Аннотация: Оторвавшись от преследования, Владислав уходит всё дальше и дальше на восток, окончательно определившись со своей ближайшей судьбой.
Путь на восток
Там, где отрог, охватывавший Долину Духов, примыкал к горной гряде, уходящей в темноту, к востоку, когда палевость неба уже почти перешла в темень ночи, и над головой проклюнулись первые, самые яркие звёзды, Владислав углядел в этом отроге небольшую расщелину с крутыми склонами, криво прорезавшую здесь чёрную плоть скалы. Рассудив, что если преследователи таки потеряли его след, то уходить слишком далеко всё равно не имеет ни малейшего смысла, а если не потеряли - и преследуют дальше, то, возможно, разумнее будет попробовать от них спрятаться - не станут же они обследовать здесь всякую щель, а следов на камнях копыта коня тут всё равно уже давно не могли оставить, он свернул в эту щель, затянув туда упирающуюся и хрипящую лошадь, которой это тесное убежище совсем не понравилось.
Впрочем, уходить далеко и не пришлось. Слева тут был глубокий выступ, за которым Владислав и схоронился вместе с конём - благо места хватило, хоть и впритык. Кинув не землю более ненужное деревце Владислав и угнездился на нём - задав коню корму, и обложив себя заплечным мешком и седельными сумками. Сидеть в постепенно сгущающейся кромешной тьме, тщательно вслушиваясь в совершенно неподвижную, гнетущую тишину было и жутко, и - тоскливо. Но ещё больше он опасался, разумеется, услышать там - у входа в расщелину, стук по камням кованных сапог своих преследователей - вряд ли бы они стали тащить сюда, где не было никакой возможности для конного продвижения, своих лошадей.
Потом ему пришла в голову та мысль, что в этой темноте, возможно, уже стоит попробовать воспользоваться той защитой, которую ему сможет обеспечить Кольценосец. Но - как же ему претила и самая мысль вызывать вновь к себе сюда это жуткое создание тёмного ведовства незапамятного времени! После каждого соприкосновения с этим духом, которого он сам же и привёл к новому, противоестественному существованию в этом мире, обеспечив его чужим телом, Владислав чувствовал себя так, словно бы его окунали с головой в бездонное озеро чуть светящейся, ледяной слизи, от которой ему потом ещё долго приходилось оттираться и отшкрябыватся снаружи, низвергая, при этом, остатки этой слизи из своего нутра мучительной рвотой. Уже не говоря о том, как это всё душило его сознание, которое всякий раз словно бы тонуло в этом озере слизи, как неосторожный спутник, провалившийся в грязную жижу бездонного ледяного болота!
Но делать было нечего - попасть в руки стражей Белгорода у него было желания и ещё куда как меньше. Он осторожно, содрогаясь от отвращения, извлёк древний обериг наружу, и - на ощупь пристроил его в какую-то выемку в скале у себя над головой.
Послезакатная палевость к этому времени уже совершенно покинула ясное небо. Расщелина погрузилась в полную темень. И в этой темени Владислав вновь, с содроганием, увидел сгущающееся как бы ни из ниоткуда палево-фиолетово сочащееся облако с рваными, будто бы колеблемыми нездешним ветром краями. Затем в облаке проступила чёрная фигура Кольценосца, и два безжалостных, леденящих клинка его взгляда вонзились Владиславу прямо в лицо.
- Они отступили, - Раздался тихий, похожий на змеиный шип, но, при этом, совершенно отчётливый голос, звучащий словно бы прямо у Владислава в голове. - Не нашли следа. Вернулись в лагерь пограничников. Беги, пока есть время! Они могут вернуться сюда утром! Камень можешь теперь и не доставать наружу. Я уже держу его во внимании. Как только будет вокруг темнота, даже и в дневное время - я буду всегда рядом. Только - позови! Так что - старайся путешествовать ночью. А днём - прячься для отдыха. Не теряй времени! Пока ночь - вперёд! - И сочащееся синюшным тлением облако снова растворилось во тьме.
Владислав подскочил, спешно нагрузил коня, и настрогал из привезенного сюда деревца факелов. Факелы горели погано - деревце было хоть и смолистым, но - всё же, свежесрубленным. И - всё-таки, и это было лучше, чем ничего - в кромешной тьме только не хватало ему или коню переломать себе на этой каменной осыпи ноги. Затем он выбрался из расщелины, ведя коня на поводу, и спешно начал спускаться к дороге. Вряд ли преследователи могли бы разглядеть его слабый огонёк в темноте - если уж повернули обратно, да и что ему, впрочем, оставалось ещё делать?
Он взял чуть правее, и вышел на дорогу, уводившую на восток, достаточно далеко от раздорожья у рухнувших Чёрных Врат. Уже ущербная, но всё ещё достаточно полная Луна взошла над горными вершинами, и Владислав, напоив коня, и сам хлебнув колдовского зелья - впереди ждала трудная дорога, а нужно было поскорее уносить ноги, оседлал его, и пустился в путь, положившись на его ночное зрение.
Дорога здесь была просто великолепна - видимо, в последние годы, Черноград положил немалые усилия на приведение её в порядок. Да и то сказать - это был самый прямой путь для призванных им с востока армий, и от состояния этой дороги напрямую зависела скорость их сосредоточения для войны. Кроме того, в отличие от дороги, проходившей вдоль реки по ту строну от перекрёстка у Чёрных Врат, здесь работам не могли помешать постоянные налёты вражеских лазутчиков, прилагавших все усилия, чтобы не дать своему противнику наладить надёжные подходы к древней, мёртвой столице - пока они ещё держали в своих руках броды, разумеется, и - всё ещё гнездились на восточном берегу Великой реки. Дорога на север тоже была более-менее поддерживаема Черноградом - там ведь враг и не появлялся. Но, видимо, она, всё же, не имела для Чернограда такого определяющего значения - основное сообщение с востоком проходило именно здесь, вдоль северных склонов гряды Пепельных гор. Так что - конь его сразу же стремительно помчал вперёд по ней, звеня копытами по гладкой ленте каменных плит, уложенных ровно, и почти без стыков.
Достаточно быстро - по леву руку, к дороге начала подступать густая лесная поросль. Дорога шла здесь вдоль подножия гряды холмов, отделявших горы от леса, которые покрывал лишь редкий подлесок. Впрочем - по обеим сторонам от дороги всё было под корень вырублено, и тщательно подчищено на расстояние, превышавшее длину полёта стрелы - видимо, чтобы исключить возможность засад и внезапных нападений.
Дорога была пустынна - даже дикие звери не появлялись на пути у Владислава. То ли это была защита Кольценосца, то ли распуганные войной лесные обитатели ещё не успели заполнить местность. Достаточно часто встречались небольшие укреплённые заставы - тоже полностью покинутые, с распахнутыми в спешном бегстве, да так и брошенными дверьми или воротцами. Выглядели они покинутыми достаточно давно - ведь их обитателям не было никакого резону, после падения Чернограда, задерживаться в этой пустынной местности, лишённой жителей, и пока что ещё не освоенной торговым караванами - так что можно было наедятся на то, что аж до самой Задней Калитки у него проблем с лихими людьми здесь не появится - Кольценосец там или не Кольценосец.
На исходе ночи, когда кромка леса впереди уже окрасилась первыми сполохами встающей зари, совершенно измотанный многодневным бегством Владислав начал присматривать место для ночлега. Днём можно было не опасаться ночных хищников, да и время года позволяло наедятся на то, что те и так сыты. Но - всё же, приходилось быть предельно осторожным. Он свернул в первую же проплешину в лесных зарослях, которую смог углядеть, прорезанную там небольшой промоиной стекавшего с гор ручья. Найдя в лесу полянку с густой, сочной травой, он, разгрузив и стреножив коня, и засыпав ему в торбу немного овса, пустил его на вольный выпас. А сам, нарубив себе ложе из ветвей, устроился в тени деревьев, но так , чтобы не терять поляну из виду. И - провалился в тяжёлый, совершенно беспробудный сон.
Пришёл в себя он лишь тогда, когда густая темень нового вечера уже накрыла землю. Да и то - он проснулся отнюдь не сам, но его разбудили как бы толчком изнутри. Он сел на своём ложе, ошалело тряся головой, и пробуя понять, что же его подняло. И тут изнутри у него раздался знакомый шип:
- Вставай, вставай! Уже ночь на носу. И - время отправляться в дорогу! Можешь быть спокоен - погоню прекратили. Впереди никого нету - всё пустынно. До самой Задней Калитки. Да и я буду охранять тебя. Так что - вперёд!
Владислав медленно, неохотно поднялся на ноги. Его давила тяжелая, совершенно свинцовая усталость. Тело было словно тряпичная кукла, мысли в голове путались. Он спустился к ручью на плохо сгибающихся коленках, скинул одежу, полостью сполоснулся там в глубокой вымоине, а потом, еле двигаясь, вернулся к на поляну, и - забрав коня, который тоже выглядел как сонная осенняя муха, отвёл того к ручью и тщательно вымыл и почистил. Он бы с огромным удовольствием отдохнул бы тут ещё целые сутки - до следующей ночи, да и коню это явно не помешало бы. Но его беспокоила мысль о том, что впереди его ждал весьма неблизкий путь, а пополнить припасы по дороге было совершенно негде. Особенно же - корм для коня, ведь - на одной травке тот особо не разживётся!
В отличие от вчерашней ночи конь сегодня плёлся еле-еле. Но Владислав не подгонял его, хорошо понимая, по своему собственному состоянию, что и для коня знакомство с этим ведовским зельем не могло пройти бесследно. Так они и тащились всю ночь по отсвечивающим блёстками каменным плитам дороги, оба мечтая лишь о грядущем отдыхе.
Для следующей стоянки Владислав, ещё до рассвета, присмотрел себе точно такую же протоку - благо с гор этих ручьёв, с переброшенными через них лёгкими однопролётными мостиками текло видимо-невидимо. День он опять проспал как мёртвый, но на следующий вечер и он, и его конь уже чувствовали себя гораздо лучше, и он смог даже самостоятельно проснуться.
Так и начался у него этот долгий, утомительный многодневный переход, преодолеваемый ночами при свете всё более и более ущербного лунного диска. Благо - погоды стояли прекрасные, небо было светлым и прозрачным, а ночи - не очень холодными. Впрочем - прихваченная им у пограничников хламида под сыроватой тенью леса оказалась для ночлегов весьма и весьма нелишней.
Невзирая на выпасы, конь подъел взятые в дорогу овсы уже к началу четвёртной ночи. Но тут Владиславу необыкновенно повезло. Той ночью, к утру, на небосклон нагнало с гор какую-то дымку, и он - заопасавшись, как бы не пришлось как бы не пришлось дневать под дождиком, рискнул, всё же, таки укрыться под крышей небольшого придорожного укрепления, построенного на вершине невысокого, плоского холма, рядом с дорогой, в виде двухэтажной квадратной башни, угнездившейся в одном из углов прямоугольника невысоких каменных стен, три других угла которого были заняты маленькими открытыми стрелковыми полубашенками под стрельчатыми крышами.
Тут ворота оказались прикрытыми, хотя и не запертыми - видимо кто-то из покинувшего укрепление стражи оказался добросовестным и хозяйственным малым. Тщательно закрыв за собой задвижку ворот Владислав, зажгя факел - вокруг всё ещё стояла предутренняя темень, обнаружил там два продолговатых одноэтажных строения под плоскими деревянными крышами, построенных рядком вдоль длинной стены этого прямоугольника. Что его существенно порадовало - ибо большую часть встреченных им покинутых постов их обитатели явно подожгли перед тем, как скрыться оттуда.
Одно из них оказалось жилым - с топчанами, на которых валялись закаменевшие перины, одеяла и подушки, а в другом - совершенно пустом, видно были склады, хранившие запасы для проходивших здесь армий. Тут ещё оставалось несколько ларей - по преимуществу совершенно пустых. Но в одном из них, весьма вместительном, и, видимо, предназначенном для фуража, Владислав обнаружил на дне достаточно толстый слой овсяных зёрен. Видимо - кто-то из уходивших просто поленился вышкрести его до самого конца, и - уходя, машинально прихлопнул за собой его крышку. Так что грызуны, которых тут было полно, до овса так и не смогли добраться.
Остатков на дне этого ларя с лихвой хватило для того, чтобы вновь наполнить торбы в седельных сумках. Так что проблема с кормёжкой для коня была решена вполне основательно. Запасы самого Владислава также уже подошли к концу, но, в конце концов, он ведь тоже мог пропитываться некоторое время и овсяной кашей, пусть и лишь на одной воде и соли, не рискуя, при этом, сильно объесть своего коняку.
Устроившись на ночь в этом укреплении он даже рискнул развести там огонь из остатка дровяных запасов, брошенных там прежними хозяевами, приготовить себе горячего супу из солонинины и овса в захваченном у погранцов медном, лужённом котелочке, и вдоволь попить крепкого чаю.
После всего пережитого, успокаивающее однообразие теперешнего путешествия постепенно привело его ум и тело в должный порядок. Тихие, спокойные ночные переезды, во время которых он постоянно чувствовал не себе пусть и жуткий, пусть и тревожащий, но - всё же, охраняющий его издалёка взгляд, превратились для него, по сути, в непрерывную полудрёму - конь хорошо знал своё дело, а ровное дорожное полотно не обещало никаких неприятных неожиданностей.
Дорога несильно петляла меж холмами, то ныряя в буераки, промытые речками и ручьями, то переваливая через небольшие гребни меж ними. Но древние строители постарались спрямить и уровнять её поелику возможно, и поэтому постоянно приходилось проезжать врезанные в эти гребни выемки, или же двигаться по насыпям, на которых дорога перескакивала через вымоины. В темноте леса, по его левую руку, сливались в одну тёмную массу, а холмы по правую просто терялись на фоне пепельно-чёрных в теми ночи хребтов, над которыми лишь чуть-чуть серебрилось звёздами ночное небо. Отдалённо шумели ветви деревьев, чуть слышно плескалась вода под многочисленными мостиками, а из лесу иногда доносился крик какой-нибудь ночной птицы.
Путешествуя исключительно ночью он видел что-то более-менее определённое лишь под самое утро, когда готовился к привалу, или же вечером - на выезде. А поскольку он стремился схорониться с дороги ещё затемно, и выехать тоже уже когда хорошо притемнилось, то у него так и остались совсем уж отрывочные впечатления о лесных полянах, ручьях, да восходах с закатами. Он лишь отметил для себя, что там - к северу, леса постепенно понижались - видимо там лежала большая равнина, подпирающая подножие Пепельных гор. Но поскольку леса уходили туда непрерывным, тёмным ковром, то даже с некоторого возвышения дороги он так и не смог определить, насколько же далеко на север они тянутся.
Уже под самое утро седьмой ночи своего путешествия, когда Владислав, в свете едва загорающегося утра, начал было привычно приглядывать подходящее место для предстоящей днёвки - обогнув по дуге большой холм по его правую руку, дорога неожиданно вывела его на край огромной, пологой котловины, спускающейся к каменному ложу узкой, но весьма полноводной реки, очевидно и вымывшей здесь эту котловину за бесчисленные столетия.
Он остановился на изгибе дороги, здесь сбегавшей небольшой, пологой змейкой к реке, и свете разгорающегося утра увидел, что по его правую руку котловина, переходя в ущелье, глубоко врезается в горный хребет. А там, внизу, за ложем реки, через которое дорога перескакивала по крутому, выгнутому мосту, подбегая к нему высокими насыпями, он увидел башню и укрепления города, всё ещё погруженного в утреннюю дрёму. Вглядевшись, он сообразил, что это и есть то самое, столь памятное ему место, где от основной дороги ответвлялся путь к Задней Калитке павшего Чернограда. Всмотревшись, он узнал бесчисленные укрепления, поднимающиеся там, в конце ущелья, к перевалу, всё ещё погружённые в глубокие горные тени. Лишь сам перевал уже начал золотиться в первых отсветах набегающего с востока утра.
Как ни вглядывался Владислав, он так и не смог понять, насколько хорошо эти укрепления пережили случившееся на расстоянии многих дней пути от них падение Чёрной Башни. Впрочем - сейчас это его волновало меньше всего. Спустившись по змейке к мосту, дорога резко выпрямлялась на высокой насыпи, и перескакивала реку через мост, крепкий, высокий, трёхарочный. При въезде на мост - с обеих сторон, стояли караулки, но сейчас они были пустыми, и - полностью выгоревшими.
Владислав в очередной раз подивился про себя неуёмной жажде всё уничтожать за собой, которая столь въелась в кровь исчезнувшему воинству Чёрной Крепости. Ну - вот, казалось бы, уходишь ты, бежишь. Так что ж поджигать, и уничтожать всё за собой? Чтоб не досталось врагу? Да какой теперь враг, после поражения-то? И откуда тут враг? Враг там - много дней пути на западе. А тут-то чего жечь? Ни себе, ни людям! Хотя - если тут были орки в охране, то чему же я, собственно, удивляюсь - мрачно подумал он. И ещё раз порадовался тому, что таки не уничтожили то укрепление, где ему довелось ночевать, и отыскать корм для коня. Вполне возможно что вот там-то и стояла стража из людей - тех же восточняков, подумалось ему. Вот и обошлись с оставляемым иначе.
Перемахнув мост, под шум воды в его пролётах, Владислав - по такой же спрямлённой дороге выехал на змейку уже на восточном склоне котловины, и поднялся по ней до укреплений лагеря, которые тут примыкали к дороге слева. Вот здесь всё отнюдь уже не выглядело заброшенным и опустошённым. Лагерь просыпался, из-за стены укрепления доносились звуки человеческих голосов, крики домашней птицы, мычание и блеяние всякой живности.
Тут ему подумалось, что, возможно, стоило бы попробовать объехать город по ночи, под охраной Кольценосца. Но - всё равно ему нужен будет пропуск для дальнейшего путешествия - где уже по ночи не проскользнёшь так уж просто. А его, скорее всего,, можно было получить только здесь. Наверняка, подумалось ему, Пригорск снова поспешил наложить на перевал свою руку - как это было ещё совсем в недавние времена. А, в таком случае, здесь можно было вполне ожидать встретить вполне дружелюбную власть, заботящуюся о сохранении закона и порядка. Да и, впрочем, его наверняка уже давно заметили дозорные с башни - ещё когда он спускался к мосту по ту сторону реки. Так что поворачивать назад сейчас, или пробовать прятаться ему уже было бы и бесполезно, да и, пожалуй, небезопасно.
Проехав по дороге вдоль стены укрепления - достаточно убогой, низенькой - всего-то роста в два человеческих, без оборонительных башен, без рва перед нею, и сложенной кое-как из серых, колотых базальтовых обломков на известковом растворе - тут явно не предполагалось выдерживать долгой осады многочисленного войска - просто сборный пункт на раздорожьи для проходящих мимо отрядов и торговых караванов, Владислав остановился у грубых, врезанных прямо в стену ворот - в полтора человеческих роста, с округлой аркой цельного базальта над ними, и сколоченных из крепких дубовых плах, сплошь покрытых перекрещивающими железными полосами, в перекрестьях которых виднелись квадратные, гранёные шляпки больших гвоздей створками. Ворота были ещё закрыты, и по ту сторону никто даже не заинтересовался прибывшим путником - смотровое оконце в левой створке так и осталось закрытым наглухо.
Владислав тяжело соскочил с коня, и - обнаружив в стене, справа от ворот, крюки коновязи, вбитые меж камнями, а также грубую дубовую лавицу рядом с ними, привязал коня, и присел - терпеливо дожидаться времени открытия врат. Ждать пришлось аж до появления солнечного диска из-за дымчатого края того постепенного возвышения, к которому убегала на восток дорога. Но как только первые лучи сверкнули над далёким, туманным горизонтом, за воротами тут же загремели засовы, зазвенело оружие, зазвучали чьи-то команды, и створки их медленно, с надсадным скрипом разъехались в стороны.
Оттуда лениво вышли стражники - один за другим, пять человек, в полном вооружении, с бердышами, и небольшими, круглыми щитами. Владислав с облегчением отметил для себя, что все они были людьми, а на затасканных щитах у них можно было разглядеть знаки, указывающие на их принадлежность к ополчению Пригорья. Стражники с любопытством, и безо всякой враждебности уставились на Владислава. Тот тяжело поднялся с лавицы - ему уже запредельно хотелось, наконец, прикорнуть хоть где-нибудь, и вежливо поприветствовал их на общеязе. Ему ответили с той же вежливостью, после чего страшой среди них спросил его вполне миролюбиво:
- Куда путь держим-то, господин хороший?
- Да вот, домой возвращаюсь, в Княжество, с запада.
- Эт хорошее дело, - Одобрительно качнул головой начальник караула, - Служивый, значит? Бывший?
- Да, - Нехотя подтвердил Владислав. - Было дело.
- Теперича значит, свободен как сокол! - Кивнул тот. - И ещё хорошо, что жив остался. Только что-то с опозданьицем вы. Ваш брат тут давно уже промчался. - Усмехнулся он.
- Да.. Так.. - Неопределённо покачал Владислав головой в ответ. - Вышло вот так.
- Ну, ничаво. - Успокаивающе покачал головой тот. - Только вот вам теперича подорожную выправить надоть. Тут же, сразу за воротами, у нас начальник сидить. Я уж вас провожу к нему - не обессудьте. Порядок у нас, на заставе приграничной-то, прежде всего. Идёмте!
Владислав взял под уздцы коня, и проследовал за ним внутрь укрепления. Там - сразу же за воротами, тот повёл его направо, к невысокому, но достаточно вместительному домику, с крутой, двускатной, покрытой серым от времени тёсом крышей, и с резным коньком над тёмным проёмом одностворчатой двери. У входа - на лавке, сидела пара стражников в кольчугах и высоких шеломах, с недлинными мечами, и - даже не вооружённая бердышами. Они лишь посмотрели на пришедших, но - увидев среди них начальника привратного дозора ничего не спросили. А попросту отвернулись, и продолжили неспешную беседу.
- Вот, тутося, у нас отдел городского приказа по станноприёмству. - Добродушно похлопал по плечу Владислава приведший его, - Войдёшь - сразу же комната налево. А там тебя уже определят. - И, повернувшись, он не торопясь направился обратно, к воротам.
Владислав привязал коня к одному из железных крюков, торчавших из стены и здесь, снял шелом, и, наклонившись, чтобы не задеть головой за низкую притолку узкой, стоявшей открытой - по случаю тёплой погоды, двери вошёл в полутёмный проход, уводивший куда-то вглубь дома. Стукнув в первую же дверь слева, он получил разрешение и вошёл в тёмную, вонючую комнатёнку, где за конторками, освещаемыми одинокими свечами, стояли, старательно заполняя какие-то бумаги два писаря. У окна, слева от входа, за столом сидел видимо их начальник, тоже копавшийся в ворохе бумаг, наваленном перед ним. Увидел Владислава он поднял голову и вопросительно уставился на него.
Владислав пояснил, что возвращается с запада домой, в Загорье, и посему нуждается в подорожной. После чего он - безо всякого требования с его стороны, выложил перед сидящим за столом человеком свои бумаги - те, с которыми он - не так уж и давно, проследовал тогда через Пригорск на запад. Тот внимательно изучил их, и - отложив в сторону, сказал:
- Что ж, мы проезжим препятствий не чиним - товара ты не везёшь, так что заплатишь две полновесных серебряных монеты - и езжай себе, куда надо. Но, - Тут он несколько замялся, - Понимаешь ли, господин хороший, по бумагам ты из.. Да.. Из Западников-то. И проездные бумаги у тебя от них. А наш Совет заключил с вашими договор. Чтоб, значит, без заключения от их представителя - никого из ваших, с западных и с южных земель - через границу сейчас не пропускать. Тут уж ничего не поделаешь - придется тебе таки сходить к вашему человеку - он сейчас размещается в здании одного из бывших приказов.. Ну - в общем, бывших приказов Чернограда. Получишь от него это заключеньице - и ко мне. И я тебе сразу же подорожную и нарисую. А без этого ну не могу никак - не обессудь!
- А как я его там найду? - Хмуро осведомился Владислав, не очень довольный таким поворотом дела. Что-то ему весьма не понравилось это пристальное внимание к возвращающимся домой западникам. И с чего бы это? - Угрюмо размышлял он. У него ведь были вполне серьёзные причины опасаться слишком придирчивых расспросов о том, как завершилась его служба в Чёрной Башне, и что он там делал после её падения.
- Да ты иди к сторожевой башне-то - небось не заблудишься. А там сразу же и увидишь своих - оный представитель со своей-то собственной стражей к нам приехали. Али спросишь - там ещё и наша стража есть у дома, где начальник укрепления сейчас квартирует. В общем - не потеряешься. - Махнул ему рукой собеседник, и ободряюще улыбнулся.
- А.. А пропуск по городу - вы мне выдадите? - Осведомился Владислав.
- Да не нужен тебе никакой пропуск. - Рассмеялся тот. - У нас тут караулы по улицам только ночами бродят, то, что на складах охраняют. Да и то - больше для порядку. Тут у нас пока что все наперечёт, в общем. Никто не шалит пока что.
- Выйдя из затхлого, вонючего прохода на свежий воздух, Владислав оседлал коня, и стал пробираться по узким улочкам к возвышающейся над городом башне. С прошлого раза он всё равно здесь ничего особо не запомнил. Тогда вокруг царствовала полумгла, ливмя лил дождь, везде была непроходимая грязь, буквально кишевшая разным народом. Сейчас же совершено сухие, покрытые пылью улицы были совершенно пусты. Вокруг царили разор и запустение. Двери складских помещений, из которых по преимуществу и состоял здесь город, были по большей части выбиты, или выгорели от внутренних пожаров. Видимо, разбегавшиеся служивые, и те беглецы, кто прошёл здесь ещё первой волной, всласть пограбили накопленные тут запасы, прежде чем убраться окончательно на восток. Завершая свои грабежи поджогами. В воздухе стоял тёрпкий запах гари, и чуть ощутимо пованивало разложившимися трупами, хотя тел на улицах и не было видно. Но, видимо, их вполне хватало внутри разбитых и обгоревших складов и амбаров, стискивавших узкие улицы своими закопченными стенами с рухнувшими вовнутрь крышами, которые почистить у новых хозяев руки пока не дошли.
Добравшись до площади, и - так никого и не встретив по дороге, Владислав сразу же узнал тот самый, напоминающий бастион дом, в котором ему устроил допрос, при первом его посещении, представитель гвардии Чёрной Башни. Сейчас у входа там стояла пара стражников в чёрных, одинаковых плащах, под которыми скрывался полный доспех хорошо узнаваемого одностроя, предпочитавшегося охранниками всех укреплённых Домов, в которых Западники гнездились по восточным королевствам. Эти стояли навытяжку, с бердышами в руках, и смотрели с подозрением и сторожко. Слева же от них, у другого здания, толпилось несколько ополченцев, занятых жаркой беседой, и ни на что не обращающих внимания. Таким образом - никаких и малейших сомнений о том, куда же ему требуется сейчас идти у Владислава не возникло.
На подъехавшего Владислава стражники уставились в упор, подтянулись, и - скрестили бердыши. Сойдя с коня, Владислав сообщил им, по манере, принятой среди западников, кто он такой, и зачем сюда прибыл. Один из стражей приоткрыл дверь, крикнул внутрь, и - через какое-то время, оттуда вышел молодой парень - очевидный ровесник Владислава. После того, как ни представились друг другу, выяснилось, что это - порученец представителя западников здесь. Но ни слова не было сказано о том, кого же именно этот представитель здесь представляет, ни кто он по титулу или внутренней должности в общей иерархии Запада, ни откуда был сюда направлен. Просто - "представитель Запада", и - всё.
Владислав оставил коня на привязи, после чего встретивший дал ему знак следовать за собою. Они прошли в небольшое, квадратное помещение, с двумя закрытыми дверьми по обеим сторонам от входа, где находилось ещё пара стражников. Тут Владислава заставили снять и отдать на хранение всё его вооружение, и даже - оставить шелом, панцирь и кольчугу. Хорошо хоть не стали обыскивать. Предложили оставить и заплечный мешок, но тут уж Владислав упёрся - тем более, что мешок этот, содержавший сейчас лишь его личные вещи, был и не так уж велик по размеру. Затем они поднялись по столь запомнившейся Владиславу - ещё с первого его посещения, грязной и тёмной лестнице на второй этаж. Сопровождающий указал ему на знакомую дверь, за которой он успел уже побывать однажды, а сам остался ожидать у лестницы.
Войдя в комнату Владислав уже почти и ждал увидеть там того же самого молодого негодяя, обчистившего его тогда, при его проезде в Черноград, но вот тут его ожидания не оправдались вовсе. Во-первых - полностью, или - почти полностью поменялась меблировка в комнате. Она явно носила следы недавнего разгрома, и - даже, пожара. В ней остро пахло горелым, конторка и топчан выглядели свежеизготовленными, или - скорее, привезенными вместе с новыми обитателями, и отсутствовал обычный ларь для бумаг - только сундук, в котором, видимо и хранилось всё имущество хозяина этой комнаты. Единственное, что здесь не изменилось - так это освещение, представленное двумя факелами, воткнутыми в держаки на стенах, и железным, тёмным, со следами ржавчины подсвечником с тремя свечами над конторкой. Узкие окна - скорее уж просто щели для стрелков в толстой стене бастиона, были забраны изнутри железными, глухими ставнями.
Сам же представитель был Владиславу совершенно незнаком. Он увидел перед собою, стоящим за конторкой, низенького, полноватого, угрюмого человечка с отвратительной, жабьей физиономией, и лисиной, обрамлённой реденькими, седыми волосками. В него тут же вцепились маленькие, заплывшие, но при этом очень цепкие злобные глазки в глубоких глазницах под почти не существующими бровями. Человечек этот, перед приходом Владислава, видимо заполнял какую-то бумагу, и теперь он, отложив перо, недобро уставился на посетителя.
- Стучать надо, - Сварливо заметил он, наконец перестав изучать пришедшего. - Чего тебе-то? И кто ты такой?
Владислав, старясь говорить как можно вежливее и твёрже, объяснил свою надобность.
Человечек выскочил из-за конторки, оказавшись, при своей комплекции, очень проворным, и каким-то, можно сказать, даже вертлявым и текучим - как шарик ртути на ровной полированной поверхности, облачённым в обтягивающие чёрные штаны, заправленные в невысокие, чёрные же сапожки, и какой-то чёрный же кафтан странного покроя, застегнутый наглухо под самый высокий воротник. Он подскочил к Владиславу, чуть не толкнув его, так что тот даже отступил назад от неожиданности. Изо рта у человечка исходил отвратительный запах гнилых зубов, которым он тут же жарко задышал прямо в лицо Владиславу. Того аж перекосило от брезгливости. Человечек это заметил, и нехорошо усмехнулся.
- Так, так, - Начал он недобро уставившись на Владислава почти что в упор. - Значит, возвращаемся домой, несолоно хлебавши? Пошли за шерстью, а назад - стриженными? - Которого хохотнул он. - Где служил-то в крепости? И - где ты так долго шлялся-то там? Все, кто уцелел из ваших, уж давно тут промелькнули! Ась?..
Владислав, угрюмо опустив глаза, пробормотал:
- Я.. В гвардии Чёрной Башни я служил, значит. Младший командир. В общем - был на задании на западном берегу. Посреди реки. После падения Чернограда - скрывался там. Еле ноги унёс. В плавнях. Ранен был. Пока в себя пришёл, пока смог на этот берег переправится.. В общем..
Человечек молча забрал его бумаги, подошёл к свой конторке, и внимательнейшим образом изучил их. После чего метнулся назад, снова едва не столкнув его с места.
- Так, командирская бумага твоя вроде выглядит вроде правдоподобной. И с дорожными твоими бумагами по имени вроде сходится. Но - как же ты, скажи на милость, бумаги-то сохранил, а однострой - нет? И - как это ты со своим конём через реку переправился-то? Нешто плот у тебя был? А?
- Да я был на особом задании - посмотрите бумаги! - Начал мямлит Владислав. - У нас особый отряд был. Мы по тылам отщепенцев шарились. Потому и одет был в то, с чем в крепость приехал. А потом отряд наш разбили. Как всё прахом пошло. Они.. Они там прочёсывали равнину. И - на нас наткнулись. Я еле ноги унёс. Что сталось с остальными - не знаю. Через реку на комельке бревна переплыл. Когда осмелился. Разделся, и - всё с собой перевёз. А конь - я на него случайно наткнулся. Уже на этом берегу . В подлеске. Видимо - то ли потерялся, то ли хозяина в битве убили. В последней. Конь не мой. Я своего на том берегу потерял.
- Что ж, ты с бумагами всеми-то на задании был, что ли? - Уже прямо издевательски осведомился тот. - Что ты их в крепости-то не оставил? У ваших, что оттуда выходили, я вообще бумаг не видел! Да и откуда? В бой, и - с бумагами!
- У нас там было всё своё хозяйство - на возу. Там, там мы все свои бумаги и возили. - Начал терпеливо объяснять Владислав. - Особый отряд. И - так как мы по тылам вражьим промышляли, то нам там постоянно нужны были разные бумаги. Одни - для отщепенцев. Другие - для своих. Чтобы за отщепенцев не приняли бы, и - не порешили бы часом. А как всё рухнуло, то я свои бумаги-то и прибрал в сумку. Заодно - и переоделся в то, в чём пришёл в крепость. На всякий случай. Чтоб отщепенцы не сразу разобрались-то, с кем дело имеют. У нас там у всех были и такие одежды и броня. Только - не сильно нам это и помогло-то. Так вот - когда нас разбили, и - пришлось бежать, то я собой всё это и унёс-то.
- Унёс, говоришь? - Тот метнулся к конторке, взял подсвечник, и, вернувшись назад, начал его тщательно изучать. - Сапожки у тебя, братец, новенькие-то совсем, ась? Откуда такие добыл? В лесу с дерева снял, что ли?
- Сапожки.. Сапоги я себе в крепости, перед войной справил. Как раз к этой одёжке. Те, что в крепости выдали, форменные, к ней не подходили, разумеется. Старые-то совсем были разбиты. А эти - так и лежали на возу. Ждали своего часу.
- И ты хочешь сказать, что всё это время в них по болтам и шастал? Осведомился тот.
- Да я там и не особо шастал-то. - Отозвался Владислав. - Больше прятался по плавням. Сделал себе шалаш, питался рыбой - что поймать удавалось. Так - в основном почти голышом там отсиживался. Тепло ж ведь! Так что сапоги почти что и не износились.
Владислав и сам понимал, что весь этот его лепет совершенно беспомощен, и выглядит весьма подозрительно. Он мысленно корил себя за то, что не сообразил продумать ничего путного заранее. Но кто ж думал, что ему придется уже и здесь так оправдываться! Хотя - кому какое тут вообще-то должно было бы быть дело до его приключений там?!
- Да, паря, вижу - врёшь, и - не краснеешь. - Отозвался допрашивающий. - Что, есть что скрывать-то? Ась?
- Да какая разница! - Взорвался Владислав. - Я что, тут отчитываться должен?! В чём?! Я - Западник! Гордо вскинул он голову. Возвращаюсь - домой! Что бы там ни было - это моё дело, и не чьё иное! Не хотите верить, и - не нужно. Ваше дело. Но меня-то чего мытарить? Что было - то было, и - быльём поросло!
Держащий в руках подсвечник человечек чуть отступил, и - нехорошо усмехнулся.
- Отчитаться передо мной, паря, ты попросту-таки обязан. На то я сюда и поставлен. А то кто тебя знает - мож тебя отщепенцы в плен взяли, да голову промыли, и ты теперь - к ним переметнулся? Мож ты теперь лазутчик отщепенский? А? Кто ж тебя знает? А мож ты - и просто отщепенец с чужими бумагами, к нам лазутничествовать засылаемый? На то я тут и поставлен, на то я тебя тут и проверять должен! Так что - не ори! Уймись! В общем - сдаётся мне, что с тобой нужно серьезно разобраться. Для начала я тебя обыщу, вещички твои проверю. А там - там и решать будем!
Владислав аж отпрыгнул к двери, непроизвольно хватаясь за левый бок, и пытаясь нащупать там ножны оставленного внизу меча. Человечек усмехнулся, глядя на него, отступил к стене, и дёрнул свисавший с неё толстый чёрный шнур с кистью на конце. Где-то за стеной чуть слышно звякнул колокольчик, и буквально почти сразу же в комнату ворвалось двое - без броней, но вооружённые кроткими тесаками - явно не западники, из каких-то малых народов, совершенно отвратительного вида, с растрепанными бородами, и в тесно облегавших их серых, нечистых хламидах, от которых ощутимо воняло гнилью и застарелой кровью.
- Взять его! - Негромко отдал приказание хозяин комнаты, скрестив на груди руки, и издевательски уставившись на Владислава. - Сначала тут разденьте донага, я вещички-то его здесь проверю, и - вниз, а там - на дыбу вздёрните, огонь разведёте в очаге, причандалы пыточные приготовьте, и - ждите меня, не начинайте! Я сам чуток попозжее спущусь, как тут с делами закруглюсь-то!
Оба палача, кинувшись с дух сторон к Владиславу, выкрутили ему руки, согнули, и начали сдирать с него его заплечный мешок. Задыхающийся, мёртво схваченный Владислав, просто таки коченеющий от неожиданности происходящего, охватившего его ужаса, и просто невероятного унижения, в совершенном отчаянии, ни на что уже особо и не рассчитывая - день же на дворе, прохрипел чуть слышно: "Ветер с Востока - зашиты! Помоги!"
Но - видимо, Кольценосцу вполне хватило для появления и той полутьмы, которая господствовала сейчас в комнате - за толстыми стенами бастиона. На призыв Владислава - словно бы из неоткуда, внутрь дохнуло ледяным до пронзительности ветром - и разом угасило все огни в помещении. Запахло едким, чадным дымом, и там где в стену были врезаны ставни двух законопаченных смотровых щелей соткалось из полного мрака уже столь знакомое Владиславу иссиня-белесое облако с рваными краями, заполнившее всё вокруг своим мёртвым, гнилостным свечением.
Владислав почувствовав, как сначала резко ослабела хватка вцепившихся в него, железными клещами, с двух сторон рук, а потом и вовсе его отпустила. Он выпрямился, оглянулся - и с изумлением увидел, в этом ярчайшем, призрачном свете, что оба палача опустились на пол, съёжились пытаясь закрыть головы руками, и тихо поскуливают в совершенно непереборимом ужасе. Та же участь постигал и представителя, только тот вообще распластался на полу, как раздавленная жаба, и тих бился в судорожных конвульсиях.
И вот тут в облаке проступила постать Кольценосца - в чёрной, с серебряными проблесками же броне. Глаза его сияли нестерпимо, словно два жестоких и безжалостных клинка, а уста шевелились, и с них срывался тихий шип на каком-то совершенно незнакомом Владиславу языке. Слова эти били в голову, раздирали её, сводили с ума. Услыша рядом просто звериный вой, Владислав быстро взглянул на своих несостоявшихся мучителей, и увидел, что оба они раздирают себе ногтями лица, а затем с ужасом отметил, что они буквально выцарапывают себе глаза, потёкшие у них слизью меж пальцами, смешиваясь с заливающий лица кровью. Потом они, обрушившись на пол, стали биться изо всех сил о его ледяные камни головами, разбивая, раскалывая их этими ударами, словно бы пытаясь пробить этот камень, и - спрятаться в его толще от пожирающего их ужаса!
Распластанный на полу представитель всё так же скулил тихонько, но, по крайней мере, не рвал себе лицо и голову руками.
- Встань! - Еле слышным, шипящим шепотом обратился к нему Кольценосец, и тот тут же немедленно вскочил на ноги, уставившись тому в его горящие глаза совершенно безумным, жалким и молящим взглядом.
- Запомни! - Продолжил Кольценосец держа его на прицеле своих глаз. - Это, - И тут он указал на Владислава. - Твой господин. Попробуешь его обидеть - берегись! Никогда тебе уже не будет покоя! Весь твой род истребится с лица земли! До самой последней собаки! И ты - ты тоже умрешь жуткой смертью! И - после смерти своей, также не найдёшь себе покоя! Будешь вечно пытаем в узилище нашего Града! Исполнишь всё, что ему нужно - тогда уцелеешь. И ты - и весь род твой! Запомни! А иначе всякая ночь станет для тебя сплошным кошмаром! Пока же - живи!
Снова ударило ледяным ветром, и облако исчезло, растворилось во тьме, залившей комнату. Воцарилась полная тишина, в которой лишь поскуливал где-то у конторки представитель. Владислав, немеющими ногами, сделал пару шагов к двери, и распахнул её. В комнату ворвались отсветы света от факелов в коридоре, и в открытую дверь вломился порученец представителя - с факелом в руке, видно, сорванном им со стены. И в свете этого факела, нестерпимо ударившем ему по глазам, Владислав увидел, что представитель сидит у своей конторки на корточках, съёжившись, и прикрыв голову двумя руками - словно маленькое дитя, защищающееся от гневного наказания родителя. У стены кулями лежали два палача в своих серых хламидах - уже совершенно неподвижные. То ли - мёртвые, то ли - просто лишившиеся сознания.
- Что?! Что ту произошло?! - Заорал порученец неловко пробуя выхватить меч из ножен, путаясь в них, и никак не могущий с ними справиться.
Представитель отнял руки от головы, и поднял на него глаза, в которых до сих пор чёрной водой плескался дикий, безумный страх.
- Нет! Ничего!.. Нет - всё нормально!.. - Срывающимся, никак не вяжущимся с успокаивающими словами голосом буквально проскулил он. - Выйди! Да!.. Нет! Зажги огонь сначала!!! Да - всё погасло.. Зажги огонь!
- Дико косясь на Владислава, отступившего к светлому проёму открытой двери, и приготовившемуся, если что пойдёт не так, пробовать спастись бегством, порученец, правой рукой не отпуская рукояти меча, последовательно зажёг от своего огня факелы на стенах, а потом - и свечи на конторке. В комнате стало гораздо светлее.
Представитель, еле держась на дрожащих ногах, всё же сумел как-то подняться. Лицо его, ставшее совершенно бесформенным, словно бы вылепленным из поплывшего разводами киселя, было сейчас лишено хоть какого-либо выражения, но глаза уже стали более-менее осмысленными. Его била мелкая, частая дрожь, а руки его, сцепившись на груди, буквально ломали одна другую.
- Что тут случилось? - Снова задал свой вопрос порученец, заглядывая в лицо начальнику, но, при этом, всё так же дико и злобно косясь назад, на стоящего у двери Владислава. - Кликнуть стражу?
- Нет! - Сполошенно прервал его представитель. - Не нужно стражи!. Да! Всё хорошо. Нормально. Выйди.. Выйди братец! Мне тут нужно решить.. Да, кое-что сделать нашему.. Да - дорогому гостю. Выйди, подожди снаружи! - И он как-то совершено искательно посмотрел своему порученцу в глаза. Не обессудь! Но у нас тут.. Да.. Разговор, в общем.
Ничего совершенно не понимающий, и вовсе не успокоенный его словами порученец, всё же повернулся. И нехотя, бочком, начал приближаться к двери - всё же приученный выполнять прямые распоряжения начальства с полной бездумчивостью. Тут взгляд его упал на лежащие на полу тела палачей, глаза его округлились, и он аж захрипел, указывая на них горящим факелом в левой руке, и впившись взглядом в представителя.
- Ничего.. Ничего.. - Успокаивающе забормотал тот. - Вот, плохо стало парням. Ничего. Потом.. Потом ими займёшься. Всё в порядке, иди! - Добавил он уже с напором.
Видно было, что порученец просто сходит с ума ото всего этого. Ничего не понимает, но буквально чувствует - всё не так, и всё - очень, очень плохо. Но, не смея ослушаться, он, обуреваемый самыми мрачными подозрениями, всё же нехотя, протиснувшись боком мимо Владислава, покинул комнату, и прикрыл за собою двери.
- Щас.. - Представитель зарыл лицо в ладони, и начал его лихорадочно растирать. - Щас всё сделаем! Ты только не серчай - служба у меня такая! Кто ж бы мог предположить.. Ты, главное, не серчай, обезвинь меня, убогого! Счас будет тебе бумага. И что ни захочешь - только попроси! - Тут он отнял руки от лица, и обратил на Владислава совершенно жалкий, беззвучно скулящий и умоляющий, как у побитой собаки взгляд. - Не серчаешь?
Хорошо - давай бумагу, угрюмо бросил приходящий в себя Владислав. Тот прожогом бросился за конторку. Выхватил откуда-то из-под неё заранее заготовленный писцом лист с текстом пропуска, и -ломая перо, дрожащими руками стал заполнять его, сверяясь с бумагами Владислава. Потом, просушив его из песочницы, специальными щипцами прижал к нему свинцовую печать на шнуре, и - всё ещё весь дрожа, угодливо подбежал к нему, и - склонившись в три погибели, осторожненько протянул уже свёрнутый в трубочку свиток, отворачиваясь, и пробуя не дышать в его сторону.
Владислав молча принял у него из рук в руки бумагу, так же молча повернулся, и - направился к двери. Вслед ему продолжало нестись скулящее:
- Уж не обессудьте, господин хороший! Если что надо - только мигните, всё сделаем! Только не держите зла уж! Не держите зла!
Выйдя за дверь Владислав обнаружил, что там полно вооружённых людей - видимо, порученец таки кликнул снизу весь караул. Они мрачно сгрудились возле лестницы, преграждая выход. Быстро, с острой злобой и затаённым ужасом взглянув на Владислава, порученец, оттолкнув его, заскочил в комнату. Но тут же выскочил оттуда обратно, буквально вытесняемый представителем, который, с выражением страшной озабоченности на лице, только лишь выглянув в проход сразу же закричал совершенно дурным, срывающимся от возмущения голосом:
- Пропустить! А ну немедленно пропустить нашего драгоценного гостя!!! - И, досадливо отталкивая порученца, повернулся к Владиславу и забормотал искательно. - Да уж просто недоумство какое-то! Не вмените! Молодой ишо, недопонял, глупая старательность! - И озобленно замахав на ординарца руками зашипел, как кот на него: - Да ты чё, с ума сошёл, что ли!!! Я ж что, приказывал тебе стражу кликнуть, что ли?! А ну проводи посетителя куда скажет - он у нас тут сейчас самый драгоценный гость!
И - повернувшись к Владиславу, и ещё более искательно забормотал:
- Ежели с дороги отдохнуть, так у нас можете остановиться. Гостевые комнаты есть - всё ладом. Не роскошество, но подохнёте, да и под охраной будете! Накормим самым лучшим, что тут есть. Что могу - всё, всё вам сделаем!
- Мне нужно сначала сходить к воротам, подорожную выписать. - Сквозь зубы процедил Владислав. А там - посмотрим. - Несмотря на лебезящего сейчас вовсю представителя ему совсем не улыбалось оставаться слишком близко от того - кто его знает, чего от него ждать, когда он придет в себя от случившегося?
- Тот, повернувшись к порученцу, прорычал тому: "Проводи господина до выхода, и - чтоб ничем его ненароком там не обидели, упаси судьба! На дыбу вздёрну! - И тут в его глазах снова полыхнул несдерживаемый ничем совершенно дикий страх - видимо он вспомнил, при упоминании о дыбе, о тех двух телах, что сейчас лежали там, за дверью.
Караул нехотя расступился, и Владислав, спустившись вниз, и торопливо облачившись в своё вооружение, с огромным облегчением покинул это столь жуткое для него место.
Получив - уже безо всяких проволочек, подорожную у ворот, он, обнаружив там же - совсем рядом, постоялый двор для проезжих, решил в ней, всё же, передохнуть, и привести себя в порядок - как ему ни хотелось покинуть это место как можно скорее. Но и он, и его конь явно нуждались хоть в каком-то отдыхе.
Гостиница оказалась хоть и не дешёвой, но вполне приличной, и - даже заполненной наполовину разноплеменными постояльцами. Видимо, какая-никакая торговлишка с южными странами тут уже налаживалась потихоньку. В основном, как он понял, это были обитатели прежней Чёрной Страны, внезапно освободившиеся от рабства, и оказавшиеся владельцами всех тех земель, на которых они обитали. Видимо, у них оказалось в распоряжении и немеряно съестных припасов, изначально предназначавшихся на прокорм исчезнувших армий. И теперь они торопились отыскать сбыть их поскорее где-нибуть на востоке и севере.
Отдав коня гостиничному конюху, чтобы тот его покормил и почистил, Владислав, на всякий случай, распорядился отнести сбрую к ему в комнату, на втором этаже, а попону вывесить на просушку. Гостиница тоже носила следы недавнего разгрома, так что меблировка была весьма скромной, и сколоченной явно на скору руку. Но после ночёвки в лесу и это было для Владислава невыразимым наслаждением - свежестиранные простыни, приличная кровать, горячий завтракообед, который ему тут же подали прямо в комнату, где был и стол, и несколько табуреток. К весьма приличному хашу и жаркому, сопровождаемому мясным пирогом, подали также и прекрасное вино - тоже, видимо, оттуда - с юга. После того, чем он давился все последние дни - это было ну просто как чудесное воскресение к нормальной жизни! Перед едою он даже успел хорошо сполоснуться в помывочной - в горячей воде, налитой в большой медный котёл, и, закончив есть, и дождавшись, пока уберут посуду, он запер дверь на крепкий внутренний засов, и - на всякий случай, даже подпёр её наискось тяжелым дубовым столом, крепко перед этим наглухо закрыв ставни.
В комнате было сыровато - видимо, она некоторое время простояла необитаемой. Но солнце уже жарило вовсю, и раскалило тёсовую крышу так, что с чердака тепло даже проникало сюда через потолок. Так что Владислав не стал разжигать очага, а, погасив свечи, и извлекя обериг из мешка, тихо позвал Кольценосца. В этот раз явление того было как бы чуть более привычным, и не столь ужасным и пугающим, как там - в бастионе. Или - Владислав попросту уже начал свыкаться постепенно с его явлениями?
- Я.. Я могу здесь поспать спокойно? - С тревогой осведомился Владислав. - Этот... Этот не опомнится случаем? Не пошлёт погоню взять меня?
- Нет. Я его сломал полностью. Навсегда. Можешь спать спокойно. - Прошептал своим привычным змеиным шипом Колценосец.
- А.. Так ты его только только пугал, что сможешь весь род его свести под корень? - С любопытством осведомился Владислав.
- Нет. - Чуть помедлив отозвался собеседник. - После того как я его УВИДЕЛ - я теперь могу отыскать его где угодно. И - не только в его снах. И - других через него тоже. Особенно - его близких. Так что.. Нет - не пугал. Не только пугал. Так что - не бойся. Больше тебе от него препятствий не будет. И здесь я тебя тоже охраняю. Даже - и без твоего зова. Спи. - И облако его лица стаяло, растворившись во тьме.
Сытость в желудке убаюкивала. Беседа с Кольценосцем совершенно его успокоила, и он, полностью раздевавшись, нырнул под белоснежные, накрахмаленные простыни, покрытые толстым шерстяным одеялом, и - тут же провалился в беспробудный сон.
Проснулся он оттого, что страшно взопрел. Духотень в законопаченной комнате стояла просто таки неимоверная. Он вскочил, и - совершенно не соображая ничего со сна, загремев задвижками, распахнул ставни на обоих оконных проёмах. В комнату пахнуло с улицы свежим воздухом, но - тоже почти что летним, хорошо прогретым. Окна комнаты входили на восток, так что солнца, уже склоняющегося к вечеру, он не увидел. Но по теням определил, что время у него ещё есть. Он выяснил у стражников, что ворота укрепления закрываются сразу же после захода солнца - до полного наступления темноты. Впрочем - у него сложилось впечатление, что за соответствующую мзду его вполне могут выпустить наружу в любое время суток. Благо - открыть створку ворот здесь изнутри вполне мог и один человек.
Первым делом он решил ещё раз полностью помыться перед дорогой, посмотреть, что там с его конём, а заодно и заказать себе в комнату ужин. Воду ему согрели пока он наведывался на конюшню, где оказалось, что конь его, почищенный и вычесанный, благодушествует с полной кормушкой, и вполне готов к выезду хоть сейчас же - немедленно. Ужин - плотный, вкусный и сытный - ему доставили сразу же, как только он вернулся из помывочной. Он не торопясь, наслаждаясь каждым куском, и - глотком правоходного винца оттрапезничал. Страхи его потихоньку стихали, но он, всё же, решил не задерживаться тут на ночь - кто ж его знает, чем это может закончится?
Времени до заката ещё оставалось вполне достаточно, и он решил, наконец-таки, осмотреть, почистить и - если понадобиться, и привести в порядок свою сбрую, до чего у него руки в дороге никак не доходили. Тут ведь можно было вполне сбегать к шорнику при гостинице - если б такая надобность возникла бы. Какие-никакие постирушки-то он, перед сном, таки устраивал в дороге, чтобы иметь чистое бельё - мыла он с собой прихватил в путь вполне достаточно ещё в мёртвом городе. Да и Мал ему кое-что сунул при расставании - вместе с едой, на дорогу. А вот до сбруи у него всё руки не доходили. Да и - много ли в темноте, перед отъездом, разглядишь-то? Держит седло, натянут повод - и ладно.
Сейчас же, при рассеянном , но вполне ещё ясном вечернем свете, проникавшем в окна, он не торопясь, основательно, начал изучать доставшееся ему при покупке коня имущество.
Сбруя оказалась почти что новой - и очень хорошо выделанной. Видимо - специально готовили под войну и возможные долгие походы. По всем признакам это была именно гвардейская сбруя, вроде той, что он имел и раньше. Только вот - куда как богаче отделанная, не просто стальными чернёными бляшками, а бронзовыми - с позолотой. Кожа была покрыта вставками из золотых и серебряных проволочек, образующих сложные узоры, и Владислав однозначно почувствовал, что в изготовление этих узоров был вложено немало ведовства. Так что сбруя была совсем, совсем непростая - явно не из обычных гвардейских запасов. Чувствовалось, что прежний владелец немало вложил в неё сил и средств. Вернее - шорник под его руководством. Да и шорник наверняка непрост был, непрост. И чем больше Владислав изучал эту сбрую, тем большей проникался убеждённостью, что она, скорее всего, принадлежала кому-то из той сотни, что размещалась, вместе с Колценосцами, в их мёртвом городе. Он достаточно успел ознакомиться с их бытом там, чтобы не почувствовать здесь явного духа именно их подхода ко всему материальному на свете, насквозь пропитанному ведовством и тайными искусствами.
Он рассеянно водил ладонью над узорами, и в сознании его, тихими вспышками, всплывали образы, а также и звуки древних заклинаний, несущие защиту от ударов меча, копья и стрелы, а также лёгкость в походе всаднику, здоровье и безошибочность поступи коню, сокрытие от вражьего взора, и невидимую связь с товарищами по ратному строю. Рука его медленно поднялась по внутренней поверхности высокой деревянной луки, обтянутой великолепно выделанной бычьей кожей, и высотой своей призванной защищать живот всадника от удара копья, и тут - внезапно, он буквально почувствовал, сквозь кожу, ближе к гребню, что там что-то такое есть! Что то совершенно чуждое общему ведовству, оплетающего луку невидимой паутиной - словно бы некое чужеродное тело со своим собственным, невероятно сильным ведовством совершенно неясного назначения!
Он вздрогнул, и - подтащив седло ближе у рассеянному свету, падающему из окна, начал лихорадочно и сосредоточенно изучать это место, прощупывая его враз напрягшимися пальцами. Тут он обратил внимание на то, что кожаная обшивка, в одном из швов, оставляет небольшую щель - явно не небрежность мастера, а специально изготовленную - как бы для скрытого тайника! Он вытащил кинжал, и развёл аккуратно края шва. Под ним он обнаружил взблеснувшую тусклым золотом округлость, и - засунув внутрь два пальца ухватил и потянул на себя находку.
Оказалось, что в деревянной основе седла была выдолблена глубокая лунка. И вот в неё-то оказался вставлен как бы шкворень, длинной и толщиной с указательный палец. С нарастающим волнением Владислав стал изучать этот совершенно чудный, и явно неуместный в седле предмет. И тут он заметил, что посредине шкворня идёт как бы тонкая щёлочка по кругу. Он потянул в разные стороны два конца своей находки, явно выделанной - судя по тяжести, из единого куска цельного золотого слитка, и они легко разошлись. Штуковина разделилась на две части, одна из которых плотно вставлялась в другую, поскольку её конец был частично сточен - где-то на длину половинки фаланги пальца так, что плотно входил в полость второй части. Обе они оказались одинаково полыми, образуя две входящие друг в друга трубочки. И когда Владислав отделил их одна от другой, то увидел, что там находится свернутый в трубочку листок пергамента тончайшей выделки - не толще обычного тонкого бумажного листа, получаемого из рисовой соломы, только гораздо более прочного.
С волнением развернув его, он увидел, что листочек этот имеет форму квадрата. И вот в этот-то квадрат и была втравлена - каким-то мастерством, золотая тончайшая вязь затейливого звездообразного многоугольника. Вернее - множества многоугольников, вписанных друг в друга. В пересечениях их линий находились знаки, которые Владислав опознал, как буквы высшего эльфийского наречия, о котом он имел самое смутное представление. Поэтому он так и не смог определить, сплетаются ли эти буквы в какие-то слова, или - использованы лишь как опорные знаки для привязки непроизносимых заклинаний. В самом центре сплетения этих многоугольников была поставлена жирная точка, к которой именно и стремились влияния всех тех неслышимых, но хорошо им ощущаемых вибраций, которыми буквально исходили все линии и знаки на этом ведовском рисунке.
Тут было что-то общее с тем, что он видал тогда, когда нисходил во внутрь огненной горы. То же самое переплетение, за которым просматривались течения невидимого мира, уводившие сознание куда-то вовнутрь, за пределы чувственного бытия. Владислав зачарованно начал водить над рисунком ладонью, и вдруг ощутил, что он медленно но верно начинает вращается в водовороте этих течений - по часовой стрелке, словно бы погружаясь в какой-то разворачивающийся гигантский омут. Он одним движением выскочил сознанием своим из тела - как и тогда - во внутреннем проходе Огненной горы, и освобождённое от телесной оболочки бытие его, следуя за потоком этих золотисто-огненных течений, устремилось туда - вовнутрь этого многоугольника - как он внезапно осознал, к той самой точке, которая находилась в центре этих сплетений.
Он было попытался сопротивляться потоку движения, но это оказалось совершенно невозможным. Так что ему пришлось пройти по спирали его аж до самого конца. И вот - когда он, в этом коловращении, оказался, восприятием своим, в самом центре этого круговорота заклинаний, тогда всё остановилось, и он как бы завис над огненной, круговой завесой, за которой - как он ясно созерцал, открылась та же самая комната, из которой он и начал своё нисхождение сюда. Пройденные заклинания разом сложились в единый, пылающий звук, сосредоточием которого стало понятие "ОСВОБОЖДЕНИЕ". И вот тут он, в едином прозрении, осознал, что, погрузившись в эту огненную пелену, он выйдет оттуда словно бы полностью переродившимся и очищенным ото всего, что связывало его до сего мгновения, полностью освобожденным от всех своих прежних связей, обязательств и тех невидимых пут, которыми, всю его сознательную жизнь, его опутывали наставники, руководители и командиры.
Но он также осознал и то, что это будет означать и окончательный разрыв с его материальным телом, после чего он, уже полностью освобождённый, уйдёт навсегда туда, куда положено было уходить, после расставания с телом, душам всех людей от самого начала их сотворения. Осознав же это, он неосознанно как бы отдёрнулся назад, в полном ужасе, и тут его подхватило - и начало раскручивать, но уже в обратном порядке - против часовой стрелки, извлекая из паутины этого лабиринта. И этому потоку он также совершенно не мог сопротивляться, обречённый теперь вернуться в то стояние, с которого и начал своё нисхождение.
И - разом, всё закончилось. Он снова сидел, в рассеянном свете близкого заката, в комнате этой дрянной гостиницы, где после золотистого великолепия внутреннего мира покинутого лабиринта всё представлялось ему сейчас одной исключительной гнусью, и - дрянью какой-то совершенно плохо переносимой совокупности уродливых форм, криво, так и сяк изломанных граней, и совершенно отвратительных, блеклых, тусклых и грязных цветов, а также плохо переносимых запахов.
Он резко откинулся назад, и чуть было не грохнулся на пол - у него страшно кружилась голова, и подгибались дрожащие ноги - словно бы он только что пробежал несколько кругов по наклонной плоскости, удерживаясь на ней лишь из самых последних сил. Плотно свернув дрожащими руками пергамент в трубочку, засунув его в половинку хранилища, и крепко заперев другой половинкой, он, всё ещё лихорадочно дрожа и задыхаясь, опустился на один из табуретов у стола, на который и взгромоздил седло для осмотра, крепко сжал золотое хранилище в руках, и уставился за окно совершенно диким, едва-едва возвращающимся к нормальному, телесному зрению взглядом.
У него сейчас не было ни малейшего сомнения в том, ЧТО именно он обнаружил в этом седле. А также - и КОМУ именно, оказывается, раньше принадлежал его нынешний конь. У него сейчас словно бы всплыло перед глазами это мертвенно-бледное лицо на разрубленной почти что наполовину голове, и - губы, губы отчаянно шепчущие: "Я.. Я ищу своё заклинание! Я, я сам его составил! Для себя! На этот случай. Освобождение! Полное освобождение!"
- Вот значит как! - Плыло у Владислава в сознании - Значит он возил ЭТО с собой всегда. Значит - взял это с собой на войну, нёс с собой в битву! Почему же тогда не вспомнил? Почему пришёл искать туда, в мертвый город? Почему не смог воспользоваться сразу же, по расставании с телом? Как, наверняка, и собирался изначально сделать? Что, что чувствует воин, расставшийся с телом от внезапного удара вражеского копья, меча или же секиры? В горячке боя, на скаку, весь объятый яростью схватки, и думающий в этот момент лишь о том, как наносить, или же - отражать удары? Что после этого остаётся в его памяти - когда он приходит в себя от горячки боя, уже - в ИНОМ состоянии, и осознаёт, да и - осознаёт ли случившиеся с ним? Не разбита ли его память тогда на множество кусков, которые он так и не может уже собрать для себя воедино? - И тут, со дна памяти, у него всплыло воспоминанание - "У меня, брат, с памятью что-то всё время приключается. Вроде бы всё и помню, а как хочу вспомнить нарочно, то всё тотчас и уплывает, как переворачивается! Как бы вижу всё только изнутри, а не снаружи!"
- Да, не повезло, не повезло тому тогда. - Размышлял он, со сжавшимся сердцем. - Так и не смог он освободиться, не смог вырваться. А - ведь мог бы! - Однозначно понял тут Владислав. - Мог бы освободится - ото всего. И - уйти навсегда. Вольный, и - свободный. Но - не судьба. Видно - уж совсем не судьба ему была так просто уйти от расплаты за всё принятое и совершённое. Кто знает, каким судом судьба судит человеку, и какую и за что именно ему расплату присуждает? - Тут он содрогнулся, вспомнив тонкое лезвие страшного кинжала в своей руке, погружающееся в грудь распластанного перед ним Ладненького. Как тот дёрнулся всем телом, и как ему - уже привычно, пришлось навалиться на содрогающееся в смертельной судороге туловище своего товарища, чтобы погружающийся в рану кинжал ненароком не вытолкнуло бы оттуда. Это воспоминание до сих пор тяжко давило на него, как бы глубоко он не старался бы в себя его запрятать.
- Что ж, - Задумчиво посмотрел он на тяжёлую, золотую трубочку, зажатую у себя в руке. - Может быть, в этом и будет всё моё счастье, и - всё моё спасение в тот решительный момент, когда прейдет расплата за всё свершённое и несвершеённое? Кто знает? Одно, однако же, ясно совершенно точно - не стоит очень уж рассчитывать на то, что это можно будет однозначно использовать уже ПОСЛЕ того, как расстанешься со своим телом. Может быть - да, а может и.. Как у того - будешь искать, пробуя собрать воедино осколки рассыпающейся памяти, и - так и не сообразишь, где же оно сейчас находится. - И тут он сокрушённо покачал головой, и - поднялся с кровати.
Судя по тому, что на дворе уже быстро сгущались сумерки, ему явно пора было поторапливаться. Он бережно поместил находку в кожаную сумочку, которую прятал под одеждой. Судя по всему - наряду с Дальнеглядом, это сейчас составляло самое драгоценное его сокровище. У него тут же промелькнула мысль - а что, собственно, об этой его находке думает Кольценосец, если только он видел, как он обнаружил её сейчас? Хотя, конечно же - вряд ли, в комнате было всё ещё достаточно светло. Впрочем, разумеется - вряд ли тот бы отнесся хорошо к этому оберигу. С очевидностью - совсем, совсем наоборот! Но, с ожесточением подумал Владислав - в любом случае, это - не его собачье дело!
Он снёс вещи вниз, оседлал коня - хорошо накормленного и славно отдохнувшего, расплатился и попрощался с хозяином, весьма поражённым тем, куда это на ночь его гость собрался, и - успел к воротом как раз тогда, когда лениво почёсывающиеся ополчены уже готовились наложить на закрытые створки задвижку. Те тоже немало подивились и поохали по поводу его поздних сборов, весьма настойчиво утверждая, что путешествовать ночью здесь вовсе небезопасно, и что ему бы лучше было бы дождаться, пока тут соберётся караван торговцев, для следования на восток. Но Владислав уже выяснил в гостинице, что прошлый караван ушёл как раз вчера, а следующий вряд ли соберётся раньше, чем дня через три-четыре. И - в любом случае, он предпочитал уж лучше подвергнуться неизвестным опасностям на ночном пути, чем оставаться в эту ночь в одном укреплении со своими соплеменниками - что бы там ни утверждал бы Кольценосец. Уж лучше пусть хранит его от мелких разбойников, угрюмо размышлял он.
В общем - ополченцам всё это было, по большому счёту, всё едино. Ещё раз подивившись его смелости - или глупости, они приоткрыли левую створку, и - выпустили его за ворота.
Солнце уже давно скрылось за бесконечным лесом, уходившим в светлую дымку, покрывавшую небо на западе. Справа Владислав увидел пустынную дорогу, убегавшую в долину, ведущую в древнему перевалу. Долина эта сейчас терялась во мгле, и лишь заснеженные пики Пепельных гор ещё белели на фоне чистого небосклона. Когда он выбрался на убегающую на восток дорогу - уже стемнело. Что его, в общем и целом, вполне устраивало. Взошедшая позднее луна была уже в своей последней четверти, так что света давала немного. Впрочем, как он это понял уже давно, Кольценсцам не помешало бы даже и полнолуние - с лунным светом они вполне сроднились.
Владислав уже вполне привык к ночному образу жизни, да и конь его - тоже. Ему хватало света ущербной луны, чтобы нестись по дороге во весь опор. Так что растсояние, для прохода по которому каравану, в который он нанялся по пути в Черноград, понадобилось тогда почти что двое суток он преодолел за одну только ночь. Промежуточный пост, расположенный на холме возле дороги, он проехал сразу же незадолго после полуночи. Там, на сторожевой башне, также светился огонь и - видимо, внутри была кое-какая стража. Но его даже не стали окликать со стен - видимо, в их обязанности вовсе не входило проверять всех, проезжающих мимо.
Один раз у него, всё же, таки создалось впечатление, что перед ним дорогу перегородили какие-то тени. Но соткавшееся перед ним привычное иссиня-чёрное облако - он даже не стал останавливать движения, расчистило ему путь так быстро, что он не успел рассмотреть тех, кто, видимо, собирался поживиться на его счёт.
Впрочем, всю дорогу он и не особенно всматривался в происходящее вокруг, так он был совершенно поражён своей находкой. Он весь погрузился в размышления о том, какова же, на самом деле, судьба тех людей, кто, расставшись со своим телом, покидает этот мир навсегда. Куда, куда же они уходят? Смутные фразы обрядов - вроде "и причтён был он к отцам своим", невнятные пояснения на уроках в Доме от Мастера, который всегда больше рассуждал о достойном вступлении в вечность, и том долге чести, который всякий Западник должен непременно отдать, своей жизнью, их сообществу, а отнюдь не вдавался в подробности того, что же именно их там собственно ожидает, за этой роковой чертой - да ведал ли он сам эти подробности? Всё это мало волновало его тогда, ибо гибель, конец жизни, и - вечность, были для него ещё, по большей части, чем-то совершенно чужеродным, и не имевшим к его существованию ни малейшего отношения. Молодость подспудно не верит в реальность своей собственной смерти - захваченная кипением радости и наслаждением своей сиюминутной жизни. Даже уход родственников воспринимаем молодостью как-то то чужое, "не своё", то - что не может, не должно с нею случиться. Поэтому молодые так бездумно и идут навстречу ратным опасностям, и даже - самоубийству. Потому - что всё ещё не воспринимают этого ВСЕРЬЁЗ.
А вот сейчас - познакомившись на собственном опыте с обеими сторонами существования сознания человеческого - телесным, и - внетелесным, пощупав, что называется, всё это голыми ладонями, Владислав крепко и серьёзно задумался над тем, что бывают в этой жизни вещи совершенно НЕОБРАТИМЫЕ. Случаются события БЕЗВОЗВРАТНЫЕ. И - рано или поздно, будущее всегда чревато расплатой за всё прошлое и настоящее. Расплатой, в процессе которой уже НИЧЕГО нельзя изменить! Он, за последнее время, уже несколько раз находился на буквально на самой грани полного расставания с миром материального существования. И вот сейчас, как никогда раньше - остро осознавал всю совершенно реальную возможность - для себя самого, такого вот совершенно ужасного, полностью безвозвратного перехода. Чувствовал его вполне возможную неизбежность, что называется - всем своими разумом, и всеми своими чувствами.
Ах - кольцо! Да - кольцо! Власть, сладкая власть господствования надо всем и всяким! Возможность менять мир по своему образу и подобию! Возможность превратить реальность существования в отражение своего собственного сознания - всех его стремлений, желаний и представлений! Продлеваемых в неизмеримую будущность. Может быть даже - в вечность. Но - кто знает, чем, чем ему придется заплатить за всё это. И - кем, при этом, стать? На его совести уже было несколько преступлений - чужая, пролитая кровь. А ведь - наверняка же, приедятся убивать всё больше и больше - всех, не желающих ему подчиняться! Тут он вспомнил подвалы и пыточные Чёрной крепости - и содрогнулся. Да - придется вот так вот пытать, подчиняя, ломая, смешивая с кровью и грязью. Как вот сейчас - Кольценосец сломил этого мерзавца и его палачей. Но этих-то ему - как раз и не жалко. Совсем. А вот если - таких, как, к примеру, отца и мать Венцеславы? Или - саму Венцеславу, скажем?
Тут он вспомнил тех, кого встретил в развалинах мёртвой столицы отщепенцев - и снова содрогнулся. А ведь - наверняка придется! Если - если сила кольца, однажды, упадёт ему в руки, то кто, кто придет к нему. Орки? Да. Мерзавцы, вроде этого представителя? Да - конечно. Вне всякого сомнения. Люди вроде Тайноведа и его бойцов? Да. А вот - отщепенцы, нет, не придут. Будут сражаться до конца. Предпочтут сгинуть. А - не придут. Ни Венцеслава, ни остальные. И - что дальше? Будет всепоглощающая власть, но.. Принесёт ли она ему подлинное счастье?.. Но - так сладко, так сладко! Ведь он же хочет, ведь он же изменит мир - к лучшему! Он поставит справедливость, закон и порядок - для всех! Он прижмёт, и - покарает всех мерзавцев. Он убедит и изменит к лучшему всех, кого можно будет изменить. И это будет мир всеобщего счастья и всеобщей справедливости! Всеобщей радости - и он, лишь как добрый покровитель и справедливый правитель для всех для них! Неужели ж не поймут? Неужели ж не присоединяться? Да и почему бы и нет?..
Мысли эти кружили и кружили голову его - неперставаемым хороводом, аж до тех пор, пока дымчатое небо впереди не окрасилось алым, а снежные вершины горных пиков по его правую руку не засияли чистым, розовым оттенком на фоне всё более стремительно выцветающей лазури небес. До реки Быстрицы он добрался ещё затемно, так что ему пришлось некоторое время провести в ожидании - на западном её берегу, пока не загремели цепи, и не опустился подъёмный мост через реку. С этой стороны реки - вдоль неё, уходил торговый путь на север, движение по которому, с падением Чернограда, начало развиваться неожиданно быстро и успешно - как ему рассказали об этом в гостинце. Караваны на юг, через перевалы, пошли просто-таки нескончаемым потоком. Поэтому-то ворота здесь теперь и были открыты днём постоянно. Что было очень кстати для Владислава - а то пришлось бы ждать неизвестно сколько, пока мост опустили бы для какого-то значительного каравана, как это было в прошлый раз. Да и, видимо, поскольку Пригорск взял сейчас под свою руку все сопредельные земли, и далеко выдвинул передовые охранения, то держать здесь ворота запертыми, как ещё совсем недавно, попросту уже не было ни малейшей необходимости.