Эту историю я услышал от одного из участников далёких событий. Приукрасил ли он, или всё было именно так (?) - за истину не ручаюсь.
Не имею понятия, в каком ещё городе общепит столь 'витиеватой' вывеской додумались наградить, но в конце шестидесятых, когда бренд Успенского набирал обороты, воспользоваться живописным названием было весьма своевременным решением.
Наша чебуречная пользовалась весьма сомнительной репутацией из-за постоянных разборок у входа на "пятачке", за что и получила неприхотливую, но стойкую кличку: Гадючник.
Полуподвальное помещение, в котором дым стоял коромыслом вкупе с устойчивым запахом алкоголя и умопомрачительным благоуханием свежих чебуреков, особого комфорта посетителям не сулило, - ах народ валил сюда толпой..., уж больно продукт отвечал вкусовым навыкам и кулинарным предпочтениям неприхотливой публики.
Не знаю, кто из администрации решил широкой поступью ринуться в ногу со временем, но невзрачную вывеску 'Чебуречная' вскоре сменило авангардно-красочное: 'Чебурашка'.
Алкоголь в этом заведении был строго воспрещён, хоть эти запреты ни на кого толком и не действовали. Народ нёс 'что бог послал': в карманах, в сумках, или завёрнутое наспех в газету 'Советский спорт'. В самом заведении, можно было купить лишь безалкогольное: 'Лимонад' или 'Грушевый напиток', которому в народе дали прозвище 'грошовый'.
Неспроста!
Пол-литровая бутылка стоила двадцать копеек, а пустая тара - двенадцать, так что арифметика как не ряди - налицо!
Хоть в чебуречной тусовался контингент 'умерено потребляющий', но следует заметить, что и лёгкие напитки пользовались у гурманов восточной кухни неизменным успехом. Вместе с 'Лимонной' полагались и гранёные стаканы, так что и тара есть (не с горла же пить), и стакан с 'беленькой' можно подкрасить (лимон или груша), чтоб остальным страждущим и жаждущим в глазах не рябило.
Провисела эта 'Чебурашка' месяца эдак с два, встречая по вечерам фланирующих обывателей сиянием красно-зелёной феерии. Вот только кому-то из снующей братии шальная мысль аки мочой в голову стукнула:
Заглавную букву спёрли.
Не иначе, как имя осквернителя народного благосостояния с буквы 'Ч' начиналось, иной причины попросту не нахожу. Звали его Чингиз, или там Чарльз, а может и возвышенно-благородное - Чезаре (?)..
Заведующий общепитовской точкой до истинной причины исчезновения злосчастной буквы доискиваться не стал, а сообщил в надлежащую инстанцию. И чтобы люди врассыпную не шарахались, а детям глаза ладонью не прикрывали, завернули ' ...бурашку' серой обёрточной бумагой.
Напрасно.
Сигнал о вопиющем безобразии всё же просочился до кого надо, и в начале недели (спозаранку) к полуподвальному помещению подкатил невзрачный бурый Уазик.
Здесь с вашего позволения следует сделать короткий антракт.
Не ведаю как у вас этот карающий орган расхитителей социалистического достояния величали, а в нашем городе коротко и однозначно:
Тройка!
Не-ет, никого к стенке не ставили и задним числом на рудники-лесоповал не упекали. Но иметь дело с УБХСС?..
На дверях вмиг появилась табличка 'Переучёт', а у заведующего чебуречной прибавилась ещё одна седая прядь в поредевшей шевелюре. Он состряпал недоуменную харю (работник сферы питания обязан владеть навыками среднестатистического актёра):
-- Ещё и трёх месяцев не прошло, как вы у нас гостевали.
-- Ну что вы Борис Самойлович. Кабы не ваше головотяпство, -- главный из 'тройки' (тот, что центровой) ткнул пальцем в потолок, то ли намекая на злосчастную вывеску, то ли призывая бога в свидетели. -- По графику должны были навестить лишь на следующий год, а это мы так..., по совместительству.
-- Но перекрыл ведь! -- попытался выскользнуть из карающих объятий блюстителей социалистической собственности обескураженный работник общепита.
-- М-да уж! -- без лишних пререканий оборвал центровой, -- у окулиста давненько бывали?.. Вы вечерком на ваше попущение гляньте. Зелёным ореолом сквозь упаковку сияет... лярва!.
-- Дык не вопрос, мы это быстренько, -- заведующий ухватился за телефонную трубку, -- с электриком переговорю и...
-- Полноте Борис Самойлович. Неси-ка свои ордера-формуляры, процедура вам известная..., не впервой.
Непринуждённый диалог нарушил сиплый бас рядового пайщика вышеупомянутой 'тройки':
-- Да ну его к лешему Степаныч! трубы горят. А здесь что?.. Сам знаешь, тишь да гладь как лебединое озеро.
-- Попридержи свои трубы Пацюк! -- рыкнул глав-экзекутор на строптивую паству, -- ещё одно слово и в районный Мухобойск упеку рядовым инспектором.
Но тут же сменив гнев на милость, он елейным голосом не преминул поддеть заведующего общепитовской точки:
-- И всё у Борис Самойлыча в порядке, и комар носа не подточит. Да с таким счастием вам бы прямиком в министры пищевой промышленности.
У старшего инспектора 'тройки' поймать за руку скользкого заведующего чебуречной было заветной мечтой, апогеем профессиональной сноровки! Тот, кто не сел на скамью подсудимых в ведомой ему епархии, совал в натружено-беспощадную лапу инспектора вполне обоснованную ситуацией мзду. А здесь?..
Все реестры-ордера, накладные-формуляры, сходились тютелька в тютельку, хоть докторскую диссертацию пиши, а заведующему чебуречной - героя социалистического труда.
Борис Самойлович не был передовиком производства, а тем паче ярым защитником социалистического благосостояния.
Он воровал рефрижераторами.
Мясо получал тоннами через колхозы-совхозы от 'чёрных' забойщиков коров-бурёнок. Муку скупал у местных специалистов по утряске и усушке. Ну а чтобы провернуть столь громадное количество неучтенного сырья, в подвалах безобидного заведения обосновал подпольный цех полуфабрикатов. Вход в святая-святых прикрывала тяжёлая стальная дверь, на которой пурпурной краской был намалёван череп, а под ним пояснение для заведомо убогих:
' Высокое напряжение! Опасно для жизни!'.
Даже электричество для своего автоматизированного производства, которое Борис Самойлович заказал в далёком Самарканде, лилось минуя счётчики с ближайшего уличного фонаря.
Внезапная проверка (как и предполагалось) ничего существенного не выявила, но страж управления по защите социалистической собственности решил лишний раз пройтись по складу сырья. Из своего опыта он чуял, что это заведомая пустышка, но не на этот раз... около бутылей с подсолнечным маслом и мешков с мукой 'блюститель' наткнулся на тройку весьма объёмистых коробок.
-- А это у нас что!? -- ткнул инспектор тупорылым сапогом в ближайшую тару.
Борис Самойлович был явно обескуражен:
-- Да так... ничего серьёзного... игрушки.
-- Вскрываем! -- косо глянул на своих подчинённых гроза расхитителей социалистического достояния, -- и-и... пригласите там каких-то понятых с улицы.
Не ведаю, что хотел обнаружить в злосчастных коробках ведущий инспектор местного УБХСС, но упаковки и в самом деле были набиты 'под завязку' тряпичными чебурашками.
-- Де-етям берегу, -- проблеял Борис Самойлович, -- на пра-аздники, -- попытался увернуться он от 'карающего меча' местных опричников.
-- Детишкам?.. Вашим? -- ехидно удостоверился центровой, - да здесь на весь Первомайский район хватит, ...с гаком!
Зав чебуречной проклинал себя за сиюминутное легкомыслие, когда решился взять оптом дефицитный ширпотреб, чтобы провернуть небольшой гешефт в неведомой доселе отрасли.
-- Тык-с. В особо крупных размерах! -- оторвал его от невесёлых дум ехидный баритон глав-экзекутора, -- суши сухари Самойлыч м-м... лет этак на десять.
Инспектор явно преувеличивал.
Борис Самойлович получил твёрдый трояк в 'щадящем' режиме и это не без помощи пронырливого адвоката со связями.
А после заседания суда и объявления приговора, в доме 'временно покинувшего' собралась немногочисленная родня, сдабривая 'Столичной' форшмак из селёдки.
-- Сонечка, ты трюмо скатертью перекрой, а через три года на масленицу, сымешь, -- неудачно пошутил Моня-шурин, прибывший из далёкого Свердловска. Но тут же умолк под осуждающими взглядами притихшей родни.
'Поминки' уже были в самом разгаре, когда дока-свояк поднялся со стула на нетвёрдые ноги:
-- Эх Борька-Борька, -- почесал он давно потерявшую седые пряди бритую голову. -- В гору прёшь, лошадей не меняй! -- заплетающимся языком изрёк опытный наставник избитую истину.-- Печатал бы ты свои чебуреки, так нет!.. на 'Детский мир' шлемазл нацелился.
***
Три года пролетели незаметно.
Застой Леонида Ильича заметно буксовал на месте. Передовое человечество по-прежнему клеймило позором империалистическую плутократию и сионистов.
...А Борис Самойлович щурясь на хмурое мартовское утро, вышел за синие ворота триста девяносто дробь один.
Старомодный пиджак складками висел на когда-то упруго-дородном теле, походка стала шаркающей и неуверенной. Но в подёрнутых слезой карих глазах застыло неумолимое желание... сталь!.. во чтобы-то ни стало наверстать упущенное.