т -127
Д.Дьюи Реконструкция в философии.
Проблемы человека -127
Это такой аспект системы позна-
ния, в котором и посредством которого знание, имеющее силу для бесконеч-
но обширных пространственных и временных рядов фактов, закрепляется и
концентрируется в том, что имеет значение здесь-и-сейчас. В отсутствие
такого рода наглядного закрепления любая сколь угодно высокоорганизо-
ванная и внутренне последовательная система остается сугубо "теоретичес-
353
кой", то есть гипотетической.
"Рациональный" аспект познания, с другой
стороны, основан на всей совокупности наличного знания, основой которо-
го в свою очередь служат предшествующие исследования и которое имеет
такую совершенную организацию, что может передаваться и, следователь-
но, связываться с результатами дальнейших исследований, способными де-
лать поправки к старой системе и расширять ее.
== В теме искусства подобная передача и расширение невозможны в принципе? ==
Принцип, являющийся подоплекой этих специальных вопросов, заклю-
чается в том, что законную предметную область теории познания составля-
ют факты, известные нам в данное время, - разумеется, с тем условием,
что процедуры, с помощью которых был возведен этот комплекс знания,
являются его интегральным компонентом. Эта точка зрения на основы пра-
вомочной теории знания находится в явной оппозиции к тому, из чего исхо-
дит эпистемологическая теория: ее постулат гласит, будто никакая предмет-
ная сфера не может называться сферой познания до тех пор, пока мы не
убедились в ее способности удовлетворять неким условиям, установленным
до всякой актуальной познавательной ситуации и независимо от всякого
вывода, достигнутого в ходе исследований, которые приводят к конкретно-
му знанию.
Оценить полноту противоположности между двумя этими по-
стулатами нам поможет следующее соображение. На основе первого посту-
лата предмет познания получает титул такового, если к нему применяются
методы исследования, проверки, удостоверения и упорядочивания в систе-
му, или организации, которые реально используются в науке.
Согласно дру-
гой трактовке базиса, некие предшествующие условия являются примени-
мыми к любому и каждому случаю-хорошему, плохому, никакому. Следо-
вательно, они представляют собой нечто совершенно отличное от фактов
действительного исследования, проверки и верификации, гарантирующих
использование имени "знания" в самом почетном смысле, для обозначения
его реальных примеров.
Так что с точки зрения логики вопрос Канта "возможно ли вообще
(ueberhaupt) познание?" явился неизбежной кульминацией гносеологичес-
кого подхода. Если бы вопрос ставился о "возможности" любого другого
объекта, который надо исследовать, то этот вопрос исходил бы из того, что у
исследования существует предметная сфера.
Например, достаточно указать,
что рак существует, и вопрос о нем будет звучать не "возможен ли рак?", а
просто и понятно - "каковы особые условия его реального появления?".
Лишь в случае с познанием принято считать, что вопрос о его "возможнос-
ти" -это вопрос, выражающий абсолютное сомнение в его действительно-
сти, снять которое можно только с заданием строгих, универсальных, пред-
шествующих знанию условий и демонстрацией того, что оно этим услови-
ям удовлетворяет.
В примере же с раком вопрос о его возможности означает только то, что
наше познание до сих пор пребывает в стадии сомнения и неопределеннос-
ти, и поэтому надо продолжить исследование, чтобы открыть характерные
свойства, условия и последствия фактов, реальность которых приводит к
проблеме. Тем не менее именно это странное (впрочем, странное только в
354
том случае, если мы не рассматриваем историко-культурных обстоятельств
явления), догматическое и противоречивое предположение, будто познание
условий познания существует до всякой конкретной ситуации знания и обус-
ловливает ее, присвоило себе титул критической теории познания!
IV
Я не намерен больше обсуждать это противоречие; скажу лишь, что та-
кое противоречие будет очевидно всякому, кто толкует проблему в понятиях
фактов познания, а не в понятиях, предлагаемых нам историей философс-
ких систем, в которых познание анализируется в отрыве от других культурных событий.
Полагаю, что лучше заняться определением той совокупнос-
ти историко-культурных обстоятельств, которые породили такое гносеоло-
гическое допущение о первичных условиях, установленных для познания, и
которые, в частности, привели к появлению "субъектно-объектной" форму-
лы, характеризующей эти условия.
Один из таких наиболее влиятельных
факторов представляют собой обстоятельства, сложившиеся к моменту со-
вершения научной революции. Вряд ли возможно преувеличить ту их осо-
бенность, что это были обстоятельства бунта, и не просто против долго гос-
подствовавших интеллектуальных доктрин, но также и против обычаев и
институтов, в которых воплощались эти доктрины и которые обеспечивали
им поддержку вдобавок к их собственным основаниям.
По причинам, кото-
рые были бы вполне согласны с человеческой психологией-если только
они и в самом деле не таковы,-слово "социальный" стало считаться под-
ходящим обозначением для того, что закреплено в институтах и на основа-
нии данного факта пользуется несомненным авторитетом. Прилагательное
"индивидуальный" в свою очередь ассоциировалось со всем тем, для чего
характерно отступление от закрепленного институтами и традициями, в ча-
стности такое отступление, которое принимает черты бунта и вызова по
отношению к полноправному авторитету традиции и нормы.
Ко времени становления современной науки эти обстоятельства были
налицо во всей своей полноте и силе. В любой книге по истории философии
упоминается тот факт, что философскую литературу XV и последующих
веков отличает обилие полновесных трудов, эссе и трактатов, посвященных
методам, которые необходимо принять и взять за идеал, чтобы получить дей-
ствительно научное знание.
Негативной стороной этих новых исследований
являлась их явная или скрытая направленность против всего того, что было
нормой в науке до этого времени. В них подразумевалось, если не явно про-
возглашалось, что признаваемое до сих пор содержание научного знания
едва ли представляет собой нечто большее, чем систематический свод по-
грешностей и ошибок.
Под вопросом о методе единодушно понималась необходимость радикально новых
способов атаки на существующую "науку".
Именно из-за общепринятых и узаконенных методов этой "науки" она и
пришла в состояние застоя, а следовательно, устранилась от выполнения
355
своей особой задачи-понимания природы.
Вероятно, не во всех наставлениях о правильных методах использовались
те же слова, что и в "Новом Органоне" Фрэнсиса Бэкона, а уж рецепты его
тем более разделялись не
всеми. Но авторов этих документов объединяет с Бэконом то, что все они
заявляли о необходимости полнейшего разрыва с традиционными методами
и мыслили совершенно вразрез с положениями аристотелевского Органона.
Если бы движение протеста, бунта и новизны, отраженное в этих доку-
ментах и воплощенное в реалиях новой астрономии и "натурфилософии",
ограничивалось только "наукой" в ее специальных и далеких от жизни ас-
пектах, то оно не привело бы к тому кризису, который за ним на самом деле последовал.
Обстоятельства, из которых складывался так называемый "кон-
фликт науки с религией", или теологией, ясно и убедительно доказывают,
что это бунтарское, новаторское, оппозиционное движение такими аспекта-
ми науки не ограничилось. Новую науку сочли ересью в нравственном от-
ношении и опасной угрозой самим основаниям стабильного и справедливо-
го общественного порядка.
В частности, на континенте ее восприняли как
восстание против авторитета, благословленного небесами. Это было еще
более фундаментальное противление официальным основам нравственнос-
ти и религии, чем та оппозиция, которую в рамках церкви выражало движе-
ние под названием "протестантизм", причем в том, чтобы сделать данное
обстоятельство очевидным, противники новой науки преуспели гораздо боль-
ше, чем проповедники.
Состоящая из несколько отличных понятий, субъектно-объектная фор-
мулировка условий, которым обязано удовлетворять всякое содержание, пре-
тендующее на право носить почетный титул "знания", должна рассматри-
ваться в живой и тесной связи с теми движениями в рамках политических и
экономических институтов, которые известны в народе под именем "индивидуализма".
Дело в том, что, как мы уже отмечали, любой отход от тради-
ций и норм, воплощенных и имеющих опору в тех институтах, которым при-
надлежит непререкаемый официальный авторитет, толкуется ревнителями
старых форм государства и церкви как проявление "индивидуального" в не-
социальном и антисоциальном смысле. Только в более поздние времена, когда
стало возможным видеть события в долгой исторической перспективе, а не
в краткосрочной, хаотичной и надломанной перспективе непосредственно
современного, так называемый "индивидуализм" стали считать "соци-
альным" по происхождению, содержанию и последствиям, как и те обычаи
и институты, которые переживают теперь процесс трансформации.
В контексте этой культурной ситуации отнюдь не случайное место зани-
мает тот факт, что философы, столь же несхожие между собой, как Декарт и
Беркли, тем не менее равно указывают на то, что вместилищем или агентом
познания является "Я", или "эго", ядро личности. Это их указание имеет
особенно большое значение как свидетельство новой атмосферы мнений,
поскольку оно не сопровождалось ни единой попыткой обоснования.
Оно понималось как настолько самоочевидное, что в его пользу не требовалось
приводить никаких аргументов. Указания и намеки подобного типа вызвали
356
к жизни кантовское так называемое "критическое" стремление выразить суть
условий познания в понятиях "трансцендентального эго". Эта попытка была
предпринята им после того, как философия Юма продемонстрировала со-
мнительность, зыбкость "эмпирического" эго как источника и проводника
достоверного знания.