Скучая по вечерам,Кошмаров зажигал жирную сальную жёлтую свечу, и сидя в своём углу,увлечённо писал всякую несуразицу,что в голову взбредёт,клишированные ли связки слов,несколько ли вскриков глупых встречных на улицах деревеньки,предложение ли с вычурной линией понятийной каймы,заголовки ли для несуществующих магазинов всеобщего детства,юности,молодости,старости.Свеча похрипывала,брызгая капельками жира.Пламя гоняло по избе причудливые тени,схожие с театром.Листы его бумаги медленно заполнялись словесной крупой,разномыслицей,всяким бредом,-прочти наутро,так и голова закружится,опьянеешь,точно стакан самогона дёрнул.
Пока он пишет,старуха Жигариха сидит и смотрит на него,прикрыв веки неплотно,до щелочек.Или уляжется на полу и тоже смотрит оттуда,подложив под голову локоть.И молчит,как сфинкс.
То,что он сказался писателем,её завораживало.Особенно завораживало её, что он сидит и пишет,не отвлекаясь,часами и не устаёт.Не думала она,что писатели такие.
Всё ей казалось,что они должны быть весёлыми и затейливыми,как фокусники в цирке.И чтобы ни минуты покоя себе не просили.А писали между делом весёлым,на колене почти.
Но чтобы так упираться ручкой в бумагу,точно плугом в землю,это ей было непонятно.Она бы любила весёлых писателей.А не таких серьёзных и трудноголовых,что всё там чиркают,чего-то там ищут,всё-то там их не устраивает,поди ж ты,какие голубчики!
И не оторвать их ничем от своей бумазеи.Так испишутся,так испишутся,что потом уж ни на что негодные,ни до работы какой уж,ни до бабы,чтобы там приласкать,а только валятся,поваляться на кровати,и весь интерес.
Такие мужчины были ей в корне непонятны.Остракисты клятые.Сумеречники.Одну лишь свечу переводить мастаки.И по дому-то ничего от них не жди!Палец о палец не ударят.А всё пишут да пишут.Пальцы стирают по бумаге.А начни что читать,так быстро заснёшь.Снотворное одно.Хитрые лодыри,так устроились.А денег куры не клюют.Хоть год проживут не работая.Мошенники.Злыдни.Сорная трава.Сорняки колючие.Всё бы им слова мучить да на кол сажать,в рядок.Не поймут того,что слово тоже живое и попить-поесть тоже хочет.А они его морят да высушивают.
В такие вечера Кошмаров писал далеко за полночь.Пока не уснёт старуха.Скомкав исписанные листы,он крался к печке и сжигал весь бред в угоду дыму.И возвращался на свою кровать,ложиться и себе.За своими писаниями он хорошо понял,что ходу ему теперь некуда из этой самой Золупаловки.
Что,по всему выходило,укореняться ему придётся тут.В черте этой местности.А в города он и глаза уже показать не сможет.А что касаемо самой столицы,где его ищут,то уж там точно он не жилец.И даже больше выходило,что и увидеться ни с кем из прошлого ему уже не придётся,чтобы не загреметь на пожизненное.И значит,стоило совсем перерезать пуповину со всяким прошлым,и даже не вспоминать.И вообще принять другой облик,зарасти бородой,усами,гривой волос,опроститься и сгинуть в памяти людской прошлой.И тут прицепиться незаметной пиявкой и потихоньку быть полезным и пить малую кровь,никого не надсаживая и не утруждая своим видом.И сделать это нужно было быстро,незаметно и вольнодумно.
С этой ночи уж не брился он.И стал зарастать щетиной.А через неделю и до бороды стало рукой подать.Избавился и от одежды городской.Завёл себе всё деревенское.Фуфайку,шапку заячью,толстый свитер вязаный,брюки из грубой шерсти.И даже сапоги кирзачи.Из нижнего белья приобрёл сатиновые трусы широкие,цвета фиолетовых чернил и майки серые до коленей.И почувствовал себя проще и ближе к окружавшему такому неуютному пространству.
Тут ему и купаться не хотелось так часто,как дома в городе.За весь месяц обмылся один только раз,из тазика с тепловатой водой.
Старуха же часто ныряла в подпол с бабами и уже не стесняясь Кошмарова,разгуливала по избе нагишом,пока не обсохнет.Странным было его положение.Все относились к нему так,будто знали или догадывались,что деваться ему теперь некуда,что потерпит,не велик князь,и не таких видали тут.
Он и терпел.Пока самого не потянуло в подпол заглянуть,чего там такого невиданного.И он заглянул,на свою голову.Лучше бы не заглядывал.А так и он теперь узнал,что такое Голавень.И некуда было уже от этого деться.