"Зоркий, не прощающий взгляд любящих. Любой физический изъян им ненавистен. Прижмутся друг к другу, сцепившись холодными пальцами. Скажут некрасивому человеку: "Никто никогда тебя не поцелует!" - "О, я не смею просить! Мне бы хлеба кусочек!" И, не поколебавшись, откажут любящие: "Нет. Умри". И отойдут, побледнев.
Нина Садур "Немец"
Имя у нее тяжелое и древнее. Как холодное оружие. Или название старого города. Скажешь и сразу увидишь черный город в степи с молчаливыми башнями. Черный не потому что страшный, а потому что ночь. И вот как она говорит о злых:
"Пусть у вас будет красное сердце. Пусть у нас будет черное сердце. Мы вашему красному не призавидуем, своего черного не отдадим..."
За окном вьюга. Девушки в комнате. Две. Обе злые. Сидят за столом, пьют водку. С ними мужчина один. Тоже злой. Злой, потому что немец. Потому что его немка родила в лагере в сорок седьмом году. И старше их.
"Они всегда появляются. Их намного больше, чем любимых людей. От них стойкая тревога, тоска. Иногда резкая боль в сердце. Они чем-то тихо встревожены. Они заглядывают вам в глаза, приходится отводить свои. Бежать некуда. Их неизмеримо больше, чем любимых, дорогих, родных людей. Их тьмы. И если бы началась война их и любимых... Уж лучше маленькую пустую комнату с чистым полом. Пусть стены будут беленые, а пол еще влажный, еще не просох. Пусть будет тишина...
Язык платоновский, простой. Но написано непросто. Затягивает. И не важно, что не понять - какой там немец, и что за птица бьется окровавленной грудью в разбитые стекла. Бьется, бьется, а потом отступится, улетит, бросив спящей горькие слова: "Три посоха чугунных сотрешь на нет". Хочется узнать, что там дальше. Если совсем не понятно - пропускаешь кусок.
"В конце февраля решила избавиться. Защититься злой приметой. Когда-то в седой древности заметили, что мир ревнив и завистлив. Стоит кому-нибудь найти свою радость и побежать, рассказать друзьям о ней, радость тут же кончалась. Ее рассасывали злые друзья. И до наших дней сохранилась примета: молчи, как вор, найдя свое счастье. Или же, рассказанное, оно прольется в бездонный, обездоленный мир, и ты останешься гол как сокол..."
А платоновские девушки добрые. Водку не пьют. Конфеты ненормальные не едят. Они терпеливо голодают, учатся на кого-нибудь и верят в счастливое будущее. Ходят по зимним дорогам на реку, ложатся на черный лед и смотрят в застывшую глубину. А эти злые. Не верят никому. Смотрят жадно и дрожат. И приходит весна.
"Это неправда, что мои жадные руки проходят сквозь мир, хватают воздух и дым. Они осязают дрожащую от весны и ужаса плоть жизни, они подносят ее к губам. Не дым она, не пустота она. И никто не проходит мимо друг друга. Все друг друга мгновенно замечают и замирают и - глаз не оторвать - лицом лицо пить. Влюблены все. Царство жизни и любви в мире. А смерть затем лишь, чтобы сильнее жилось... Всем жутко от весны и от соленых, смеющихся знающих глаз, от которых не спрятать себя, не опустить свои. Никто больше не выбрасывается из окна, не в силах вынести синевы и сада, свисающего оттуда к нам. Мокрыми ветками. Простыми бледными ветками яблони. Всех погладили по лицу. Всех поцеловали в глаза. Примета..."