- Слава Тебе, Господи! - кланялся Макар и прижимал мужицкую руку к сердцу.
- Все-то у меня есть по воле Твоей... Нужды не знаю... Благодарствую... - гнулась мужицкая спина перед образами.
- Справно у меня всё... Налажено... И мужик я, вроде, справный, Господи, - хвалился Макар, - жаловаться не на что! Живу получше других... А вот бы Тебе Самому по хозяйству моему пройтись. Посмотрел бы Господи на житье мое. Всего-то у меня вдоволь!..
Дын-н, - отзывались половицы, и красное пятно алело на Макаровом лбу.
- И зерна - полные амбары, и муки в ларях - не меряно, и лошадей - целый табун, и овец - отара. Всего-то хватает!
Хр-р-р - трещало в Макаровой пояснице, когда он с размаху кидался перед иконами.
- Милостив Ты ко мне, Господи, - бормотал Макар, - все у меня ладится. И желать мне больше нечего, да вот только увидеть бы Тебя, Благодетеля, хоть одним глазком.
И опять, - дын-н, - стонали половицы под крепким мужицким лбом.
- А может, противно Тебе, Господи, у простого мужика гостевать, - сетовал Макар, - да только, чем я хуже Твоих святых? И тружусь я до седьмого пота, и молюсь Тебе справно. Что же надо еще, Господи?
И снова целовались доски с макаровым лбом.
- Если что не так, вразуми меня, грешного... Хоть и нет у меня палат архиерейских. Нету позолоты всякой на крестах... А уж очень хочется Тебя в гости принять. Придешь ли Ты ко мне, Господи, не побрезгуешь?
И вдруг качнулось пламя в лампаде перед иконой, и услышал Макар явственный голос:
- Жди меня на Пасху! Так и быть, приду к тебе...
Макар так и замер.
Он подумал сначала, что ослышался.
Но только трепетало, билось нежное пламя в лампадке, будто кто-то дунул на него, и на иконе Христа Спасителя заметил Макар движение, словно улыбнулся Господь.
И горячий жар охватил Макара, и затрепетало у мужика в груди, словно под рубашку голубь вспорхнул.
В тот же день Макар всех своих слуг и домочадцев загонял до коликов под ребрами. Полы Макаровы вымыли на пять раз, оттерли все окна до синего блеска, лично Макаровыми руками все иконы были протерты, и в лампадках масло плескалось до самых краев. Даже трехлетний Ванюшка вместо пускания пузырей на печке усердно тер крыльцо тряпочкой, а больше штанишками.
А на другой день поехал Макар на рынок и привез к праздничному столу целый воз угощений.
Привез сдобных кренделей, посыпанных миндалями, сладких пирогов кондитерских с цукатами в сахарной пудре и куличей в бело-розовых кремовых потеках.
Скинул с воза толстенные кольца колбас разных, сардин золотистых, семги красной за хвосты и сига аршинного, кремового цвету с полосками и отблесками жирка.
Выложил бережно всякое-такое заливное в голубом ледку застывшее, и пунцовых раков, и невиданных апрельских огурчиков в ознобе.
И хозяйки Макаровы расстарались, нажарили, напарили огромных индеек, обложенных рябчиками, гусей, фаршированных печеными яблочками, расстегайчиков с визигой, пирожков слоеных... - всего и не перепробовать.
Даже голосистых певчих соловьев Макар на птичьем рынке приобрел, и вволю насыпал им золотистого проса в новые блестящие клетки.
И когда прошла всенощная, и заиграло солнышко на Пасху, и повалил радостный народ из храма по домам разговляться, чисто вымытый Макар в новой рубахе уселся за праздничным столом и стал ждать Царя Небесного.
Всех слуг и домочадцев Макар подальше услал. Даже Ванюшку к старой бабке отправил без единого гостинца. Вдруг не хватит угощений за его Царским столом.
И ждать Макару пришлось недолго. Услышал Макар тихий стук в дверь. Бросился, красный от радости, к порогу. А за дверью сосед стоит.
- Христос, воскресе, Макарушка, - говорит сосед смущенно. - Вот пришел у тебя прощения попросить. В прошлом годе моя свинья тебе огород потравила, а ты мне красную юшку за это из носу пустил. Целый год мы друг на друга волками глядим. А тут Светлая седмица, радость Пасхальная... Негоже нам дальше в ссоре жить. Давай похристосуемся и забудем обиды...
- Вот уж, некогда мне целоваться, - заворчал Макар, - знал бы ты, кого я в гости жду, лапоть неумытый. В другой раз приходи...
И лязгнула дверь Макарова перед соседовым носом. Глянул Макар, как уходит сосед со сгорбленной спиной, и только хмыкнул.
Уселся за столом, посмотрел на дымящихся индеек, на грибочки, плавающие в сметане, на аршинного сига с отблесками жирку - успокоился.
Только высоко поднялось пасхальное солнышко, и уже поплыли песни над деревней от разговевшихся мужиков, а Макар часто на дверь поглядывает, в рот крошки не берет.
И тут, наконец-таки, стук в дверь. Бросился Макар со всех ног открывать. А за дверью стоит нищенка в оборванных платках, в пыли дорожной, и слепые глаза у нее слезятся мутью...
- Христос воскресе! - запела она простуженным голосом и тут же закашлялась, так что все ходуном заходило у нее под ребрами. - Помогите убогой, подайте сколько можете...
И пыль посыпалась с ее грязного тряпья на чистый Макаров порог.
Рассердился Макар. Оттолкнул старуху и бросился за ней с порога убирать.
- Знала бы ты, кого я жду, карга старая, - закричал Макар. - Хороша была бы такая уродина за моим столом! Подальше мою избу обходи. Не топчи у меня во дворе босыми пятками. Не намоешься за вами!
Захлопнул Макар дверь, выглянул в окошко, посмотрел, как спотыкается нищенка, убегая с его двора, и ухмыльнулся.
Сел опять за столом, стал блюда поправлять. Многие уж совсем застыли. Только заливные по-прежнему серебрятся под голубым ледком. И глянцевым светом сияют пунцовые раки. Заурчало у Макара в желудке. Потер он руки и принялся дальше ждать.
Легкие сумерки коснулись Макарова окна.
Легли в комнате длинные тени от окон.
Макар принялся носом клевать, чуть в тарелку с салатом не угодил.
Вдруг что-то заскреблось за дверью, робко, нерешительно. Вскочил Макар и бросился со всех ног к сеням. Распахнул дверь, а на пороге пес от голода качается. Весь в репьях, бок красный, кипятком обваренный, лапы в глине, в глазах тоска.
- Тьфу, ты, пропасть, - заорал Макар, - я тут Самого Царя Небесного в гости жду, а тут такое безобразие является. Нашел время шляться по добрым домам.
Пошарил Макар в сенях и запустил в бродячего пса старыми батогами. Заскулил пес, бросился с крыльца и задняя нога у него, не успевая за передними, поволоклась по Макарову двору.
Совсем разозлился Макар. Пошел к столу, ковырнул сига аршинного и запил кагором церковным рубиновым.
Сел за стол и заплакал.
До самой ночи Макар сидел неприкаянно.
А к вечеру упал навзничь перед иконами и горестно завопил:
- Что же Ты, Господи? Ждал Тебя, ждал целый день... А Ты, Господи, побрезговал простым мужиком...
И вдруг колыхнулось пламя лампадки, и услышал Макар голос:
- Трижды приходил Я к тебе!
Макар задохнулся от страха. Огляделся по сторонам и только заметил, как мечется пламя перед иконой Христовой.
- Как же, Господи, как же так? - прошептал со страхом Макар, - я же от двора ни на шаг не отлучался. Все штаны на лавке протер. Локтями скатерть до дыр продрал. А не видел я Тебя, Господи!
И опять колыхнулось пламя перед иконами.
- В первый раз Я к тебе соседом пришел, вражду между вами мирить, - плеснуло пламенем в Макарову сторону, - да ты Меня выгнал. Второй раз пришел к тебе слепой старухой, да ты Меня на порог не пустил. В третий раз послал к тебе бедную тварь Божию, и чем ты встретил ее?
- Старыми батогами, - горестно взвыл Макар.
Колыхнулось пламя лампады и замерло...
И сам Макар замер и так без памяти и лежал до утра под иконами, и только слезы, текущие по его мужицким щекам, показывали, что он жив.
Так его и нашли утром под иконами, неподвижного, окоченевшего от горя.
Только уже на другой день никто не мог Макарушку узнать.
Прежде всего пошел он к своему соседу и целый час у него в ногах лежал, с колен не поднимался, пока не услышал подобревший соседов голос:
- Ну, ладно, хватит уже пыль отирать, давай уж христосоваться. Христос воскресе!
И почувствовал Макар, как в его застывшее сердце немного тепла вошло.
Потом Макар велел всех нищих и убогих по всей округе собрать. Все свои повозки и телеги, запряженные лучшими конями, на все стороны отправил.
И хватали Макаровы работники всех нищих, слепых, бродяг в отрепьях, сажали в телеги и везли на Макаров двор. И все Господские угощения Макар этим несчастным выставил, а рядом с ними всех своих работников усадил вместе с домашними. Всем кланялся в пояс, благодарил и угощения предлагал.
Предлагал аршинного сига в проблесках жирка.
Подавал индеек в рябчиковом соусе.
Угощал заливным в голубом ледку.
И текло масло по локтям нищих, соусы капали на штаны, а красный янтарь икры скатывался по дырявым платкам.
А у давешней старухи, усаженной на самом почетном хозяйском месте, от счастливых слез, или, может, неожиданной сытости, глаза вдруг нечаянно прозрели, так что она Макара словно первый раз увидела.
Не узнала старуха в Макаре вчерашнего ворчуна и от души ему в самые ноги поклонилась.
И звенело в воздухе колокольным звоном от пасхальных возгласов: Христос воскресе! Христос воскресе!
И совсем оттаяло Макарово сердце, словно вышли из него ледяные иглы.
А вечером Макар за бродячим псом до самой темноты гонялся, пока не удалось подманить его кольцом колбасы. Привел его Макар в свой дом, устроил в сенях на бараньем полушубке и все блюда с царского стола дал вылизать.
И когда пес вылизал всем макаровы соусники, блюда, горшки и плошки, сошло у него красное пятно с бока, и шерсть поникшая выпрямилась и заблестела. Очень довольная морда стала у пса, и лапы у него оказались с Макаров кулак. Так что Макар даже обрадовался, какого доброго пса ему Господь послал.
И вышла из его сердца последняя скорбь.
И с тех пор в доме Макаровом за столом всегда кто-нибудь из убогих подкармливается, соседи в трудную минуту непременно к Макару бегут за помощью, а пес бродячий разъелся с теленка и осенью трех волков, забравшихся в Макаров овин, задрал.