Иногда мне кажется, что он не работает, а молится.
Он стоит на коленях среди белых стен, на сером гладком полу, в котором косо отсвечивают прямоугольники окон и чертит стальным шпателем прямые полосы. Потом он берёт плитку. Осторожно укладывает её на пол и, постукивая по ней маленьким резиновым молотком, укладывает её по уровню. Рядом ничего лишнего: на подоконнике пачка "Винстона", одноразовая зажигалка и дешёвый телефон с затёртой клавиатурой. Когда телефон звонит, он поднимается с колен и отвечает. Иногда приходится слышать странные вещи - в разговоре идёт речь о договорах, поставках, платёжных поручениях, звучат названия деталей и марок автомобилей - это не простой плиточник. Закончив разговор, он закуривает и снова опускается на колени - чертить полосы на полу.
Он много молчит. Пожалуй, из всех, кого знаю, никто не умеет так молчать. Это молчание чувствуется во всём - взгляде, подчёркнуто неторопливых движениях, в манере отвечать и задавать вопросы. Если о чём-то спрашиваешь, он никогда не ответит сразу, а выдержит паузу или даже закурит перед ответом. Когда спрашивает сам, делает это коротко, в несколько слов и смотрит, как ты отвечаешь.
У него тяжёлый взгляд и особая манера смеяться - одним ртом, когда он смеётся, глаза остаются серьёзными. Впрочем, смеётся он довольно редко, и я понимаю почему - когда стоишь целыми днями на цементном полу, возишься с раствором, таскаешь тяжелые вёдра и перебираешь плитку, как-то не до смеха. Поэтому, когда он идёт отдыхать в подвал (мы отдыхаем в подвале), то обычно пьёт чай, сидя на ведре "шитрока", курит и молчит.
Я знаю, как развязать ему язык.
Достаточно банки светлого "Мельника" (конечно, после работы), чтобы он заговорил. Обычно он вспоминает прошлое. Говорит он на удивление хорошо, так, как будто то, о чём он рассказывает было вчера: "Под Новый год поднимают по тревоге весь батальон, едем на Чкаловский, грузимся, с оружием, взлетаем. Куда летим не знаем, офицеры не знают. Садимся на каком-то аэродроме, выгружаемся. День стоим на бетонке - холодина, снега нет, ветер. Там штабелями гробы стояли, пустые гробы, новые - мы их ломали, жгли костры и так согревались. А потом мы вошли в город..."