Если душа - это умение любить, быть преданным и благодарным, то животные обладают ею в большей степени, чем многие люди.
Джеймс Херриот
Глава I
Жёлтые глаза, не мигая, смотрели прямо в белёсое небо, где светлым пятном застыло палящее африканское солнце. Он ещё храбрился, этот маленьких беззащитный комок, шипел, обнажая белые клычки, не понимая, что вмиг осиротел, но в янтарной глубине застыл страх. Рядом, на песке и клочках жёсткой травы, лежала мёртвая львица мать. Всего несколько минут назад её подстрелили браконьеры, которых только что спугнули проезжающие мимо европейцы.
Грузовик остановился на обочине. Из салона вышли двое мужчин.
- Проклятье! - выругался один из них, глядя вслед уносящемуся прочь, объятому облаком пыли красному джипу. - Улепётывают, мерзавцы! Жаль, нет у меня ружья с собой. Всю обойму бы в них всадил, не пожалел!
Другой не спеша приблизился к мёртвому животному.
- О Господи... - выдохнул он и присел на корточки. - Эй, Шеймус, смотри! Здесь детёныш.
- Бедняга, - Шеймус приблизился к приятелю. - Если он останется тут, участь его незавидна. Вряд ли он сам сумеет добыть себе пропитание. - Ирландец хотел погладить львёнка и со смехом отдёрнул руку, когда тот зашипел. - Смелый малый!
- Смелость - это всё, что у него теперь есть, - сказал мужчина тихо и сбегал за лежавшим в открытом деревянном кузове пледом.
- Ты собираешься забрать его с собой? - удивился Шеймус. - Рик, ты же не дрессировщик, а всего лишь униформист. Да и Книф... Не знаю, согласится ли он. Лишних клеток для животных у нас нет.
- Я не брошу его, - покачал головой Рик и осторожно укрыл пледом львёнка. - Тише, малыш... не бойся. Мы тебя не обидим.
Ему удалось завернуть львёнка и отнести в кузов.
- У тебя прирождённый дар находить общий язык с животными, - поразился Шеймус. - Как назовёшь его?
- Счастливчик, - ответил Рик.
- Вот уж действительно ему сегодня повезло, - пробормотал Шеймус.
Рик запрыгнул в кузов:
- Едем.
Не прошла и минута, как старый американский грузовичок помчался в Додому, увозя Счастливчика навстечу новой жизни туда, где всегда горели ослепительные софиты цирка.