Записки закулисного махинатора
МАХИНАТОР, -а, м. (разг.). Человек, который занимается махинациями.
DEUS EX MACHINA (лат. - Бог из машины) – фигура Бога, поднимаемая в конце греч. трагедий с помощью особого механизма над сценой с целью решения неразрешимого самого по себе конфликта. Отсюда произошло более позднее значение этого выражения – всякий, неожиданный пособник, появляющийся в критический момент.
Мир, отраженный зеркалом, двоится.
Под скрип почти невидимых пружин
в программке перечисленные лица
играют роли женщин и мужчин.
Я – зритель заблудившийся, который
незваный гость на собственном пиру.
Мне наплевать, я не гожусь в актеры
и не прошу принять меня в игру.
И, заплутав в надуманных интригах,
щекой примял несвежий воротник.
Я все читал в каких-то старых книгах,
верней, в одной из самых старых книг.
А на исходе действия пружины,
пустеет зал – все меньше дураков,
помреж сигналит: Бога из машины
пора спускать из-под колосников.
Но, привалясь к редуктору лебедки,
спит монтировщик в майке и трусах.
Он принял триста грамм палёной водки,
и Бог завис, качаясь на тросах.
Древние любили зрелища. И хоть на первое место они традиционно ставили хлеб, ибо как нам справедливо втолковывали в школе: Бытие определяет сознание, но театр они обожали. Особенно – Древние Греки. Воздвигнутые ими одеоны по сию пору восхищают потомков. Пиесы многих тогдашних драматургов прошли тысячелетнюю выдержку и ставятся современными мастерами. Вот Юрий Петрович у себя на Таганке освежил софокловскую "Антигону" в прошлом году (2006).
Вспоминается по этому поводу постановка 60-х годов точнее 1966 – "Антигона" в театре Станиславского, где Креонта играл молодой еще Леонов, партнершей которого была тоже молоденькая-молоденькая Никищихина. Представляете, какой это был театральный взрыв?! Я видел этот спектакль совсем еще пацаном в черно-белой телеверсии, но до сих пор помню жестокость Креонта, поступающую под наброшенной маской справедливого и доброго радетеля о нуждах отечества, (не мне вам рассказывать как Евгений Палыч умел это делать и КАК он это делал) и скорбно-обреченную Антигону, ведомую Роком к неминуемой смерти.
Впрочем, вернемся к нашим травоядным, покуда они не разбежались в разные стороны.
Представления в древнегреческом театре длились по нескольку часов, да под палящим солнцем. Актеры увлеченно несли отсебятину и к вечеру, когда дневное светило начинало клониться к закату, клубок интриг запутывался до такой степени, что сам Бог не разберется. Ан, нет. Богу, вернее богам приходилось наводить порядок. Им отводилась роль судей, который являлись под занавес, который тогда еще не изобрели, и мановением рук разрешали все коллизии, напоследок попотчевав зрителей незатейливой моралью. Финальных же этих богов опускали сверху на веревке или поднимали снизу из люков при помощи театральных машин. Греки были искусными механиками. Вспомним Архимеда хотя бы. Ручки лебедок крутили работяги, которые назывались машинистами, а сам этот прием тогдашних драматургов получил наименование бог из машины, по латыни – deus ex machina [дэус экс мaхина].
О чем, бишь я. Позвольте представиться: Андрей Ванюков, машинист сцены московского театра на Таганке. Обслуживаю машинерию сцены – штанкетные подъемы, гидравлические плунжера, и другую театральную хитромеханику. Иначе можно сказать – махинатор.
За 25 лет я наслушался немало баек в актерской курилке. И сам не прочь потравить. Вот некоторые из них.
Если для зрителя театр начинается с вешалки, то для меня – с незачета по "Деталям машин". Я заполнял очередную простыню ватмана 24-го формата проэкциями и изометрическими изображениями червячных редукторов, когда в мою голову постучала крамольная мыслишка: " Неужели мне всю жизнь придется этим заниматься?" И я вдруг отчетливо осознал – мне вовсе не улыбается провести ближайшие тридцать лет своей единственной жизни, навалившись животом на кульман в каком-нибудь закрытом конструкторском бюро. Карандаш "кохинор" выпал из ослабевшей руки и закатился под стол. Я не стал его поднимать.
Деканат пошел мне навстречу и после заваленной зимней сессии без особого сожаления вытурил меня из рядов студенчества Московского Автодорожного института. В полный рост встал вопрос выбора трудовой стези. Идти на производство по специальности не тянуло, а чем заняться – ума не мог приложить. В раздраенных чувствах я слонялся по Москве.
Судьба в виде световой рекламы театра Гоголя подстерегала меня на Садовом кольце. И я подумал: "Почему бы нет?" Театр мне всегда был интересен. Я не пропускал телепостановки пьес, которыми в тот время частенько баловало непритязательный народ Останкино. И вот я толкнул дверь служебного входа театра Гоголя и предложил свои услуги в качестве все равно кого. Такое ощущение, что появления такого молодого дурака там ожидали, потому что уже на следующий день я вышел на работу в должности мебельщика с окладом 80р. плюс 20% премии.
Мебельщик – это такой специальный человек в театре, который таскает мебель – стулья, кресла, диваны и расставляет их на сцене. В табеле о рангах мебельщики стоят на последнем месте – и это понятно, особого образовательного ценза такая профессия не требует.
В мебельном цехе я провел целый сезон. Борис Голубовский, главный режиссер театра, как раз приступил к сценическим репетициям нового спектакля по пьесе финского юмориста Энсио Рислакки "Безобразная Эльза" У Борис Гавриловича было безобидное хобби – он собирал жестяные таблички с надписями типа "Не влезай – убьет", "Под стрелой не стоять" и "Без упора не работай". Стены кабинета главрежа были завешаны этими табличками в три слоя.
По утрам я расставлял несколько стульев и кресел в выгородке на сцене и потом от нечего делать наблюдал репетиционный процесс с осветительского мостика.
Сюжет пьесы в двух словах – очередная версия сказки о гадком утенке. ГГероиня, младшая дочь, третья по счету, увлеченная учебой и наукой, инфант террибль в своей семье, оказывается на поверку комсомолкой, спортсменкой и, наконец, просто красавицей. К ее ногам падают все мужские персонажи. Очень смешное и увлекательное представление получилось. Недаром значится в репертуаре вот уже добрых 25 лет.
Главные роли исполняли талантливые молодые, актерская чета, ребята – Оля Науменко и Саша Скворцов. Ее все прекрасно помнят по роли Гали, первой невесты Лукашина из "Иронии судьбы". А ее муж мало снимался, зато на то время являлся самым юным годами лауреатом государственной премии за одну из главных ролей в спектакле "Берег" по роману Бондарева. Еще в "Безобразной Эльзе" участвовал колоритнейший и добродушнейший актер Обухов. Уж его-то вы точно ни с кем не спутаете. Его "Я – Гриша!" из "Семи стариков и одной девушки" вошло в золотой фонд советской телефильмографии.
Этот спектакль всегда встречал хороший прием у зрителей. Его часто возили по городам и весям. Как-то бортовой ЗИЛок с декорациями попал под неожиданный проливной дождь и поролоновая подушечка, на которую присаживался актер Евгений Красницкий в сцене сватовства к матери ГГероини, пропиталась водой и напрудонила под его весом порядочную лужу. Актеры с юмором обыграли этот казус, а наш цех получил выговор в приказе.
Про покойного Анатолия Матвеевича Обухова вспоминается такой случАй. Он исполнял роль комиссара милиции в спектакле "Огарева, 6" по детективному роману Юлиана Семенова. Спектакль долго держался в репертуаре, народ любит детективы, как хорошо известно. Комиссар – это по армейской табели о рангах – генерал, если не маршал. Слов в роли было по минимуму и всего два коротких выхода – в начале и в самом конце, (тот самый бог из машины, о котором шла речь выше). Однажды на гастролях в российской глубинке Обухов в комиссарском мундире, (не переодеваться же после первого явления), грелся на солнышке в притеатральном скверике. Мимо проходили два солдатика срочной службы. Узрев живого генерала по пути своего следования, они с испугу перешли на строевой шаг и продефилировали мимо него, держа равнение направо. Актер вальяжно помахал им рукой и доброжелательно пророкотал вслед хорошо поставленным баритоном: "Пошли нА #уй, воины!". Что подумали ребята, осталось неизвестным. Вид у них был растерянный.
Небольшое отступление. На страницах этой книги мне время от времени придется прибегать к табуированным выражениям. Это проистекает отнюдь не из ехидного желания шокировать почтенную публику, а лишь исключительно из-за любви к истине. Что греха таить, бывает употребляем, иногда даже на Сцене, но всегда к месту, когда уж никак невозможно обойтись вялыми банальными обиходными словами. И тому находится простое историческое объяснение. Сто с лишним лет назад, в эпоху Гиляровского и раньше, когда декорации не монтировали, а строили, занимались этим театральные плотники. Они традиционно были родом из Владимирской губернии, простые крестьяне, слыхом не ведали таких специальных терминов, как штанкет, пандус, падуга, авансцена, потому им приходилось общаться между собой на привычном языке: "Хватай, хлопчик, энту *уйню и *издууй с ею вон тудыть. А вот ента *лядючина вставляется в энту *издопроушину вот таким хитроё*истым манером..." И всем всё становилось понятно. А то, что у пуриста от такого разговора уши могли завернуться в трубочку – никого не волновало, тем более, что лишних на сцене не бывает – только люди здесь работающие, для которых дело прежде всего. Так и повелось, что монтировщикам искони дана индульгенция на матершинство. Все знают – работа такая.
Итак, первый спектакль, в репетициях которого я принимал участие, был "Безобразная Эльза". Стилизованные декорации представляют собой особняк, принадлежащий вдове профессора хельсинского университета Виви Кассель и трем её взрослым дочерям. В центре сцены вздымается полувинтом широкая лестница, которая ведет в апартаменты дочерей. Двое старших, Паула и Ирма, нормальные продвинутые девицы, коротают молодые годы, крутя шашни с кавалерами. Мамаша тоже по истечении обусловленного приличиями срока траура готовится сменить фамилию. Младшей, Эльзе, синему чулку, в конце концов надоедают подковырки родни, она решает доказать себе и окружающим, что для мыслящего существа не бывает неразрешимых проблем и в порядке живой очереди влюбляет в себя слабо сопротивляющийся мужской контингент. Хэппи энд – поцелуй в диафрагму.
Возле лестницы мы ставили 2,5-ой метровое качающееся зеркало-трюмо. С этим зеркалом произошла неприятная накладка. Минул уже почти год после премьеры, когда выяснилось, что ракурс, под которым мы его устанавливали, позволяет довольным зрителям доброй половины зала наблюдать подробности переодевания ГГероини. Которых было не меньше трех. Возник небольшой скандальчик, и мы стали поворачивать отражающую плоскость под другим углом. За этим дотошно следили помрежи.
У правого портала во фривольных позах расположились манекены, обычные манекены из одежного отдела универмага, закутанные тюлем с блесками в виде эдаких огромных бантов. Эти манекены тоже относились к мебельному цеху, и мне приходилось таскать их, прихватив безответных дамочек за интимные места. Это называлось Похищение сабинянок.
Ольга Науменко, – моя первая театральная любовь. Талантлива чертовски и дьявольски красива! В театре она всегда была на положении премьерши. Мне запомнились четыре ее роли: Безобразная Эльза, Эмма в спектакле "Берег" по роману Бондарева, экзальтированная Ирэн в "Последней жертве" Островского и главная роль в детской сказке "Я догоняю лето". Во всех спектаклях, кроме "Последней жертвы" ее партнером был муж Александр Скворцов.
Герои "Берега" существовали в двух временных плоскостях – современности и давнем лете 45-го, воскрешающимся в памяти ГГероя. Возрастные роли играли Леонид Кулагин и Светлана Брагарник, а молодые их ипостаси воплощали Оля Науменко и Саша Скворцов.
На фоне тогдашней театральной халтуры по военной тематике этот спектакль приятно выделялся и госпремию получил вполне заслужено. Переход на войну делался в разгаре первого акта таким незамысловатым образом: из оркестровой ямы выбегали четверо монтировщиков, наряженных в солдатские х/б и сапоги, и сдвигали к центру сцены две двухэтажные фурки – это был особняк в городке под Берлином, где вскоре после победы и разворачивались события романа. А события не были из ряда вон выходящими: Молодой офицер армии победителей лейтенант Никитин влюбился в молодую немецкую девушку Эмму. Судьба подарила им одну лишь ночь счастья. Через 30 лет после войны они вновь встречаются. Очень пронзительная тема.
Теперь – представьте себе четырех солдатиков, выскакивающих на сцену, как черти из табакерки: Александр Могилёвкин, полуеврей средних лет с животом прапорщика тылового склада поверх ремня, Сэм Назаров, хиппарь местного разлива, с кудреватым хаером, развевающемся до плеч, ваш покорный слуга в очках и со всклокоченной бороденкой, торчащей в разные стороны и Вася-Депутат, спившееся безответное создание с опухшей от многолетнего пьянства физиономией. Самое смешное – ни разу в нашу сторону со стороны зрителей не было ни одного шиканья.
Юрий Бондарев в советское время был весьма востребован на драматической сцене. У нас шел еще один спектакль по его военной прозе – "Горячий снег". Мы строили прифронтовые блиндажи и землянки, засыпали всю сцену бутафорским снегом – дело происходило зимой. Спектакль был хорошим – без проведения. Однажды мы по обыкновению пили портвейн в своей комнатенке и ждали окончания спектакля. Одному из нас, Сереге Германцу, (ник такой – по фамилии Германов) приспичило отлить. Туалет находился по другую сторону сцены, и попасть туда можно было только пройдя понизу – через трюм. Германец посчитал, что этот путь для него слишком далек и долог, поэтому, как был, в трениках с пузырями на коленках и в кедах, ломанулся в момент светового перехода напрямик через сцену, где в это время актеры в полушубках и шапках-ушанках разыгрывали эпизоды нашего героического военного прошлого На полдороге он, ослепленный софитами, неожиданно для него вспыхнувшими, и озадаченный матюками сквозь зубы со стороны актеров, остановился в растерянности.
Помреж так и припухла! Что ей было делать? Давать занавес? Так его на этом спектакле не было. Тогда она стала манить Германца: " Иди сюда, родной, иди сюда!..." И он пошел на зов, как зомби, и ушел со сцены, и спектакль продолжался своим чередом. Публика-дура так ни во что и не въехала. А виновнику зарубили премию.
В "Последней жертве" роль Флора Федулыча Прибыткова исполнял Борис Петрович Чирков. Театралам и киноманам нашего поколения представлять его напрасный труд – Максим с Петроградской стороны – крутится-вертится шар голубой... Народный эСэСэСэР, лауреат всех мыслимых премий. Он был простецкий старикан, как и его киногерой. Купец-бизнесмен в исполнении Борис Петровича был себе на уме и никакой не мироед, а свойский мужичок, не без хитрецы, но не такой уж это смертный грех, говоря по совести.
При всем при том, под маской простака жил старый мудрый человек, размышляющий о смысле человеческого бытия. Я однажды спросил Бориса Петровича, встретив его в закулисном коридоре, что он думает о жизни и смерти в преддверье неминуемой встречи с Высшим Судиёй наших мирских дел. И он ответил мне, ни на секунду не задумавшись, как будто бы ожидал подобного вопроса, спокойно и уважительно.
Незадолго до ухода народный артист СССР Борис Чирков репетировал новую премьеру. Ему довелось отыграть лишь несколько представлений. После него на роль пожилого писателя в пьесе западного драматурга (имярек) "Птички" срочно вводили другого актера – Евгения Красницкого, который играл тоже здорово, но по-другому, не как маститый.
Вместе с главой семейства в театре Гоголя служили актрисами его жена и дочь, но о них мне вспомнить нечего.
В спектакле "Птички" дело происходит в какой-то европейской стране, где разгул демократии принимает гипертрофированные формы. В центре конфликт отцов и детей. ГГерой не может понять и принять моральных ценностей поколения next – своей дочери, зятя, которого блистательно играл Леонид Кулагин, отвязных внучек. На дворе сексуальная революция, но она вызывает у старика лишь саркастическую усмешку и чувство горечи. Тогда мы еще не ведали, что не пройдет и 10-ти лет, как подобные коллизии станут актуальны и в нашей стране.
Будучи народным, и проч., и проч., и проч., Чирков обязан был за месяц сыграть в четырех представлениях, и получал он за это 400 полновесных советских рублей. Это не считая выплат по пенсии, лауреатских и т.д. В общем был упакован по самое не балуйся. По телеку я раз видел передачу о нем, где Борис Петрович увлеченно делился со зрителями своим достойным хобби – он был страстным библиофилом. Если вспомнить, что во времена Брежнева самым острым дефицитом было хорошее чтиво, можете представить, как вожделенно посматривали коллеги на библиотеку своего старшего товарища. По его смерти она, вероятно, пошла в распыл.
Театральные эстеты всегда отзывались о Московском Театре Гоголя в пренебрежительном контексте. Мне представляется, это во многом несправедливое суждение возникло оттого, что он возник на базе Центрального Театра Транспорта. Это был выездной гастрольный театр при Министерстве Путей Сообщения. В разгар WWII, в 1943году, здание старого вокзального депо перестроили под театр и назвали его именем незанятого классика российской драматургии Н. В. Гоголя. Главным режиссером в 60-е годы там стал Борис Гаврилович Голубовский, широко известный в узких театральных кругах.
Борис Гаврилович по моему дилетантскому мнению был очень крепким мастером. В свое время, в 70-е, его постановка "Рок-энд-ролл на рассвете", где были заняты Оля Науменко, только пришедшая в труппу, и другие молодые новобранцы театра произвела фурор среди московских зрителей. Когда я работал в театре Гоголя, там шла аншлаговая инсценировка "Декамерона" того самого Джованни Боккаччо. Десять новелл из книги великого ренессансщика, которые разыгрывали десять актеров. В этом спектакле блистали Светлана Брагарник и Леонид Кулагин.
Про Светлану Михайловну Брагарник (нынче нар. арт. России) вспоминается такой случаАй. В осветительский цех устроился на работу новый сотрудник. Некогда было вводить его в курс дела, и его послали в ложу на световую пушку, дав вдогонку одно указание: "Свети на Брагарник!" То есть он должен был дополнительно высвечивать актрису во время ее монологов, помимо общего света. Так было установлено режиссером. Оказавшись на рабочем месте, он призадумался – куда же надо светить? Что Брагарник – актриса он еще не имел понятия и весь акт водил пушкой по сторонам, наводя то на падугу, то на арлекин, то на станок, пытаясь угадать – где же на сцене этого грёбаного театра находится пресловутый "брагарник", который ему следует высвечивать.
Я вообще обожаю травить байки про осветителей, выставляющие их со смешной стороны. Осветители, как мы еще их часто называем – темнители – наши вечные антагонисты на сцене. Всегда в разгар нашей работы появляются они и начинают выключать дежурное освещение, опускать софиты, направляя свои фонари, работа кропотливая и ответственная, но они, гады, мешают нам поскорей закончить и идти перекуривать и пить чай. Поэтому я придумал на них дразнилку:
Осветители-вредители,
С нами выпить, не хотите ли?
А вот – хрен вам!
А вот что бы вы подумали, если услыхав такой крик на весь театр: "Зин! Раздвинь – я направлю." А вот и нет, это совсем не то, что нарисовало ваше богатое воображение. Просто, осветители правят свои фонари на рабочей галерее, и кулиса помешала световому лучу осветить точку мизансцены.
Бенефисным спектаклем Светланы Михайловны был "Дом" по Федору Абрамову из цикла романов про Пряслиных, в котором она сыграла роль Лизаветы, русской женщины, характер которой можно определить одним понятием – беззаветная любовь к людям.
Жизнь российской северной глубинки раскрывалась перед зрителем жизненно, непредвзято и многопланово.
Для 70-х годов этот спектакль стал прорывом на новый уровень правды.
Про театр Гоголя рассказывают еще такую байку, которая, впрочем, могла произойти в любом советском театре эпохи застоя.
Одновременно на двух сценах – большой и малой – шли два дневных спектакля. На основной – пьеса о славном революционном прошлом – революция, большевики, подпольщики. А на малой – тягомотный спектакль на современную производственную тему. Аншлага не было ни там, ни там. Один из актеров, играющий в производственной пьесе роль снабженца, прибежал в театр буквально за пару минут до своего выхода и, не переодеваясь, благо роль не костюмная, выскочил на сцену с репликой: "Достал! Ящик шурупов достал!" Но другие персонажи почему-то встретили его появление без обычного энтузиазма. И он с ужасом осознал, что находится на заседании подпольного комитета партии большевиков, разрабатывающих план вооруженного восстания. Владимир Ильич почесал свою лысинку, вздохнул и вскинув бороденку, провещал: "Спасибо, товагищ! Ящик шугупов несомненно поможет нам в деле стгоительства бесклассового общества. А тепегь идите и достаньте ящик патгонов, ибо завтра наступает последний и гешительный бой." Снабженец сконфужено потупился и ретировался на малую сцену, где его коллеги без ящика шурупов совсем зашивались. Спектакль продолжался своим чередом.
Актерская профессия – очень жестокая. Она требует полной душевной самоотдачи
Такой напряг нужно как-то снимать, релаксировать, говоря по-простому.
Традиционно в роли антистресса используется, правильно, она родимая.
От актеров стараются не отставать и технические службы.
В театре Сатиры в спектакле "Клоп" по Маяковскому в сцене свадьбы Присыпкина играл оркестр. Музыканты располагались на трехметровой фурке, которую выкатывали из кулис два монтировщика, сидящие внутри. Фурка – это такая конструкция на колесиках, обычно довольно громоздкая. И в этом спектакле фурка имела вид большого ящика, наверху на виду лабухи, а внутри работяги. Они выкатывали эту фурку на зрителях из-за боковой кулисы в центр сцены на заднем плане и уйти оттуда не могли – так и сидели там минут сорок до антракта.
И вот заведующий постановочной частью стал замечать, что монты заряжаются в фурку трезвые, а вылазят из нее изрядно набуханые. Естественно – чего там еще можно делать, в этом ящике почти целый час. Тогда он стал проверять их и реквизировать спиртное. Не помогло – заряжаются нормальные – вылезают в дугаря. Стал завпост самолично проверять все места внутри этой фурки, куда можно было припрятать тару. Результат нулевой. Нажираются. Стал он тогда следить за этой перестановкой, спрятавшись в соседней кулисе. Вот внутрь влезли двое монтов, фурка поехала на положенное место. Сцена свадьбы началась, оркестр вдарил по струнам и клавишам. И что же он видит – из-за кулисы противоположной стороны выкатывается пузырь, и по дуговой, точно рассчитанной траектории достигает цели назначения, пересеча пол сцены, и скрывается под фуркой, (благо просвет между боковой стенкой и планшетом был достаточный), где его дальнейшую судьбу предсказать было несложно.
После этого столярный цех получил указания забить эту щель фанерой.
Помогла ли эта мера, а если помогла, надолго ли... – о том история умалчивает.
Однажды в театре им. Гоголя шла весёлая комедия Анатолия Софронова "Старым казачьм способом" про донских виноделов. И мы тоже старались не отставать от героев спектакля и дегустировали у себя в комнате дешёвый портвейн.
Этот спектакль мы любили, потому что проведение на нём было необременительным: несколько простых перестановок и поднимание-опускание занавеса в начале и конце действий.
А занавес, специально сшитый и расписанный, подвешивался на передний штанкет – такая труба поперек всей сцены, метров 14-ти длиной, назывался супер и приводился в движение канатом через систему блоков с противовесами. Но дело в том, что вплотную к канатам нескольких первых штанкетов сидела помреж и, когда занавес поднимался или опускался, ей приходилось выходить из-за своего столика, а потом она снова занимала привычное место.
Прозвенел третий звонок и один из монтов, приняв очередной стакашек портвейна, пошёл на подъём занавеса. Звали его Вася Депутат. Он на самом деле был когда-то депутатом какого-то районного совета, но потом в его семье произошло несчастье, умер маленький ребёнок, и он тихо спивался, не снеся удара судьбы. По трансляции мы слышали, что спектакль начался в штатном режиме, и продолжили питие портвейна.
Но вдруг услышали по той же трансляции голос помрежа, произнесший фразу, изрядно нас озадачившую: "Ребята-монтировшики, придите, снимите Васю со штанкета."
Мы, разумеется, поспешили на зов и увидели такую картину. Вася Депутат, подняв занавес, не смог разжать мозолистые руки, вцепившиеся в канат и, истратив все наличные силы на ответственный акт подъёма супера, дрых, обвив калкаш трудовым телом. Мы, конечно отцепили Васю от каната, и препроводили в нашу комнату, где продолжили своё прерванное неожиданной репликой занятие. Спектакль продолжался обычным чередом.
* * *
Подумалось – сколько же актерских похорон, маститых, увенчанных регалиями, и безвестных театральных пахарей, перебивающихся с хлеба на квас, было на моей памяти.
Много.
Вот и на днях помянули мы хорошего актера и хорошего человека Семена Львовича Фараду.
Когда я пришел на Таганку, отмечали 50-ти летний его юбилей.
Тогда в театре шел спектакль по рассказам Бабеля в постановке Ефима Кучера. Он был коротким – часа полтора – и его обычно ставили 31 дек. в 12 часов дня. И одну из главных ролей вел Семен Львович, у которого как раз в этот день была Днюха.
По режиссерской задумке – перед третьим звонком через фойе проходили актеры со скрипочкой, дудкой, бубном и импровизировали еврейские мелодии. Дирижировал Семен Львович. И мы тоже шли следом с каким-то ящиком, потом поднимались на сцену, быстренько монтировали декорацию – она была минимальна – только холщовая палатка типа армейской – а в это время оркестрик наяривал, и девчонка-реквизиторша трясла перед зрителями ночным горшком с отбитой эмалью, чтобы те бросали туда мелочь.
За год скапливалась приличная сумма, на которую мы в актерском буфете после спектакля отмечали день рождения Фарады, а заодно и наступающий Новый год.
Это мероприятие мы так и называли – День Горшка.
Странная история со мной произошла.
За день до прощания и похорон встретились мы в Доме Кино с сыном Семена Львовича Михаилом Полицеймако обсудить траурное убранство зала. После этого я отправился погулять по центру Москвы по местам, где жил в детские годы до третьего класса. Зашел естественно в клуб Б-2, взял кружку пива и 50 грамм помянуть хорошего актера и хорошего человека. А надо сказать, что в моем карманном компьютере загружено без малого две тысячи песен моих любимых бардов. Я включаю их беспорядочном режиме и слушаю через наушники. Посидел часик и собрался уходить. И перед тем как вставать, подумал: интересно, какая будет следующая песня? Типа загадал.
И знаете какая зазвучала? А вот и поминки за нашим столом... Юрия Визбора.
Если бы я был верующим, я бы счел это знамением свыше.
Прощаемся с хорошим мужиком
И просто – замечательным актёром.
Хоть был с ним только шапочно знаком,
Вспухает горький ком и рвется горлом.
Смешной паяц с глазами мудреца,
Мы будем помнить Вас, Вы так и знайте.
А там, в чертогах вышнего Творца,
Семёнычу привет передавайте...
Поработав два с лишним года в театре Гоголя, я уволился оттуда, дав зарок никогда больше входить в храм искусств со служебного хода. Истекло три недели, но я не смог подыскать себе какого-нибудь подходящего занятия. А в то время, при коммунистах, с этим было строго – через месяц без работы ты становился тунеядцем со всеми вытекающими последствиями. Я понял, что придется опять идти работать в театр. И тогда я подумал, что если уж выбирать – то театр на Таганке. Еще до армии я сподобился три раза видеть на сцене Владимира Семеновича Высоцкого. В спектаклях "Антимиры", "Жизнь Галилея" и "Гамлете". Честно говоря, я плохо помню сами постановки, потому что во все глаза глядел только на Высоцкого. Сказать, что он был моим кумиром – это не сказать ничего. Я любыми путями пытался достать записи его песен, (только песенка боксера "Удар, удар, еще удар..." у меня была в дюжине вариантов, довольно сильно отличающихся,) и я слушал его записи постоянно, когда была такая возможность. Вот только плеера с наушниками у меня не было, мы тогда еще не знали что это такое.
...Гордясь хоккеем и балетом,
народ шагал нога к ноге.
А стал мне университетом
магнитофон восьми кг.
Струясь с бобины на бобину
шуршала плёнка типа шесть
и в нашу тихую долину
несла неслыханную весть,
неукротимый, незаконный,
нечеловеческий надрыв.
И шли штрафные батальоны
на смерть в отчаянный прорыв,
хрипел горящий истребитель:
Мир будет дому твоему!
И был я с ними, победитель,
душой причастный ко всему.
И вместе со стрелком опальным
портвейн лакали из бадьи,
и сердце ёкало в груди,
когда рвалось к вершинам скальным.
А когда я был на "Гамлете", со мной вообще случился, как я теперь понимаю, эстетический шок. Помню начало. Зрители заходили в зал, а Владимир Семенович сидел в глубине сцены на голом полу, прислоняясь к стене, и наигрывал что-то на гитаре. Спектакль начинался с его выхода на авансцену, он подходил к стилизованному мечу, вертикально воткнутому на переднем плане, как к микрофону, и пропевал-прокрикивал стихотворение Пастернака "Гул затих, я вышел на подмостки..." Потом знаменитый динамический занавес, двигаясь справа налево, сметал всех со сцены и действие начиналось. Больше я не помню ничего – выпал в обморок от избытка чувств.
На Таганке в то время недавно вступила в строй новая сцена и бригада монтировщиков не была полностью укомплектована. Поэтому я устроился на новую работу без проблем. Сам Главный Режиссер находился в Англии в творческой командировке, которой суждено было затянуться на несколько лет.
Тогда в 1983-м году на Таганке большинство служивших там помнили Высоцкого, были с ним знакомы. Монтировщики из нашей бригады рассказывали, как однажды они работали, а в театре кроме них практически никого не было. По закулисам проходил Владимир Семенович. "Ребята, – говорит, – я песню только что написал – послушайте. " И спел им песню про две судьбы, Кривую и Нелегкую. Они стали первыми ее слушателями.
К двадцать пятому января мы смонтировали декорации спектакля посвященного памяти Владимира Высоцкого. Он не был в репертуаре, естественно, а по особому разрешению властей ставился два раза в год на годовщину смерти и в день рождения Поэта. Начали репетиции. Это было что-то потрясающее. Ведь в поэтическом представлении участвовали актеры, еще совсем недавно выходившие с ним на одни подмостки. Филатов, Смехов, Губенко, Бортник, Золотухин, Васильев, Антипов, Джабраилов, Граббе, Трофимов, Демидова, Сайко, Щербаков, Штейнрайх, Шаповалов. Из всего это длинного списка в сегодняшнем спектакле участвуют лишь несколько человек. Иных уж нет, а те далече.
Декорация, которую придумал Давид Боровский, представляет собой блок кресел из старого Дома Культуры, фанерные с откидывающимися стучащими сидениями. 18 кресел по ширине и шесть рядов в глубину. Вся эта конструкция подвешивается на четырех тельферах и может подниматься над сценой практически в любом ракурсе.
А сам спектакль построен в виде диалога живых актеров со своим ушедшим товарищем, голос которого, записанный магнитофонную пленку создает ощущение, что он тоже здесь, только вышел ненадолго и сейчас, вот сейчас, выйдет на сцену.
В тот год спектакль "Владимир Высоцкий" так и не был показан зрителям. Восстановил его Юрий Петрович только спустя несколько лет. Он до сих пор в репертуаре, но никогда больше не удавалось воссоздать такой пронзительной атмосферы, как на тех запретных репетициях.
Занавес для спектакля "Гамлет" тоже придумал гениальный театральный художник Давид Львович Боровский. Сцена Таганки небольшая, и вот во всю ширину этой сцены вешался сплетенный из грубой шерсти занавес, который мог перемещаться по всем направлениям, вращаться вокруг своей оси.
Для этого на сцене была смонтирована кран-балка, двигающаяся по двум направляющим рельсам. Управляли этим динамическим занавесом трое монтировщиков, двое из которых тягали балку вперед-назад, а один крутил каретку, перемещая его вправо-влево.
А повороты и вращения осуществляли монты, работавшие внизу, просто тяня за концы занавеса в разных направлениях. И все это должно было совершаться синхронно и по репликам. Когда монтировали эту конструкции в первый раз, она упала, едва не придавив актеров участвовавших в репетиции. На гастролях приходилось собирать выездной вариант. На это уходило не меньше суток работы полутора десятков человек.
Однажды на ленинградских гастролях смонтировали все железо, осталось только подвесить сам занавес и идти отдыхать. "Тащите его сюда", – распорядился главный машинист. Мужики пошли на склад и вернулись растерянные: "Чего-то мы его не нашли... " После недолгого разбирательства выяснилось, что самое главное – занавес, без которого спектакль вообще не мог состояться остался в Москве под сценой, где он хранился. Дозвонились до театра, нашли одного человека из бригады, который остался дома. Тот сумел доставить этот занавес на вокзал и договориться с проводниками, которые вошли в положение и разрешили погрузить его в спальный вагон. А единственный, кто ехал в тот вечер в Ленинград был сам Высоцкий. Так они и провели ночь в одном купе – исполнитель роли Гамлета и занавес от спектакля, объемом с кубометр. Доехали, монтировщики, которые с нетерпением встречали поезд на вокзале, выволокли тяжеленный тюк и доставили его куда положено. Спектакль состоялся.
Теперь этот занавес продолжает играть в инсценировке по роману Булгакова "Мастер и Маргарита ". Но об этом спектакле ниже.
Творческий тандем Любимова и Боровского ознаменовал расцвет театра в70-х, начале 80-х годов, когда лишние билетики начинали спрашивать у выходящих из вагона метро на Кольцевой линии. О каждом из спектаклей той поры хочется рассказывать долго и подробно.
Давид Львович похорон на Троекуровском кладбище. Надгробный памятник на его могиле не похож ни на какой другой.
Самым театральным спектаклем, который сделал Давид Боровский, как художник, был, на мой взгляд, "А зори здесь тихие" по повести Бориса Васильева. В начале спектакля на сцене стоял кузов полуторки, которая привозит новое пополнение на заставу старшины Васькова. В сцене баньки во время небольшого затемнения четверо монтировшиков поднимали этот кузов на полметра над планшетом, так что видны были голые ноги и плечи девчонок-зенитчиц, а сами на корточках заряжались сзади и начинали дымить в четыре сигареты, изображая банный пар. Тут главное дело было поднять довольно тяжелый кузов синхронно, иначе эпизод был бы сорван. Делали это по сигналу актрисы, игравшей сержанта Осянину.
Потом на парашютах десантировались немцы. В темноте опускался штанкет, за него цеплялись актеры, их приподнимали метра на три-четыре, включались прожектора, и они медленно опускались на землю. Поводя по сторонам дулами автоматов, кстати настоящих немецких, они подбегали к кузову, разбирали его на семь щитов и цепляли их к тросам, каждый из который удерживал один из нас. Мы поднимали эти щиты вертикально и начинали их покачивать – это был лес. Когда девчонки под предводительством Васькова шли через болото, мы располагали эти щиты почти горизонтально. Они наступали в топь, а мы приопускали их и приподнимали в такт шагам, как будто актеры проваливались в болото.
И так каждая сцена спектакля была привязана к этим щитам, что отойти было невозможно – полтора часа мы тягяли их вверх и вниз. Но работать на этом спектакле было интересно, хоть и ответственно.
А в конце спектакля, когда Васьков оставался один, он проходил мимо этих щитов, а они были в вертикальном положении, чуть приподнятые и дотрагивался до каждого и они начинали вращаться под фронтовую песню про осенний сон, как бы танцуя. Сначала в одну сторону, потом в другую. Получался такой щемящий финал, что у нас самих слезы на глаза наворачивались.
За роль старшины Васькова актер Виталий Шаповалов получил одним из первых в театре звание заслуженного. Но эта роль давалась ему нелегко. Она была очень динамичная – почти весь спектакль он метался по сцене, и одной гимнастерки ему не хватало – костюмеры держали наготове еще пару свежих, чтобы заменить пропитанную потом.
В 80-е в театре шло 2 спектакля по повестям Юрия Трифоновна: "Дом на набережной" и "Обмен". В "Обмене" мы водружали в центральном проходе сосновый ствол с прибитыми ветками и осветители давали проекцию дерева на заднюю стену. Около сосны ставили кресло и один из монтировшиков должен был ее покачивать в такт музыке. Естественно, как самому молодому мне приходилось чаще других "сидеть на сосне". Так когда ее качать? - спросил я в первый раз. - А как почувствуешь - так и качай, - ответили мне. Такая была партитура.
Рамзес Джабраилов играл пьяного в дугаря сантехника. Его поднимали из трюма на гидравлическом плунжере. Однажды тоже пьяный монт перепутал кнопки и голову актера чуть не расплющило. Рамзесу вообще не везло. Много раз он получал травмы в результате технических накладок. Но на монтировщиков не обижался и бывало угощал нас стаканчиком портвейна.
Но конечно премьером на этом спектакле был Готлиб Михайлович Ронинсон, дядя Гоша, как его все звали. У него была эпизодическая роль соседа, который разводит на балконе помидоры. Он разыгрывал пятиминутную мимическую сцену, как поливает эти помидоры, срывает самый спелый, наливает стопарик и закусывает выращенным помидором. Зал валялся под креслами и мы, видевшие эту пантомиму десятки раз - тоже.
В финале спектакля два приглашенных фигуриста на заднем плане исполняли танец на роликовых коньках - как бы овеществляясь из телевизионной картинки. Фигурное катание было тогда на пике популярности среди народа.
"Дом на набережной" -- один из сложнейших в техническом отношении спектаклей. Во всю ширину и высоту сцены сооружалась стеклянная стена, на авансцене оставался лишь узенький проход. Там проходила жизнь Ггероя Глебова. На сцене же овеществлялись его воспоминания о том, как из нормального молодого человека он становился конформистом и предателем.
Я на этом спектакле работал на зеркале, обозначая движение лифта в доме на набережной. Лифт постоянно поднимался и опускался, и со сцены было не уйти. Поэтому весь спектакль отложился в памяти и стоит перед глазами. Но только после 20-го представления на котором я отработал, я стал понимать всю глубину и подоплеку замысла режиссера. Не знаю, как зрители могли понять его с первого раза.
"10 дней, которые потрясли мир" - визитная карточка театра на Таганке. Представление начиналось на улице, где Золотухин, Шаповалов, Бортник в костюмах матросиков и солдат распевали революционные частушки. Затем из открытого проема с улицы на сцену выходили три солдата с винтовками и стреляли в воздух с оглушительным грохотом из настоящих трехлинеек. Это был третий звонок.
В свое время роль Керенкого играл Высоцкий. Могу только представить его в этой роли. А в наши дни на спектакле блистал неподражаемый дядя Гоша Ронинсон. Он пел романс, выступал в роли буржуя и мы сами, хоть слышали его реплики не один десяток раз, специально выглядывали из-за кулис, чтобы еще раз увидать и услышать его дребезжащий голосок
Одна из перестановок заключалась в том, что в темноте надо было выбежать на сцену и бросить мешок с песком на свисающее сверху полотнище флага. Чтобы материя была натянута и не провисала. И отбежать в сторону, потому что на сцену выступал целый взвод актеров.
И однажды я по неопытности не успел отбежать в сторонку и оказался на пути отряда. Что было делать? Я бросился ничком на планшет и только закрыл голову руками. Пятнадцать человек промаршировали по лежащему телу, сдержано матерясь вполголоса. Я встал, отряхнулся и навсегда запомнил в какую сторону убегать. Спектакль продолжался своим чередом.
"Мастер и Маргарита" - самый долгоиграющий спектакль, не считая "Тартюфа".
Вот уж сорок лишним лет идёт он с неизменным аншлагом. А ведь этого спектакля не должно было быть. По мнению совдеповских театральных чиновников того времени. Н они просто не дали денег на выпуск ММ и думали, что вопрос закрыт. Не на того нарвались! Дед выпустил спектакль на декорациях из подбора:
занавес и крест - из "Гамлета",
маятник - из "Часа пик",
Багет - из "Тартюфа",
Крыльцо - из "Обмена",
трибуна - из "Живого",
кубики - из "Послушайте",
плаха - из "Пугачеа",
ступеньки - из "Деревянных коней".
|