Аннотация: Описания видений которые Сведенборг вынес из своих путешествий в потустороннем мире - в чём их смысл и значение для современного человека.
Эпиграф:
Дух человека, после смерти тела, является в мире духовном в человеческом образе совершенно таким же, каким он был в мiре. Он также наслаждается способностью видеть, слышать, говорить и чувствовать, как и в мiре, и сохраняет всю способность мыслить, хотеть и действовать, как в мiре; одним словом, он человек, как в общем, так и в частном, за исключением того, что он не облечен в грубое тело, которое имел в мiре. Умирая, он оставляет тело, и никогда больше не принимает его.
Когда в Слове упоминаются похороны, то ангелы не думают о теле, которое отбрасываемо, но о душе, которая воскресает; ибо они находятся в идеях духовных, или же в том, что принадлежит жизни; отсюда следует, что то, что относится ко смерти в природном мiре, то же самое означает и то, что относится к жизни в мiре духовном.
Погребение, во внутреннем смысле Слова, означает жизнь в небе, и, в противоположном смысле, смерть в аду. Оно потому означает жизнь в небе, что ангелы, пребывающие во внутреннем смысле Слова, не имеют ни малейшей идеи о погребении, ибо в них нет ничего, что было бы связано со смертью; и, поэтому, вместо погребения, они провидят только продолжение жизни, и, таким образом - воскресение, ибо человек восстаёт относительно своего духа, и погребаем относительно своего тела. Таким образом погребение означает, по внутреннему смыслу, лишь воскресение в жизнь вечную. В обратном же смысле погребение означает смерть в аду потому, что, злые не воскресают к жизни вечной; и, поэтому, если говорится о ком-либо злом, и погребение упомянуто, то у ангелов присутствует лишь идея относительно преисподней. По этой же причине ад, в Слове, называется гробницей.
Продолжение жизни есть то, что понимается [в Слове] под воскресением. (NJHD 225, NJHD 226, АС 4621, АС 2916)
Текст статьи:
Человек сотворен так, что по отношению к своему внутреннему он не может умереть; ибо он может веровать в Бога, а также любить Его, и таким образом быть связанным с Богом, и, значит, жить вечно. (NJHD 223)
Согласно Небесному Учению Веры, главной побудительной причиной Второго Господнего Пришествия на землю нашу, совершённого Им на сей раз в духе непосредственного Откровения из духовного смысла Своего Слова, были гибель, распад и уничтожение Его Церкви в человечестве нашем, а главной целью этого Его Пришествия было восстановление, воскресение и утверждение навечно Церкви Его на земле сией. Совершалось же это Пришествие Его в человечестве нашем посредством открытия Им, для постижения нашего людского, внутренних, или же духовных таинств небесных, как относящихся к Его Слову, так и прилежащих ко глубинному, врутреннейшему смыслу бытия человеческого. Откуда и можно увидеть совершенно ясно ту истину, что таинства, открытые нам в Небесном Учении Веры относительно внутренних, или же духовных основ бытия нашего, необходимы были для восстановления и воссоздания Церкви Господней на земле сией отнюдь не в меньшей степени, нежели таинства, относящиеся ко внутренним, или же духовным основам Его писанного Слова, или же Его Священного Писания.
Более внешнее объяснение необходимости открытия человечеству нашему современному таинств этих, или же подробнейших, поражающе детализированных, и, иногда, как-то даже слишком натуралистичных описаний того, что обретается, скрыто от взора практически любого, ныне живущего в мiре природном, в той реальности, которую здесь у нас называют сегодня потусторонней, было дано в Писаниях этого Нового Откровения Господнего практически немедленно, в одном из самых ранних его текстов. Согласно записи, сделанной Сведенборгом 9 декабря 1748 года в дневнике своих духовных видений, где, в основном, таинства эти поначалу преимущественно и фиксировались, таинства эти, из потусторонней реальности,
Даны сейчас вместо чудес, и если бы их не было, то люди не постигали бы качества, книгам этим присущего, не покупали бы их, не читали бы их, совершенно их не понимали бы, и не проникались бы ими, и им бы совершенно не верили бы, одним словом - оставались бы в полном неведении относительно предмета [там излагаемого]. Те же, кто мнят себя образованными, те их просто отвергнут [в любом случае]. (SD 4123)
Из этого утверждения, впрочем, можно было бы совершенно ошибочно заключить, что достопамятности эти играют, в Новом Откровении, лишь совершенно ту же роль, которую чудеса, совершённые Господом, сыграли во время Его сошествия в мiр наш во плоти, или же исключительно роль некоего завлекающего в систему подлинной веры первоначального момента, без которого не обойтись проповедуя язычникам, или же народу падшей церкви, но совершенно не имеющего ни малейшего значения для человека подлинно духовного и по настоящему утверждённого в вере, ибо лишь "род лукавый и прелюбодейный ищет знамения" (Мф. 12; 39); да и, кроме всего прочего, Небесное Учение вроде бы и само наставляет относительно чудес приблизительно тому же самому, говоря, что:
Никто не может быть преобразован посредством чудес и знамений, ибо они принуждают, ... [и] вера, внушенная чудесами, не есть верою, но убежденностью; ибо в ней нет ничего рационального, ни тем более ничего духовного; это лишь внешнее без внутреннего; то же самое со всем, что совершает человек по этой самой вере: признает ли он Бога, служит ли Ему в доме своем или в храме, творит ли добро. Если человек бывает приведён лишь чудом к признанию, к поклонению или же к благочестию, то человек тогда действует лишь по человеку природному, а не по духовному, ибо чудо вводит веру внешним путем, а не внутренним, и, таким образом от мiра, а не от неба, Господь же к человеку входит не иначе, как внутренним путем, который есть Слово, Учение и проповеди по Слову, и так как чудеса закрывают дорогу эту, то ныне и не творится никаких чудес. (DLW 130, 131)
До прихода Господа чудеса имели место, потому что в те времена люди церкви были природными, и им нельзя было открывать духовные вопросы, имеющие отношение к внутренней церкви. Ибо, если бы они были открыты, то эти люди осквернили бы их. Всё их богослужение, таким образом, ограничивалось обрядами, которые изображали и символизировали внутренние существенности церкви; и заставить этих людей совершать обряды должным образом можно было только при помощи чудес. (TCR 501)
Но, согласно Учению же, чудеса Господни были не только лишь понуждением и приманкой для рода лукавого и прелюбодейного древнейших времён. Чудеса эти были также и Божественными Символами, которые "заключали в себе духовное внутреннее". Поэтому-то, кстати, этот самый род лукавый и прелюбодейный, внутренне, или же по ВНУТРЕННЕМУ своему инстинкту жестоко ненавидящий всё духовное и всё внутренне Божественное, иногда даже чудесами невозможно было принудить совершать священные обряды Церкви должным образом. (see TCR 501)
Откуда и следует, что функция совершения чудес Господних далеко выходит за пределы простого театрального зрелища, творимого во имя балаганной завлекательности последних начал Истины Господней среди людей рода лукавого и прелюбодейного. Более того, согласно Учению чудеса вредны, опасны, или же, в лучшем случае, бесполезны лишь для людей внешних и природных. Для людей же подлинно духовных и внутренних от рождения чудеса, непосредственные Богоявления и знамения как раз являются обычными инструментами их духовного совершенствования. И поэтому, всё же,
Главной причиной того, что чудеса не совершаются в наше время, является [прежде всего] то, что церковь отняла всю свободу воли у людей. Она постановила, что человек совсем ничего не может сделать для приобретения веры или обращения, и вообще, для своего спасения. Каждый, кто верит этому, становится всё более и более природным; а природный человек рассматривает задом наперёд всё духовное, которое поэтому вызывает его мысленное сопротивление. Высшие области ума, основное вместилище свободы воли в духовных вопросах, при этом закрываются. Духовные понятия, которые, как кажется, подтверждаются чудесами, занимают тогда нижние, чисто природные области ума, тогда как ложные понятия о вере, обращении и спасении остаются сверху. Вследствие этого ангелы обитают снизу, а сатаны над ними, как ястребы над цыплятами. Немного погодя сатанам удаётся сломать засовы, и тогда они бросаются со всей яростью на духовные понятия, находящиеся внизу, и не только отрицают их, но и проклинают, и оскверняют. И, в конечном итоге, последующее состояние человека бывает намного хуже прежнего. (TCR 501)
Откуда и становится понятным, что то, что в Третьем Господнем Завете говорится в отношении людей одного состояния, и что для таковых людей является всегда ЕДИНСТВЕННОЙ и НЕПРЕХОДЯЩЕЙ истиной, это же самое может быть, в отношении людей иного духовного состояния и чем-то совершенно противоположным. То, что для одного - пища, то для другого может быть смертельным ядом, и наоборот.
Поэтому-то и в отношении таинств небесных, относящихся к потустороннему бытию человека, Небесное Учение Веры резервирует не только одно-единственное применение, или же функцию завлечения людей современного нам человечества к высшим духовным постижениям путём возбуждения в них в общем-то примитивнейшего чувства жгучей языческой любознательности ко всему экстраординарному и чудесному, каковое завлечение, аналогично завлечению чудесами, лишь понапрасну будет насиловать их свободу воли, и подвергать их совершенно ненужной ни им, ни, тем более, Господу, смертельной духовной опасности. Нет, такое употребление хотя и возможно также иногда (как, скажем, произошедшее, на заре христианства, знаменитое обращение, посредством чуда, Павла), но, всё же, высшее назначение этих описаний в Слове Господнего Третьего Завета совсем, совсем иное.
Гораздо более внутренний резон для открытия человечеству таинств этих приведен был в самом начале книги "О Небе и об Аде", где изложение всего, относящегося к таинствам этим, пожалуй, наиболее концентрированно и систематично. Там сказано, что:
Ныне человек Церкви едва ли что знает о небесах, и об аде и о жизни своей после смерти, хотя обо всём этом писано в Слове. Даже многие, принадлежащие к Церкви, всё это отрицают, говоря в себе, кто оттоль приходил и рассказывал? Но чтоб эта наклонность к отрицанию, преимущественно свойственная многоучёным мiра сего, не заразила бы, и не испортила бы простых сердцем и простых верою, мне дано было, в течении тринадцати лет, быть вместе с ангелами, говорить с ними, как человеку с человеком, и видеть всё, что происходит на небесах и в аду. В настоящее же время мне дано описать всё, что я там видел и слышал, в той надежде, что невежество просветится и неверие уничтожится. (HH 1)
То есть, отсюда уже следует, что открытие таинств этих несёт в себе, прежде всего, функцию именно просветительскую, что уже гораздо ближе к действиям и понятиям духовным, нежели простое возбуждение нездорового любопытства. Тем более, что тут же и отмечено было, что наиболее квалифицированные жрецы этой современной всемирной религии всеобщего неуёмного и безудержного пустопорожнего любопытства человеческого, которым так кичится наша нынешняя цивилизация, называя его, почему-то, "стремлением к истине" (хотя с этим стремлением оно, по сути своей, не имеет, да и не может иметь совершенно ничего общего), так вот, именно эти "многоучёные мiра сего" как раз и отнесены там к тем, кто, скорее всего, откровения эти отвергнет в любом случае.
Зачем же, и кого тогда собирается Господь просвещать откровениями этими в мiре нашем?
Прежде всего поговорим о том - "зачем", зачем же Господь так заботится о просвещении новой, учреждаемой им посредством откровения этого Церкви Своей именно в этом вопросе? А дело тут вот в чём:
Если человек таков, что он не верит в то, что будет жить после смерти, он также не верит и тому, что существует что-либо внутреннее, или же духовное и небесное; и таковы те, кто живёт исключительно в похотях, ибо они живут жизнью исключительно телесной и мiрскою; и особенно те из них, кто погружены в отвратительную жадность. Они, не взирая на это, совершают богопоклонение, посещают свои храмы, и участвуют в обрядах, придерживаясь их, иногда, с исключительной строгостью; но, поскольку они не верят в то, что существует жизнь после смерти, то их богопоклонение и не может быть ничем иным, как только исключительно внешним, и не содержащим в себе ничего внутреннего, как скорлупа без содержимого, или же дерево, на котором нет не только плодов, но даже и листьев. (АС 1200)
Откуда и следует, что человек может изучить до малейшей йоты всё Святое Писание, во всех его Трёх Заветах, рассуждать исключительно мудро и просвещённо как о вещах гражданских и нравственных, так и о глубинных теологических проблемах, поучать путям жизни по всем заповедям Господнего Слова, как внешним, так и внутренним, и, даже, сам придерживаться строжайше всех внешних атрибутов жизни, относящихся к заповедям этим, просветить и привести к спасению многих, послужить хорошо для дела Господней Церкви на земле сией, и даже проповедовать твёрдое упование на жизнь грядущую (для утешения слабых духом), и, тем не менее, если в нём самом нет твёрдой внутренней веры, подымающейся до абсолютной убеждённости всего рационального ума в его, в то, что он будет жить после смерти, в мiре духовном, так же реально, как он сейчас живёт в мiре природном, то всем его выше перечисленным добродетелям, по сути, грош цена.
И здесь совершенно недостаточно для человека простого упования сердечного, или же некоей внутренней надежды на то, что "а вдруг и в самом деле - есть!", или же "почему бы и нет, поживём - увидим!". Нет, подобные "упования" пожалуй иногда ещё хуже, чем полная атеистическая ожесточённость против всего духовного, ибо они создают у человека внутреннюю иллюзию о присутствии у него той веры, которой в нём, на самом деле, нет ни грана. И подлинную цену такому "упованию" можно особенно отлично разглядеть тогда, когда человек такой попадает в по настоящему экстремальную ситуацию, и когда за свою веру ему, порою, предлагается судьбой заплатить цену гораздо большую, чем он находит разумным отдавать обычно за своё "упование".
Тут можно провести хорошую аналогию со страховкой, скажем, автомобиля. Страхующий машину, или, скажем, жизнь, совершенно не верит в неизбежность аварии, или же несчастного случая. Да, он из осторожности готов платить некую умеренную сумму, на случай возможного пренеприятнейшего воплощения в реальность своих самых худших опасений, но если от него потребуют за страховку сумму, превышающую стоимость приобретения нового автомобиля, или, хотя бы, приближающуюся к ней, то страховка для него сразу же потеряет всякий смысл. Тем более, скажем, если от страхующего жизнь потребуют отдать саму жизнь, или, хотя бы, отдаться в полное и безоговорочное рабство. Для всякого мало-мальски умеющего считать тут же станет очевидно, что риск возможности потери гораздо выгоднее обречённости на её неизбежность.
Точно также и со многими "упователями" современного христианства. Они готовы платить "страховые взносы", своей мiрской жизнью, на возможную будущую жизнь, но лишь до тех пор, пока взносы эти не превышают определённого предела. И предел этот у них часто весьма низок. Где там до подвижничества, или, даже, до просто безропотного подчинения церкви пусть даже только и седьмой части своей жизни. Большинство готовы жертвовать Церкви время и средства лишь тогда, когда они идентифицируют её со своим персональным клубом социальных развлечений. А что уж говорить о тех случаях, когда судьба вдруг, неожиданно, потребует от них пожертвовать, ради своих религиозных "упований", имуществом, благополучием, или, уж тем более, самой их природной жизнью! Вот тут и выясняется, порою неожиданно даже для них самих, какова же именно стоимость того гроша, в который они оценяют своё "упование". И хорошо ещё будет если цена эта не окажется равной тридцати серебренникам!
Нет, подлинная вера в посмертную жизнь обретается человеком лишь тогда, когда она становиться внутренней движущей силой всякого его поступка, когда он рассматривает неизбежность для себя своего посмертного бытия наравне с неизбежностью, скажем, завтрашнего своего утреннего завтрака, ухода на работу, отбытия там определённого времени, посещения магазинов, семейных забот - в общем, наравне с неизбежностью своей жизни и в нынешнем своём обиталище, или же в природной реальности.
Ибо лишь в этом случае человек такой сможет действительно попробовать поставить ценности жизни вечной над ценностями жизни временной, духовное над материальным, истинное и подлинное - над кажущимся и незначительным, Господне и небесное - над мiрским и адским, и, в конце концов, собственно Господа над своей собью, и волю Его - над своей волей. И лишь только тогда он и сможет, в подлинном смирении сердца своего, и в подлинной убеждённости своего разума повторить за Иисусом Христом: "не моя воля, но Твоя да будет!" (Лук. 22; 42)
И вера такая - это чистейший дар Господень, и дар очень великий. Её, веру эту, нельзя ни купить, ни украсть, ни заработать, ни приобрести великими трудами, ни, даже, колоссальными подвигами духовными. Ибо, и труды, и подвижничество, и благотворение, и совершенствования в постижении Слова, и великие борения на ниве духовной - все они могут привести к дару этому, но могут, также, и не привести. И дар этот даётся, по завершении тяжкого труда преобразования его, человеку Господом лишь в том случае, если он все деяния эти свои совершал в чистоте сердечной, и в подлинном смирении своего духа.
Если он отвращался от грехов, как от зла перед Господом, а не из упования на награду (в чём бы таковое упование его ни выражалось бы, пусть даже и в уповании на награду в иной жизни), если верил он, искренне и сердечно, "что он, сам по себе, есть лишь пыль и грязь, то есть одно сплошное зло, и что Иегова, или же Господь, есть Высшим и Святейшим, и что он, человек, сам по себе, не в состоянии даже осмелиться приблизиться к Нему," (АС 7550) если исследовал он истины Святого Писания Господнего "не из себялюбия, не для того, чтобы казаться великим в мiре, не для того чтобы его почитали первенствующим в Церкви, и не из любви мiра, для того, чтобы снискивать себе богатство", а "прилежал к Слову [исключительно] из побуждения познавать истину, потому лишь, что она есть Истина, и потому лишь, что она служит к пользе в жизни, и не только своей, но также и ближнего" (SS 61), то венцом ему тогда, венцом не награды, но милости Господней, обретение которой и есть подлинное и единственное счастье для любого бытия человеческого, и становится дар подлинной, незамутнённой и сияющей светом небесным Веры Господней, такой веры, когда человек обитает в Господе, и в истинах Царствия Его Небесного всем сердцем своим, и всею душею своею, и всею крепостию своею, и всем разумением своим, и когда лишь Единый Господь, в Слове Своём, становиться для него подлинной и единственной реальностью. И дар этот - действительно величайший из всех даров Господних, ибо лишь на этот дар человек и может принять в себя благодать подлинной Любви Господней, и стать Её незамутненным и чистым обиталищем, и войти доподлинно в высшее обетование Господне, ибо, как сказал Господь, лишь тот "кто любит Меня, тот соблюдёт слово Моё; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим." (Ин. 14; 23)