Васильев Александр Валентинович. Новое Слово для нового мира

Новое Слово для нового мира.

День 29 марта 1772 года, день, когда в Лондоне ушел, и на этот раз уже затем, чтобы никогда более не возвратиться сюда обратно, в мир духовный человек по имени Эммануил Сведенборг, день этот не был отмечен в исторических анналах ни разрушительными землетрясениями, ни поражающими воображение смертных необычайными природными или же мистическими феноменами, ни какими-либо чрезвычайными погодными явлениями. И, тем не менее, день этот стал, в истории судеб нашего земного человечества, не менее значительным и поворотным, чем то событие, которое всколыхнуло его существование за семнадцать веков до этого, и с каковым событием Откровение, ставшее высшим смыслом и единственной целью существования человека по имени Эммануил Сведенборг, было столь же неразрывно связанно, как следствие со своей причиной.

Откровение это, завершением которого и стала тихая и неприметная смерть человека, наименованного при рождении Эммануилом (что значит в переводе - с нами Бог), в заурядном и ничем не примечательном домишке города Лондона, так же как и то, предшествовавшее ему семнадцать веков до этого, когда публичная казнь и сокровенное, но оглушительное, по своему для всех для нас значению, воскресение Иисуса Христа, умершего, на кресте жесточайшей и позорнейшей казни, человеком, и воскресшего, затем, Господом, Богом неба и земли, событие это не вдруг и не сразу явило косному, и, как обычно, погруженному в свои столь обычные тупость, дрязги и бессмысленную плотскую суету человеческому миру всё своё значение, и всю необоримую силу своей вечной и непреходящей сути. И как тогда, после Господнего Воскресения, лишь немногим, избранным Волей Божией, и всеведнием Премудрости Его Божественного Провидения, к службе во славу Его Церкви, были с изначала открыты смысл и значение всего происшедшего.

Но даже и тем, кому еще при жизни Сведенборга была дарована благодать приобщиться к пониманию невиданной ими ранее глубины тех истин, что буквально при их непосредственном свидетельстве нисходили и с уст, и с пера этого человека, избранного Господом явить нам всю глубину Своей мудрости, сокрытой доселе, от взгляда человеческого, в буквальностях Его божественного Слова, а также и совлечь для человечества покровы таинства, которыми до того дня было занавешено святилище Разума в его коллективном разуме, так вот, даже и им далеко не сразу стала ясной вся суть перемены, свершившейся для всех для нас в тот момент, когда Господь, окончив труд Своего нового Откровения, упокоил с миром того, чьими каждодневными усилиями живое Слово Божье соприсутствовало среди смертных во всей необоримой мощи своего животворного сияния.

Ибо с этого момента непосредственное присутствие Святого Духа Господнего среди нас перешло в совершенно новое качество, или же в качество могущества завершенности и полноты Его пребывания даже и в букве Своего Небесного Учения, или же Своего Нового Слова, главное отличие которого от прежде свершавшихся откровений заключается, по собственному его свидетельству, в том, что, даже в смысле буквальном своём, оно не только соотносится внутренне, через соответствия, со своим высшим смыслом, но пребывает также и в полном согласии с этим своим духовным смыслом (Учение Нового Иерусалима о Священном Писании, н. 25).

Для человека мирского и материального, для того, кто в душе своей есть скрытым язычником и преимущественным обитателем пыли телесных наслаждений, и представлений разума, ограниченных лишь вещами природными, то есть для обитателя самого нижнего уровня божественного порядка, в котором высшие уровни хотя и присутствуют, но, при этом, совершенно отделены от его личности, для такого человека откровение Духа Божьего, или же откровение, сила которого заключена, прежде всего, в вещах интеллектуальных и духовных, и сияние которой видно лишь глазу нематериальному и перцепции нетелесной, такое откровение для него совершенно неосязаемо и, в высшей степени этого слова, неудобовразумительно. Такой человек проходит мимо Божественных Истин любого откровения как дикий зверь, одержимый инстинктами своих животных удовольствий, пробегает мимо прекраснейшей античной скульптуры, и для которого нет никакого различия между этим произведением высшего полета творческой мысли и простым, необработанным камнем, брошенным, волею случая, на его пути.

Таковые, живущие жизнию, мало отличающей их от обитателей животного и растительного царств природы, ищут, в лучшем случае, материальных чудес и телесных знамений, ибо разум их не способен возвыситься над представлениями силы, выходящей за рамки простого мускульного могущества, и представлениями мудрости, выходящими за рамки сиюминутной материальной выгоды. Поэтому-то и учит нас книга Откровения, что всё истинное, открытое в ней для человеческого обозрения покажется темным для тех, кто не находит удовольствия в познании истин духовных, но ясным для тех, кто находит в этом удовольствие, и в особенности для тех, кто любит истину ради истины, т.е. за то, что она есть истина (О Небе и об Аде, н. 603)

Для таковых людей вся драматичность, можно сказать вся катастрофичность перемены, произошедшей во глубинах внутреннего коллективного духа человечества, кардинальная ломка его жизненных состояний и существенности его судеб, всё это для них вещи совершенно неочевидные и пустые. Для них ещё было бы чем-либо существенным осознание связи таковой перемены с катастрофическим разрушением, ураганной волной обрушивающимся на европейские королевства, республики и империи, сметающим и опрокидывающим традиционные, и столь, казалось бы, незыблемо устоявшиеся религиозные, культурные и социальные традиции и ценности, уничтожающим в страшном огне перемен, состояния умов и карманов, вместе и бильярдами их носителей, в мучительном и тяжком порождении нового миропорядка. Но ум их, лишённый всякой духовной мысли, и всякого малейшего представления, хоть чуть-чуть приподнятого над материальностью, просто не в состоянии объять причинной связи явлений, во всей их вселенской непрерывности, и видит везде лишь хаос, случайность и непредсказуемость, где лишь неизбежность уничтожения их материального существование есть для них величиною определённой и неизменной.

Но даже и для людей, способных оценить величие и силу событий духовных, даже и для тех кто ведает силу и могущество Знания, даже и для тех из них, кому, Божественным Милосердием, привиты были, во глубине сердец их, семена подлинной, духовной веры, даже и для них величие свершившегося в тот холодный весенний лондонский вечер далеко не сразу и не вдруг открылось во всей значительности и глубине, во всей потрясающей силе своей сути.

Когда уходит пророк, после него остается Книга. Когда прекращается живое и непосредственное откровение, в наследие ищущим остается проблема интерпретации. Ибо Откровение уже навсегда отныне пребудет теперь завершённым в своей неизменности, и некого уже будет спросить уточнения, разъяснения и приспособления к умам и желаниям. Но сколько ни есть на этом свете людей, столько же существует и мнений об Откровении, столько же порождается восприятий, учений и последователей. Новейшая история бытия этой Книги (которая, хоть и представлена нам более чем в тридцати томах разнопоименнованных текстов, есть, тем не менее, именно единой Книгою, единым свитком, исписанным в непрерывном божественном порядке изложения неделимой на части Истины, как нельзя, например, поделить на независимые части живого человека, не убив его при этом), так вот, вся история существования этого нового Господнего Откровения в современном нам мире, лишь подтверждает вышеприведенные рассуждения.

Однажды Сведенборг записал в своем Духовном Дневнике (манускрипте, в который он последовательно заносил результаты своих видений в потустороннем мире): Я разговаривал с духами относительно того, как мои писания об этих вещах приняты будут, когда они сделаются достоянием публики; ибо злые духи, время ото времени, наваждали, что никто не будет в состоянии уразуметь того, что здесь сказано, но что их отвергнут. ... Но дано было провидеть что есть пять разновидностей восприятия [их]: Во-первых те, кто полностью их отвергнет, кто находятся в совершенно других убеждениях, и кто есть врагами веры. Эти отвергают, ибо не могут принять, потому что для таких вещей их ум непроницаем. Другая разновидность - это те, кто принимает их как познания, и наслаждаются ими как научностями, и как интересностями. Третья разновидность - это те, кто принимают их интеллектуально, то есть воспринимают их с огромным энтузиазмом, но, при этом, на жизнь их это не оказывает никакого влияния. Четвертые - это те, кто воспринимает их в полной убеждённости, так что это оказывает определенное влияние даже к изменениям в их жизни; они обращаются к ним в определенных состояниях, и находят их очень употребительными. Пятая же разновидность - это те, кто принимают их с радостью, и утверждаются в них [навсегда]. (н. 2955)

Из пяти описанных здесь состояний восприятия, два первых совершенно внешни по отношению к Свету Откровения. Первые из них отвергают идеи его вовсе, с различной степенью враждебности или же равнодушия, другие же забавляются ими, как дети деревянными кубиками, и не в состоянии увидеть никакой разницы между ними и любой другой забавной или же необычной книгою, порожденной игрой человеческого воображения. В третьем состоянии есть внешнее присутствие Света Истины, которым пронизана Книга, но нет никакого с ним соединения. В других местах Откровения такое состояние уподоблено солнечному свету зимой, который хоть и разгоняет тьму, но не в состоянии повлиять на общий холод, при котором никакая жизнь, никакие произростание и никакое движение попросту невозможны. И, наконец, двумя последними состояниями описаны различные степени соединения Божественной Истины с жизнью человека, и, соответственно, степени восприятия семян Истины в человеческую волю, и их произростания и развития, во свете Божественной Любви, на человека нисходящей, и сотворения внутри его, и для него, волшебных форм иного мира, который и есть подлинное Царствие Небесное в человеке.

Все эти базовые состояния разнообразятся, однако же, степенью уразумения собственно Истин Откровения, или же степенью их усвоения через различные интерпретации.

Вообще говоря, в мире существуют (или, как можно определить это иначе, исторически сложились) три принципиальных подхода к писаниям, вышедшим из-под пера Сведенборга. Первый подход заключается в полном отрицании наличия в этих книгах какого-либо конструктивного или же рационального зерна. Эта позиция варьируется, от настойчивых поисков признаков сумасшествия в самом авторе, до приписывания ему намерений преднамеренного обмана и умышленного шарлатанства. Вторая позиция базируется на признании наличия в писаниях Сведенборга большой глубины мысли и удивительных по силе истолкований как Библии в частности, так и рациональных основ религиозного человеческого мышления вообще, вкупе с замечательными по ясности прозрениями в областях естественнонаучной, философской и метафизической. Для таковых книги эти - творения пусть и необыкновенно высокого, весьма просветлённого и образованного, но не более чем просто человеческого ума, принципиально не отличающегося от ума любого смертного. Посему, с их точки зрения, писания эти, хоть и необыкновенно величественны, и исполнены высокой мудрости, но ограниченны человечностью их создателя. И, наконец, третья позиция заключается в том, что человек здесь был не более чем орудием Божественной Воли, усилием Которой и было сотворено, через посредие личности человеческой, новое божественное Откровение для современного человечества.

Выражаясь языком естественнонаучным можно сказать, что из этих трех состояний лишь первое и третье являются устойчивыми изотопами, второе же из них - это скорее переходное состояние, крайне нестабильное, и стремящееся перейти к какому-либо из этих базовых состояний. Причина тому весьма простая. Как первое, так и второе состояние базируются на определенном CREDO по отношении к писаниям Сведенборга. Для первых совершенно принципиальным является подход, заключающийся в том, что в книгах этих нет ни грана истины вообще (исключая вторичное и случайное), для третьих же - любое слово в этих книгах является величиной абсолютной, каноном, по которому все остальное должно сверяться, как производное со своим оригиналом. Второй же подход, опираясь на соображение, что хотя в книгах этих и присутствует отражение абсолютной истины, но её всё еще нужно выуживать с поверхности зеркала-посредника (которое истину эту отражает, ограничено, с большей или меньшей, но, при этом, также неизвестно какой, степенью искажения), то он и лишен, с неизбежностью, какого-либо абсолютного отношения к писаниям Сведенборга, без чего, разумеется, никакая утвержденность и стабильность в подходе к ним попросту невозможны.

Люди второй позиции, в процессе изучения Книги, со временем, или же более и более принимают Ее свидетельства о Самой Себе, и, под конец, редуцируются к третьей позиции, или же всё менее и менее опираются на Ее истины, и, в конечном итоге, находят для себя более доверительные источники, и переходят к отрицанию Её авторитета вовсе. В ряду исторических свидетельств прекрасными, просто каноническими образьцами подобного процесса (в его отрицательной ветви) могут служить фигуры Э. Канта и Вл. Соловьева, особенно замечательные тем, что накал ненависти их последующего отвержения был гораздо выше, чем у тех, кто никогда не покидал первого состояния своего негативного отношения к этим писаниям.

Как видно из вышеизложенного, итерпритационные системы первых весьма однозначны, просты, и никакого отношения собственно к писаниям Сведенборга вообще не имеют, ибо отражают и дискуссируют скорее на темы почему они отвергаемы субъектом, нежели о том, что же собственно есть объект отвержения сам по себе. Аналогичные же схемы второй позиции сугубо персонифицированы, и, хотя, и представляют собою некоторый научный интерес, с точки зрения персональной психологии, но также говорят скорее о субъектах по отношению к объекту интереса, нежели о самом объекте, то есть о книгах Откровения. Итерпритационные же построения людей третьей позиции, хотя и несут на себе всегда (или почти всегда) отпечаток их субъективности, но, при этом, так как они отталкиваются от объекта, как от канона, и интерпретируют объект, то есть Откровение, в Его собственном свете, то лишь исключительно их изучение и способно привести наблюдателя (как постороннего и незаинтересованного, так и, в особенности, искренне увлеченного сутью вопроса, и принимающего всё, с ним связанное, близко к сердцу) к наиболее полной и объективной точке зрения о том, что же Откровение это, в сути своей, и представляет.

Вообще говоря, вопрос доверия (или, более того, веры) в боговдохновенность всего того, что было, по всем внешним видимостям, написано человеком по имени Эммануил Сведенборг, является (как и всякий вопрос в области индивидуальной веры и религиозности), вопросом весьма тонким и деликатным. Собственно, если говорить о свидетельстве Откровения о самом себе (о котором сказано будет более в дальнейшем), то здесь материала для подтверждения этой позиции более чем достаточно. Ибо что может быть выше свидетельства Истины о Самой Себе? О таком свидетельстве (исходящем от высшего понимания, т.е. тогда, когда наличествует перцепция истинного из блага, заключенного в воле, или же когда видно, по внутреннему наитию, без рассуждений и сравнений с чем-либо иным, истинно ли созерцаемое утверждение или же нет) и говорит Господь в Евангелии от Иоанна: Есть другой, свидетельствующий обо Мне; и Я знаю, что истинно то свидетельство, которым он свидетельствует обо мне (5; 32).

Да проблема состоит в том, что такая перцепция, или же такое внутреннее свидетельство, доступны лишь тому, у кого воля уже образована и сотворена по образу и подобию высшего, или же Божественного блага, и есть, затем, чистым восприемником непосредственно Божественной Любви, т.е. (пользуясь терминологией Откровения) доступна лишь человеку из непадшего человечества, или же человеку уже возрожденному. Наше же человечество, как падшее, может порождать лишь людей, с самого своего рождения обладающих лишь злою волей, которая хоть и воспринимает те же самые лучи Божественной Любви, исходящие от Господа, как от солнца, но, при этом, искажает и извращает их во зло и заблуждения всяческие, извращая, таким образом, всякий, внутренне присущий Любви этой, Божественный Порядок во внутреннем своего духа.

Соответственно, перцепция от такой воли не только не будет воспринимать свидетельство Истины о самой себе, но будет, наоборот, отвергать и отталкивать всякую истину, как промасленная бумага - воду. Поэтому-то человек нашего мира, дабы спасти его от полной и окончательной гибели, и лишен Господом всякой перцепции, взамен чего ему дан (в лучшем случае) аналитический ум, постигающий, на самом нижнем, или же природном уровне, посредством оперирования с понятиями материальными, или же природными, принадлежащими научному (или же фактологическому) мышлению, где свет Божественной Истины присутствует лишь косвенно, и почти неощутимо, а в большинстве случаев нынешний человек и вообще-то, в разуме своем, руководствуется исключительно лишь исторической верой, почерпнутой им от наставников своих, или же доверием к авторитетам.

Для того же, чтобы подняться из своего падшего состояния, и стать человеком возрожденным, наделенным Господом новою, благодатной волей, человеку надобно прежде оставить свою старую жизнь, что сделать он может исключительно лишь преобразовавшись истинами из Божественного Слова. Для того же, чтобы начать этот процесс своего преобразования, человеку необходимо, прежде всего, поверить, что эти истины божественны и абсолютны, и достойны его самоотдачи и полного им подчинения, для чего ему, опять-таки, нужно надежное внешнее свидетельство, без чего он уверовать прежде и не может, и не хочет.

Посему-то, при столкновении со свидетельством Божественного Откровения о Самом Себе, у всякой человеческой толпы вообще, и у каждого её представителя в отдельности, и вырывается из глотки вопль: Ты сам о Себе свидетельствуешь, свидетельство Твое не истинно (Ин. 8; 13); ибо, как говорит о человеческом суде Писание: Вы судите по плоти, Вы не знаете ни Меня, ни Отца Моего; если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего (т.е. что вы не знаете Божественной Истины, или же Слова, и, поэтому, не причастны ни к какому благу, имевшему бы Божественный Источник, ибо, если бы вы познали Истину, то были бы причастны и ко Благу, обладали бы перцепцией, и не впадали бы в отрицание) (Ин. 8; 15, 19)

Исходя из такого состояния вещей, Господь, ниспосылая в мир новое Свое Откровение, всегда облекает его в такие формы, которые обеспечивают, на первых порах, его видимую преемственность со старым, уже исполнившим все свои функции, Откровением, которое, прежде чем уступить окончательно место новому, совершает свою последнюю, завершающую службу, а именно - благословляет и помазает на царствие своего приемника и наследника, что делается не собственно по внутренней нужде, но для внешнего зрителя, для свидетельства ему.

В Новом Завете таким актом было крещение Иисуса Христа, представлявшего и воплощавшего Собою новое Откровение, Иоанном Крестителем, символизировавшем собой старое Откровение, уступающее место новому. Это самое означают слова Господа: Вы посылали к Иоанну, и он засвидетельствовал об истине. Впрочем Я не от человека принимаю свидетельство, но говорю это для того, чтобы вы спаслись (Ин. 5; 33). О том же говорит и Иоанн Креститель, когда миссия его уже завершена: Ему должно расти, а мне умаляться. Приходящий свыше и есть выше всех; а сущий от земли земной и есть и говорит, как сущий от земли; Приходящий с небес есть выше всех, и что Он видел и слышал, о том и свидетельствует; и никто не принимает свидетельства Его (Ин. 3; 30), ибо в этом последнем свидетельстве свидетельствует уже не собственно Истина (утеря которой как раз и вызывает к необходимости новое Откровение), а лишь авторитет Её внешних форм в телесных и природных умах, который, сам по себе, природен и плотск, и единственная ценность которого лишь в том, что он может послужить переходным мостиком, или же посредием, для редуцированная заблудших умов к спасительной вере.

Поэтому-то, кстати, новое Откровение, изначально, и ниспосылается людям церкви старого Откровения, хотя они, как вырожденные и отвергнутые, и не в состоянии принять Его в подлинной форме, но, зато, через веру в свои исторические авторитеты, могут послужить посредием для привития Его в мире через внешние формы, которые затем, когда Откровение редуцируется к тем, кто его может принять, постепенно отмирают, и новое вино уже окончательно обретает соответствующие ему новые мехи. И, кстати, когда подлинные наследники новой, живой веры входят полноправно в обладание своим наследством, они уже не нуждаются более ни в каких исторических свидетельствах, а видят Истину Откровения через свою возрожденную, новую волю, дающую им подлинность настоящей, духовной веры, в Её истинном, и в Её собственном свете.

Поэтому, также, главной связующей нитью преемственности между старым и новым Откровениями всегда являлось именно писанное Слово, или же Закон. Для этого, в предшествующем Слове, или, скорее, в букве его природного смысла, Создателем предусматривались указующие знаки, по которым немногие верные (или же те, кому Господу угодно будет открыть глаза), даже будучи и лишенными совершенно внутренней перцепции, могли бы распознать Господа, в новой Его Ипостаси, и принять на себя служение преемственности, послужив этим первоначальной опорой для возрождающейся вновь, как Феникс из пепла, Церкви Господней. По этой-то причине Господь и советовал иудеям: Исследуйте Писания, ибо вы думаете через них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют обо мне (Ин. 5; 39).

Потому и нисшел Господь, во время своего пришествия в мир, к иудеям, и ни к какой другой нации на целом земном шаре, что исключительно только те, кто принадлежат к общине, сформировавшейся когда-то вокруг прежнего Господнего Откровения, и только они, во всем окружающем их языческом мире, который совершенно отделен и от Божественного Откровения, и от происходящей оттуда мудрости, даже во внешних своих всё еще сохраняющей связь со своими истоками, так вот, только среди них, пусть и в исчезающе малом количестве, и могут найтись такие, которые смогут распознать Его новую Ипостась, засвидетельствовать Её подлинность, и подготовить почву для Её укоренения среди народов всего мира, без чего никакая связь и никакое общение Божественного с человечеством были бы попросту невозможны.

И именно поэтому Господь, каков бы ни был путь Его поступи в дальнейшем, первым делом приходит к своему народу, к своей Церкви, какие бы мерзость и запустение жизни не царили бы в ней в час Его посещения, ибо только здесь может быть соблюдена преемственность, и продолжена нить Его вечного Дела, Его нескончаемого труда - спасения погибающего, поднятия падшего и очищения загрязнившегося.

Так было две тысячи лет тому назад, когда Господь, исполнив свое Обетование о пришествии Мессии, о котором говорил весь Ветхий Завет, вочеловечившись, пришел к племени Израильскому. Так было и тогда, два с половиной века тому назад, когда Он, исполнив свое Обетование, данное Им в Евангелиях и Откровении Иоанна Богослова, вторично вернулся к своей Церкви, в Силе и Славе своего Божественного духа, дабы воцарствовать в мире нашем, в необоримой мощи правды и истины духовных, уже окончательно и навсегда.

И как это не печально (или же смешно - с какой стороны на это посмотреть), но два с лишком века тому назад повторилась та же история, которая приключилось также и семнадцать веков до этого, с детьми Израиля - церковь не приняла своего Бога, народ отрекся от своего Господа. Как и тогда, за малым, ничтожно малым исключением, огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы я исцелил их (Мф. 13; 15). Сбылось, о как сбылось пророчество, изреченное Господом во время Своего нисшествия в наш мир во плоти: Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их? Сказываю вам, что подаст им защиту вскоре. Но Сын Человеческий, прийдя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18; 7, 8).

Вопрос же, почему так случилось, почему народ церкви Господней не смог распознать своего Господа, пришествия которого он так самозабвенно и так нетерпеливо ждал более чем полторы тысячи лет, почему изначально духовное разумение Писания, и чистота любви внешней жизни у его последователей выродились постепенно в дикие суеверия и мерзости бытия, превзошедшие собою образ существования даже самых диких языческих племен с островов Океании - всё это вопрос хотя и весьма интересный, но явно выходящий за рамки этой статьи. Впрочем, ответ на него, в достаточной полноте своей, уже дан в рамках буквы самого Учения, и автор отсылает интересующихся собственно к первоисточнику. Для дальнейшего же изложения, гораздо интереснее понять, почему новое пришествие Господа в наш мир проявилось именно в такой форме, в каковой оно для нас проявилось, и почему орудием своим Господь избрал не кого-либо иного, а именно ученного-натурофилософа Эммануила Сведенборга.

Вот что говорит о причинах этого само Откровение:

Однажды некто спросил меня, каким образом я из философа стал Богословом, и я ответил: точно таким же образом, как Рыбаки стали Учениками и Апостолами через Господа; и я присовокупил, что я также, с самой ранней молодости, был Рыбаком духовным. После этого ответа, он спросил, что такое значит рыбак духовный, я возразил, что Рыбак, в духовном смысле Слова, означает человека, разумно ищущего и изучающего Истины природные, а затем и духовные. Спрошенный о том, чем это доказывается, я сказал ему - следующими местами в Слове: Тогда не станет вод моря, и горный поток засохнет и иссякнет; поэтому Рыбаки будут горевать, и все те, которые бросают удочку в море впадут в уныние (Исайя XIX. 5, 8); в другом месте: Около потока, воды которого стали здоровыми, будут стоять Рыбаки Энгведи, будут закидывать сети. Рыба будет в своем виде и, как в большом море, Рыбы будет весьма много (Иезек. VLVII. 9, 10); и еще в другом месте: Вот я пошлю, говорит Иегова, ко многим Рыбакам, которые будут ловить Сынов Израиля (Иерем. XVI. 16). Отсюда ясно видно, почему Господь избрал Рыбаков Учениками и почему Он им сказал: Идите за Мною и я сделаю вас Ловцами человеков (Матф. IV. 18, 19; Марк I. 16, 17); и Петру, после того, как он выловил большое количество рыбы: Отныне ты будешь ловить человеков (Лук. V. 10). После сего, я доказывал происхождение этого значения Рыбаков по Апокалипсису открытому (Apocalypsis revelata - изданный в Амстердаме в 1766 г.), а именно, что Воды означают Истины природные п. 50 и п. 932; точно так же Поток п. 409, 932; Рыбы - тех, которые находятся в природных истинах, п. 405 и, следовательно, Рыбаки - тех, кои исследуют и изучают истины. Услышавши эти объяснения, вопрошавший меня возвысил голос и сказал: Теперь мне понятно, почему Господь избрал Рыбаков своими Учениками, и потому я не удивляюсь более тому, что он и тебя избрал и призвал, так как ты, по твоим словам, с самой ранней молодости был Рыбаком в духовном смысле, то есть Исследователем истин природных; если теперь ты делаешь это относительно Истин духовных, то это потому, что они основаны на первых. К сему он присовокупил, как человек разумный, что один Господь знает, кто способен постигнуть и учить тому, что принадлежит к Его Новой Церкви, должен ли это быть кто-либо из Первосвятителей, или кто-либо из подчиненных. Он говорил, между прочим: Кто из Богословов между Христианами не изучал сначала философию в Академиях, прежде чем быть посвященным в Богословы? Откуда он иначе взял бы Разумение? Наконец, он сказал мне: Так как ты стал Богословом, сделай известным твое Богословие. Я ответил: Вот какие в нем два принципа: Бог один, и сочетание милосердия и веры. Кто отрицает эти два принципа? - возразил он. Я ответил: Нынешнее Богословие, внутренне проверенное. (О сообщении души и тела, н. 20)

Из этого отрывка увидеть можно, что для адекватного изложения будущих откровений Его Новой Церкви Господь не мог избрать профессионального теолога потому, что богословие, в христианской церкви, дошло, к этому времени, до отрицания самых основ христианской религии, и, соответственно, любой профессионал на ниве христианского богословия отнёсся бы к Откровению Господней истины отнюдь не лучше, чем к Самому Господу, при его пришествии в мир, отнеслись профессиональные богословы иудейской церкви.

То есть, как те распяли Его телесно, так и тогдашний христианский богослов приложил бы все мыслимые и немыслимые усилия, дабы распять Истину Его Откровения духовно, дабы навсегда искоренить её противоречие с проведываемой им теологией. Это было бы совершенно неизбежно потому, что противоположности могут ужиться в одном и том же уме не более чем тигр и овца в одном загоне, и богословие, основанное на извращённых религиозных принципах, будет воспринимать любую подлинную религиозную истину как гибельную ересь, как своего смертельного и непримиримого врага. И, разумеется, не без оснований, ибо для лжи и заблуждения нет более смертельного и опасного врага, чем истина, само существование которой уже является для таковой абсолютным опровержением и искореняющим её бытие отрицанием.

Но в этом же отрывке изложена и другая причина, послужившая для избрания в пророки Новой Господней Церкви на земле нашей именно человека, профессия которого заключалась в углублённом исследовании истин природных, или же естественнонаучных. И причина эта состояла в том, что оно, это новое Господне Откровение, должно было быть обращено, отныне, к тому слою в сознании, присущему разумению человеческому, которое возникает, опирается и существует исключительно через истины природные, или же естественнонаучные.

Для того же, чтобы лучше понять, почему собственно возникла нужда в таком особом новом Откровении вообще, для которого избран был ученый-натурофилософ, перелицованный, затем, Господом в теолога и пророка, для этого необходимо внимательно изучить вопрос, что же такое собственно Слово Божье, или же Святое Писание вообще, как оно соотносится с вечным и бесконечным Богом, и какое место в этой системе занимает описываемое здесь новое Откровение, и являющееся главным объектом рассмотрения этой статьи.

Для лучшего прояснения этого вопроса мне, также, необходимо будет обратиться и к теологическим разработкам, исследованиям и позициям, накопившимся, за прошедшие со дня завершения этого Откровения два века, в кругах тех, кто, приняв его, в той или иной степени, как руководящую идею для своего разума и (иногда) для своей жизни, посвящал свои силы и свое время духовным размышлениям над Его тайнами. Сделать же это мне будет удобнее всего именно в контексте канвы исторической хроники столкновения умов, личных амбиций и мнений, на каковую канву сцепление идей и эволюция теологических понятий нанизаны так же, как бывают нанизаны строительные камни мостовой арки на скрепляющий их центральный стержень.

Если говорить о последователях учения, то они появились еще при жизни Сведенборга, хотя количество их наверняка и можно было бы пересчитать не выходя за пределы первого десятка. Правда, справедливость требует отметить, что круг интересующихся (в том числе и заинтересованных врагов) был куда как шире - слухи, толки, домыслы и сплетни о шведском бароне, утверждающем, что он общается с потусторонним миром, постоянно находится в контакте с умершими, и имеет некое откровение, которое он должен сообщить окружающим, словно волны ходили по Европейским странам (по крайней мере в кругах образованной и читающей публики) не одно десятилетие.

И добро бы это был какой-нибудь исступленный мужлан, сумасшедший нищий, священник-расстрига или, на худой конец, исполненный экзальтации монах-отшельник. Нет! Представитель первого дворянского круга, барон шведской короны и глава дворянского клана, друг короля, ученный-естественник, известный своим совершенно прозрачным, насквозь рациональным умом и безупречной логичностью своих научных построений, человек, не выказывающий никаких признаков ослабления ума, старческого маразма или же умопомешательства (хотя как, о как хотелось бы многим из недругов идей, излагаемых в его творениях, найти хоть ну малейший признак, ну хоть чего-нибудь такое, что позволило бы упрятать автора в сумасшедший дом, и тем, раз и навсегда, скомпроментировать книги, вышедшие из-под его пера - достаточно тут вспомнить лишь кампанию в шведском парламенте, проведенную кое-какими высшими клириками с целью засадить Сведенборга в дом умалишенных, и потерпевшую крах лишь из-за того, что ну положительно не удавалось найти к такому радикальному диагнозу никаких оснований)!

Русскому читателю, пожалуй, приятно будет отметить, что в числе друзей нового Учения были замечены и некоторые подданные российской короны. В частности, свидетельства отмечают некоего монаха, господина Ороноскова, священника при дипломатической российской миссии в Швеции, который выгодно отличался от своих предшественников на этом посту набожным и благочестивым образом жизни. Он не только с глубоким почитанием отнёсся к творениям шведского барона, но и имел с ним личные беседы, во время одной из которых он, даже, поинтересовался посмертной судьбой покойной императрицы Елизаветы Петровны.

Монах был безмерно утешен, получив от собеседника ответ, что тот видел её в состоянии высшего блаженства. Священник был просто в слезах от счастья, приговаривая, что императрица всегда была доброй и справедливой. (Надо сказать, что в дневнике духовных видений есть глава, описывающая брак бывшей русской императрицы, в потустороннем мире, с графом Де ла Гардье - необыкновенное по красоте и духовной силе описание, и одно из лучших, среди эпизодов, посвященных в Откровении любви супружественной (Духовный дневник, н. 6027). Нельзя не отметить также, что согласно этому описанию, именно императрица Елизавета Петровна, после своего супружества, возглавила затем царствие, отведенное, в мире духов, для подданных русской короны, достойных пребывать с состоянии блаженных, что случилось после того, как Петр Великий утратил свою корону, будучи соблазнен иезуитами. Не исключено также, что так называемое золотое царствование Екатерины II и было бледной рефлексией того блаженного российского царствования в потустороннем мире.)

Но, если вернуться к тому небольшому количеству верных, что с самого начала приняли Откровение, и поверили Ему безоглядно и навсегда, то нельзя не отметить одного сомнения, одного ропщущего гласа, что раздался еще при жизни Сведенборга, и на который последним был дан четкий и ясный ответ.

Дело в том, что всех тех, кто смог разглядеть и принять истины нового учения, роднила одна очень существенная черта - все они были людьми с серьезными теологическим образованием и интересами, а многие из них были и попросту профессиональными теологами. И их интерес к Учению был преимущественно, и прежде всего, сосредоточен на теологических и философских построениях, где они, благодаря своему профессионализму, были способны разглядеть непосредственную и глубинную связь с истинами, заложенными как в Ветхом, так и в Новом Заветах, а также и поступь всеведения Божественной Премудрости, истолковывающей Слово во свете Его собственной Истины. Недаром основатель методизма Уесли, прочтя книгу Истинная Христианская Религия оторопело констатировал, что отныне мы можем выкинуть все наши теологические книги на помойку. И вот они, восхищенные и покорённые теологической и глубиной этих сочинений, недоуменно задавали постоянно один и тот же вопрос - зачем портить такие прекрасные и вдохновенные теологические студии этими подозрительными, и столь смущающими умы достопаятностями с описаниями потусторонних видений метра? На что Сведенборг твердо отвечал, что ему не только было разрешено Господом, но и прямо было повелено помещать эти описания в издаваемых им книгах.

Вопрос этот прозвучит в истории ещё не раз и не два, и очень многие последователи Учения были бы бесконечно счастливы (если бы это от них зависело) вымарать бесследно из текстов столь смущающие их места навечно. Но пожалуй наиболее точный и лаконичный ответ, о том было причиной помещения мест, описывающих потусторонние судьбы человеческие, в новом Господнем Откровении, был приведен в книге О сообщении души и тела:

То, что существует Мир духовный, в котором пребывают Духи и Ангелы, отдельно от Мира природного, где находятся Люди, было до сих пор совершенно неизвестно Христианскому Миру; а это потому, что никто из Ангелов не нисходил и не поучал изустно, и никто из людей не всходил и не видел; из опасения же, чтобы, по неведению об этом Мире, а оттого по сомнительной вере в Небо и Ад, человек не сделался бы Натуралистом-атеистом, Господу Богу угодно было открыть глаза моего духа, поднять его на Небо, а также опустить в Ад, и показать мне, каково Небо и каков Ад. Через это мне стало очевидным, что имеются два Мира, и что они отделены друг от друга; один, в котором все вещи духовны и который посему называют Миром духовным, и другой, в котором все вещи природны, и который посему называется Миром природным, и что духи и ангелы живут в своем мире, как люди в своем; наконец, что всякий человек, после смерти, переходит из своего мира в другой и живет там вечно. (н. 3)

Ключ к ответу заключается именно в этой фразе: из опасения же, чтобы, по неведению об этом Мире, а оттого по сомнительной вере в Небо и Ад, человек не сделался бы Натуралистом-атеистом. Дело в том, что ни в Ветхом Завете, ни в Новом (или, по крайней мере, в буквальных их смыслах) вопрос о посмертной судьбе человека вообще, и о законах духовной, нематериальной части вселенной в частности, нигде с достаточной прозрачностью так и не растолкован.

Причина тому была проста, и Господь прямо указывал на неё, когда говорил своим ученикам: Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, - как поверите, если буду говорить вам о небесном? (Ин. 3, 17).

Дело в том, что разум человеческий, в эпоху от начала человечества и до прихода Господа в мир, был, по преимуществу, не рационален, а мифологичен. Это значит, что человек мыслил не рациональными построениями, берущими начало своё из комбинационного использования диффиринциально-интегрального метода обработки фактов и предпосылок, а информационными блоками предзаданных и незыблемых мифологемм, которые служили у него лишь точками опоры для построения его основного и главенствующего сознания на том уровне, который мы, дети научно-определительной эпохи, назвали бы эмоционально-поэтическим.

Уровень этот, как ни оскорбительно это прозвучит для людей нашей эпохи, столь гордых своими философическо-научными спекуляциями, был куда как выше нашего с вами, ползающего в пыли фактологического сознания и сугубо естественнонаучных представлений. И самые первые люди, те, еще до падения, имели в себе высшее знание о духовном мире и его вечных законах, которое, кстати, присутствует, скрыто, даже в Слове Ветхого Завета, но (увы нам, увы!) на том уровне сознания, который нам, детям железного века, совершенно не доступен.

Скажем, что толку слепьцу в том, что солнечный свет несёт в себе всю информацию об окружающем его столь прекрасном и многоцветном мире, если он просто не имеет чем его воспринять! Только и остается, что щупать наудачу, да всё равно, какая же это замена зрению?! Они же, те, древние, попросту все это видели, тем органом, которым в новейшие эпохи были одарены, да и то в гораздо более слабой степени, лишь отдельные индивидуумы, в просторечии называемые мистиками, типа Иоанна Де Ла Крусс, Экхарта или же Якоба Беме.

Люди же после падения, лишенные через это самое падение того высокого уровня сознания, которое, в своей ослабленной форме, перешло просто в поэтический талант, на нижнем уровне своего сознания всё ещё продолжали мыслить теми же мифологеммами, но такое мышление, лишенное своей высшей основы, превращало их просто в пробаечников. И тогда, милосердием Господним, на своём нижнем уровне, человеческое сознание стало перекристаллизовываться в такой стиль мышления, на котором вырожденный человек нашего падшего человечества смог бы опять творчески и плодотворно мыслить о вещах духовных и воспринимать их, так или иначе, и который условно можно назвать индуктивно-дидактическим стилем мышления.

Вообще говоря, местом возникновения этого стиля мышления считается античная Греция, но это не совсем так. Действительно, именно греки создали основные методики этого мышления, и довели их до научного совершенства, но, в той или иной степени, зачатки этого мышления присутствовали в сознании всех средиземноморских (да и не только средиземноморских) народов, в том числе, кстати, и в умах детей Израильской церкви. Происхождение своё он ведет от так называемой логики здравого смысла людей непосредственно-практических, для которых обработка больших массивов нетривиальной фактологической информации, а также и вывод оттуда практических заключений и поучений, были жизненно необходимы, как-то - для путешественников, авантюристов, мореплавателей и торговцев, что в древности часто сочеталось в одном лице.

Невзирая на столь простонародный источник своего происхождения, стиль мышления этот стремительно завоевал себе (заполнив обращавшуюся экологическую нишу) умы мудрых той эпохи. Но, тем не менее, здесь всё ещё наличествовала одна очень серьёзная проблема. Слово, без которого связь человечества с Господом, после падения, стала практически невозможной (интересующихся этим вопросом подробнее отсылаю к уже, слава Богу, доступной на русском языке книге Сведенборга О небе и об Аде н. 291-310), существовало только в версии, написанной для мудрых, способных мыслить исключительно мифологеммами. И оно, это Слово, по причине отсутствия лингвистического контакта, было книгой совершенно закрытой и тёмной для тех, чьё сознание приспособленно было к мышлению лишь в этом новом стиле. И как бы ни умны эти новые мудрецы были сами по себе, но древнее Слово было для них совершенно непостижимо попросту по причине несостыковки сознаний.

Хорошим примером здесь может служить именно афинская плеяда, ибо если мы возьмем таких мастеров этого стиля мышления, как Платон или же Аристотель, или даже самого Сократа, то мы сможем увидеть, что их рассуждения о древних мифах постоянно уходили на уровень создания, на их основе, дидактических поучительных историй, не имевших с послужившими им оригиналом мифами уже просто ничего общего. Недаром основным обвинением, выдвинутым бдительными афинянами против Сократа было обвинение того в придумывании им новых богов и подрыве основ традиционной религии. Возможно, его обвинители были и не правы по сути, но в формальной правоте им никак не откажешь.

И тогда Господь, видя бедственное состояние человечества, явил ему Своё новое Откровение, самовоплотившись именно в форме не мифологеммы, как это было ранее, а в форме дидактической, поучительной истории земной жизни Богочеловека Иисуса Христа, говорящего с современным Ему человечеством именно на языке дидактических историй поучительно-морализаторского характера, который в Израильской Церкви оказались способными понять лишь люди непосредственно-практического мышления (скажем, рыбаки), которым язык этот был родственным и близким, для зацикленных же на мифологемах теологов и первосвятителей этой церкви Его учение было святотатством и подрывом религиозных основ (интересная параллель с афинским судом над Сократом, не правда ли?).

И, в результате, человечество получило новое Господне Слово, написанное уже не соответствиями, формирующими эмоционально-поэтический уровень в духовном сознании человека, а, хоть также и соответствиями, но уже работающими на уровне, находящемся малость пониже прежнего уровня, или же на уровне индуктивно-дидактическом, или же уровне логики и оценочных (в том числе и морально-оценочных) категорий, что было уже гораздо хуже, чем прежде, но, всё же, лучше, чем ничего; и связь Господа с человечеством, таким образом, была опять восстановлена. И это было совсем не случайно, что господами новой церкви оказались не погрязшие в мифологеммах дети Израиля, отныне отверженные и обречённые на бессмысленное коловращение в рамках уже ничего не совершающего и ни к чему не служащего закона своей выродившейся в пустопоклонство религии, а доки в новом стиле мышления - греки и латиняне.

Правда, в Новом Завете (а точнее в книгах Слова там, коими, по перечню, приведенному в новом Откровении, являются лишь Евангелия и Откровение Иоанна Богослова) присутствуют отдельные места, которые, со всей очевидностью, можно отнести именно к мифологеммам, а аж никак не к поучительным историям (а, скажем, Откровение Иоанна Богослова и вообще с такими историями не имеет почти ничего общего). И тут можно заметить, что Слово Господне обычно состоит из дух частей - исторической и пророческой. Это справедливо и по отношению к Слову, до нас не дошедшему, о котором упоминает, и из которого заимствует Слово Ветхого Завета (Книга Чисел 21; 14, 15, 27, 28, 29, 30), и к Слову, заключенному в Ветхом Завете, которое хотя и состоит полностью из мифологем, да они там двух родов - исторические и пророческие; и по тому же приципу было создано и Слово Нового Завета.

Кстати, здесь нелишне напомнить, что именно книга Откровения, вкупе с 24 главой у Матфея, и были рассматриваемы христианской теологией всех эпох как наиболее загадочные и нудобовразумительные, не поддающиеся никакой логической интерпретации. Заодно, раз уж к слову пришлось, автору хотелось бы перечислить и те книги Ветхого Завета, которые определены, в новом Откровении, как содержащие в себе Слово Господне: Пятикнижие Моисеево, Книга Иисуса Навина, Книга Судей Израелевых, четыре Книги Царств, Псалтирь, все Пророки (Исайа, Иеремия, Плачь Иеремии, Иезекииль, Даниил, Осия, Иоиль, Амос, Авдий, Иона, Михей, Наум, Аввакум, Софония, Аггей, Захария, Малахия (Тайны небесные, н. 10325).

Правда, дотошный читатель может с изумлением спросить автора, а как же быть с такими книгами как, скажем, Притчи Соломона, или же Книга Экклизиаста или проповедника, и не разрушает ли их наличие выстраиваемую им здесь систему. Но, как читатель мог бы уже заметить, книг этих нет в списке, относимом в новом Откровении к Слову, они совсем другого происхождения, и как раз именно их существование и подтверждает наличие и развитие нового, не мифологемного способа мышления даже в недрах насквозь мифологемной Израильской церкви.

Здесь следует сказать также, что, к сожалению, у нового способа мышления был и очень существенный изъян, накладывавший также и на Слово, адресованное ему, очень важное ограничение. Изъян этот заключался в том, что сознание, образованное по этому способу, было ограничено объектами конкретными и материальными, т.е. не способно было абстрагироваться. Менее того оно было способно оперировать абстрактными понятиями, а еще того менее - возвышаться в свет духовный этих абстракций, где только и может быть образовано подлинное постижение небесное, не связанное фатально конкретикой природных понятий. Именно поэтому Господь и говорил в Слове Нового Завета только о земном, т.е. конкретном и материальном, выражаясь этим языком даже и тогда, когда Он имел ввиду вещи нематериальные и духовные.

Собственно Господь, как и всегда, говорил здесь исключительно соответствиями, но соответствиями принципиально отличающимися от тех, посредством которых было написано всякое Слово, существовавшее в мире прежде Его пришествия, то есть соответствиями, последние, или же крайние начала которых были уже не мифологеммами, а индуктивно-дидактическими понятиями формальной логики, хотя внутренний (или духовный) смысл их оставался, в общем и целом, тем же самым смыслом, которым исполненны внутренне были и мифологеммы Слова, бывшего прежде, ибо Господь, в сути Своей, всегда Един и Неизменен.

И как раз именно потому, что Откровение Нового Завета, хотя и содержало в себе всю полноту Господнюю, но, по инструментальным причинам, не могло полноценно вмещать в себя то, что соединило бы человека и Господа неразрывно (что было, разумеется, пороком восприемника, а отнюдь не самого Слова), то и было Господом обещано (в терминах пророческих, а отнюдь не в логико-исторических, дабы не вводить туда ложной идеи о форме Его грядущего пришествия, ибо истинной идеи этот стиль мышления объять был просто не в состоянии) Свое второе нисхождение в мир, долженствующее завершить, с одной стороны, собою то, что нельзя было еще сделать при первом Его пришествии, а, с другой стороны, установить Его подлинное Царствие (которое, кстати, не от мира сего (Ин. 18; 36)) раз и навсегда.

Новое Откровение Господне говорит нам, в частности, и о том (достаточно, впрочем, известном факте), что без учения (или же богословского интерпретирования) Слово остается для человека закрытой книгой, ибо Слово, в буквальном смысле, состоит из одних соответствий, на тот конец, чтобы духовное и небесное в нём находились, и чтобы каждое слово было содержащим и подпорою их. Посему и в смысле буквальном, в некоторых местах, находятся не обнажённые истины, но облечённые, которые именуются видимостями истинного; и есть в нём многое, приспособленное к понятиям простых, не возносящих мыслей своих выше того, что видят пред глазами; и есть также нечто, кажущееся как бы противоречием, хотя в Слове, если его рассматривать в Его же собственном свете, нет никакого противоречий. ... Читающие Слово без Учения, или не снискивающие себе Учение из Слова, находятся во тьме в отношении ко всякой Истине, и .. дух их находится в состоянии скитания и сомнения, наклонен к заблуждениям, и также легко вовлекается в ереси, которые они и принимают, когда правительство или власть тому потакают, и доброе имя от того не в опасности. Ибо Слово для них - как подсвечник без светила, и они, находясь во тьме, думают, что многое видят, между тем как едва ли что-нибудь усматривают; ибо только Учение просвещает. (Учение Нового Иерусалима о Святом Писании, н. 51).

Естественно, что подлинная интерпретация Слова, в его же собственном свете - это всегда привилегия мудрых своего времени. И уж совсем естественно, что они интерпретируют его исключительно в духе разумения, им присущего. Для древних роль теологии исполняла поэзия, или же поэтические интерпретации их древнего, сплетённого посредством Божественных мифов Слова. Здесь достаточно вспомнить книгу Иова в Ветхом Завете, которая, в конечном счете, является именно экземпляром теологического сочинительства древней церкви, или же Махабхарату, или, скажем, эпос Гильгамеша. А вот теология Иудейской церкви, особенно поздняя, это уже работа с мифологеммами, которая довольно сильно напоминает грядущие логические интерпретации греков, хотя и не обладает еще сутью их методологии, и о ней можно сказать (как, впрочем и об Иудейской церкви в общем) что это был переходный этап - от древнейшей ментальности, к формирующейся, в глубинах коллективного духа человечества, совершенно новой ментальной формации.

Так вот, вся теология христианской церкви была порождена именно применением индуктивно-дидактического мышления в построении назидательно-поучительных историй и логических выводов практического порядка. С одной стороны, если абстрагироваться от таких крайностей как, скажем, схоластика или же неосхоластика на западе, или же неоплатонизм на востоке, метод, по крайней мере в отношении евангельских историй, работал весьма и весьма неплохо. Правда, с мифологеммами Ветхого Завета (впрочем, также как и Нового) дело обстояло куда как хуже. Именно отсюда и ведут свое происхождение все дикости христианской мифологии, особенно хорошо прививавшиеся в простонародье, результатом чего было постепенное вырождение религии в малосвязные и пустые пробасенки. Пожалуй наиболее вредными из этих паразитических идей были, среди образованного клира - идея о трех божествах от вечности, которые, тем не менее есть единый Бог, а среди простонародья - легенды, связанные с ожиданием второго Господнего пришествия, и того, что за этим должно было воспоследовать.

Именно эти порождения человеческой фантазии и являются наиболее ответственными за совершенную деградацию умов, происшедшую в христианской церкви, и за катастрофическое нарастание в ней отрицания Бога вообще и веры в загробную жизнь в частности, без чего религия превращается просто в бессмысленный культ.

Известная пословица говорит, что наши недостатки являются продолжением наших достоинств. То, что случилось с теологией христианской церкви является блестящим подтверждением правоты этой народной мудрости. Как уже было сказано выше, с одной стороны, Слово Нового Завета не могло не вмещать в себя всей полноты духовных истин, а, с другой стороны, в рамках индуктивно-дидактического мышления, в терминологии которого и было написано это Слово, невозможно было выразить эту полноту в удобовразумительной, для этого типа ума, форме.

Пока читателями этого Слова были люди простые, не способные реализовать дух своего мышления до его логического завершения, в умах их, с вопросами, касающимися сути их религиозного постижения, никаких проблем, или же внутренних противоречий не зарождалось. Если мы, скажем, вчитаемся внимательно в апостольские послания, включенные в Новый Завет, то мы не сможем не заметить, что их, апостолов, скажем, проблема соотношения Сына, Отца и Святого Духа не трогала вообще. Для них и Отец - Бог, и Господь - Бог, и дух его в них - Бог, и, обращаясь к одной Ипостаси, они совершенно игнорируют существование других, даже не пытаясь спекулировать на эту тему, да и не испытывая в этом никакой нужды. Здесь мы имеем пример так называемого параллельного мышления, когда глобальное противоречие нескольких информационных потоков потому лишь не конфликтует между собой, что они проходят по совершенно непересекающимся между собой линиям (наличие каковых и было, заботливо, предусмотрено, в умах первых христиан, провидением Господним).

Но когда над подобными же проблемами, возникающими из тщательного сравнения параллельных мест в Слове, задумывались более блестящие и сведущие в античном философском образовании мыслители, у них начинал ум заходить за разум. Ибо в рамках конкретного фактологического мышления идея о том, что единый Бог рассматривается в троичной ипостаси (и это в источнике, который можно лишь интерпретировать, но нельзя переписать и улучшить), такая идея может породить там лишь совершенно дикое представление о трех богах от вечности, которые, тем не менее, есть единый Бог, что является нонсенсом как с точки зрения буквы Писания так, впрочем, и с точки зрения самой формальной логики. Следующим действием за этим будет либо отрицание божественности Господа, и декларирование, что Его человечность ничем не отличалась от той, что принадлежит другим (путь Ария), или же отрицание святости и боговдохновенности Писания - путь ведущий члена церкви к нигилизму и, в конце концов, к атеизму.

Выбранный ортодоксами путь создания символа веры, в который нужно верить не думая, нисколько не решил самой проблемы, а лишь её освятил и зафиксировал навсегда. Ибо главный проскок здесь состоял в том, что сила индуктивно-дидактического метода не в общих спекуляциях глобального масштаба, а в выработке конкретно-практических методик образовательного и поучающего характера. Высшие мастера этого метода - Сократ и Будда, блестяще применившие его, в свое время, на пользу и себе, и человечеству, как раз избегали (и учили других не попадать в эту яму) общих спекуляций, прекрасно зная, как истинные профессионалы, инструментальные ограничения самого метода.

То же самое можно отнести и к разработке вопросов о втором пришествии и посмертном бытии. Пока дело не доходило до общих спекуляций, а ограничивалось лишь выработкой практических методик, умы оставались незасоренными и открытыми к насаждению в них духовных истин внутреннего уровня. Но как только за это дело взялись профессионалы, всякая дорога к божественному наитию в умы верующих была ими надежно перекрыта. Ситуацию здесь усугубило, особенно, то, что всё, относившееся ко второму пришествию и посмертному бытию, в Новом Завете, было зафиксировано там, по большей части, исключительно мифологеммами, к которым метод логической индукции не применим в принципе, по определению.

Итак, если вернуться от нашего небольшого отступления к исторической канве повествования, то основным и главным из того, что привлекло первых последователей нового Господнего Откровения к нему, было именно решение этих мучительных теологических вопросов, отравлявших жизнь каждому серьезному теологу на всем протяжении существования христианской церкви, а именно - проблеме троичности Господа, проблеме запутанности с вопросом о посмертном бытии человека и проблеме второго пришествия. Но далеко не все из них, однако же, были рады непосредственным описаниям из потусторонней жизни, ибо ортодоксальная теология, как и всякая теоретическая наука, всегда с подозрением относится к низкой эмпирике, предпочитая получать выводы не из эксперимента, а исключительно из логических построений. (Тут стоит отметить, что спиритуалисты и визионеры всякого рода как раз не любят в этих книгах их, как они говорят, ортодоксальности, или же их структурной теологической организации. Посему таковые всем книгам Откровения предпочитают книгу О небе и об Аде, каковую они также препарируют, приспосабливая для своих целей.)

Чуткий читатель не может, однако же, тут же не отметить одной странной загвоздки в вышеприведенных рассуждениях. Действительно, как же так, коли уж невозможно было излагать высшие духовные истины в рамках Слова, заключенного в Евангелиях, то что же такое отличительное присуще новому Откровению, что позволяет решить эти проблемы сейчас, и почему именно сейчас, а не скажем 1000 или 1500 лет тому назад? Всё правильно, дорогой читатель, действительно, со времен первого, во плоти, пришествия Господа в наш мир кое-что действительно изменилось, и изменилось кардинально, да только не в Господе и не в Его Слове, а в общей ментальности нашего человечества.

Как уже было отмечено, простоту и чистоту восприятия Евангелий, в ранней христианской церкви, погубило доведение метода индуктивного мышления до его логического коньца (ибо крайности, как известно, всегда пагубны), а именно превращение его в методический научный стиль мышления. Превращение это, укрепив, и укрепив радикально, формальный инструментарий этого метода, разъело, однако же, собственно его здоровую суть, как ржавчина съедающая напрочь стальной брусок, и меняющая, тем самым, его первоначальные свойства. Система этого метода, после такого перерождения, не просто перестала работать, но, хуже того, начала стремительно репродуцировать, как раковая опухоль, смертоносные метастазы, во все уровни религиозно-морального сознания людей, принадлежавших к христианской церкви, удушая тем самым в них последние остатки духовного добра и духовной истины, укоренённых в их сознании первоначально посредством Слова Нового Завета. Под конец своего бытия в нашем мире, старохристианская церковь была буквально пожираема изнутри волками остервенелого фанатизма и медведями теологического фундаментализма, которые, выев её совершенно изнутри, угнездились затем, со всем мыслимым комфортом, в пустой шкуре оставшейся от неё овцеподобной оболочки, превратив, тем самым, Святыню Господню в логовище диких зверей, воров и разбойников.

Уже описано было, как всё это отразилось на основных идеях, составляющих религиозное восприятие в человеке, а именно - идеях о Боге и о посмертной жизни. Затем последовали гораздо более радикальные выводы. Сомнения в святости Слова привели к тому, что его начали изучать под углом зрения научной логики (нелишне вспомнить здесь того богослова из Сорбонны, который опубликовал книгу, описывающую логические противоречия, содержащиеся в Библии), каковой подход, в конечном результате, привёл многих к заключению, что такие примитивные и противоречивые тексты аж никак не могут быть боговдохновенными, и содержать в себе хоть что-либо священное.

Следующим шагом была попытка отыскать утраченного Бога, пользуясь таким, как им казалось, эффективным методом, как научные изучение и анализ, путём изысканий в главном объекте этого изучения, то есть в мире доступных наблюдению природных феноменов, или же попытка подняться к Богу отталкиваясь от постижения мира материального и природного, который единственно доступен к восприятию в конкретных фактах и ощущениях для наших органов чувств, что привело к невиданному ранее расцвету естественнонаучной и натурфилософской части человеческого сознания. Плодом такого расцвета и был совершенно новый, никогда не существовавший ранее стиль мышления, начавший выкристаллизовываться, в коллективном сознании человечества, через натурфилософов, инженеров и техников - рациональное мышление.

Нам, детям двадцатого века, которым дано жить в мире, построенном по законам рационального мышления, в общем и целом совершенно не нужно объяснять, что именно такой стиль мышления значит. Но тогда, в конце восемнадцатого века, еще даже до потрясений Французской революции (уже не говоря о научно-технической, и всяческих других политических, культурных и религиозных умображениях, которыми так насыщенны были девятнадцатое и, особенно, двадцатое столетие), умы человеческие были, пока что, едва затронуты этим новым стилем мышления, который, преимущественно, концентрировался тогда в сознании немногих одиночек, типа Декарта, Ньютона, Лейбница, Галлея или, скажем, Ломоносова. Умы же теологов сего времени были от него еще совершенно свободны. Именно поэтому орудием нового откровения, ориентированного исключительно на этот вышеупомянутый уровень мышления, и мог стать лишь натурфилософ, специалист в естественнонаучной области, инженер и ученный-практик.

Выбран же для нового Откровения этот природно-рациональный уровень сознания в человеке был потому, что, невзирая на свое ещё более низменное положение в структуре духа человеческого, чем уровень индуктивно-дидактический, он, этот новообразованный уровень, тем не менее был, в структуре этой, единственным, ещё не поражённым напрочь разъедающей проказой выгнивших напрочь остатков духовных благ и истин, заложенных Господом в человечестве нашем, при его создании, и, со времени грехопадения нашего человечества, поражённых неизлечимой смертельной болезнью наследственного зла. К моменту зачатия уровня этого в коллективном духе человечества нашего, болезнь эта, на всех его других уровнях, уже довела остатки первоначальных добродетелей, заложенных туда через наших прародителей, до такой стадии, что дальнейшее существование нашего человечества, без радикальной ампутации уровней этих из его сознания, стало бы попросту невозможным.

Ампутация эта, с одной стороны, крайне редуцировала и ограничила любые способности нашего духовного восприятия, превращая, постепенно, человечество наше в некое подобие рационалистического и бездушного компьютерного процессора, принимающего любые решения свои руководствуясь исключительно понятиями рациональной выгоды (каковая тенденция в наше время более чем очевидна). Но, с другой стороны, она же сделала его способным быть преобразованным, согласно соответствиям подлинного рационального порядка, в подлинный рационально-природный базис, соответствующий, на самом нижнем уровне, истинному порядку нового духовного миропостроения, созданного Господом во вселенной после Своего воплощения, что открывает, затем, для Него, возможность заполнить этот базис Своими новыми духовными благами и истинами, не имеющими уже совершенно ничего общего с теми, которые были заложены в человечество наше до его грехопадения.

Инициирующей точкой для такого преобразования, долженствующей, затем, распространится на всё остальное человечество, и был выбран Господом ум натурфилософа и учёного-естественника Эммануила Сведенборга, как ум, наиболее подходящий для такой, замышленной Господом, радикальной операции. Другое дело, что ум этого человека должен был быть предварительно очищен от того, что послужило основой для возникновения этого рационально-природного слоя, дабы он мог быть возвышен, затем, во свет подлинной, духовной рациональности, куда только и может низойти подлинная Господня духовная перцепция, связующая собою смертное с бессмертным, временное с вечным и конечное с бесконечным.

А вот сама методология этого сознания, его способность анализировать и обобщать, изучать и классифицировать, делать заключения от честного к общему и обратно, она-то как раз и оказалась тем инструментом, воспользовавшись которым, Господь мог бы перевести истины духовные в истины природные, не утратив, при этом, подлинной между ними связи.

Но что при этом особенно интересно, так это то, что внешней формой (или, скорее, одной из них), которая послужила вместилищем для нового Откровения, был выбрана именно форма классического теологического трактата. Как нисшедший в мир Господь, в своё время, выбрал внешней формой Своего нисшествия мифологемму мессии Иудейской церкви, упаковав туда совершено противоположную ей по сути морально-поучительную историю, которая затем, как свежий росток оболочку своего семени, пробила, проросла, и совершенно отвергла эту свою первоначальную форму, так и здесь, в Его новом Откровении, избранная форма послужила тем связующим звеном, которое помогло ему укорениться в умах своих первых последователей, происходивших исключительно из теологического племени христианской церкви.

Те, первые, совершенно не замечали (или, иначе говоря, не могли и не хотели замечать) таких мест в новом Откровении, которые гораздо более походили на естественнонаучный трактат, или же научно-географические описания, мест, которые буквально кричат для современного, взращенного в рационально-нигилистическом духе нового времени читателя, для которого и Библия, сама по себе, была бы не более чем легендами тёмного прошлого и заблуждением древних, непросвещенных умов. Они, те теологии и доки библейских наук, прощали книгам подобные места именно за другие, в которых они находили пищу для своего теологического ума и радикальное разрешение вековых теологических головоломок.

Правда, иногда, скажем как в истории с Уесли, такие места, под конец, становились непреодолимым камнем преткновения, выбивающим их из системы нового Откровения назад, в старые состояния сознания. Но для тех, кто с любовью к истине, упорно пробивался, сквозь несообразности своего собственного ума, к подлинному смыслу Учения, для них становились истинным предзнаменованием слова, сказанные Сведенборгом на своем смертном ложе: Всё, что я написал - есть чистая правда, и вы будете убеждаться в этом более и более все грядущие дни вашей жизни, если только вы будете приближаться к Господу и верно служить Ему Единому, через очищение себя от зол разного рода, как грехов против Него, и будете с прилежанием исследовать Его Слово, которое, от своего начала и до своего коньца, свидетельствует об истинности того учения, которое я передал миру.

Но, вобще-то, первых последователей гораздо меньше волновали проблемы, связанные с интерпретацией книг Откровения, ибо для них такой проблемы, пока еще, почти что не и стояло. Их тогда куда как более занимали, похоже, вопросы чисто организационного характера. Для них, тех, первых, книги эти были не более чем теологическим учением, ниспосланным Господом Своему заблудшему стаду, с целью избавить его от проблем, связанных с запутанностью некоторых теологических вопросов, и ещё раз напомнить ту, почти утерянную, истину, что религия есть прежде всего делом жизни, и христианином является не тот, кто лишь правильно верит, но тот, кто правильно живет в соответствии со своей верой.

Весь конец восемнадцатого века, а также и все начало девятнадцатого были посвящены баталиям вокруг вопросов: нужно или не нужно выделяться последователям учения в отдельную церковную организацию, и если нужно, то какую именно форму должна таковая организация принять. Была масса внешне-организационной активности, в частности попытки наладить отдельные, основанные исключительно на идеях учения богослужения, а также и создать образовательные структуры, построенные на идеях учения же, но каких-либо крупных конфронтаций на почве доктринальных различий (если они не были связанны, опять таки, с организационными моментами) не наблюдалось. Не то, чтобы не было у каждого из них своих мнений по более возвышенным вопросам и интерпретациям учения, но, похоже, никого мнение соседа особо, при этом, не волновало.

Всё это связанно было, кажется, прежде всего с тем, что организации последователей учения были еще крайне немногочисленны, и, почти всегда, не могли позволить себе оплачивать священников на профессиональной основе. Первые священники этих общин (если они уже не были, при этом, священнослужителями в какой-либо традиционной конгрегации) несли свою службу преимущественно на общественных началах, будучи, прежде всего, врачами, учительями, издателями, короче, кем угодно, но только не профессиональными исследователями Учения, на что у них просто не оставалось, после основной работы, ни сил, ни времени.

Лишь ближе ко второй половине девятнадцатого века, и преимущественно в Соединенных Штатах Америки, начинает постепенно выкристаллизовываться каста профессионалов на ниве священничества новой веры. Без образования этого слоя, способного посвятить всё свое время, все силы своего ума и всю мощь своей эрудиции непрестанному - день за днем, месяц за месяцем, год за годом, изучению книг нового Откровения, а также и без наличия достаточно многочисленного слоя образованной и заинтересованной паствы, способной профинансировать его существование и морально поддержать его претензии, пожалуй были бы совершенно невозможны те события, которые развернулись, затем, вокруг идей этого нового Господнего Откровения.

Во второй половине девятнадцатого века, в Соединенных Штатах, которые, к тому времени, стали если и не крупнейшим то, по крайней мере, одним из важнейших центров новой, созданной вокруг книг этого Откровения, данного миру через Эммануила Сведенборга, церкви, сложилось, среди членов церковных общин, движение, получившее свое окончательное оформление и место в истории под именем Академия. Это была блестящая плеяда молодых интеллектуалов, подлинных детей века просвещения, уже лишенных, в значительной степени, мусора прошлых столетий, столь ограничивашего умы их отцов и дедов. Ростки нового, рационального стиля мышления уже успели пустить в сознании этих людей свои более чем первые побеги, их уровень эрудиции и широта осознания проблем, связанных с интерпретациями книг Откровения, были куда как шире, чем у основной массы принадлежащих к общинам новой церкви людей. И, самое главное, у них были способности, время и возможности провести первый, по настоящему серьезный анализ книг Откровения с Его собственных позиций, не отягощая ума своего стереотипами и штампами прошлого.

Именно ими, впервые за многие и многие годы, прошедшие с того дня, когда живое слово пророка отлилось окончательно в Книгу Откровения, была серьезно поставленна, а, затем, и решена проблема, заключающаяся в весьма и весьма каверзном вопросе - с чем же именно мы имеем дело в этих самых книгах нового Откровения, какое место мы должны отвести ему в системе церковных ценностей и CREDO нашей веры? Вопрос этот оказался, на поверку, отнюдь не столь простым, как это казалось последователям Учения в самом начале, когда их всерьез волновали лишь проблемы совсем другого порядка.

Вообще говоря, стереотипом, укоренившимся за многие десятилетия среди последователей нового Учения, была такая шкала ценностей:

Во главе угла стоит Слово Божье, которое есть непосредственное откровение Господне, произнесённое Его устами, записанное посредством соответствий, несущее в себе смыслы буквальный, духовный и небесный, и которое учит нас тому, как мы должны жить и во что мы должны верить. Слово это является, поскольку оно изречено Самим Господом Богом, Который и есть Истина в Абсолюте, истиной как от первой, так и до самой своей последней буквы, то есть абсолютной и непререкаемой истиной. Поэтому оно должно быть, соответственно этому, почитаемо и признаваемо, а также рассматриваемо как непререкаемый Канон, по которому человек церкви должен сверять и формировать как свой ум, так и любую частность своей жизни.

Так как ценности веры в Слово и жизни по его заповедям, вместе с разумением самого Слова, были утеряны в христианском мире, то Господу угодно было открыть внутренние начала человека по имени Эммануил Сведенборг, дабы он смог увидеть внутренний, духовный смысл Слова, донести его до людей, и, через это, сообщить миру новое, небесное учение из Слова, восстановляющее и приводящее в гармонию с ним умы человеческие.

И нельзя сказать, чтобы подтверждение такой концепции нельзя было бы найти в книгах учения. Нельзя сказать, чтобы многие, многие места Учения, как в общем, так и в частности, не порождали бы и не подтверждали бы такого взгляда на фактическое состояние дел. Проблема заключается лишь в том, что такой взгляд, хотя и соответствующий истине, соответствует ей лишь частично, ибо хотя там, в книгах, и есть подобного рода утверждения, но есть также и многие другие, которые, будучи с достаточной полнотой изучены, совершенно переставляют акценты и редуцируют положение основной точки опоры уразумения сути учения в принципиально иные плоскости и, даже, пространства теологического его восприятия.

Начнем с такого, казалось бы очевидного вопроса - что же следует понимать под самим термином Слово в Учении? Вообще говоря, в книгах Учения определения этого понятия столь многочисленны, сложны и многогранны, столь переплетаются с другими основополагающими понятиями, составляющими самую суть истин, изложенных в Учении, что попытка автора объять этот сюжет здесь хотя бы в общих чертах, привела бы к разрастанию этой небольшой статьи в огромную книгу, и, возможно, отнюдь не в одном томе.

Но сейчас автор лишь попытается вычленить из большого и очень сложного метафизического понятия этого термина то его измерение, которое имеет отношение и связь с понятием Слова как книги Божественного Откровения. Ибо именно концепция того, что же такое писанное Слово Божье, особенно в отношении термина этого к писаниям Эммануила Сведенборга, и была, как раз, той ведущей идеей, которая породила собою Академию, а, затем, и Всеобщую Церковь Нового Иерусалима, и ставшей первым крупным переломным этапом в теологическом осмыслении положений Небесного Учения Веры.

При самом первом взгляде, вопрос этот вроде бы решается, в рамках самого Учения, очень просто - Слово Господне состоит из тех книг, которые были перечислены Сведенборгом в вышеприведенном отрывке из Небесных тайн (включая сюда Евангелия и Откровение Иоанна Богослова).

Но, при всей напрашивающейся очевидности такого простого определения термина Слово, оно, определение это, тем не менее, отнюдь не исчерпывает собою всей сути вопроса, и, более того, является крайне ограниченным, и, поэтому, совершенно однобоким и ущербным.

Это потому так, что хотя Небесное Учение Веры и употребляет часто термины Слово Божье и Святое Писание как взаимозаменяемые понятия, оно, Учение это, тем не менее отнюдь не имеет, при этом, ввиду, что понятия эти совпадают между собой стопроцентно.

Уже в Новом Завете была проведена чёткая черта между Словом Божьим, как Святым Писанием, и Словом, как некоей высшей духовной сущностью, воплощением которой и явился Богочеловек Иисус Христос.

Слово в своём высшем смысле, то самое, которое было от вечности, и о котором сказано было, что: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Бог был Слово. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть (Иоан. 1; 1-3), именно это самое Слово и стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины (Иоан 1; 14).

Исключительно в это Слово, пребывающее в мире личностью Богочеловека Иисуса Христа, и надлежало, по заповедям Нового Завета, верить и Ему же надлежало совершать и поклонение (Иоан. 9; 38), ибо в Его личности Слово от Вечности, или же Сам Господь Бог, воплотилось телесно.

Слово же Божие, представленное Священным Писанием, или же Закон Божий, данный людям от Самого Бога и проречённый Им Самим, хотя и являлось присутствием Бога среди народа Его церкви, но, тем не менее, оно не было Богом Самим, а лишь на Него указывало, к Нему приводило и с Ним соединяло.

Но так как ни иудейская церковь не могла познать Иегову Бога вне Его Слова Ветхого Завета, ни церковь христианская не могла познать Господа вне Слова Его Нового Завета, то отсюда следовало, что Бог, как Слово, всегда, за исключением, разве что, самого момента откровения, присутствовал в церкви своей исключительно Словом Его Священного Писания.

И вот здесь, как раз, и заключается та двойственность, которая и создаёт достаточно существенное разделение между Собственно Словом и Его присутствием в священных текстах, которая, без надлежащего и просветлённого различения между этими двумя состояниями Слова, по отношению к человеку, и может превратить искреннего верующего в твердолобого фундаменталиста, преобразующегося, по мере своего костенения в почитаемой им мёртвой букве, в последователя навсегда застывшего и лишённого совершенно всякой духовной жизни культа, ничего общего уже не имеющего с подлинной и живой Господней Церковью.

Если со Священным писанием, или же Словом Божьим, впечатлённым в священные тексты, а, также и со Словом воплощённым, или же Богочеловеком Иисусом Христом, в старой христианской догматике всё было более или менее определённо, то вот Слово от Вечности, или же Слово, которое и есть Сам Бог, это Слово всегда оставалось для теологии старохристианской церкви чем-то, хотя и с необходимостью реально существующим, но не становящимся, от этого, более постижимым и менее загадочным. Представление, которое об этом Слове можно было извлечь из текстов Нового Завета, нельзя было не только уложить в какие-либо нормы формальной логики, или же вещественные понятия ума человеческого, но невозможно даже было даже попросту объять каким-либо образным представлением воображения, за исключением, разве что, мистического чувства внутреннего откровения.

Но такое внутреннее откровение, с неизбежностью, всегда носило на себе отпечаток сугубой персонализации, было совершенно невыразимым, и не поддающимся, никоим образом, какой-либо передаче от одного человеческого ума к другому. Поэтому-то христианская церковь, как целое, в вопросе своего отношения к Божественному Слову в Его высшей сущности, полагалась, в основном, на утверждённые официально догматы, в которые строго рекомендовалось веровать, не мудрствуя лукаво. Догматы же эти, ничего не решая по существу, лишь фиксировали наличие некоего Слова от вечности, давая уму верующего лишь тот минимум, который не позволял ему уклониться от утверждённого пути учения веры, господствующего в церкви на этот счёт.

Таким образом, высшая суть понятия Слова для старохристианской церкви так навсегда и осталась тайной за семью печатями, хоть и присутствующей вещественно в церкви, но, при этом, совершенно скрытой от какого-либо просветлённого восприятия, или же таинством, запечатанным навеки от любой попытки проникновения в сущность его святыни.

Лишь после того, как Господь, посредством Своего Небесного Учения Веры, открыл, для рационального восприятия человеческого, Небесные Таинства, скрытые до того исключительно в неизреченной мудрости ангелов Его высших небес, и стало возможным для постижения человеческого восходить даже до тех пределов разумения ума природного, где, в свете небесной истины, явлена была для нас самая суть понятия Слово Божье, во всей его священной полноте и многогранности.

Наиболее простым, и наиболее ёмким определением того, что же именно Небесное Учение Веры понимает под Словом, упоминаемым в самом начале Евангелия от Иоанна, будет, пожалуй то, что: Слово означает здесь Божественную Истину, Или же Самого Господа относительно Его Божественной Человечности. (Истинная Христианская Религия н. 777, Тайны Небесные н. 3195)

Или же что: Слово есть Божественная Истина, которая, в своей сути, есть бесконечное исходящее из бесконечного бытия, и есть Сам Господь в отношении к Его Человечности. (Тайны Небесные н. 4687)

Но простота и емкость такого определения зиждутся, прежде всего, на том, что оно, определение это, само опирается здесь на несколько терминов, являющихся, в системе Небесного Учения веры, понятиями не менее обширными, и не менее емкими, чем то, что ими тут определяемо. Термины Божественная Истина и Божественная Человечность Господа, даже для большинства нынешних поклонников нового Господнего Откровения, являются понятиями не менее туманными и загадочными, чем понятие Логос было для принадлежавших к старохристинанской церкви во все века её существования.

Но, в отличие от христиан старой церкви, последователи этого нового Откровения имеют, однако же, то преимущество, что Слово их Церкви, или же Небесное Учение Веры, позволяет им, при наличии надлежащего подхода, терпеливости и чистоты намерений, возвышать постижение ума своего природного даже до степени рационално-просветлённой, в которой природные понятия этого нового Слова могут сиять в свете Самой Небесной истины, послужившей для них прототипом и основой для их нисхождения в мир.

А в таковом свете понятия эти становятся не только постижимыми рационально, но могут быть постигаемы даже в свете рационально-духовном, или же приобретать, для постижения человеческого, ту полноту и завершённость, каких постижение это только и может достичь в мире материальном, или же полноту высшей степени постижения, доступного уму человеческому. Ибо дальше идут уже постижение и премудрость чисто духовные, и доступные, поэтому, исключительно обитателям мира духовного.

В отношении к Божественной Человечности Господа, Небесное Учение Веры учит, что она, Человечность эта, троична, или же содержит в себе три раздельные степени - Небесную, Духовную и Природную, и степени эти, естественно, степени не непрерывные, а раздельные, или же степени высоты.

Тут следует сказать, что для того, чтобы хоть чуть-чуть уразуметь что-либо, из того, что нам открыто было в писаниях Небесного Учения Веры, приступающему к Учению этому необходимо усвоить, прежде всего, две основополагающих концепции, на которых зиждется, как на своём основании, любое положение, находящееся в этом откровении. Этими двумя концепциями являются учение о степенях - степенях высоты и степенях протяжённости, и учение о соответсвиях. Всё моё дальнейшее изложение предполагает от вас, читателей, хотя бы минимального знакомства с основными положениями этих учений, без чего, я опасаюсь, уловить смысл излагаемого мной ниже было бы чрезвычайно сложно.

В Господе от вечности троичность эта составляет раздельно одно, то есть от вечности в Господе все Его степени пребывают в совершенной полноте, или же в единстве, где, тем не менее, каждая степень не смешиваема с другими, а существует отдельно от них, составляя с ними, тем не менее, одно, или же единую непрерывность. (Для лучшего восприятия этого положения, я рекомендовал бы обратиться к книге Ангельская премудрость о Божественной Любви и Божественной Мудрости н. 17-22)

Но в сотворённой вселенной, Божественная Человечность Господа воспринимается ангелами, духами и людьми раздельно, в соответствии с их личностным качеством. Здесь небесные ангелы воспринимают Небесную Степень Его Человечности, духовные ангелы - Духовную Степень, духи же и люди - Его Природную Степень. Господь, собственно, и обитает в этих восприемниках исключительно в воспринятой ими от Него Его Человечности. Человечность, которую они воспринимают, в Самой Себе содержит, разумеется, все эти степени в их полноте и единстве, но в воспреемниках проявляет эту свою полноту исключительно в соответствии с личным качеством восприятия этого восприемника. А так как все восприемники эти, в той или иной степени, существа ограниченные, то Божественная Человечность Господа и проявляет себя в них также ограниченно, то есть не как Божественная Человечность, а как просто человечность, варьируемая в зависимости от восприемника.

Единственной личностью, в целой сотворённой вселенной, в Которой Божественная Человечность Господа была воспринята во всей Свой Полноте, была личность Самого Господа. Более того, процесс восприятия этой Божественной Полноты не был завершен прежде Воскресения Господа из гроба Своего, Поэтому-то мы и говорим о богочеловеке Иисусе Христе до Его Воскресения, и о Господе, Боге неба и земли, лишь после этого события.

Собственно же общее восприятие Божественной Человечности Господа, истекающей непрерывно в виде постоянного Его наития на сотворённую вселенную, происходит также исключительно по степеням высоты, или же по степеням раздельным. И восприятие это может происходить двумя различными способами, которые, являясь зеркальным отражением друг друга, повторяют один и тот же порядок восприятия с точностью до наоборот, или же являются проявлениями восходящей и нисходящей последовательностей этого порядка.

Последовательность нисходящая, соответствующая духовному порядку существования вселенной, заключается в том, что наитие Божественной Человечности Господа нисходит сначала в ангелов небесных, которые воспринимают Её Небесную Степень, затем, через них, или, скорее, через Свою Небесную Степень в них, Она наитсвует в ангелов духовных, воспринимающих Её духовную Степень, и, затем уже, через Эту Свою Духовную степень, Она наитсвует в людей, которые воспринимают Её Природную Степень. Здесь наитие это и оканчивается, а Божественная Человечность Господа упокаивается, в Своей Полноте, в Своём Собственном творении, или же в сотворённой вселенной.

Полнота эта, однако же, является полнотой наития, но отнюдь не полнотой Самой Этой Божественной Человечности. Это потому так, что даже вся сумма Её неполноценных восприятий, каковой является единство всех степеней в сотворённой вселенной, а именно Небесной, Духовной и Природной, есть, тем не менее, единством и суммой полноты неполных восприятий Божественной Человечности Господа, или же просто человечностью в её максимальности, или же - Большим Небесным Человеком.

Единственный раз, когда Божественная Человечность была воспринята во всей Свой Полноте, был тот, когда Божественная Человечность Господа от вечности стала плотию, или же когда Господь воплотился в мире, посредством Богочеловека Иисуса Христа.

Последовательность божественного наития нисходящая, или же соответствующая порядку, существовала в нашем человечестве до его до падения. После же падения, когда наитие из Небесной Степени Божественной Человечности Господа на следующих уровнях, или же в низлежащих степенях, уже не могло воспринимается в Своей чистоте, и в Своём порядке, но искажалась и подавлялась, вследствие этого падения, так как качество воспреемников, через это падение, перестало соответствовать качеству блага, присущему этим уровням, и обратилось в противоположное качество, или же качество зла, то порядок этого наития был частичным образом изменён.

Для изменения этого порядка, Господу понадобилось воплотить все степени Своей Божественной Человечности, которые Он имел в Себе от вечности, в соответствующие им степени также и в сотворённой вселенной, во всей полноте этих Его степеней. Это он и осуществил путём Своего воплощения в мире. Воплощение Его происходило наитием, соответствующим порядку, и отличавшимся от предыдущего тем, что результатом его явилось воплощение в ОДНОЙ личности ВСЕЙ полноты Его Божественной Человечности. Таким образом, Господь от вечности, или же Иегова - Сущий, воплотился в сотворённой вселенной, или же во времени и в пространстве, исполнив Собою все времена и все пространства, но пребывая, тем не менее, и вне всякого времени, и вне всякого пространства. (Желающим подробнее разобраться в таинстве такого Его пребывания в сотворённой вселенной я могу порекомендовать прочесть книгу Ангельская премудрость о Божественной Любви и Божественной Мудрости от её начала и до её коньца)

После же этого воплощения, Господу стало возможно, согласно Собственному Духовному Порядку Своего Божественного Провидения, который Он не нарушает никогда, наитсвовать одновременно на ВСЕ уровни вселенского порядка, или же на Небесную, Духовную и Природную его степени одновременно.

После этого, Господь смог учредить такую Последовательность божественного наития, которая начинается с природной степени порядка, и, затем, восходит аж до его небесной степени. Необходимость установления такой Последовательности, которая называется восходящей Последовательностью, заключается в том, что всякий человек зачинается в степени порядка вселенной, называемой природной. После падения же, степень эта в человеке была настолько искажена, что никакого наития из высших степеней она восприять или не может совсем, или же будет его искажать и подавлять. Соответственно, единственный уровень, с которого природная степень в человеке может быть, в этом случае, исправлена, и возведена обратно в подлинный для неё порядок - это сам же природный уровень. И исправление это совершаемо должно быть исключительно средствами этого же уровня.

Только после преобразования этого природного уровня, Господу становится возможно перейти к уровню духовному, и, действуя уже на нём средствами духовными, преобразовать и исправить и его. Затем преобразование поднимается на последний, или же небесный уровень, и с его преобразования начинается собственно возрождение человека, когда в нём происходит полное преобразование и восстановление порядка, и Божественное наитие в нём может вернуться к подлинному порядку вещей, или же к нисходящей Последовательности. Ибо Последовательность восходящая совершенно противоречит предустановленному порядку вещей, и возможна исключительно благодаря наитию Господа во все уровни порядка одновременно из Своей Божественной Человечности, пребывающей, после Его воплощения, в сотворённой вселенной.

Вы можете спросить сейчас, так что же проистекает из всех этих вышеприведенных здесь рассуждений о Божественной Человечности Господа, в отношении собственно Слова?

Божественная Человечность Господа является Бытием Его Божественной Любви, каковая Любовь и является самой Его Сутью. Или же, говоря по другому, Божественная Человечность Господа есть та форма, содержанием которой является Его Божественная Любовь. А так как Божественная Любовь - это то единственное, что вообще существует, ибо всё остальное существует лишь потому, что ЕСТЬ Она, то соответственно, форма этого ЕСТЬ с необходимостью является единственно возможной существующей формой, или же формой в абсолюте. А абсолютная и единственно возможная форма, с полным на то правом, может быть названа абсолютной и единственно возможной истиной, или же истиной в абсолюте. Отсюда Небесное Учение Веры и говорит, что Божественная Истина есть Сам Господь в отношении к Его Божественной Человечности. Поэтому-то также и Господь говорит у Иоанна Я ЕСТЬ ИСТИНА (Иоан. 14; 6), а не, скажем, что я учу истине, или же что у меня истинное учение.

В этом-то, кстати, и заключается вся суть христианства - Иисус Христос не просто учитель истины, преобразователь религии или же пророк (хотя Он, разумеется, и всё это также), но Он, Сам по Себе, уже и есть Истина во плоти, или же Божественная, абсолютная Истина. Поэтому также не только каждое Его слово - это Божественная Истина во всей полноте своей троичности - Небесной, Духовной и Природной, откуда, кстати, и происходят три смысла Его писанного Слова, или же Священного Писания, но и Сам Его Образ, даже в Своих Последних Началах - это Образ Самой Истины, или же истины как Она Есть. Откуда, кстати, происходит и святость даже Его лика, зафиксированная для нас навечно чудом Образа Его плащаницы. Отсюда же и Божественная Сила духовного наития Его Писанных Ликов, происхождение своё ведущих от этой плащаницы.

Но это Слово, или же эта Божественная Человечность Господа, даже в Её последних, или же природных началах, присутствует в такой полноте и в такой силе, что никакая Истина, исходящая от Полноты этой, никаким человеком или даже ангелом восприняты быть не могут. Это всё равно, что пытаться поселиться на поверхности Солнца - будешь испепелён быстрее, чем успеешь это заметить.

Поэтому-то Слово, или же та Его Человечность, которая может обитать в существах сотворённых, исходит от Господа, даже на ангельские небеса, исключительно через длинную цепь посредующих сфер. К человеку же Его человечность должна прийти, по этой же самой причине, опосредованно, через все небеса, согласно порядку нисходящей Последовательности.

Если же, как это обычно для человека из падшего человечества, он сам не в состоянии быть восприемником нисходящей Последовательности, то Господь должен начать оперировать в нём, в Последовательности восходящей, исключительно начиная с его природного уровня. И оперировать средствами коммуникации, присущими исключительно этому уровню, или же поучениями, заключёнными в обороты языка природного, который был бы понятен такому человеку.

И вот здесь мы подходим к писанному Слову Божьему, или же к Святому Писанию.

Для создания писанного Слова, Божественная Человечность Господа, пройдя все небеса, в нисходящей Последовательности, должна быть трансформирована в понятия языка человеческого. В том, что формы языковых оборотов могут нести в себе всю полноту человечности того, кто говорит ими, заключена определённая тайна мудрости ангельской. Слово нового Откровения говорит об этом так: Всё, принадлежащее трем Степеням природного сознания (в человеке), заключено также и в поступках, совершаемых посредством тела. Всё, что находится в сознании природном (человека), или же, что то же самое, в воле и разуме у человека, заключено также и во всех его действиях или в поступках, точно так же как всё видимое и невидимое заключено в семени, в плоде или в яйце; самые действия или поступки представляются простыми на вид только в своей внешности, но во внутреннем их присуще бесчисленное, ибо силы двигательных фибр всего тела участвуют в произведении их, и всё, в целом сознании природном, устремляется на возбуждение и определение этих сил, действуя всюду, по трем степеням; и так как в поступках участвует всё, принадлежащее сознанию природному, то участвует в них и всё из воли, или все расположения любви у человека, составляющее первую степень; участвует также всё из разума, или все мысли его постижения, составляющее вторую степень; участвует наконец всё из его памяти, или все идеи мышления, ближайшее к его слову, заимствуемое им из памяти, и составляющие третью степень. (Ангельская Премудрость о Божественной Любви и Божественной Мудрости н. 277)

Из этого видно, что всё, присущее человечности в её природной степени, заключённой в сознании человека, живущего в мире, присутствует, также, во всей полноте своей, также и в каждом его слове, как и в каждом его поступке. Поэтому у Самого Господа любое Его слово, и любой Его поступок заключали в себе всю полноту Его Божественной Человечности. Полнота эта, конечно, умерялась, во время Его жизни в мире, его непрославленной человечностью, которая и служила посредием между миром и Его Божественной Человечностью в Её высших степенях.

Когда же человечность Его была окончательно прославлена, что в Евангелиях описано Его вознесением на небо, то никакое Его непосредственное общение с людьми было уже совершенно невозможно, как никому из живущих невозможно приблизится непосредственно даже к природному Солнцу мира, которое лишь изображает для нас мощь и силу Его прославленной Человечности. Отныне Он мог общаться с человечеством только опосредованно, через ангельское небо. И последним звеном такого общения, обращённым непосредственно к миру, является всегда пророк, создающий писанное Слово Божье, или же Святое Писание.

Процесс же нисхождения Слова, или же Божественной Человечности Господа, в Слово Писанное, или же Святое Писание, заключается в следующем.

Божественная Человечность Господа, исходящая, по степеням и соответствиям, от Господа в вечности, нисходит, в форме живой и совершенно человеческой, но умеряемой в своём совершенстве, по мере нисхождения Своего через небеса, всё ниже и ниже, пока, наконец, не обретает своей завершённости в степени природной сознания человека, пребывающего в мире, и называемого пророком (а точнее, в материальных понятиях его сознания, где Господь, затем, присутствует, в полноте природной степени Своей Человечности). Человечность эта, трансформируется, затем, через природное сознание пророка, в словесный текст, или же в Книгу Слова. Причём, так как каждое слово в этой книге изошло, через сознание пророка, непосредственно от полноты Божественной Человечности Господа в этом сознании, то, поэтому, в каждом таком слове заключена также и вся полнота этой Человечности, и не только Её природная полнота, но, также, и связанные с нею соответствиями полнота духовная и полнота небесная, и, в самой высшей степени, полнота и Самого Господа от Вечности.

А затем уже Божественная Человечность Господа, в природной своей степени, через этот текст, начинает процесс порядка восходящей Последовательности, являющейся обёрнутым отражением Последовательности нисходящей, по которой Она низошла в ум природный пророка, формируя в уме читателей (на этот раз начиная уже снизу вверх), лесенку для преобразования их сознания, и приготовления его для возможного восприятия более высокой степени Своей Человечности. Преобразование же это осуществляется путем реструктуризации личности человека природными истинами Слова, как матрицами, и превращением личности читателя в подобие личности Самого Господа, в каковое подобие Господь и может затем сойти, и обитать там в полноте Своей Человечности, или же в полноте Своего подлинного, духовного Слова.

Cама по себе книга, в форме своего предметного существования, не содержит, при этом, никакого смысла (даже буквального), а есть лишь передаточным звеном, или же посредием, а все смыслы, от высшей своей степени, и до степени низшей, или же природной, находятся, собственно, в сознании пишущего пророка, или же читающего книгу человека, где они, эти смыслы, пребывают в совершенной (или же несовершенной) человеческой форме. В совершенной, если она принадлежит нисшедшему туда Своей Божественной Человечностью Господу, и в несовершенной, если нисхождение это было, в процессе своём искажено, извращено или же подавлено.

Откуда следует то заключение, что писанное Слово Божье, или же Святое Писание, соотносится с подлинным Словом Божьим, или же с Божественной Человечностью Господа, таким же образом, как внешнее жизни человеческой, или же его дела и его поступки, соотносятся с самой личностью этого человека, с той лишь разницей, что, так как Божественная Человечность Господа есть Жизнь в самых своих началах, то и внешние проявления этой Человечности, несут на себе не просто отпечаток этой Её живительной силы, но являются как бы сосудом, куда вся живительная сила Человечности Этой заключена, во всей своей чистоте и во всём своём живительном могуществе, как прекрасное, дорогое и выдержанное вино бывает, подчас, заключаемо в какой-либо, найденный подходящим для такого употребления, сосуд, иногда, даже из весьма простой и не очень благородной глины.

Совершенно очевидно, из всего вышесказанного, что книги, перечисленные в цитированном выше отрывке из Небесных Тайн, попадают, безусловно, под определение Святое Писание, или же писанное Слово Божье, но только ли они? Посмотрим, что сам Эммануил Сведенборг свидетельствовал о процессе создания, через него, книг этого нового Господнего Откровения.

Когда я размышляю о том, что я должен написать, я нахожусь в полном вдохновении, иначе все это было бы лишь моим собственным; но я знаю совершенно точно, что все, мною написанное есть оживотворенная Божественная Истина. Эти слова, принадлежащие Эммануилу Сведенборгу, были зафиксированы одним из его современников, неким Гйорвеллем, но и собственно тексты Учения содержат немало аналогичных свидетельств. Например, в книге Истинная Христианская Религия, являющейся веньцом нового Откровения, есть место, говорящее: Я свидетельствую по истине, что Господь явил Себя мне, своему служителю, и повелел мне исполнить эту службу (получить учение для Новой Церкви и опубликовать его); что Он затем открыл глаза моего духа, и, таким образом, ввел меня в мир духовный, позволив мне увидеть небеса и ады и, соответственно, общаться с ангелами и духами, и это всё в продолжении многих лет. Я также свидетельствую, что от первого дня моего призвания я не получил ничего, относящегося к учению этой Церкви, ни от какого ангела, но лишь от Господа Единого, в процессе чтения Слова. (779)

Из этих, и очень многих других свидетельств самого Сведенборга, с очевидностью следует тот факт, что всё, что было написано в книгах, подписанных его именем, написано было им по Божественному Вдохновению, или по присутствию в его сознании Божественной Перцепции, которая ему, как пророку, была ниспосланна Самим Господом, или же, иначе говоря, что это Сам Господь глаголет нам в этих книгах, а пророк был здесь, как и положенно пророку, лишь подручным инструментом.

Правда, тут может возникнуть вопрос - а как же насчет видений, которые Сведенборг созерцал в духовном мире, описывая их затем на страницах своих книг, и, особенно, его записанных бесед с ангелами и духами. Они-то, вроде бы, исходили не от Самого Господа? Но и на это в книгах Откровения есть свой ответ: Если где-либо были какие-либо изобразительности, видения или же собеседования, я был удерживаем, внутренне и скрыто, в размышлении над этим, относительно того что здесь могло бы быть полезным и хорошим, соответственно что я могу постичь из этого, каковое размышление было совершенно незаметно тем, кто создавал изобразительности и видения, или кто говорил; более того иногда они негодовали, если им удавалось заметить, что я размышлял над этим. Таким образом я был поучаем; совершенно никаким духом, или же ангелом, но только Самим Господом, от которого Единого есть всякая истина и всякое благо. ... Более того, если они желали убедить меня, я провидел, внутренней и скрытой перцепцией, что именно было сутью этого, и это было совсем не то, чего они добивались. Перцепция была очевидной, но не может быть с легкостью описанной для человеческого понимания. (Духовный дневник н. 1647)

Если совместить то, что в книгах Откровения сказано было о том, что представляет собою суть писанного Слова, и эти, вышеприведенные (а также и многие другие, здесь не приведенные), свидетельства, то, со всей очевидностью, напрашивается вывод, что книги, подписанные именем Сведенборга, являются, на самом деле, поучением, истекшим из уст Самого Господа, Бога неба и земли, то есть также Словом Божьим, или же просто Словом. Истинна эта объясняет также многие непонятности, которые отмечались ранее некоторыми из сторонников идей, заложенных в этом Учении, перед каковыми странностями те останавливались, порою, в искреннем недоумении и смущении сердечном. Как пример, здесь можно привести замечание Эмерсона о том, что, дескать, ангелы Сведенборга разговаривают языком натурфилософа восемнадцатого столетия.

Ключ к разрешению этого, а также и всех других подобных недоумений в том, что в книгах этих приведены были не собственно беседы пророка в духовном мире (что просто невозможно было бы и технически, ибо, согласно Учению же, духовное может сообщаться с материальным лишь через соответствия), и даже не их редукции, через материальный разум собственно Сведенборга, а проекция, через этот разум (в оборотах языка, присущих Сведенборгу), истин Божественного Откровения, отправной точкой (и внешней формой) которых как раз и были эти беседы.

Самого лишь установления этого факта, а, точнее, порожденного им нового понимания Учения, оказалось достаточным для того, чтобы поднять целую бурю в умах его последователей, за чем последовал период страшного брожения умов, вылившийся в размежевание членов церкви по доктринальному признаку, а затем и в исход членов церкви, принадлежавших к Академии, и в образование ими новой религиозной общины, названной Всеобщей Церковью Нового Иерусалима. Но гораздо более самих административных пертурбаций, вызванных в умах последователей Новой Церкви таким новым пониманием Учения, для нас может быть интереснее тот факт, что на осмысление всего комплекса логических выводов, содержащихся в этой новой идее, в новообразованной вокруг неё общине, ушёл не один десяток лет.

Лишь в двадцатых годах нашего столетия, среди определенной группы ее членов, в Голландии, сформировалось, наконец, то понимание, что хотя внешней формой нового Откровения была форма, изображающая собою раскрытие духовного смысла книг, принадлежащих к Слову Ветхого и Нового Заветов, но что, по сути, это было не более, чем внешней и достаточно формальной формой, долженствующей послужить переходным мостиком в умах теологов старой церкви, разумевших понятие духовный смысл слишком материально и телесно. Ибо, согласно учению, смысл духовный абстрагирован от понятий, регламентированных пространством, временем и личностью, каковые понятия, однако же, в книгах Учения присутствуют во множестве, из чего и следует тот вывод, что в них, в этих книгах, мы имеем дело не собственно с духовным смыслом Священного Писания Ветхого и Нового Заветов, а лишь с буквальным смыслом Нового Господнего Слова, или же Третьего Господнего Завета, откуда учение подлинной, или же духовной истины может быть почерпнуто лишь умом человека, возрожденного Господом по законам, зафиксированным, с абсолютной ясностью для всякого подлинно рационального ума, в буквальном смысле этого нового Слова.

Понятно поэтому, что главным выводом, проследовавшим из предпосылки подобного подхода к этому новому Господнему Откровению, или же Третьему Завету, как его определили со временем в рамках этой доктринальной позиции, был тот, что всё, что сказано, в текстах этого откровения о Слове Божьем, должно быть применяемо также и к тексту самого этого Откровения. Включая сюда и вывод о том, что книги Третьего Завета содержат, внутри своего буквального смысла, также и смысл духовный, то есть, что все книги этого Завета также написаны исключительно чистейшими соответствиями, подобно книгам Ветхого и Нового Заветов, но только соответствиями природно-рациональными.

Законы же возведения ума человеческого к просветлённому пониманию духовных истин Третьего Завета, или же руководство к подлинному духовному возрождению ума человеческого, потому доступны, в тексте этого нового Слова, даже уму природно-рациональному, что, в отличие от ему предшествовавших, буква этого Откровения не только содержит, в смысле буквальном своём, смысл духовный, но есть также и в согласии со своим собственным духовным смыслом (Учение Нового Иерусалима о Священном Писании н. 25), то есть обороты его буквального смысла есть не только содержащим и опорой смысла духовного, как это было в Новом и Ветхом Заветах, но и его адекватным отражением, в понятиях природного ума человеческого, (или, скажем так, в терминах, присущих природному рациональному мышлению).

Пожалуй наиболее поразительное прямое подтверждение этой идеи содержится в следующем отрывке, почерпнутом из Духовного дневника:

Некие духи сказали, ибо сейчас они беседуют со мной, что те вещи, которые я пишу, настолько грубы и примитивны, что они полагают, что нельзя почерпнуть отсюда никакого внутреннего понимания, из этих слов или же из их смысла. Я также постигал, через духовную идею, что это так, что мои выражения были очень грубы, но мне дано было ответствовать, что мои слова есть лишь сосудами, в которые чистейшие, лучшие и внутреннейшие вещи могут быть вдохновлены, [а сами слова есть] как лишь смысл буквальный оттуда; и что подобными же сосудами являются многие буквальные выражения из пророков, и что их выражения были не только грубы, но граничили с непристойностью и богохульством, а также и сквернословием, и, невзирая на это, туда были помещаемы вещи внутренние, чистые и святые; как, для примера, то, что Господь гневается, что Он полон мстительности, что Он убивает. Выражения эти столь примитивно оформлены, что кажется совершенно невероятным, чтобы существовала хоть наималейшая возможность для вдохновения туда чего-либо хорошего; а причина, между тем, заключалась в том, что всё, что пророки говорили, было приспособлено к пониманию простецов, и если бы они говорили иначе, то ничто хорошее не могло бы быть туда вдохновленным, ибо осталось бы непонятым. Затем мне позволено было добавить, что если они желают оставаться в смысле буквы, то они будут формировать свое понимание аналогичными нечистыми вещами и восприемниками, а те, кто из подобного извлекает учение свое, те жестоко заблуждаются (2185).

Надо ли описывать, какую новую жестокую бурю, уже в умах членов Всеобщей Новой Церкви, вызвали подобные идеи, каким преследованиям и гонениям подверглись, в свою очередь, внутри общины те, кто поднял их как знамя своей борьбы за правильность и чистоту понимания учения. Во всяком случае, большинство предпочло не удаляться слишком далеко от смысла буквы учения, предпочитая, подобно античным мореплавателям, скорее путешествовать по морям теологических интерпретаций не теряя из виду надежной береговой линии привычного и проверенного, чем, уподобляясь Колумбу, бросать вызов стихиям океана неизведанного, вверяя судьбу свою стрелке компаса и общетеоретическим выкладкам.

Вся история, опять таки, завершилась большим исходом (уже третьим в истории Новой Церкви) и образованием, на основе идей нового понимания Откровения, общины, названной Новая Господня Церковь или же Новый Иерусалим.

Этим событием и был замкнут тот круг, начало образования которого было положено явлением Эммануилу Сведенборгу Господа Иисуса Христа, и открытием духовного взора его ума, даровавшим ему способность видеть внутреннюю божественность и святость Слова Господнего, принадлежащего Ветхому и Новому Заветам. Слово Господне, в уразумении своём в умах человеческих, вернулось к Самому Себе, или же к своим собственным началам, и в истории человечества начался, с этого момента, совершенно новый период его исторического бытия, совершенно новая духовная эпоха, эпоха освобожденной и раскрепощенной от всех стереотипов прошлого мысли человеческой, эпоха рационального разума, вооруженного, укрощенного и ограниченного отныне, в границах подлинного и адекватного абсолютной духовной истине миросозерцания, новым, приспособленным к его рациональному пониманию и разумению, Словом Господа Иисуса Христа, Бога неба и земли. И царствие Его, по законам Его Божественного Провидения, как во внутренних, так и во внешних началах человеческого мышления, а, через них, и во всём остальном, принадлежащем нашему миру природному, от его первых и до его последних начал, отныне утверждено навечно и не прейдет, согласно предсказаниям в книгах пророка Даниила (7; 3, 14) и Откровения Иоанна Богослова (11; 15), во веки вечные.

А. Васильев

- Новое Слово для нового мира -

версия 2.3

Оставить комментарий © Copyright Васильев Александр Валентинович (VassilievLNC[sobaka]google.com) Размещен: 16/05/2001, изменен: 21/12/2011. 111k. Статистика. Статья: Религия Богословие Новой Церкви
Аннотация: Статья посвящена религиозно-мистическим книгам пророка нового Божественного Откровения Эммануила Сведенборга.

Васильев Александр Валентинович: другие произведения.

Новое Слово для нового мира