- Я ангел, наверное... Не знаю. Или дракон. Но я умею летать, это точно.
Она фыркнула пренебрежительно, заложила руки за голову и прикрыла глаза. Он молча поднялся, открыл со скрежетом тугую форточку и, прислонившись плечом к стене, закурил. Молчание, тянущееся тёплой смолой, повисло в комнате, как топор в густом дыму.
Наконец, радуясь неожиданно посетившей её едкой мысли, она приоткрыла один глаз:
- Дурачок. Ангелы должны быть аккуратными, полагаю. А у тебя... Ну, взять хотя бы эти длинные неопрятные патлы... Наверное, ты что-то путаешь.
Свято убеждённый в своей правоте, он уверенно замотал головой, и, глядя на неё своими широко открытыми глазами, взмахнул в каком-то озарённом возбуждении сигаретой, рассыпая пепел по линолеуму:
- Не-а, я точно знаю. Это крылья. Мимикрия.
- Балбес.
Оставшись каждый при своём чугунном мнении, они вновь замолчали, не желая развивать вялый спор.
Тихо тикали часы, утренняя прохлада проникала в комнату, производя с улицей прямой обмен табачным дымом. По двору в какой-то сомнамбулической неторопливости бродили немногочисленные собачники, опухшие спросонья, явно ещё мало что понимающие в этой бестолковой жизни и медлительные, выгуливали своих в контраст резвых питомцев. Едва передвигая ноги и открывая в зёве рот столь широко, что соседнему дому мерещился риск быть нагло надкушенным, выплелась из подъезда мамочка с коляской.
Они молчали. Он курил, наблюдая в рассеянности за двором, она лежала на диване, чувствуя, как медленно проваливается в сонные, невероятно желанные по раннему часу пучины. Пытаясь не заснуть, открыла глаза. В лучах чинно восходящего солнечного диска он казался статуей розового мрамора с трепещущим огоньком тлеющей сигареты у губ. Крылья с сухим пергаментным треском то раскрывались, то складывались за спиной.
- О как...
Он посмотрел себе за плечо и, в ленивом ликовании повернувшись к ней, буркнул: