- Точно, по общеведению или общоведению, никак не могу выговорить ето слово правильно. Ну, ты садись к столу, Тарасик, картошечки поешь, я ее ишшо с утра поджарила на сале.
- Не хочу, мне не до этого. Мне тут библиотекарь нашла книгу "Ленин о военном искусстве", проштудировать надо. Смотр у нас скоро. Сам генерал Смирнов приказал себя доставить на смотр.
- И насколько тебе поможет ета книга Ленина? Она тебе заменит этого Перепеку, али нет? И кто такой етот енерал Смирнов, я ни разу его не бачила? Какой-нибудь тюхтя. Я всех енералов знаю, а его ни разу не видела.
- Смирнов? Командующий Белорусским военным округом, большой человек. Великий человек, гениальный стратег, после Сталина, конечно.
- Ты очень переживаешь, Тарасик? А иде етот Перепел? Посади его за Ленинский труд об военном искусстве, пущай штудирует вместе со своей кралей, пока наизусть не выучит.
- Непременно посажу. А сейчас не мешай мне, - сказал муж.
- Ну, так ты переживаешь, али как?
- Да как сказать? я живой человек. От результатов этого смотра многое зависит. Если все хорошо - грамота, а то и очередная звездочка, а то я в майорах уже целых десять лет хожу. Если же что-то найдут такое, что не по душе - выговорешник придется пережить, а то и понижение в должности. Вон этот Перепелка - подполковник, а я всего лишь майор. Нас просто могут поменять местами. Вот в чем проблема, а ты спрашиваешь, переживаю ли я. Да я что- каменный что ли? Вон Володю в институт надо устраивать, или в военное училище на худой конец.
- Ах ты, Боже мой! Так ета Перепелка могет тебе поперек дороги стать? Дай, я настрочу на его анонимку этому Смирнову. Пущай его малость пощиплют.
- И что же думаешь написать, Дусенька?
- Да всякую чепуху, - ответила Дуся. - У мене опыт есть. Когда-то я и на тебя строчила, помнишь, тебе выговорешник влепили. Это все я. Вернее, это все та сучка Клава из Бердичева. Именно она хотела тебя увести от меня, а я тады с пузом ходила, твово Володьку носила на шестом месяце. Ох, и давно ето было! Но я до сих пор помню. После тово выгаварешника, ты у мене шелковый стал, Тарасик ты мой золотой. Да ты у мене такой симпатичный, такой хороший. Губки толстые, зубки редкие, желтые, восковые, лысина широкая, пахать на ней можно. Ты только не переживай, подумаешь выгонють, ну и пусть. Я галушки буду варить и на рынке продавать. Таких вкусных во всем городе нет. Хошь, приготовлю, вкусно, пальчики оближешь.
- Завтра, - сказал майор.
- Нет, сегодня.
- Нет, завтра.
- Нет, сегодня.
- Смирно! - скомандовал майор.
Дуся встала, вытянулась в струнку.
- Вольно, - сказал майор.
Начальник школы действительно крепко нервничал, и это сказывалось на жизни курсантов. Чем больше переживал начальник, тем сильнее страдали подчиненные. Строевые занятия, смотры, выговоры, окрики, наказания проводились не только от подъема до отбоя, но и после отбоя. Курсанты ждали этого дня как дикого кровавого праздника, но все-таки как праздника, надеясь, что после смотра наступит послабление.
Накануне смотра курсанты не спали до двух ночи: мыли полы, стирали портянки, воротнички, носовые платки, гладили гимнастерки и брюки, чистили сапоги, гладили и подшивали воротнички, мыли головы при помощи хозяйственного мыла и холодной воды, а также драили голенища кирзовых сапог.
Утром, после завтрака, всех вывели на плац недалеко от школы, а что делать дальше - никто толком не знал. Если заставить маршировать, поднимется пыль, никакого блеска на сапогах не будет, топать на месте то же самое, а стоять по стойке смирно: долго не простоишь.
- Читайте им мораль, - приказал Степаненко сержанту Кошкину, когда тот пришел получить ценное указание. ˗ Смотрите, чтоб голенища сапог у них блестели. Мало ли генерал, а то и свите генералов захочется осмотреть солдат с ног до головы и если голенища сапог буду грязны ˗ беда. Генеральский взгляд начинается с сапог и...и кончается...осмотром стриженной головы. В голове не должно быть ни одной вши. Любая вошь ˗ дурной признак. Генерал может подумать: голодом морят. Да опусти ты руку, сержант Кошкин, вон локоть у тебя дергается, устал чай.
- Мы уже всю мораль израсходовали, все им вычитали, товарищ майор. Никто на нашу мораль не реагирует.
- Думайте, дерзайте, черт побери! Как это вычитали? да я все двадцать четыре часа могу мораль читать и на следующий день тоже.
- Если только проверить их головы на вшивость. А вши у них точно есть. А вши это американские империалисты. Может им, что-то такое американское пришить?
- А вы думаете, у них есть вши? - ужаснулся майор.
- Могут быть. От переживания. Мы все очень переживаем, товарищ майор. У меня у самого вчера башка чесалась, но сержант Артемьев проверял и ничего не обнаружил. Я так рад.
- Идите срочно и вы ковыряйте все вши, чтоб ни одной не осталось. Ах ты, Боже мой, вернее Ленин мой, я об этом не подумал. Что если генерал обнаружит? Что тогда делать? а?
- Ничего страшного. Скажите, что обстановка в полковой школе максимально приближена к боевой. На хронте же вши у солдат были ведь, правда?
- У немцев были, но не у нас. У коммунистов вшей не может быть. Идите! Прикажите от моего имени достать расчески и вычесывать, вычесывать, до последней, вы поняли меня... старший сержант Кошкин?
- Служу Советскому союзу.
В казарме остались всего три человека - майор Степаненко, дежурный сержант и дневальный. Дневальным оказался я. Было тихо, полы блестели, оконные стекла сверкали, в пустой казарме слышался скрип стула, когда поворачивается майор Степаненко то налево, то направо. Я тоже нервничал, сжимал штык, висевший на поясе, поглядывая на входную дверь с замиранием сердца, ибо в 10 утра в эту дверь должна была войти свита генералов с целю проверки как блестят полы, и еще Бог знает чего, о чем знает только начальник школы майор Степаненко.
Над входом висели часы, стрелка уже перешла рубеж, но дверь не открывалась. Майор тоже нервничал, он покинул свой кабинет и стал рядом с дневальным, то есть рядом со мной.
˗ Ко мне не приближаться, ˗ приказал он. ˗ Послушай, парень, у тебя вши есть?
˗ Так точно есть, ˗ отчеканил я.
˗ Вот тебе расческа, срочно вычесывай голову, чтоб ни одной вши, понял?
˗ Так точно.
˗ Так ты понял или не понял?
Я не успел ответить, потому что в это время открылась дверь, и в ее проеме показался генерал Солодовников весь в орденах, в лампасах, золотой кокарде, белых перчатках, как во время парада на Красной площади в Москве. Я заморгал глазами от страха, а потом стал любоваться генералом. Да он настоящий красавчик ˗ подтянутый стройный, без живота, стоит как на пружинах, глаза горят и все это вместе взятое и подавляет и возвеличивает.
"Эх, если бы мне после окончания школы присвоили звание генерала и выдали такой костюм..., ˗ первым делом, я поехал бы домой и показался этому помещику Халусуке, который обижает моих родителей. То землю обрезает по углы, то колодец заколачивает, то сарай национализирует для своей колхозной фермы, то сады вырубает вокруг, поскольку они не приносят пользы колхозу, ˗ думал я, но эти мысли вытесняли другие мысли, ˗ я бы забрал родителей с собой, и отвел бы им целую казарму. Живите и радуйтесь коммунистическому раю".
Но генерал как мальчик проскочил в дверь и морщась, выслушал рапорт майора, тут произнес вольно и добавил:
˗ Ну, давай, хохол, показывай, что тут у тебя.
Сказав эти мудрые слова, он сам, стрелой помчался в сторону угла казармы. Начальник школы, не отнимая руки от козырька фуражки, шествовал за ним, пританцовывая и молчал, в рот воды набрав, как положено по уставу внутренний службы. В одном месте он споткнулся и едва не грохнулся на пол, но генерал не заметил этого, он помчался в дугой угол, вытянул руку и белым, как снег пальчиком ткнул в угол. Белая перчатка окрасилась в черный цвет, вдобавок к ней еще прилипла солидная черная клякса величиной с фасолью.
У майора широко раскрылись глаза, мысль, что он пропал и что все пропало, парализовало его волю и он встал как вкопанный.
˗ Вот как ты работаешь, ˗ сказал генерал и вытер кляксу о лицо несчастного начальника школы.
˗ Виноват, товарищ генерал.
˗А где курсанты.
˗ На учениях.
˗ Я могу с ними встретиться?
- Не могу знать, товарищ енерал-майор!
- Да опусти ты руку, а то выглядишь не очень..., а я унтер Пришибеевым не хочу быть. Давай, показывай заправку кроватей, откройте тумбочки, две три хотя бы, а потом посмотрим санитарное состояние. Кровати заправлены хорошо, мириться можно.
- Солдат надо было бы посмотреть, их боевую выправку, - внес предложение полковник, входивший в свиту генерала.
Генерал стащил одеяло на нижней кровати и обнаружил у изголовья кровавое пятно.
- У тебя сержанты кулаками награждают курсантов?
- Не могу знать, товарищ генерал-майор! Случается, но...когда я узнаю, наказываю.
- А почему ни в одной тумбочке даже журнала не видно не то, что художественной книги? Неужели курсанты довольствуются только уставами? Насколько мне известно, в этом здании на третьем этаже хорошая библиотека. Ты там записан? Она для тебя одного?
- Никак нет, товарищ генерал. Не могу знать...
- Ты все должен знать, коль ты начальник школы.
- Буду знать...
- Тебе объявили за месяц, до начала смотра, неужели нельзя было навести идеальный порядок в помещение школы? Двойка тебе. Неудовлетворительно. Я доложу командующему. Все! проверка окончена. Курсантов смотреть не будем, - объял генерал свите.
- Виноват, товарищ генерал. Но курсанты готовы к строевому смотру, может, посмотрите их? Завтра.
- Не стоит.
7
и стал покрывать поцелуями.
- А Сика? Иде Сика? − заревел зал.
Лектор тут же поднялся с колен и произнес:
− Простите, товарищи, забыл. Горе так велико, я уже не помню, кто я, где я и что я делаю. Так вот ЦК! Ленинское, простите сталинское ЦК, оно нас доведет до коммунизма и освободит народы от капиталистического ига силой оружия. Давайте поплачем еще раз, думаю генерал возражать не будет и обратим свои взоры в сторону сталинского ЦК.
− Сика! Сика! Сика−а−а−а−а!
13
а выделят квартиру в скором времени, - сказал я.
- А кто знает? Надо семью увеличивать. А пока...нет никаких надежд. Не мы одни живем в таких условиях. Есть люди, у которых жилищные условия еще хуже, чем у нас. У нас здесь хоть газовая плита нормальна и сырости нет, а у других...прямо беда. У вас-то мать с отцом есть?
- Конечно.
- Не женился случайно до призыва в армию?
- Никак нет. Я только восемь классов закончил перед самим призывом в армию, - сказал я.
- А что будете делать после армии, какие у вас планы - домой к себе поедете или тут думаете остаться?
- Сейчас трудно сказать. Я хотел бы здесь остаться, окончить вечернюю школу, а потом поступить в институт.
- Молодец. Ниночка тоже так планирует. Я хотела бы, чтобы ей ничто не помешало поступить в институт. Сейчас без высшего образования - никуда. Хорошо, что партия поддерживает это стремление молодежи.
и прощать, я не говорю: любить. Таких, как я, редко кто может полюбить, а прощать...
- Не сюсюкай, не люблю слушать такое. Доброй ночи, - сказала Нина, повернулась и ушла. Я смотрел ей в след и негромко сказал:
- Будь благословенна твоя красота.
16
Я с трудом дождался воскресения и в половине десятого утра, за тридцать минут до назначенного времени уже был на той стороне забора. Ровно в десять ноль-ноль Нина вышла из дома с объемной сумкой через плечо, в тоненьком ситцевом платьице до колен и симпатичной соломенной шляпке с большими полями, легко посаженной на пышные волнистые волосы. В правой руке она держала сумку с двумя бутылками пива и бутербродами, состоящими из белого хлеба, намазанного маслом и кусочками дешевой колбасы, а также четыре отварных яйца. Она тут же сбросила сумку, давая понять, что она возиться с ней больше не желает. Я с радостью схватил поклажу и последовал за Ниной к трамваю.
Ехать пришлось около часа на нескольких видах транспорта: благо, у Нины был проездной, так называемый "единый", а я, как солдат, катался зайцем. На небольшом озере, правильнее было бы назвать его водоемом, уже загорали молодые люди, но народу было немного.
Побродив немного в поисках места, Нина остановилась, открыла большую сумку, извлекла широкое потертое одеяло, большое полотенце, в котором находился завернутый ее купальник.
- Расстели тут, где чище, раздевайся, а я сейчас приду, - сказала она, взяв полотенце под мышку, и направилась в сторону небольшого кустарника на другой стороне водоема.
Я расстелил одеяло, снял пилотку, а потом и гимнастерку, но когда дело дошло до брюк, вспомнил, что на мне широкие длинные до колен солдатские трусы черного цвета, которые в народе назывались семейными, и любой мужчина на пляже выглядит в них настоящим шутом, решил не снимать брюк. Я снял кирзовые сапоги, размотал, сбившиеся портянки и засунул в голенища. Белые ступни ног и пальцы смешно торчали из брюк галифе.
Вскоре Нина вернулась в легком модном купальнике, плотно облегающем ее фигуру, подчеркивающем те прелести, которые вам не удастся увидеть в другой обстановке, кроме как на пляже. Это была не просто Нина, это была настоящая Афродита. У меня перехватило дыхание от волнения и восторга.
- Боже, как ты красива! - воскликнул я, уверенно называя ее на ты.
- Ну да, нашел красивую, - расплылась в улыбке она. - А сам... чего не раздеваешься? Может, я тоже хочу полюбоваться твоей фигурой. Давай, снимай брюки!
- Я... у меня...
- Что у тебя - ноги нет ниже бедра?
- Я в солдатских трусах, которые называются семейными, они широки и до колен в длину.
- Ничего страшного, подвернешь, а хочешь, я булавкой тебе пришпилю?
- Тогда я сейчас, - встал я и побежал в кустарник, чтобы сделать, как посоветовала Нина.
- Ну, вот и хорошо, - сказала она, когда я вернулся. - Мужик ты стройный, ничего не скажешь и фигура у тебя... не самая, ну скажем так, плохая, но уж больно ты худосочный. Надо поправиться, и тогда сойдешь за Аполлона.
Нина лежала на спине, вытянула, прижатые друг к другу ножки и руки вдоль туловища ладошками вверх. Я робко прилег рядом на живот, разгладил полусогнутую ладошку и прилип к ней губами. Нина не стала одергивать руку, она еще плотнее закрыла глаза, возможно, видя какой-то другой образ, а потом подняла голову, посмотрела вокруг и сказала:
- Ах ты, котик. А губы-то у тебя горячие, как огонь. Гляди, не шибко старайся: люди вокруг. Если бы мы были одни, где-нибудь в лесочке, ты бы на этом не остановился, я уже чувствую это. А с виду, ну, такой скромный, такой стеснительный, такой робкий...
Я лежал смирно, боялся прикоснуться к другим частям тела: передо мной лежала, как мне казалось, святая женщина, возле которой я был так близко, как и во сне не мечтал, и втайне молился на нее.
- Ты кого-нибудь, любил раньше?
- Мне нравилась одна девушка, - честно ответил я.
- Ты с ней спал?
- Как это спал?
- Ну, ты ее раздевал и делал с ней это?
- Нет, что ты?
- У тебя была женщина, с которой ты делал все что хотел?
- Нет, я еще не знаю, что это такое.
- Ты, значит, девственник. Знаешь, как это сладко? Такими нас сделала природа. Я, пока не вышла замуж, тоже не знала никого, а теперь жалею. Сколько времени упущено, ужас.
- Еще не поздно наверстать, - несколько раздраженно произнес я.
- Постараюсь. Как только полюблю. Мне надо полюбить, я, как и ты, могу потерять голову и натворить глупостей, за которые буду потом, без сожаления расплачиваться.
- Зачем же? надо делать так, чтоб не надо было расплачиваться.
- А ты откуда знаешь, как надо делать?
- Меня отец учил. Правда, практику пройти мне не приходилось.
- А ты очень хотел бы попробовать?
- С тобой?
- Да. Со мной.
- Нет.
- Почему? - рассмеялась Нина.
- Потому что я бы в тебе утонул и никогда бы не выплыл. Я бы даже в казарму не смог вернуться. Я бы совершил дезертирство, а потом попал под суд военного трибунала.
- Какой ты чудак. Ты что всю жизнь мог бы так пылко любить женщину?
- Тебя - да.
- Тебе только так кажется.
- Давай попробуем.
- Я пробовать не хочу. Пробовала уже однажды. Отслужи положенный срок, приходи к нам на работу, и тогда будем решать, что делать. Не тонуть же тебе в моем море на глазах у моей матери. Допустим, мы сможем убежать за город, вырыть там землянку, но ты и тут не партнер: тебе в часть надо возвращаться, а мне одной локти кусать. Так-то, милый мой Ромео.
- Нина, ты не только красива, как богиня, но и умна. Я никогда не смогу забыть тебя, если даже случится так, что это первый и последний день нашей встречи. Только ты обещай мне, что не бросишь меня, а то тебя снова кто-нибудь уведет. Я не знаю, что со мной будет.
- Ах, ты мой милый, мой симпатичный дурачок. Да никуда я от тебя не денусь. Я немного ветреная, ты не обращай на это внимание. Я твердо решила...впрочем, это судьба...
- Что ты решила? что?
- Я решила что ты...- мой. Потерпи немного..., я сама тебя соблазню, девственник. Я оправлю мать на выходные к ее сестре в Гомель. Ты к нам придешь и тогда...
Я совсем осмелел и поцеловал ее в пупок.
- Как пахнет кожа...
- Чем?
- Розой, - сказал я.
- Приятно слышать. Посмотрим, насколько тебя хватит, как долго ты сможешь гореть. А теперь спустимся на землю и пойдем, поплаваем. Солнышко припекает, вода должно быть теплая.
- Ты иди, а я посторожу вещи.
Нина встала, собрала волосы, перевязала их тесемочкой и бросилась в воду, в которой она чувствовала себя как рыба.
- Боже! как хорошо, - произнес я, блаженно раскинув руки и устремив свой взор в далекое голубое небо, куда я мысленно сам возносился, думая о том, как я сейчас счастлив и сколько часов, дней, недель, а то и месяцев это может продолжаться.
Вот уже солнце перевалило во вторую половину неба и стремительно движется к западному горизонту. Нина уедет к себе домой, к матери, а он в солдатскую казарму. Завтра понедельник. Землянка, прием сигналов, кислая рожа капитана, и так до следующего воскресения.
Я вдруг поднялся, принял сидячее положение, чтоб посмотреть, что делает его Афродита, не потерялась ли, не охотится ли кто за ней в озере, поскольку, когда они ехали в городском транспорте, многие молодые люди с нее глаз не спускали. Но Нина плавала, кувыркалась в воде, а заметив меня, стала махать рукой, звать к себе:
- Иди, окунись, вода просто прелесть. Жарко ведь на солнце.
17
Я уже собрался, было окунуться, но тут, невесть откуда, подошли двое мужчин и стали устраиваться почти рядом, не спросив на это даже разрешения, хотя свободных мест вокруг было много. Они принесли с собой новые надувные матрасы, большие свежие полотенца и огромную сумку с продуктами и напитками.
Я стал разглаживать свое одеяло и раскладывать вокруг себя вещи, отвоевывая кусок территории, боясь, что эти нахалы улягутся буквально рядом. У меня мелькнула мысль все собрать, свернуть и перейти на другое место, но в это время из воды вышла Нина и царской походкой подошла к расстеленной на песке подстилке.
- Иди, окунись, а я полежу, - сказала она мне и легла на спину.
Я нехотя поднялся, подошел к берегу водоема, чтобы окунулся в прохладной, как показалось, воде и поплыл к центру. Опасную зону я преодолел без особого труда и у того берега повернулся, чтобы видеть Нину. Она уже сидела, оживленно беседовала с незнакомцами и ни разу не повернула голову в сторону озера, где плавал я. Я вышел на берег, на той противоположной стороне, где образовали тень несколько кустов, и застыл в стоячей позе. Струйки воды быстро опустились в песчаную землю, остались мокрые волосы на голове и черные мятые трусы.
Посмотрим, что будет дальше, решил я и не торопился вернуться на свое место. Нина не только оживленно разговаривала, но и восхитительно улыбалась, а парни уже накачали воздухом свои матрасы, один из которых бросили к ногам Нины. Надувной матрас-это новинка в то время и Нина, недолго думая, схватила надувной матрас, и бросилась в водоем, восторженно хихикая и радуясь.
- Как здорово! - воскликнула она. - Я, иди, на нем можно вдвоем плыть.
Я немного на куксился, решая, идти или нет, а в это время владелец матраса бросился в озеро, исчез под водой и вынырнул в том самом месте, где плавала Нина, и, может быть, нечаянно или нарочно коснулся ее бедра. Нина взвизгнула, заверещала, поплыла дальше, увлекая за собой такого наглого, но приятного и, возможно, желанного молодого человека.
Прошло совсем немного времени, и они уже были рядом, плыли вдвоем на одном надувном матрасе, он обнимал ее одной рукой, прижимал к себе, она не возражала и даже повернула к нему свою красивую голову, как бы застыла в этой позе, пока не получила поцелуй прямо в роскошные губы. На поцелуй она ответила восторгом, стала похлопывать кавалера по спине, а потом сама наградила поцелуем в щеку. В этом была вся Нина. Она напрочь забыла о своем солдатике, к которому что-то стала испытывать, но не устояла против первого же соблазна, который мог начаться и тут же кончиться. Мало представительниц слабого пола, которые могут полюбить душой и сердцем одновременно, и тогда эта любовь не подвержена никаким соблазнам, она выдерживает любые испытания.
Я не мог стоять на одном месте, у меня ноги стали дрожать, какой-то озноб охватил все тело, и верхняя челюсть стучала о нижнюю как камнедробилка. Я углубился в тень, дрожащими руками снял и выжал мокрые трусы и почти бегом направился к тому место, где лежала одежда и одежда Нины.
- Закурите, - предложил мужчина, сидевший на своем матрасе. - А если желаете - я налью вам и стопочку. Не стесняйтесь. Мы люди не гордые. А это ваша супруга или просто знакомая? Аппетитная бабенка, ничего не скажешь.
- Не курю и не пью, - сказал я и принялся надевать брюки.
Вскоре вернулась Нина в сопровождении мужчины с накинутым на плечи матрасом.
- Ты, познакомься, - сказала Нина. - Это комсомольские работники из Минского горкома: Юра и Гриша (с Гришей она плавала на матрасе), а это солдат, ефрейтор советских вооруженных сил, метео зенитчик; наша Обсерватория сотрудничает с этой воинской частью, что определяет погоду для Белорусского военного округа или сокращенно БВО.
- О, ефрейтор все равно, что генерал, - как-то насмешливо произнес Гриша. - Гитлер тоже был ефрейтором, не так ли?
- Давайте выпьем за знакомство! - предложил Юра, тот, что предлагал Вите папиросу и стопочку. Он открыл бутылку коньяка и две бутылки шампанского, достал баночку с черной икрой, упаковку сливочного масла и булку свежего хлеба. Нина тоже полезла в свою сумку, но, увидев две бутылки с пивом и два жалких бутерброда с дешевой колбасой, остановилась и отложила сумку в сторону. Юра с Гришей тем временем разлили шампанское, смешанное с коньяком, в четыре туристических кружи, и сделали четыре жирных бутерброда с черной икрой.
- Ну, ребята, по коням! - предложил Гриша, поднимая свою кружку.
Нина пила глотками, как бы наслаждаясь и самой ей, по всей видимости, казалось, что это тонкий и опасный переход через шаткий мостик, за которым начинается другая, нормальная жизнь, а нищета остается в прошлом в виде кошмарного сна.
Это было написано у нее на лице, только она не знала об этом: она была слишком оживлена, чересчур добра и улыбчива, она смотрела на своего Гришу такими масляными глазами, что казалось: он скоро начнет лосниться, скользить, а скользя свалиться и- прямо в ее жаркие объятия под градом страстных поцелуев.
Не осуждайте ее моралисты, она не виновата, что тянется к кусочку сладкого пирога земных благ: такой ее создала природа, не спрашивая у нее согласия на это. Человек слаб, а женщина вдвойне слаба, - стоит ли ей тратить так много времени, чтоб закалить свою волю всевозможными, мыслимыми и немыслимыми лишениями, если в слабости ее сила?
Я тоже выпил первую стопку полностью, зная, что это дешевая плата за возлюбленную, которая была со мной рядом всего лишь полчаса тому, но так дешево я ее отдал лишь потому, что она сама этого захотела, с великой радостью, помноженную на слабую тревогу -что будет потом- окунулась в ожидавшую ее неизвестность.
Гриша уже хватал ее руку и тянул к своему сердцу, которое, по его словам, стало биться с этого времени совсем не так, как до прибытия на пляж. И даже не так, как во время заседания бюро горкома комсомола, когда речь идет об исключение молодого парня из комсомола за недозволенное инакомыслие. Особенно если молодой человек - сын очень влиятельных родителей.
Нина не отрывала руки, с интересом щупала в области сердца, хохотала, кивала головой, но, когда он предложил проверить, как бьется у нее сердце, вежливо отказывалась, оттягивала этот волнующий ее момент, дабы не захлебнуться от непредсказуемого действия счастья на неустойчивую психику слабого женского существа.
- Неужели вы так, с первого раза? - спрашивала Нина. - Вам, мужчинам нельзя верить.
- Мне нельзя верить? Да сам секретарь горкома партии мне верит на слово. Если я скажу: Евлампий Евлампиевич, у нас на тракторном заводе плохо с наглядной агитацией, так он тут же проверку туда посылает. Ниночка, лапочка, ты в этом сама убедишься. Я даже могу включить тебя в состав комиссии по проверке тракторного завода. Только нужно твое согласие.
- Я подумаю и завтра позвоню, - щебетала Нина, желая получить его номер телефона.
- Пойдем, поплаваем, - предложил Гриша, протягивая Нине руку.
Нина вскочила, как маленькая девочка на дорогую игрушку и подобно собачке побежала за новым кавалером, а когда догнала его, схватила под руку, как на городском тротуаре во время вечерней прогулки.
Они кувыркались в воде, как дети; он уже падал в ее раскрытые объятия, прилипал губами к ее роскошной груди, застывая на какое-то мгновение, а она замирала в блаженстве, как наркоманка, и уже не обращала ни на кого, и ни на что внимания. Она уже забыла, что на озере немало отдыхающих, и они с любопытством и интересом наблюдают за ними.
Я сделал движение, чтобы подняться, а Юра сказал:
- Давайте не будем им мешать любоваться друг другом, они, как маленькие дети, поиграют и разойдутся. Где вы откопали такую куколку? Ну, просто прелесть. Я вам немного завидую.
- Теперь можете завидовать своему другу, - сказал я.
- А, с ним мы разберемся. Вы-то комсомолец?
- А как же, - ответил я.
- Тогда вам комсомольское поручение. От имени горкома комсомола. Поезжайте на улицу Осипенко, 35, найдете дежурного и передайте, что третий секретарь горкома комсомола, Юра Дрымбалкин, будет завтра в воинской части, номер 47751 проверять состояние комсомольского учета и идейного воспитания молодежи и потому на работе будет отсутствовать.
- Так это же часть, в которой я служу, - удивился я.
- Вот-вот, именно, к вам я и направляюсь. Я хочу выяснить, почему солдат, ну, скажем вы, весь день на озере валяетесь, в то время, как англо-американские самолеты в любое время могут пересечь государственную границу в районе Бреста и нанести атомный удар по Минску? Вы должны, милый мой, давать данные зенитчикам, стоящим на страже священных рубежей нашей социалистической Родины, а вы что делаете? вы, понимаешь, в болоте лирики валяетесь. Не по - комсомольский это.
- А у вас при горкоме должность денщика предусмотрена?
- Нет, что вы.
- Тогда сами прокатитесь, а я пойду, позвоню своему товарищу и скоро вернусь. Скажите им, что я скоро вернусь.
Я оделся, нахлобучил пилотку, задом наперед, и пошел в обход горки Тучинка по направлению к остановке городского транспорта.
т дэло на шляпа.
Рядом стояла бор машина, которая приводилась в движение при помощи ноги. Он придвинул ее поближе к креслу, приблизился к пациенту вплотную, зажал его коленями так, что косточки начали хрустеть, и сунул дрель в рот. Сверло стало прыгать по поверхности больного зуба, а когда врач надавил со всей силой, я взвыл нечеловеческим голосом.
- Терпи, кацо, что ти, как дэвочка брыкаешься, попав мужику в руки? Как ти на война с американцами, понимайш, собираешься воевать? Терпи, тэбэ сказано.
Я вытаращил глаза, а потом свесил голову на плечо.
- Ти потерял сознание? Ну и солдат! Ти плохой солдат. Был бы ти кавказец, я бы тибе такое сказал...но а так, я тебя прошшаю.
- Отпустите меня, я не приду к вам больше, даже если вы мне будете платить деньги.
- Ти можешь идти на х..я в такий пациент нэ нуждаюсь.
- Куда можно сплюнуть, у меня полон рот крови, - сказал я.
- На уборна или на улица, - ответил врач.
- А у вас есть уборная, где она?
- На ремонт закрыта.
- Как ваша фамилия?
- Тибэ зачем знат? Много знат будэшь, бистро стариком станэш, но нэ кавказским стариком, понял?
- Наплевал я на ваш Кавказ, - прошипел я.
- Ти ест, кацо, свинья, - сказал врач, сжимая кулаки. - Бил бы жив товарищ Берия, ти бы отсюда ушел на Калыма.
- А так я уйду в казарму, бывай, мясник.
Я бросился в туалет уже у себя в штабе, отвернул краник над умывальником и прополоскал рот, выплюнув несколько сгустков крови. Я посмотрел себя в зеркало, и ужаснулся: правая щека оказалось гораздо массивнее левой. Глаз заплыл кровью, а голова ныла, как после хорошей пьянки-гулянки.
В умывальник зашел майор Амосов, начальник всех метеорологический станций белорусского военного округа.
- Что с вами случилось, вас, что: кто-то отдубасил? - спросил он.
- Хуже, товарищ майор. Я был у зубного врача, товарища Кашконадзе. Я думал: кончусь у него в руках. Ему даже собак лечить нельзя.
- Вы были в медсанчасти 605 полка?
- Так точно.
- Кто вас туда направил? В нашей части 47751 есть хороший зубной врач. Женщина. Очень внимательная, чуткая. Хороший специалист. Идите к ней.
- Меня капитан направил, - сказал Я. - Большое спасибо, товарищ майор. Завтра я, если капитан отпустит, пойду.
9
Капитан больше не препятствовал посещать зубного. Он только улыбался, увидев меня с опухшей щекой и ни о чем не спрашивал. Прошла неделя, я пришел в норму и снова отправился к зубному, на сей раз отыскал женщину, работающую зубным врачом.
- Я уже был у зубного, - сказал он врачу, - я думал, что кончусь у него в руках.
- Вы, небось, попали к зубному Какашконадзе?
- К нему. Такой здоровый грузин, с выпученными глазами и большими ручищами-лапами, как у медведя.
- Он такой же зубной, как я балерина, ˗ рассмеялась врач. ˗ Меня зовут Валентина Михайловна. Предупреждаю вас: ремонт зубов ˗ дело тяжелое, нудное и очень болезненное, видите у нас какое оборудование. Почти все вручную.
- А как же он лечит остальных, и вообще как он попал сюда? - спросил я.
- У него диплом зубного врача- стоматолога.
- Кто ему выдал диплом?
- Он его купил.
- Тогда все понятно. Родители помогли.
Я сел в кресло, с ужасом поглядывая на бормашину, которая приводилась в рабочее состояние ноги врача. Она нажимала на педаль, большое колесо крутилось, и сверлильная машина вращалась, но не с очень большой скоростью.
И это не только в армии. Такие приборы были во всех поликлиниках страны. Валентина Михайловна сделала предварительный осмотр и пришла к выводу, что надо ложиться в медсанчасть на стационарное лечение в связи с опухолью правой щеки, где, возможно, придется сделать небольшую операцию.
- Я выпишу вам направление, - сказала она, - подлечитесь, а потом я вами займусь. Где же вы умудрились так испортить зубы? Вам следует набраться мужества и главное терпения. Здоровые зубы это не только красота, но и залог здоровья. Если хотите иметь здоровый желудок - лечите свои зубы.
- Валентина Михайловна, я не могу ложиться в больницу. Кто будет принимать сигналы, обрабатывать данные и передавать артиллеристам? Меня капитан просто съест за такие дела.
- Я скажу ему, не волнуйтесь, - улыбнулась Валентина Михайловна. - Хотя, чего говорить, вот вам направление. Кто вас может обвинить? Мы солдат не только заставляем маршировать, но и лечим.
Никому ничего, не говоря, я на следующий день отправился в военный госпиталь. Меня положили в стоматологическое отделение и стали готовить к операции.
По своей молодости, а следовательно и по наивности, я решил, что капитан без меня пострадает: некому сигналы принимать, некому обрабатывать и ему за это здорово всыпают. Этот шаг мне очень дорого стоил. Если бы усатый был жив и успешно вел бы советский народ к коммунизму, я точно угодил бы в Сибирь, отсидел бы десятку и таким образом испортил бы себе всю предстоящую жизнь. Даже сейчас, с вершины своих лет, не знаю, кем бы я был, смог ли бы окончить среднюю школу и высшее учебное заведение? Наверняка, нет. Точно нет, на 200 процентов нет. Выше сторожа в бане или в колхозе ˗ нет. Семьи ˗ нет. Алкащ ˗ да. Свинопас ˗ да. После сорока лет ˗ в землю. Таковы были перспективы любого советского человека, который однажды не так ступил, не ту песню спел, не ту самокрутку скурил, если на куске газеты, в которую вы завернули махорку было изображение наследника кровавого Ленина Усатого Джугашвили. Но об этом несколько дальше.
Уже через день меня навестил капитан Узилевский. Он принес с собой два дешевых леденца, но, увидев, что меня сидящим на кровати с книжкой в руках, побагровел от злости и спрятал леденцы во внутренний карман кителя.
- А я думал: вы лежите с температурой под сорок градусов, пожалел вас, дай, думаю, проведаю, даже конфет по дороге купил, с врачами хотел встретиться, поговорить, а вы, я вижу, как огурчик: вас запрягать можно и пахать. Я, право, не знаю, как теперь быть? Гостинца вы не получите, это уж точно. Но дело даже не в гостинце...
- А в чем, товарищ капитан?
- Дело в том, что некому принимать сигналы, обрабатывать данные, мне уже звонят, спрашивают, в чем дело. А если война? Меня за хобот возьмут, это уж точно. Но прежде, чем это произойдет, я...вынужден буду принять меры по отношению к вам. Вы симулянт. Вы саботируете...Вы виноваты, что не подготовили себе замену. Оттого и в отпуск я не могу отпустить вас, что замены нет. Небось, пассия какая-нибудь ждет вас с нетерпением, а?
- Да вы правы, товарищ капитан, надо готовить замену, я с вами вполне согласен. Я только не согласен насчет саботажа, я не саботирую. Мне подлечиться надо. День- два потерпите, меня выпишут, и я стану в строй. Начнем давать данные. Я, когда меня сюда направляли, тоже думал об этом и даже Валентине Михайловне сказал, что мне не следует пока ложиться: замены нет, но она и слушать не хотела. Тогда я стал надеяться, что вы смогли бы меня заменить, на один-два дня, поскольку вы учитесь на втором курсе института и ваша голова переполнена знаниями. Ап-чхи! Вот это все от зубов, отвернитесь, пожалуйста, чтоб я не начхал на вас.