средства достижения определенных "желаемых результатов". (Так в книге).
== А так в моей редакции : для вас должно быть достаточно
очевидным различие между инструментальным характером пропозиции как средства
обретения обоснованного убеждения и инструментальным характером хх личными убеждениями хх как средства достижения определенных "желаемых результатов". ==
Если критик даже в порядке гипотезы не желает испытать точку зрения,
согласно которой
(1) знание(в высоком смысле этого слова) в любой ситуа ции сопряжено с исследованием,
(2) а вывод, или цель, исследования необ-
ходимо отличать от промежуточных средств, благодаря которым исследование
продвигается в направлении гарантированного или доказательного зак-
лючения,
(3) и эти промежуточные средства формулируются вербально, то
есть как пропозиции, и как средства они обладают свойствами, характерными
для средств (а именно - пригодностью к случаю и эффективностью, в том
числе экономичностью), то я просто не знаю, как еще он сможет понять, в чем
действительно заключаются мои взгляды.
Если бы он разделял выше-
описанную точку зрения, пусть даже самым умозрительным и неосознан-
ным образом, то, полагаю, в конце концов ему стало бы ясно, что в соответ-
ствии с ней истина и ложь-это свойства только того содержания, которое
является целью, финалом исследования, посредством которого эта цель достигается.
Разница между истинными и ложными заключениями обуслов-
ливается характером операций и процедур, ведущих к формированию про-
позиций о данных и пропозиций об инференциальных элементах (значениях,
идеях, гипотезах). Во всяком случае, если кто-либо говорит, что харак-
терными свойствами таких вещей, как молотки, ткацкие станки и химические
процессы вроде крашения или выделения металлов из руды, когда мы
пользуемся ими как средствами, скорее являются пригодность и эффектив-
ность (или обратное), нежели свойства истинности или ложности, я не в состо-
янии думать, что слова этого человека не являются очевидной банальностью.
IV
Очередной иллюстрацией моего воззрения на сущность пропозиций, как
не совпадающего со взглядами мистера Рассела, может послужить коммен-
тарий к его фрагменту, в котором на мою точку зрения, касающуюся измене-
ний в содержании гипотез в процессе исследования, он реагирует следующим
образом: "Я бы сказал, что исследование, как правило, начинается с
утверждения, для которого характерны неясность и сложность, но там, где
возможно, это утверждение заменяется в его процессе некоторым количе-
ством отдельных утверждений, каждое из которых менее туманно и менее
сложно, чем исходное утверждение"1.
1 Russell В. An Inquiry into Truth and Meaning. P. 403.
Мимоходом замечу, что, основываясь
на аналогичных предыдущих наблюдениях мистера Рассела, я настолько
неверно воспринял его взгляд, что даже приписал ему допущение, согласно
которому "пропозиции составляют предмет исследования"; если бы не его
теперешние слова, которые четко опровергают подобный взгляд, это впе-
390
чатление могло бы стать еще более сильным при чтении таких слов: "Пус-
каясь в какое-либо исследование, мы предполагаем, что пропозиции, по по-
воду которых у нас возник исследовательский интерес, либо истинны, либо
ложны"1 .
1 Russell В. An Inquiry into Truth and Meaning. P. 361.
Не буду повторять, что вышеназванный взгляд мистеру Расселу
приписал я и что он его потом опроверг, а просто скажу, что, с моей точки
зрения, "пропозиции не являются тем, по поводу чего мы ведем исследова-
ние", и что если уж мы сочтем необходимым или целесообразным исследо-
вать их (что почти неизбежно случается в курсе исследования), то исследо
вать мы будем не истинность их либо ложность, а пригодность и эффектив-
ность их содержания для решения какой-то актуальной проблемы.
Еще между делом замечу, что в своем заявлении мистер Рассел, по-видимому, руковод-
ствуется теорией о двух критериях ценности пропозиций, ведь он допус-
кает, что они могут обладать такими свойствами, как неясность, либо опре-
деленность и сложность либо простота.
Однако, как мне представляется, на
это мистер Рассел ответил бы в том духе, что, на его взгляд, эти последние
качества производны; что начальная пропозиция туманна и сложна, ибо она
представляет собой смесь нескольких, возможно, истинных и нескольких,
возможно, ложных пропозиций.
Хотя с точки зрения диалектики это-исчерпывающий ответ на мое замечание,
он, я думаю, все же не вяжется с тем,
что происходит в любом реальном случае разложения пропозиции на не-
сколько более простых и определенных. Дело в том, что подобное разложе-
ние всегда предполагает изменение или преобразование терминов (значе-
ний), составляющих исходную пропозицию, а не разделение ее на несколь-
ко истинных и несколько ложных пропозиций, с самого начала являвшихся
компонентами исходной пропозиции, хотя и смешанными в ней.
Приближаясь к главному вопросу нашей дискуссии, я скажу, что, по-
моему, первые пропозиции, которые мы создаем как средства решения про-
блем какой бы то ни было значительной степени трудности, как правило,
бывают на самом деле столь смутными и топорными, что вряд ли уместно
говорить об их эффективности, ведь и история создания любых других
инструментов такова, что их первые формы всегда бывают сравнительно
грубыми, неэкономичными, неэффективными.
Поэтому как средства они
должны быть заменены другими, более эффективными средствами. Пропо-
зиции смутны, когда они, например, недостаточно указывают на границы
проблемы, тем самым не помогая нам определить, какого рода решение яв-
ляется здесь наиболее подходящим.
Вряд ли надо говорить о том, что, если мы
не знаем, какие условия привели к проблеме, которую мы пытаемся решить,
наши действия по ее разрешению в лучшем случае будут слепы и наверняка
бестолковы. В качестве проверочной инстанции для любой предложенной
идеи или гипотезы выступают непосредственные данные, и эта их функция
требует, чтобы они тоже были определенными.
Но, с моей точки зрения,
степень и характер необходимых для этого определенности и простоты, или
элементарности, зависят от той проблемы, которая вызывает и направляет
391
исследование. Как бы ни интерпретировала данный вопрос гносеология (а
любая ее трактовка основывалась бы на предварительном допущении о том,
что знание должно быть и является отношением между познающим субъек-
том и объектом), отправляясь от иной точки зрения, с которой мы смотрим
на познание (исследование), не расщепляя его, идея о том, что простота и
элементарность являются неотъемлемыми свойствами пропозиций (а вовсе
не связанными с их местом и ролью в исследовании), совершенно бессмысленна.
Если я правильно понял точку зрения мистера Рассела, его тест на
простоту и определенность сущности применим ко всем пропозициям без
разбора и, следовательно, неспособен доказать или выявить что-либо инте-
ресное ни в одной из конкретных пропозиций.
Поэтому, принимая заявление мистера Рассела о том, что его "проблема
заключалась в отношениях между явлениями и пропозициями", и сожалея,
что я приписал ему воззрение, будто "пропозиции составляют предмет ис-
следования", я бы все-таки указал на то, что, мне кажется, придает некото-
рую неопределенность его трактовке отношений между явлениями и пропо-
зициями, и, следовательно, на необходимость установления четких разли-
чий: а именно-различия между проблемой отношений явлений и пропо-
зиций в целом и проблемой отношения конкретной пропозиции к конкрет-
ному явлению, которое в ней подразумевается.
Я готов согласиться с тем,
что, как считает мистер Рассел, некоторые особого рода пропозиции явля-
ются столь прямыми следствиями только из каких-то определенных собы-
тий и более из ничего, что они "не могут не быть истинными". Но этот взгляд,
насколько я понимаю проблему, не служит ответом на вопрос о том, каким
образом мы узнаем, что такое прямое отношение действительно имеет мес-
то в данном случае.
Мне кажется, что его теория не простирается дальше
выделения той категории случаев в целом, в которой отношение между яв-
лением как каузальным предшественником и пропозицией как следствием
таково, что оно сообщает некоторым примерам последней свойство истинности.