Надеюсь, что каждому более или менее культурному человеку известно имя Гарри Гаррисона, всемирно известного писателя - фантаста. Его книги переведены на множество языков. В СССР его публиковали (с купюрами, ясное дело, как иначе), когда многим другим корифеям жанра не было ходу за "железный занавес". Люди совершенно разные по возрасту, профессии, общественному положению читали и перечитывали затертые номера "Вокруг света", где публиковали с продолжением, несколько урезанную "Неукротимую планету". Аутентичное название "Мир смерти", видимо сочли несколько одиозным и решили его несколько смягчить. Главное печатали! Нужно ли говорить, что это был один из самых любимых мною писателей? Нужно. По сюжету нужно.
А что же такое Талукан?. Кто об этом знает? Несколько специалистов - востоковедов, оставшиеся в здравой памяти ветераны Афганской войны, ну и понятно - местное население. К началу 21-го века, его было тысяч двести. Потом сильно сократилось. Талибы постарались. Кого-то вырезали, кто-то успел улизнуть в Пакистан. Но это уже совсем другая история.
Марко Поло, попавший в этот городок первым из европейцев в 1275 году, весьма позитивно отозвался о нем в своих заметках. Похвалил немалый, по тогдашним меркам, зерновой рынок, залежи каменной соли в округе и величественные горные ландшафты. Я почтил своим присутствием эти места на семьсот лет позже великого португальца, и мне тоже понравилось. Не смотря ни на что.
Вы спросите: что за бред? Почему вдруг Гаррисон и Талукан? Великий писатель и занюханная дыра в центральной Азии. Он что тоже там был? Проездом, или в творческой командировке? Насколько я знаю, Гаррисон никогда там не был. А если и был, то настолько инкогнито, что я никаких его следов не раскопал.
И тем не менее, в моем мире эти компоненты слились однажды во времени и пространстве.
Нет нужды давать здесь определение "армейской точки". Известно, что они бывают как маленькие, буквально в несколько человек, так и большие. Ключевое понятие здесь - самостоятельность, автономность. Наша точка, расположенная на окраине Талукана была большая. Порядка полутора сотни солдат, сержантов и офицеров, ну и прапорщиков, конечно - куда без них.
Подразделение называлось "Вторая мото-маневренная группа Пянджского пограничного отряда". Коротко ММГ- 2. Неофициально "Точка Талукан".
Работы хватало. Естественно, никакого специального подразделения, обеспечивающего мирный сон бойцов и командиров ММГ, не было. Сами себя и охраняли. У каждого подразделения была своя зона ответственности и специальные наряды, учитывающие специфику подразделения. Наша минометная батарея обеспечивала два НП, два дежурных расчета, караул с 3 (иногда и с 4-мя) постами. Кроме этого, как и положено раз в сутки заступал дежурный наряд по батарее (дежурный и три дневальных), плюс дежурный в офицерскую столовую, плюс помощник дежурного по штабу.
Отдежурив на НП-1, через 6-12 часов, заступал в дежурный расчет, через 6 часов, проведенных в обществе напарника и миномета, отправлялся спать, чтобы проснувшись, снова куда-нибудь заступить. Иногда случались "выходные", но крайне редко. В такой день, независимо от того, кто ты, командир расчета, наводчик, или подносчик, ты отправлялся на позицию и харил до блеска оба миномета (у нас в каждом расчете было 2 миномета: 120-ти и 82-х миллиметровый, то есть, по факту - 2 батареи в одной), харил качественно, на совесть, потому что военная техника должна быть всегда в офигенном состоянии, потому что... ну в общем понятно. И кроме этого, ты просто балдеешь от мысли, что можешь вот так, запросто пойти и почистить миномет, что не доступно какому-то там связисту, например. Я вам точно скажу: все минометчики чекнутые на своих минометах. Дело тут видимо в воздействии мощных звуковых колебаний на головной мозг при выстреле. Или что-то еще в этом роде. Но факт есть факт. Даже самый нерадивый военный первого года службы, даже самый ленивый дембель в одиночку, без командирского контроля сделает это как надо, качественно и в срок.
Уже на гражданке, в институте нам показывали фильм о Наполеоне Бонапарте, который, как известно, начинал свою военную карьеру в качестве артиллерийского офицера. Фильм был учебный, но игровой, эдакий полухудожественный. И был там момент, когда Наполеон стреляет своей батареей...
Мне потом сказали, что у меня в тот момент только что слюни изо рта не капали, такой был вид прибалдевший, как под кайфом. Случилось так, что во всей группе только я был в свое врем артиллеристом. В общем, им не понять.
В один из дней конца ноября, на втором году службы выпал мне такой "выходной", свободный от нарядов. С неба срывались хлопья мокрого снега, а верхушки гор прятались в свинцовых тучах. Пасмурно было уже с утра. Талукан нас погодой не баловал и всегда вносил поправки в климат с учетом без малого километра над уровнем мирового океана. Горноклиматический можно сказать курорт.
После общего развода, я вернулся в блиндаж и, порывшись в шкафу-библиотеке, выбрал оранжевый томик библиотеки мировой фантастики с "Неукротимой планетой" Гарри Гаррисона. Эта книжка появилась у нас недавно, подозреваю - приблудилась со второй заставы. Я давно на нее глаз положил, вот только времени не было.
Со служебными обязанностями я справился в рекордно короткие сроки. Не прошло и полутора часов, как оба миномета сверкали своими темно-зелеными частями как новенькие, хотя покинули стены ТОЗа аж в 30-х годах. В минном погребке тоже был наведен порядок и даже некоторый уют. Впрочем, последнее имело, может быть несколько эгоистический генезис, так как я решил воспользоваться именно этим помещением для чтения художественной литературы, совмещенного с дремотой.
Лежа на ребристых минных ящиках, накрытых старым бушлатом, с книжкой в руке, я испытывал такой кайф, какой, к сожалению не доступен сейчас даже на удобном диване и в комфортнейшем кресле.
Однако не нужно забывать, что я был не просто минометчиком, а минометчиком-пограничником, причем - сержантом, да еще второго года службы. То есть, одной частью своей сущности я был на такой неприветливой и непримеримой с человеком планете Пирр, Оборонял осаждённый Периметр вместе с могучим Керком и отважной Метой, пробирался сквозь джунгли на встречу с корчевщиками вместе с симпатичным аферистом Язоном Дин'Альтом, отстреливая по пути агрессивную флору и фауну планеты.
Другая же часть моего сознания бдительно отслеживала окружающую обстановку, задействуя при этом все органы чувств, интуицию и боевой опыт. И все же, я просчитался. И подвела меня видимо эта самая интуиция. Все остальное сработало на "ять".
Я вовремя услышал шорох с тыльной стороны позиции. Там наша горка круто сбегала вниз. Попытать свои силы в скалолазании в этом месте мог только какой-нибудь идиот срочной службы. По крайней мере, до сегодняшнего дня среди наших офицеров я таких не замечал.
Вот над бруствером возник матерчатый холмик панамы и с криком:
- А у нас все дома! - я обстрелял панаму попавшимися под руку предметами, в основном кусками засохшей глины. Обстрелял мастерски, не двигаясь с места, то есть со своей уютной лежанки на ящиках.
Каково же было мое удивление, когда вскоре (очень скоро!) под панамой обнаружилось вытянутое и от природы и от возмущения лицо стажера начальника штаба подполковника Богатянского по прозвищу Пограничный Буратино.
Тут, видимо необходимо прокомментировать упомянутую выше должность "стажер начальника штаба". Дело в том, что в рассматриваемый период командование погранвойск КГБ СССР, решило воспользоваться ситуацией и "прогнать" через боевые действия всех (!) своих офицеров. Может быть, это и имело какой-то смысл. Дело не в этом. Дело в том, что те ребята, которые не имели так называемой "мохнатой" или "волосатой лапы" в нужном месте, отправлялись "за речку" на год (в лучшем случае), а то и на 2. Занимали штатные должности. Воевали, поддерживали дисциплину, обучали подчиненных, получали железо во все части тела, и гибли так же просто, как и рядовые, не смотря на погоны со звездами, как большими, так и маленькими.
Другое дело - "стажеры". Все практически блатные. В зависимости от количества и размера звездочек на погонах они назначались стажерами или командира взвода (лейтенант) или начальника ММГ (полковник). Я опускаю множество промежуточных вариантов. Обычно такая "стажировка" длилась от недели до месяца и зависела не от служебно-боевых факторов, а от погоды позволяющей (или не позволяющей) доблестным вертолетчикам отвезти страждущих "стажеров" домой к маме. Правда, были среди них и исключения, принимавшие (добровольно!) под реальное командование подразделение или службу. Я знал одного начальника заставы, но... исключения, как мы знаем, только подтверждают правила.
- Сегжант! - Буратино слегка грассировал на французский манер, (да что это я? Картавил как Владимир Ильич на броневичке!).
Я принял строевую стойку. Нужно сказать, что старослужащие принимают строевую стойку с изяществом и непринужденностью не доступной иным офицерам. Кроме этого, люди, побывавшие на реальной войне, независимо от звания и должности, приобретают в своем существе эдакий здоровый пофигизм. Я прошу прощения за вульгаризм, но иным словом этот феномен обозначить не удалось еще никому.
Нагло глядя в водянистые глаза подполковника я четко, но с чувством собственного достоинства представился:
- Сержант Василенко, командир расчета, минометная батарея.
В моем докладе было достаточно букв "р" и я на них с издевательским удовольствием прокатился. Ненавижу, когда объектом шуток и издевательства являются физические недостатки, более того я сам подружился с этой буквой всего лишь лет пять назад. Но подполковник Богатянский был тем, кого в армейской среде называют "чмо", и этим все было сказано.
- Что вы тут делаете, сегжант?
Можно было конечно спеть песенку о профилактике огневого средства и текущем ремонте позиции, но предательский томик был слишком оранжевым на темной зелени ящика, чтобы его можно было не заметить. Поэтому я честно доложил:
- Читал, товарищ подполковник.
- Что-о-о?!! - заорал Буратино, напоминая при этом гашековского подпоручика Дуба. Само собой, этот крик должен был выразить возмущение неподобающим поведением сержанта на огневой позиции, но никак не интерес: а что же именно там этот сержант читает.
Тем не менее, я невозмутимо доложил:
- Гарри Гаррисона, товарищ подполковник, "Неукротимую планету".
- Молчать! - заверещал стажер, когда я уже замолчал, - Два... нет три часа строевой подготовки! Доложить комбату! Проверю! Кру-гом! Бегом марш!
К происшествию я отнесся философски, в конце концов, сам виноват, просчитался, промухал, можно как хочешь назвать, но сам виноват. Я пошел в нашу канцелярию и честно доложил обо всем комбату. Капитан еще раз вслух подтвердил мою догадку, что сам виноват, потом почесал небритый подбородок и сказал:
- Там Машка по батарее дежурит, пойди, скажи, пусть тебя погоняет вокруг курилки, - и добавил, - осторожнее там давайте.
Когда я был уже в дверях, он будто бы вспомнил:
- Книжка-то хоть путевая? Дашь потом почитать.
Мой лучший друг младший сержант Машонин по жизни был разгильдяем, поэтому, усевшись в курилке, мы занялись гораздо более приятным занятием, чем строевая подготовка, а именно промыванием косточек той категории военных, которая была здесь уже упомянута под общим названием "стажеры" вообще, и Буратине в частности.
Мы и подумать не могли, что уже два с небольшим часа вышеупомянутый Буратино наблюдал за нами через заросли выродившихся в шиповник розовых кустов в двадцати шагах от курилки.
Когда он вылез из засады, тошно стало всем. Мне, Машонину, комбату и подвернувшемуся под руку прапорщику Бравилкину.
В результате Машонин получил двое суток ареста, а я до вечера тянул носок сапога под милые моему старослужещему сердцу команды: "Делай газ! Делай два! Делай тги! Делай четыге! Кгу-гом!"
Гауптвахта есть в каждом гарнизоне. Там отбывают наказание военные люди. Для нас гарнизоном являлся Пянджский погранотряд и гауптвахта там была. Все как положено. Только какой идиот даст команду гонять вертолет на точку Талукан и обратно, чтобы посадить на губу младшего сержанта, которому некий волюнтарист подполковник назначил 2 суток ареста. Кроме этого придется младшего сержанта и обратно на точку транспортировать.
Вот для таких случаев и был у нас вырыт недалеко от штаба настоящий зиндан, в котором мыкались арестованные. Летом сидеть под таким арестом было сплошное удовольствие: лежишь себе в прохладе и только и делаешь, что ничего не делаешь. Другое дело зимой, или даже поздней осенью, но из любой ситуации есть выход.
На следующий день Машка сел на губу, а я, по иронии судьбы, а вернее по воле комбата заступил в наряд в качестве начальника караула.
И все остались довольны. Даже Буратино. Он лично приперся проверить Машкину отсидку, но часовой его к яме не пустил. Не положено! Когда же он в моем сопровождении подошел к яме, часовой и заключенный успели погасить и спрятать маленькую чугунную печку. Машонин вид имел встрёкнутый, несчастный и замерзший, чем несказанно порадовал Богатянского. Стажер произнес над ямой горячую, но малопонятную речь. Что-то о служебно-воинской дисциплине и бдительности. С тем и убыл. А мы с Машониным, с наступлением темноты скоротали его арестантский вечер, вовсю используя мое привилегированное положение начальника караула.
На день я дал ему почитать Гаррисона. Комбат мог и подождать.