылась, я кинулась к единственному окошечку, пытаясь хоть что-то увидеть. Страх того, что могу увидеть, подкашивал ноги, но, сидеть по прежнему на полу и ждать своей очереди, было равносильно предательству. Да, он для меня по сути никто, но...
Так уж вышло, виселицу соорудили как раз напротив подвального окошечка. Вот в поле обозрения показались гвардейцы, ведущие эльфа, вот человек в богато украшенной одежде ему что-то говорит (видимо оглашает и без того известный приговор - слышать его слова я не могла). Двое гвардейцев повели его на виселичный помост: один следил, чтобы пленник никуда не сбежал, а второй накинул и затянул на шее петлю. Вот они спустились и встали в строй, а судья резко взмахнул рукой. Бешено колотившееся сердце вдруг остановилось и словно куда-то провалилось - помост под ногами эльфа провалился, и тело, резко дернувшись, повисло на толстой веревке, словно какая-то зловещая елочная игрушка на колючей лапе. Я зажала себе рот рукой, чтобы только не закричать, слезы, крупными злыми каплями катившиеся по щекам, остановить я была уже не в силах. Не в силах оторвать взгляда от болтавшегося на виселице тела, я больше всего на свете хотела разорвать в клочья всех этих людей, толпившихся вокруг, словно на каком-то праздничном представлении. Когда судья вдруг глянул в сторону моего окошка, я резко отпрянула назад, а потом быстро юркнула опять в свой угол, чтобы попытаться хотя бы чуть-чуть успокоиться до того момента, когда придут уже за нами.
В подвал снова вошло несколько гвардейцев. Они обыскали нас всех на предмет оружия, а потом вытолкали наружу. Когда уже достаточно яркий свет ударил в глаза, я чуть не упала от неожиданности, за что заработала довольно болезненный тычок в спину от шедшего сзади солдата. К моменту нашего вывода на свет толпа сельчан, наблюдавших за действиями гвардейцев, стала уже заметно больше - всем было любопытно узнать, что же решит судья относительно нас. Нашу небольшую компанию подвели к виселице, где по-прежнему стоял судья, но так, чтобы никто из нас ни при каких условиях не смог до него добраться, если нам что-нибудь взбредет в голову. Он внимательно нас рассмотрел, останавливая взгляд поочередно на каждом. На мне взгляд задержался дольше, чем на остальных - видимо он все-таки заметил, что кто-то смотрел на казнь, и понял, что это именно я по еще мокрым ресницам и красным глазам. Однако никаких разговоров на эту тему не последовало - что возьмешь с глупой девки, у которой глаза на мокром месте. А мой взгляд тем временем наткнулся на все еще не снятое тело эльфа. Теперь, когда помост под ним уже стоял на своем месте, он уже не болтался как мешок на веревке, а словно застыл в бессильном падении, из-за того, что ноги от усталости не выдержали и подкосились.
У меня все поплыло перед глазами, в ушах зазвучал какой-то шум, словно кто-то настраивает радио, но никак не может поймать волну. Судья с Николаем, вновь отряженным в качестве посла для переговоров, о чем-то говорили, но я ничего не слышала: в ушах все нарастал этот ужасный шум, начинавший уже сводить с ума. В какой-то миг мне показалось, что где-то вдалеке надрывно и печально прокричала одинокая чайка, и все вдруг смолкло. Снимите же его! Изверги! Неужели вы его так и оставите болтаться на этой проклятой виселице?! Снимите его... Я поняла, что последнюю мысль я произнесла вслух. Тихо, но вслух.
Вы что-то сказали? Или мне послышалось? - в повисшей тишине спросил меня судья.
Я сказала: снимите его, - хриплым голосом повторила я, сразу заметив, как мгновенно побледнели лица моих товарищей. - Да снимите же его, в конце концов!
Не дожидаясь, когда все придут в себя, я выхватила меч у ближайшего гвардейца и кинулась к виселице. Одним ударом, в который вложила всю оставшуюся силу, перерубила веревку и безвольно опустилась на колени рядом с упавшим телом, положив неестественно вывернутую голову на колени и закрыв непослушной рукой темные невидящие глаза. Да, я подставила остальных, но ТАК НЕЛЬЗЯ! Нельзя было так его оставлять болтаться на этой проклятой веревке! Слезы с новой силой хлынули из глаз, а в ушах зазвучала мелодия чайки. Кто-то из гвардейцев было кинулся ко мне, но я не обратила на это внимания: в голове звучала 'песня' чайки, и я подвывала, вторя ей, и немного раскачиваясь в такт. Больше не было для меня ничего - только песня и слезы. Да далекие крики чаек, где-то в моей памяти.
Не знаю, сколько я так просидела, но когда ко мне подошла Ира (что меня не мало удивило сначала) и потрясла за плечо, чтобы привести в чувства, моим глазам предстала совершенно невероятная картина: на помосте вокруг меня не было свободного места от безмолвно сидящих кругом белых птиц. Чайки сидели на помосте, на самой перекладине, с обрубком веревки, на соседних домах и заборчиках. Хотя взяться им здесь было совершенно неоткуда - рядом не было ни крупных рек, ни крупных водоемов, где они обычно жили. А люди не смели тронуться с места - священные птицы Силентиса, близ храма которого расположен один из крупнейших человеческих городов, неприкосновенны, а, не потревожив их, до меня просто невозможно добраться.
Что ты делаешь, Лис? - непослушным голосом спросила девушка.
Я непонимающе на нее посмотрела, потом перевела взгляд на судью - он даже не пытался скрыть своего удивления.
Нельзя так оставлять его. Не важно, что он эльф. Вы ОБЯЗАНЫ сжечь тело, как это надлежит по правилам, - совершенно отстраненным тоном произнесла я, глядя ему прямо в глаза.
Он хотел что-то мне сказать, но не выдержал моего взгляда, отвернулся. Отдал приказ гвардейцам немедленно сложить погребальный костер для эльфа, и вновь повернулся ко мне:
Прости нас, о Силентис, - опускаясь на одно колено, залепетал он. - Мы, недостойные дети богов, посмели забыть твои заветы и не услышали твоего гласа в устах этой девушки. Мы смиренно ждем твоей кары.
Тогда вы исполните мой приказ, отвезете этих людей в храм к моим жрецам. И если хоть один волос упадет с их голов, не избежать вам моей кары, - все тем же чуждым тоном произнесла я неизвестно кем нашептываемые слова.
Клянусь жизнью, что мы доставим их в твой храм в целости и сохранности, о Силентис, - вновь залепетал судья, склоняя голову чуть ли не до земли, лишь бы не смотреть мне в глаза.
Как только смолк его голос, у меня закружилась голова, и я поняла, что оседаю на виселичный помост рядом с телом эльфа. Какой-то частью ускользающего сознания я чувствую, как все еще стоящая рядом Ира обхватывает меня за плечи, вижу, что двое гвардейцев осторожно проходят между облепившими все окружающее пространство птицами и поднимаю мертвое тело. Каким-то отстраненным взглядом смотрю, как занимается погребальный костер. А потом мир вокруг погружается во тьму, и лишь крики чаек, неуловимо складывающиеся в 'песню', остаются звучать в моем сознании...