Где глубина мысли, где многогрань образов? А!? Ты мне пальцем в абзац не тычь. Hе трожь страницу. Hе переворачивай! И это текст? Ха, лапша на уши! Тянешь, мусолишь, ползёшь от предложения к предложению. А в литературе не ползут, в литературу напролом - твёрдой поступью и грудь колесом. Про идею слыхал? То-то. Нет у тебя идеи. Ни-ка-кой. С идеей у тебя и вовсе швах.
Твой Павлуша от несчастной любви Анной Карениной себя возомнил и под поезд с перрона брыкнулся. У корифеев воруем? Из своей башки ничего путного выволочь не можешь? "Фантазия" - тебе о чём-то говорит? Нет?
Кистью по холсту проведи, может и вникнешь о чём я глаголю. Две линии нарисуй, меж ними дюжину шпал настругай. Худо-бедно - железная дорога. А затем филигранью пройдись. Отточи. Тона подбери, обмозгуй - штрих здесь, штрих там. Перспективу читателю подбрось: бежит вдаль дорога, теряется меж зеленью лиственниц в сумрачно-серой дымке. Вначале на деревянную лестницу твоя мазня была похожа, а смотришь на оконченный этюд, в заброшенный полустанок превратилась, полотном в неведомую даль уводит, теряется. Интерес у зрителя разжигает.
Да не ерепенься! Остынь. Малевич тоже вначале на квадратах тренировался.
Вагон лязгнул, дёрнулся. Замигал тусклый желтоватый свет и погас, вмиг прервав нелестные мысли. И леший меня надоумил Гришке свои "опусы" показать!
Пассажирский рейс Сочи-Москва, прибыл на Курский вокзал с рассветом. В Краснодарском крае ещё ласкало теплом бабье лето, а здесь хозяйка-осень уже заявила о своих правах, заладив мелким постылым дождём.
Крымск, где прошло моё детство отрочество и юность, я любил навещать в начале сентября. Как перелётная птица я устремлялся на юг, навестить единственную родную душу, и останавливался у Вари на неделю-другую. Радовались долгожданной встрече как дети-подростки, не отпуская в первые дни друг друга ни на шаг. Делились планами на будущее, вспоминали детство, родных-знакомых...
Но как быстро летит время. Необратимо. Безвозвратно! Седеет чёрный как смоль волос, морщины у глаз становятся всё явственней, отчётливей.
Вдали от кипящего в страстях мегаполиса, я отдыхал, набирался сил. По зорьке, прихватив берестяное лукошко, забирался далеко в лесную глушь, - воздух бархатный, зеленью-корой напоенный - дыши, не насытишься.
Сестра, услыхав о моём новом увлечении, с неоконченной повестью к соседу поволокла: хоть и нелюдим Григорий Исаевич, а тридцать лет в журнале проработал. Стаж! И не где-нибудь, а в ленинградской "Звезде". Вот тут-то мой литературный почин крахом обернулся - как мальчишку по щекам отхлестал. Да и поделом! Нечего со свиным рылом, да в калашный ряд.
Тридцать часов на поезде - удовольствие не из приятных. Мне б прямиком домой, отдохнуть-выспаться перед рабочей неделей, но мрачное предчувствие гнало на Басманную.
Дозвониться до Терень Тереньтича, оказалось непосильной задачей (с какого телефона только не пробовал), и в те короткие секунды, когда связь наконец-то наладилась, я с трудом распознал сиплый измученный голос: "Плохо мне Тёма, приезжай...".
От Курского до Басманной, - километра полтора от силы. И в погожий день, я бы с удовольствием размял мышцы, но бархатный сезон в Москве нежданно-негаданно оборвался, сея по асфальту нудным осенним дождём.
Такси за считанные минуты доставило к трёхэтажному зданию, сохранившемуся ещё с тех пор, когда строили добротно и на века. Вдавив скользкую кнопку интеркома я затаил дыхание, с тревогой ожидая услышать чужой голос, - чёрт знает какие мрачные мысли только не приходили на ум, в те бесконечные секунды ожидания. Долгая пауза внезапно оборвалась и в динамике заискрило, щёлкнуло, послышался далёкий гул и... тишина.
- Терень Тереньтич, это Артём! - выкрикнул я, не в силах совладать с ненавистным безмолвием.
Настороженно лязгнул замок парадной двери, и в нетерпении дёрнув строптивый чемодан, который так и норовил зацепиться то за ступеньку то за косяк, я поспешил к лифту.
Бывшему шефу (или как его в шутку называли сотрудники "Теря в квадрате"), я был обязан своим благополучием, счастливо сложившейся судьбой. Может всему "виной" была моя безотцовщина, нищенское прозябание на скудную зарплату матери, когда вопреки жизненным передрягам я с отличием окончил школу и без особых усилий поступил в столице на химфак.
Тереньтич заменил мне отца, которого я помнил смутно: вышел из дому в сумрачный осенний рассвет, и не вернулся.
Лифт?
Испытывать судьбу я не стал, капризный доходяга то и дело пытался выкинуть очередную каверзу, зависая меж этажами с оторопелым "экипажем" на борту.
Старик поёжился, вздрогнул, и пропустив меня вперёд, запер дверь лязгнув задвижкой.
- Чаёк будешь?
Я молча кивнул, наблюдая как Тереньтич запахнул байковый халат и шаркая задниками домашних тапок, направился к свежеокрашенной двери, ведущей на кухню.
Прошло меньше месяца, когда я видел его последний раз. Изменился Тереньтич, ох как изменился! Неуверенная походка, безвольно согбенные плечи. Даже кожа лица приобрела болезненно-сероватый оттенок.
Но гостиная (!)
В отличие от хозяина, квартира цвела картиной Дориана Грея - дышала уютом, обволакивала домашним покоем. С моего последнего визита здесь появились два глубоких кресла с резными ручками, инкрустированный костью столик, и тёмно-вишнёвый шифоньер с выпуклым "под бочонок" баром. У потолка извивались щупальца бронзовой люстры, бросая призрачный свет сквозь молочные лилии плафонов.
В душе я не переставал удивляться его деловой хватке: пенсия - не гульнёшь, а паркет устлан толстым персидским ковром, антикварная мебель, гобелены в тяжёлых рамах. Внутренний голос не раз науськивал: полюбопытствуй,расспроси, но я вовремя сдерживал неблаговидные порывы души, и не задавал щепетильных вопросов.
- Оголодал? - Тереньтич поставил на столик поднос с дымящимися фаянсовыми чашками.
- Не-а, - я замотал головой, - в поезде успел перехватить.
- Ну что ж, - Тереньтич в предвкушении потёр ладоням, - самое время сладким побаловаться. Хоть на праздник душу отведу.
Его день рождение, как и мой, приходился на конец марта. Православные праздники, можно было с уверенностью отбросить, он их не соблюдал и к религии не питал должного почтения и понимания.
- Праздник? - переспросил я, когда он вернулся с круглым медовиком на посеребрённом блюде.
- День равноденствия, - старик спрятал улыбку в густые чапаевские усы.
- У некоторых народностей, празднуется наравне с Рождеством и Пасхой - пикники-гулянья, навещают знакомых-родных, гостинцы несут.
Он закашлялся, и дрожащими пальцами полез в карман халата. Вытащив помятый блистер, Терентьич выдавил красно-белую пилюлю и сунул под седину усов, прихлёбывая из фаянсовой чашки:
- Почек мне мало, а тут ещё и сердечко барахлит, - он вздрогнул, поёжился, и застегнул халат на верхнюю пуговицу, хотя в квартире было далеко не холодно. - На прошлой неделе из больницы выписали под домашний надзор, но где там. День в кровати провалялся, а потом, - он безвольно махнул рукой, - не вовремя Тёма, ох как не вовремя. Пытался к тебе дозвониться, но...
- Мобильник ни черта не ловит, - поспешил перебить я.
- Лады оправдываться, это с моим сотовым чудеса, да и только. А тут ещё и домашний пришлось отключить, - он запнулся невесело усмехнувшись.
- После реанимации, когда с того света последним эшелоном вернули, я нотариуса пригласил: ясность во всём нужна, если что приключится. Без завещания иди-знай, у кого в голове планы зреют на мою квартиру лапу наложить.
Поперхнувшись, я пролил чай на джинсы, и выдернув из керамического футляра несколько салфеток наложил на разрастающееся пятно.
- От тебя секретов нет, - по-своему истолковал он мою неловкость. Ты да племянница, кроме вас не единой души на белом свете.
- Терень Тереньтич, да мне...
- Нет Тёма, о тебе в завещании - ни слова, - морщинки у глаз стали глубже, брызнули весёлыми лучиками. - У меня для тебя особый подарок припасён: "презент равноденствия".
Он засмеялся собственному каламбуру и повертев чашку заглянул внутрь, будто прикидывая: добавить чаю, или на пока хватит.
- Когда вышел на пенсию, - Тереньтич наморщил лоб, пытаясь собрать воедино разрозненные мысли, - первые дни изнывал от бездействия. Пытался мастерить корабли, макеты самолётов, но быстро забросил. Надоело! Уже подумывал назад, в лабораторию вернуться, даже почву у декана прощупывал, а пока разбирали мою просьбу, с утра до ночи на интернете сидел, - времени-то не меряно.
Как-то попалась мне на глаза интересная статейка: "Технический анализ фондовых рынков". База математика-статистика, немного о психологии вкладчиков, а о связи с глобальной экономикой,- самый мизер, ноль! "Рынками двигает психология." - озадачил автор в первой строчке предисловия.
Бобылём, сам знаешь, с третий десяток. Жил скромно, всё на чёрный день откладывал, чтоб на пенсии лиха не знать, вот только деньгами толком распоряжаться не умел: под процент в Сбербанке держал. А там много ли набежит? Инфляция, нет-нет: лакомый кусочек и оттяпает. Начал я литературу про тот самый анализ подыскивать. С азов начинал: графики чертил, сравнивал, статистику выверял. И лишь через полгода, когда готовые модели на бирже "обкатал", рискнул попробовать. Успеха здесь абсолютного нет: шестьдесят процентов не более, да и ухо надо держать востро: рынок-то кипит, пенится, ещё те фортели выкидывает.
Открыл я небольшой валютный счёт, тысяч на десять, и начал за американскими индексами и акциями следить. Нью-Йоркская биржа, это тебе не российская тишь-гладь, там обороты аховые.
Взял я на заметку несколько бумаг, те которые анализу поддаются, и засел за компьютер. Вкладывать деньги пока не решался: всё высматривал, как бы повыигрышней модель подобрать.
- Ещё чайку, - оторвался он от своего рассказа.
- Если не затруднит, кофе.
- Чёрного не держу, а растворимый, где-то там, - он безвольно махнул рукой, - в кухонный шкаф сунул. Сам знаешь, я на кофе не охотник.
Он крякнул, приподнимаясь с кресла, и пригладив венчик седых кудряшек вокруг залысины, ушёл на кухню.
Когда Тереньтич вернулся с дымящимися чашками, он поёрзал в кресле, устраиваясь поудобней, и задумчиво уставился на портьеру за моей спиной, пытаясь восстановить ход событий
- Так вот, - он отхлебнул из чашки, дёрнув острым небритым кадыком, - попалась мне на глаза бумага, с которой сущая аномалия приключилась.
Четыре первых ордера, в колонке предложений, вдруг закончились на одиннадцать. Секунда-две цифры исчезли, но после этого акция резко пошла вниз, хотя основные биржевые индексы почти не сдвинулись с места.
В ордерах на спрос-предложение - неизменно фигурируют круглые цифры (исчисления в тысячах), и вдруг первые четыре пакета одинаковым окончанием "бравируют". Фантасмагория да и только! Случались отклонения, не без этого; проскальзывали там-сям некруглые суммы, но четыре ордера один за другим с одинаковым окончанием? Какая здесь к бесу статистика - это что у киоска раз за разом выигрышную лотерею вытягивать!
В тот вечер я не сводил глаз с загадочной акции, сосредоточив внимание на ордерах "спрос-предложение". Делать скоропостижные выводы я поостерегся, но чуял нутром, - с бумагой явно не чисто.
Сидеть часами, вперив глаза в монитор - задача не из лёгких. Несколько раз мне приходилось отлучаться (физиология своё требует), но за это короткое время ничего существенного не произошло, график цен оставался стабильным. До закрытия торгов - с четверть часа и... вот оно! В колонке на спрос, четыре первых ордера окончились на тринадцать, - у меня в груди защемило, как у егеря в засаде. Акция рванула наверх и поднявшись на два с лишним процента замерла на этой отметке до закрытия операций.
Последующие дни я не сводил глаз с "чудо-бумаги". Интуиция меня не подвела: конечные цифры в первых четырёх ордерах играли с акцией по своему усмотрению. А через неделю, когда все основные индексы полетели вниз, цена акции как с цепи сорвалась - всё выше и выше, - сущая фантасмагория!
Рассуди сам: показатель экономических индикаторов - ничего утешительного, безработица - как на дрожжах, основные индексы - в тартарары, а бумага как резвая лань всё лезет выше и выше.
- При сегодняшнем спаде? - не преминул усомниться я.
- Спад-застой! - желчно перебил Терентьич. - Для кого кризис, а для кого мать родная. Это Клондайк Тёма, сущее Эльдорадо. Раскиданы по миру брокеры, или инвестиционные фонды, и водят акцию по заранее оговоренному фарватеру. Кинут вниз - мелюзгу в пот бросает, продавать бежит. Подберут "на дне" ходовые акции брокеры-кооператоры, а затем на повышение играют.
- Чего же им телефоном не пользоваться, а по ордерам свои действия согласовывать?
- Не знаю, - вздохнул Терентьич, - не вникал.
Выцветшие навыкате глаза глядели, отчуждено, не мигая, уставившись в невидимую точку где-то там, за моей спиной.
- Впрочем, - очнулся он, поправив очки в роговой оправе, - пользоваться телефоном не безопасно: подключаться, запишут. Это ведь чистой воды спекуляция, и вне сомнений карается законом. Стационарная связь безусловно существует, а колонки ордеров, так..., запасной вариант: смотришь и весь расклад перед глазами - наглядно и надёжно. Появились цифры на две-три секунды,исчезли, - начинай действовать!
Терентич допил чай и отрезал край медовика. Пожевав, он подобрал крошку со стола и раскатав её меж пальцами задумчиво отправил в рот.
- Таких-вот, чудо-бумаг, я обнаружил с десяток. Каждую неделю шифр менялся, но ровно через месяц, повторялся вновь.
Азартом, сам знаешь, - не страдаю. И деньги в жизни, может и не самое главное, но что здесь лукавить: к моей пенсии такой доход, уж никак не в тягость.
В его глазах блеснули хитроватые огоньки, и нельзя было понять: играют ли на линзах очков блики светильников-лилий, или приятные воспоминания подняли старику настроение.
- Вот такое-вот золотое дно Тёма. Беспроигрышная лотерея!
Несколько недель я сидел до полуночи: адреналин в жилах играет - какой уж там сон. Всю ночь с боку на бок ворочался, вспоминал-подсчитывал и засыпал лишь к утру. Вставал разбитый, еле душа в теле, но под вечер вновь за компьютер, словно бес попутал.
Через месяц наведался в банк, чтобы барыш со счёта снять. Сотрудник за кассой, мельком глянул на экран, отбил дробь по клавиатуре, и без проволочек выдал востребованную сумму. Протянув формуляр на подпись, он подобострастно улыбнулся, и кивнул на дверь кабинета зав отделением:
- Вас просят зайти.
Просьба несколько насторожила меня, хотя и не раз вызывали к тому или иному эксперту, убеждая вложить деньги в многообещающую банковскую программу, или купить облигации займа нефтяных компаний.
- Господин Киселёв? - удостоверился молодой человек с пышной кучерявой шевелюрой над покатым лбом.
- Да.
- Проходите, - он указал на мягкое кресло возле широкого стола красного дерева.
В кабинет впорхнула секретарша, благоухая сладковатым запахом парфюма:
- Отчёты на подпись Вадим Анатольевич, - прощебетала она, положив на стол бежевый кляссер. - Векселя от нотариуса ещё не прибыли, а заключительное уведомление...
- Позже Машенька, - тоном не терпящим возражений, перебил он. Кофейку нам с Терентием Тереньтичем.
Его маслянисто-томный взор задержался на Машенькиной пышной груди.
- По мне уж лучше чай, - подсказал я.
- Значит так, - губы зав отделения сверкнули профессиональной улыбкой, обнажая сахарный ряд зубов, - цейлонского господину Киселёву, а мне двойной экспрессо.
Когда закрылась дверь за точёной талией секретарши, зав отдела снял очки и протёр стёкла близоруко щурясь. Сейчас он напоминал рассеянного директора районной школы, который беспомощно щурясь, пытается отыскать нашкодившего ученика. Но после короткой процедуры очки вновь заняли положенное место и его лицо мигом изменилось, приняв задумчиво-деловой вид.
- У вас прекрасные показатели в биржевой игре, - пустил он пробный шар.
Этих расспросов я боялся пуще всего. Сердце заныло в дурном предчувствии.
- Знаете-ли, технический анализ, - нагоняя туман начал я, - построил несколько моделей, и...
- Полноте, - перебил он вкрадчивым голосом, - технический анализ предполагает успех процентов на шестьдесят-семьдесят, а у вас ни одного сбоя, и выигрыш около пяти тысяч долларов за текущий месяц.
Он выдержал глубокомысленную паузу, пытаясь подтолкнуть меня к доверительному разговору, но я упрямо молчал.
- Простите, - он улыбнулся и лениво глянул на экран компьютера, - у меня скверная привычка за чужими секретами в душу лезть, но-о...
Зав отделом потёр виски, прикидывая с какой стороны копнуть:
- Не скрою, я пытался проанализировать ваши ходы и-и увы, - он развёл руками, блеснув массивным золотым перстнем, - ничего путного. Впрочем, это и не удивительно: у каждого свой подход, свои навыки, - он задумчиво побарабанил по столу. - Как бы вы..., - он запнулся, подбирая слова, - отнеслись к предложению: работать у нас?
Дверь стукнула и появилась секретарша с подносом. Она водрузила его посреди стола и не смея мешать деловой беседе тут же ретировалась, вызывающе покачивая тугими бёдрами.
- В моём-то возрасте, - поспешил возразить я, - мне всё больше по-стариковски, к теплу, на завалинке.
Мой вежливый отпор его нисколько не смутил.
- Ясненько. Может вам по душе работа внештатного эксперта? Составляйте для нас э-э... ваши модели частным образом.
Он пригубил из чашечки с серебряным вензелем и облизнул губу, будто сластёна-кот, подобравшийся вплотную к банке со сметаной.
- Извините, но вы заблуждаетесь. Мои познания в инвестициях и биржевой игре, весьма скудны, - промямлил я. - Попробовать конечно можно, но годы видите ли уже не те, чтоб работать с должной отдачей.
- Кое в чём вам действительно повезло. Новичкам, знаете ли, иногда перепадает от её величества фортуны. Но система - есть. Безусловно!
Одним глотком он допил кофе.
Зав провёл ладонью по безукоризненной причёске и понизил голос:
- Дружеский вам совет на будущее: остерегайтесь людей, которые могут не постоять ни перед чем, лишь бы...
Он промямлил что-то невразумительное и оборвав фразу, забарабанил по столу ухоженными ногтями.
- Моё предложение остаётся в силе, - его голос стал ровнее и чётче. - Надумаете - заходите, всегда буду готов обсудить с вами договор о нашем сотрудничестве.
Домой я вернулся не чувствуя под собой ног и свалившись на кровать, как был, в одежде, проворочался до утра. В голову лезли мысли мрачнее мрачного, после невразумительного совета зав отделением.
Погодя неделю, я перевёл счёт в Банк Москвы.
Возобновив игру, я стал намного осторожней: путал следы как лис, за которым увязалась неутомимая свора гончих, и после крупного выигрыша не забывал проигрывать по мелочам, - так, чтоб на душе было спокойней. Но горизонт сравнительного благополучия заволокло грозовой тучей: мои финансовые успехи вновь привлекли всевидящее око дирекции - нюх у наших банкиров не хуже ищеек.
Тереньтич закашлялся, вытирая подбородок лацканом халата и пожевав губами, продолжил:
- Как только потекли доллары на счёт, назойливые предложения не заставили себя долго ждать: приглашение к сотрудничеству, с весьма солидной ставкой эксперта в аналитическом отделе, а при отказе, - недоумённые, и даже открыто недружелюбные взгляды.
- Вот он!
Тереньтич вытащил из кармана домашнего халата помятый листок из школьной тетради. Округлый бисерный почерк, который тут же напомнил записи-отчёты в пухлых лабораторных скоросшивателях. Столбики цифр под жирными заголовками: "число-неделя, спрос-предложение".
- В этих строчках Тёма, - вся биржевая эквилибристика, вся "периодика" за последние два месяца.
Я рассматривал аккуратные столбики цифр, пытаясь уяснить закон последовательности, но так ничего и не уразумел.
- Сам чёрт ногу сломает! - пробурчал я, возвращая листок.
- А ты мозгами пораскинь, - Тереньтич насмешливо хмыкнул. - Помнишь расклад карт "Наука умеет много гитик"? То-то! К любой загадке отдельный подход нужен, чтоб единственный золотой ключик к ребусу отыскать. Бери, - он сунул мне под ладонь, плод долгих бессонных ночей, - для тебя писал.
- Если с умом за дело возьмёшься, то..., - не окончив фразы, он облегчённо вздохнул, будто наконец сбросил с плеч бремя забот, воплотив в жизнь заветную мечту.
- Где мы остановились?
Тереньтич наморщил лоб и вскинул глаза к потолку, будто бронзовые завитушки диковинной люстры могли подсказать продолжение его финансовой одиссеи.
- Ах-да, "Банк Москвы"!.. Ко всем прочим "прелестям" пришлось и домашний телефон отключить: что ни день - звонки. Предложения о сотрудничестве, о совместной работе; звонили совсем незнакомые субъекты из бог знает каких инвестиционных фондов. Чего только не обещали: от ведущего эксперта в отделе статистики, и-и... до копей царя Соломона!
Я уже всерьёз подумывал адрес сменить. Подыскал маклерскую контору, заверил контракт, но плутовка-судьба милостью одарила.
Проведав дальнего родственника, я застал его за упаковкой багажа. После микроинфаркта, тот решил перебраться поближе к дочери, в Ярославль. А чтоб уладить свои финансовые дела, подыскивал человека, который мог бы до поры до времени переводить его пенсию, пока не обустроится на новом месте. Доверенность на банковский счёт, Фёдор подписал с радостью, без проволочек; до сих пор его делами заправляю: пенсию перевожу, а по праздникам подарками балую.
"Хрущёвка" где он проживал, опустела: дом-развалюха - на ладан дышит, фасад хлипкий, весь в трещинах, из-под бетона ржавой арматурой на белый свет пялится. Вот так-то мне и помог случай, банковский счёт клиента-невидимки заполучить. По адресу никто не проживает. Дом на снос. Телефон отключен. Не человек, а фантом!
Я заёрзал в кресле. От чрезмерного пребывания в одной позе у меня затекла нога.
Тереньтич замолк и участливо глянул поверх массивной роговой оправы:
- Устал от душещипательных излияний старика?
- А как же вы? - попробовал я разрядить обстановку, покосившись на "лист-презент" в клеточку.
Тереньтич недоумённо хмыкнул, морщины на лбу стали явственней, сошлись гармошкой; он глянул на меня, затем на листок из ученической тетради:
- Вся эта финансовая трехомурдия у меня вот где сидит, - старик постучал костяшками пальцев по морщинистому лбу, - клещами тяни, не вытянешь!
Деньги, не цель Тёма - он печально улыбнулся,- это я лишь в больнице понял, осознал. Вот если б годков двадцать скинуть, то..., - Тереньтич пригладил непослушные завитушки вокруг облысевшего темени.
- Игра краплёными картами, кураж, где результат известен заведомо. Суетишься изо дня в день, мечешься из угла в угол, а жизнь стороной, и-и..., - он сжал ладони в кулак, поглядывая на взбухшие вены у запястья и обмяк:
- Надеюсь, мой подарок будет тебе..., - лиловые губы старика дрогнули, он всхлипнул как юнец, который ещё не набрался житейского опыта, наставляющего утаивать свои сокровенные чувства.
Прикусив губу, я с трудом сдержал улыбку: не доводилось мне замечать у бывшего шефа столь сердцещипательных эмоций, но бисер пота, проступивший на восковом лбу, заставил меня привстать в кресле.
- Терень Тереньтич..!?
Широко раскрытые глаза, за толстыми линзами, наполнились неимоверным страхом, болью. Побелевшие пальцы мяли в кулаке нагрудный карман пижамы, испытывая его на прочность.
- Таблетки Тёма... В кухне, - нарушил тишину невнятный шелест старческих губ.
Воды в стакане оставалось лишь на треть, когда я вернулся в гостиную -большая часть выплеснулось на косяк двери, когда впопыхах зацепился ногой за подогнутый край половика.
Старик с трудом проглотил таблетку и запил водой, дёргая седым небритым кадыком. Голова мотнулась из стороны в сторону и безвольно откинулась на жаккард подголовника.
Немеющими пальцами я пытался набрать номер неотложной помощи, но будто дьявольская сила давила на девятку вместо ноля, а вместо тройки, на табло появлялись то двойка, то шестёрка.
- Скорая здесь человек... быстрей!
Мой ли голос? Чужой? Сдавленный лающий, как у человека страдающего отдышкой или злокачественной опухолью горла.
- Адрес, - как сквозь завесу тумана, донёсся девичий голос, - вас плохо слышно.
Без особого успеха я пытался уразуметь просьбу оператора, но всё без толку.
Я оглох! Я с трудом улавливал обрывки слов. Голос девушки превратился в нечленораздельное мычание, в безалаберный набор звуков.
- Помогите же, чёрт побери!
- Дом, повторите номер дома, - невнятно бубнил голос, в тщетных усилиях отыскать лазейку к мечущемуся в безумии разуму.
На другом конце линии слышался отдалённый шум, щёлканье тумблера.
- Дежурная машина рядом, - вернул меня к действительности картавый голосок, - будет у Курского с минуты на минуту. Уложите пострадавшего на спину и отыщите горчичники...
- Какие к чёрту горчичники!?
В трубке раздались короткие гудки отбоя. Отыгрываясь на мобильнике, я с остервенением саданул его о стол.
Пульс Тереньтича слабел, еле прощупывался; капли пота катились по морщинистому лбу, по шее, сбегая на потемневший воротник пижамы.
- Не уходи Терентий, - я с трудом признал свой голос. Будто стянули на горле удавку, умело приладив тугой узел на кадыке.
- Родной, я люблю тебя, не уходи!
Веки за толстыми линзами, окаймлённые старомодной оправой, не дрогнули, не отозвались. Дремлет Тереньтич? Утомился от длинного повествования? Не беда. Вот-вот очнётся, откроет глаза и-и..., если бы только не иссохшие пальцы, желтоватыми ногтями скребущие о дубовый подлокотник.
Волна ярости выплеснулась наружу, взорвалась желчью бессилия. Я был готов растерзать девчонку-оператора, попадись она мне под руку. Меня так и подмывало высадить зеркало из трёхстворчатого трюмо, где отражалась моя прибитая бессилием физиономия.
Старик приподнял веки и прерывисто вздохнул. Выцветшие васильки глаз уставились невидящим взглядом на щель между портьерами, где кралось сквозь оконную раму тусклое серое утро.
Вода. Ополоснуть лицо!
Я кинулся на кухню, и отвинтив кран захлопал дверцами шкафчиков, норовя отыскать проклятый графин. Чёрт побери, он должен быть где-то здесь, рядом. В углу, на верхней полке, блеснул ребристый бок "пропажи". Ухватив графин за узкое горлышко я подставил его к хлещущей из крана струе, но тут же спохватился:
"Сегодня двадцать второе сентября, канун поминания святителей Петра и Павла", - гласил бурый шрифт на пожелтевшем листке: "с этой даты начинается отсчёт осеннего равноденствия, которое символизирует..."
Путались мысли, ворочались в липкой паутине зловещих предчувствий. Я был не в состоянии оторвать ноги от пола, - чугунными сваями вросшие в надраенный до глянца паркет.
Поминанье день утрат? - насмехались неутомимые ходики.
День утрат! День утрат! - отсчитывал секунды пунктуальный маятник, слепя глаза стылой медью
Хлопнула форточка. Порыв сквозняка тронул листок из школьной тетради, впитавший в себя ребус биржевых спекуляций; шаловливый ветерок, играя жертвой, погнал лист по столешнице, на кромку, где застыв на мгновение, "презент" Тереньтича с неохотой скользнул на ворс ковра.
Воронья стая навязчивых видений сомкнулась свинцовой тучей, сметая прочь последние проблески разума, - я уже ощущал приторный запах елея, а изощрённый слух улавливал скупые речи сотрудников, провожающих тело усопшего в последний путь.
Равноденствие - день даров! - не переставал артачиться дешёвенький календарь, перебирая на сквозняке пожелтевшими листками.
День утрат! День утрат! - бесновались ненавистные ходики.
Листок из школьной тетради сиротливо притулился к ножке гостиного стола, и подрагивая на сквозняке уныло внимал никчемной перебранке.
Старик дёрнулся, прерывисто вздохнул и попытался повернуть ко мне кудлатую, в седых завитушках, голову. Старомодные очки, съехав с переносицы, щёлкнули о резной подлокотник и зарылись в бордовый ворс ковра.
- Воды Тёма, - надтреснутый голос звучал глухо, беспомощно.
За окном нарастал комариный писк: слабый, еле уловимый. Он становился всё отчётливее, всё явственней и превратившись в беснующийся вой сирены внезапно стих; затаился. Время замерло, остановилось, как это бывает перед шквалом надвигающейся грозы - не разобрать сонливый шелест выцветшего календаря, смолкли, сгинули прочь ненавистные ходики.
Глухим колокольным перезвоном запричитал в передней динамик интеркома.