Посвящается Ксении Симоновой, победительнице шоу "Украина мае талант", от крестного их семьи.
ЗАВОДНАЯКСЮША
К нам домой однажды гости пришли. И обуви в нашей прихожей стало как на прилавке в магазине. Навалом...
И дамских туфлей с узким носочком. И мужских башмаков, громоздких, с медвежьей лапы снятых. И маленьких сандаликов, расцарапанных, пустяковых. И шлепанцев девчоночьих, суетливых, на резиночках. Словом, всякой всячины сапожной по паре...
Сестра Катя даже сфотографировала такое нашествие обуви. На вечную память. Все-таки гости не каждый день приходят.
И разошлись гости, разбрелись по дому...
На кухню к маме, там, где все шипит, пенится, брызгает и стреляет на плите. В папин кабинет, где полумрак и тени на стенах, и часы еле слышно - тонк-тонк. В Катину комнату, где учебники пирамидой, карандаши обгрызенные и на бумажках мелким бисером по-русски и какой-то латынью, не разберешь.
И я один остался. Совсем, понимаете, один.
У папы в кабинете неразборчивое мычание и текущие мысли вслух на злобу дня. Хуже, чем новости по телевизору.
На кухне между шипением и брызгами сплошные охи и ахи: ах... ка-акой рассол, пальчики оближешь, ох... какие огурчики, что вы говорите, ах... лист смородины, чуточку дубовой коры и уксусом сбрызнуть...
Тоска, умереть не встать!...
У сестры дверной замок щёлк, и нету их, девчонок. И ухо не всунешь в замочную скважину. И на щель халат наброшен. И говорят девочки шёпотом... А я и так знаю, что они Катины платья меряют. И кофточки на плечи натягивают. И в юбки влазят во все подряд.
И ладно бы все они оставили меня одного. Очень мне все нужны.
Но ведь и Ксюша туда же!
Та самая Ксюша, которая когда-то учила меня хрюкать по-поросячьи, биться пасхальными яйцами и втирать монету пять копеек в локоть. Которая выдувала тонкие пузыри из жвачки, точила мне карандаши, катала меня верхом на своих тонких ребрах.
Эх, Ксюша, Ксюша!..
А ведь я, может быть, для нее лично штаны гладил впервые в жизни, честное слово, собственными руками, то есть утюгом, конечно, который в руках был. Я этот шипящий утюг чуть на пол не свалил. К счастью, без происшествий обошлось. Да и мама с Катей по обеим сторонам стояли. Как пожарники. У мамы руки дрожали, а у Кати ноздри.
Ничего!
Погладил!
Сам!
Только несколько стрелок получилось. И вдоль и поперек немножко. Зато ничего не сгорело.
И рубашку я чистил сам от кошкиных волос. Наша кошка почему-то очень любит на моих рубашках спать. На моих и на папиных. Очень мы с папой этому удивляемся. Главное, на наших рубашках спит, а на мамины и Катины кофточки ноль внимания. Мама говорит, что это потому, что их вещи в шкафах лежат, а наши с папой где попало валяются. Наблюдательная какая!
И вот я погладился, почистился, и даже причесался... ладошкой.
И я даже боялся присесть, чтобы ничего не помялось на мне. Так и стоял возле двери все время. Не сгибаясь. Словно стебель кукурузный проглотил или ножку от подсолнуха. Ждал эту Ксюшу...
А Ксюша зашла, ущипнула меня за щеку разок, помахала ручкой, и замок за ней - щёлк...
И ничего она не заметила. Ни наглаженных брюк. Ни почищенной рубашки. Ни причесанной головы. И вся чистота моя оказалась никому не нужной...
И я остался один в гостиной.
Я сел на диван, так чтобы все штаны помялись. Кому они теперь нужны, глаженые?
И оказался один-одинешенек на всем белом свете...
Мама забежала на кухню, пахнущая петрушкой, сельдереем, хреном тёртым. И ничего не заметила. Что я один на всем белом свете.
Катя промчалась через гостиную в Ксюшиной юбке воланчиком. И тоже не увидела мое страшное одиночество.
Папа из кабинета вышел. Посмотрел на меня и сказал:
- Интересное кино! Сидит молодой человек, симпатичный сам собой, нарядный такой. И молчит. Разглядывает носки своих тапочек. Что бы это значило?
А я не выдержал и заплакал. И слезы у меня побежали ручьем.
- Со мной Ксюша не играет, - сказал я еле слышно.
Но только папа, слава Богу, услышал. И еще кое-кто услышал. Потому что за дверью послышалось чье-то сопение.
А папа сказал:
- Это дело легко поправимое. Наша Ксюша - девочка особенная. И есть у нее один секрет. Ты разве не знаешь, что у нас Ксюша заводная?
А я рот разинул:
- Как это?
- А вот так, - сказал папа. - Чтобы она с кем-нибудь поиграла, ее надо просто завести. Каким-нибудь ключиком, как часики. Правда же, Ксюша?
- Правда, правда! - вдруг послышалось за дверью.
И в гостиную вдруг влетела Ксюша, а за ней другие девчонки, которые мне не интересные.
- Вот мы ее сейчас заведем, и ты с ней немножко поиграешь, - сказал папа.
И он тут же повернул Ксюшу, и что-то такое завел у нее на спине. И послышался странный такой скрип, крак-крак... Что-то щелкнуло у Ксюши в горле. Ксюша выпрямилась, встрепенулась и вдруг превратилась в заводную куклу. Она повернулась ко мне и пошла кукольным шагом, поводя руками тонкими редкими движениями. И голова у нее тоже поворачивалась, как часовая стрелка, тик-так. И глаза оказались прикрытыми длинными черными кукольными ресницами. И мизинчик на руке оттопырился в сторонку. Чуть-чуть. Для красоты...
И я совсем рот раскрыл от восхищения.
А кукла Ксюша подошла ко мне, поклонилась в несколько кукольных полупоклончиков и вдруг замерла.
- Ай-ай, - сказал папа. - Опять у нее завод кончился. Ненадежное это дело - куклы на пружинах. Ей бы батарейки поставить. Тогда бы она подольше танцевала.
И я закричал:
- Есть батарейки!
И помчался за батарейками. С батарейками, конечно, лучше. Пружины, они ломаются часто. Это я понимаю.
И я быстро повытаскивал отовсюду батарейки. Из паровозика, который бегает по рельсам. Из собачки, которая лает. Из часов, которые время показывают. Из Катиного будильника. Из папиного радиотелефона... Все вытащил. В один момент.
И когда я в гостиную прибежал, Ксюша так и стояла в полупоклоне. Только глаза у нее совсем округлились, когда она столько батареек увидела. Обрадовалась, наверное, что теперь она до самого утра со мной играть будет.
Папа брови задрал. Катя вытянула шею как жираф.
А я папе батарейки сунул:
- Вот батарейки! Заряжай мою Ксюшу!
И папа немного растерянно к Ксюше подошел и сказал:
- Вообще-то я по зарядке чужих девочек не специалист. Я в родных мальчиках только немножко разбираюсь. А тут механизм совсем незнакомый. Но как-нибудь разберемся...
И он зачем-то открыл Ксюше рот и в ухо к ней заглянул и сказал:
- Тут, главное, не переборщить. Вдруг мы ей батарейки слишком большой мощности подсунем. Что тогда ее родители скажут? От нее током бить начнет. Источник питания должен быть соответствующий...
И все-таки папа разобрался в сложном механизме заводной Ксюши. Он приспособил к ней все батарейки. И сказал:
- Ну, что ж! Проверим!
И нажал на какую-то невидимую кнопочку на Ксюше. И Ксюша вдруг поплыла по комнате лебедью. Крохотными шажками.
И руки у нее мелко-мелко затряслись. И голова закачалась в разные стороны. Ожила моя Ксюша. Но вдруг шаги у нее стали удлиняться. Дрожь в руках стала крупнее. Движения стали стремительные. Словно это уже не кукла Ксюша была, а какой-то заводской робот. И этот робот тоже стал превращаться в какую-то совсем скоростную машину. Так что я даже к стенке прижался. И все посторонились. И Ксюша уже летала по всей комнате, как смерч. И я страшно испугался.
Я закричал отчаянно:
- Не та мощность... Совсем не та...
И бросился заводной Ксюше в ноги.
Ксюша споткнулась об меня и вдруг как-то вся съежилась, погасла и упала на пол сломанной куклой.
Я затряс ее за руку. Но только рука безжизненно упала на пол со стуком.
И я испугался и закричал незнакомым голосом:
- Не надо мне заводную Ксюшу. Не надо заводную... Пусть лучше будет живая!
Тут папа улыбнулся и сказал:
- Это проще простого. Живая Ксюша, конечно, лучше. Сейчас мы ее живой сделаем. Есть у нас где-то живая вода. Ты пока у нее батарейки вынимай из карманов, а я мигом ее оживление организую.
И пока я выгребал батарейки из карманов, папа принес воды живой в графинчике, побрызгал на Ксюшу и сказал:
- Была Ксюша заводная, а стала живее всех живых...
И дунул Ксюше на ресницы.
И вдруг дрогнули Ксюшины ресницы, и она вздохнула и повела руками плавно в стороны, потягиваясь. И увидев меня, перепуганного, зареванного, сказала:
- Как хорошо, что я живая. Я так рада тебя видеть!
И она меня обняла и в щёку поцеловала.
А кругом все захлопали в ладоши. Как в театре. Будто я артист, какой. Или Ксюша артистка какая. Тоже мне, нашли артистов. Мы же не циркачи какие-нибудь. Мы с Ксюшей - люди серьезные!
И я прижался к своей Ксюше и шепнул ей на ушко:
- Это очень здорово, что ты живая... Хорошо, что ты не на батарейках... И заводить тебя не надо ключом... Чинить тебя не надо отвертками... Ты только со мной дружи! И играй иногда, хоть чуточку...
И я сделал пальчики клювиком. И в клювике было будто маленькое зернышко. Но только недолго. Пальчики разъехались. Клювик раскрылся, как у голодных галчат, во всю птичью пасть. Нараспашку. Во все воронье горло...
И Ксюша прищурила хитрый глаз, покачала головой, крепко схватила меня за плечики, тряхнула, как перезрелую грушу, и звонко рассмеялась.