Услышав три выстрела, прогремевшие в тишине, он даже не вздрогнул. Он обернулся и посмотрел на тело, которое еще недавно причиняло ему столько мук своей неуемной бабьей деятельностью. Белое ладное, оно распласталось на асфальте, даже после смерти умудряясь выглядеть соблазнительно. "Вот и все, сука... - прошептал Голубинин, - кончилось твое время".
Он приблизился к трупу и неловкими руками одернул подол халата, прикрывая ляжки, бесстыже развалившиеся в стороны. Стало немного лучше. Хотя, на критический взгляд Голубинина, в трупе все еще было много вульгарного. Например, рот. Он был приоткрыт и слишком ярко накрашен. В зыбком утреннем свете помада казалась почти черной. Точно такие же рты Голубинин видел у проституток, выстраившихся в сумерках на остановке возле его дома. Когда он проходил мимо, рты раскрывались и в черных прорезях мелькали белые зубы и ленивые языки. Волнующее любопытство, наполнявшее горячей тяжестью пах, и отвращение смешивались в Голубинине и выплескивались в унитаз сразу по приходе домой. Несовместимые чувства всегда вызывали у него рвоту.
Вот и сейчас, при виде разверстого рта Анны Павловны, вместе с возбуждением он ощутил знакомые позывы. Надругаться над мертвым телом ему не позволяла честь воина, но желание было как никогда сильно. Надсадно сглатывая, Голубинин попытался прикрыть источник противоречий. Безуспешно. Похотливо распахнутая щель упорно не желала смыкаться. Голубинин схватил губы за края и потянул навстречу друг другу. Неохотно сойдясь, они расползлись снова, сразу, как только он отпустил их. Теперь мертвая женщина походила на клоуна. Помада, размазанная Голубининым, кровавой маской покрыла нижнюю часть лица, создав жуткий контраст с мертвенно бледной - верхней. Деформированный насильственными действиями рот раскрылся еще больше и перекосился, издевательски задрав правый уголок вверх. Врачиха и после смерти продолжала глумиться над ним!
Помутнев глазами от ярости, Голубинин развел ладони и изо всех сил шлепнул ими по женской голове - по темени и подбородку. Челюсти клацнули и тут же развалились опять. Голубинин шлепнул еще раз. И еще. И еще. И так - до тех пор, пока от этого занятия его не оторвал писклявый голосок Вани Ленина.
"Вегефка нужна, вегефка!" - Ваня подбежал к трупу, отпихнув со своего пути идиота Гарика. Гарик на секунду нахмурился, угрожающе махнул в сторону Вани пистолетом, но потом его лицо снова расплылось в миролюбивой идиотической улыбке.
" Или шнугок!" - Ваня суетливо затряс Голубинина за плечо, - мегтвякам челюсть подвязывают, чтоб не отваливалась. Эх, был бы у меня шнугок, я бы тебе обязательно дал! Так ведь эти сволочи ничего тгудящимся не оставили! - Ваня посмотрел на свои больничные тапки и сплюнул.
Плевок угодил на один из войлочных носков. Ваня не обратил на это никакого внимания. Присев на корточки перед Голубининым, он впился в его лицо пылающим взором и страстно заговорил (впрочем, он и не умел иначе):
- Бгось ее, бгось! До мегтвых ли нам сейчас, товагищ? Нам надо думать о живых! Пошли в когпус, там главный в кабинете забаггикадиговался, гад! Выкугить его оттуда надо. Поможешь?
Голубинин встал. Прикончить главного своими руками - было для него делом чести. Он подошел к Гарику, самозобвенно пускающему слюни посреди больничного двора, и медленно выговаривая слова, попросил:
- Дай мне пистолет.
Гарик был смирным и очень послушным идиотом. Он всегда делал то, что ему говорили, только говорить нужно было медленно. Иначе тугой ум, доставшийся Гарику при рождении, отказывался обрабатывать информацию. Голубинин протянул раскрытую ладонь. Идиот покорно вложил в нее оружие. С тем же смирением десятью минутами раньше он расстрелял женщину в белом халате - у самого Голубинина не поднялась на это рука.
Бросив на мертвую возлюбленную взгляд, полный печальной укоризны, Голубинин поспешил за Ваней Лениным в больничный корпус.
На крыльце им повстречался Митяй - двухметровый детина с взглядом ребенка. Митяй обиженно дул щеки, на глазах его, как всегда, были слезы. В руке он сжимал ножку стула, с ножки капало что-то красное.
"Я ему говорю - ну сегодня-то ты покажешь мне мультики, - обиженно гундел Митяев, глядя себе под ноги и ни к кому конкретно не обращаясь, - а он со стулом на меня полез, а я ему говорю - ну мультики-то, ты ж обещал, а он стулом..."
Едва не поскользнувшись на вязкой лужице, что успела накапать с деревяшки, Голубинин проскочил мимо бормочущего верзилы и таки сверзился на пол. Причиной падения стал труп санитара Коли, неприметно лежавший у самого порожка. Коридорная темнота скрадывала его синий халат, делая практически невидимым.
Постанывая и потирая ушибленные части, Голубинин присел рядом с мертвецом. Большая часть некогда красивого черепа Коли была вмята внутрь. Метрах в двух далее по коридору Ваня-Ленин доламывал раскуроченный стул, отсутствующая ножка которого, по всей видимости, и послужила причиной смерти бедняги.
" Молодец Митяйка, пгавильно согиентиговался! Этих вгагов пголетагиата - их же огужием мочить надо! - пыхтел Ваня Ленин, безуспешно пытаясь выломать у стула еще одну конечность, - Я вот тоже воогужусь, вдгуг попадется какая сволочь белохалатная! Так я ее... Ответит гнида за все мегзости, со мной сотвогенные!"
Забрав стул, Голубинин выломал ножку и протянул ее другу. Ваня Ленин схватил ее обеими руками и пылко прижал к груди.
- Спасибо, товагищ! Пагтия и я, Ленин, этого не забудем!
Зарумянившись от приятных слов, Голубинин смущенно склонил голову и быстро пошел по коридору в направлении лестницы. Кабинет главврача находился на втором этаже. Пистолет оттягивал карман пижамы Голубинина и приятной тяжестью шлепал его по правому бедру. Мелкой рысью за ним бежал Ваня.
- Пгавильно-пгавильно, кончать Вегигина, кончать! Обезглавим гидгу Угюпинской ЦПБ! Сколько жизней искалечил! Сколько загубил великих людей!
По мере приближения к лестнице, все явственнее слышался шум борьбы, доносившийся откуда-то со второго этажа. Едва Голубинин и Ваня ступили на первую ступеньку, прямо перед ними плюхнулось тело медсестры Лидочки. В полете девушка кричала, соприкоснувшись с цементом - замолчала навсегда. То что Лидочка никогда больше не произнесет ни одного матерного слова, было ясно сразу - голова ее вывернулась под немыслимым углом.
- Эк ее шмякнули! - восхищенно выдохнул Ваня и задрал голову вверх. Голубинин последовал его примеру.
Со второго этажа, улыбаясь, на них смотрела косматая женщина. В лохудре Голубинин узнал Агнию - одну из самых опасных персон женского отделения. По довольному выражению лица, с которым Агния рассматривала разбившуюся Лидочку, было видно, что скидывать людей с высоты ей нравится. Косвенно это подтверждал и тот факт, что пару лет назад она выбросила с восьмого этажа свою двенадцатилетнюю дочь. Мимо Агнии Голубинин и Ваня прошмыгнули с максимально возможной быстротой. Женщиной она была крупной, и испытывать судьбу в единоборстве с ней у низеньких лестничных перил им не хотелось.
Второй этаж по сравнению с первым был куда более оживлен. В углу возле туалета подслеповатый даун Никита и экс-педагог Селезнев, страдающий мозаичной психопатией, насиловали дистрофика Кузенкина. Судя по безвольно мотающейся голове жертвы, делали они это давно и усердно.
Налево по коридору группка больных дружно дубасила ногами скрючившегося на полу человека. В грузном теле, полуприкрытом клочьями белого халата, Голубинин опознал трудовика Сыроежкина. Ваня Ленин признал его тоже:
- Вот к чему пгиводит габская теогия тгудовой тегапии! Доизмывался гад! Доэкслуатиговал больных людей! Сколько мы выключателей забесплатно ему собгали - и не сосчитать! А ведь ни копейки, ни цыгагки за свой тгуд не увидели!
Ваня протиснулся в круг и от души нанес несколько ударов по круглой лысой голове Сыроежкина. Затем вырвался назад и доложил Голубинину:
- Минут пять гниде осталось. Не больше! Кговищи поганец понапустил из носа - весь тапок замагал, блин. И на удагы не геагигует - глазенки закатил уж. Неитегесно. Вот там кажись шоу! - Ваня понесся в направлении процедурной.
Голубинин последовал за ним. По дороге его задержала алкоголичка Семенова. Она загородила проход и, задрав фланельку халата, предложила Голубинину перепихнуться. От Семеновой разило спиртом, в карманах ее что-то недвусмысленно побрякивало. Голубинин с негодованием отверг ее притязания - у Семеновой было красное лицо, свинячьи глазки и бесформенное тело. Голубинин был эстетом.
Семенова проволоклась за ним до середины коридора, матеря и обидно намекая на мужскую несостоятельность.
Голубинин совсем уж решил пристрелить доставучую дуреху, и даже вытащил пистолет, но тут на кралю польстился поэт Петруша. Подхватив Семенову за оплывшую талию, он повлек женщину в противоположную сторону, на ходу читая ей стихи.
Голубинин облегченно вздохнул и нырнул в процедурную. Маленькая комнатушка была полна азартно гудящего народу. Откуда-то сбоку вынырнул Ваня и, схватив Голубинина за рукав, потащил его влево.
- Тут очегедь! Я тебе занял. Гляди, какая кгаля! Ггех не поучаствовать, а?- Ваня подмигнул Голубинину, и подскочил, вытянув шею.
Заслон из спин был столь плотен, что Голубинину тоже пришлось подпрыгнуть, чтобы разглядеть, что творится у противоположной стены. Взору его представилось зрелище весьма интересное: между двух шкафов с медицинским инструментарием была распята голая женщина. Спелые и упругие ее полушария, словно дартс были утыканы шприцами разной величины и качества.
- Вот шутники, вот остгоумы!!! - восхищенно лопотал Ваня,- Эх, с каким же удовольствием я ей шпгицом запендюгю!
По черным волосам, прямым и блестящим, как конская грива, Голубинин узнал в распятом создании медсестру Альбину. Именно она полгода назад (наверняка намеренно) сломала иглу в его пятой точке. За отсутствием хирурга она была вынуждена самостоятельно извлекать застрявший обломок. Альбина произвела операцию неумело, без анестезии, оставив на дотоле безукоризненном Голубининском теле крестообразный надрез. Оставшийся шрам - маленький, но довольно уродливый, заставлял Глубинина глубоко страдать от чувства собственного несовершенства.
Побледнев и перекосившись губами от тягостных воспоминаний, Голубинин сжал рукоятку пистолета.
После того, как очередной шприцеметатель радостно засмеялся, угодив десятикубовым орудием в поясницу медсестры, Голубинин продрался в передний ряд, и произвел выстрел. В центре спины Альбины появилась черная дырка. Выгнувшись дугой, девушка мелко затряслась, затрепетав всеми шприцами сразу, а потом обмякла, повиснув на бинтах, служивших ей оковами. Голова ее откинулась назад, и черные волосы практически скрыли смуглую попку вместе со всем, что из нее торчало. Из под волос на пол закапало красное, быстро собираясь в микроскопическое озерцо.
Завороженый этим зрелищем, Голубинин очнулся только тогда, когда что-то острое ужалило его в ногу. Выдернув из бедра шприц с тончайшей инсулиновой иглой, Голубинин в бешенстве обернулся. Незнакомый, видимо из недавно поступивших, олигофрен тихонечко ржал, показывая пальцем на красное пятнышко, проступившее на его пижаме. Остальные пациенты испуганно молчали - в отличие от новенького они знали, что с Голубининым шутки плохи.
В наступившей тишине Голубинин приблизился к олигофрену и, схватив его за шею, с размаху воткнул шприц в его правый испуганно моргающий глаз.
Ваня-Ленин рискнул приблизиться к товарищу лишь спустя десять минут...
Перебегая взглядом с каплей пота, струившихся по лбу Голубинина, на капли крови, стекающие с его скальпеля, он лебезливо пролепетал:
- Устал, навегное, а? Побегег бы силы, батюшка. Вегигина ведь еще не пгикончили!
Обернувшись на кучку серопижамников, так и не осмелившихся покинуть процедурную во время расправы, Ваня крикнул ближайшему:
- Чего пялисси? Не видишь - жагко человеку?! А ну бинтик тащи, тупизна! Тут лобик пгомокнуть тгеба...
Голубинин снисходительно позволил отереть с лица влагу.
Вопреки Ваниным предположениям, он не чувствовал себя уставшим. В мышцах бурлила сила, в крови - адреналин. Акт насилия подействовал на него благотворно - Великий Воин Чинги, загнанный ежедневными иньекциями мелипрамина в самую глубь его сознания, начал оживать.
Голубинин понял это по тому, как стала думать его голова - кровожадно хитро и властно. А еще необычайно легко. Словно кто-то хорошенько проветрил затхлый чуланчик его мозга, в котором раньше настолько воняло психотропными препаратами, что все мысли дохли, не додумавшись до середины.
Свежий и упругий, как только что накачанный футбольный мяч, Голубинин поднялся с пола. Девять людей опасливо таращились на блестящий ножичек в его руке. Когда он взмахнул скальпелем, все девять, включая Ваню, вздрогнули. Но Голубинин лишь кратко приказал: "За мной!" и вышел.
Ваня тут же принял роль ординарца. Он кружил вокруг сбитой группы и покрикивал на тех, кто пытался отпочковаться:
- Пошли, пошли, не газбгедаться! Побег будет тгактоваться, как измена!
За двадцать метров, что отделяли процедурную от кабинета главного, отряд разросся с десяти человек до пятидесяти. И тоже - благодаря горловым усилиям Вани:
- Все к нам! Все под кгыло товагища Голубинина! Положим конец пгоизволу белохалатников! Еще жив главный вдохновитель и мучитель Угюпинской ЦПБ - Вегигин! Смегть ему, смегть!!!
Ваня орал изо всех сил. К моменту, когда отряд приблизился к точке назначения, все скандировали вместе с ним, передразнивая невольно:
- СмеГть, ему смеГть!!!
Разноголосица резала Голубинину слух - треть отряда не обладала внятной речью, а четверть страдала разной степенью заторможенности и тянула слова, словно магнитофон при замедленном воспроизведении. Но особенно достал Голубинина маленький гидроцефал с мучнисто-белым лицом. Голос его был до того пронзителен и тонок, что у Голубинина разнылись зубы. Поэтому, когда встал вопрос, чем выбивать дверь Веригина - Голубинин указал на большеголового малыша.
- Вот этой башкой!
Голова у гидроцефала оказалась на удивление хрупкой, и вскоре его отбросили к батарее. Он упал там, как мертвый крошка Каспер - такой же белый и головастый. И больше не визжал.
Выбрав из группы тройку мужиков покрепче, Голубинин приказал голосом Чинги:
- А теперь - разбегайтесь и - ногами! Ногами!
Тройной таран возымел действие. Вскоре вывороченый косяк вместе с кусками стены, дверь и три молодца упали прямо в Веригинский кабинет.
Перепрыгнув через молодцов, Голубинин увидел главного. Он висел на собственном ремне - язык неэстетично вываливался у него изо рта. Мертвый Веригин был далеко не так красив, как при жизни. Куда подевалась былая стать? Где гордая посадка головы?! Голубинин пожалел, что попросил Гарика пристрелить Анну Павловну до срока. Посмотрела бы красавица, как выглядит ее любовник в минуты, не контролируемые ни разумом, ни телом!
Голубинин подошел к телу и, расстегнув Веригинские штаны, стянул их вниз вместе с плавками. Потом взмахнул скальпелем. То, чем Веригин еще недавно гордился, со шлепком упало на пол. Вообще-то Голубинин рассчитывал произвести кастрацию на живом Веригине. Но не отказываться же от этого удовольствия совсем, раз уж сучий сын оказался хитрее! Удовлетворенно хмыкнув, Голубинин поднял достоинство и засунул его в тот же карман, где лежал пистолет. Затем обернулся на зияющий дверной пролом.
Там стояли они, солдаты его войска. Стояли удивительно тихо, не смея переступить порог, во взглядах их мутных, слезящихся, безоблачных, синеглазых и не очень - всех без исключения - светились уважение и страх. Лишь алкоголичка Семенова громко икала и портила торжественность момента незаправленными в халат грудями. Голубинин достал пистолет и выстрелил ей в лоб. Семенова скрылась с глаз. Стало намного лучше.
***
Спустя десять минут Голубинин-Чинги вышел во двор.За ним, хрюкая и улюлюкая, вывалился весь арсенал Урюпинской психиатрической лечебницы - шизофреники, психопаты, идиоты, олигофрены, дауны, пьяницы, наркоманы и маразматики - все, за исключением "овощей", непокорного дебила Пети, зарезанного Голубининым по пути, и нескольких дистрофиков, не сумевших поднять с кровати вес собственных костей.
Как в былые времена Голубинин щурил круглые славянские глаза и поджимал развесистый рот, приближая черты свои к заветному татаро-монгольскому образцу. В голове его носились мысли Чинги - быстрые и беспощадные.
За высокими заборами больницы в многоэтажках зажигались первые огни. Очень скоро люди, когда-то изгнавшие Чинги из своего "нормального" мира, вывалят на улицу - сонные, рассеянные, хранящие тепло кровати под одеждой и привкус зубной пасты во рту. Войско Чинги застигнет их врасплох и перебьет всех до единого. Только действовать надо быстро - пока эти твари сонные. Сонные как мухи-мысли, населявшие его голову жуткие полгода мелипраминовой терапии.
Голубинин махнул рукой и пошел вперед, косолапя прямые от рождения ноги - Чингисхану, выросшему в седле - не пристало ходить иначе.
Он прошел мимо мертвой любимой женщины, так и не закрывшей свой рот; мимо кустов, под которыми во время вчерашней прогулки нашел пистолет и две обоймы; миновав ворота, прошел и мимо дерева, на котором сидел четырнадцатилетний затекший телом Васек, укравший этот арсенал у отчима-мента и подбросивший во двор психушки, любопытства ради.
Ни Голубинин, ни его слабоумная армия, ступавшая за ним след в след, не заметили истинного виновника событий, ознаменовавших самый кровопролитный за всю историю Урюпинска день.