Валин Герман Валерьянович : другие произведения.

Звонки Жизни. Сборник рассказов и стихов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...Спасибо, житуха, тебе за звонки! Без них оказались бы мысли пусты! Без них постарела душа бы не в срок! Тоскливо, когда не звучит твой звонок! Зову! Умоляю! Не прячься в тени! Я требую! Ты мне почаще звони! Звони по делам и без дела звони! О деле, о долге, о счастье, любви! Пока ты трезвонишь - и время не в срок. И кажется дальним последний звонок! 29 сентября, Москва, Звонки Жизни
  
  Герман
  Кузнецов-Валин
  
  
  
  Звонки жизни
  
  
  
  Избранное
  
  
  
  
  
  
  
  
  2008
  Москва
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  С О Д Е Р Ж А Н И Е
  
  О себе
  Рассказы:
   "Друга звали Юта"
  "Мечеть"
  Повесть:
  "Роман и Джанета"
  Поэмы:
  "Врачи"
   "Знакомая сука"
  "Рыжик"
  Романсы
  Стихи
  
  
  
  
  
  
  
  О СЕБЕ
  
  
  Я родился в Западной Сибири в семье актеров. Отец, Кузнецов Валериан Романович, был артистом и выступал на сцене под псевдонимом Валин и носил двойную фамилию - Кузнецов-Валин, под которой я и был зарегистрирован при рождении. С получеќнием паспорта я оставил вторую часть фамилии - Валин. С 1965 года, работая на Авиационном комплексе им. С.В.Ильюшина, публиковал статьи и очерки по тематике предприятия и работниках. Публиковался в журналах: "Вопросы изобретательства", "Изо-бретатель и рационализатор", "Эврика"/"Гражданская авиация", "Крылья Родины", "Самолет" и др. В газетах: "Правда", "Комсомольская правда", "Социалистическая индустрия", "Вечерќняя Москва" и др. С моим участием снято 4 фильма по авиационной тематике. Было опубликовано также несколько очерков на бытовые темы. Последние годы, в память об отце, стал подписывать свои литературные произведения под своей полной фамилией: Кузнецов - Валин.
  Я никогда не считал свои стихи достаточно совершенными для публикации. Тем не менее, некоторые из них были опубликованы в Московских газетах, а также в газетах г. Клин и Тверской области.
  К наиболее значимым своим произведениям отношу повесть "Роман и Джанета (опубликована в 10 номерах газета "Дагестанский Ракурс"), рассказы "Друга звали Юта" (газета "Вечерняя Москва" от 30.08.1994) и "Мечеть" (Международный литературный сборник для юношества "Сила добра", Москва, "Издательство Икар", 2005).
  
  
  
  
  
  ДРУГА ЗВАЛИ ЮТА
  
  
  Мужчина и женщина думали жить вместе долго и купили на птичьем рынке щенка. Девочку назвали звучным именем Юта.
  С годами Юта превратилась в небольшую, добрую, весёлую, вечно "улыбающуюся" собачку.
  Мужчина был болен. Алкоголь разрушал его здоровье. Женщина бранила, а Юта жалела мужчину, и когда он ночами корчился и стонал от боли, пробиралась к нему под одеяло и ложилась на больной бок. Боль уходила. Мужчина засыпал. Настал день, и женщина от мужчины ушла. Юта не могла бросить больного, одинокого мужчину и осталась с ним. Частые задержки с выгулом, скудная еда, незаслуженные порой обиды исчезали, когда, свернувшись калачиком, Юта устраивалась на коленях мужчины и чувствовала прикосновение его рук. Она была предана ему от кончика носа до кончика хвоста. Она любила его!
  Но однажды мужчина привёл Юту на вокзал и отдал женщине, которая когда-то от него ушла. Юта поняла, что он её предал! И когда мужчина нагнулся, чтобы погладить и поцеловать Юту на прощание, она впервые оскалилась не него и грозно зарычала. Она прощала ему всё, но предательство простить не могла.
  В редких письмах, которые получал мужчина от женщины из другого города, сообщалось, что Юта живёт в прекрасных условиях, окружена заботой и любовью, здорова, но перестала "улыбаться" и часто чуть слышно поскуливает, забившись в угол. А потом пришло письмо, в котором сообщалось, что Юта заболела, спасти её не удалось, и она умерла.
  Женщина писала, что умирала любимица у неё на руках и, когда, казалось, уже навсегда закрылись её глаза, женщина назвала имя мужчины. Тело собаки напряглось и, собирая последние силы, Юта подняла веки, опустить которые уже не было сил.
  Чтобы в последний раз увидеть его. Она умерла с открытыми глазами.
  Мужчина читал письмо и плакал. Потом он написал стихотворение в память о своей когда-то преданной им любви.
  Вот это стихотворение.
  
  Когда-нибудь и я приду к порогу,
  За коим дальний невозвратный путь...
  И хорошо бы знать, что брать в дорогу,
  Молиться или лишний раз кутнуть?
  И если уж поверить, что природа
  Нам обещает встречи в небесах,
  Ты первая встречай меня у Входа
  С весёлым лаем, с искоркой в глазах.
  Я знаю: ты - в Раю, мне - Ад по чести,
  Но сжалятся над нами Бог и Чёрт
  И разрешат гулять по небу вместе -
  Без времени, ведь время там не в счёт!
  
  Газета "Вечерняя Москва"
  30 августа 1994 года
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  МЕЧЕТЬ
  
  Рассказ-быль
  
  Посвящается прекрасной матери,
  внучке кузнеца Исмаила
  Хафизе Абдуловне
  
  В этот день мы с приятелем попали под ливень и изрядно промокли. Он предложил зайти обогреться к его близкому знакомому, живущему поблизости. Хозяин квартиры Ахмед, татарин по национальности, был искренне рад нашему приходу. Войдя в комнату, я увидел на стене большую цветную фотографию, вставленную в дорогую рамку. На ней была изображена очень красивая по своему архитектурному исполнению мечеть.
  - Нравиться? - задал мне вопрос Ахмед, - Она называется мечеть Рашида. Её история крайне интересна. Но сейчас к столу. Будете отогреваться.
  За чаепитием с гречишным мёдом Ахмед поведал нам историю изображенной на фотографии мечети.
  По рассказу Ахмеда, мечеть была построена на месте старенькой, развалившейся мечети. Красуется она на берегу речки Медянки, протекающей на окраине древнего села Медяна, что на Нижегородчине. Он оттуда родом. Строили мечеть всем миром. На стройплощадке можно была слышать своеобразный говорок москвича и украинца, белоруса и жителя Кавказа. Жили дружно, и мало кто интересовался национальностью соседа и откуда он родом. Главным мерилом уважения к человеку был его труд и порядочность. Конечно же, в первых рядах строителей были жители Медяны. Ахмед знал не понаслышке, как его земляки, представители разных национальностей и вероисповеданий, единой семьёй, поддерживая друг друга, пережили все невзгоды репрессий, войны, голода, и вот теперь вместе строили молитвенный дом для своих односельчан-мусульман.
  Право дать название построенной мечети медянцы предоставили своему земляку по имени Васись. Он, крупный предприниматель, пожертвовал в общую копилку большие деньги на постройку молитвенного дома. Мечеть была названа именем его матери, Рашида.
  На открытии новой мечении Васись сказал, что построенная мечеть - это подарок от ушедших и ныне здравствующих сыновей своим матерям из селения Медяны в знак большой любви и глубокого уважения. Так, нареченная именем одной матери, мечеть стала символом сыновней любви к своим матерям.
  Но для Ахмеда и его односельчан мечеть Рашида является ещё и воплощением светлой памяти о местном кузнеце Исмаиле и героическом поступке молодого русского солдата.
  О кузнеце Исмаиле Хайретдинове ходили легенды далеко за пределами села Медяны. Руки кузнеца создавали уникальные вещи не только из металла. Казалось, не было такой работы, которая была бы непосильна кузнецу. Со всей округи шли к нему люди за помощью. И не было случая, чтобы мастер отказал им в просьбе.
  Но в один грустный день нашли Исмаила мёртвым у его горна. Отказало сердце. Односельчанами овладела глубокая скорбь. Смахивали слёзы взрослые. Притихли дети.
  Хоронили кузнеца всем селом. Многоликая процессия, протянувшаяся за носилками с покойником, закутанным в саван, двинулась к кладбищу, расположенному на противоположном берегу реки Медянки. Тихая и безобидная в летнее время речка, которую переходили по перекинутым мостикам, встретила скорбную процессию буйным майским половодьем. Лёд и вода за одну ночь начисто срезали хилые мостки. Бурлящая река стремительно неслась к каменным порогам. С большим трудом мужчинам удалось проложить из брёвен и досок временную переправу. Но пронести по ней носилки с телом покойного даже двум мужчинам было опасно. Казалось, выход был найден. Привязав тело в саване к носилкам, двое мужчин перешли на другой берег реки и стали с помощью верёвки, прикреплённой к носилкам, перетягивать их по мостику к себе. И когда уже половина пути была позади, случилась непоправимое. Верёвка, скользкая от изморози, вырвалась из озябших рук. Носилки не удержались на сырых брёвнах и соскользнули на одну из проплывающих под переправой льдин беснующейся реки. Течение подхватило льдину с носилками и понесло её к порогам.
  Люди с криками, мешая русские и татарские слова, бросились бежать по берегу за носилками, не зная, как исправить положение. Навстречу бегущей растерянной толпе шёл молодой солдат. Услышав крики и поняв, что случилось, он скинул шинель и бросился в студёную воду.
  Льдины сбивали смельчака с ног, течение тащило к смертельным порогам, но он успел схватиться за верёвку, привязанную к носилкам, и стал тащить и толкать льдину к берегу. Подоспевшие селяне помогли выбраться солдату из холодной купели, а затем вытащили на берег и носилки с телом Исмаила. Лицо и руки молодого человека были изрезаны в кровь. Одежда начала покрываться изморозью. Женщины накинули на солдата его шинель и увели согреваться в ближайшую избу. Временно оставив героя на попечение старушки, хозяйки избы, женщины вернулись к похоронной процессии.
  Наступили сумерки. Переправлять тело Исмаила на противоположный берег к кладбищу не имело смысла. Носилки с умершим установили в старенькой, полуразвалившейся мечети, стоявшей как раз на том месте, куда солдат подогнал льдину и на котором построена новая мечеть Рашида.
  Когда группа почётных селян пришла в избу, в которой оставили обогреваться солдата, чтобы достойно отблагодарить его, того и след простыл. Сказала старушка, что зовут его Фёдором, а головка у него белая как лён, а глазки синие как небушко. Да когда нижнюю рубашку снял, чтобы воду выжать, заметила она на шее парня шнурочек с крестиком. Сказал служивый, что идёт он на побывку к маме. А вот фамилию и куда идёт, не спросила старая. Какой с неё спрос? Отпуск солдата недолог. Обогрелся чуток и в путь.
  Похоронив Исмаила на следующий день, обшарили мусульмане все окрестные сёла и деревни, чтобы разыскать русского солдата. Да так и не нашли. Может, уехал он на попутной машине из этих мест.
  И вот теперь мечеть Рашида считается мусульманами Медяны не только символом любви сыновей к своим матерям, но и памятью о самоотверженной взаимной помощи людей разных национальностей и веры.
  Хорошо, если бы мы почаще вспоминали о подобных событиях в наше время.
  Рассказчик умолк. Дождь кончился. Мы стали прощаться с гостеприимным хозяином. Перед уходом я снова бросил взгляд внутрь комнаты. Мечеть Рашида на глянцевой фотографии сияла всеми цветами радуги от заглянувшего в окно комнаты солнца.
  
  
  Сборник "Сила добра. Рассказы о ненасилии и примирении"
  "Издательство Икар", Москва, 2005
  
  
  
  
  
  
  
  
  РОМАН и ДЖАНЕТА
  
  Повесть
  
  Редактор Ирина Гончарова
  
  Любовь есть чувство,
  не зависящее от воли человека
  В. Белинский
  
  
  
  
  "Пятачок" в Кусковском парке - признанный клуб пенсионеров, большинство из которых военные-отставники. Прошлые звания и чины здесь не в счет. И бывшего солдата, и генерала объединяет одно звание - старость!
  Я люблю изредка бывать летом на зеленом островке общения, и со временем перезнакомился почти со всеми его завсегдатаями.
  В один из весенних дней на скамейку рядом со мной подсел пожилой мужчина в старом габардиновом плаще стального цвета. Мы не были официально знакомы, хотя я и раньше обращал внимание на его непривычную для этого места обособленность и сдержанность по отношению к окружающим. В отличие от многих, он никогда не рассказывал о своих ратных подвигах или службе, а однажды на вопрос о его офицерском звании он ответил одним словом: "Полковник".
  Полковник подал мне руку со скрюченными пальцами и вместо слов приветствия неожиданно спросил, смотрю ли я по телевизору "Добрый вечер". Я уже было приготовился к обсуждению этой популярной передачи, однако мой собеседник лишь напомнил, что в одной из них какой-то деятель искусств в беседе о возвышенной любви, упомянув Ромео и Джульетту, сказал, что если бы кто-нибудь написал что-то подобное в чеченском варианте, он бы поставил по этому произведению фильм.
  - Знаю историю такой любви, - сказал Полковник. - Я расскажу ее вам, а вы ее опишите. Я буду чрезвычайно благодарен. Возможно, сниму с себя груз, который давит на душу всю жизнь.
  - Но почему Вы обращаетесь ко мне? - искрение удивился я. Вам следует обратиться в какую-нибудь редакцию и, если ваш рассказ действительно интересен, там выделят опытного корреспондента, который квалифицированно напишет Ваш рассказ.
  - Была такая задумка, - ответил мой собеседник. - Да все откладывал, тянул до последнего. А теперь вижу - ходить по редакциям у меня уже времени не осталось. Не успею. Послезавтра ложусь на операционный стол, с которого, чувствую, не встану.
  Только теперь, присмотревшись внимательнее, я заметил, что выглядит Полковник не лучшим образом.
  - Ваш рассказ, напечатанный когда-то в "Вечерке", - продолжал он, - о любви, пусть даже животного к человеку, произвел на меня, по характеру, прямо признаюсь, человека не сентиментального, большое впечатление. Думаю, вы сможете достойно изложить и мою грустную повесть.
  И я дал согласие выслушать Полковника.
  Рассказчик из него получился неважный.
  Как позже выяснилось, начал он свою историю со середины, затем вернулся к началу и едва довел ее до логического конца. Я объяснил это его искренним волнением при воспоминании о неприятном прошлом, всю жизнь скрываемом от людей, о забытых с годами деталях и конкретных местах с необычными названиями, по которым прошли события его повествования.
  Несмотря на сумбурность изложения событий, сюжет полностью захватил меня. Я обещал Полковнику, что его история будет приведена мной в порядок, изложена на бумаге и, возможно, станет известна не только мне.
  Поскольку рассказ Полковника носил форму, напоминающую исповедь, я и довожу его до читателя от первого лица.
  Вот он.
  - Я был на фронте, - начал Полковник, - с первого дня войны. Вступил в бой с фашистами на Буге, будучи пограничником. Позже воевал в полковой разведке. Шастал по немецким тылам. Выполнял многоплановые обязанности разведчика. Уроженец Сибири, я одинаково хорошо переносил и жару, и холод, и остальные тяготы фронтовых будней. Мне везло. За' два года боев я не имел ни одной царапины и слыл среди бойцов неуязвимым. Так продолжалось до 12 июня 1943 года. В этот день в рукопашной схватке с фрицем я промазал: он занес надо мной кинжал, а я вместо запястья руки схватился за лезвие. Немец рванул финку из моей ладони, и три пальца из пяти правой руки навсегда остались скрюченными. Считаю, что и здесь повезло. Хирург госпиталя заверил, что автомат держать и на гашетку нажимать могу и при желании снова вернусь на фронт.
  Однако судьба распорядилась иначе.
  После госпиталя военком вручил мне предписание явиться по адресу, где размещалось местное НКВД. Мои доводы фронтового офицера о необходимости продолжать службу в действующей армии успеха не имели. Так я снова стал чекистом, только уже не пограничных войск.
  Где-то в начале 1944 года начальник отдела майор Крюков сообщил, что мне предстоит командировка, как он выразился, в теплые края. Со временем "теплые края" обрели конкретное место - Чечено-Ингушская Автономная Республика. От сибирского города, в котором я проходил лечение и стал служить в ЧК, это было, действительно, далеко. Несколько смущало то обстоятельство, что цель командировки будет объяснена на месте. Но приказы не обсуждают, а выполняют, и я стал готовиться к необычной командировке на Кавказ.
  Назначенный командиром оперативной группы из 5 человек, отобранных для выполнения задания, я стал знакомиться с переданными мне сотрудниками, от которых, на первый взгляд, не был в особенном восторге. Только один из них казался мне близким по духу. Это был старшина, который после ранения на фронте сам изъявил желание работать в органах НКВД. По характеристике руководства, за короткий срок службы он проявил себя как сотрудник, готовый выполнить любое задание. Для меня же было главным то, что он - фронтовик. Значит, на него можно положиться. Двое других были сугубо штатскими оперативниками, сидевшими с начала войны по кабинетам в глубоком тылу.
  Я изучал дела своих будущих соратников, когда в дверь кабинета постучали, и после моего разрешения войти предо мною появился паренек, одетый в комбинезон и летный шлем. Я принял его за одного из посыльных, которые на мотоциклах развозят депеши по разным учреждениям. И тут он отрапортовал, что явился для прохождения службы под моим командованием. Это был мой пятый! Я мог ожидать всего, но только не такого бойца невидимого фронта - с наивными голубыми глазами и пухлыми губами, на которых - ну, так и просилось сказать - еще молоко не обсохло.
  Очевидно, на моем лице явно выразилось удивление. Но прежде, чем я успел что-то сказать, парень опередил меня и заявил, что он летчик-планерист, имеет три прыжка с парашютом и прибыл для представления прямо с аэродрома после очередного полета.
  Переданный мне тощий конверт содержал характеристику на нового сотрудника, которая умещалась на половине листа. Но была довольно внушительна по содержанию. Из документа следовало, что Кротов Роман Васильевич, 1926 года рождения, русский, до сегодняшнего дня студент 3-го курса техникума, после окончания учебы в аэроклубе является летчиком-планеристом тяжелых планеров, предназначенных для полетов в тыл противника. Активный комсомолец, пишет стихи. Участник художественной самодеятельности, имеет разряд по боксу.
  Вот только мне артистов не хватало!
  Мое нескрываемое недовольство новым "кадром" было тут же загашено Крюковым:
  - Ты, старлей, - оборвал меня на полуслове майор, - повезешь его с собой. Постарайся подучить боевым навыкам. В ЧК нужны сотрудники, умеющие не только кинжалы метать, а и головой работать. Знаешь, что мы кого попало не берем. Изучили. Голова у парня светлая. Уверен, что со временем будет он не хуже тебя по тылам работать, только тылы те будут поважнее, да, возможно, и опаснее, чем твои. Сейчас он твой стажер. Береги его. Верни целым. Я на тебя надеюсь. Все!
  Вагон-теплушка, куда разместили нашу группу, был в сцепке с другими подобными теплушками, которые составляли длинный состав поезда, летящего на всех парах в сторону Кавказа.
  Роман Кротов, действительно, оказался большой умницей и сразу стал не только любимцем, но и душой нашего временного жилья на колесах. Диву давались обитатели теплушки его обширным знаниям. В свои неполные 18 лет он знал массу неведомых нам вещей. Кажется, не было такого вопроса, на который не смог бы ответить Ромка. Непревзойденный рассказчик, он целыми вечерами излагал нам разные истории. Он знал силу своего слова. Когда возникали ближе к ночи неизбежные при столь большой тесноте людские споры, Ромка вдруг начинал: "Ночь опустилась на землю темной шалью, дырявой от крупных капель начинавшегося дождя...". Голоса смолкали. На кого-то шикали, кого-то, уже спавшего, переворачивали со спины на бок, чтобы не храпел. Люди слушали.
  Большинство Ромкиных рассказов было о любви. Он знал, что нужно рассказывать тем, кто оторван от своих близких и едет в неизвестность. Содержание некоторых его историй было многим из нас известно. Но в устах Ромки любовь Ромео и Джульетты принимала новые краски, и возникали новые сюжеты. Великий фантазер, он менял Капулетти и Монтекки из Вероны на Ивановых и Сидоровых из Тулы. Ромео превращался в Кольку, а Джульетта в Нинку, и мы были свидетелями рождения нового рассказа на Шекспировский сюжет. В отблеске огня из дверцы буржуйки его большие глаза, казалось, не видели ни грязной теплушки, ни нас, спасающихся у печки от холодных сквозняков щелястого вагона. Он переживал все, что рассказывал, вместе со своими героями. Он мечтал о возвышенной любви и готов был ради нее на подвиги.
  Любовь, жившая еще только в мечтах и фантазиях Ромки, явилась главным соперником моим наставлениям молодому бойцу. Не только я, но и остальные обитатели теплушки, испытавшие все превратности реальных взаимоотношений с противоположным полом, не перечили рассказчику и не допускали ни одного грубого слова в адрес возвышенной любви, в адрес ее воплощения - женщины.
  Даже здесь, в походных условиях, Ромка не расставался с книгами. В его рюкзаке было несколько книг, и, к моему удивлению, Коран на русском языке. Роман объяснил это тем, что на месте придется находиться среди населения, проповедующего ислам, и ему хочется лучше понять этот народ. Из всех книг по обычаям народов Кавказа ему удалось перед отъездом достать только этот, как он выразился "учебник", который он и изучал под стук вагонных колес...
  Прибыв на чеченскую территорию, чекисты, поделенные на отряды, стали разъезжаться на студебеккерах - американских военных грузовиках - по местам конкретной дислокации. Во время привала в одном из аулов чекистов по тревоге оторвали от сна и в спешке, скорее похожей на панику, стали грузить на студебеккеры: полз слух, что иcpaилoвcкий отряд напал на крайнее охранение и теснит его.
  Нужно заметить, что исраиловские отряды были в основном сформированы из бывших раскулаченных местных селян. Высланные в Сибирь, они бежали из ссылки к себе на родину, но, не имея возможности жить в населенных пунктах, скрывались в горах. Недовольные властью, хорошо вооруженные и организованные, они представляли собой главную опасность в момент наступления Гитлера на Кавказ. "Кавказские братья" нередко нападали на населенные пункты, грабили жителей и осуществляли террор против активистов и представителей советской власти. НКВД вело постоянную борьбу в "братьями", которая не приводила к окончательному победному успеху. На этот раз, видимо, решили проверить боеспособность разместившегося в ауле свежего пополнения Советской Армии, за которое мы себя выдавали.
   Со всех сторон нарастали выстрелы и взрывы гранат.
  Я, единственный из пятерки, вооруженный кроме пистолета автоматом, отдал приказ покинуть саклю и бежать к рычащим в темноте машинам, а сам с оружием наперевес, стал прикрывать отход своих товарищей. Необъяснимым чутьем, приобретенным на фронте, я ощущал, что кто-то сбоку и немного позади меня повторяет мой маневр и не торопится отступать к грузовику. Мелькнула мысль - старшина.
  Оглядываться и повторять приказ было не с руки: ведь никакой уверенности, что противник не появится у нас за спиной. И только когда сначала моему прикрывающему, а затем и мне несколько рук помогли забраться в кузов студебеккера и он рванулся с места, я увидел своего соратника по прикрытию. Это был Ромка! Он деловито запихивал свой наган в кирзовую кобуру и был внешне удивительно спокоен. Только его синие глаза приобрели цвет зимнего штормового моря... По уставу я должен был сделать ему замечание за невыполнение приказа. Вместо этого я крепко, по-мужски, пожал ему руку.
  Этот боевой эпизод с местным противником был как нельзя кстати для наших политработников, которые при проведении ежедневных бесед о текущем моменте приводили его в качестве подтверждения враждебности ряда кавказских народов к Советской власти. По рассказам замполитов создавалось впечатление, что не осталось на Кавказе ни одного мужчины, женщины, ребенка, которые бы не мечтали о том счастливом дне, когда появится на Кавказе Гитлер на белом арабском скакуне, якобы подаренном ему горцами. И уж конечно не упоминалось о том, что те же чеченцы и ингуши плечом к плечу с другими народами великой страны героически сражались на фронтах Отечественной войны, проявляя мужество, сохраняя честь и преданность своей Родине и Советской власти.
  Реальность как-то плохо сопоставлялась с ужасами, о которых нас информировали. Во всяком случае, в одном из горных аулов, где разместился наш поделенный на пятерки отряд, местные жители, хотя и без особого энтузиазма, но довольно спокойно встретили новобранцев Красной Армии и уступили нам места для размещения в своих жилищах.
  Хозяйкой нашей сакли была Айна Мусаева. Судьба сложилась для нее не лучшим образом. Не прошло и двух лет после замужества, как она овдовела. Детей завести Айна не успела и всю свою нерастраченную любовь отдавала жившей с ней племяннице Джанете. Родители девочки - сестра Айны Зарета и ее муж - погибли при железнодорожном крушении под Гудермесом, когда ей было шесть лет. Джанета стала смыслом жизни для Айны. Трудные годы, прожитые одинокой женщиной с ребенком на руках, подорвали ее здоровье, и в свои сорок лет она была тяжело больна. Скрываемая от всех болезнь медленно, но неотступно пожирала отпущенное ей для жизни время. Так что свое будущее мало ее беспокоило. Но Джанета! Пока не решит Айна судьбу племянницы, она должна жить!
  Казалось бы, есть простой выход: выдать девушку замуж. Мало сказать, что в свои неполные шестнадцать лет она была привлекательна. Джанета была красавица. Чего стоили одни только глаза - лучистые, цвета спелой вишни, огромные - казалось, распахнутые на пол-лица, да обрамленные длиннющими пушистыми ресницами... Головка всегда гордо так поднята, и косы черные, как смоль, толстые, спадают до талии. Осанка королевы. Все в этой девочке-девушке было гармонично до совершенства. Она училась на отлично, была начитанна, держала себя скромно и естественно, при этом независимо и с удивительным для ее лет достоинством. Словом, она была завидная невеста.
  Разумеется, многие юноши, в том числе и состоятельных родителей, готовы были взять Джанету в жены и обеспечить ей и Айне безбедную жизнь. Но племянница и слышать не хотела о замужестве, пока не получит, как и ее покойная мать, специальность врача. Джанета была вылитая мать - и не только внешне. Вся эта независимость, обостренное чувство справедливости, настойчивость, не лишенная своенравного упрямства - от Зареты. Айна в тайне гордилась сильным характером племянницы - родная кровь! Ведь и сама она была под стать сестре: славилась среди земляков как женщина, которая решимостью да силой воли не уступала мужчинам.
  Часто теплыми летними ночами, после очередного прочитанного романа, Джанета сидела на террасе сакли и долго смотрела на небо, усыпанное звездами.
  - Опустись на землю, мечтательница моя ненаглядная, - говорила ей тетя. - Земля-то она под ногами всю жизнь. Мечты-то на ней сбываются, а не на небе, до которого ой как далеко!
  Племянница прижималась к ее теплой груди и тихо, чтобы не потревожить тишину ночи, говорила... Ах, как красиво там, где светятся звезды! Туда когда-нибудь полетят молодые, сильные, красивые, грамотные жителей земли. И им покориться, нет, не покорится, а примет их, как истинных друзей, прекрасный звездный мир. И жаль, что это будет не так скоро, а то бы и она, не задумываясь, полетела туда...
  Айна гладила по головке свою умницу-мечтательницу и старалась до поры до времени не опускать ее на грешную землю...
  Февраль - не лучший месяц в тех краях. Непролазная грязь была повсюду. Черными непроглядными вечерами мы по двое отправлялись за ужином к походной кухне, ориентируясь на огонек ее открытой дверцы. Дорога определялась по густой, как сметана, грязи, чавкавшей под ногами. Шаг в сторону - и ноги вязли в липком клее глины, которая снимала с ног сапоги или намертво приклеивала солдатский ботинок. После таких походов при всем желании счистить грязь перед тем, как подняться на террасу сакли, было невозможно. Сняв обувь у входа, мы чистили ее, как правило, по утрам.
  С этого все и началось. Ромкины ботинки и краги3, выданные ему вместо сапог, каждое утро блестели идеальной чистотой - рядом с нашей обувью, заляпанной с вечера грязью.
  Старшина, немного сведущий в мусульманских обычаях, заявил, что в сакле есть женщина, которая явно неравнодушна к нашему молодому сотруднику. Заподозрить в этом хозяйку сакли было нелепостью. Кроме ее и племянницы на женской половине никто не проживал. Следовательно, это могла быть только девочка, которая пробегала здесь по утрам в школу и возвращалась домой, видимо, раньше нашего прихода. В отличие от хозяйки, она никогда не вступала с нами в разговор. Мы же не интересовались молоденькой соседкой, имея строгий приказ не проявлять внимания к местным женщинам любого возраста, во избежание непредвиденных недоразумений.
  Но то мы, а то она. Девчонка не могла не заметить, как молодой новобранец каждое утро, невзирая на погоду, делает во дворе зарядку, как ходят его мышцы под розовой от холода кожей, которую потом он нещадно натирает снегом, как он вместо гири поднимает над головой большой камень, - тот, что они вдвоем с тетей не могли сдвинуть с места. И в чудных светлых глазах его, наверное, отражается небо... А вечерами, если сесть совсем близко к стене, разделяющей саклю на две комнаты, то можно разобрать, как молодой - его! - голос рассказывает товарищам разные интересные веши. Эти истории открывали Джанете новый, незнакомый мир, в котором жил синеглазый юноша. Однажды она услышала, как летчик и синеглазый доставляли на север вакцину от бешенства, попали в пургу и чуть не погибли. Тут сердечко ее вдруг сжалось, ей овладело страшное беспокойство, и она заплакала, закрыв лицо руками. Все чаше девичье воображение представляло синеглазого рыцарем, то и дело совершающим подвиги. Так Ромка стал ее белокурым Айвенго из английского романа, который она недавно прочитала. Уловив однажды его имя, она засыпала и просыпалась с ним, днем и ночью ее одолевали то тревога, то сладкие грезы - и было все это так ново, так прекрасно и неотвратимо... Словом, она влюбилась!
  Любопытство и приказ - вещи несовместимые. Наш старшина, балагур, не лишенный авантюризма, подбил Ромку на безобидную, казалось бы, шалость - разглядеть горяночку поближе, а, возможно, и познакомиться с ней. Заговорщики разработали план операции, которую решили провести в воскресенье, когда девушка в школу не ходит. Наводит ведь кто-то порядок в их комнате, даже иногда обмазывает глиной стены. Едва ли это делает хозяйка. В этот день, сославшись на недомогание, старшина отпросился у меня с занятий на полигоне. Согласно приказу, бойцам оставаться по одному ни при каких обстоятельствах не разрешалась, и он попросил оставить с ним Романа. Я дал согласие и вместе с остальными сотрудниками отправился на учения. Как выяснилось позже, старшина и Роман, дождавшись, пока мы скроемся из виду, нарочито шумно покинули саклю, чтобы дать понять, что в помещении никого не осталось. Пройдя небольшое расстояние в сторону полигона, они вернулись обратно и заняли наблюдательный пост рядом с саклей в загоне для овец, напротив входа на нашу половину. Прильнув к щели, они стали ждать появления девушки.
  Вскоре она выпорхнула из-за угла сакли. Прекрасное видение, совершенное воплощение юной женщины, какое только могла создать природа, ошеломило мужчин. Раскачиваясь в такт задорной песенке, горяночка влетела на террасу сакли, грациозно присев на корточки, погладила ладошкой место, где обычно стояли ботинки Ромки, и исчезла в нашей комнате.
  Старшина выразил свое крайнее восхищение чуть слышным свистом и хотел толкнуть своего сообщника в знак восторга. Но локоть провалился в пустоту. Старшина оторвал взгляд от щели и оторопел. Роман стоял перед ним. Смотрел на него и не видел. Казалось, он сфотографировал образ неземного существа и теперь застыл, чтобы сохранить его, превратившись в натянутую струну, которая сейчас не выдержит напряжения и лопнет! Старшина даже испугался.
  - Ты че, Ром? - уже не соблюдая конспирации, пытался он достучаться до сознания товарища. Роман его не слышал. Он, как лунатик, круто повернулся и вдруг побежал к выходу из загона.
  - Стой! Куда! Спугнешь! - шипел ему вслед старшина. Но Роман уже вскочил на террасу и скрылся в комнате. Старшина пулей вылетел из загона, следом.
  В неярком свете единственного окна он разглядел, как Роман порывисто шагнул к девушке, но та заслонилась руками: "Нельзя! Нельзя! Нельзя!".
  - Джанета! - Удар хлыста по обнаженному телу, кажется, был бы куда слабее этого окрика. В дверях стояла хозяйка сакли Айна. - Всем молчать! Никому ни слова! Убьют! - прошипела она и, сжватив племянницу за руку, потащила ее из комнаты. Роман было бросился вслед с извинениями, но наткнулся на страшный, полный ненависти взгляд Айны и застыл на месте - не в состоянии проронить больше ни слова.
  Заговорщики старались не вспоминали о неудавшемся знакомстве с юной горянкой. Старшина прекрасно понимал, что его легкомыслие привело к ЧП в нашем маленьком подразделении, и предпочитал вообще забыть об этом. Ромка замкнулся. Счастье и боль царили в его душе. С того момента, когда он увидел девушку, когда был рядом с ней, чувствовал ее прерывистое дыхание, прикосновения пусть и отталкивающих рук, видел ее восторженно-испуганные глаза - с того самого момента любовь поймала его в неразрывные сети. При этом его терзало чувство вины - своим напором он оскорбил ее, унизил в глазах родственницы...
  А Джанета - яркий лучик Айны, валялась у нее в ногах и, обливая слезами грубые мачи, умоляла децу не винить юношу за пылкий порыв.
  - Деца! Ты бы видела его глаза, когда он смотрел на меня! Я впервые видела такие глаза! Они были полны восхищения и удивления! Я готова была утонуть в этих глазах! Правда, он не дотронулся до меня! Я сама была готова броситься в его объятья! О! Сколько мне стоило сил, чтобы отталкивать его руки и говорить ему это противное слово "нельзя"!
  Айна никак не могла успокоить племянницу. Умудренная жизнью женщина прекрасно понимала, что творится в душе ее девочки и что никакие увещания, никакие доводы сейчас не возымеют значения.
  - Хорошо. Хорошо, моя девочка. Я не буду винить юношу за его порыв. Он не знает наших обычаев. Я простила его. Будь умницей. Успокойся. Выпей настоечки из трав. Успокойся, отдохни. Да! Да! Конечно, никуда не денется твой синеглазый, твоя любовь! После все обсудим.
  Выпитый настой унес всхлипывающую Джанету в глубокий сон.
  Один Аллах ведает, как ждала Айна, когда ее кровинушла признается ей в любви к какому-нибудь юноше своего или соседнего тейпа. И вот, кажется, свершилось. Но вместо счастья - неизбежная драма. Эта любовь ни к чему хорошему не приведет. Она может убить неискушенную впечатлительную девочку, или нанести ей неизгладимую травму - на всю оставшуюся жизнь.
  Кто хотя бы раз испытал истинную любовь, знает, как трудно ее скрыть, тем более в ранней молодости, когда поражены сердца юные, никогда ничего подобного не знавшие... Пылко и безрассудно отдаются они любви, не оглядываясь на законы, обычаи, честь и мнение окружающих. Ослепленные страстью, они становятся беззащитны перед обстоятельствами. И если внешние силы посягают на их чувство, юные возлюбленные иной раз предпочитают расстаться не друг с другом, а с жизнью, которая пытается их разлучить.
  Роман и Джанета были во власти такой фатальной любви.
  Долгими ночами, когда обитатели сакли погружались в глубокий сон после дневных забот, две тени покидали теплое жилище и растворялись во тьме. И промозглые февральские ночи теплели от пламени двух влюбленных сердец. Страстный шепот растоплял лед студеной ночи.
  - Неземная моя богиня, - вырывалось, как дыхание. - С первой нашей встречи я живу только тобой. Не хочу знать никого и ничего, кроме тебя! В твоем взгляде, в твоем голосе я чувствую любовь! Один твой взгляд окрыляет меня, вдохновляет на любой подвиг! Ты - моя богиня! Я люблю! Люблю тебя!
  - Это, правда?! Это, правда?! - дыхание в ответ. - О, как я счастлива! О! Если б ты знал, как люблю тебя я! Я - это ты! Меня без тебя - нет! Ты мой повелитель! Без тебя, для меня жизни нет!
  Сейчас они упивались своей любовью и говорили только о вспыхнувших в их сердцах чувствах. У них не хватало времени, да оно еще и не пришло, чтобы трезво спросить друг друга, а что же дальше?
  Роман держался по-мужски. Никто из нас не заметил, что в его душе зародилось прекрасное чувство.
  Джанета же, не в силах справиться со своим чувством, вся светилась счастьем. Она не скрывала его от своей деци. Никто и ничто не мог противиться ее чувству. И Айна поняла, что с любовью племянницы ей не совладать. Она искала выход для спасения Джанеты, но ничего придумать не могла.
  Еще одно беспокойство владело Айной. На совещании учителей в Грозном, куда была приглашена и она, в кулуарах полушепотом велись разговоры о странном поведении новобранцев Красной Армии. Обращало на себя внимание то, что прибывшее пополнение больше интересуется жителями городов и аулов, чем военной подготовкой перед отправкой на фронт. И с каждым днем становится оживленнее на железнодорожных станциях, где формируются составы из теплушек, явно превышающие потребность для перевозки самих новобранцев. В то же время, пребывают войска МВД, якобы для борьбы с отрядами Исмаилова. Все это вызывало недоумение и беспокойство.
  На этом фоне и зародилась в голове Айны, как ей казалось, удачная и вполне реальная идея: отдать в жены Роману свою племянницу.
  Выдав Джанету за русского солдата именно сейчас, она думала прежде всего, что обеспечит ей безопасность в столь беспокойное время. Джанета будет под зашитой Красной Армии! Никто не может обидеть жену бойца, собирающегося на фронт. По всем признакам, война скоро кончится победой над фашизмом и cинеглазый увезет Джанету к себе на родину. Он поможет ей выучиться на врача, а сам за красоту, ум, преданность мужу и уважение к его матери будет любить ее вечно! Вот тогда Айне наплевать на последствия, которые готовит ей проклятая болезнь.
  Главным препятствием в осуществлении ее плана был вопрос веры. Сама она, а тем более Джанета, не строго придерживались обрядов, предначертанных Аллахом. Но обе они мусульманки, и Айна никогда не отдаст племянницу в руки неверного. Выбрав момент, она спросила синеглазого, как он думает дальше распорядиться своей любовью.
  - Буду просить у вас руки Джанеты. Мы очень любим друг друга, и я женюсь на ней, - ответил Роман.
  Иного ответа Айна и не ожидала. Вот тут-то она и поставила условие, без выполнения которого Джанеты ему не видать. Он должен принять мусульманскую веру. Племянница никогда не выйдет замуж за иноверца.
  Выросший в семье и среде атеистов, Роман не забивал себе голову всякими, по его мнению, глупостями. Его мало трогало, когда бабушка в сердцах называла его "некрещеной головешкой". Зная о существовании многих религий, в том числе христианской и мусульманской, Роман никогда не интересовался сущностью их учений. Коран, который он изучал по дороге на Кавказ, был для него первым священным писанием. Свято место пусто не бывает, и суры Корана заполнили пустоту его религиозных представлений. Желание связать жизнь с племянницей Айны и добрые правила жизни, предначертанные слугам Аллаха, о которых так убедительно писалось в Коране, дали свои всходы. Он рассудил просто: у его любимой была вера, а у него - никакой. Так почему бы не быть им едиными и в вере, тем более, если здесь это настолько важно? Роман дал согласие принять мусульманство и тут же получил заверение Айны, что Джанета после этого будет принадлежать ему. Был, конечно, еще один обычай, установленный предками - калым. Но Айва прекрасно знала, что у этого жениха не может быть сколько-нибудь подходящего имущества, да и не до этого было в сложившейся обстановке.
  Шли дни нашей командировки, отпущенные на подготовку к операции. Мы уже привыкли к запахам кизячного дыма и бараньего сала, к шуршанию мельницы, на которой хозяйка перемалывала кукурузу для лепешек, к звукам шаедоха2 и жирбаха3, изредка раздававшимся то в одном, то в другом конце аула.
  Так было всегда и, казалось, будет вечно. А между тем, уже каждая сакля аула была для нас оперативным объектом. Мы знали не только количество жителей в каждой из них, но и охранявших жилища собак. Стала известна и цель нашего пребывания здесь - полное выселение лиц чеченской и ингушской национальности с их родных земель.
  __________________________________
  2 Свирель 3 Бубен
  
  
  Излишне говорить, что цель операции тщательно скрывалась от местного населения.
  Предстоящим выселением жителей участка нашего оперативного обслуживания, в который входила и сакля Мусаевой, должен был заниматься капитан Степанов со своей группой. Я же с товарищами обязан был осуществить подобное мероприятие на его участке. Был соблюден принцип "где едят, там не гадят".
  Будучи соседями по участкам, мы часто координировали со Степановым наши действия и вскоре подружились. Капитан импонировал мне как мой земляк, крепкий мужик с открытой душой, и к тому же фронтовик.
  По нашим соображениям, к операции все было готово, мы не знали только одного - даты ее проведения. Но было ясно, что день "X" уже не за горами, а в предгорье, на чеченской стороне. Беспокойство вползало в души людей...
  Сотрудника-стажера НКВД Кротова Романа Васильевича мы хватились утром 21 февраля. Вечером он со всеми вместе ложился спать, а наутро его раскладушка была пуста. Я дал команду тревоги не поднимать, а спокойно пройтись по аулу и посмотреть, не забрел ли куда-нибудь Роман.
  К обеду мы обшарили не только весь аул, но и его окрестности. Кротова нигде не было. Видимо, мое состояние, во всяком случае, внешний вид, начало выходить за пределы нормального, и старшина раскололся. Он рассказал мне о первой встрече Романа и Джанеты. Тут мы и вспомнили, что не видели ее утром перед уходом в школу. Отсутствовали признаки жизни и в соседнем помещении сакли. Заглянуть же туда нам строго запрещал приказ.
  Положение становилось угрожающим. А тут еще меня вызывают в штаб!
  В обычной обстановке такой приказ не заставил бы меня волноваться, но в тот момент я тащился знакомой дорогой на ватных ногах.
  Подполковник Глебов, ответственный за операцию по аулу, как стало известно, только что вернулся с совещания, которое проводил лично заместитель Наркома по безопасности Серов. Именно ему поручил Верховный Главнокомандующий руководство операцией по выселению горцев в Среднюю Азию. Официальная причина - очистить тыл Красной Армии от населения, которое благосклонно относится к Гитлеру, рвущемуся к Кавказской нефти.
  Обычно шумный и громогласный подполковник на этот раз вошел в помещение, где собрались его подчиненные, не бравой, чеканной походкой, а каким-то настороженным шагом. И без всякого вступления скорее прошептал, чем сказал нормальным голосом, всего три слова:
  - Двадцать третьего февраля.
  Все поняли - была названа дата "X"!
  Со дня на день мы ждали этой информации. И все же, когда дата была названа, стало как-то неуютно и зябко в хорошо натопленной комнате. То ли от необычного поведения командира, то ли оттого, что окончательно исчезла слабая надежда на то, что еще "наверху" еще передумают, наступила тяжелая тишина. совершать, Многие из нас считали, что операция, которую нам предстоит совершать, страшна и нелепа. Когда оцепенение наше чуть отступило, первый нарушивший тишину голос произнес:
  - Так праздник же?!
  Это замечание, скорее похожее на вопрос, казалось, расставило все на свои места. Приказ начал обрастать уточнениями и подробностями.
  По существу-то все к операции было уже готово, и совещание не заняло много времени. Офицеры стали расходиться по своим объектам. Они покидали штаб молча, как-то непривычно понуро, не глядя в глаза друг другу.
  Я посмотрел на часы: 14.45 местного времени. По всем правилам я уже несколько минут тому назад должен был доложить подполковнику о ЧП в моей пятерке. Но впереди еще была почти половина светового дня. Поистине, надежда умирает последней, и я надеялся, что войду в наше жилище и застану там Романа среди остальных моих подчиненных.
  Оттягивая столь желанную встречу, я, чтобы дать ей время осуществиться, шел к своей сакле кружным путем, останавливался со знакомыми офицерами, скорее намеками, чем напрямую, обсуждая с ними полученный приказ. Несмотря на все мои ухищрения, время тянулось медленно. И надежды мои не оправдались: Кротова в сакле не было. Остальные трое молчали.
  Взглянув на их озабоченные лица, я понял, что они уже обо всем знают от старшины. Причина исчезновения Романа стала постепенно высвечиваться. Теперь любой из группы мог помимо меня доложить по инстанции о случившемся. Положение - дрянь! Но, прежде - дело!
  Я вывел группу из сакли во избежание лишних ушей и поставил перед сотрудниками задачу.
  В девять часов утра 23 февраля всех мужчин из закрепленных за нами саклей, включая глубоких стариков, способных передвигаться, следует пригласить на митинг, посвященный празднованию 26-ой годовщины Красной Армии. Исключения быть не может! В сакле должны остаться только женщины и дети. На митинге будет присутствовать и расквартированная в ауле воинская часть. После короткого сообщения о годовщине доблестной армии, присутствующим будет зачитан Указ о депортации лиц чеченской и ингушской национальностей на новое место жительство. К этому времени солдаты должны окружить плотным кольцом участников митинга и не выпускать из этого капкана ни одного человека. За каждой группой, контролирующей несколько саклей, закрепляется студебеккер, в который должны быть погружены женщины и дети с минимумом самых необходимых для выживания вещей. К полудню операция должна быть полностью завершена, и машина с переселенцами обязана прибыть на ближайшую железнодорожную станцию.
  Все, казалось бы, предусмотрено до мелочей. Все, кроме одного.
  Я не досчитывался одного сотрудника. Командиру в столь сложной остановке за подобное ЧП грозила "вышка"!
  Группа вернулась на место своей дислокации. Кротова в сакле не было. Теперь я был вынужден наводить справки об исчезнувшем сотруднике у кого бы то ни было. Я вышел на террасу, где сидела за столом хозяйка, и прямо спросил, не видела ли она Романа.
  Прозорливая Айна ждала этого вопроса! С невозмутимым видом, словно речь шла об обыденном событии, она сообщила мне, что солдат наш выкрал Джанет и увез ее в горы.
  Я на какое-то мгновение лишился дара речи. Чуть опомнившись, я, напрочь забыв о кавказском гостеприимстве и всех инструкциях, начал приближаться к чеченке. Уверен, что в этот момент вид мой не предвещал для нее ничего хорошего. Однако на лице Айны не дрогнул ни один мускул, и только хитринка в глазах сменилась удивлением. Она не стала ждать от меня других вопросов.
  - Послезавтра, - вещала свою истину Айна, - исполнится три дня, как Роман похитил Джанету и сделал ее своей женой. Вернутся - свадьбу играть будем.
  "Боже мой! Какая к черту свадьба! Послезавтра к полудню в ауле не останется ни одной души, кроме разве свихнувшихся от переполоха собак", - чуть было не выпалил я. Но пришлось срочно подобрать другой веский для меня аргумент:
  - Да поймите Вы, - заорал я. Какая любовь?! Какая жена?! Какая свадьба?! Кротов дезертир! Как только он появится, по закону военного времени его расстреляют на месте! Сам не придет, найдем и в расход пустим ! Вы думаете, что помогли, а сами погубили ребят!
  Тень пала на лицо Айны. Помедлив немного, она сказала тихо, но твердо:
  - Аллах соединил их сердца. У них теперь все одно - и сердце, и жизнь, и судьба. Если будет так, как ты говоришь, они умрут вместе...
  И тут до меня дошло, что угрозами и ором я ничего не добьюсь. Сомнений не было. Мусаева знала, где находятся влюбленные, и наверняка способствовала этому так называемому "похищению". Я подсел к ее столу.
  - Послушайте, а ведь можно поправить дело, - заговорщически начал я. - Верните молодых домой. Большие начальники еще не знают, что солдат сбежал. Не докладывал я еще об этом. Он должен обязательно быть здесь. Важно это! Завтра днем поверка. Общее построение. Все должны быть в строю. Назовут его фамилию, а его нет. Меня спросят, где? А я что отвечу? Горянку украл? В горы удрал с вашей помощью? Вот тогда все! Тогда не сносить головы ни Кротову, ни мне, ни Вам! Нам с Романом если не расстрел на месте, то штрафной батальон, что по существу-то одно и то же. Синеглазому в штрафниках-то по его неопытности - первая пуля.
  По тому, как внимательно Мусаева прислушивается к моим словам, мне показалось, что она реально оценивает обстановку.
  - А Джанета ? - не снижая темпа продолжал я. - Мы-то теперь знаем, как она любит своего Синеглазого, она не перенесет потери любимого. С первой же скалы в пропасть бросится. Вот и решайте. Одно скажу, если Роман и Джанета не вернутся к наступлению завтрашнего утра, они обречены! Тогда уж заранее извините за племянницу. Я первый буду требовать найти и судить дезертира Кротова по всей строгости закона военного времени. Более того, сам приведу приговор в исполнение и расстреляю его вот из этого автомата.
  Бросая жестокие фразы в лицо женщины, я сам искренне верил в возможность такого исхода. Айна выглядела все более озабоченной. Она быстро усваивала смысл моих жестких слов. Я ждал, не сводя с нее взгляда. Наконец она заговорила.
  -Твои слова не лишены смысла, командир. Вот только обо мне беспокоиться нечего. Я виновата, мне и ответ держать. Женщины гор умеют держать ответ. Ты ответа боишься. Ты рискуешь и многое теряешь. Но твоя вина и твоя ответственность - ничто перед моей, если я приму твой совет. Ты, прикрывая солдата, предаешь свой долг и присягу. А я! Я предам священные законы шариата! Я уже предала их! Уже до свадьбы Джанета назвала своего избранника по имени и сейчас зовет по имени своего мужа! Я предаю и законы своих предков! Аллах не простит мне этого! Твое предательство ничтожно по сравнению с моим! Я уже проклята Аллахом и никогда не смою свои грехи перед ним. Ты же меня снова толкаешь к измене! Чтобы сделать это, нужно много думать.
  - Много думать - это время, которого у нас нет, Айна, - перешел я на доверительный тон. - Поймите, если Роман не будет здесь к утру, все - и Ваши, и мои понятия долга и веры станут пустым звуком. Никто, ни ваш Аллах, ни наш Бог не спасут молодых, дорогих нам людей. Теперь это можем сделать только мы! Даю Вам на решение полчаса. Если через это время не получу от вас ответа, я иду докладывать о дезертирстве солдата высшему командиру. Так что судьба Романа и Джанеты с этого момента в Ваших руках.
  Я взглянул на часы и ушел в комнату.
  Не прошло и четверти часа, как ко мне вошла хозяйка сакли.
  - Один на один с тобой говорить буду, - без всяких предисловий заявила она. Мои товарищи вышли.
  - Нарушая обычаи своего народа, я следую обычаям твоего народа и вместо калыма за Джанету даю приданое за нее, - начала чеченка.
  - Не с того начинаете, - сказал я.
  - Не перебивай старших, - оборвала меня Айна. - С чего начинать и чем кончать, решаю я! Ты самый близкий человек Синеглазого. Беспокоишься за него. Бережешь. Жалеешь. Рискуешь головой за него и за мою племянницу. За это я тебя уважаю. Ты Синеглазому здесь вместо отца. И приданое за свою Джанету я даю тебе. - Она распахнула полу фартука и вынула из-за пояса небольшой кинжал в ножнах.
  Полутемная сакля, казалось, озарилась ярким светом. По стенам и потолку убогого помещения заиграли радужные блики - как мозаика волшебного калейдоскопа. Это поистине мистическое зрелище создавали драгоценные камни, которыми были усыпаны ножны и рукоятка кинжала. На конце ее сверкал большой рубин цвета крови.
  Я скорее машинально, чем осознано, взял кинжал и начал рассматривать это драгоценное чудо.
  - Он принадлежал моей матери, а ей достался от ее матери, - продолжала Айна. - История кинжала уходит в древние времена. Это единственное богатство в семье я отдаю в качестве приданого тебе - отцу жениха моей Джанеты. Выбери хорошее время. Отдай кинжал Синеглазому. Будет им трудно - на камни можно прожить долгие годы. Завтра не успеет свет появиться из-за гор, твой солдат будет в сакле. Я свое дело сделаю. И их судьба будет уже в твоих руках.
  Скрипнула дверь комнаты, и показалась голова старшины. Я поспешно засунул кинжал за голенище сапога. Мусаева вышла.
  - Чего она? - задал вопрос старшина. - Ты с ней поосторожнее. Чеченка все-таки.
  - Эта чеченка пошла мою и твою шкуры спасать, - зашипел я.
  Ужинали молча. Я хотя и был твердо уверен, что Мусаева сдержит свое слово, но чувство беспокойства не покидало меня. Неотступно сверлила мысль: "На кой черт я взял этот кинжал!". Получалось так, что после этого я невольно стал сообщником Айны, имеющей непосредственное отношение к дезертирству Романа. Да ладно, это ради спасения ребят пережить можно.
  Теперь встал вопрос, как быть с кинжалом. Первое время было желание немедленно вернуть его Мусаевой, но тут же возникали другие суждения на этот счет.
  Главное - 23 февраля! Менее чем через полтора суток во время обыска солдаты перевернут содержимое сакли вверх дном в поисках возможного наличия оружия. Тщательно обыщут ее обитателей. Кинжал найдут. Но где гарантия, что он попадет в государственную казну? В суматохе выселения и речи не может быть о какой-то описи имущества, и... концы в воду.
  А вдруг Роман и Джанета все-таки когда-нибудь будут вместе, и драгоценность, которую я постараюсь для них сохранить, окажет им со временем неоценимую услугу? Эта зыбкая надежда взяла верх. Я не вернул кинжал Айне. А она сдержала слово.
  В 15.00 22 февраля, когда подполковник Глебов назвал фамилию Романа на общем построении, из шеренги нашего подразделения прозвучало четкое "Я"! Сотрудник НКВД Кротов стоял в общем строю в выстиранной его женой гимнастерке и тщательно вымытой обуви. Казалось, самое неприятное, связанное с его любовными похождениями, осталось позади. Но, увы! Это только казалось!
  После команды "Разойдись!" подполковник пригласил меня зайти в штаб. В большой комнате, которая служила одновременно штабом и жильем Глебова, никого не было.
  Глебов, кряхтя, полез рукой под раскладушку с неубранной с утра постелью и вытащил оттуда початую бутылку водки и два граненых стакана. Усевшись на кошму, он жестом пригласил меня сесть рядом. Налив до краев стаканы, прохрипел:
  - Пей! - Я выпил.
  Глебов опрокинул стакан, вытер тыльной стороной руки губы и снова произнес только одно слово:
  - Рассказывай!
  Стало ясно, что кто-то из моих подчиненных доложил о ЧП командиру. Ответить на вопрос, когда, было легко. Перед построением. Иначе он вызвал бы меня раньше. А вот кто? С этим сложнее. Хотя теперь уже не имело значения. Если нашим делом займется СМЕРШ, вытряхнут всю историю до единой пылинки. И все же я рассказал подполковнику, что знал только лично, упустив момент первой встречи молодых, свидетелем которой был старшина.
  - Все? - насупившись, спросил Глебов.
  - Все! - твердо ответил я.
  Полковник молчал. Создалось впечатление, что он устал от долгого рассказа и взял паузу, чтобы набраться сил. Но, как оказалось, дело было не в этом. Он обдумывал, как выразить поточнее, видимо, очень важную для него мысль...
  - Вот Вы слушаете меня и думаете, - прервал свой рассказ Полковник, - какой же я к черту офицер, командир, защитник Отечества, когда выгораживаю дезертира, нарушившего приказ, а по большому счету присягу, наконец. Не хочу оправдываться, но все-таки примите во внимание, что в то время я был не намного старше Романа. Я защищал не сотрудника ЧК Кротова, нарушившего приказ, а настоящую любовь, которой - кто знает - может быть, в тайне завидовал. Слабое оправдание, конечно, но до сего времени я не жалею, что поступил именно так. Ну, а подполковника мой неполный отчет о поведении Кротова взбесил.
  - Врешь! - рыкнул Глебов. - Самого главного, с чего началась вся эта катавасия, не рассказал. Ну да ладно. Начало я и без тебя во всех подробностях знаю.
  Мелькнула мысль: "Старшина!". Только он мог рассказать в деталях о событии, имевшем место при первой встрече Романа и Джанеты.
  - Верно! Он! - подтвердил мою догадку подполковник. - Задницу свою решил прикрыть. Где же он со своим долгом раньше был, когда Кротов с горянкой в горы удрал? И ведь, казалось бы, все обошлось, и беглец вернулся в строй. Ан, нет! Трепетала душонка, а вдруг обойдут его другие и рано или поздно история всплывет. Отвечать придется. А тут добровольно с "повинной" явился. Одним словом - сволочь! - Глебов сплюнул тягучую слюну на пол. - Но ход дан! Мне, как старшему командиру, о ЧП доложено, теперь и я у старшины в заложниках. - Что будем делать, старшой?
  Не дождавшись от меня ответа, он как бы для себя начал размышлять вслух:
  - До операции осталось менее суток. Ехать в ставку к высокому начальству с таким вопросом - время терять. Да и не до вернувшегося дезертира теперь. В целом дело, конечно, дрянь! Отрапортовать о нем я должен, но и спешить с этим нечего. Мне приказано из штаба не отлучаться и рацию пустяками не занимать. Стало быть, учитывая все эти обстоятельства, я принимаю решение отложить свой доклад до конца операции.
  - Так что пока живи, старшой. То, что трибунала тебе не миновать, вопрос ясен. Кротова же, может, по молодости и простят, но из органов попрут. Доверия не оправдал. На фронт первым же эшелоном отправят. Старшина, думаю, обоссаными штанами отделается... Ну, а чеченскую Джульетту - в теплушку вместе с сородичами - и поминай, как звали. Вот такой расклад. Сейчас же слушай приказ. Командование группой передашь старшине. Он в курсе. В остальном действуй по установленному предписанию. Кротова - под домашний арест. Смотри, чтобы очередной глупости не натворил. Кончится операция, посади его с собой в машину, довезешь до вокзала. Там решим, кому его передать.
  Внимательно посмотрев мне в глаза, подполковник хлопнул меня по плечу.
  - Знаю. Ты хороший мужик и отличный воин. Уважаю тебя за это. Даже здесь при такой обстановке не сдрейфил. За ребят до последнего боролся. Я ведь тоже на фронте побывал и за бандами Исраилова по этим горам гонялся. Скажу тебе, порой покруче, чем на фронте было. Но, воюя с бандитами, я был твердо уверен, что бью врагов, предателей, переметнувшихся на сторону Гитлера, который хотел уничтожить мою Родину. Я защищал ее здесь также как и на передовой.
  Неожиданно он схватил меня за рукав гимнастерки, приблизил лицо почти к самому моему уху и, обдавая винным перегаром, зашептал:
  - А завтра против кого воевать будем? А? На кого руку поднимем, боевой офицер? А...а..? Против женщин и детей малых? Если останемся живыми, придет время про свои боевые подвиги рассказывать детям, а потом и внукам. А про это что расскажем? Как женщин и детишек прикладами на мороз из их собственных домов выталкивали?... Да ладно, можно промолчать или соврать, что в этот момент фашистов били. Сойдет. А со своей совестью как? А честь офицера, фронтовика? Завтра утром перечеркнется это все. Все боевые и прошлые и будущие заслуги псу под хвост! Чеченская заноза бесчестия застрянет в наших башках на всю оставшуюся жизнь.
  Твой Кротов сопляк, пацан, а оказался ловчее нас. Знал, что ожидает его девчонку и что после их кардебалета со свадьбой его участие в операции исключена. И выходит он теперь не с нами, не с силой и властью, а с ними, безвинными и беззащитными. Он разделит с ними лихую судьбу, хотя и повезут их в разные стороны.
  Новая, выпитая перед столь неожиданной вспышкой откровения, порция водки, снова зацепила возбужденный мозг Глебова. Глаза остекленели, и уже не шепотом, а вызывающим голосом он начал выговариваться теперь уже в мой адрес.
  - Что? Ошалел, услышав крамольные речи от начальства? Иди! Докладывай! Не боюсь! Дальше фронта не пошлют. Я, когда впервые, раньше тебя, узнал, чем заниматься буду, три рапорта об отправке на фронт подал. А знаешь, сколько таких рапортов от офицеров на столе у Серова лежит? Горы! И отвечать нам всем за эти рапорта тоже придется. Наверху такого не забывают! После операции всех по этим же рапортам на фронт отправят к чертовой матери! Но... только после выселения, а так - шалишь, уж раз сюда попал, чистеньким не выберешься.
  Одного не могу уразуметь. Как не могут понять там, наверху, что 23 февраля возведет непреодолимую стену между народами, которую рушить придется не один день, а десятилетиями, а, возможно, веками. К сожалению, мы уже ничего изменить не можем. Идет война. Мы офицеры. Есть приказ, и мы его выполним. И последнее. Старшину не трогай. Он тоже выполнял приказ.
  Глебов еще раз выругался и, махнув мне рукой в сторону двери, стал убирать постель на раскладушке.
  После выпитой натощак водки и разговора с подполковником кружилась голова. Несколько успокаивало то, что мысли Глебова совпадали с моими и, как позже выяснилось, не только с моими. Подполковник был прав. До сегодняшнего дня я никому не рассказывал, что участвовал в выселении кавказских народов с их родины.
  Впервые за все наше пребывание в этих краях в преддверье 23 февраля выдалась теплая, звездная ночь. Никогда раньше, да и позже за свою долгую жизнь, я не видел такого чудесного звездного неба! Вокруг было все черно, грязно, погано, и только яркие звезды над головой вселяли надежду, что есть еще что-то святое, чистое и прекрасное в мире.
  Я и Роман сидели за столом в углу террасы, и он рассказывал мне, как оказалось, последнюю историю любви. Своей любви.
  Суть его рассказа для меня состояла в том, что выполнить все условия Айны Мусаевой, в том числе, принять мусульманскую веру, его вынудило страстное желание быть рядом с любимой, соединиться с ней. Любая другая причина была бы воспринято мною, атеистом, советским офицером, с глубоким возмущением. Но при этих обстоятельствах благоразумие взяло верх, погасив неуместный гнев. Свершившийся факт - личное дело Романа, и пусть в этом он разбирается сам.
  Роман понимал, что ставить вопрос перед командованием о своем намерении жениться на чеченке в данной обстановке - полный абсурд. Пойти на этот шаг значило потерять Джанету навсегда. А их любовь уже не горела - полыхала пожаром! Им уже было мало духовной любви! Чаша была переполнена не реализованными чувствами и желаниями! Влюбленным сейчас нужно было все или ничего! Либо женитьба со всеми ее правами, либо - совместная смерть! Сейчас или никогда!
  По соображениям Романа день, "X" может наступить не раньше, чем через неделю. И уж конечно, не в предпраздничный, и тем более не в праздничный день 23 февраля. К этому времени Джанета станет его женой. Едва ли он убережет ее от выселения, но, по крайней мере, обеспечит ей возможность перебраться с нового места жительства к его матери на правах жены сына. Где и как ее найти, было подробно написано и передано Джанете. Что касается выполнения воинского долга, то Роман считал себя не оперативным работником, а только стажером, и поскольку у него нет конкретного задания по выселению, его присутствие при операции вообще мало что значит. Ну, не расстреляют же его за временное отсутствие. А фронта он не боится, оттуда и живыми возвращаются.
  Трезво мыслящий человек отмел бы напрочь все эти наивные фантазии на грани "авось повезет". Но Роман был болен любовью и искал любые, пусть и слишком шаткие, оправдания своему поступку. И он решился на рискованный шаг, предложенный Айной. Покидая ранним утром саклю вместе с Джанетой, Роман попросил Мусаеву сообщить мне, как командиру, что его отсутствие связано с женитьбой, и он обязательно вернется в часть к празднику Красной Армии. Айна же тянула время, чтобы Роман как можно больше пробыл с Джанетой. He заставь я ее сознаться в "заговоре", последствия могли быть еще плачевнее. Хотя и нынешнее положение было хуже некуда.
  К раннему рассвету того злосчастного дня Мусаева привела молодых в заброшенную пещеру - бывшее пристанище пастухов. Она позаботилась, чтобы у них была теплая постель из овечьих шкур, вода и пища. У входа этого временного приюта для влюбленных их ожидал местный мулла, давший обещание до времени не нарушать тайну предстоящих обрядов. Никто из присутствующих правоверных не высказал возражений по поводу укороченного и ускоренного посвящения Романа в мусульманскую веру. Чтобы придать брачному союзу хотя бы предварительную законность, мулла прочитал несколько сур из Корана, относящихся к совместной жизни молодых в качестве мужа и жены.
  Затем Айна и мулла покинули пещеру. Деца обещала прийти за молодоженами через три дня рано утром 23 февраля.
  Неожиданное появление Айны на следующей день в пещере было для них ну совсем не к стати. Только на второй оклик груда шкур пришла в движение, и из нее показалась голова Романа. За все пребывание в пещере не были развязаны ни бурдюк с водой, ни мешок с провизией. Им было ни до воды, ни до еды. Они жили любовью! Казалось, приди за ними Айна через три дня, неделю, она застала бы ту же картину, когда после ее ухода юноша и девушка утонули в шкурах, погрузившись в мир страстных наслаждений!
  Первым вопросом Романа к Айне был, рассказала ли она мне, что он не сбежал, а вернется через три дня. Получив утвердительный ответ. Роман успокоился. Когда же Мусаева сообщила, что командир считает его дезертиром, сам организует поиск и расстреляет беглеца, если он сейчас же не вернется в саклю, Роман понял, что дела его плохи.
  Выпорхнув из шкур и мгновенно накинув рубашку, юная жена Ромки бросилась к его ногам и стала умолять его немедленно вернуться к командиру. Когда же деца больше для проформы, чем с серьезным намерением, напомнила, что ей надлежит быть "украденной" еще двое суток, Джанета вскочила с колен и выпрямилась во весь рост.
  Перед Айной и Романом стояла маленькая женщина, от которой исходила непоколебимая сила.
  - Я уважаю тебя, деца, нашу веру и законы наших предков, - не терпящим возражения голосом начала Джанета. - Но со вчерашней ночи и до конца своих дней я принадлежу только единственному человеку в мире - моему мужу! И я буду спасать его любыми путями и чего бы мне это не стоило! В нем моя жизнь, и я не отдам его ни вере, ни людям, ни даже самой смерти! Сейчас его спасение - возвращение! Немедленно домой!
  Беглецы вернулись в аул.
  Теперь я в целом был в курсе всех событий, имевших отношение к случившемуся в моей группе ЧП. Остался нерешенным один вопрос, как быть с кинжалом. Рассказала ли Мусаева Роману о приданом или, считая, что это касается только меня, его "отца", промолчала об этом? Не случайно же она просила отдать кинжал Роману только когда наступит для этого подходящее время. И я ни словом не обмолвился о приданом, чтобы в столь напряженной обстановке не навешивать Кротову еще одну проблему - сохранения драгоценности. Решил подождать, чем все это кончится и какая участь ждет моего подчиненного. Если арест, то обыск неизбежен. Но этого может и не случиться. Вот тогда и решим с Романом, что делать с необычным приданым.
  - Не знаю, что ждет меня впереди, - продолжал Роман, - но мне очень больно, что я причинил Вам столько неприятностей. Я знаю, мне прощенья нет. У меня уже ничего не осталось, кроме моей любви, от которой я потерял голову и наделал столько глупостей. Я так люблю Джанету, что, кажется, умру, если не увижу ее снова, не поговорю, не успокою ее растревоженную душу. Я не имею ни морального, ни чисто человеческого права просить Вас о помощи, но больше мне обратиться не к кому. Я прошу Вас, когда наступит день "X", поместить меня в той же машине, в которой будет находиться она. Как знать, может быть, мы увидимся с ней в последний раз.
  - Я не держу на тебя зла, Роман, - успокоил его я. - Меня сбил с катушек не ты, а сильный соперник, имя которому - любовь. Я, боевой офицер, просто не предполагал, не знал, что в ней такая убойная сила, от которой спасенья нет! И скажу тебе откровенно, мне досадно, что я плачу не за свою, а за чужую любовь. В одном, Кротов, я твердо уверен, что в боевой обстановке, которой теперь тебе не миновать, ты будешь хорошим солдатом. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы выполнить твою просьбу.
  Теперь уже он в знак благодарности крепко пожал мне руку.
  - Итак, - продолжал я, - скажу прямо, выполнить твою просьбу не просто. Сергей Степанов, который будет заниматься выселением жителей нашей сакли, - неплохой парень и тоже из наших фронтовиков. Да молва о твоих похождениях, связанных с дезертирством, уже расползлась, и нужно быть смелым человеком, чтобы помочь тебе.
  Вторая загвоздка. Теперь и мой, и твой командир - старшина. И если даже я договорюсь с Сергеем, то без ведома нашего командира выполнить твою просьбу он просто не имеет права. Да ладно, не волнуйся, уж как-нибудь я старшину уломаю.
  - Кончайте разговоры, отбой! - это старшина. Легок на помине. Есть на свете люди, которым давать власть крайне противопоказано. Он оказался именно таким.
  То, что старшина объявил о своем назначении членам нашей группы в мое отсутствие, еще можно как-то объяснить. Но то, что он тут же перетащил свою постель на мою раскладушку, стоящую у двери, было расценено не иначе, как недоверие к офицеру, над которым ему была дана власть. Показать, что Кротов мог перешагнуть через меня, чтобы повидаться со своей любимой, а вот через него старшину, никогда! Уж он-то постарается оправдать оказанное ему доверие! Хорошо, что командовать ему осталось не так уже и много времени.
  Времени не было и на обдумывание разговора со старшиной.
  Отправив Романа спать, я попросил вновь испеченного командира выйти ко мне для разговора.
  - Игорь Петрович, просьба к тебе, - без обиняков начал я. - После того, как Кротов поставил тебя под удар, - заявил я, показывая тем самым, что, якобы, именно он пострадал более всего от нашего ЧП, - совесть не позволяет ему обратиться к тебе лично. Меня попросил, а я тебя прошу. Разреши Роману завтра доехать до станции в одном кузове с Джанетой. Договориться обо всем остальном с руководителем группы, которая будет выселять семью Мусаевых, - моя забота.
  Глаза командира явно притворно округлились.
  - Ой! Мамочки! Поистине горбатого могила исправит! - укоризненно заверещал он. - Да что же Вы, товарищ старший лейтенант, сами без мыла на своей шее веревку затягиваете? Предупреждал я Вас, будьте осторожны с чеченцами. Не послушали. Снова с ними в сговор вступаете. Вообще-то понять Вас можно, - вдруг перешел он на сочувствующий тон.
  Деться-то Вам некуда. Как не крути, а отрабатывать взятку, которую от хозяйки получили, надо. Вона из под голенища поблескивает.
  Я оторопел. Удар был настолько неожиданным и оскорбительным, а желание выстрелить в подлеца настолько мощным, что до сего времени не могу объяснить, какая сила удержала меня от этого безумного шага.
  Старшина понял, какой опасный пожар зажег в моей душе. Отодвинувшись от меня, он застыл в ожидании ответной реакции. Стало ясно, что он подслушал наш разговор с Мусаевой о приданом. Он выбрал точный момент, чтобы показаться в дверях именно в тогда, когда я взял кинжал у хозяйки сакли. Цель ясна. Теперь при определенных обстоятельствах он может заявить, что видел, как я принял драгоценное оружие от чеченки и спрятал его в сапоге. А за что, про что - это уж пусть разбираются компетентные органы. Которые, конечно же, должны задаться вопросом, почему я сразу не доложил командованию о ЧП в своем подразделении, тянул время, скрывал известный мне факт похищение чеченки. Да мало ли еще, какие вопросы могут возникнуть в связи с получением от Айны "взятки". Оставалось неясно - почему до сего времени старшина не заложил меня. Ведь после этого разоблачения его вина в ЧП по сравнению с моей была бы ничтожной. Самое худшее - пожурили бы его за баловство, шутку, а за это из органов не гонят и на фронт не посылают.
  Пауза затянулась. Кажется, старшина полагал, что я буду оправдываться перед ним. Более того, унижаться, находясь теперь полностью в его власти. Но я, стиснув зубы, молчал. Нервы у меня оказались крепче. Заговорил он.
  - Конечно, все мы виноваты в том, что появился среди нас предатель Родины дезертир Кротов: Подумаешь, любовь! Она как пришла, так и уйдет. Да только за то, что такой парень, как Ромка, пострадал, все бабье племя извести следует. Конечно, жаль Кротова. А что я? Моя вина в тут не велика. Судить меня по существу-то и не за что. Кротов что, своей башки не имел? Если б дисциплинированным сотрудником был, так на мое шутливое предложение подсмотреть за девкой никогда не пошел бы.
  Я молчал. Чувствовал, что старшина к чему-то клонит, но к чему, пока догадаться не мог. Ясно одно, сразу категорического отказа на мою просьбу я не получил. Значит, все еще не безнадежно.
  Мое молчание явно не устраивало старшину. Заметно было, что он не хотел брать на себя инициативу по продолжению разговора. Он заерзал на кошме и, приглушив голос, наконец-то сказал то, что расставило все на свои места.
  - Вот вы, товарищ старший лейтенант, завязли в этом дерьме с Кротовым по уши. Так ведь есть за что! Выкарабкаетесь - всю жизнь безбедно проживать будете. Мы же с Вами прекрасно понимаем, что и парню, и девке, и ее тетке по всем раскладам хана! Все вам достанется. А я? Какой же мне резон Вам содействовать, чтоб ублажать чечен? Кто ж будет, за здорово живешь, свою шкуру под трибунальскую пулю подставлять? Вот ведь в чем вопрос.
  
  Теперь он сказал все и, уставившись на меня беспокойным вопросительным взглядом, стал ждать. Я окончательно понял, с кем имею дело. С этого момента я мог высказывать этому подлому человеку все, что я о нем думаю, не щадя ни его личности, ни чести. Он все стерпит. Все проглотит. У него появился шанс завладеть огромным богатством, и он пойдет на все, чтобы заполучить его.
  Стало ясно и то, почему он до сего времени не доложил о кинжале - "взятке": тогда не видать бы ему драгоценности, как своих ушей. Вот почему не входило в его планы окончательно прижать меня к стенке. Он ждал. Ждал подходящего момента. Но его время уходило, и он начал метаться в поисках такого момента.
  Ничего не подозревая, мы с Романом даем ему шанс, делаем ему подарок! И какой! И за что? Всего-то разрешить Кротову посидеть рядом с горянкой в кузове грузовика до железнодорожной станции! Да это же тьфу! По сравнению с другими вариантами, которые могли бы ему подвернуться. И вот теперь он ждал, как на его намек отреагирую я.
  - Гнида ты, - начал я жестким голосом. - Ты же, гад, прекрасно знаешь, какое назначение имеет кинжал и кому он принадлежит на самом деле. И ты сейчас намеренно унизил и оскорбил меня, боевого советского офицера. Теперь запомни: я тебя достану! Если не на фронте, разыщу в мирное время и получу с тебя сполна.
  - Верно, старшой, заплачу сполна, - всполошился он. - Поделим! Не обману! Чем хочешь, поклянусь! Адресочек тебе свой оставлю. У меня кинжальчик-то целей будет.
  Тебе отсюда за преступление твое одна дорога - на фронт, а там, не дай бог, вещичку-то потеряешь. А я в ЧК останусь. Обратно в тыл бороться с врагами нашей родины вернусь. И сохраню все в полном ажуре! А?
  Эту тираду я встретил уже спокойно и твердо знал, как себя вести.
  - Учти, падаль ты ползучая, ничего мне от тебя не надо. Не так ты меня понял. Или кривляешься, что не понял. Теперь о просьбе. Знаешь, что кинжал не мой, а Кротова, о котором он, кстати, еще не знает. А без его ведома о даче тебе взятки решать не могу.
  - Не знает? И хорошо! Зачем ему знать? Себе при его положении он кинжала не возьмет. Все одно вам оставит. Так что с вами нам и решение принимать! А вообще-то делайте, как знаете, - перешел он на тон, не терпящий возражений. Условие одно. Вы мне кинжал, я Вам свое согласие на погрузку Кротова вместе с его мамзелью. Так позвать Вам для разговора Кротова или как?
  - Зови, - выдохнул я.
  Не успел старшина скрыться в комнате, как на террасе появился Роман. Было ясно, что ни о каком сне для него не могло быть и речи, когда от моей встречи со старшиной зависела его судьба!
  Я рассказал ему о нашем уговоре с Мусаевой и, вынув из-за голенища сапога кинжал, протянул его Роману.
  - Эту драгоценность - приданое Джанеты, переданное тебе Айной Мусаевой, старшина требует за разрешение доехать тебе с Джанетой до станции, когда наступит день "X". Как быть?
  Роман с безразличием смотрел на мерцающий в темноте камнями кинжал, и казалось, не сразу осознал, о чем идет речь.
  - Какой кинжал? Какое приданое? - недоуменно забормотал он, отталкивая мою руку с сокровищем. Голос его начал срываться.
  - О чем вы говорите? Вы что, не понимаете, что, может, я могу побыть с ней последний раз?! Ведь это же удача! Счастье! У нас же с Джанетой ничего нет, чем мы могли бы отблагодарить старшину за его разрешение! А тут такая удача! Такое счастье! Отдайте, отдайте ему немедленно то, что он просит, - лихорадочно начал твердить он.
  Иного ответа я и не ожидал. И все же, как когда-то в разговоре с Мусаевой, возмущение разрывало мою душу.
  - Да пойми, ты, влюбленный олух! - орало мое нутро. - На это богатство можно прожить всю вашу жизнь! Безбедно! А ты готов отдать его за пока еще призрачное разрешение побыть всего полдня с женщиной, которая и так уже принадлежит тебе! И кому? Подонку, который наживается на вашем горе!
  Мое внутреннее возмущение было настолько сильным, что я уже не слышал всего, что горячо шептал мне Роман. Только одно слово из потока его фраз доходило до моего сознания:
  - Отдайте! Отдайте! Отдайте! - подобно выстрелам отдавало в моем мозгу.
  Я понял, что бесполезно, да и не к чему разубеждать его, тем более - обсуждать возможные варианты сговора. У Романа появилась реальная надежда увидеться с Джанетой, а больше его воспаленный мозг ничего не воспринимал. Он готов был заплатить за это свидание любую цену, а если понадобиться, то и жизнь! А тут - какой-то кинжал!
  - Будь по-твоему, - сказал я, и вернул кинжал на прежнее место. - Сейчас ты успокоишься и пойдешь спать. Считай, что на восемьдесят процентов из ста твое свидание с женой состоится. Но ты мне сейчас дашь слово, что будешь четко выполнять команды сотрудника, который будет заниматься выселением семьи Мусаевых из сакли. Что бы и когда бы ни случилось - никакой самодеятельности. Помни, за твое мимолетное счастье могут поплатиться головой хорошие люди, которые пойдут тебе на встречу.
  - Я даю вам это слово, товарищ старший лейтенант, - по уставному, твердо сказал Кротов.
  Мы поднялись из-за стола. Роман сделал несколько шагов по направлению к двери, потом вернулся и как-то совсем по-детски, обращаясь ко мне по имени и отчеству, сказал:
  - Спасибо вам и простите меня, пожалуйста. Нам с вами уже, наверное, не поговорить больше. Я вырос без отца. Вот. Мне бы очень хотелось быть таким же, как вы. Похожим на вас. Да что-то не получилось. Еще раз спасибо - от меня и от Джанеты за то доброе, что вы для нас сделали. Прощайте!
  Я обнял его.
  - Да ты что, Ромка, братишка, прощаться вздумал? Да мы еще с тобой поживем! Повоюем! Ты же сильный мужчина! Мы с тобой еще покрутим ногами матушку-землю! Держись, солдат! Передай при встрече от меня привет своей красавице.
  - Спасибо. Передам. Прощайте!
  Мы еще раз крепко обнялись, и он исчез в проеме двери, ведущей в комнату. Не успела закрыться за Романом дверь, как словно черт из табакерки выпрыгнул из-за нее старшина.
  - Ну, что? Как? - зашипел он, сгорая от нетерпения. Казалось, что отмену приговора о его расстреле он не ожидал бы с таким волнением, как результат нашего разговора.
  - Кинжал твой, - буркнул я.
  - Давай!
  - Потерпишь! Сделаешь так. Завтра, когда семью Мусаевых посадят в кузов студебеккера, к тебе подойдет капитан Степанов. Скажет - прибыл за Кротовым, чтобы доставить его до станции. Ты выполнишь его приказ. Ни на какие указания он ссылаться не будет. А ты никаких вопросов не задавай. Начнешь мудрить, взятки тебе не видать! Кротова посадят в отведенное ему место в кузове. Где и с кем он будет сидеть, не твое собачье дело. По раскладу, мы с нашими переселенцами следуем за грузовиком, в котором будет находиться Кротов. На станции, как только Романа и Джанету разлучат, я отдам тебе кинжал.
  - Обманешь ведь? - заныл старшина. - Слово офицера хотя бы дай.
  - Ты, шкура! Других по себе не суди. Унижаться перед тобой, слово офицера давать - не буду! Сказал, отдам. Хватит с тебя и этого!
  - Ладно, заметано. Но только тоже смотри, старшой, - пригрозил он, - не балуй!
  - Вон отсюда! - сорвался я. Старшина исчез.
  События спрессовали время ночи, и она, казалось, раньше обычного начала отступать. Чуть забрезжил рассвет, а я уже побывал в расположении группы капитана Степанова и обговорил с ним все детали по доставке Кротова с его возлюбленной на станцию.
  - Скажу сопровождающим ребятам, чтобы рядом их посадили, - обещал Сергей. - Плащ-палатку свою дам. Пусть от посторонних глаз укроются. Ну, а на станции Ваша забота, куда его девать. Знаешь, у меня своих будет невпроворот.
  - Да, и еще, предупредил я. Старшину моего в случае чего поставь на место. Это на вид он бравый, а душонкой трус. Да и причина есть, по которой он вякать не будет.
  - Ну, это уже ваши проблемы. Сделаю, как договорились. Бывай! Мы хлопнули друг друга по ладоням и разошлись.
  День 23 февраля наступил хмурым, промозглым утром, оставив на земле темную грязь и начисто стерев яркие, чистые звезды с далекого неба. Теперь уже не до дня, а до часа "X" для жителей аула оставалось неполных два часа. Уже привычно курились дымы над саклями. Тишину утра тревожили блеяние овец, мычание буйволов и редкими в этот час перекличками жителей аула. Все было как всегда. И только собаки, огромные кавказские овчарки, всегда надменные в своем превосходстве над остальным собачим племенем, лаяли чаще обычного, временами переходя на несвойственный им беспокойный вой.
  Ровно в восемь утра члены нашей группы начали молча собираться на "митинг". По тому, как тщательно мы собирали вещи, Роман догадался, что "это" произойдет сегодня. Он не проронил ни слова и только вопросительно взглянул на меня. Я ободряюще подмигнул ему. Он понял. Тут в комнату за ним зашел солдат охраны. Они вышли.
  В девять тридцать над аулом, нарастая и отвоевывая все новые его уголки, прокатился выворачивающий душу стон. Он множился, набирая силу, пока не превратился в многоголосый единый вопль. В нем было все: возгласы возмущения, причитания, молитва, крики о помощи, плач детей, выстрелы, которые косили верных охранников очагов - собак, бросавшихся на защиту своих хозяев.
  - В точно установленное время, - продолжал рассказчик, - нагруженная под завязку переселенцами и их пожитками колонна из студебеккеров начала медленно ползти по узким дорогам горных хребтов в сторону железной дороги.
  Наш студебеккер замыкал колонну одного из участков района и следовал, согласно предписанию, за машиной Степанова, ответственного за всю колонну. Двое наших сотрудников и два солдата сидели в кузове тягача вместе с чеченцами, а я, по распоряжению старшины, был размещен в кабине между ним и водителем. Своими действиями старшина всячески подчеркивал, кто является хозяином положения. Под предлогом, что за мной нужен глаз да глаз, он не отпускал меня от себя ни на шаг.
  Старшина выполнил данное мне обещание. Роман и Джанета сидели вместе впереди идущей машины. С этого момента кинжал принадлежал ему и должен был быть с ним рядом.
  В лобовое стекло я видел кузов ползущего впереди по глинистой дороге грузовика, двух солдат, сидящих по краям заднего борта и рядом с одним из них наглухо закутанных в плащ-палатку влюбленных. Создавалось впечатление, что в палатку был завернут один Роман, и только когда машина накренялась на ухабах или налетал ветер, края палатки приподнимались и было видно Джанету. Юноша держал свою драгоценую на руках, крепко прижав к груди. Их было не двое! Они были одно целое, одетые вместо свадебных нарядов в потрепанный ветрами, дырявый и грязный брезент палатки.
  Добравшись до третьего перевала, не только солдаты-водители грузовиков, но, казалось, и сами полноприводные американские машин выбились из сил. Узкая дорога, которая служила местным жителям для передвижения арб, запряженных волами, первыми же машинами была превращена в месиво из глины и воды, медленно сползавшее к краю пропасти. Только благодаря своей мощи грузовики-звери, жавшиеся к скалам гор, могли продвигаться вперед, успевая в последние моменты зацепиться за дорогу от, казалось, неминуемого сползания в пропасть.
  Наш шофер, пожилой казах, многие годы утюживший Чуйский тракт, был крайне осторожен. Был момент, когда тягач несколько отстал от колонны, за что водитель тут же получил нагоняй от рьяного командира старшины.
  - Зачем кричишь? - не отрывая глаз от дороги, сквозь зубы процедил шофер. - Жить надоело? Тогда садись за баранку сам! Не лезь!
  Сейчас этот солдат был хозяином положения, и старшина притих. Все произошло, как в замедленном кино.
  Впереди идущий студебеккер вдруг начал медленно ползти задним мостом к краю пропасти. Солдат - водитель, видимо, стремясь удержать тяжелую машину на дороге, ткнул ее носом к отвесной скале. Это было роковой ошибкой! Грузовик еще более развернулся задним мостом и, несмотря на яростное вращение всех своих ведущих четырех колес, начал сползать с дороги в пропасть. На какое-то мгновение он завис над ней, цепляясь за кромку дороги передними колесами. Почувствовав страшную опасность, солдаты открыли задний борт, надеясь покинуть обреченную машину. Поздно! Из накренившегося над пропастью кузова, словно из самосвала, посыпался в пропасть живой груз. Следом за ним сорвался все еще с гудящим двигателем и студебеккер.
  Многоголосый крик ужаса заложил уши и постепенно затих в глубине непроходимого ущелья. Через мгновение, казалось, он вернулся из пучины и заполнил всю дорогу, занятую грузовиками. Теперь этот вой исходил уже от колонны, прекратившей свое движение.
  Обильный пот стекал по лицу и усам нашего водителя, вцепившегося мертвой хваткой в баранку. Старшина буквально трясся от страха, да и я, наверное, выглядел не лучшим образом. Из шока меня вывел капитан Степанов, который вместе с водителем успел-таки выскочить из кабины перед тем, как машина полетела в бездну. Он казался почти спокойным, только нервный тик правого глаза выдавал его состояние. Солдат-водитель его машины сидел на валуне и раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками. Никто из машин колонны выходить не имел права, чтобы ни случилось.
  - Дай рацию, - выдохнул Степанов.
  Переданный ему приказ был лаконичен. Колонне не задерживаться. Продолжать движение. Расследованием происшествия и спасательными работами займется специальная команда.
  Пока капитан связывался с высшим командованием, я подошел к краю пропасти и взглянул вниз. По всему отвесному склону, зацепившись кое-где за торчащие камни, весели редкие пожитки, принадлежавшие людям. Зрение вырвало на выступах несколько человеческих тел, в том числе и одного солдата. Признаков жизни не было, как не было видно и самой машины.
  Все утонуло в беспросветной глубине ущелья. Нет, не все! На небольшом выступе примерно в пяти метрах от края обрыва лежал сверток, закутанный в плащ-палатку! Он был недвижим. И все же у меня мелькнула надежда, что смерть пощадила молодых! Может, они находятся в шоке или ранены, и их еще можно спасти!
  Я заявил Степанову, как старшему по колонне, что не поеду дальше, пока не буду уверен, что нельзя хотя бы чем-то помочь Роману и Джанете. До станции доберусь на машине следующей колонны. Капитан, не сказав ни слова, в знак согласия махнул рукой. Конечно же, старшине ничего не оставалось делать, как категорически заявить, что он "не бросит в беде" старшего по званию.
  У служаки-казаха нашлась крепкая арканная веревка, которая сопровождала его всюду и которую он, под честное слово о возврате, оставил нам.
  Степанов и его шофер заняли в кабине наши места, и машина тронулась вслед за уже начавшей движение колонной. На месте трагедии остались двое.
  После короткого обсуждения вариантов спуска на площадку, проникнутого крайним недоверием друг к другу, было принято следующее решение. Свое оружие оставляем наверху на пока еще пустынной дороге. Кинжал поделим. Первым с ножнами спускается старшина. Следом за ним с клинком спускаюсь я. Наверх поднимаемся в обратном порядке. После поднятия молодых наверх я отдаю старшине кинжал полностью.
  Навязав на веревку узлов и закрепив ее на валуне у края дороги, мы, спустились на выступ. Оказалось, что он имеет продолжение в виде небольшого углубления в горе. Свалившиеся с дороги и выщербленные из скалы камни заполняли участок.
  Увы. Два любящих сердца были разбиты.
  
  Тело Джанеты было под Романом. Казалось, девушка сделала все, чтобы принять удар на себя и было бы не так больно ее любимому. Возможно, это бы и спасло его. Но смерть не хотела разлучать их. При падении Роман ударился виском о камень и умер вместе со своей любовью, не выпуская ее из объятий.
  Поднимать их наверх не имело смысла. Вести тела на машинах, заполненных до отказа переселенцами, никто бы не позволил. Да и куда вести?
  Мы молча расчистили углубление в горе, поплотнее закутали в плащ-палатку обнявшихся влюбленных и, положив их в приготовленную для них самой природой могилу, завалили углубление камнями.
  Я, выбрав камень из известковой породы, лезвием кинжала стал царапать на нем надпись. Ничего не пришло мне в голову, кроме банальной и в то же время всеобъемлющей фразы всех влюбленных:
  РОМАН+ ДЖАНЕТА = ЛЮБОВЬ
  Увлекшись надписью, я не заметил, как старшина обезьяной вскарабкался по веревке наверх. Когда я поднял голову, дуло моего автомата, оставленного на дороге, было нацелено в меня. Я хотел еще что-то сказать, но, услышав щелчок взведенного затвора, понял, что выбора у меня нет.
  Я метнул кинжал.
  Тонкое, обоюдоострое лезвие вошло старшине в глаз по самую рукоятку. Ярко красный рубин на ее конце заменил глазное яблоко в черепе своего нового владельца. Старшина зашелся диким воем и в предсмертной агонии все же успел нажать на гашетку автомата. Пули беспорядочно зацокали по краю площадки. Будучи уже убитым, он сполз по глине с дороги и пролетел мимо меня в черную бездну. В одно мгновение я заметил, что ножны от кинжала торчат у него за поясом. Мечта старшины осуществилась. Он стал навсегда владельцем богатства, к которому так стремился!
  Старшина торопился и не успел убрать веревку. Я поднялся на дорогу. Подобрав оружие, сел на ближайший камень. Обхватив руками дрожащее от напряжения тело, закрыл глаза. Ну зачем было старшине брать лишний грех на душу, убив меня? Да ясно!.. Я был последним свидетелем, который знал, каким богатством он обладает и, главное, какой ценой он завладел им. Да и мое предупреждение рассчитаться с ним за оскорбление могло сыграть здесь не последнюю роль. Убив и столкнув меня в пропасть, он мог объяснить это любой подходящей причиной. Едва ли кто-нибудь будет разбираться в гибели сотрудника, на котором висело дело по дезертирству его подчиненного. А тут виновных нет. И концы в воду. Хлопот меньше. Насчет обнаружения тел, в том числе и офицера на дне ущелья - глупость! Никто не полезет в чернеющий бездонный ад, чтобы только посмотреть на исковерканные трупы.
  Старшина предусмотрел все. Кроме одного. Он не знал, что я метаю нож лучше, чем стреляю из автомата.
  Не прошло и получаса, как за выступом горы послышалось урчание машины, и из-за поворота показался тупой нос очередного студебекера с живым грузом.
  ***
  Рассказчик умолк.
  Долгое повествование утомило его. Некоторое время мы молчали.
  - Да, но при чем здесь Ромео и Джульетта? Обстоятельства любви Романа и Джанеты несколько иные, - робко заметил я. Полковник внимательно посмотрел на меня и ответил так:
  - У Шекспира два враждующих клана помирились из-за великой любви и гибели своих детей. Может быть, и мой рассказ о не менее великой любви русского юноши и чеченской девушки внесет свой, пусть небольшой вклад в примирение двух наших народов.
  Полковник стал тяжело подниматься со скамьи, опираясь на палку. Я помог ему встать.
  - Да, худо дело, - сказал он, кисло улыбнувшись своей слабости. Если вам не трудно, проводите меня до остановки сто тридцать третьего автобуса в сторону метро.
  Мы медленно двигались по аллее парка. Наконец добрались до остановки.
  Со стороны Рязанского проспекта, как бы пробуя голос, раздался робкий удар Большого колокола Храма Успенья Пресвятой Богородицы.
  - Всенощная - заметил полковник. Я не спрашиваю вас, верующий вы или нет. Но, наверняка, по обычаям наших предков, вы ставите свечки при поминании своих близких.
  Я всегда, когда делал это, ставил свечку и за упокой влюбленных, покоящихся в горах Кавказа. И неважно, кто какой веры. Бог един. Теперь уже, видно, не придется. Если не трудно, делайте теперь это за меня. Расходы небольшие, но любовь Романа и Джанеты этого стоит.
  Я дал слово.
  - Теперь все. Прощай! - поставил точку рассказчик.
  Подошел 133-й. Я помог Полковнику войти в салон и встал у окна, надеясь, что он еще уделит мне какое-то внимание. Но старик сел на свободное место, положил руки на спинку стоящего впереди него сидения и склонил на них голову.
  Автобус тронулся навстречу колокольному звону.
  
  2005, Москва
  
  
  
  
  
  
  
  
  ПОЭМЫ
  ВРАЧИ
  Отрывок из поэмы "Болезнь без боли"
  Врачам с глубокой благодарностью
  и уважением посвящаю
  
  Жизнь лишь раз дается людям,
  Не купить, не заменить,
  То, что медленно уходит,
  То, что значит слово: "ЖИТЬ!"
  
  Как обидно, что недолог
  Жизни человека срок
  И несчетные болезни
  Припасает ему рок.
  
  Безобидный насморк может
  Обернуться смертью вдруг,
  И никто спасти не сможет,
  Даже самый верный друг!
  
  Но, пока с косой старуха
  К изголовью не пришла,
  Мы звоним, мы умоляем:
  "Срочно вышлите врача!"
  
  И в пургу, и в зной, и холод,
  В слякоть, в дождь и бури вой
  К нам на помощь врач приходит:
  "Что случилось? Где больной!"
  
  Молодой врач или старый,
  Он иль, может быть, она,
  Словом, Врач! Он вам поможет
  Жизнь продолжить на года!
  
  Что ценнее есть на свете
  Золота и серебра?
  Почестей, любви, короны?
  Только жизнь! Она одна!
  
  Жизнь бесценную, земную,
  Ту, что только раз дана,
  Мы без лишнего сомненья
  В руки отдаем врача.
  
  Незнакомому порою,
  Документов не спросив,
  Ибо звание такое
  В мире всех ценнее ксив.
  
  
  Чисто вымытые руки
  Не солгут, не дрогнут вдруг,
  Вашу жизнь на поруки
  Хрупкой вазою возьмут.
  
  Сколько трепетной надежды
  В нашем взгляде не врача.
  "Осторожно, доктор, жизнь -
  Не разбейте сгоряча!"
  
  Вкладывает в хрупкость вазы
  Врач познанье и любовь,
  Все, чтоб вытеснить заразы,
  И наполнить жизнью вновь.
  
  Терпеливо и упрямо,
  День за днем, из ночи в ночь,
  Врач, как ласковая мама,
  Все отдаст, чтоб вам помочь.
  
  Врач всегда обязан бодро
  О здоровье говорить,
  В медицину верить свято,
  Нам уверенность вселить.
  
  
  Утверждать, что мир прекрасен,
  А больному сто лет жить!
  И что страх его напрасен,
  Будет он любить, дружить!
  
  Хорошо, когда здоровью
  Страшный недуг не грозит,
  И тогда об этом просто
  Врач с улыбкой говорит.
  
  А когда известно точно,
  Что лишь считанные дни
  Отделяют человека
  От небес и от земли?
  
  Человек тот был хорошим,
  Чистым, смелым, молодым
  И познаний своих ношу
  Мог бы передать другим.
  
  Человек, к кому приходит,
  Ожидая чуда, мать,
  И жена, кто знает сердцем,
  Что ему уже не встать.
  
  
  Если вовсе бесполезны
  Препараты, кровь и сон,
  И лишь только луч надежды
  Тлеет в человеке том.
  
  Усмирив сердцебиенье,
  Спазмы проглотив комок,
  Врач у этого больного
  О кончине мысль отвлек!
  
  Тот, кто любит жизнь, поверит,
  Что далек еще конец,
  Хотя смерть уже готовит
  Металлический венец.
  
  И честнейшие по жизни,
  Ненавидя ложь, врачи,
  Лгут порою этим людям,
  Чтоб надежды дать ключи!
  
  И никто их не осудит,
  Ибо убивает мысль,
  Что надежды не осталось,
  Значит, кончилась и жизнь!
  
  
  Пусть сегодня слишком плохо,
  И тоска, как пламя, жжет,
  Нужно твердо верить в завтра!
  Верить, что рассвет придет!
  
  Врач обязан улыбаться,
  Не смыкать усталых век,
  Перед смертью не сдаваться,
  Но ведь он же - ЧЕЛОВЕК!
  
  Как и нам, врачу готовит
  Жизнь и ласку и тепло,
  Как и нам, ему приносит
  Горести, тоску и зло.
  
  Может, и его болезни
  Гложут долгие года,
  Может быть, он даже знает,
  Смерть придет к нему когда.
  
  Может, мы и здоровее
  В сотни раз его теперь,
  Но он нас пришел заверить
  В том, что в жизнь открыта дверь!
  
  
  Может, у врача несчастье,
  От тоски хоть волком вой,
  Разрыдаться б во весь голос,
  Но нельзя! Пред ним больной!
  
  И, запрятав боль и муки
  В глубину тяжелых дум,
  Внешне врач и бодр и весел,
  И за нас дерется ум!
  
  МОИ ВРАЧИ
  
  - Ну, пошел, понес не в меру,
  Скажет мой читатель вдруг, -
  Будто бы врачи холеру
  Отвели от твоих рук.
  
  Видно, век тебе встречались
  Только добрые врачи,
  Все за жизнь твою сражались.
  - Нет, читатель, помолчи!
  
  Мой отец, актер известный,
  Крепким был сибиряком,
  В тридцать первый год суровый
  Другом был убит - врачом!
  Лучший друг меня оставил
  Без надежного плеча,
  Просто взял - и застрелился
  Из-за женщины-врача!
  
  Я любовь под дождь не кинул,
  Душу распахнув, как плащ,
  Но кинжал измены в спину
  Мне всадила тоже врач!
  
  Жизнь сама распорядилась
  С теми, кто мне досадил.
  Знаю я о них немало,
  А вот сердцем - позабыл!
  
  Но всегда я помнить буду
  Ту, кто в грохоте огня,
  Прикусив упрямо губы,
  С поля вынесла меня!
  
  Был контужен. Ноги - вата!
  И валялся как бревно.
  Непохожий на солдата,
  Лишь подобие его.
  
  
  А вокруг разрывы боя,
  Ад и смерть! И смерть и ад!
  Голову мою собою
  Прикрывала врач-солдат!
  
  Всей фигурки и хватило
  Лишь на голову мою.
  Ее тело хрупким было,
  Но отважное в бою.
  
  Только голову и плечи,
  Остальное все - врагам.
  Но взорвавшейся картечи
  Врач твердила: "Не отдам!"
  
  Нет врача! Она убита.
  И могилы нет ее.
  Но бойцами не забыты
  Имя и дела ее.
  
  И всегда я помнить буду,
  Как неделю шла пурга.
  Снега липкого запруду.
  А граница - вот она!
  
  
  В ночь холодную и злую,
  Завернувши в маскхалат,
  Неподвижную, немую
  Девушку принес наряд.
  
  Обмороженные руки
  Крепко сдвинуты к груди.
  Через боль, мороз и муки
  Сумку с крестиком несли.
  
  Лейтенант, наш врач заставы,
  Дрался рьяно за нее,
  Растирая в кровь суставы,
  Кожи не жалел ее.
  
  И едва глаза открыла -
  Осветила синевой -
  Первым вздохом ее было:
  "Торопитесь! Там больной!"
  
  И потом в бреду горячем
  Ни вопроса о себе.
  Будет ли она ходячей
  Или инвалид уже?
  
  
  Не просила, не стонала -
  Не качала головой.
  Раз за разом повторяла:
  "Торопитесь! Там больной!"
  
  И не допускала мысли,
  Что не сможет донести
  Сумку, что в руках держала,
  Человека чтоб спасти.
  
  Эта девушка не знала,
  Как стреляет автомат,
  Но как будто в строй вставала
  Настоящий врач - солдат!
  
  Позже из ворот заставы
  К той, чей голос нежно звал,
  Я, нарушив все уставы,
  Лейтенанта отпускал.
  
  У меня в альбоме фото
  Он и рядом с ним она,
  Два врача, чьи судьбы случай
  Свел для счастья навсегда.
  
  
  Нет войны. Да и граница
  От меня уж далека.
  В небе тихие зарницы,
  Вместо дыма - облака.
  
  Но и в мирное сегодня,
  Днем и ночью, в дождь и в снег,
  Врач всегда на бранном поле,
  Как военный человек.
  
  Разгребает грязь болезней,
  Там, где смрад, и гниль, и гной,
  И порой рискует жизнью,
  Как на фронте в лютый бой!
  
  Каждый знать из нас обязан,
  Что всегда из века в век,
  Черной смерти смерть наносит
  Врач - отважный человек!
  
  Что беречь его должны мы
  Он за нас! Мы - за него!
  Уважайте! Берегите
  Стража жизни своего!
  
  
  Вот и все. Конец поэме.
  Вам на суд ее, врачи.
  Коль не складно что по теме,
  Разрешаю, врач, ворчи!
  
  Разнеси ее вчистую,
  Обругай и так, и сяк.
  Я на критику такую
  Не обижусь ну никак.
  
  Но при этом только помни,
  Дело вовсе не в словах.
  Душу я вложил и сердце
  В эти строки о врачах.
  
  Горбольница, палата 43
  г.Сочи, 1963 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЗНАКОМАЯ СУКА
  
  Вместо вступления
  
  На любовь не надеюсь.
  Не прошу. Не зову.
  Хочешь, буду собакой
  При твоем я дому?
  Пусть не белой болонкой,
  Что берешь на кровать,
  Буду черной дворнягой
  У порога стоять.
  
  Мне не нужно перины
  И камина огня,
  Согревать меня будет
  Счастье видеть тебя!
  И по первому зову
  Я к тебе прибегу,
  И кудлатою грудью
  От беды заслоню.
  
  Я тебе обещаю,
  Что никто, никогда
  Не посмеет обидеть
  Иль облаять тебя!
  Все тебе обещаю!
  Одного не могу.
  Твоей белой болонке
  Глотку я рр... разорву!
  
  Часть 1-я
  
  Мода
  
  По субботам, когда нет супруги,
  Я один на улицу иду.
  Просто так, без дела и без цели,
  К "Молодежной" станции бреду.
  
  Там по пустырю, что у химчистки,
  И в субботний, и в обычный день
  Водят на прогулку дяди сучек,
  Тети водят рядом кобелей.
  
  Ват такая в свете нынче мода,
  Чтоб в квартирах поселились псы,
  Чтоб они жирели год от года
  От деликатесной колбасы.
  
  
  Сотни псов, почищенных и сытых,
  Ходят, нос задрав, на поводках,
  Подтверждая важность их хозяев
  И благополучье в кошельках.
  
  И уж ни заслуги, ни награды,
  Ни труды здесь ставятся в пример.
  Человека нет! Идет собака!
  - Ах! Взгляните! Чудо фокстерьер!
  
  Где она такого подцепила?
  Узок таз и все при том при нем,
  Ей бы и манто сменить под шкуру,
  Чтоб вписаться в пару с кобелем!
  
  Посмотри, мой друг, вот это сука!
  Молода, сосочки не висят!
  Да, но рядом с ней ее хозяин
  Кажется немного староват!
  
  Нет имен. Знакомство по собакам,
  Человека узнают по псам:
  Вон идет хозяин сучки Евы,
  А у этой дамы пес Адам.
  
  
  Поводком фиксируя собаку,
  Думают они, что рядом друг,
  Только друг тот, скалясь на хозяев,
  Так и хочет вырваться из рук.
  
  Тесно объявлениям в газете
  От хозяев убежавших псов:
  "Помогите разыскать собаку!
  Черный. Весь кобель. Но без усов!"
  
  Право же, не против я собаки,
  Не тащу я всех в порочный круг,
  Может, и среди холеной своры
  Попадется преданнейший друг.
  
  Но не о зажравшихся и чистых
  Псах я нынче горестно пишу,
  Я пишу о грязной с виду суке,
  Про ее большую красоту!
  
  Часть 2-я
  
  Знакомство
  
  Взвыли, забрехали, заскулили
  Те и эти суки, кобели,
  Вмиг к своим хозяевам сбежались
  И у ног, поджав хвосты, легли.
  
  Внес смятенье в стаю хмурый дядя,
  С носом сизым, в плисовых штанах,
  В сапогах, гоняться чтоб по грязи,
  И с удавкой длинною в руках.
  
  Дядя тот ловил собак на мыло,
  В институты оптом поставлял
  И, за счет бродячего приплода,
  Планы по отлову выполнял.
  
  Видно, что он здесь нередким гостем,
  Ждали появления его,
  Всполошилось и сбежало сразу
  От удавки хитрое зверье.
  
  Вдруг к моей ноге прижавшись робко
  Села сука - нет к спасенью сил:
  Кто-то ей случайно иль неловко
  Лапу под суставом перебил.
  
  Дядька - рядом и удавкой крутит,
  Подцепить собаку норовя.
  - Эй, браток, вали-ка ты отсюда!
  - Что, твоя собака? - Да, моя.
  
  - Так ведь врешь! Я ж эту суку знаю!
  Вот словить, признаюсь, не могу,
  И хитра же, бестия лихая,
  А гореть ей за грехи в аду!
  
  Жалобы все время поступают
  От хозяев, громче всех от дам.
  Говорят, что не дает покоя
  Сука эта ихним кобелям.
  
  Только подберут какую сучку,
  Нужной масти и его кровей,
  Создадут условия для случки,
  А кобель сбегает тут же к ней!
  
  И чего они в дворняжке ищут?
  Ведь грязна и нет свого угла,
  Видно, в жизни что-то есть такое,
  Что над ними верх она взяла.
  
  - Брось ты, дядя, все прошло, что было,
  Беспризорность кончилась ее,
  Да и рано ей еще на мыло,
  Чтоб стирать прокисшее белье.
  - Может так, да только мне для плану
  Лишь одной башки не достает,
  Да и выпил я вчерась изрядно,
  Червячок под ложечкой сосет.
  
  - Сколько? - Да давай хотя б рублевку,
  Мелочь я в карманах наскребу,
  А на пол-литровочку хмельную
  Я себе партеров наберу.
  
  Вот и ладно. Будет без обману.
  Ты грязнулю-сучку береги.
  Шельма недурна, а при уходе
  Завизжат от страсти кобели.
  
  Он поторопился к магазину,
  За собой удавку волоча,
  И опять забегали по полю
  Стаи псов и рать хозяев вся.
  
  - Ну чего ж хвостом ты не виляешь?
  Спасена. И жизнь дарую я.
  Иль тебе не нравится хозяин?
  Я тебя купил. И ты моя!
  
  
  
  Сходим в магазин, куплю ошейник,
  Поводок к нему привешу я.
  Приставать, заигрывать не станут,
  Будут знать - ты собственность моя!
  
  Зарычала вроде бы незлобно,
  А глаза глядели не любя,
  Словно говорили: "Твое тело,
  А свободу, врешь, купить нельзя!
  
  Не из тех я, кто за миску супу
  Иль за пару сахарных костей
  Будет развлекать тебя при скуке
  Иль приманкой быть для кобелей!"
  
  - Ну, как знаешь. Я пойду, наверно.
  Долго уж по улицам брожу.
  И глаза собаки вдруг спросили:
  "Можно, я немного провожу?
  
  Я не стану отираться рядом,
  Не загажу шерстью чистых брюк,
  И подачек от тебя не надо,
  Просто я отныне - верный друг!
  
  
  Где живешь - то?" - Здесь, неподалеку,
  А, точнее, рядом, в двух шагах.
  В доме том, где вывескою светит
  Магазин большой Универмаг.
  
  
  Часть 3-я
  
  Встречи
  
  С той поры я каждую субботу
  На свиданье к суке приходил,
  И ее в любое время суток
  У скамейке в сквере находил.
  
  Для свиданья скверик непригоден,
  И не скрыться в нем нигде, никак:
  Днем не заслоняет нас кустарник,
  Ночью свет дает Универмаг.
  
  Я и моя сука не скрывались.
  На скамейке я, она у ног
  Молча нашей встречей наслаждались,
  И вели безмолвный диалог.
  
  
  - Как живешь? - А что на жизнь мне лаять?
  Я жива, здорова и вольна,
  Только вот зима уже подходит,
  А моя не греет конура.
  
  - Может быть помочь? - А что ты можешь?
  Лучше о себе похлопочи,
  Днями и ночами на работе,
  А квартиры нет. Ищи-свищи!
  
  Глоткой брать ты, видно, не умеешь
  Вот и ждешь, когда наступит срок,
  И тебе отдельную квартиру
  Выдадут под собственный замок.
  
  Только ждать ты будешь очень долго:
  Сколько их, горластых, развелось,
  На себя и правнуков давно уж
  Нахватать жилья им удалось.
  
  А теперь вот псов позаводили,
  Их в подвал не селят, ты заметь,
  Значит, будут рвать и псам квартиры
  Или расширять свою же клеть.
  
  
  Жили тут в двухкомнатной квартире
  Муж, жена и кобелек шальной.
  Им, представь, трехкомнатную дали,
  Чтоб соседей не тревожил вой.
  
  - Вот идея! Помоги, подруга!
  Я тебя домой приволоку,
  Ты полай погромче да почаще -
  Может, я квартиру получу.
  
  - Да полаять можно, не проблема,
  Но не проживу у вас и дня:
  Женушка твоя вместе с тобою
  Моментально выгонит меня.
  
  Я то что, привычная я к воле,
  Не страшны мне дождь или мороз,
  Только ты же сам потом завоешь,
  Хлюпик, без удобств не проживешь.
  
  Так что уж живи, как ты умеешь,
  Многие же так еще живут,
  Ну, а как получат все квартиры,
  Может нас, дворняжек, разберут.
  
  
  - Слушай, надоели эти думы,
  "За любовь" давай поговорим.
  Ты в реке иль в луже искупалась?
  Шерстка стала словно белый дым.
  
  Видно, подцепить кого-то хочешь?
  - Проще все: от блох спасенья нет.
  А любовь, вон сколько там их бродит,
  И для них не нужен марафет.
  
  Тут ко мне один кобель сорвался,
  Прямо, так сказать, из-под венца,
  И ему, поверь, казалась раем
  Подворотня, где тогда жила.
  
  По приметам, названным в газете,
  У меня в ту ночь его нашли,
  И обратно к сучке утянули,
  Что была породистой крови.
  
  - Хочешь есть? Колбаски принесу я?
  - Нет, мой друг, жратвы не предлагай,
  Не возьму я от тебя, дружище,
  Ни костей, ни хлебный каравай.
  
  
  Я к тебе хожу не за подачкой,
  Мне голодной быть не привыкать,
  Мне с тобой побыть приятно рядом
  И без слов о жизни поболтать.
  
  Часто мы бродили вместе, рядом,
  Днем иль ночью, в холод или зной.
  Кобели натягивали повод,
  Дамы насмехались надо мной.
  
  - Боже! Посмотрите, вот умора!
  Вроде ведь, порядочный на вид,
  А связался с сукой-потаскухой,
  В круг наш затесаться норовит!
  
  Не пускать! Отвергнутый презреньем,
  Пусть он стороной себе идет,
  Ну и длинноногую дворняжку
  От собачек наших уведет!
  
  Но однажды, из того же круга
  Дама к нам степенно подошла.
  Молода. И чья-нибудь подруга
  Или благоверная жена.
  
  
  Встала смело. Нет пути-дороги,
  И глаза лукавые - в упор!
  Ноль внимания на подругу-суку,
  В лоб без промедленья разговор.
  
  - Слушайте, вы, хмурый незнакомец!
  Я вам без награды удружу:
  Я под вашу крупную фигуру
  Сучку высшей масти предложу.
  
  Шерстка у нее белее снега,
  Мордочка-картинка, нежен взгляд!
  Да с такой породистой милашкой
  В самый высший круг вас пригласят!
  
  Будем мы гулять красивой парой,
  Мой кобель той сучке в масть подстать,
  А щенят мы будем без напряга
  За большие деньги продавать.
  
  - Вот спасибо, дама, за заботу,
  Я подарок, может быть, приму,
  Только вот условия при этом
  Я для вашей сучки предложу.
  
  
  Чтоб она со мной делила честно
  Светлые и пасмурные дни,
  Не брехала зря и не скулила,
  И не рвала б нервы у жены.
  
  - Нет, постойте, сударь, слишком много
  Вы условий ставите вперед,
  Кто же вам такую вот подругу
  Из всей нашей своры подберет?
  
  Вы должны понять, что наши суки
  Только лишь берут, а не дают,
  И квартира чтоб, и чтоб перина,
  И чтоб горы всяческих услуг.
  
  Дама тут доверчиво под руку,
  Не стесняясь, вдруг меня взяла.
  Это был конец! Подруга-сука
  Ринулась в атаку за меня!
  
  Злее не встречал еще собаки:
  Дыбом шерсть, обнажены клыки,
  Ох - не избежать свирепой драки.
  "Эй, родная, что ты? Сядь, молчи!"
  
  
  Я успел схватить ее за холку
  Вовремя! А то бы быть беде!
  Даму с места словно ветром сдуло -
  Больше не встречал ее нигде
  
  - Что же ты наделала, подруга?
  Заикаться будет ведь она!
  - А чего она тебя хватает,
  Словно бы законная жена?!
  
  Помни, я к жене твоей любимой
  Ревности и злости не держу,
  Если же с другой тебя увижу,
  Глотку я ей живо прогрызу!
  
  - Ладно уж, довольно, хватит злиться.
  Нам пора. Уж вечер как ни как.
  Проводи до скверика, где светит
  Всем знакомый нам Универмаг.
  
  Вот скамейка. - Ну, прощай собака,
  Я уеду завтра далеко.
  Ждать-то будешь? - Буду непременно!
  Если б знал, как это нелегко!
  
  
  Ничего я сроду не просила,
  И не жалась я к твоей ноге,
  Но сейчас, послушай, сделай милость,
  Морду на ладони подержи.
  
  Посмотри в глаза мои собачьи
  И дыханьем нос мой обогрей,
  Знай, ты из людей мне всех дороже
  Простотой и нежностью своей.
  
  Ты не забывай меня, шальную,
  Не вини за редкий, хриплый лай!
  А теперь прощай! Прощай, любимый!!
  - Может до свидания!? - Нет! Прощай!!
  
  Часть 4-я
  
  Конец
  
  Я полгода пробыл на Камчатке,
  А вернулся - сразу на скамью
  И уж не субботы, а недели
  Ждал, и ждал, и ждал ее одну.
  
  А весна кричала во весь голос,
  Щебетали весело ручьи,
  Не было собаки, и с тоскою
  Вслед мне подвывали кобели.
  
  Время шло. И вот опять суббота.
  Я зашел в прокисший магазин,
  Вдруг меня за локоть неучтиво
  Кто-то неожиданно схватил.
  
  И забился в уши сиплый голос
  - Нa троих не выпьешь, невзначай?
  Полчаса вдвоем уже толчемся,
  Третьего же нету. Выручай!
  
  Поднял я глаза. И вот он, дядя,
  С носом сизым, в плисовых штанах,
  В сапогах, гоняться чтоб по грязи,
  И с удавкой длинною в руках.
  
  Узнавать меня не собирался.
  Он "по шкурам" узнавал людей.
  "Шкуру" я сменил, а он нажрался
  И мечтал добавить поскорей.
  
  - Почему бы нет. Бери бутылку,
  К ящикам пойдем за магазин.
  Есть стакан? - А как же! Все путями!
  Даже лук на закусь прихватил!
  
  Выпили. И третий удалился.
  Мы вдвоем дожевывали лук.
  - Слушай, дядя, где моя собака?
  Помнишь, я купил ее за рубль?
  
  - Здравствуйте! Хозяин объявился!
  Знать паршиво ты берег ее,
  Взял, да и куда-то испарился,
  Я же дело туго знал свое.
  
  Я же помнил наши уговоры,
  Не гонял ее и не ловил,
  Хотя часто в сквере, у скамейки
  Сучку ту твою я находил.
  
  Все одна, одна, и все в печали
  Отгоняла липких кобелей,
  А уж мне все уши прожужжали!
  Просьба лишь одна - покончить с ней!
  
  Тут еще одна напасть настала,
  Плану нет, ну просто волком вой,
  И ловил я всякую собаку,
  Лапы были б только с головой.
  
  Думал, ты куда запропастился,
  Или дуба врезал невзначай,
  Значит можно кончить с уговором.
  Ты уж это, паря, не серчай.
  
  Взял ее у той же я скамейки.
  Тихо взял. Без шума и хлопот.
  Не визжала, не рвала удавку,
  Не взывала к жалости народ.
  
  Только мордой яростно вертела,
  И глаза косила так и сяк,
  Сколь могла смотрела и смотрела
  На огромный дом "Универмаг".
  
  В клетке во весь рост она тянулась,
  Взгляд до сквера кинуть норовя.
  Двинулись. И вся она сломалась,
  Опустилась и обмякла вся.
  
  Уронила голову на лапы,
  И смотрела прямо в никуда,
  А из глаз слеза скатилась на пол,
  Чистая, как горная вода.
  
  - Брось ты, дядя, может показалось?
  - Я б другому и не рассказал!
  Ты хозяин. Я тебя уважил.
  А ждала тебя. Я это знал!
  
  - Ну, прощай. На следующий стаканчик
  Ты со мной, конечно, не пойдешь,
  Да и я тяжелый стал под вечер...
  Ну, надеюсь, ты меня поймешь...
  
  Ты же не печалься и не кайся,
  И по грязной суке не скули,
  Позабудь ее, как все забыли,
  В том числе и гады-кобели.
  
  Так ли это, нет ли - я не знаю,
  Но, по пустырю когда иду,
  Взгляды и собак, и их хозяев
  На себе, мне кажется, ловлю.
  
  Им, конечно, ни за что на свете
  Не понять ту суку никогда.
  Лучше раз на смерть одеть удавку,
  Чем за суп носить ее всегда!
  
  
  Жизнь прошла, и ей всего хватило,
  Больше даже стужи, чем тепла,
  Но она жила свободным зверем
  И в долгу у жизни не была!
  
  Что ж прощай, прощай, подруга-сука,
  Счастье было, когда знал тебя!
  Память о тебе мне в том порукой
  И затмить тебя другой нельзя!
  
  Жизнь идет. И также у Химчистки
  И в субботний, и в обычный день
  Водят на прогулку дяди сучек,
  Тети водят рядом кобелей.
  
  Но... бредет бездомная собака,
  Мои мысли где-то рядом с ней,
  Кажется, она честней и чище
  Многих сытых сук и кобелей!!
  
  31.12.71 г. и 1.01.72 г.
  Москва
  
  
  
  
  РЫЖИК
  В.М.Н.
  С восхищением и любовью
  Часть I
  
  Встречи
  
  Забросив роскошь, джип и подиум,
  Летела птицей ты ко мне,
  И рыжей гривой прижималась
  К моей дряхлеющей щеке.
  
  И вместо тонкого мартини,
  И ананасов, и икры,
  Ты выпивала просто водку
  Под хруст несвежей колбасы.
  
  Притихшая от ласк и водки,
  Оставив все свои грехи,
  Одно и то же ты просила -
  Про Суку прочитать стихи.
  
  И плакала, забыв про время,
  И как всегда к исходу дня,
  Твердила жарко и упрямо,
  Что Сука - это про тебя.
  I
  А по утру ты уходила,
  Поправив быстро макияж,
  И, к сожалению, сначала
  Все начиналось каждый раз.
  
  Благодарю тебя за нежность,
  За бескорыстие во всем,
  Тебя всегда я помнить буду,
  Как дивный и прекрасный сон!
  
  Но нужно браться мне за дело,
  К разумной жизни возвратясь,
  И с посещеньями твоими
  Пора завязывать, кончать.
  
  Меж нами лет бездонна пропасть,
  С тобой нам век не коротать.
  И жизнь все раны зарубцует,
  Тебе пора это понять.
  
  А я? Себя не променяю
  Ни на тусовки, ни на шик.
  Свобода для меня - подруга,
  А другом мне - мой новый стих!
  
  
  Часть II
  
  Разрыв
  
  Не звони мне больше, не звони!
  И не ставь свой джип у проходной,
  И меня ты больше не тревожь
  Своей рыжей, буйной головой!
  
  Твой мобильник я верну тебе.
  Телефон обычный на столе.
  Заменила мне хрустальный звон
  Чашка со щербинкой на стекле.
  
  Было все, что нам дала любовь:
  Нежность рук и ласки без конца,
  Но ты мой нарушила совет
  Не влюбляться в своего "отца".
  
  Возомнила ты, что я поэт,
  Нежный принц из сказки у крыльца,
  Пелену стряхни с зеленых глаз,
  Чтоб узнать всю правду до конца!
  
  
  Время наше кончилось, поверь,
  И другого нам не занимать.
  Возвращайся к сверстникам своим,
  Молодых, красивых соблазнять.
  
  Бью тебя наотмашь я сейчас,
  Чтобы не было потом больней,
  Чтоб твои прекрасные глаза
  Не были от слез еще грустней!
  
  Не звони! От встреч не жди добра.
  Всё! Прощай! За все прости меня!
  
  Часть III
  
  Письмо
  
  На почте не был я полгода,
  Прошли амурные года,
  Когда домой не шли мне письма,
  Чтоб не расстроилась жена.
  
  И "до востребования" реже
  Теперь я письма получал.
  Одни давно меня забыли,
  Другим же сам не отвечал.
  
  Знакомая на почте тетя
  Меня узнала. Не спеша
  В коробке письма полистала:
  - Танцуйте! Вам письмо из США!
  
  Ошиблась, видно, почтальонша,
  Но адрес на конверте мой,
  И подчерк вроде бы знакомый,
  А яркий штамп страны чужой.
  
  Открыл конверт. И вдруг оттуда
  На пол, от слякоти сырой,
  Упало фото. Поднял. Боже!
  Она! Отвергнутая мной!
  
  В шикарной развалясь машине
  И в позе, так знакомой мне,
  Она счастливо улыбалась,
  Как будто мстила. Вот тебе!
  
  Идут в письме неровно строчки,
  То вкривь, то вкось, ошибок тьма!
  Теперь сомнений не осталось...
  Да - это Рыжик! Вот те на!
  
  "Вот год уже как я на воле,
  Живу в столице США,
  В свободном пышном Вашингтоне,
  Я счастлива, как никогда!
  
  Мой дом имеет двадцать комнат,
  Пять туалетов, ванны две,
  Бассейн и корт, и слуги рьяно
  Всегда прислуживают мне!
  
  Мой муж души во мне не чает
  И носит часто на руках,
  И все капризы исполняет,
  Поскольку вечно при деньгах.
  
  Пока на подиум, как раньше,
  Чтоб не толстела, выхожу,
  Еще для многих кутюрье я
  Моделью неплохой служу!
  
  Вот так, поэт неблагодарный,
  И "сука" может выйти в свет!
  В моей мне клетке золоченой
  Не плакать, что свободы нет.
  
  
  Здесь у крыльца - роскошный вольво,
  Куда угодно довезет.
  Мне стоит только двинуть бровью -
  Шофер сигналит у ворот.
  
  Я... Господи! Да что такое?
  Одно и то же.. "я" ... да "мне"!
  Скажу я кое-что другое...
  Паршиво мне, как в страшном сне!
  
  Здесь человеку нет отдушин!
  Куда ни глянь - одно зверье.
  Куда все подевали души?
  Везде свое-твое-мое!
  
  Поддельной, челюстной улыбкой
  Они гнусавят: "Как дела?"
  Что означает: "Сколько стоишь?"
  Как с долларом твои дела?"
  
  И стих твой прав! Я снова в клетке,
  Но только прут в ней золотой,
  Я так тоскую по Таганке,
  По Третьяковке и Тверской!
  
  
  Пусть на Тверской у нас грязнее,
  Но столько милых, светлых лиц!
  Все в них открыто - радость, горе,
  И оптимизм, и пессимизм.
  
  Там разухабистый народец,
  И мужичок "под мухой" есть,
  А ущипнуть меня за попку
  Веселый франт сочтет за честь!
  
  В России жизнь сложна и сира,
  Но это жизнь! Какая есть!
  А здесь, представь, лишь в деньгах сила,
  И обделенных здесь не счесть!
  
  Зачем мне эти двадцать комнат?
  Сортиры, платьев разных тьма?
  Зачем мне все это богатство,
  Когда тоскую я сама?!
  
  Зачем кровать с пузатым мужем?
  К чему мне розы по углам?
  Я все отдам, чтобы забраться
  На твой продавленный диван!
  
  
  Но мне не вырваться отсюда.
  Мне скоро сорок, и тогда
  Начнет заметно дрябнуть тело,
  Уйдет былая красота.
  
  И жизнь мне, видимо, придется
  Оставить здесь, в чужом краю.
  Её я, может быть, не скрою,
  В российской водке утоплю.
  
  Ты далеко. В Руси священной,
  Среди людей, пусть нищ, живешь,
  А я, богатая безмерно,
  Здесь погибаю ни за грош!
  
  Вот, скажешь, слюни распустила.
  Пошел ты... Вывел из себя!
  Сама я жизнь свою сгубила,
  А вовсе не из-за тебя!
  
  Не осуждай меня ты строго,
  Прошли счастливые года,
  Я ухожу из твоей жизни,
  Теперь уж точно - навсегда!
  
  
  Писать тебе не стану больше.
  Зачем жить, душу теребя?
  Я посылаю тебе фото,
  Чтоб помнил, кто любил тебя!
  
  Я чувствую, конец мой близок.
  Не забывай! Прощай!
  Твой Рыжик.
  1993-1998г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  РОМАНСЫ
  
  
  ЗАБРОШЕННЫЙ САД
  
  Первой любви - Мусе Асмус -
   посвящается
  
  Спадает лист в саду заброшенном,
  Забыт тобою навсегда.
  Колючим снегом запорошено
  Твое сердечко для меня.
  Куда ушли дни нашей радости?
  Где наша прежняя любовь?
  Листу, опавшему без времени,
  Не зеленеть под солнцем вновь.
  
  Глаза синющие - при радости,
  Все то, что так в тебе любил.
  В сомненьях, муках, пьяной гадости
  Я потерял, но не забыл.
  
  Прощай, любовь моя хрустальная!
  Прости, что я тебя разбил.
  Ушли мгновения прекрасные,
  Когда тобою был любим.
  Спадает лист в саду заброшенном,
  Забыт тобою навсегда.
  Колючим снегом запорошено
  Твое сердечко для меня.
  1945, Тюмень
  
  ПРИВЫЧКА
  Светлане К.
  
  Я это танго написал
  Когда любил, как все любили.
  Когда мы с девушкой моей
  Любовь привычкой заменили.
  Отвыкли... и ушла любовь
  И нежных чувств как не бывало!
  Я это танго Вам дарю,
  Мне жизнь его продиктовала.
  
  Долго мы с тобой в любовь играли,
  Как с забавой развлекались мы,
  Что случилось с нами, мы не знали,
  Пели, быть не вместе не могли.
  Но сегодня день такой печальный,
  Правды мы отведали с тобой!
  Просто нас привычка приласкала,
  А любовь промчалась стороной!
  
  ПРИПЕВ:
  
  Привычка, только привычка,
  Она со временем заменит Вам любовь.
  Привычка, только привычка,
  Она всю жизнь с любимыми живет.
  
  И когда Ваш друг с улыбкой нежной
  Вам впервые вымолвит "люблю",
  Кажется, любовь и к Вам приходит
  Сердце же промолвит: "Я стерплю".
  Если видеть Вы глаза привыкли,
  Интересы мелкие делить,
  Кажется, чтоб быть все время рядом,
  Можно человека не любить.
  
  ПРИПЕВ
  
  Дней-забот не миновать при жизни,
  Вот поссорились нечайно вы.
  Чаще, чем любовь, привычка держит,
  От привычки сразу не уйти.
  Иногда другой приходит милый,
  Всё отдать готовы и уйти!
  Но всегда Вас встретит у порога
  К счастью встанет силой на пути
  
  ПРИПЕВ
   Осень 1949 г.
   Пост в Училище
   г. Ленинграда
  
  РАБ
  
  Я был и красив, и удал,
  Умен и доволен собой,
  Отказов у женщин не знал,
  Играл их душой и судьбой.
  
  Высмеивал верность любви,
  Уверовал в легкий успех,
  И вдруг появляетесь Вы,
  Горда и прекраснее всех!
  
  ПРИПЕВ:
  
  За Вами, как тень, я брожу,
  Не зная покоя и сна,
  Немой и смиренный смотрю
  На чудо, что жизнь создала.
  
  Терзаюсь я чувством любви,
  А Вы так небрежны со мной.
  Я гибну в холодной тени,
  Вы солнце закрыли собой!
  
  Я Ваш! Я безропотный раб,
  Не смею в глаза Вам смотреть,
  Вам стоит лишь двинуть рукой,
  Готов я на казнь и на смерть!
  
  ПРИПЕВ
  
  Я Вас не о чем не прошу,
  Отказ Ваш я слышал не раз,
  И только всем сердцем молю,
  Согрейте теплом своих глаз!
  
  Цепями опутан любви,
  Я счастье и муки терплю,
  Не дайте погибнуть с тоски,
  Царица, рабу своему!
  
  ПРИПЕВ
  
  НЕ ГОВОРИ МНЕ ГРОМКИХ СЛОВ
  
  
  Не говори мне громких слов
  В минуты нежного признанья,
  Ты подари мне вместо снов
  Своей любви очарованье.
  
  И вместо громкого "люблю" -
  Сплети на мне покрепче руки.
  По поцелуям я пойму,
  Что ты со мной не из-за скуки.
  
  В бессвязном шёпоте твоем
  Я уловлю: "В твоей я власти!"
  И захлебнемся мы с тобой
  Волной безумной, бурной страсти!
  
  Не говори мне громких слов
  В минуты нежного признанья,
  Ты подари мне вместо снов
  Своей любви очарованье!
  
  
  
  КАРИЕ ГЛАЗА
  
  Я на гитаре рву струну,
  Да что-то песня не поется.
  Я встретил карие глаза,
  И голос от волненья рвется.
  
  ПРИПЕВ:
  
  Чернее ночи в ясный день,
  Как драгоценности, светились
  Ее прекрасные глаза -
  Они навек меня пленили.
  
  Едва ли встретимся мы вновь.
  Из нас не получилась пара.
  Неразделенная любовь -
  Последний стон струны гитары.
  
  ПРИПЕВ.
  
  Неразделенная любовь
  Меня и день, и ночь тревожит.
  И взгляд ее прекрасных глаз
  Моя душа забыть не сможет.
  Апрель, 1999
  Сочи
  ПОДРУГЕ
  
  Как хорошо с тобой быть рядом
  И сердца слышать нежный стук,
  И пожелать, чтоб в мире этом
  Меж нами не было разлук.
  
  И верить твердо в верность друга,
  Какое б время ни пришло.
  И твердо знать: когда мы рядом,
  У нас все будет хорошо.
  
  1 июля 1999
  Москва
  
  Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ
  
  Сероглазая
  Моя девочка,
  Что взгрустнула ты,
  Что печалишься?
  Ты прижмись ко мне,
  Поцелуй меня,
  Все уладится,
  Все поправится.
  
  ПРИПЕВ:
  
  Как прекрасна жизнь,
  Когда вместе мы,
  И сердца стучат
  В унисон в груди.
  
  О любви твоей
  Все сказали мне
  Глазки серые
  При ночной луне.
  Но судьба нас ждет
  Невезучая.
  Расстаемся мы,
  Себя мучая.
  
  ПРИПЕВ.
  
  И скажу тебе
  Откровенно я,
  Не кривя душой:
  Я люблю тебя.
  Если даже мы
  И расстанемся,
  Навсегда со мной
  Ты останешься.
  Апрель, 1999
  Сочи, санаторий им. Фабрициуса
  СНЕЖНАЯ ЛЮБОВЬ
  
  Вечер тихий, над рекой стоит туман,
  Гаснут в городе огни.
  Мысли улетают к голубым снегам,
  Где когда-то были вместе мы.
  
  Сердце не согреть письмом твоим.
  В нем тепла не сыщешь след.
  И любовь растаяла твоя,
  Как весной ненужный снег.
  
  Так проходят дни, бегут года,
  Тают каждый год снега.
  С каждым днем все дальше от меня
  Снежная любовь моя.
  
  
  
  
  
  
  
  
  СТИХИ
  
  ОТЕЦ
  
  Памяти отца -
  актера Валериана Романовича Кузнцова-Валина
  
  Актер известный и красавец,
  На сцене амплуа - герой.
  Он многие освоил роли
  И этим жил, гордясь собой.
  
  Мне было пять, когда в спектаклях
  Мечту отца я воплотил:
  Играл бродяжку, и в лохмотьях
  Я смело к рампе выходил.
  
  "Позабыт-позаброшен
  С молодых-юных лет
  Я остался сиротою,
  Счастья-доли мне нет.
  Вот умру я, умру я,
  Похоронят меня
  И никто не узнает,
  Где могилка моя."
  
  И зал рыдал. Кто в нем был - знали,
  О чем так искренне пел я.
  Себя в той песне узнавали
  В тридцатые тогда года.
  
  В конце спектакля на поклоны
  Он на руках меня носил,
  И долго зал нам дружно хлопал
  И "Браво!" дружно голосил.
  
  О том рассказывала мама.
  Как сильно сына он любил,
  До фанатизма, исступленья
  Меня отец боготворил.
  
  Из жизни он ушел так рано,
  Не осуществив свои мечты.
  Увидеть сына знаменитым
  На сценах городов страны.
  
  И я жалею до сих пор,
  Что только в жизни я актер!
  
  
  
  
  НА СМЕРТЬ МАМЫ
  
  Ну вот и все. Прощай, родная.
  На сердце - боль. В душе - упрек.
  Я знаю: ты меня любила,
  Твою любовь я не берег.
  
  Была ты яркою актрисой
  И справедливою судьей,
  С глазами, синими, как небо,
  И белокурой головой.
  
  Была любима и любила,
  С не очень ласковой судьбой.
  Меня как жизнь боготворила,
  Спасала от невзгод порой.
  
  Я знаю: тщетны оправданья
  И заверения в любви,
  Что мало дал тебе взамен я
  За все старания твои.
  
  Прощай! Прости, родная мама,
  За непутевые грехи,
  За то, что в жизни скоротечной
  Я огорчал тебя - прости!
  
  Ты унесла ко мне любовь.
  Такой не испытать мне вновь.
  
  28 февраля 1985
  Москва
  
  ПОСЛЕДНЯЯ ГРАНАТА
  
   В память о погибшем фронтовом друге
   Владимире Шевченко
  
  Когда приказ предельно строгий
  Нас с другом верным разлучил,
  В минуту памятной тревоги
  Гранату я ему вручил.
  
  У стен разрушенного дзота
  Она, как жизнь, была нужна.
  Друг оставался, чтобы рота
  От верной гибели ушла.
  
  Стеною встав непроходимой,
  Патронов отсчитав конец,
  Взорвав в кругу врагов гранату,
  Погиб с фашистами боец.
  И нет могилы у солдата,
  Не ждут его к себе друзья,
  Они-то знают, что граната
  Была последняя моя.
  
  А мать его при каждой встрече
  Все мне о друге говорит
  И верит: сын ее в секрете
  На страже Родины стоит.
  
  И до сих пор здесь ждут солдата,
  И мать надежде той верна!
  Она не знает, что граната
  Моя последняя была.
  
   9 мая 1949 г.
   Москва
  
  
  ДЕВУШКИ С ЮГА
  
  Север холодный и хмурый.
  Дождь, как из сита, с утра.
  В Богом забытой сторожке
  Вспомнил я юг и тебя.
  
  Время идет неуклонно,
  Все изменяя вокруг.
  Где ты сейчас, этой ночью,
  Мой недоласканный друг?
  
  Спишь ли, уткнувшись в подушку,
  Или на друга руке?
  Или мечтаешь о ком-то,
  Тихо одна, при луне?
  
  Мысли - как длинные тени,
  Прошлое шарят во тьме.
  Тянутся в дивный твой Сочи,
  Снова к тебе и к тебе.
  
  Здесь все продрогла и сыро,
  Крыша избушки скрипит.
  Как хорошо, что в тепле ты -
  Сердце мое говорит.
  
  Кажется белой рубашкой
  Жесткий, промокший реглан.
  Лампа - полуденным солнцем,
  Хворост подобен цветам.
  
  Утро настанет - и снова
  Встретит нас шумом тайга.
  Скалы и ветки рябины,
  Что разрослась у окна.
  
  Будь же нежна и прекрасна,
  Словно цветок по весне.
  И извини, что напомнил
  В эту я ночь о себе.
  
  1952, Карелия
  
  
  СЕДАЯ БЕРЕЗА
  
  Средь подруг кудрявых,
  Стройных, молодых,
  Скромная береза
  Много лет стоит.
  Поседели рано
  Ветви у нее,
  И никто не помнит
  Молодой ее.
  
  Молода-красива
  И она была.
  Кроною густою
  Славилась тогда.
  
  И стоял с ней рядом
  У тропы лесной
  Сильный и зеленый
  Кедр молодой.
  
  Он березке нежно
  О любви шептал.
  В дружбе верной, вечной
  Клятвы ей давал.
  Но ворвался вихрем
  Грозный град войны.
  От друзей остались
  Памятников пни.
  
  Ствол березки смяли
  Тяжести войны.
  Нанесли ей раны,
  Ветви обожгли.
  Но в пожарах буйных,
  В бури, дождь, туман
  Выжила береза
  Всем назло врагам.
  
  Слушают подруги,
  Как порой ночной
  
  Тихо стонут ветви
  У березы той.
  Но никто не видел
  Слез ее скупых.
  О любви погибшей,
  О друзьях своих.
  
  Средь подруг кудрявых,
  Стройных, молодых,
  Скромная береза
  Много лет стоит.
  Поседели рано
  Ветви у нее,
  И никто не помнит
  Молодой ее.
  
  28 февраля 1962, Краснодар
  
  
  Я, ОНА, НОЧЬ
  
  Одно движение руки -
  И ты сияешь предо мною.
  У изголовья, как всегда,
  Горящей рыжей головою.
  
  И неземную красоту
  Ты, не стыдясь меня, являешь,
  Когда святую наготу
  На созерцанье выставляешь.
  
  И я поверил, что не все
  Еще во мне закостенело,
  Что, как и встарь, бушует кровь
  И в бой зовет живое тело.
  
  И, жаркой страстью обуян,
  Тебя за талию хватаю,
  И тут же, раненый огнем,
  От боли страшной завываю.
  
  Так, вместо женщины живой,
  Где в страсти волосы лохматы,
  Рукой я лампочку схватил,
  Где вместо сердца - киловатты.
  
  УТЕС И ВОЛНА
  
  Ни года, ни бури, ни ветра
  Не сломили вековой утес.
  Но однажды нежная волна
  Полюбила лес его волос.
  
  Вместо грома и свирепых бурь,
  И ударов ветра без числа,
  Принесла волна ему лазурь
  Глаз своих и ласки без конца.
  
  Поцелуям бесконечный счет
  Потерял суровый океан,
  И от них все глубже оседал
  Гордый, но влюбленный, великан.
  
  Для любви утес собрался в путь,
  Зов любви за счастье принимал.
  И, желая в ласках утонуть,
  Он на дно, подточенный, упал.
  
  Для утеса ни ветров, ни бурь
  Нет в тиши кладбищенского дна.
  А над ним сулит свою лазурь
  Мысу шаловливая волна.
  
  Июль, 1966
  пос. Морское, Крым
  
  
  
  ОЖИДАНИЕ
  
  Я, как юнец, пылая страстью,
  Сижу, вздыхая, у дверей,
  И жду свиданья с Катериной -
  Подружкой ветреной моей.
  
  Она красива и лукава,
  Она прекрасна, как весна,
  Чертенок обещает ласки,
  Но не дает их мне пока.
  
  Но я добьюсь любви ее -
  Найду, где хвостик у нее.
  
  ЭЛЬБРУС И ТЫ
  Надежде
  Красив Кавказ, и предо мною
  Эльбрус в прозрачной синеве.
  Он красотой своей прекрасной
  Вдруг мне напомнил о тебе.
  
  Все смотрят с чувством восхищенья
  На чудо сказочной горы.
  А в моих мыслях ты витаешь
  Фигуркой дивной красоты.
  Пусть синевою отливают
  Над ним веками небеса,
  А мне б при жизни вечно видеть
  Твои синющие глаза.
  
  Эльбрус велик и всюду виден,
  Но мне наскучил сей колосс,
  Мне б вечно видеть спелый колос
  Твоих распущенных волос.
  
  Вершина - женщина земная!
  Люблю тебя! Везде! Всегда!
  Прости, Эльбрус, тебя затмила
  Моя красавица-жена!
  
  30 апреля 1971, Машук
  
  КУКЛА
  
  На помойке лежит среди гадости
  Символ верной любви - детской радости,
  Еще новая, не забрызгана,
  Не залапана, не замызгана.
  Беззащитная, тельце голое,
  Кто-то пнул ее прямо в голову.
  
  Не прикрыться нельзя и не спрятаться.
  Ну зачем же порвали ей платьице?
  
  А когда-то с восторгом встречали
  И любовно ее называли
  И хорошенькой, и кудрявою,
  И дочуркой, и нежною мамою.
  
  Появилась другая, новая,
  Красоты ни на грош, бестолковая.
  Хотя у ней ни фигуры, ни рожи,
  Но зато на тридцатку дороже.
  
  На позор куклу старую бросили.
  Отслужившую, нехорошую!
  
  Май, 1902, Москва
  
  
  МЕДИЦИНСКАЯ СЕСТРА
  
  Ночь. Тишина. Неспокойный сон
  Белых притихших палат.
  Спит, притаившись, больница вся,
  Только медсестры не спят.
  
  Медленно время ведут часы,
  Дрема смежает глаза.
  Целыми днями - и все на ногах.
  Ночью уснуть - нельзя!
  
  Грозной тревогой лампочки свет
  Ярким призывам мигнул.
  Кто-то на помощь в палату зовет,
  Кто-то еще не уснул.
  
  Кто-то, сжав зубы от боли стальной,
  Стонет в безмолвной ночи.
  Еле губами шепчет больной,
  Просит: "Сестра, помоги!"
  
  Ласково ляжет сестры рука
  На раскаленный лоб.
  Тише, родной, успокойся, пройдет -
  Утро уже идет.
  
  Утро, смена, ждут впереди
  Отдых, учеба, дела.
  Глазки-фиалки дочуркины ждут.
  Как там она спала?
  
  
  Усталой походкой идет домой,
  Друг для больных - медсестра.
  Люди, дайте дорогу ей,
  Скажите любви слова!
  
  Бывший больной, поклонитесь ей
  Мысленно до земли.
  Наверняка ее руки и вам
  Недуг сломить помогли.
  
  Если б я был настоящий поэт,
  Если б писать умел,
  Я бы нежнее, лучше в сто крат
  Этих сестер воспел.
  
  28 ноября 1982, ночь
  Москва, стационар МСЧ-15
  
  
  Н.М.Т.
  
  Нине
  
  Крадется к Вам неслышно осень,
  Меня давно шерстит зима,
  И теплых дней Вас ждет немало,
  Меня ждут только холода.
  Благодарю за Вашу смелость,
  Что, вопреки худой молве,
  Среди поклонников достойных
  Вы предпочтенье дали мне.
  
  Спасибо Вам, что в вихре танцев
  Вы были ласковы со мной,
  Спасибо, что седую шкуру
  Вы нежно гладили рукой.
  
  Вам не знакомо чувство стужи,
  Прожитых долгих трудных лет,
  Вы вся еще - огонь и лето,
  И женских прелестей букет.
  
  Вы вся - тепло, душой и телом,
  Источник нежности, любви.
  Благодарю Вас, Нина, прелесть,
  За то, что есть на свете Вы.
  
  Благодарю, что в стужу злую
  Меня согрели Вы теплом.
  И было это так прекрасно,
  Что сном представилось потом.
  
  Вам предстоит еще немало
  Приятных и счастливых встреч.
  Забудете Вы, ясно, скоро,
  Что где-то волк облезший есть.
  
  Все это жизнь, и все - реально.
  За осенью идет зима.
  Пусть Ваша осень Вас ласкает
  И не тревожат холода.
  
  И, может быть, в уюте мирном
  Вдруг будет вспомнить Вам дано,
  Что где-то волк седой и смирный,
  О Вас вздыхает тяжело.
  
  Что помнит он, под стон метели,
  Как лаской вы его согрели.
  9 марта 1992,
  санаторий "Монино"
  
  
  ЕГО ЖЕНЩИНА
  
  С умершим мы долго дружили,
  Делили и хлеб с ним, и соль,
  Мы души друг другу раскрыли,
  Познали и радость и боль.
  
  И часто в пылу откровенья,
  За рюмкой хмельного вина
  Мы наших подруг обсуждали
  До косточек самых, до дна.
  
  И чем хороша та иль эта,
  И как та, другая, пришла,
  И кто был когда-то обманут,
  И чья вдруг другого нашла.
  
  Среди провожающих друга,
  Народом он так был любим,
  Увидел я ту вон и эту,
  Стоявших средь скорбных могил.
  
  Одна не спеша теребила
  Листочки увядших гвоздик,
  Вторая о чём-то шептала
  Подруге, ладошку сложив.
  
  Да что там. Он больше не встанет,
  И в гости уже не придет,
  И нежно в глаза не заглянет,
  И крепко к груди не прижмет.
  
  
  У гроба же есть кому плакать:
  Родители, дети, жена,
  А эти его отлюбили,
  Их новые ждут имена.
  
  Я, горем тяжелым убитый,
  Простившись, от гроба ушел,
  Вдали от толпы провожавшей
  Укромное место нашел.
  
  Присев на чужую скамейку,
  Я дум был непрошенных полн,
  И вдруг за спиною моею
  Услышал я сдавленный стон.
  
  Глаза я поднял и увидел:
  Стояла одна в стороне
  Скорбящая женщина в черном,
  Спиной повернувшись ко мне.
  
  Глазами, пустыми от горя,
  Смотрела она сквозь толпу
  И сердцем разбитым тянулась
  К мужчине, лежащем в гробу.
  
  
  И как же такое случилось,
  Ее я нигде не встречал,
  Не думал, что друг ее знает,
  И имя ее не слыхал.
  
  Выходит, что друг закадычный
  Не все доверял даже мне!
  Да случай, видать, необычный,
  О ней - никому и нигде!
  
  Закрыл ее грудью от света,
  От шумной толпы, суеты,
  От грубого слова, навета,
  От злобных наскоков молвы.
  
  Никто - ни друзья, ни подруги,
  Ни мать, ни отец, ни жена
  О женщине этой не знали,
  Что есть, существует она!
  
  Я был ее боли свидетель,
  Случайно вдруг тайну открыл,
  И дал себе слово:
   Не видел!
   Не знаю!
  Не встретил!
   Забыл!
  И вот мы в автобусы сели,
  От кладбища путь наш домой.
  И вдруг над кладбищем унылым,
  Раздался отчаяний вой!
  
  И мысленно вдруг я представил,
  Как сердцем, упавшим в цветы,
  Над холмиком женщина плачет,
  Не пряча страданья свои!
  
  Раскрыла мне тайну могила,
  Для друга была кто она!
  Она и была его женщиной!
  Единственной в жизни была!
  
   26 мая 1992 г.
  
  
  
  НЕЗНАКОМКЕ
  
  Со временем забуду имя
  И лучезарность ваших глаз,
  Но вашу милую улыбку
  Я буду помнить всякий раз.
  
  И всякий раз, когда наступит
  Немая грусть, хандра, тоска,
  Как солнца луч, меня осветят
  Ваши прекрасные уста.
  
  Улыбка будет мне наказом
  О днях прошедших пожалей,
  Ведь ты имел такое счастье -
  С хозяйкой встретится моей.
  
  Из невозвратного далека
  Не будет встреч, не будет снов.
  На память - лишь одна улыбка,
  Как символ прелести залог.
  
  Я вашу милую улыбку
  На память дерзко украду
  И как прекрасную святыню
  Надолго в сердце сохраню.
  
  Вас может это удивило?
  Простите. Улыбнитесь мило.
  
  Июль, 1994
  Санаторий "Кашино"
  
  ПРОСТИ-ПРОЩАЙ
  
  Посвящается моей преданной подруге
  собаке Юте
  
  Простила ли перед последним вздохом,
  Когда закрылись навсегда глаза?
  Простила ли с последним стуком сердца?
  Простила ли, когда душа ушла?
  
  Простила ли за преданность собачью,
  Что беспредельно мне ты отдала?
  Простила ли предательство за это,
  Что получила в сердце от меня?
  
  И если не простила на том свете,
  Прости! Об этом я тебя молю!
  Я так любил тебя! И в жизни непутевой
  За то предательство я так себя виню!
  
  Не верю я ни в бога и ни в черта,
  И если все же что-нибудь там есть,
  Побегай, посмотри, и верным сердцем
  Мне мысленно по космосу ответь.
  
  Не верю я кликушам и пророкам,
  Что обещают жизнь на небесах,
  А ты честна, и друга не обманешь -
  Расскажешь - врут пророки или как?
  
  Ведь и когда-нибудь и мне настанет время
  Отбыть в далекий невозвратный путь.
  И хорошо бы знать, что брать с собою:
  Молиться или лишний раз кутнуть?
  
  И если уж поверить мне придется,
  Что ожидает встреча в небесах,
  Ты первая встречай меня у входа
  С веселым лаем, с искоркой в глазах!
  
  Я знаю, ты - в раю, мне - ад по чести,
  Но сжалятся над нами бог и черт
  И разрешат гулять по небу вместе
  До бесконечности, ведь время там не в счет!
  
  На месте ты, а я еще в пути.
  Хотел бы верить: встреча - впереди!
  
  2 февраля 1994, Москва
  
  
  
  
  
  КОШКА ЖДЕТ КОТЯТ
  
  От знакомого иль нет,
  По любви или нечаянно,
  Кошка нежно ждет котят,
  Что на свет придут случаянно.
  Часто снится ей судьба
  Столь прекрасного потомства.
  Она хочет им добра,
  Ласки от людей и солнца.
  А реальность такова:
  Если сразу не утопят,
  Разберут ее котят
  Иль за дверь шататься бросят.
  Будут тыкаться они,
  Познавая жизнь подонков,
  Без любви и теплоты.
  По подвалам и помойкам.
  Но, как истинная мать,
  Счастья кошка им желает,
  Дай-то бог, чтоб все сбылось,
  То, о чем она мечтает.
  
  Грустно! Но у нас, людей,
  Так же, как и у зверей!
  
  24 мая 1994, санаторий "Кашино"
  ЛАРИСЕ
  
  Не смею вам сказать: "Люблю" -
  Затасканное миром слово.
  Я только об одном молю -
  Еще бы вас увидеть снова.
  
  Ловя ваш взгляд синющих глаз,
  Головки поворот надменный,
  Я обмираю всякий раз,
  Как приговора ждущий пленный!
  
  Я - пленник голубых очей
  И ваших локонов с рыжинкой,
  И ваших льющихся речей,
  Что с алых губ летят пушинкой.
  
  Из плена я не убегу,
  Как вы б жестоко ни судили.
  Не видеть вас я не могу,
  Как вы б об этом ни просили.
  
  Царица вы. Ваш трон высок,
  А я - лишь раб у ваших ног.
  
  6 июня 1995, санаторий "Воробьево"
  МАРИИ
  
  Партнерше по танцам Марии -
  с глубоким восхищением и уважением
  
  Рожденному давая имя,
  Бог предпочтение отдал
  Святому имени Мария,
  Им только лучших нарекал.
  
  Чтобы я не впал в болота ересь,
  Чтоб я на Бога уповал,
  Всевышний в жизнь мою направил
  Марии светлый идеал.
  
  Марией звали мою маму,
  Марией - первую любовь,
  И вот, уже в года седые,
  Явилась мне Мария вновь.
  
  К очарованьям ее женским
  И в дополнение всего
  Зовут красавицу Мария -
  И этим все озарено.
  
  
  Кого благодарить за это?
  За то, что были вместе мы?
  За безобидные приветы,
  За восхищенные мечты?
  
  А, может, это сам Всевышний
  Незримо хочет мне сказать:
  Я шлю тебе еще Марию,
  Учти! Четвертой - не бывать!
  
  Она пришла, чтоб тебе правду,
  Хотя и горькую, открыть,
  Что хватит в молодость рядиться -
  Пора и стариком побыть.
  
  Пора забыть об увлеченьях
  И не глазеть на молодых.
  И вместо танцев у старушек
  Списать рыцептики просить.
  
  И если все это реально,
  Ошибка у небес одна:
  Уж больно Машенька красива
  И так прекрасно сложена!
  
  
  И ты прости меня, Всевышний,
  И чем мне только ни грози,
  Не принимаю я советов,
  Когда сгораю от любви.
  
  Зачем коптить небесный свод,
  Если к Мариям не влечет?
  
  28 июня 1995, санаторий "Воробьево"
  
  НЕ BEРЮ
  
  Не верю! Знать я не хочу,
  Что наступил уже рубеж,
  Когда во сне не полечу,
  И не отправлюсь под венец!
  
  Что уже больше никогда
  Не спутают меня с юнцом,
  И кроме дочери никто
  Не назовет меня отцом.
  
  Я принимаю жизни груз.
  И пусть мой волос стал седой,
  Я, вопреки своим годам,
  Душой и сердцем молодой!
  
  И буду я бежать, идти,
  А если надо и ползти
  К вершинам будущих надежд,
  Удач, успехов и любви!
  
  Идти вперед - вот жизни суть!
  Дай Бог, чтоб долог был мой путь!
  
   29 сентября 1995 г.
  
  
  НАДЕЖДА ЛЮБВИ
  
  Надежде - медицинской сестре
  стационара медсанчасти Љ15
  
  И снова, как уж много раз,
  мне вдохновенье шанс дает -
  воспеть земную красоту,
  Любовь, зовущую в полет.
  
  Вы - совершенство, Вы - мечта,
  Вы - вдохновенье для поэта.
  С фигуркой, гибкой, как лоза,
  И взглядом, полным ярким светом.
  
  
  Пусть я бездарен, как поэт,
  Но строки льются водопадом.
  О! Сжальтесь! Дайте дописать,
  Хотя б в мечтах побудьте рядом!
  
  Позвольте полно вас воспеть,
  Походку вашу неземную,
  И соболиный взлет бровей,
  Вас - всю такую молодую!
  
  Отдал я б все, хотя б на миг,
  Вернуть мне молодость лихую,
  Упал бы к вашим я ногам,
  Околдовал бы поцелуем.
  
  Увы! Печален мой удел.
  Я сед. И годы давят плечи.
  И носик морщите вы свой,
  Когда вам кланяюсь при встрече.
  
  Успехов Наденьку пленить
  Надежды нет - как ни стараться,
  И остается мне одно:
  В сторонке ею любоваться!
  
  14.05.1996, палата Љ30, стационар
  РОМАШКИ
  
  Из года в год цветут ромашки -
  Цветы любви, цветы надежд.
  И задаем мы им вопросы:
  Скажите: любит или нет?
  
  И из-за этого вопроса,
  Не веря в искренний ответ,
  Не по одной мы рвем ромашки,
  А жадно рвем их на букет.
  
  Сереет без ромашек поле,
  Нет дивной белой красоты.
  А в душных комнатах ромашки
  Роняют слезы-лепестки.
  
  Ответ ромашек прост:
  За что же вас любить!
  Вы погубили нас -
  Погубите других.
  
  27.06.1996, пансионат "Дорохово"
  
  
  
  НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ
  
  Посвящается ветеранам
  
  Идут солидные мужчины,
  В руках - букетики цветов,
  Они их женщинам подарят
  И скажут этим все без слов.
  Они - седые ветераны,
  И жизнь их била, и война,
  Но вытравить из них мужское
  Никто не сможет, никогда!
  И словно в бой - они на танцы!
  И приглашают милых дам,
  И чаще не своих ровесниц,
  А тех, кто им не по зубам!
  А если отказали, что же,
  Зато помолодеть хотел!
  Не скорчился крючком на лавке,
  Не ползал! А как мог взлетел!
  А что за это осуждают,
  Им это, право, всё равно!
  Они живут мужским законом:
  "Да, я седой! А Бес в ребро!"
  
   27.06.1996, "Дорохово"
  ЖЕНЕ НАДЕ НА НОВЫЙ ГОД
  
  Еще один год за спиною,
  И на пороге Новый Год,
  И как и прежде мы с тобою
  Гадаем - что он принесет?
  
  Чего гадать? Пустое это!
  Хочу тебе я пожелать
  Здоровья, счастья и успехов,
  И, как всегда, не унывать!
  
  Пусть Новый Год тебе подарит
  Осуществление мечты,
  Пусть сохранит в тебе он бодрость
  И не затронет красоты.
  
  Как и всегда, я повторяю:
  Мы будем счастливы с тобой,
  И с благодарностью склоняюсь
  К тебе седою головой.
  
  31 декабря 1998, Москва
  
  
  
  ЛИДЕ - В ЕЕ ДЕНЬ
  
  Еще один год за плечами.
  Подруга, о том не тужи!
  Ты все хорошеешь с годами
  И телом, и чувством души.
  
  Желаю тебе в день рожденья
  Здоровья и светлой любви,
  Чтоб радостью вечно сияли
  Прекрасные глазки твои.
  
  Желаю, чтоб женщиной милой
  Еще ты была много лет.
  Желаю огромного счастья
  И бурных любовных побед.
  
  Желаю спокойствия в доме,
  Не ведать ни горя, ни зла.
  Чтоб дети и внуки с годами
  Все больше любили тебя.
  
  Исполнится все. Это знаю.
  Целую тебя. Обнимаю.
  
  23.02.1997, Москва
  ВНУЧКЕ СВЕТЛАНКЕ -
  В ДЕНЬ ОКОНЧАНИЯ ШКОЛЫ
  
  Избитых, нежных пожеланий
  Тебе сегодня не скажу.
  Нравоучений слишком нудных
  Тебе в головку не вложу.
  
  Ты школу кончила удачно,
  Крепи успех! Вперед шагай!
  Смотри на жизнь спокойно, трезво
  И никогда не унывай!
  
  И в жизни новой, незнакомой
  Надейся смело на себя
  На светлый ум, на бодрость духа,
  Всем сердцем страстно жизнь любя!
  
  Советы слушай, коль навяжут.
  Но оставайся лишь собой.
  В любых условиях и всюду
  Живи своею головой.
  
  Всю жизнь люби себя любую.
  Но слишком нос не задирай.
  С друзьями искрення будь в меру.
  Врагов заклятых презирай.
  И радуйся любой погоде.
  И, что бы жизнь ни принесла,
  Знай - все проходит и уходит,
  А завтра - лучше, чем вчера.
  
  И наконец, скажу я прямо
  И со значением при том:
  Все в жизни смело делай, Света.
  Но только трезво и с умом.
  
  На этом кончу свой совет.
  Тобой довольный -
   Герман -
   дед.
  22 июля 1999, Одинцово
  
  
  УБЬЮ - ЛЮБЛЮ
  
  Вам если женщина вдруг скажет:
  "Я ненавижу вас! Убью!"
  Ликуйте сердцем и душою:
  Она сказала вам: "Люблю".
  
  В порыве страсти, в вашей власти
  Она простонет вам: "У...у...бью!"
  Для вас то высшая награда:
  Она сказала вам: "Люблю".
  
  И когда женщина уходит
  И скажет в гневе вам: "Убью!",
  Она вернется - не печальтесь!
  Она сказала вам: "Люблю".
  
  Но коль найдет коса на камень,
  Подругу раните вы влет,
  То опасайтесь, трепещите -
  Вас молча женщина убьет.
  
  Январь, 1999, Москва
  
  
  КАК ХОРОШО, КОГДА ТЫ РЯДОМ
  Х.А.К
  
  Подруга нежная моя!
  Как хорошо, когда ты рядом!
  Тогда и слов не надо нам -
  Мы все поймем единым взглядом.
  
  Все впереди! В надежду верь!
  У нас с тобой не все пропето
  И еще много-много дней
  С тобой встречать мы будем лето!
  
  И в знаменательный твой день
  Тебе, как женщине прекрасной,
  Желаю я здоровой быть,
  Минуя беды и напасти!
  
  Счастлива будь на много лет!
  Тревоги пусть промчатся мимо.
  Та будешь долгие года
  Бодра, красива и любима.
  
  Пусть наши сбудутся мечты!
  Как хорошо, что есть у меня ты!
  
  2000
  
  БУКЕТ НА ПАМЯТЬ
  Татьяне -
  на картине с сиренью
  
  Дарю на память я сирень.
  Она Вам докучать не станет.
  Букет, красуясь на холсте,
  От жизни бурной не завянет.
  
  Желаю, чтоб не увядал
  И образ Ваш - на долги лета,
  И чтоб синющие глаза
  Всегда сияли ярким светом.
  
  Желаю долгие года
  Любить самой и быть любимой.
  Звездой немеркнущей сиять
  И быть во всем неповторимой!
  
  8 марта 2001
  
  ПОДАРОК СУДЬБЫ
  
  Не баловала нас погода,
  И часто нудно шли дожди.
  Они нисколько не мешали
  Теплу и радостям любви.
  
  Галина, милая подруга!
  Подарок нам судьба дала,
  И после длительной разлуки
  На счастье снова нас свела.
  
  Года тебя не изменили -
  Ты так же дивно хороша.
  Фигурку лани, глаз сиянье
  Не стерли долгие года.
  
  Готов, как прежде, любоваться
  Тобой я днями напролет,
  И жить надеждой и мечтою,
  Что снова нас судьба сведет!
  
  В любое время и повсюду
  Тебя с любовью помнить буду.
  
   15 июня 2001, Карачарово
  
  ТЫ
  
   Г.Н.Г,
   с любовью и уважением
  
  Не верь, что я аскет
  И женщин не ласкал.
  Не клялся им в любви
  И оды не писал.
  
  С годами все ушло,
  Не оправдав мечты,
  И в памяти моей
  Осталась только ты.
  
  Не лгу тебе сейчас,
  Что ты прекрасней всех.
  Перед лицом любви
  Других забыть - не грех.
  
  Ты - воплощенье всех
  Достоинств, красоты,
  Прелестная во всем
  И жрица по любви!
  
  Года бегут. И вот -
  Студеная зима.
  Последним летом ты
  В судьбе моей была.
  
   29 июня 2001, Карачарово
  
  
  В ГОСТЯХ У ЖЕНЩИНЕ НА ДАЧЕ
  
  Гощу у женщины на даче.
  Уходит август не спеша,
  Спокойно бьется мое сердце,
  И счастьем полнится душа.
  
  Гостеприимная хозяйка
  В постель мне завтрак подает,
  А к вечеру нас ждет с ней банька,
  И спинку мне она потрет.
  
  В долгу и я у ней не буду,
  Исполню просьбу "на, потри!"
  Так на Руси давно ведется,
  Какая ж банька без любви!
  
  Спасибо, милая хозяйка,
  Что ласкова ты так со мной,
  Ты молодость мою продлила,
  Оставив годы за спиной!
  
  Но август медленно уходит,
  За ним и осень, и зима,
  И никуда от них не деться,
  Как молодость вернуть нельзя!
  
  Не знаю, сколько мне осталось
  Бежать от осени седой,
  Так хочется побыть подольше
  С хозяйкой дачки молодой!
  
  Август 2003 г, Подмосковье
  
  
  ЗВЕЗДОЧКЕ-ХАФИЗЕ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
  
  На свете много женщин есть,
  И их достоинств вам не счесть.
  И лучшая из них - Звезда,
  Подруга наша Хафизя!
  
  Желаем мы тебе сиять
  Для нас еще немало лет,
  Здоровой и любимой быть,
  Не знать ни горести, ни бед.
  
  Всего хорошего желаем.
  Целуем. Крепко обнимаем.
  
  Подруги Рая, Таня, Нина, Галя
  1 декабря 2004, Москва
  
  
  
  
  
  
  
  МЕЧТА
  Ольге -
  прекрасной партнерше по танцам
  
  На танцах я увидел Вас -
  Такую яркую, живую,
  С копной распущенных волос
  И недоступную такую.
  
  Судьбы подарок мне дала:
  Мы вместе с Вами танцевали
  И пусть хотя бы лишь в мечтах
  Моею женщиной Вы стали.
  
  И дали нам за танцы приз:
  Два красных сердца! Вот награда!
  И под руку мы с вами шли
  Среди зеваки, под добрым взглядом.
  
  Мечты пройдут. Их срок - лишь миг.
  Меня, конечно, Вы забыли.
  Но знайте: есть на свете тот,
  Кому мечту вы подарили.
  
  20 июня 2006, санаторий "Дорохово"
  
  
  МАССАЖИСТКА
  
  Какая б боль нас не настигла,
  На помощь нам приходит врач.
  Мы на приеме часто просим:
  "Лечебный дайте мне массаж".
  
  Любой, вернувшийся с курорта,
  Забудет быстро про кураж,
  Но неизменно помнить будет
  Врачом прописанный массаж.
  
  Тугие пальцы массажистки
  Вернут здоровье вам не раз,
  Отдав за то свое здоровье
  Спокойно и без лишних фраз!
  
  У массажистки ломит руки,
  Болят суставы и спина.
  От напряжений и усилий
  Страдает каждый день она.
  
  Вы поклонитесь массажистке
  За труд ее, что лечит вас.
  И с уваженьем вспоминайте
  О тех, кто делал вам массаж!
  
  Ноябрь 2006, Сочи, санаторий "Светлана"
  ЕЕ СОБАКА УМЕРЛА
  Татьяне Ш-Г.
  с глубоким сочувствием и уважением
  
  С потухшим взглядом, без улыбки
  На этот раз она пришла
  И еле слышно прошептала:
  "Моя собака умерла".
  
  И женщину мы пожалели,
  Потеря явно тяжела,
  Но стоит так уж убиваться,
  Ну умерла и умерла.
  
  А что мы знаем о собаке?
  Кем дня нее была она?
  Быть может, светлые мгновенья
  С собой собака унесла?
  
  Быть может, верный пес давал ей
  Надежды, преданность, любовь,
  Чего ей так не доставало
  И не вернется больше вновь?
  
  Быть может, от людей, что рядом,
  Eй не хватает теплоты?
  Что ей всегда дарили лапы
  И влажный носик от души?
  
  Хозяйку в горе не судите!
  Ей не до вас. К ней грусть пришла.
  Она людей не замечает.
  У ней собака умерла.
  
  6 апреля 2007 г.
  
  
  ДОЧЕРИ
  
  Дочери Ирине -
  с любовью и благодарностью
  
  Как видно, так уж повелось,
  Стихи нередко посвящают
  Случайным людям на пути,
  Которых даже мало знают.
  
  Я не поэт, но заражен
  Законом этим, словно ядом.
  Я посвящал другим стихи,
  Не написав тому, кто рядом.
  
  Прости, Ирина, дочь моя,
  За столь пустое оправданье!
  Ты знаешь - я люблю тебя,
  Без частого напоминанья.
  
  Люблю за то, что моя дочь
  Умна, красива, благородна,
  Людьми всегда окружена,
  К невзгодам жизни непреклонна.
  
  За то, что в жизни суетной
  Меня помочь ты не просила
  И незаслуженно порой
  Меня любила и щадила!
  
  И на вопросы "Как дела?"
  Всегда та бодро отвечаешь:
  "У нас все, папа, хорошо",
  Хотя порою и лукавишь!
  
  За все тебя благодарю!
  И обожаю, и люблю!
  
  16 июля 2008, Москва
  
  
  
  
  СВЕТЛАНА
  
  Памяти моей первой жены
  
  Была ты женщиной красивой
  С прекрасной русою косой,
  Глазами серыми большими,
  Со светлой чистою душой.
  
  Хороший врач и шахматистка,
  Всегда в почете и в чести,
  Ты ярким солнышком сияла
  От уваженья и любви.
  
  И что бы в жизни ни случилось,
  Владела ты всегда собой,
  Всегда на людях улыбалась
  С поднятой гордой головой.
  
  Судьба была к тебе жестока.
  Болезнь накликала, беду.
  Ты в сорок три ушла из жизни
  Подбитой птицей налету.
  
  На кладбище, в зеленом Сочи
  Могилка, стела, как у всех.
  Но у тебя у изголовья
  Цветет куст розы в красный цвет.
  
  В ногах поднялась к солнцу пальма,
  Никто их, знаю, не сажал.
  Быть может, это сам Всевышний
  Тебе за жизнь твою воздал.
  
  Пришел последний раз проститься
  К могилке я твоей сейчас.
  За твою душу помолиться,
  Просить прощенья без прикрас.
  
  Едва ль мы встретимся на небе.
  По праву ты сейчас в раю.
  Туда едва ль меня направят
  За жизнь корявую мою.
  
  И на прощание скажу я,
  Что искренне любил тебя.
  
  
  
  
  
  
  ПРОЩАНИЕ С СОЧИ
  
  Я прикуп взял! Поехал в Сочи,
  Где не был я давным-давно,
  Где листья пальмы днем и ночью
  Стучат приветливо в окно.
  
  И море, вроде, было радо,
  При встрече - ласково со мной.
  И шорох гальки под ногами,
  Все говорило: "Здесь ты - свой".
  
  Здесь прожито четыре года,
  Беспечных, но не сладких лет,
  На кладбище лежит Светлана,
  Устав от горести и бед.
  
  Вот почему, я знаю точно,
  Меня к красотам не влечет
  И вечной зелени прохлада
  Как прежде больше не завет.
  
  И равнодушными глазами
  На все красоты я смотрю.
  И вместо завидной прогулки
  На койке с книжкою лежу.
  Я ехал встретиться со Светой,
  Поговорить в последний раз,
  Цветами освежить могилку,
  Подкрасить буквы прозапас.
  
  Ну вот все. Пора обратно.
  В Москву, где душно и смурно.
  И где не ждет меня, как в Сочи,
  Уже, наверное, никто.
  
  Но там - пристанище мое,
  А в Сочи больше - н и ч е г о!
  И я без трепета прощаюсь
  С кусочком жизни. Вот и все.
  
  И все ж, уверовав в поверье,
  Я бросил в море горсть монет.
  А вдруг привалит еще прикуп?
  Да нет! Дороги в Сочи нет!
  
  29 апреля 1999
  Сочи, санаторий им. Фабрициуса
  
  
  
  
  И ЛИШЬ ТОЛЬКО НАДЕЖДА ОДНА
  
  Посвящается жене Наде,
  верной моей спутнице по жизни
  
  Я бреду по дороге седой,
  Пыль грехов на усталых ногах,
  Кто-то тащится рядом с косой
  И с часами в костлявых руках.
  
  Бремя лет застилает глаза,
  Нет ни дружеских ласк и нет рук,
  Что мне были опорой всегда
  И спасали от горя и мук.
  
  И лишь только Надежда одна
  Освещает дорогу в пути,
  Мне воркует неправду она,
  Что хорошее ждет впереди.
  
  Я не верю обману ее,
  Но Надежду я в сердце храню.
  И как прежде влюбленный в нее,
  На нее уповая бреду.
  
  г. Москва
  
  ЗВОНКИ ЖИЗНИ
  
  Себе на день рождения
  
  Осенней порой, сентябрем желтокрылым,
  Вдруг Жизни еще раз с небес позвонили:
  "Послушай - прими пацана одного!"
  А Жизнь отвечает: "Куда мне его?
  
  Конец же квартала, корзина пустая,
  Все счастье в рубашках уже раздала я.
  Судьба вместе с Блатом раздали поблажки.
  Ну как мне с ним быть?" -
  Пусть живет без рубашки.
  
  Ты, Жизнь, только парня
  На землю возьми,
  Ему ж, вместо ласки, почаще звони!".
  
  И глушат звонки
   днем и ночью
   приходят
  Ко мне, да и вам,
   они в жизни
   трезвонят.
  
  Приказы дают
   и дают наставленья
  От первых минут
   до минуты забвенья!
  
  Быстрее шагай!
   Не спеши слишком быстро!
  Достиг!
   Успокойся!
   Вот сладко!
   Вот кисло!
  
  Вот долг!
   Выполняй!
   Не кривляйся душою!
  Работай!
   Гори!
   В бой веди за собою!
  В борьбе закаляйся
   И честь береги!
   Вот это друзья!
   А вот это - враги!
  
  Отлично сработал!
   Награду прими!
  
  Вот выговор.
   Дали за дело.
   Бери.
  Не хныкай.
   И только вперед.
   Не сгибайся.
  Не клянчи.
   Не ной.
   Никогда не сдавайся.
  Ложись почевать!
   Ну вставай, лежебока!
  Не гнись!
   Не старей!
   Не упейся до срока!
  
  Иди на свиданье!
   На свадьбу спеши!
  Сгорай!
   Забывайся!
   От страсти стони!
  Заткни разоравшимся
   сплетникам глотки.
  Бери за рога!
   Избегай мышеловки!
  
  
  Ура!
   Достиженье!
   Досада! Упал!
  Сбежал!
   Поскользнулся!
   Все!
   Скрылся! Пропал!
  
  Однажды...
  - Ты кто?
   - Я - любовь!
   Испугался?
  Беги, раз зовет!
  О, счастье!
   Забвенье!
   Кругом все пылает!
  
  Не плачь!
   Успокойся!
   Любовь покидает!
  Вот новое чувство
   навстречу идет!
  Забудешь!
   Запомнишь!
   Исчезнет!
   Пройдет!
  Любимый!
   Родной!
   Паразит!
   Обманул!
  Давал обещанья!
   Сам смылся!
   Надул!
  Постой!
   Не проси!
   Пусть уходит до срока!
  Не та оказалась!
   Хапуга!
   Пройдоха!
  Хорошая!
   Прелесть!
   Ушла!
   Упустил!
  Прошлялся!
   Зажрался!
   Прошляпил!
   Пропил!
  Ты - муж!
   Ты - отец!
   Продолжение рода!
  
  
  Смотри,
   чтоб не вымерла
   наша порода!
  Звонок.
   "Это предок?
   То дочка, привет!
  Послушай-ка,
   папка,
   а ты уже дед!"
  
  Ах, сколько их было -
   звонков необъятных!
  Счастливых, тревожных,
   смешных и занятных!
  И сколько их будет -
   как знать наперед!
  Когда жизнь направит
   последний звонок!
  
  Сейчас не до грусти -
   ведь жизнь мне трезвонит!
  И все подгоняет,
   и все беспокоит.
  Живи!
   Наслаждайся!
   Мечтай!
   Не погибнешь!
  И много еще на земле ты достигнешь!
  
  - Жизнь!
   Дай отдохнуть хоть немного,
   чуток!
  - Не дам!
   Бери трубку!
   Вот новый звонок!
  
  Спасибо, житуха,
   тебе за звонки!
  Без них оказались бы
   мысли пусты!
  Без них постарела
   душа бы не в срок!
  Тоскливо, когда не звучит
   твой звонок!
  
  Зову!
   Умоляю!
   Не прячься в тени!
  Я требую!
   Ты мне
   почаще звони!
  
  Звони по делам
   и без дела звони!
  О деле,
   о долге,
   о счастье,
   любви!
  
  Пока ты трезвонишь -
   и время
   не в срок.
  И кажется
   дальним
   последний
   звонок!
  
  29 сентября, Москва
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"