Порт Грестаньола находится на атлантическом побережье одной из южноамериканских стран, окруженный скалами и лесом, опаляемый тропическим солнцем.
Основные торговые пути проходят на значительном отдалении от Грестаньолы и сам порт слаборазвит и невелик размерами. Поэтому крупные компании избегают направлять сюда свои ультрасовременные и свежевыкрашенные суда. Здесь нечасто можно увидеть красные танкера, голубые контейнеровозы и белоснежные паромы. Зато причалы и рейд почти до отказа заполнены рефрижераторами, балкерами, универсалами и рыбаками, давно выслужившими свой нормальный срок работы, но продолжающие стойко нести службу по предназначению на благо мелких и не слишком богатых владельцев, либо специализирующихся на эксплуатации плавстарья.
Кому как, а я люблю смотреть на старые суда. Конечно неухоженность и неопрятность уродливы по определению. Но эти ржавые подтеки, эти вмятины и эти устаревшие формы всегда будоражили мое воображение неизвестными морскими историями, которые хранят в памяти потрепанные временем и беспрерывным трудом борта, возрастом часто старше меня самого.
Работа на старых судах трудна. А зарплаты не велики. Обычно компании, которые не могут позволить себе покупку новых судов, не могут позволить и достойно платить морякам. По этой причине, в то давнее время в Грестаньоле можно было встретить множество русскоязычных моряков, что крайне изумило меня, молодого матроса-практиканта, ощущающего себя на самых задворках мира.
Еще помню беспощадную жару Грестаньолы. Обнаженное солнце пекло с утра до вечера, забирая все мои силы. Вечерами становилось легче, но ненамного. Температура опускалась лишь на пару градусов, а духота была все та же.
Только после недели мучений и бессонных ночей я наконец-то начал привыкать к климату. Мокрая от пота одежда уже раздражала не так сильно, глаза привыкли к ослепляющему свету, а ночью удавалось забыться хоть и отрывистым, но все-таки сном.
В то время порт славился своей неторопливостью. Под погрузкой или выгрузкой суда простаивали неделями. Это очень долго. Например, в Европейских портах суда среднего размера обрабатывались не дольше двух дней.
И из-за тропической духоты и продолжительного времени пребывания у причала моряки привыкали к особенному, не совсем морскому, образу жизни.
С утра до вечера все были заняты на своих судах обеспечением грузовых операций, а также попутным ремонтом, пополнением продовольствия и разнообразного снабжения. Но когда тропическое солнце начинало приближаться к верхушкам дальних скал, увеличиваясь в размерах, краснея и тускнея, рабочий день заканчивался. Останавливались судовые и береговые краны. Замирало суетное движение автокаров и грузовиков, закрывались ворота складов и пакгаузов. И вскоре после начала затишья можно было увидеть, как по асфальтовому покрытию уснувших до следующего утра пристаней от всех судов к главной портовой проходной протянулись цепочки неспешно шествующих моряков.
Моряки стремились покинуть пределы порта, но мало кого из них интересовал сам городок Грестаньола, где, в сущности, нет никаких достопримечательностей, кроме нескольких магазинов да живописной флоры. Главная цель участников вечерней процесии - Магнолия.
Бар-ресторан с вычурным названием Магнолия стоит на каменистом холме в километре от проходной, и благодаря своему расположению заметен даже с внешнего рейда порта.
Несмотря на то, что бар имеет вполне внушительные размеры, на вид он довольно невзрачен. Стены из деревянных досок, соломенная крыша. Внутри бара такая же духота, что и снаружи, и все та же тяжесть влажного тропического воздуха. По сути, Магнолия - просто огражденное уличное пространство с кухней, столами, барной стойкой и танцевальным залом внутри.
Днем заведение простаивало пустым. Лишь редкие моряки заходили сюда, чтобы после ночной вахты посидеть немного за кружкой пива местного сорта. К наступлению вечерних сумерек, здесь становилось многолюдно.
За столами большими и поменьше, плотными и шумными группами восседали моряки, разделенные только одному признаку: по экипажам тех судов, что спят у причала. Один стол - одно судно.
Чтобы как-то скрасить портовые будни, частенько туда захаживал и я.
Один из очередных жарких вечеров Грестаньолы. Воздух недвижим абсолютно, а так бы хотелось ощутить легкое движение ветерка.
Я сидел за бутылкой пива в компании своих товарищей - коллег и, отстранившись от наскучившей мне праздной болтовни, глазел по сторонам. В бар прибывало все больше народу.
- Удивительно, сколь велико разнообразие характеров отображенных на этих за загорелых моряцких лицах и, вместе с тем, как одинакова на тех же лицах тень какой-то непонятной грусти, - думал я, и еще множество других беспорядочных мыслей одолевали мою тяжелую от духоты и недосыпа голову.
Но развлекал я себя наблюдением за вновь прибывшими моряками недолго. Естественнейшим образом мое внимание переключилось на объекты более приятные для обозрения и восприятия: на девушек, коих в зал явилось множество.
В то время я находился в таком счастливом жизненном периоде, когда предвкушаешь скорый и непременный приход счастья: меня дома ждала невеста, и по возвращению из рейса мы планировали сыграть свадьбу. Поэтому сначала я смотрел на этих безупречно красивых девушек, несмотря на из образ жизни, полных молодости и южной свежести, самым невинным взглядом, как смотрят, например, на море или на восход.
Но жара и тоска по любимой, заставляли меня то и дело прикладываться к литровой бутылке ледяного пива и, вот, уже с более откровенным интересом я посматриваю в дальнюю часть залы - туда, где собрались большинство тех смуглых красавиц, делающих вид, что пришли сюда от скуки, и будто их ничто не интересует кроме музыки, бокалов с какими-то цветными напитками и их собственной компании.
Я не мог не заметить, как девушки искоса бросали на меня как бы случайные, но вполне определенные взгляды. Однако, вскоре все как одна, каким-то очень тонким чутьем,поняли, что дальше взглядов я идти не намерен и переключили свое внимание на других.
Народу становилось все больше и к разгару вечера в баре не осталось ни одного свободного места. Моряки смешались с местным населением, кругом царило хмельное оживление, громкие крики и еще более громкая музыка.
За столиком справа от меня расположился экипаж рефрижератора-банановоза. Я их узнал, потому что их судно было ошвартовано рядом с моим и мы уже несколько раз наносили друг другу дружественные визиты по обмену видеокассет.
Я заметил, как их компания вдруг несколько оживилась. Затем из-за стола поднялся юный паренек и, подталкиваемый веселыми возгласами своих товарищей, направился в ту часть бара, где собрались девушки, привлекшие только что мое внимание.
Я проследил за тем пареньком. Он миновал вышеупомянутых красоток, и подошел к столику, отстоявшему на самом отдалении, практически недоступному для барного освещения, за которым, в одиночестве сидела черноволосая красавица, пожалуй, сама красивая из всех: идеальная фигура и лицо обладающее всеми признаками совершенства женской красоты, от которого даже издали было трудно оторвать взгляд.
- Удивительно, что она забыла в этом месте? С такой внешностью, ей бы сниматься в фильмах или ходить по подиуму, - думал я, продолжая следить за происходящим .
Паренек помялся немного и приблизившись, начал что-то говорить девушке на ухо. Она выслушала, улыбнулась и что-то ответила, отрицательно качая головой.
Паренек продолжал уговаривать, но в ответ получил всю ту же улыбку и молчаливый отказ.
Со сконфуженным видом он вернулся к своим за столик, а я, уже порядочно заскучавший обрадовался новому объекту для моих праздных наблюдений. Повторюсь: в то время я сильно скучал по любимой и никого более я как мужчина не воспринимал.
Но внешность девушки ласкала взгляд, в отличие от той пьяной вакханалии, что все жарче разгоралась вокруг. И не прямо, а как-бы как бы ненароком, я то и дело посматривал на нее.
Конечно, девушку столь привлекательной наружности не могли не заметить остальные посетители бара. Многократно к ее столику подходили нетрезвые мужчины, нагибались, говорили слова, о смысле которых не сложно догадаться. И также, как молодому пареньку с рефрижератора-банановоза, она улыбаясь отказывала.
А так как в баре с избытком хватало и других красавиц, то никто отказом особо не огорчался.
Официантка поставила передо мной очередную, уже не помню какую по счету бутылку пива, а я все продолжал издали наблюдать за той прекрасной девушкой. Она по-прежнему сидела в одиночестве за своим столиком, ничего не заказывала, только смотрела по сторонам и выглядела очень печальной.
В конце концов хмель порядком вскружил мою, уставшую после рабочего дня и короткого сна голову и я направился к ней. Повторю в последний раз: никаких грязных мыслей я не имел. Просто мне хотелось рассмотреть девушку вблизи, поговорить с ней и еще более хотелось оставить компанию моих пьяных товарищей, поведение которых уже начало выходить за рамки приличия.
Подойдя к девушке, я убедился, что прежнее расстояние и недостаток освещения не явились причиной обмана зрения. Вблизи она также выглядела идеальной красавицей и ее утонченная красота подошла бы обложке глянцевого журнала, но совершенно не сочеталась с грубой обстановкой бара "Магнолия".
На английском языке я спросил у девушки разрешения составить ей компанию и не ожидая ответа тут же сел на стул рядом с ней.
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Адела.
Назвав свое имя, она демонстративно отвернулась от меня, вероятно предполагая, что я как и другие подошел к ней с определенной целью. Но я вел себя как джентльмен и девушка разговорилась.
К слову, Адела владела английским так свободно, что мне можно было только позавидовать.
Вот перевод нашего разговора:
- Что ты тут делаешь в одиночестве?
- Я жду одного человека. Мы договорились встретиться здесь. А его все нет.
- Однако, припортовый бар - странное место для свиданий.
- Так назначил Саша. Он моряк, русский моряк, c судна S. Ты случайно не оттуда?
- Нет, я с другого судна. Послушай, не мое дело конечно, но мне кажется, что русский моряк не вполне подходящая партия для тебя.
- Я так мечтала когда-нибудь увидеть его снова, и не верила, что это возможно. А вчера я случайно встретила его и сразу же узнала. А он не узнал меня...
Много лет назад эта страна была гораздо беднее чем сейчас, а моих родителей арестовали по подозрению в продаже наркотиков. Я, семилетняя девчонка, с моими двумя старшими братьями оказались наедине с судьбою, а судьба оставив меня и братьев без средств к существованию, кинула в пропасть нищенского существования.
Но раньше как и теперь в Грестаньолу заходили иностранные суда. И я вместе с братьями почти каждый день пробиралась в порт, чтобы у этих металлических плавающих сооружений, кажущихся пришельцами из лучшего мира, раздобыть немного еды.
Раздобыть еду в порту было нелегким делом. Ведь, помимо меня и моих братьев у ошвартованных судов собирались множество других голодных детей Грестаньолы. Все выпрашивали деньги, либо еду, что сильно раздражало моряков.
Мы детским чутьем знали, что голландские моряки суровы, английские скупы, греческие равнодушны и к каждым имели индивидуальный подход. Щедрее и добрее других нам казались советские моряки.
Так или иначе, в Грестаньоле порт был тем единственным местом, где удавалось хоть чем-то поживиться. Когда судовой повар с выражением брезгливости на лице выносил на пристань остатки обеда, когда подвыпивший моряк, возвращаясь с города, внимал просьбам и бросал в руки пару монет. Но чаще мне доставались сердитая ругань и обвинения в намерении украсть что-либо.
И я действительно попыталась совершить воровство.
Однажды я стояла и глотала слюну, наблюдая как из автофургона на пристань выгружали провизию для голландского сухогруза. Сколько соблазна для меня, постоянно голодного ребенка, заключали в себе эти коробки, ящики и мешки, уложенные друг на друга и возвышающиеся над пыльным покрытием пристани словно небольшое здание причудливой формы.
Но особо меня привлекла, буквально заворожила блестящая жестяная коробка с печеньем. Она была такой красивой, синего цвета, расписанная иностранными словами и изображениями того самого печенья: ажурной формы, посыпанный сахаром. Мне казалось, что само счастье заключено внутри той коробки.
От таких как я, провизия, сложенная на берегу, тщательно охранялась двумя моряками, пока другие члены экипажа заносили продукты на судно, и все, что я могла себе позволить - это любоваться коробкой издали и мечтать.
И вдруг на голландском судне случился инциндент. С грузовой платформы направляемой краном с берега в трюм, пошатнулись уложенные в штабель ящики с судовым грузом и с высоты рухнули на землю, произведя грохот и подняв клубы пыли.
Моряки, все как один, отвлеклись от работы и на несколько минут продукты остались без присмотра.
Я была так голодна, а коробка с печеньем так соблазнительно блестела на солнце, что я подумала, что умру если не попробую этого печенья. Пригнувшись, я подбежала к продуктам, схватила коробку, которая лежала на самом верху и рванула в обратную сторону.
Но я не успела сделать и шагу. Чья-то сильная рука схватила меня за одежду; над ухом раздались громкие ругательства на непонятном языке. Другая рука вырвала у меня коробку с печеньем и та рука, что схватила меня, отшвырнула меня в строну.
Тут история с не удавшейся кражей и окончилась бы, но как на зло, неподалеку оказался один из полицейских, который конечно же услыхал ругательства голландца.
Портовых полицейских мы боялись как никого более. Они позволяли нам, нищей ребятне, ошиваться в порту, но за кражу нещадно лупили нас резиновыми дубинками.
- Ах ты, маленькая воровка! - закричал полицейский, и тотчас его ужасное резиновое оружие взметнулось вверх.
В ожидании удара я зажмурилась, но боли так и не почувствовала. Вновь открыв глаза я увидела, что какой-то незнакомый мужчина встал преградой между мной и полицейским, схватив того за руку, которой он держал дубинку.
Полицейский возмутился. Забыв обо мне, он стал посыпать незнакомца ругательствами, а потом заявил, что арестует его за вмешательство.
Незнакомец сохранял невозмутимость. Он молча вынул из кармана несколько долларовых купюр и вложил их в ладонь полицейского. Полицейский тотчас замолчал и удалился прочь.
Моим защитником оказался матрос с советского судна.
Он потрепал меня по голове и продолжил свой путь. А я пошла за ним. Не помню зачем. Может испугалась возвращения страшного полицейского, а может мое детское сердце ощутило доброту в этом пришельце из далеких земель.
Моряк прошел немного и обернулся.
Как истинный ребенок портового города, для своего возраста я вполне сносно понимала по английски. Поэтому для меня не явилось загадкой все, что он говорил.
- Что тебе еще? Иди домой! - сказал моряк, развернулся и снова стал отдаляться от меня. Я припустила за ним.
Моряк рассердился:
- Не следуй за мной, говорю! Я иду на свое судно. А ты иди домой.
Я не послушалась и продолжала идти за моряком, держась от него на безопасном расстоянии.
Так мы дошли до советского судна. У трапа моряк посмотрел на меня и задумался.
- Ты голодная? - спросил он. Я утвердительно кивнула головой.
- Ладно, пойдем.
Саша провел меня на судно, мимо вахтенного у трапа, в надстройку, по лабиринту внутренних коридоров, вниз, в столовую экипажа. Усадил меня за стол, сходил куда-то и принес тарелку, наполненную тушенной картошкой с мясом, белый хлеб и стакан компота. И с животным аппетитом я набросилась на еду: простая моряцкая пища казалась мне, голодной девчонки, самым изысканным яством.
Пока я ела, в иллюминаторах резко потемнело, послышалась гроза и снаружи разразился проливной дождь. .
- Ну что ж, - вздохнул Саша, - в такую погоду я тебя никуда не отпущу. Ты наелась? Тогда пойдем.
Он провел меня в свою каюту.
- Отдохни здесь, а мне нужно идти на вахту, на палубу.
Тропический ливень если зарядит, то прекратится не скоро. Я прилегла на маленький каютный диван; cытая истома овладела моим телом и я сама не заметила как провалилась в сон.
Когда Саша разбудил меня включением электрического света в каюте, иллюминатор уже был абсолютно черным: наступил вечер.
- Дождь прекратился. Тебе пора домой. Уже поздно. Я провожу тебя домой.
Из-за плохого знания английского Саша говорил сбивчиво и короткими фразами. С его волос на шею плечи и грудь стекала дождевая вода.
Саша дошел со мной до дверей дома, где я жила, помахал рукой на прощание и двинулся в обратный путь.
Следующим утром я помчалась к советскому судну. Саша работал на палубе. Заметив меня он неожиданно разгневался и начал ругать меня.
- Ты что тут делаешь? Уходи! - кричал он с борта. - Здесь опасно. Грузом придавит или погрузчиком, отвечай потом.
Его голос был так грозен, а вид так страшен, что я испугалась и тотчас убежала прочь.
А в конце дня, когда я только вернулась домой, а мои братья еще бродили где-то в поисках случайного заработка, я услышала стук в дверь. Я открыла: на пороге стоял Саша с сумкой в руках.
- Можно войти? - спросил он. Я согласно кивнула головой. Сделав шаг внутрь, Саша осмотрелся по сторонам и было хорошо видно, что убогость нашего жилища неприятно поразила его.
Ничего не говоря больше, мой гость расстегнул молнию сумки и начал выкладывать на стол различные продукты: несколько банок с консервами, хлеб, кусок масла завернутый в бумагу, пакет макарон.
И с тех пор Саша часто приходил к нам и каждый раз он приносил что-нибудь с судна: немного продуктов, немного стирального порошка, несколько кусков мыла. Иногда, он покупал еду на городском рынке, а однажды подарил большого плюшевого пса, которого я храню до сих пор.
Поначалу Саша, оставив продукты и подарки на столе, сразу же уходил. Но потом мои братья раздобыли где-то бутылку рома и он стал у нас задерживаться.
Саша пил не много, но после первого глотка его угрюмость куда-то улетучивалась, глаза озарялись мечтательным светом и он рассказывал много историй из морской жизни и о далекой и непонятной стране под названием Советский Союз.
На протяжении двух последующих лет судно Саши еще несколько раз приходило в Грестаньолу.
Я узнавала очертания советского судна еще с внешнего рейда и всегда была у причала, когда судно заводило концы на швартовные тумбы.
Саша всегда сердился моему присутствию, всегда прогонял меня и всегда приходил ко мне домой с подарками и продуктами.
Последний раз Сашин корабль покинул Грестаньолу и больше я его не видела. И маму и папу освободили из тюрьмы, они устроились на работу и в семье снова появились деньги. Меня отдали в школу, которую я с отличием закончила и сама поступила в университет в столице.
Теперь я взрослая, хорошо зарабатываю и не подумай, я не принадлежу к компании тех девушек.
Советского Союза больше не существует. Воспоминания о Саше навсегда застыли в моей памяти в образе идеального рыцаря, но я не допускала даже мысли о том, что увижу его снова по происшествии стольких лет.
Неделю назад я приехала из столицы, чтобы навестить родителей и братьев. Каждый день я изнывала от безделья, ведь родные возвращались с работы только вечером и все, чем я занималась - это бродила по улицам Грестаньолы.
Сегодня утром я зашла на городской рынок и бесцельно слонялась среди торговых рядов. И вдруг в толпе покупателей я увидела знакомое лицо! Да, без сомнения, это был Саша, я сразу узнала его, хоть минувшие годы заметно изменили его облик.
Саша искал что-то определенное, всматриваясь в разложенные товары и, видимо, спешил, так как он передвигался от прилавка к прилавку очень быстро и несколько суетливо .
Я подошла к нему ближе. В это время Саша обернулся к противоположной стороне торгового ряда и случайно посмотрел на меня. Его взгляд задержался на мне лишь мгновение, последовав дальше - он не узнал меня. Я подошла к нему вплотную. На его лице отобразилось лишь легкое недоумение. Я улыбнулась. Он попытался уйти. Я взяла его за руку. Он остановился, озадаченный, и чтобы пресечь поток дальнейшего недоумения, грозивший обрушится на меня, я тотчас сказала ему кто я.
Улыбка удивления и радости озарила Сашино лицо. Он обнял меня и воскликнул, что почти забыл обо мне и, тем более, не ожидал этой встречи.
Мы немного поговорили, затем Саша извинился и сказал что опаздывает на вахту. Я спросила: неужели мы просто так расстанемся?
Он стоял рядом - мой рыцарь из детства, и от его взгляда, где-то глубоко в груди, меня обжег неведомый огонь.
Я снова взяла его за руку, немного повыше локтя и попросила встречи, тогда, когда ему будет удобно. Саша согласился и назначил здесь, в баре "Магнолия", в семь вечера.
Адела помолчала не много и добавила: Уже десять. Наверное он не придет.
Голос ее был очень грустен.
Девушка печально улыбнулась, и сказала, что не хочет, чтобы я возвращался за свой столик. Иначе, назойливость других мужчин заставит ее покинуть бар.
Что греха таить, сидеть в обществе безумно красивой южанки мне нравилось больше, чем в безудержной компании своих пьяных товарищей.
Тем временем градус опьянения во всем баре возрос до предела. Посетители шумели невообразимо, музыка также прибавила в громкости.
Нетвердой походкой к нашему столику подошел моряк явно славянской наружности и размерами просто богатырскими: ростом на полторы головы выше меня, огромным туловищем и грубыми, мощными руками. Словом, настоящий моряк. И он был очень пьян.
- Прошу прощения, разрешите пригласить вашу девушку на танец, - заплетающимся языком пробормотал он, обращаясь ко мне.
Я немного растерялся, так как не знал что ему ответить. Девушка, конечно, не моя, но позволить пьяному моряку увести ее я не хотел.
Он нависал надо мной, словно скала, и мне пришлось подняться со своего места, чтобы оказаться с ним лицом к лицу хотя бы условно. Я еще собирался мыслями, чтобы заявить коллеге о своем решительном недовольстве, но Адела опередила меня сообщив моряку, что не имеет ни малейшего желания покидать этот столик и, тем более, танцевать.
И дальше произошло то, навсегда врезалось мне в память, как некий непонятный, почти сюрреалестичный эпизод. Моряк как будто обрадовался отказу.
- Ну что ж! - воскликнул он радостно. - Тогда я буду танцевать один.
Пьяной извилистой траекторией незнакомец проследовал на танцевальную площадку, плотно заполненную девушками и, в меньшей степени, мужчинами, в самый ее центр. Широким движением правой руки он отодвинул в сторону чуть ли не половину танцующих на площадке, левой рукой потеснил вторую половину. И под популярную песню с национальными мотивами он начал танцевать.
Это был настоящий матросский танец, который не имел ничего общего с знаменитым "Яблочком". И неуклюжий и одновременно вдохновенный. Его движения, по-пьяному нечеткие и разухабистые, смотрелись забавно, и вместе с тем, печально. Он то взмахивал руками словно приветствуя кого-то, то прижимал к поясу. То переваливался с одного бока на другой словно сухогруз в океанской зыби, то неуклюже подпрыгивал, похожий на огромную птицу. Он то вихрем кружился вокруг себя, то замирал в какой-то нелепой позе.
По сути, моряк выражал воплощал в движениях все, что приходило в его хмельную голову и что было на его хмельной душе.
Интересно, что танец пьяного моряка оказался заразительным: еще один моряк не выдержал и присоединился к танцу. Затем еще один. И вскоре, оставив своих женщин, со всех сторон бара в центр подтянулись еще человек двадцать.
Посреди бара "Магнолия" толпа пьяных моряков исполняли грубый и дикий матросский танец, прыгая, шатаясь и кружась.
Тех, кто оставался сторонним зрителем, это странное представление веселило. Моя собеседница Адела, она так просто залилась смехом. А мне, напротив,стало так жутко, что даже мурашки побежали по спине. Я не мог себе этого объяснить.
Довольно длинная песня закончилась и моряки под аплодисменты зала разбрелись по своим местам, а тот первый моряк, который звал Аделу на танец, снова подошел ко мне.
- Извини дружище, не возражаешь если я присяду?
- Да, пожалуйста, - ответил я, и подвинулся в сторону. Тот с шумом завалился на свободный стул и тут же рукой перегородил путь официантке, проходящей мимо.
- Dos Cervezas (два пива), - заказал он и протянул мне свою огрубелую руку. - Егор.
Извини, дружище, что я пьяный. Ты с какого судна?
Я ответил .
- Любишь ли ты свою работу?
Я пожал плечами. - Не знаю, но у меня есть время подумать. Я здесь на практике, впереди еще два года учебы.
Официантка принесла две бутылки с пивом.
- Давай, дружище, выпьем.
Я сделал один глоток. Егор осушил литровую бутылку до дна и опьянел еще более. Речь его была спутана и несвязна.
- Парень, люби море. Море не предаст. Нас, русских моряков, предала страна, предали жены, предала сама жизнь. Осталось верным лишь море.
Много раз жизнь топила меня и всегда выручало море.
Послушай, когда я вернулся из прошлого рейса домой, то узнал, что моя жена бросила меня. Не просто бросила, забрав свои вещи, а вывезла из квартиры абсолютно все, оставив лишь голые стены. Пораженный, я сел на свой чемодан, который был единственным предметом мебели в квартире.
Рядом на пустом паркете лежал шарик для пин-понга. Машинально я взял его и бросил о пол. Шарик подпрыгнул, поймал его и бросил вновь. Потом еще и еще. Стук мячика многократным эхом распространялся по пустой квартире.
Парень, я не знаю ничего страшнее этого эха!
За спиной через громкую музыку послышались крики. Я обернулся: неподалеку два пьяных моряка кричали друг на друга и ругань вот-вот должна была перерасти в драку.
Женщины уже не смеялись развязно, а прижавшись друг к другу тихо наблюдали за происходящим. А Егор словно протрезвел. Проворно он выскочил из-за столика, в три шага оказался возле ссорящихся, отвесил сильную оплеуху одному, затем такую же - другому. Боевой дух из обоих тотчас же испарился.
Егор вернулся ко мне. Официантка принесла ему еще одну бутылку. Осушив ее также как и первую, то есть залпом, он снова заговорил, обращась не то ко мне, не то к самому себе:
- Столько сил потрачено впустую! Развеяна жизнь над морем как пепел. Я морской бродяга и больше похвастаться нечем. Жена бросила, дочь забыла. Будь ты проклята Грестаньола!
И моряк заплакал пьяными слезами.
Только сейчас я понял почему моряцкий танец оказал на меня такое тягостное впечатление. В тех нелепых и забавных движениях была сконцентрирована все отчаянная тяжесть моряцкого существования первой половины 90-х.
Впереди - неизвестное будущее. Их предала страна и их предала сама жизнь, оставив в утешение дешевое пиво, дешевых красоток и помятый металл дешевых судовых корпусов.
Мне стало так тоскливо, что только глубокий сон мог помочь мне. Попрощавшись с Аделой и Егором я побрел в порт, к себе на судно.