Гэллиан & Тирмакил Нолдо : другие произведения.

Гончие Белерианда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фанфик по роману Ольги Брилевой/Чигиринской "По ту сторону рассвета"

Гончие Белерианда

  
  
   Без света тень отбросить невозможно,
   Без тени свет незнаем никогда.
   Но свет и тьма, сплетаясь осторожно,
   Куют, как меч, в сомнениях сердца.
  
   Заклятый враг, мог быть недавно другом,
   И верный друг, возможно, был врагом.
   Смешалось все в Белерианде лунном
   Под сенью гор, как в мареве густом.
  
   У каждого свое есть отраженье
   В стекле оконном иль в глазах врага.
   Свое призванье и предназначенье
   Бывают воинам известны не всегда.
  
   И как понять, где ложь, а где ошибка?
   Кто правит нынче: рок или судьба?
   Когда, мгновеньем позже, ярой будет сшибка
   И друг падет от твоего меча?

Тирмакил Нолдо, 2007

  
  

Часть первая

  
   Они опоздали всего лишь на сутки, не более. Но это было тоже самое, что опоздать на год, два или десять. Беоринг ушел. Вырвался из частой сети, расставленной им и Болдогом, и ушел. Гэллиан эр'Алхоран, тысячник Белых Волков, глава Дортонионской разведки Айан'Таэро Айанто Мелькора армии "Хэлгор"1 поневоле улыбнулся, из-под руки глядя на перевал, по которому скрылся Берен. Он не мог не восхищаться этим человеком. Четыре года. Четыре долгих года его люди вкупе с орками гнали этого бешеного Беоринга по всему Дортониону. И каждый раз он чудом спасался, иногда оставляя в их когтях и клыках куски собственной шкуры, но чаще сам вырывая эти куски. Айкъет'таэро2 уже готов был поверить, что сына Барахира и, правда, хранят проклятые Валар. Иного объяснения просто-таки дьявольскому везению дортонионца он не находил. Да вот беда, Повелителя Воинов оно вряд ли устроит. Видимо, о том же думал и Болдог, потому что могучий орк в бешенстве громил все вокруг, расшвыривая собственных подчиненных, и грозил спустить с них шкуры живьем, если не возьмут след. Впрочем, Балорха можно было понять: с убийцей своего сына он имел личные счеты. Вот только свести их бесполезными воплями, увы, вряд ли удастся.
   - Прекрати истерику и успокойся! - Холодно бросил Гэллиан разошедшемуся орку. Ему надоело слушать его ор, да и находиться здесь больше не имело смысла. - Сожгите хибару, чтоб больше ни один беглец не смог ей воспользоваться. - Скомандовал ангмарец одному из своих антаров3.
   Он подошел к разведчику, держащему его коня. Великолепный поджарый гнедой жеребец, носящий ласковое имя Морн, нетерпеливо перебирал ногами и норовил куснуть стоящего рядом с ним воина за плечо. Алхоран нежно потрепал верного скакуна по шее, и тот успокоился.
   - Убедитесь, что Беоринг ушел через Эред Горгор и не повернет обратно. - Приказал он. - Если через пару месяцев он свалится нам на головы, как снег посредине лета, Гортхауэр украсит нашими внутренностями стены Тол-ин-Гаурхот и будет абсолютно прав.
   Ранкар4 коротко салютнул и побежал собирать людей, а айкъет'таэро в который уже раз подумал, что ждал такого исхода. Беоринг должен был уйти. Так талая вода просачивается сквозь пальцы, сколько не пытайся ее удержать. И тысячник Белых Волков был почти рад этому, потому что было в этом беглом ярне5 что-то особенное. Что-то невидимое простому глазу, словно таящееся до поры в самых укромных уголках души. Гэллиан не был настоящим Видящим6, судьба сыграла так, что он не успел раскрыть Дара, пока был учеником в Твердыне. Но иногда он чувствовал и воспринимал то, что невозможно было объяснить иначе, кроме как смутными видениями. Это свойство много раз спасало Алхорану жизнь, так что за долгие годы он привык доверять своему чутью. И сейчас оно отчетливо говорило, что нужно было либо сразу убивать Беоринга, когда была возможность, либо отпустить на все четыре стороны. Потому что, если взять его живым, беды уже не оберешься. Вот только как объяснить все это Айан'Таэро? Гэллиан уже представлял, какой разнос устроит ему Гортхауэр, и от этой мысли, честно сказать, по спине пробегали крайне неприятные, холодные коготки. Но ничего не поделаешь: напортачил - отвечай. Айкъет'таэро вскочил в седло и, кинув прощальный взгляд на Грозовую Мать, как ее называли дортонионцы, тронул поводья. За спиной весело полыхала хижина старой ведьмы, а впереди его ждало пламя, куда более яростное7.
  

* * *

  
   Погоня шла уже четвертый день. Три десятка всадников давно покинули Маглоровы Врата, и теперь по правую руку от них возвышались поросшие редкими деревьями склоны Эред Луин, а по левую дышал обжигающим жаром Анфауглит. Преследуемая восьмерка не спешила найти свой конец в бесплодной пустыне, также она не решалась искать спасения на острых скалах Синих Гор и потому мчалась по узкой немного обжитой полосе, все дальше удаляясь от спасительного Лотланна и Ангбанда. Воины Аст-Ахэ, будь они хоть трижды рыцарями, не желали губить свои жизни в сражении с тяжелой конницей Феанорингов, и потому спешили убраться подальше от их острейших мечей и копий. К тому же у них было иное задание, исполнение которого Учитель ставил выше их собственной жизни. И они вынуждены были спасаться бегством.
   Судя по тому, что успели понять эльфы, люди из Ангбанда приезжали в редкие деревни к северу от Эред Луин и "несли людям знания и правду". Эльфы из Первого Дома не желали позволять воинам Аст-Ахэ нести что бы то ни было в их землях и потому выслали отряд. Первая и единственная стычка произошла прямо в деревне на опушке соснового бора, карабкавшегося на кручи Эред Луина. В той битве воины Ангбанда лишились пятнадцати человек, а Феаноринги троих эльфов и шестерых лошадей раненными. Людские кони начинали сдавать. Конечно, они достаточно хороши и в бою, и в долгих переходах, но сравниться с Аманскими меарами8 не могли. Короткие передышки и остановки вымотали и людей, и лошадей. Эльфам тоже приходилось терпеть, но, как известно, они гораздо легче переносят лишения походной жизни. Да и спать им требовалось меньше, чем людям.
   Наконец лошадь одного из них споткнулась и встала. Остальные как по команде остановились и окружили своего боевого товарища, но он что-то крикнул им на своем наречии и командир Воинов Севера лишь махнул рукой. Теперь преследуемых осталось семеро, а отставший повернул своего коня навстречу воинам в серебрящихся доспехах и черных плюмажах и плащах. Командир эльфийской конницы перешел с крупной рыси на галоп, поудобнее перехватывая копье и вскидывая длинный овальный щит. Остальные эльфы повернули лошадей немного в обход одиноко стоящего всадника, давая своему предводителю схватиться с человеком один на один.
  
   Знамя с серебряной звездой трепетало все ближе от обреченных ангбандцев. Наконец ангбандец начал разбег. Скорость его взмыленной и одуревшей от жары лошади не шла ни в какое сравнение со стремительно скачущим меаром. У противника эльфа тоже были щит и копье, но держал он их устало, да и не совсем умело. Когда до сшибки осталась лишь пара мгновений, эльф привстал на стременах и вытянулся вперед, почти слившись с шеей своего скакуна. Удар нолдорского копья почти с легкостью расщепил дерево щита и медные набивки на нем, в то время как людское копье со звоном сломалось о эльфийский щит, сделанный из тонкой, но очень прочной ногродской стали, в добавок защищенной чарами. Копье эльфа поразило человека почти в сердце, пробив кольчугу, и хищно высунуло острие из его спины. Ангбандец умер, еще не коснувшись земли, а феаноринг привычным движением отвел руку назад и выдернул копье их тела врага.
   "Семьдесят второй", - подумал эльф, возвращаясь к своим соратникам. За полторы сотни лет, прошедших со времени их прихода в Белерианд он, Айкавано Моринсул, убил семьдесят два человека. Он сам не знал, почему, но все время считал, сколько людей он сразил. Именно людей. Орков и прочую Морготову мерзость можно и нужно было резать, а вот в убийстве человека он чувствовал что-то неправильное. Зачем он их считал? Как однажды пошутил его лорд и близкий друг Карантир, это для того, чтобы Мандос заранее знал, за что его судить. Тех четверых эльфов в Альквалондэ ни Айкавано, ни его лорд предпочитали не вспоминать.
   Вскоре преследуемые остановились, по видимому сил на отступление больше не осталось. Айкавано скомандовал своим разбиться на два клина и атаковать людей с обоих флангов. Короткая яростная сшибка лишила жизни троих воинов Аст-Ахэ, выбила из-под одного эльфа лошадь и смешала ряды сражающихся. Копья были брошены наземь или оставлены в телах врагов. Теперь вовсю звенели мечи.
   Странно, но в битве лидеры всегда находят друг друга, сколько бы воинов меж ними не было. Айкавано несмотря на доспех легко соскочил со своего меара, принявшего грудью удар копьем, и оказался лицом к лицу с командиром ангбандцев. Он был одет, как остальные, над ним не реяло знамени, но Айкавано точно знал, кто перед ним. Северянин в кольчуге и шлеме с наличьем, и нолдо в кирасе и островерхом открытом шлеме с черным плюмажем встали друг напротив друга. У человека не было щита, и эльф бросил свой, чтобы уравнять шансы. Зато из ножен с легким звоном вылетел Андарут, "Долгий гнев", полуторный меч, плод совместной работы ногродских и нолдорских оружейников. Лезвие заиграло на солнце и даже издалека на нем были видны многочисленные руны и прихотливая вязь. Ангбандец таким сокровищем похвастаться не мог и потому отдал честь обычным ничем не примечательным мечом тоже длиной в полторы руки.
   Эльф атаковал молниеносно, и человек едва успел закрыться, но все-таки успел. Встречный выпад нолдо отбил почти небрежно, оставив на лезвии меча противника глубокую зазубрину. Эльф и человек обменялись еще дюжинной ударов, пока Айкавано не принял удар людского меча своим наплечником. Эльф пошатнулся, но сталь подобная той, которой был обит его щит, выдержала удар. Зато встречный выпад Андарута оборвал жизнь человека, напрочь снеся тому голову.
   "Семьдесят три", - посчитал Айкавано. Бой был окончен.
   - Доложить потери. - Скомандовал Айкавано, вытирая Андарут о полу плаща убитого.
   - Убито восемь человек. Среди наших один легкораненый. Потеряли двоих наших меаров и двоих лошадей противника.
   Айкавано скривил губы: еще двое меаров не вернутся в свои стойла после этой схватки, еще нескольких потеряли в деревне. И так несколько раз в месяц. Скоро достойных лошадей не останется, по крайней мере, в необходимом количестве, и нолдорская тяжелая кавалерия станет не такой летучей, как раньше.
   - Убитых бросить здесь, живых лошадей забрать. Возвращаемся.
   - Роккортур9. - Кивнул эльф, произнеся звание Айкавано, и принялся исполнять приказ.
  

* * *

   Повелитель Воинов сидел за уставленным роскошными яствами столом, вальяжно откинувшись на убранном волчьими шкурами кресле. Одет он был по своей излюбленной манере крайне просто: в черные кожаные штаны и серую рубаху, распахнутую на груди. В процессе всего доклада Черного Волка Саурон поигрывал вином в хрустальном, явно эльфийской работы бокале, ловя багряной жидкостью отблески свечей. По выражению холеного, невероятно красивого лица невозможно было прочесть ни одной эмоции. Впрочем, как и всегда, когда Гортхауэр того хотел. Пригубив вино и удовлетворенно поцокав языком, владыка Волчьего Острова лениво поинтересовался:
   - И ты хочешь, чтобы я поверил, что один человек, все это время водивший за нос моих лучших разведчиков, потом просто взял и скрылся, да еще и через Нан-Дунгортэб!?! - голос Гортхауэра, сперва тихий и даже вкрадчивый, под конец хлестнул огненной плетью.
   Коленопреклоненному Гэллиану пришлось приложить немалые усилия, чтобы не вздрогнуть.
   - Да, Повелитель. - Тихо, но твердо ответил он.
   - Закрой хайло! - взревел Саурон и без замаха запустил в разведчика бокалом. Тончайший хрусталь вдребезги разбился о стальной наплечник, обдав лицо и шею северянина мельчайшим кружевом брызг и осколков. Но утереться Гэллиан не посмел. - Ты четыре года гонялся за этим сучьим выблядком по всему Дортониону и так и не смог его поймать, а теперь еще смеешь разевать рот!?! Ты просрал Беоринга дважды! Дважды, Гэллиан! Что-то, сдается мне, это уже слишком для простого совпадения. Пока это говорит только о твоей некомпетентности, но смотри, как бы я не начал сомневаться и в твоей верности!
   Этого айкъет'таэро ждал. Лучшего способа утопить подчиненного, как обвинить его в предательстве, в армии "Хэлгор" просто не было. С изменниками в Аст-Ахэ не церемонились - кишки наружу, и вся недолга. Но Гэллиан прекрасно понимал, что Гортхауэр стремится скорее запугать его, нежели всерьез обвинить в измене. Будь это так, Айан'Таэро Владыки Севера не стал бы тратить время на пустые вопли, а просто приказал бы заковать его в цепи. И тогда орал бы уже сам Гэллиан. Преимущественно от боли.
   А еще тысячник Белых Волков понимал, что причиной бешенства его командира является не только уязвленная гордость, но и чувство куда более грубое и простое. То, в котором Повелитель Воинов вряд ли признается даже самому себе. Саурон хотел Берена. Хотел получить его живого или мертвого. Хотел утвердить свою власть над непокорным, все еще не сдавшимся дортонионцем, за долгие годы ставшим символом надежды для своего обреченного народа. И Гортхауэр жаждал с корнем вырвать эту надежду из их сердец и раздавить в кулаке. Да так, чтобы ни у кого даже тени сомнения не осталось в том, кто истинный владыка Дортониона.
   Саурон, видимо, уловил изменение в мыслях подчиненного, потому что резко перестал изрыгать проклятия и молнией подскочил к айкъет'таэро. Стальные пальцы ледяным захватом сомкнулись на горле и вздернули воина с пола на высоту невыносимо голубых глаз. Сознание взорвалось вспышкой яростной боли. Саурон рыскал в нем, как голодный волк, отыскивая нужную себе информацию и расшвыривая то, что считал неважным. Гэллиан не сопротивлялся. Он знал, что это бесполезно и крайне опасно. Он просто ждал, пока его владыка насытиться пыткой и отбросит его словно надоевшую куклу. Наконец он понял, что свободен, и смог вздохнуть. Из глаз катились слезы, но он не чувствовал соленой влаги. Не знал, сколько прошло времени. Знал только, что, если открыть глаза, то близко-близко от лица будет ледяной, пронизывающий до костей взгляд.
   - Я знаю, что ты верен мне. - У самого уха зашипел сладострастный голос. - Знал даже без этого. Но я хочу, чтобы ты помнил. Предашь меня, и рудники Ногрода покажутся тебе Благословенным Аманом по сравнению с тем, что Я сделаю с тобой.
   Пальцы на горле разжались, и айкъет'таэро рухнул на колени. Он чувствовал себя так, словно его выпотрошили, набили требухой и зашили обратно, как доморощенное чучело. Его мутило, но Алхоран усилием воли сдерживал спазм. Странно, казалось бы, уже мог и привыкнуть, ан нет. Боль всегда была столь же острой, а унижение мучительным, как в самый первый раз. Иногда он думал, что Повелитель Воинов специально делает это так, чтобы верный пес не забывал свое место. Но ему было все равно.
   - Отправляйся в Хитлум. - Раздался сверху отстраненный, презрительный голос Гортхауэра. - Наблюдай. Мне нужны сведения о перемещениях войск Нолфингов и сыновей Галдора. Все, что сможешь найти. Численность, вооружение, возможные союзы, все. Надеюсь, ты еще не забыл, как это делается? К весне мне нужна полная картина. Наступление на Хитлум назначено на День Серебра10. На этот раз мы раздавим их. Так что не подведи меня, волк. Еще один провал и... Ты понял меня? Иди.
   - Да, Повелитель. - Едва слышно отозвался Алхоран. Говорить не было ни сил, ни желания. Да и к чему? Хозяин Тол-ин-Гаурхот и так видел его насквозь. Айкъет'таэро, пошатываясь, поднялся на ноги и, отсалютовав, направился к двери. Темный майя удовлетворенно улыбнулся и кивком отпустил своего гончего пса. Лучшего гончего пса. Пса, который всегда был волком.
   Гэллиан шел по коридорам крепости, направляясь в отведенную ему комнату, и старался привести мысли хоть в какой-то порядок. Ладно, в Хитлум, так в Хитлум. В конце концов, не первый раз ему придется рисковать своей шкурой, и видит Тьма, не в последний. Злило другое. Что Гортхауэр всякий раз норовил пнуть его побольнее, не упуская случая напомнить о былом рабстве и... связанных с ним неминуемых унижениях. Хотя, конечно, только так и можно удержать пса на привязи. Поводок покороче и ошейник построже. Айкъет'таэро криво усмехнулся. Вот только волка никакой поводок не удержит.
  

* * *

  
   Шесть дней спустя три десятка эльфийской кавалерии вернулись к озеру Хелеворн. Два черных шпиля Тин Сорона, "Пика Орла", замка Карантира, привычно бороздили утреннее по-летнему голубое небо, отражающееся в холодных глубинах озера, из которого берет начало великая река Гелион, собирающая воды со всех Синих гор. Здесь она поспешна и говорлива, но когда ее воды смешиваются с семью ее притоками в Оссирианде, становится воистину великой рекой Восточного Белерианда. Тин Сорон стоял на восточном берегу озера, прилегая западной стеной к крутым отрогам Эред Луин. Его стены омывали Большой Гелион и Хелеворн, а с гор чуть восточнее в озеро срывался водный поток, от которого всегда шел такой пар, что в солнечные дни над замком часто висела радуга.
   Конница прогрохотала по подъемному мосту и оказалась за черными стенами. Айкавано отпустил всадников устраивать и расседлывать лошадей, а сам направился в свои личные покои. Несмотря на мрачный нрав, лорд Карантир не любил, когда его воины представали перед ним в неопрятном виде без существенных на то причин. Захлопнув толстую дверь, роккортур обнаружил на кровати уже постиранные одежды, а перед окном на табурете находились большой ушат с чистой водой и полотенце. Сбросив с себя броню и уложив ее в специальный сундук с углублениями под каждый элемент доспеха, Айкавано стянул поддоспешник, рубашки и с истинным наслаждением умылся ледяной водой. Взяв с полки костяной гребень, эльф подошел к зеркалу и стал расчесываться.
   Из овального отполированного стекла на него смотрел не слишком высокий, по эльфийским меркам, мужчина с крупными, но правильными чертами лица, карими глазами, черными, изломанными, словно крылья ворона, бровями, невысоким лбом, и длинными черными же волосами. Не слишком мускулистое тело было покрыто небольшими шрамами, каждый из которых отмечал одну из Великих Битв за Белерианд. Вот на груди белая линия с рваными краями - память о ранении орочьим ятаганом в Дагор-Нуин-Гилиат; вот, почти на уровне пояса, три параллельных шрама - неудачная стычка с волколаками в Дагор Аглареб; сеть мелких черточек на спине - след его поездки по камням Дортониона в Дагор Браголлах, после того как один тролль буквально выбил из под него лошадь. А вот на ребрах след от стрелы телери, полученной им в Альквалондэ. Да... это лучше не вспоминать. Айкавано так и не провел ни одну из крупных битв от начала и до конца. Всегда лезший впереди своей конницы в самое пекло, он всегда и получал соответственно. Наконец заплетя непослушные волосы в косу, нолдо надел длинную черную рубашку с серебристой звездой на спине, забрал рукава браслетами и вышел.
   Морифинвэ Карнистр, четвертый сын Феанора, ждал его в небольшой зале, расположенной под одним из шпилей. Здесь не было никакой мебели, никаких картин или прочих украшений, только черные стены, расположенные по кругу восемь окон и винтовая лестница в полу. Карантир величал это место комнатой мыслей, хотя сам поднимался сюда нечасто, в основном для приема некоторых гостей, таких как Айкавано.
   - Морьо11. - Позвал Айкавано своего лорда и друга.
   - Айван. - Отозвался Карантир, не оборачиваясь. - Как рейд?
   - Как обычно. Ангбандцы перебиты, поскольку от пленных все равно никакого толку, лошади захвачены. Среди эльфов невосполнимых потерь нет, а вот среди лошадей...
   - Опять ты про лошадей! Сколько чистокровных меаров должны остаться на корм воронам, пока вы не пересядете на обычных здешних скакунов! Здесь даже дело не в деньгах, а в том, что их вообще нигде невозможно достать.
   То ли от природной скупости, то ли от длительного общения с гномами в Карантире проснулась некоторая жадность и расчетливость. Зато он стал превосходным купцом, и однажды смог переторговать самого старика Кейдена, государя Белегоста. Айкавано не одобрял подобных изменений в своем друге, которого знал с тех времен, когда Феанор еще не создал Сильмариллы, но сделать ничего не мог. Феаноринги были хорошими воинами, кузнецами, наездниками, но тайны сердца им открывались нехотя и с трудом.
   - Если бы подо мной был обычный рокко, мы бы упустили ангбандцев. Их лошади здешние и не уступают здешним же в скорости и выносливости. - Проигнорировав вспышку лорда, ответил Айкавано, подходя к Карантиру.
   - Если положить всех меаров сейчас, то не на чем будет сражаться в грядущей битве. Нельо собирает союз, и я хочу, чтобы мои лучшие всадники сражались бок о бок с другими эльфами Перового Дома на лучших конях.
   - А также бок о бок с адани и наугрим12. - Айкавано почти выплюнул последние слова.
   Он недолюбливал ни тех, ни других и с гораздо большей охотой выступил бы против людей, чем вместе с ними. Но эльфов было не так много, как смертных рас, и потому им волей-неволей приходилось заключать союзы с менее культурными, но более многочисленными расами.
   - Если для победы над Морготом потребуется обняться с каждым гномом в хирде, я сделаю это без колебаний. - Ответил Карантир и посмотрел в глаза друга.
   "Все-таки он сильно изменился с Амана, - заметил про себя Айкавано, выдерживая огненный взгляд, - стал более мелочным и менее разборчивым в друзьях". Роккортур не хотел продолжать разговор про младшие расы, не раз начинавшийся между ними, и решил сменить тему:
   - Ты прав, но в бою от лошади требуется значительно меньше, чем при погоне длиной не в один день. Меары превосходят рокко, это правда, но это превосходство не очень значительно и появляется не сразу. К тому же сами сражения идут не больше одного дня - всем надо когда-то отдыхать.
   - Возможно, хотя насчет наличия этой потребности у балрогов и уролоки я не уверен. Но что ты предлагаешь?
   - У Фингона есть большие стада полукровок-меаров, а также некоторые чистокровные валинорские скакуны. Если он собирается поддержать Союз Маэдроса, то почему бы ему не доказать это на деле и не передать нам несколько сотен хотя бы полукровок для восстановления численности нашей конницы?
   - Мысль хорошая, я сам об этом думал. У тебя есть, кому перепоручить командование кавалерией?
   - Да. Но, Морьо! Я не переговорщик и не посол. Я могу выбить из Фингона то, что нам нужно, но уговорить его отдать это добровольно это выше моих сил.
   - Брось, Айван. Я же не заставляю тебя спорить с Финродом или Тинголом, это под силу разве что Нельо. А Финдэкано всего лишь наследник Второго Дома. Доблести в бою ему не занимать, но ведь и он не слишком хорошо умеет договариваться. Иначе б союз созывал не Маэдрос, а он. Так что я верю, вы с ним сможете найти общий язык.
   - Но в это не верю я.
   - Давай скажем иначе: я твой лорд, ты мой вассал. - Лицо Карантира не изменилось, но в глазах загорелся задорный огонь, позволяющий считать следующие слова если не шуткой, то и не правдой. - Я приказываю тебе отправиться в Барад Эйтель, ты это исполняешь. Я велю тебе договориться с Фингоном, ты это делаешь. Пойми, Айван, кто кроме тебя может знать, что лучше для твоей конницы? Кто как не ты сможет посмотреть, что и как устроено в Хитлуме и потом рассказать об этом мне? Кому как не тебе я могу доверить это?
   Тщеславие хоть и не было порочной чертой Первого Дома, но в той или иной степени присутствовало в каждом нолдо, живущем к востоку от Сириона и Айкавано хоть и неохотно, но согласился. Завтра ему предстояло начать долгий путь в обход гряды Андрам, границ Дориата, и владений Финрода на запад, в Хисиломэ, Край Туманных Сумерек.

* * *

   Добравшись до своих "апартаментов", айкъет'таэро какое-то время стоял, привалившись к тяжелой дубовой двери и пользуясь тем, что его не могут видеть другие обитатели крепости. Хотелось выть. Или побиться головой о каменную стену. Но это бы все равно не помогло, так что Алхоран просто прошел вглубь комнаты, на ходу снимая куртку и пододетую под нее кольчугу. Умница-Дарн, верный оруженосец и ученик уже разложил на постели чисто выстиранные серую льняную рубаху и темно-серые же порты и принес дымящиеся бадьи с кипятком, чтобы наполнить здоровенную, деревянную лохань, в которую без труда мог поместиться взрослый мужчина. Скинув оставшуюся одежду, Гэллиан прошел к лохани и с наслаждением опустил усталое тело в горячую воду. Висящее на стене старое, помутневшее зеркало на мгновение отразило гибкое, сухощавое тело. Немного бледную кожу покрывали многочисленные шрамы. Вся спина была исполосована следами бичей, запястья в рваных отметинах от кандалов, а на правом боку и под левой лопаткой красовались напоминания об эльфийском дротике. Длинные русые волосы изрядно побила ранняя седина, серые глаза глубоко запали, обрамленные густыми нездоровыми тенями. На левой скуле рваный шрам, на правой половине лица три небольших пятнышка от ожогов.
   Блаженно откинувшись на край лохани и выставив из воды обе руки, северянин закрыл глаза, обдумывая, что делать дальше. Гортхауэр добился, чего хотел. Теперь он еще больше будет из кожи вон лезть, лишь бы оправдаться перед Повелителем Воинов. Перероет носом весь Хитлум, но добудет нужные сведения. Даже, если для этого придется втереться в доверие к самому Финдэкано. Хотя, проще, конечно, начать с сыновей Галдора. К Хурину с Хуором подобраться проще. Сперва опросить всех языков, собрать сведения, которые лежат на поверхности. А потом уже работать. Копать под кого-то из молодых эарнов13. Под ближайшее окружение. Найти лазейку и ударить. Вызнать планы кампаний, передвижения и численность готовящихся войск. Это работа не на один месяц. Медленно, осторожно разворачивать свою ловчую сеть над головами ничего не подозревающих эдайн. И следить. Следить за своими же. Чтобы не предали, не проболтались. Высылать своих разведчиков, верных соглядатаев, цепных псов. И, если все сделать грамотно, то к следующей весне у Саурона как на ладони будет весь Дор-Ломин. А после и весь Хитлум. Айкъет'таэро весело улыбнулся. От этой улыбки некоторые орки мочились со страху, когда видели ее в бою. Так мог бы оскалиться волк, предвкушая короткий и яростный гон раненого оленя. Или драку с таким же волком.
   В дверь постучались. По характерному звуку айкъет'таэро определил, что это Дарн.
   - Заходи. - Бросил ангмарец, погружаясь в чуть подостывшую воду с головой.
   Когда он вынырнул, рядом стоял бесстрастный Иллайни, как всегда подтянутый, в чистой, пахнущей луговыми травами форме и с полотенцем в руках. По лицу юного сына клана Сов совершенно невозможно было понять, о чем он думает. Светло-карие, почти медовые глаза были полуприкрыты пушистыми ресницами, ямочки на щеках, легкий пушок еще не перешел в полноценную щетину. Ну, чем не девица? Правда, многие любители сладкого как в Твердыне, так и на острове уже имели возможность убедиться, что этот мальчик не зря носит на поясе взрослый меч. И что держит его при себе командир Белых Волков вовсе не за томный взгляд или мягкие губки.
   - Повелитель гневается, тарно14? - Как всегда неторопливо и мягко спросил оруженосец.
   Гэллиан поднялся во весь рост, дождался, пока мягкий лен полотенца обнимет тело, и только потом ответил.
   - Да, таирни. Завтра я отправлюсь за Эред Ветрин. Такова воля Айан'Таэро.
   Лицо юноши осталось непроницаемым.
   - Мне сопровождать тебя, тарно?
   - Нет. - Айкъет'таэро растерся полотенцем и теперь одевался во все чистое. На оруженосца он, кажется, не смотрел, но при этом подмечал мельчайшие изменения в лице юноши. Он слишком хорошо знал юного Иллайни, чтобы понимать, что означало легкое дрожание ресниц на его ответ.
   - Ты нужен мне здесь. Ты - мои глаза и уши, не забывай об этом. - Ангмарец закончил одеваться и, взяв простой деревянный гребень, начал расчесывать свои густые, непослушные волосы.
   - Я понимаю, тарно. - Эхом отозвался Дарн. - Я заварю для тебя квенилас15.
   Юноша прошел в соседнюю комнату, где на небольшом столике у стрельчатого окна находились чайные принадлежности и маленькая печурка. Иллайни развел огонь и подвесил над ним небольшой котелок. Тем временем, Гэллиан расчесал волосы и начал заплетать их в тугую косу. Покончив с этим занятием, он опустился на один из резных, явно оставшихся здесь еще с прежних владельцев, деревянный стул и, оперев локти на столешницу, принялся разглядывать вид из окна. Кипяток уже был готов и, повинуясь изящным движениям ученика, перетек в пинтовую кружку ангмарца. По комнате тут же разлился терпкий, чуть горчащий аромат разнотравья, смешанный с запахом самих листьев. Алхоран отхлебнул обжигающую, пьянящую не хуже любого вина жидкость и уставился в кружку. Таирни неслышной тенью скрылся в соседней комнате, прибрал разбросанные вещи, вызвал мальчишку, чтобы тот вылил использованную воду и унес кадки и только после этого вернулся обратно на импровизированную кухню. Кружка в руках айкъет'таэро опустела наполовину. Дарн сел напротив и из-под ресниц рассматривал запястья учителя, пока тот размышлял.
   Юный Иллайни готов был самолично разорвать на части всех до единого эльфов и тех предателей-людей, которые продались им за Валимарские побрякушки, за то, что они сделали с этими руками. Сын клана Сов был до безумия предан своему командиру, и любую боль, причиненную Алхорану, воспринимал, как свою собственную. Оруженосец давно смирился с неподобающим чувством, но ничего не мог поделать со своей природой. Он любил сурового, порой слишком резкого и скорого на расправу Черного Волка, любил страстно и безответно, не смея надеяться на взаимность и живя только теми минутами, что был рядом. Но, к сожалению для влюбленного страдальца, эти минуты в последнее время становились все более и более редкими. А теперь тарно и вовсе покинет его. И кто знает, вернется ли он из враждебного, полного ненавистных эльфов Хитлума. Таирни с силой сжал кулаки под столом, вгоняя ногти в ладони, чтобы ничем не выдать снедавшую его тревогу. Но, похоже, до конца скрыть своих чувств юноше все же не удалось.
   - Дарн! - Хлестнул по ушам властный голос айкъет'таэро. - Хватит мух считать. Седлай коня, мне нужно перевидаться кое с кем.
   Молодой человек поспешно вскочил.
   - Да, тарно. - Он стрелой вынесся за дверь.
   Алхоран проводил парня долгим взглядом. Он ничем не мог помочь мальчишке. Разве что удалить от себя, чтобы время и расстояние заставили Иллайни забыть о его существовании. Но для этого он слишком ценил цепкий ум и умение обращаться с мечом своего оруженосца. Да и такой преданности он вряд ли добьется от кого-то другого. Так что придется Дарну и дальше мучиться, пока их не разведет чья-то смерть. Или пока он не переболеет своей юношеской болезнью и не поймет, что подобные отношения ни к чему не приводят. Айкъет'таэро усмехнулся и вернулся к квениласу. Страдания ученика занимали его не больше, чем полет стрижа за окном.
  

* * *

  
   Как только солнце окрасило золотом ледники Эред Луин, Айкавано взял двух заводных лошадей и оправился в путь. Если бы он шел пешком, и погода благоприятствовала бы ему, то весь путь он смог бы проделать не раньше, чем за двадцать шесть дней. Но, учитывая, что лошадь в два раза быстрее эльфа на марше, не забыв про непогоду и перевал через Эред Ветрин, это время сокращалось до шестнадцати дней.
   Айкавано не торопил лошадей, но и не слишком-то задерживался, делая лишь одну остановку в день. Сначала он направился строго на запад вдоль Маглоровых Врат и замка Маэдроса, Амон Химринга. От владений старшего из Феанорингов он повернул к югу и почти неделю скакал вдоль пологих берегов Келона, огибая Завесу Мелиан и скрытый за ней Дориат. Первая гроза застигла его у Врат Сириона, удивительного места, в котором почти на три мили могучий Сирион уходит под скалы Андрама и вырывается с другой стороны хребта. Ливень изрядно намочил камни, и потому одному эльфу с тремя лошадьми пришлось почти день ждать, пока переход станет менее скользким. Наконец путник оказался в Западном Белерианде и свернул на северо-восток, объезжая леса Бретиля. Это был крюк почти на день, но Айкавано предпочитал в уединении достигнуть перевалов через Эред Ветрин и не желал встречаться с кем бы то ни было.
   Как же давно он тут не был! Пожалуй, с самого Мерет Артад, Праздника Воссоединения, устроенного Нолофинвэ через двадцать лет после пришествия нолдор в Белерианд. Это больше четырех сотен лет назад. Да, эти места изменились за столь долгое время. Даже эльфийская память не могла подсказать всех деталей, виденных четырьмя веками ранее, но все вокруг говорило, что эти места уже не столь девственны как в то время. И леса, и виднеющиеся вдали горы и скалы - все узнало руку человека и стало привыкать к нему. Эльфы, живущие то там, то здесь, тоже изменяли местность для себя и своих нужд, но не трогали ничего сверх того, что им было необходимо. Люди же делали это повсеместно, где бы не останавливались и куда бы не шли. Словно у них в крови было заложено желание изменять созданный Валар мир. За это Айкавано и не любил людей.
   Вскоре нолдо добрался до укрытых снежными шапками Эред Ветрин, за которыми лежал Хитлум. Несколько дней ушло на переход через Тенистые горы, поскольку перевалы по весеннему времени изобиловали осыпями и пересекающими дорого водными потоками. В горы весна приходит значительно позднее, чем на равнины. Наконец, оставив за спиной и эту преграду, Айкавано за два с небольшим дня добрался до крепости Финдэкано.
   Барад Эйтель гораздо больше был населен людьми, нежели тот же Амон Химринг. Даже, несмотря на всю терпимость Маэдроса к Последышам, старший сын Феанора не любил, когда они попадались ему на глаза слишком часто. Карантир же вовсе не допускал в Тин Сорон никого, кроме эльфов, за что Айкавано был ему благодарен.
   Посла из Первого Дома встретили радушно, но холодно. Все-таки Феанорингов здесь любили не больше, чем холодный северный ветер. Айкавано остановился прямо перед воротами замка и демонстративно закутался в черный плащ с серебряной звездой на спине. Вообще-то посла должны были увидеть еще издали, но здесь либо недобросовестно несли стражу, либо она состояла из одних людей, славящихся своей близорукостью. Мимо Айвана прошло несколько человек, имеющих наглость в слух высказываться про неудобства того, что какой-то эльф почти перегородил своими лошадьми проход внутрь замка. Моринсул даже не повернул головы, хотя принял эти слова к сведению. Наконец, какой-то синда, судя по одежде и наличию оружия, один из личной охраны Финдэкано, поспешно сбежал с лестницы приватной башни и поприветствовал нежданно-негаданно явившегося посла.
   - Здравствуй, сын Первого Дома. Прости за задержку, но мы не знали, что ты прибудешь, иначе бы встретили тебя более достойно.
   - Извинения принимаются. - Бросил Айкавано, но поспешно сменил тон - он же все-таки посол, значит должен быть учтивым. - Мое имя Айкавано Моринсул. Я приехал сюда от самых Эред Луин по приказу моего лорда, Морифинвэ Карнистра с делом к нашему государю, Финдэкано Астальдо.
   - Ты проделал долгий путь, но наш Государь сейчас занят и не может тотчас принять тебя. Как только он освободится, за тобой пошлют. Я не смею заставлять тебя ждать на улице, потому позволь проводить тебя в комнату для гостей.
   Синда был сама учтивость, не то, что резкий и яростный Айкавано. Да и говорил он заметно складнее "посла", так что нолдо ничего не оставалось, как последовать за ним. Айвану отвели просторную комнату в одной из многочисленных построек Барад Эйтеля, а его лошадям достойные конюшни. В комнате Моринсула уже ждало все необходимое, чтобы он мог привести себя в порядок с дороги, чем он не преминул воспользоваться. Через некоторое время к послу пришел молодой человек, принес скромный, по меркам Валинора, ужин и поинтересовался, нужно ли еще что-нибудь. Эльф бросил холодное: "Нет, спасибо", - и слуга удалился.
   Айкавано заставили прождать почти до ночи, прежде чем Фингон смог его принять. Если говорить по чести, то на взгляд Феаноринга Верховный Король нолдор был слегка простоват как в разговоре, так и в одеждах. Айкавано невольно сравнивал его манеры с печальной пышностью Маэдроса, или безумным огнем Келегорма и Карантира, и приходил к выводу, что на роль королей Первый Дом годился куда лучше, чем два других. Однако это ни в коей мере не умаляло того, что сделал Фингон. Ведь именно он спас Маэдроса из самой цитадели Врага, именно он и его конные лучники бестрепетно заслонили нолдорскую пехоту от Глаурунга и даже смогли прогнать огненного змея обратно в Ангбанд. Поэтому когда в зал вошел Фингон, Айкавано с достоинством и уважением поклонился ему.
   - Приветствую тебя, Айкавано Моринсул, посол Первого Дома. Нечасто сыновья Феанора посылают в мои владения своих людей. Какое дело привело тебя сюда? Был ли легок твой путь? - Фингон спокойно, но без слышимого участия произнес слова встречи посла.
   - Благодарю, Государь, путь мой был не слишком труден. Думаю тебе известно о том, что Маэдрос собирает под свою руку войска эльфов, людей и гномов, чтобы атаковать земли, ныне принадлежащие Врагу и вновь запереть черные рати в Ангбанде.
   - Мне это известно. - Ответил Фингон, почувствовав паузу.
   - Союз - это дело не одного месяца и даже не одного года. Пока он создается, пока выстраиваются связи, нам нужно оборонять свои границы, ибо они весьма протяженны и не столь хорошо укреплены природой, как твои земли. В пограничных стычках гибнут и люди, и эльфы, но эти потери можно будет со временем восполнить, какими бы страшными они не казались. Но вот отсутствие достаточного количества валинорских меаров лишает нашу конницу главных преимуществ: выносливости и быстроты. Проблема в том, что кровь меаров в наших землях уже сильно смешалась с кровью здешних скакунов, и род Аманских коней избывает себя. Однако известно, что в твоих владениях есть тучные стада потомков Валинорских коней, и их значительно больше, чем требуется твоей славной коннице. Поэтому мой лорд просит в ознаменование укрепления союза передать ему несколько сотен твоих лошадей. Армия Второго Дома от этого не обеднеет, а наша восстановит силы и сможет быть более полезной в бою.
   Айкавано старался как мог, но судя по выражению лица Государя, подобная речь его не убедила. Самому же послу подобные аудиенции напоминали игры людских актеров на ярмарках, а подобные представления Айкавано не любил.
   - Под моим началом уже не один десяток лет находятся не только эльфы, но и люди. Для них же мои стада это как капля в море. Хотя дом Хадора и не знаменит своей конницей, она ему нужна и порой необходима. Мне непросто будет найти то, что просит твой лорд. Да и мои меары тоже уже не те, которые прибыли сюда из Амана, они тоже вырождаются, и каждое следующее поколения немного слабее предыдущего. Я не думаю, что мои кони сильно отличаются от ваших, но, возможно, я смогу найти то, что просит Карантир. Обещаний я не даю, но мои счетоводы займутся учетом наших лошадей, и, если будут обнаружены излишки, я передам их на восток. Это дело небыстрое, так что окончательный ответ будет получен не раньше, чем через месяц. Если ты захочешь его дождаться, то будь гостем в моих землях. Тебе будет предоставлено все необходимое, чтобы дни ожидания прошли незаметно.
   - Благодарю, Государь. - Только и смог ответить Айкавано.
   А, собственно, что ему было еще говорить? Фингон не сказал ни "да", ни "нет", и даже обещал подумать, но Айкавано не сомневался, что коней от Государя он не дождется, просиди он здесь хоть весь год. Так что же? Распрощаться с Барад Эйтелем и уехать обратно? В принципе, ради сохранения времени так и стоило поступить, но тут в Айкавано взыграла яростная кровь нолдор Первого Дома. Раз Фингон ждет, что так легко избавится от нежданного посланника, этого нельзя делать ни в коем случае! Пусть знает, что нельзя просто так отказывать послам Карантира, пусть думает, как объяснить ему, что он не желает давать лошадей своим союзникам, пусть он каждый день будет чувствовать укоряющий взгляд. Несомненно, Айкавано ждут обратно, но ради того, чтобы мозолить глаза Фингону и постоянно напоминать ему о его же обещании, он должен остаться здесь хотя бы на месяц.
  

* * *

  
   Переход через Эред Ветрин занял чуть больше двух полных дней. К предгорьям за ним все же увязался Дарн, мотивируя это тем, что заберет лошадей. Алхоран спорить не стал, давая парню лишний раз погрезить на досуге, тем более, что в отношении лошадей тот был абсолютно прав. Расставшись с оруженосцем - тот был внешне спокоен и даже отстранен, но неестественная бледность выдавала его с головой - айкъет'таэро начал свою приятную прогулку. Он любил горы, и даже копи Подгорного Короля не смогли вытравить эту любовь из очерствевшего сердца северянина. Только здесь, на вздымающейся к небесам груди матери-земли, под пронзительным ветром, слушая крик одинокой птицы в вышине, он чувствовал себя по-настоящему свободным. Только здесь, жмурясь от отражающегося от ледников ослепительного солнечного света и вдыхая изорванными легкими разреженный воздух, он еще мог быть счастлив. И не важно совсем, что это не родные Ангмарские и что там, внизу его ждут враги, где ценой крохотной ошибки будет смерть. Сейчас он снова чувствовал себя десятилетним мальчишкой, выгонявшим на горные пастбища диких коз. Или лазившим по отвесным кручам за цветками гэллаис-звездноцвета, чтоб покорить первую в своей жизни девчонку. Или... айкъет'таэро грустно улыбнулся, отгоняя воспоминания. Пора было работать. Найдя подходящую пещерку, Гэллиан укрылся от ветра и занялся собственным преображением. Перво-наперво он сменил одежду ангбандского разведчика на более приличествующие простому хитлумскому ратнику светло-зеленую рубаху с вышивкой и зеленое же полукафтанье. Подпоясавшись трофейным поясом и прицепив к нему трофейный же клинок, айкъет'таэро забрал волосы в тугой хвост и перетянул его кожаным шнурком. Вот теперь он был готов к роли урожденного хитлумца по имени Гэлмор, некогда служившего старому эарну, а теперь побирающемуся по дружинам в поисках нехитрого заработка. Сложив оставшиеся вещи в мешок и накинув плащ, ангмарец покинул пещерку и начал спускаться.
   На следующее утро он вышел в тот распадок, откуда все начиналось двадцать один год назад, тогда они прошли именно этой тропой. Странно, но сейчас ноги сами принесли его сюда. Зачем? Стоит ли бередить старые, так и не зажившие раны? Что ж, ответить на этот вопрос он сможет, только побывав там еще раз.
   В деревне все изменилось. Дома покосились, тропинки заросли, даже колодец и тот почти пересох, а из старожилов, должно быть, не осталось уже никого. Он стоял в паре шагов от того самого места, где когда-то корчился, захлебываясь кровью и просил о пощаде. Чувств не было. Память услужливо перебирала давно отброшенные картины, словно мокрые окатыши в заскорузлой ладони. Ничего. Словно бы и не с ним это было.
   - Сынок... - раздался из-за плеча дряблый старушечий голос. Он обернулся. Рядом стояла сгорбленная, опирающаяся на неровно выструганную палку, совершенно седая женщина. Грустно смотрела и улыбалась. - У тебя такой вид, будто ты оставил здесь что-то важное, сынок.
   Айкъет'таэро невольно вздрогнул, но глаз не отвел.
   - Да, матушка. Самого себя. - Он невесело усмехнулся.
   - Значит, нужно вернуть тебя обратно. - Снова улыбнулась женщина. - Идем в дом.
   Ангмарец только кивнул и последовал за старушкой. Ее домишко был едва ли не самым развалившимся в деревне. При одном взгляде на это хлипкое, готовое вот-вот развалиться строение становилось понятно, что ни одного мужика в нем не было уже давно. Забор наполовину сгнил и покосился, огород зарос дикими травами в пояс высотой, и только кое-где еще можно было разглядеть из последних сил цепляющиеся за жизнь хилые грядки. Но, несмотря на это, в самой избе было чисто и по-своему опрятно. Любовно вышитые занавески и одеяла, расписная скатерть, даже первые полевые цветочки в маленьком горшочке на окне. За старушкой явно приглядывали местные девки, но вот мужских рук им и самим не хватало, не говоря уже о пожилой одинокой женщине.
   Матушка Хильвен, как звали хозяйку, усадила его за немного кривоватый стол и принялась хлопотать у печки. Гэллиан сложил вещи под лавку и, уперев локти в столешницу, положил на них голову, из-под ресниц наблюдая за спорыми приготовлениями хитлумки. По возрасту она легко могла быть его матерью, но свою мать он запомнил еще молодой, полной сил и здоровья, цветущей женщиной, поэтому Хильвен скорее напоминала ему кормилицу - тетку Хайгал. Та была стара еще, когда его дед только-только учился ходить, так что перевидала, наверное, все нашествия, которым подвергался Север за последние сто пятьдесят лет. Пережила и вастаков, когда те пришли в их край искать легкой поживы и новых земель, обещанных Владыкой за службу. Когда он вернулся, именно Хайгал приютила его и рассказала, что случилось с его семьей. Она щадила его тогда, не знала, что, стоя на коленях там, у их могил, он видел, как это было. Жестокий дар, но тогда он благодарил Тьму, за то, что послала ему это видение. Отец умер первым, прямо на пороге. Они расстреляли его с трех шагов, не дав даже схватиться за меч. Потом ворвались в дом, повалили мать и сестер. Те отбивались, но что могут сделать три женщины против орды ненасытных мужиков? Они насиловали их долго и со вкусом, а, когда, наконец, насытились, выволокли девчонок во двор и обезглавили на глазах матери. А ее саму распяли над крыльцом, гвоздями прибив руки к верхней притолоке. И подожгли дом. Она не кричала до самого конца. И только, когда огонь уже пожирал истерзанную плоть, она не выдержала. Он будет помнить этот крик до самой смерти. И ее глаза, полные боли и... горечи? облегчения? надежды?!?
   - Кушай, сынок, щи остынут. - Мягкий голос старушки выдернул его из тяжких воспоминаний.
   - Спасибо, матушка. - Ангмарец взял ложку и зачерпнул ароматную, хоть и не слишком наваристую похлебку. Щи были просто восхитительны. Все-таки еда, приготовленная женской рукой, это вам не солдатская баланда, или завяленная оленина с сухарями. Он с наслаждением проглотил содержимое ложки и зачерпнул следующую.
   За едой матушка Хильвен рассказала, что вот уже пятнадцать годков, как схоронила мужа, зарубленного орками, а еще через два года обоих сыновей, сложивших головы в Браголлах. Невестки погоревали-погоревали, да и ушли из-под крова состарившейся Хильвен. Одна завела себе нового мужа, вторая и вовсе где-то сгинула. Внуков не осталось, так что старушка доживала свой век одна, изредка навещаемая соседскими молодками, помогающими прибраться в домишке, да приносящими крынку молока, да яиц. А еще два года назад, Хильвен стала слепнуть, так что видела она теперь все, словно бы в густом тумане, что, впрочем, не мешало ей пока весьма бойко орудовать прихватом и черепками.
   Накормив нежданного гостя, женщина приготовила для айкъет'таэро постель, а сама принялась прибираться на кухоньке, при этом что-то тихо напевая себе под нос. Северянин растянулся на мягкой, видать, сохранившейся еще со времен счастливой семейной жизни, перине и глубоко вздохнул. В доме бабки Хильвен было тепло, уютно и так спокойно, словно бы он снова попал в давно потерянный дом. На короткий миг Алхорану даже захотелось бросить все и остаться у старой женщины. Поднять дом, заново обиходить сад, да и, чем Тьма не шутит, завести славную девку, нарожать детей и пошли они к едреной матери и эта война, и Саурон, и Владыка. Но... ангмарец поднес руку к лицу и уставился на запястье. Ведь ничего этого не будет. Эти следы теперь слезут с него только вместе с кожей. Кто пойдет за беглого каторжника? Да и Гортхауэр не оставит его в покое. Он связан словом крепче и нерушимей ногродских цепей. Связан до последнего вздоха, до скрипа зубов, до рвущихся жил и раздробленных костей. Потому что сам дал это слово, и никто не в силах освободить его теперь. Разве что смерть. Алхоран снова вздохнул, улыбнулся и завалился на бок, зарывшись в подушку. По крайней мере, сегодня он выспится так, как будто здесь его дом.
   Наутро айкъет'таэро встал еще до света, натаскал воды от ближайшего ручья, потому что застойная, подернутая ряской вода колодца ему доверия не внушала, и, ополоснув торс и лицо, принялся за работу. Сперва он выкосил всю траву в огороде, потом сходил в ближний лесок и приволок оттуда пару легких осиновых бревнышек на растопку. Нарубив дрова и сложив их под паленницей, северянин занялся забором. Возня с этим крайне ненадежным сооружением заняла у него почти весь день, но к вечеру тот уже не выглядел так, словно готов был рухнуть от каждого чиха. Поужинав, Гэллиан выбрался на крыльцо и закурил. Он был доволен. Конечно, можно было сказать, что он потратил день совершенно впустую, но... он мог позволить себе потратить этот день так, как хотел. Гортхауэр от этого не облезет, да и Владыка Севера тоже. А старой полуслепой женщине станет чуть полегче доживать в одинокой хижине. Хильвен, словно уловив его мысли, тоже вышла на крыльцо и, встав у него за спиной, ласково потрепала по волосам.
   - Ты хороший человек, сынок. Боги зачтут тебе за это.
   Он не ответил. Не говорить же женщине, потерявшей на войне всех, кто был ей дорог, что, возможно, это по его наводке попал в засаду отряд ее сыновей. Да и что это уже изменит? Они помолчали какое-то время, а потом матушка ушла в горницу, а он еще сидел, глядя на кровавые перья заката, накрывающие окрестные холмы. Наконец, когда кромка огненной колесницы коснулась полоски земли, а высоко над головой зажглись первые звезды, нетерпеливый, все еще холодный ветер с предгорий загнал его в дом. На душе было спокойно и чисто.
   Следующим утром матушка Хильвен собрала ему котомку с припасами и проводила до околицы деревни. Его щека все еще хранила тепло ее маленькой сухой ладони, когда он спускался с холмов, подходя все ближе и ближе к границе болот. Здесь воздух стал более сырым, и в нем уже витали крайне неприятные миазмы, всегда сопровождающие процесс пищеварения матери-земли. Найдя более-менее надежную тропку, айкъет'таэро углубился в беспросветную чащу густого, недоброго леса. Перескакивая с кочки на кочку, он шел все дальше, но, когда солнце зашло ему за спину, решил, что стоит передохнуть. Чтобы не терять времени даром, северянин извлек из мешка тонкую, длинную веревку и разрезал ее на четыре равные части. Из этих частей он сноровисто соорудил весьма прочные силки и, обходя по широкому кругу свои нехитрые охотничьи угодья, расставил ловушки. Вернувшись на облюбованную относительно сухую полянку, он пообедал, а вернее, уже поужинал припасенными матушкой харчами и, подложив под голову меч и накрывшись плащом, завалился спать.
  

* * *

  
   С утра перед эльфом встала нелегкая задача: чем бы заняться в ближайший месяц? Конечно, можно бы поохотится, но сейчас это будет просто развлечение - после зимы весь зверь голодный и ни шкура, ни мясо впрок не пойдут. А убивать зверя ради развлечения он не хотел. Поэтому пришлось ежедневно выходить на прогулку в сам Барад Эйтель и его окрестности, не забывая при этом проходить под окнами зала для приемов. Иногда Айкавано выезжал кататься на лошади, заходил в кузницы, в которых работали эльфийские мастера, и беседовал со всадниками и конюхами, пытаясь выяснить, что-нибудь любопытное. За время бесцельных прогулок по утрам и вечерам эльф невольно любовался пробуждающейся от зимнего сна природой и, возможно, впервые после ухода из Амана почувствовал себя романтиком. Впрочем, этому состоянию не суждено было длиться долго.
   Означенный месяц прошел, хоть и со скрипом, но закончился он совершенно не так, как хотелось бы Айкавано. Когда ветви деревьев и кустарников начали зеленеть от проклевывавшихся нежных молодых листочков, а трава уже вовсю радовалась солнцу, Моринсул решил на прощание прокатиться по землям севернее Барад Эйтеля. Ничего особенного там не было, просто холодный ветер предгорий напоминал Айвану о потерянном доме. Но когда эльф вернулся в замок Верховного Короля, то застал всю крепость необычайно оживленной - в гости к Фингону нежданно негаданно приехал его двоюродный брат, король Нарготронда Финдарато Инголдо.
   С Финродом Айкавано встречаться не хотел. Недаром даже Морьо предостерегал его от разговора с королем из Третьего Дома. Это нежелание пересилило гордость, и эльф решил подождать еще пару дней, пока Финрод не уедет и замок не успокоится. Но Финрод не уехал, а наоборот, ради него созвали совет, на котором собрались все военачальники Барад Эйтеля, Финрод и его неизменный друг Эдрахиль и человек по имени Берен. Про последнего не было известно ничего, кроме того, что он вассал Финрода. "Неужели Фингон тоже собирает союз? - Размышлял Айкавано, глядя из окна на появляющиеся на небе звезды. - Неужели у Верховного Короля хватило мудрости понять, что сидением за крепкими стенами войну не выиграть. Если это так, то с одной стороны это хорошо, а с другой - очень скверно. В первую очередь для его, Айкавано, миссии. Тогда не видать мне просимых меаров, как своих острых ушей". Вообще-то Моринсул и так это знал, но одно дело понимать и совсем другое - услышать слова отказа, произнесенные тебе в лицо. После этого уже можно будет гневаться.
   Феаноринга на военный совет, естественно, никто не пригласил, так как он был всего лишь послом из далеких земель, и его не должны были касаться внутренние дела Барад Эйтеля. Зато на следующий день с утра за ним прислали. Слуга-человек провел эльфа, успевшего облачиться в лучшие одежды и свои неизменные доспехи, к государю.
   Фингон был одет в шитый золотом синий кафтан, просторные штаны для верховой езды и мягкие сапоги зеленого цвета. Он принял его в том зале, где вечером проходил совет с Финродом, словно насмехаясь над послом. Точнее, так показалось Айвану, и потому тот заранее приготовил гневную отповедь.
   - Айкавано Моринсул. - Начал Фингон, когда слуга поспешно удалился. - С нашей последней встречи ситуация изменилась. Мой брат принес мне весть о готовящемся нападении на Хитлум. В таких условиях для наших воинов будет дорога каждая лошадь, и потому лишних сотен коней у нас нет. Как ты понимаешь, в первую очередь мы должны беспокоиться о собственной защите, поскольку войско выдвигается именно против нас.
   - Значит, ответ "нет"?
   - Ответ "нет". - Согласился Фингон. - Более того, я хотел сам попросить помощи у Маэдроса. Если нас атакуют со стороны Тол-ин-Гаурхота, мы сможем отбиться, но это обескровит наши войска и надолго отбросит создание новой армии, что ни мне, ни Маэдросу не выгодно. Но если с его помощью мы освободим Дортонион и осадим Тол-ин-Гаурхот, то это сохранит нам более значительные силы и вернет контроль над Тесиной Сириона. Если у Маэдроса достанет средств и времени на создание союза и сбора армии, если он сможет в этом опередить Моргота, тогда мы присоединимся к битве, но сейчас нам нужно хотя бы продержаться. Так что мой ответ "нет". Тебе нет смысла торопиться, чтобы передать это послание, так как у меня есть более скорые вестники.
   Айкавано знал про них. Они еще назывались палантирами, Видящими Камнями, которые одно время изготавливал сам Феанор. Старшие камни позволяли обозревать огромные расстояния, повинуясь воли смотрящего, а младшие лишь связываться с такими же старшими и младшими Видящими Камнями. В разговоре Фингон раскрывал военную тайну Айкавано, не боясь, что тот окажется предателем, потому что знал, что Феаноринг никогда не расскажет ее врагу. Даже, если его будут долго и страшно пытать. У эльфов всегда есть спасительный лаз, тайный ход из осаждаемой крепости физического тела - они могут покинуть его по собственному желанию, уйти, унеся к Мандосу вместе с духом все те знания, которыми обладают. Ибо смерть лучше предательства. Хоть сыновей Первого Дома и не любили в большинстве земель, во всем, что касалось вражды к Морготу им можно было доверять больше, чем кому бы то ни было.
   - Благодарю тебя, Государь. За гостеприимство и за выслушанную просьбу. - Айкавано коротко поклонился и покинул зал.
   После спокойной и рассудительной речи Финдэкано у Моринсула пропало всякое желание спорить с Верховным Королем. Он прав, да и его поездка через весь Белерианд была скорее тщетной попыткой, нежели путешествием, на которое стоило возлагать большие надежды. Зато оно помогло Айвану развеяться, отвлечься от войны, а заодно и узнать некоторые секреты конюших Хитлума. А насчет того, что Саурон по всему Дортониону скапливает войска, уже с ранней весны доносили прознатчики Маэдроса. Точная численность в Амон Химринге была неизвестна, но все говорили, что силы скапливаются довольно крупные - больше тридцати тысяч. А это уже превосходило общий гарнизон крепостей Эред Ветрина больше чем в три раза.
   Не дожидаясь полдня, Айкавано оседлал свою лошадь, взял неизменную пару заводных и неспеша покинул Барад Эйтель. Как обычно, Моринсул выбрал уединенную тропку, змеящуюся у подножия Тенистых гор. Не любил он встречи на дороге, так как они никогда не приносили ему ничего хорошего. Первый день прошел не хуже и не лучше других. На второй Айкавано остановился под большим раскидистым дубом, одевающимся молодой листвой и устроился на ночлег меж его корней.
   Наутро эльфа разбудил топот, передаваемый по мягкой земле и усиливаемый корнем, немилосердно упирающимся в ухо дремавшему. Поднявшись, он вышел из-под дерева и оглядел горизонт. Тотчас ему на глаза попалась длинная лавина, карабкающаяся по одной из горных тропинок - большой табун почти в пять сотен лошадей перегоняли из Хитлума куда-то во внешние земли. По бокам от табуна суетились десятка три всадников. "Интересно. - Думал Айкавано. - Куда это их гонят? К началу лета всех лошадей обычно перегоняют с горных пастбищ на летние луга, но никак не наоборот". Вроде бы это было не его дело, но сомнения закрались в душу эльфа - он почему-то был уверен, что этот табун не так прост, как кажется. Моринсул прикинул расстояние и понял, что до того места, где лошади поднялись в горы ехать часа четыре. Он с минуту размышлял, как лучше перейти со своей тропы на ту, по которой поднимались кони, а потом плюнул и поехал напрямик.
   Дивясь, как он не свернул себе шею, прыгая с тремя лошадьми по скалам и кручам, пока перебирался с тропы на тропу, Айкавано торопил своего скакуна. Наконец вдали под одним из утесов замаячила невысокая караульная башня. Множество таких было разбросано по всем перевалам Эред Ветрина, чтобы если не остановить, то вовремя предупредить Барад Эйтель и митримских жителей о надвигающемся враге. Вот только в каждой из таких башен несли службу исключительно люди. Обдумывая, как бы покороче спросить у воинов-аданов, что за табун прошел этой тропой, Моринсул поравнялся с башней. Соскочив с коня, он подошел к воротам, несколько раз ударил латницей по дереву и крикнул:
   - Эй, люди добрые. - Эльф откуда-то слышал это выражение, но никогда не думал, что скажет его лично. - Не расскажете, куда ушел табун?
   Дверь отворилась, и на пороге появился человек. Он был одет в немного ржавую кольчугу, необычные стеганые штаны, перехваченные ремешками поножей, а за поясом висела лихая округлая секира. Но не это не любил в людях Айван, а то, что они в большинстве своем отпускали длинные бороды, чем ужасно коверкали и так не слишком правильные черты лица. Также эльфу не нравилось, как от них пахнет.
   - А ты что, отстал? - Поинтересовался бородач и улыбнулся краешком губ.
   Человек осматривал Айкавано какое-то время, пока не разглядел на его кирасе восьмилучевую звезду Дома Феанора. Эльф смерил его холодным, полным презрения взглядом, и улыбка тотчас пропала.
   - Это перегоняли лошадей на восток, в Бретиль. - Быстро ответил человек, явно не желавший продолжать общение с Феанорингом.
   "Мало ли где у них пастбища", - решил эльф и хотел было тронуться с места, но его собеседник неожиданно добавил:
   - Говорят, для ихних халадинов.
   - Для халадинов!? - Переспросил Айкавано и обернулся на север - туда, где среди горных хребтов должен был стоять Барад Эйтель.
   Человек еще что-то ответил, но эльф не слушал его. В душе Моринсула закипал гнев: то есть своим родичам Верховный Король не хочет отрядить три сотни лошадей, а для людей - все пять пожалуйста! К тому же, судя по энергичности и грации в табуне было довольно много если не меаров, то лошадей с большой примесью их крови. Не теряя ни мгновенья, эльф взвился в седло и прежде чем успел подумать, что делать, когда он догонит табун, дал шпоры коню. Скакун сорвался в галоп, увлекая за собой двух заводных на длинном поводе.
   - Там дальше тропа будет разветвляться, так ты езжай по верхней! - Прокричал человек вслед чудному эльфу. - Нижняя ведет в болото.
   Моринсул горячил коней, заставляя их мчаться вверх по горной тропе. Когда лошади стали уставать, а в голове Феаноринга созрел план мести: если Фингон отдает коней людям, которые не присягали ему на верность, а родственников обделяет, то почему бы его родичу не взять себе пару хороших скакунов? В качестве виры за нанесенное оскорбление?! Наконец сбросив темп с галопа на крупную рысь, Айкавано отпустил поводья - тропа одна, а лошади не настолько тупые создания, чтобы биться головой о скалы - и полез в седельную сумку за веревкой. Это была хорошая тонкая, но прочная веревка вроде как из самого Дориата, способная выдержать рывки любой лошади. Нолдо быстро завязал на одном конце петлю аркана, а другой примотал к луке седла, чтобы сдернуть его с места было не так-то просто.
   Миновав очередной поворот, Айкавано оказался перед развилкой. Он дернул поводья, останавливая лошадь. Нолдо попытался вспомнить, что же говорил ему тот человек из башни, но тогда он слишком плохо его слушал. Одна тропа шла немного вверх и плавно исчезала за поворотом, а другая, довольно круто вела вниз, где между скал темнели невысокие и какие-то кривые сосны. По идее, табун должен был уйти по верхней тропе, поскольку седловину они еще не миновали. Уверившись в этом, Моринсул послал коня туда, но вдруг услышал ржание, полное тоски и обреченности. Но оно доносилось откуда-то снизу.
   Эльф замер в нерешительности. Ржание повторилось.
   Айкавано уже не первую сотню лет общался с лошадьми, и их язык понимал лучше, чем речь некоторых своих сородичей. Это был крик боли и просьба о помощи ко всем, кто был вокруг. И роккортур не мог не откликнуться на него.
   Спустившись с крутого склона, эльф заметил, что эта тропа заметно уже и ведет прямо через какой-то мрачный сосновый бор. И ржание доносилось оттуда. Моринсул въехал в бор, и день словно превратился в вечер. Нет, голубое небо над головой все также проглядывало сквозь хвою, но вокруг словно был разлит мрак. Возможно, темнота была следствием того, что деревья выросли на плодородной земле одного из ущелий, куда солнечный свет не мог проникнуть при всем желании, а возможно эти деревья были какие-то необычные. Но ни каких-либо чар, ни опасности эльф не чувствовал и потому уверенно правил отчего-то ставшей упираться лошадью.
   Ржание раздалось совсем близко, и нолдо ускорил шаг своего скакуна. Наконец он выехал на небольшую поляну и понял в чем дело: красивая белейшая кобыла с короткой гривой попалась в старую как мир ловушку - силок, привязанный к наклоненному дереву. Веревочное кольцо поймало лошадь точно за шею, и самостоятельно она выбраться уже не могла. Если ей не помочь, она погибнет от голода.
   Айкавано остановился и слез с седла. Он в первый раз видел подобную кобылу здесь в Эндорэ и возжелал ее всей душой. Она, скорее всего, не чистый меар, а полукровка, но она просто прелестна, норовиста, но совершенно беспомощна. Моринсул проследил, куда тянется веревка, и заметил дерево в двенадцати шагах отсюда, чей ствол охватывала петля.
   Эльф протянул руку к кобыле, но та отпрянула, насколько ей позволила веревка. Видно поняла, что этот силок поставил явно кто-то из разумных. Скорее всего, это людская работа, хотя орки не исключение в этих горах. Возможно, он был предназначен для какого-то другого крупного зверья, но в него попалась именно лошадь.
   - Альква. - Произнес эльф, вытаскивая из ножен на поясе кинжал. - Лебедушка. Не бойся меня. Потерпи. Я тебя освобожу.
   Не желая больше пугать и без того напуганное животное, эльф взобрался на дерево, к которому был привязан другой конец веревки, и одним взмахом отсек ее. Кобыла рванула так, что смогла бы обогнать стрелу, выпущенную из лука. Она стремглав пронеслась мимо шарахнувшихся в сторону коней Айкавано и исчезла среди темных ветвей. Эльф взлетел в седло и последовал за ней. На дороге помимо отпечатка копыт змеился след от длинной веревки. "Как бы не зацепилась за что-нибудь и не свернула себе шею", - думал Айкавано, правя лошадью. Он знал, что его коней надолго не хватит, но и белая бедняжка простояла здесь не один день, и потому ее силы тоже должны быть истощены.
   Преодолев не один десяток поворотов, роккортур наконец нагнал свою добычу у самого края болота. Белая кобыла стояла в нерешительности - сухой дороги дальше не было - и трясла головой, пытаясь снять петлю. Даже ногами Айкавано чувствовал, как тяжело вздымаются бока его коня. Скакун хотел бы постоять немного, отдохнуть, но его всадник властно послал его шагом вперед к кобыле.
   - Даро, Альква! Ава нора16. - Произнес эльф и потихоньку стал разматывать аркан.
   Лучше сразу поймать ее на надежный повод, а потом пытаться уговорить, чем делать наоборот. Все равно ничего не выйдет. Наконец, когда между эльфом и Альквой было около пятнадцати шагов, эльф метнул веревочную петлю. Она легко опустилась прямо на шею кобылице и та, о чудо, не побежала. "Вот что значит веревка, сделанная эльфами", - подумал про себя Моринсул. Он медленно сматывал лишнюю длину, принуждая Алькву идти к нему. Она немного упиралась, но все же шла.
   Когда между ними осталось каких-то семь шагов, сзади раздался хруст. Эльф и кобыла повернулись одновременно. Оба увидели, как из-под низкого лапника медленно выплыли два красных глаза. Самого обладателя светящихся буркал не было видно, но Айкавано понял, кто это. Альква тоже это поняла, но не потянулась к мечу, как эльф, а сделала единственное, что может сделать лошадь, завидев гаура - бросилась бежать.
   Айкавано почти дотянулся до рукояти меча, но тут его руку захлестнула петля стремительно разматывающегося аркана, и всадник вылетел из седла, как бревно из баллисты. Конь Моринсула тоже собирался дать деру от здоровенного черного волчары, но рывок Альквы свалил его с ног. Дориатская веревка воистину была крепкой. Она удержала бы Алькву, рванувшую в галоп. Беда в том, что упряжь была из Хитлума. Затем лопнула подпруга и все прочие ремешки, а дальнейшее исчезло в круговерти земли, неба, сосен, конских копыт и болотной тины которую на полной скорости взрыл носом эльф.
   Айкавано что-то кричал, барахтался, пытался отвязаться, но все было тщетно - веревка была слишком тонкой и она как назло зацепилась за край наруча. А достать кинжал, чтобы перерезать ее на такой скорости, было просто нереально. Моринсул барахтался до тех пор, пока не получил удар корнем по спине. Даже ногродская кираса не спасла эльфа, и столкновение с деревом напрочь вышибло из него дух. Потом еще что-то приложило его по голове, и Айван больше не сопротивлялся.
  

* * *

  
   С раннего утра Гэллиан отправился проверять силки. Первые два оказались пустыми, зато в третий попалась аж целая лиса! Конечно, она не была слишком сытой, и ее шкура не лоснилась как по осени или ранней зимой, но, тем не менее, это была довольно-таки редкая добыча и северянин перекинул ее через плечо и зашагал дальше.
   Он немного не дошел до последнего силка, когда услышал далекий крик. Кто-то не то ругался, не то звал на помощь. Потом до его слуха донесся треск ломающихся веток и плеск воды. Стало ясно, что кто-то ломится через заболоченный лес прямо на него. Через некоторое время айкъет'таэро заметил белую лошадь, напролом несущуюся по болоту. Лошадь была без седла, но на ее шее висела туго натянутая веревка. За кобылой, оставляя след на земле и в тине, кто-то волочился. Судя по тем словам, которые выкрикивал несчастный, это был эльф, причем из нолдор. "Хорошая добыча. - Подумал Алхоран, поудобнее перевешивая свои вещи. - Если втереться в доверие, можно многое узнать". Ангмарец не раздумывал больше ни секунды. Он сорвался с места и помчался навстречу мчащейся лошади, огибая ее предполагаемый путь немного слева. На счастье Гэллиана, а также того, кто болтался за кобылой, впереди замаячил холмик. Разбежавшись, разведчик с небольшого пригорка прыгнул на спину несущейся во весь опор кобыле.
   Но она была взмылена и без седла, поэтому его руки заскользили по лошадиному поту и, только уцепившись за гриву, северянин удержался на белоснежной спине. Раскачавшись под брюхом кобылы, он предпринял вторую попытку взобраться. Она была хуже первой. Когда он подтягивался, оперевшись на холку и круп животного, оно прыгнуло и перебросило человека со своей спины себе же под хвост. Удар был силен, но Гэллиан успел схватиться за веревку, на которой болтался эльф, уже не подавая никаких признаков жизни. С плеча айкъет'таэро слетела пойманная лиса. Следом за ней отправилась котомка с припасами из деревни. "Хорошо хоть меч остался", - подумал Гэллиан, в третий раз пытаясь оседлать беснующуюся лошадь.
   Только теперь ему удалось залезть на спину к белой кобыле, обхватить ее бока ногами и вцепиться в недлинную гриву. Наконец он добрался до головы лошади и закрыл ей глаза. Моментального эффекта ангмарец не ждал. А зря. В тот же миг она затормозила, нелепо растопырив передние ноги, и человек перелетел через ее голову и рухнул в вязкую жижу.
   Гэллиан почти сразу вскочил и выдал такое, отчего кобыла не покраснела только потому, что не понимала на талиска17. Утерев грязь с лица, человек пошел проверить, как там невольный пленник лошадиной глупости. Он перевернул испачканное грязью тело. Ангмарец ожидал увидеть все что угодно: от разбитого черепа нолдо до всего лишь грязного лица. Оправдались почти лучшие, для эльфа, ожидания. Нолдо дышал. На его лице были заметны лишь несколько особенно крупных ссадин, рассеченный лоб, но ничего серьезного. Алхоран нашел лужу почище, умылся насколько смог, затем зачерпнул пригоршню воды и окатил лицо эльфа. Потом еще и еще раз. Наконец раненый застонал и открыл карие глаза. Зрачки блуждали по небу один отдельно от другого, но потом горе-наездник сфокусировал взгляд на своем спасителе.
   - Твоя кобыла бешенная. - Заявил Гэллиан, выбирая из волос остатки тины.
   - Моя?! - Изумился эльф.
   - Ну не моя же! - Ответил человек. - Ты ее наездник, значит она твоя.
   - Она... - Эльф понемногу приходил в себя от столь необычной поездки и говорить о том, что он, по существу, украл ее, не хотелось. - Моя. Альква.
   - Мда... - Задумчиво протянул северянин. - Хороша лебедица, нечего сказать... от чего это она так... прокатить тебя решила, что ты все коряги здесь головой пересчитал?
   - Она испугалась. - Эльф все никак не мог понять, с кем конкретно он говорит, но выговор был явно не эльфийский.
   "Да, я бы тоже испугался, такую рожу увидев", - подумал Гэллиан.
   - Ну, - он повнимательнее оглядел нолдо и полез в сапог за ножом. Но нож, как оказалось, упокоился в том же болоте, в котором он только что искупался по милости Альквы. - Слышь, нолдо, у тебя ножа или кинжала нет?
   - А я знаю?! - Эльф потихоньку начал понимать, что его, собственно, спас именно человек - то создание, которое он, мягко говоря, недолюбливал. - Я до него точно не долезу!
   - Я долезу, ты главное скажи, где искать. - Северянин нагло улыбнулся.
   - Иди к раугам! Лапать он меня будет! - Нолдо ярился. У него жутко болела голова, спина, а правой руки он вообще не чувствовал. - Распутай меня!
   - Ну, как хочешь... - Гэллиан улыбнулся еще шире и потянул из ножен меч. - Не рыпайся, а то что-нибудь важное отрежу.
   - Что?.. - Эльф хотел было воспротивиться решению человека освободить его, но полуторный клинок уже свистнул.
   Моринсул, никогда не боявшийся чужих ударов, инстинктивно втянул голову в плечи, но удар рассек только веревку и руки наконец-то освободились. Тут же правый локоть стрельнул такой болью, как будто его вывернули из сустава. Айкавано застонал. "Ну и неженка. - Фыркнул про себя ангмарец. - Интересно, это они промеж своих только так красуются или мне так повезло?" Продолжая распутывать веревку, пару раз успевшую обмотаться вокруг корпуса эльфа, он решил, наконец, представиться.
   - Меня Гэлмором кличут, нолдо. А тебя?
   - Айкавано Моринсул. - Ответил эльф, поднимаясь на ноги.
   Встать оказалось трудно, но он справился. Прочувствовав свое тело, Айван пришел к выводу, что самое серьезное повреждение - это спина. Там, похоже, треснуло ребро. Остальное, вывернутая рука и рассеченный лоб, внимания не стоят. Эльф усилием воли остановил кровь, сочащуюся из раны на лице, кое-как обтерся рукавом и оглядел своего спасителя.
   Выглядел он сейчас весьма живописно. По длинным, растрепавшимся волосам все еще стекала грязь, одежда была вся в разводах, но примерно то же самое, вернее, даже хуже было и с Айкавано. Поэтому его куда больше заинтересовали не совсем правильные, но в целом приятные черты лица человека, и, что было особенно приятно, адан был гладко выбрит. Серые глаза смотрели уверенно и прямо, а губы растянулись в легкой, насмешливой улыбке.
   - Что, красиво выгляжу? - Усмехнулся человек, поднимаясь. - Ты еще себя не видел, нолдо.
   Айкавано осмотрел и себя. Нда. Так неопрятно он не выглядел даже после Дагор Браголлах: штаны порваны в нескольких местах, браслетов на рукавах нет, а в самих рукавах полно болотной растительности, перевязь с мечом оказалась за спиной, а на кирасе в том месте, где находилось поврежденное ребро прощупывалась приличная вмятина. "Проклятье! Белая сталь очень плохо рихтуется после закалки! - Эльф с досады чуть не махнул рукой, но вовремя сдержался. - Сильно меня приложило! Пока не стоит снимать доспехи, чтобы не сместить кости, если они все же не треснуты, а переломаны. Хорошо хоть остальные части доспехов остались в переметных сумках на той лошади, которая, наверное, стала добычей волколака", - подумал Моринсул, поправляя то, что можно было поправить. Через минуту он почти избавился от тины в волосах, как смог отряхнулся. При мысли о собственных пожитках, оставшихся за сотни шагов отсюда, эльф что-то прошипел сквозь зубы и сказал:
   - Послушай, не мог бы ты помочь мне вернуть мои вещи. Альква испугалась волколака, неожиданно появившегося на дороге, и потому понесла. Со мной были еще лошади и именно на них остались мои сумки.
   "Волколака? Что здесь делает одинокий гаур? Отбился от группы? Или просто бешеный?" - Мысли пронеслись в голове айкъет'таэро одна за другой.
   - А где ты видел того волколака? - Ангмарец подошел к кобыле и начал развязывать веревку на стройной шее: "Ба! Да это никак мой силок. Тьма, вот уж воистину славная добыча, поставил на зайца, а попался эльда. Вот уж и, правда, повезло".
   - Там. - Эльф неопределенно махнул рукой в сторону. Ну откуда он мог знать, как его волокли по болоту? - Откуда меня притащила эта кобылица!
   "Очень содержательно... - саркастически усмехнулся про себя ангмарец. - Хорошо еще, что я знаю, где силки расставлял".
   - Ладно, пойдем по следам, я тоже свой мешок потерял. И ужин. Кстати, тут недалече есть деревенька. Как бы волколак этот туда не направился, поторопиться бы надо.
   - Чья деревня? И вообще с чего ты решил, что он направиться именно туда? Может он моих коньков доедает. И мои доспехи.
   - Чья-чья, человеческая, вестимо! А лошади твои от волколака убежали, небось. Так что он к людям пойдет. Они на них натасканы, а не на твои пожитки. Гаур, если он отбился от стаи, наверняка бешеный. Так что он будет искать легкой добычи. И найдет, если мы не поторопимся.
   - Откуда такие познания? Ты вообще местный или как?
   - Местный. - Сквозь зубы буркнул айкъет'таэро, делая вид, что данная тема ему крайне неприятна. - Можно подумать, что ты с гаурами никогда раньше не сталкивался? Неважно откуда они, знаю, и все!
   - Сталкивался и не раз! А вот откуда за столь короткую человеческую жизнь ты узнал так много, я понять не могу. Разве что ты в плену был?
   - Догадливый ты... - Северянин проглотил рвущийся из глотки эпитет и чуть сдвинул широкий кожаный браслет на запястье, чтобы нолдо были видны рубцы.
   - Крепко тебя. - Удивился Айкавано и мысленно поблагодарил Эру, что сам в плену никогда не был и, упаси Валар, не окажется. - Кто-то очень не любил пленников.
   - Ага. - Гэллиан зло сплюнул на сторону. - Моргот.
   - Ладно. Хватит стоять! - Эльф немного начал уважать человека, вынесшего плен и, без сомнения, пытки прислужников врага, не сломавшегося и нашедшего в себе силы бежать и вернуться в родные места. - Пошли за моими вещами.
   - Бери свою кобылу, и пошли. - Алхоран уже начал раздражаться, потому что плен-то он пережил, вот только совсем не у Моргота, а как раз наоборот. - И не забудь про деревню. Или твои шмотки тебе важнее человеческих жизней?
   Эльф недобро хмыкнул и кое-как смог заставить Алькву пойти за ним. При каждом шаге поврежденная спина отдавалась болью, но Айкавано с каменным лицом шел вслед за человеком. Еще не хватало показывать свою слабость перед Последышем!
   Возвращаться по следам, проложенным кобылицей и эльфом, было не так уж сложно. Через несколько сотен шагов под стволом какого-то корявого деревца обнаружился заплечный мешок Гэлмора. А еще через какое-то время ходьбы по болоту Моринсул нашел свой плащ.
   - Никуда не годится! - Воскликнул он, поднимая грязное, разорванное мало что не надвое черное полотно, украшенное большой серебряной звездой.
   "Артэ тэйи!18 - от неожиданности выматерился айкъет'таэро, перейдя на родной язык. - Да он еще и феаноринг! А...балдеть..." - сделав вид, что ничего не заметил, северянин принялся сосредоточенно изучать следы.
   Эльф в сердцах скомкал плащ и запустил его далеко в болото. "Ну что за неудачный день! - Восклицал про себя Айкавано, продолжая идти по собственному следу. - Сначала табун, потом Альква, потом волколак, потом мои вещи, потом этот Гэлмор... А до вечера еще несколько часов!"
   - Надо еще шлем найти. Он куда-то слетел, когда меня несло. - Айкавано огляделся по сторонам.
   - Найдем мы твой шлем, но позже! - Огрызнулся Гэллиан, шагая вперед.
   Наконец человек и эльф обнаружили лошадь. Точнее, то, что от нее осталось. Волколак постарался на славу: горло перегрызено, морда располосована когтями, брюхо вспорото. Похоже, бедный конь, свалившись от рывка Альквы, еще успел встать и даже попробовал сопротивляться, но волколак укусил его за подбрюшье. Гэллиан прошелся вокруг, осматривая следы, оставленные копытами и когтистыми лапами на влажной земле. Видно было, что гаур напал только на эту лошадь. Еще две, завидев бешеную зверюгу, ускакали в сторону дороги. "Если они неслись с такой же скоростью, как и Лебедица, то найти их удастся нескоро" - подумал Алхоран и оглянулся на нолдо. Стараясь не наступить на выпотрошенные внутренности, Айкавано аккуратно снял со спины лошади свои седельные сумки и привычным движением забросил их на плечо. Впрочем, он тут же пожалел об этом - трещина в ребре отдалась жуткой болью, и эльф сел там, где стоял.
   Гэллиан обернулся на сползающего на землю спутника. Да что ж они такие хилые-то на его голову!?! Как в бою, так спасу от них нет, рубишь их, рубишь, а их даже тараном не прошибешь, а тут охает и стонет на каждом шагу. Северянин подошел к сопящему сквозь зубы эльфу и закинул его пожитки себе на плечо. Постоял над ним пару мгновений и протянул руку.
   - Вставай! Некогда разлеживаться.
   Эльф кое-как сам, без помощи Гэлмора, поднялся на ноги и посмотрел на него ненавидящим взглядом. Потом, не оборачиваясь, пошел сквозь уже знакомый темный ельник. Ангмарец только хмыкнул, глядя вслед оскорбленному в лучших чувствах нолдо. Теперь он знает верный способ заставить эльфа двигаться быстрее! Гэллиан забросил сумки на спину Алькве - не дело лошади просто так ходить - и легким толчком в круп заставил ее идти вперед.
   Двое кое-как выбрались из ельника. Подниматься с больной спиной по крутой тропе без лошади для Айкавано было пыткой, и он порадовался, что Гэлмор не видит его лица. Наконец, одолев каменистый склон, эльф замер в нерешительности.
   - Где хоть твоя деревня находится? - Спросил Айкавано, оглядываясь на человека.
   - Направо и на первом повороте налево. - Ответил Гэллиан и зашагал в указанном им направлении.
   Примерно через четверть часа нолдо и человек достигли окраины деревни. Здесь было на удивление тихо. Конечно, деревня была небольшая, всего в десяток домов, да и населяли ее, по всей видимости, в основном женщины с детьми, да старики. Но, тем не менее, в любом, даже самом захудалом селении обязательно присутствуют звуки повседневной жизни. Кудахтанье кур, бряцанье крынок или вопли ребятни. Эта же деревня казалась попросту вымершей. Все двери и ставни были плотно заперты, ни одно животное не выказывало носа наружу, не говоря уже о людях. Только откуда-то из-за угла доносился тихий, захлебывающийся, детский плач.
   Алхоран волчьим движением подался вперед, обогнав нолдо, и тронул того за плечо, останавливая.
   - Он здесь. Я чую его запах. Эту вонь ни с чем не спутаешь. - Выдохнул он на ухо Айкавано.
   - Ты уверен? - Айван тоже потянул носом воздух, но ничего не учуял. - Может это болотом пахнет?
   - Уверен. - Зашипел на него айкъет'таэро. - Останься тут, я сам с ним разберусь.
   - Нет. Один ты не пойдешь. - Категорично заявил Моринсул и потянул из ножен Андарут. Меч весело сверкнул на солнце. - Нужно прикрытие. Если зверюга на тебя взгромоздится, я ее хоть отвлеку. А так - поминай, как звали.
   Эльф сам не знал, почему произнес эти слова. Возможно, это был холодный расчет командира, думающего о сохранности "живой силы", возможно, ему хотелось поскорее отдать долг, а может он просто не хотел, чтобы его спасителя загрыз волколак на глазах у спасенного. Тут Альква тоже что-то почувствовала и уперлась всеми четырьмя копытами, наотрез отказываясь шагать вперед. Моринсул хорошо знал повадки лошадей и потому оставил кобылу на месте, и поудобнее перехватил меч.
   Ангмарец скептически оглядел весьма воинственно настроенного эльфа. Если учесть, что тот едва передвигал ноги, помощи от него было, как от козла молока. Но озвучивать свои мысли вслух Гэллиан счел неблагоразумным, а потому ограничился красноречивым движением брови.
   - Ладно. Если что, будешь приманкой. Пошли.
   "О, Эру, что со мной! - Воскликнул про себя Айкавано, следуя за Гэлмором. - Я хочу то убить его, то спасти. Наверное, сильно я головой приложился..."
   - Сейчас я этому гауру все в лицо выскажу! - Прошипел эльф в ответ на холодное недоверие человека. Спина вновь отдалась болью, и воин невольно приложил левую руку к кирасе.
   - Он даже не почухается от твоих слов. - Насмешливо обронил северянин и тут же заткнулся, потому что они как раз завернули за угол, а картина, представшая перед глазами, совсем не располагала для шуток:
   Прямо посреди кривой улочки сидела и навзрыд ревела четырехлетняя девчушка. Никого из взрослых рядом не было, зато был волколак. Здоровенный двухлетка уже прилаживался для прыжка, его отделяла от девочки всего пара саженей. Гэллиан, не раздумывая сбросил мешок, а с ним и меч на землю и кинулся наперерез. Человек и гаур прыгнули одновременно, но своей цели достиг только один из них. Ударив волколака плечом в бок, ангмарец свалил его на землю, и тут же оседлал, не давая ни перевернуться, ни встать. Человек сдавил зверю ребра ногами, а руками ухватился за клацающие челюсти и со всей силы потянул в разные стороны. Зверюга упиралась и рычала, норовя укусить, но любой северянин обучен валить гаура голыми руками, иначе долго среди них не протянешь. И черный выблядок не стал исключением. Рычание перешло в вой, а потом и визг, хрустнули челюсти, фонтаном хлынула кровь. Волколак еще побился какое-то время и затих. Утерев со лба пот и волчью кровь, Алхоран поднялся на ноги и только тогда заметил, что волчара-таки умудрился распороть ему левое плечо. То ли в прыжке, то ли во время короткой возни уже на земле теперь уже было не разобрать. Рана была неглубокой, но сильно кровоточила, к тому же на клыках и под когтями у весьма нечистоплотных зверушек всегда было полно гниющих остатков прежних трапез. Так что подхватить заражение, легко можно было даже от простой царапины.
   Айкавано наблюдал за подвигом Гэлмора с немалым удивлением. Человек схватился в рукопашную с гауром; человек бросил меч, чтобы вовремя успеть! Воистину это был подвиг! Айван ни за что бы не решился бросаться на волколака с голыми руками, даже, несмотря на то, что он мог слопать человеческую девочку. Моринсул всегда ставил свою жизнь выше жизни гномов и людей. Хотя бы из-за того, что он прожил больше шестисот лет и повидал больше, чем мог бы повидать любой из представителей смертных рас за всю жизнь, сколь бы долгой она не была. Эльф посмотрел на человека взглядом, полным удивления и, возможно, восторга, перевел взгляд на тушу волколака и произнес:
   - Лихо ты его! Хорошо прыгаешь, хорошо дерешься. Не каждому эльфу это по плечу. - Айван старался говорить ровно, но это не совсем удавалось. - Скажи, Гэлмор, ты сейчас служишь кому-нибудь? Если нет, то такого великолепного воина Маэдрос примет с распростертыми объятиями. От лица брата своего лорда я приглашаю тебя на восток.
   "Наняться в дружину к Маэдросу? Ммм... нет, на это моей удачи не хватит, раскусят с полпинка. Но идея мне нравится". - Дыхание немного сбилось, все-таки силища у двухлетки была та еще. Таскать на себе орка в броне без остановки два дневных перехода, это вам не хрен собачий.
   - Я служил Хадорингам. - Зажимая рану здоровой рукой, ответил ангмарец. - Отцу нынешних эарнов, пока не попал в плен. Теперь вот брожу от одной дружины к другой, перебиваюсь, где примут лишний меч за лишнюю миску похлебки. Так что я подумаю над твоим предложением, Айкавано Моринсул.
   На улице постепенно начали появляться жители деревни. Первой из соседнего дома с ревом и надрывным криком: "Майта!" выбежала молодая растрепанная женщина и кинулась к так и не понявшей, что произошло, девчушке. Подхватив ребенка на руки, хитлумка зарыдала еще пуще, изредка перемежая слезы жалкими "Спасибо!" и "Храни вас Великие Валар!" Остальные жители держались на почтительном расстоянии, боязливо косясь на распростертую в пыли тушу гаура и не менее боязливо, на меченого шрамами воина, который этого гаура завалил. На эльфа они и вовсе старались не смотреть.
   - Принимай благодарности. Ты это заслужил. - Эльф виновато улыбнулся и отошел немного в сторону. - Ты ранен?
   Обычно внимательный в бою Айван только сейчас обратил внимание на поврежденную руку Гэлмора. Роккортур Карантира вложил меч в ножны и хотел было помочь человеку подняться, но тот и сам смог это сделать.
   - Ерунда, так зацепил немного. Промыть бы только надо, а то еще заразу ихнюю подхвачу. - Алхоран подошел к своим валяющимся на земле пожиткам и, поморщившись, закинул их за спину.
   Вот тут уже народ отошел от первого шока. Со всех сторон полетели здравицы в честь Валар, вовремя пославшим им такого славного воина и его еще более славного спутника эльда. К матери девчонки подошла какая-то пожилая женщина и что-то зашептала ей на ухо. Молодка перестала реветь и, так и, держа дочку на руках, (похоже, теперь молодая мать вообще никуда не собиралась отпускать от себя счастливо спасенную дитятю) подошла к Гэллиану и низко поклонилась тому в ноги.
   - Благодарствую тебе, добрый рохир19! Скажи, как я могу отплатить тебе за спасение дочери? - В ее голосе вновь послышались слезы, но женщина совладала с собой и кое-как улыбнулась.
   - Можешь. - Северянин тоже улыбнулся, мягко, отчего суровые черты лица разгладились, делая его похожим на того наивного, еще небитого жизнью пацана, которым он когда-то был. - Растопи-ка для нас баньку, красавица, а то, видишь, мы тут малость погрязнились, пока по болоту шли. Не сочти за труд.
   - Конечно! - Молодуха аж засветилась и, метнув длиннющей косой по подолу, побежала в дом. - Сейчас! Вы проходите-проходите! - обернувшись, позвала она.
   Понимая, что столь безмерная благодарность скоро схлынет, Айкавано тоже решил ей воспользоваться. Он отыскал взглядом трех парней постарше (самому старшему на вид было лет двенадцать) и попросил:
   - Юные господа, не соизволите ли вы сослужить мне службу?
   Лица ребят из радостных превратились в удивленные, а потом и в растерянные. Похоже, внимания от воина-эльфа они точно не ожидали. Какая-то женщина легко толкнула одного из них в спину, и тот выступил на полшага вперед, неловко кивнул головой и тихо произнес:
   - Все что угодно, светлый лорд.
   - Я не лорд, но согласие принимаю! - Айван улыбнулся, но больше себе. Теперь он легко разговаривал с людьми, не чувствуя ни скованности, ни брезгливости. Сейчас нолдо переполняла какая-то легкая радость, с которой он чувствовал себя всесильным и вселюбимым. - Там на дороге стоит моя кобыла. Ее Альквой кличут. Приведи ее, пожалуйста. А еще от этой зверюги, - эльф указал на старательно обходимую всеми тушу волколака, - две мои заводные лошади сбежали. Они где-то недалеко, скорее всего, на болоте, но поискать придется. Найдете их, и я найду, чем отплатить вам.
   - Конечно, светлый лорд! - Трепетно ответил человеческий юноша, так и не заставивший себя посмотреть в глаза эльфу, и с двумя своими приятелями протолкался прочь.
   Когда они ушли, Моринсул развернулся и вошел в дом вслед за Гэлмором. Это был обычный, уже не новый деревенский дом, сложенный на совесть из толстых уже почерневших от времени бревен. Внутри было довольно уютно, хотя и не совсем чисто. Виной этому по большей части являлся человек, стоящий посреди прихожей.
   - Да, если я зайду в горницу, ты за мной полы вовек не отмоешь. - Уже в третий раз втолковывал Гэллиан упершейся молодухе.
   - Не твоя о том забота. - Ответствовала девка. Она уже окончательно пришла в себя. Дочку отдала на попечение то ли бабки, то ли тетки, то ли еще кого, а сама, подбоченясь стояла на пороге сеней, тщетно пытаясь затолкать северянина внутрь. - Да неужели я гостя на пороге оставлю стоять? Да позора мне потом не оберечься! Заходи, говорю!
   - Заходи-заходи. - Подал голос зашедший Айкавано. - Негоже заставлять себя упрашивать! Учись принимать похвалу как должное.
   Алхоран чуть было не рявкнул на эльфа, как и чего тому самому надо поучиться принимать, но сдержался, и принялся стаскивать сапоги. При этом он невольно потревожил рану, так что теперь на чисто вымытый пол потекла уже не только грязь, но и кровь. Ангмарец зашипел и снова схватился за плечо, сводя разорванные края.
   - Ой! - пискнула женщина и метнулась в горницу за водой и чистым полотном.
   - Говорил я тебе! - Укоризненно сказал эльф, присаживаясь на приготовленный стул. - Садись и не дергайся!
   Когда хозяйка вернулась с кучей тряпок для повязки, эльф властно отстранил ее и, несмотря на протесты Гэлмора, промыл рану и умело перевязал пострадавшую руку.
   - Спасибо. - Поблагодарил северянин, пару раз согнув руку, проверяя крепость повязки. - Тебя бы тоже подлечить не мешало. - Сказал он, глядя на запекшиеся потеки крови на лице Айкавано.
   - Не стоит. - Отмахнулся эльф. - Кровь я остановил. Сейчас умоюсь, и увидишь, что все не так опасно.
   Тут снова вошла хозяйка и объявила, что баня готова. Проведя дорогих гостей в предбанник и показав, где оставить грязные вещи и взять чистые полотенца, женщина ушла. Человек и эльф остались наедине.
   - Гэлмор. Ты понимаешь, я никогда не мылся в бане. - Айкавано было неприятно признаваться в этом, но эльф пересилил себя.
   Алхоран озадаченно уставился на эльфа, а, когда до него дошел смысл сказанного, чуть не заржал, но вовремя опомнился. Мда... вот уж испытание для гордого феаноринга, первый раз в жизни париться в бане, да еще и с человеком. Врагу не пожелаешь. Это ему еще повезло, что он не знает, с кем будет мыться.
   - Да в этом нет ничего сложного. - Дружелюбно отозвался он. Получилось весьма натурально, потому что айкъет'таэро разбирал смех. - Раздевайся, проходи в парилку, там стоят бадьи с водой, на лавке можно лечь и попариться. А, если хочешь, я тебя еще и веником как следует отхожу. Правда, я думаю, что твоя спина этого не оценит.
   - Не оценит. - Согласился эльф.
   Он расстегнул кирасу и зашипел - ребро опять отдалось жуткой болью, а, лишившись поддержки в виде тонкой, но прочной гномьей стали, даже немного сместилось. По крайней мере, так показалось Айкавано.
   - Проклятье! - Моринсул уронил кирасу там, где стоял, и перевел дух.
   - Может помочь? - озабоченно подал голос из своего угла северянин. Сам он уже благополучно избавился и от вдрызг испачканного полукафтанья, и от разорванной волколаком рубахи, так что теперь нолдо мог во всей красе разглядеть живописные отметины на сухопаром человеческом теле. Мог, если бы не был так занят собой.
   - Да уж! Сделай милость. - Эльф внутренне холодел оттого, что разрешил человеку раздеть себя, но отступать он не привык.
   Гэлмор кое-как снял одежды с побитого нолдо и, хвала всем высшим силам, он не встречался взглядом с Айкавано. В глазах нолдо метался целый сонм чувств: от ненависти и почти детской обиды до благодарности. Наконец, когда человек провел его и усадил на лавку, боль немного отошла. Теперь мужчины смогли оглядеть друг друга более внимательно.
   - Сильно тебя. - Признал эльф, увидев след от дротика, по-видимому, пробившего тело насквозь. - Немногие люди от такого выживают. Да и эльфы тоже. Повезло тебе, что рядом лекарь оказался, иначе б мы сейчас с тобой не разговаривали. Чья работа? Орочья? Или этих выродков с севера, у которых в мыслях сам Моргот сидит?
   - Покажешь мне того орка, который так мастерски дротик метнет, я его вниз головой подвешу и костерок под ним разожгу. - Ангмарец криво усмехнулся и, окатив себя из бадьи, улегся на лавку. Положив голову на скрещенные руки, он из-под ресниц изучал вяло плещущегося рядом эльфа. - Повезло, не спорю. - Чуть погодя отозвался он. - Но и ты, я гляжу, на это дело не девственный. - Он кивнул на следы, покрывающие тело Моринсула.
   Айкавано тоже кое-как облился водой. Его действия выглядели неловкими даже для человека, но это можно было списать на поврежденную спину.
   - Да. Было дело. - Эльф разлечься так и не смог, зато блаженно привалился к теплой стене. - Это, - он указал на белый шарм на груди, - след от орочьего ятагана в Дагор-Нуин-Гилиат. Один здоровый рассек мне кольчугу. - Моринсул окончательно расслабился и, прикрыв глаза, придавался не столь уж сладостным, но, тем не менее, славным воспоминаниям. - Тогда мы пешими встретили напор этих ублюдков. Резня была страшная, но мы не отошли ни на шаг. А потом подошел Феанаро, и наши погнали их прочь. Прямо до врат Ангбанда.
   - Эээээ.... - То ли озадаченно, то ли обалдело протянул северянин. - Ну, в те времена должно быть дед деда моего деда еще пешком под стол учился ходить...
   - Ну... тогда и людей-то собственно не было! - Рассмеялся Айван, между смехом морщась от боли. - Вот это твои родичи должны были застать, но только где-то много восточнее от этих мест. - Эльф указал на три параллельных шрама почти на уровне пояса. - Дагор Аглареб. Это гаур, ну типа того, что ты сегодня порвал, объел мою лошадь и мной хотел полакомиться. Напрыгнул сверху и всадил когти над набедренником. А у меня тогда кольчуга крупнозвенная была, вот он сквозь нее и продрал. Правда, я ему кинжал между глазом и ухом вогнал, но вот пасть ни за что бы не порвал! Крови было много, я боялся, как бы он мне чего лишнего не оторвал, но все обошлось.
   - Мда... - Уважительно отозвался человек. Гэллиан даже голову с локтей приподнял, чтобы лучше было видно. - Выходит, по твоим отметинам можно мудреные книжки писать по истории нашего мира.
   - Ну нет! Я не во всех сражениях участвовал. Только в самых крупных. А там, как известно, все решают полководцы, а не обычные воины. Сколько бы доблести и умения у них не было, количество зачастую превосходит качество. - Эльф открыл глаза и посмотрел на человека. - А неужели все твои шрамы, кроме следа от дротика, в плену были заработаны?
   - Ну... - Глухо выдавил он. - Да. Я восемь лет был рабом на рудниках. Как не подох, не знаю. А потом повезло, нашу партию переводили с одного карьера на другой, и тут один из гауров сопровождения взбесился. Кинулся на орков, началась свара. В общем, под шумок мы парочку охранников передушили и драпать оттуда. Половина правда под стрелами полегла, но меня вот Валар миловали. Сбежал.
   - Тебе повезло! Немногие бегут с севера, сохранив и рассудок, и жизнь. Не знаю, что для вас потерять страшнее, но ты воистину стойкий как утес, раз смог восемь лет быть под Тенью.
   - Знаешь... - Ангмарец поежился. Очень натурально, потому что лично для него рудники Ногрода были ничуть не меньшим испытанием, чем вымышленные в Эред Энгрин. - Иногда мне кажется, что часть своей души я там все же оставил. И немаленькую. Эх, ладно! - Он тряхнул головой и поднялся с лавки. - Хватит, попарились! А то весь дух выйдет.
   И, правда, надо было заканчивать париться - сидеть в жаре больше не было сил. Человек и эльф ополоснулись и оделись. Их вещи унесли постирать и подлатать к ближайшей не то речке, не то ручью, а вместо привычной нолдо одежды оставили обычное хилумское платье.
   Когда они, наконец, вышли на свежий воздух, Моринсула встретили те самые ребята, которых он попросил найти своих лошадей. Естественно отроки вернулись с "добычей": два перепачканных по уши коня и гордая, хотя и трусоватая красавица Альква стояли привязанные к выступающим бревнам ближайшего сарая. Ребята переминались с ноги на ногу, но не уходили. "Ждут подарка", - догадался Айкавано и прошел к возвращенной кобыле.
   - Держите. Вы это честно заработали. - Произнес Айван, доставая из сумки два одинаковых кинжала гномьей работы и одну узорчатую бронзовую фибулу в виде свитого в спираль языка пламени.
   Ребята так и ахнули. Айкавано не желал, чтобы они подрались, и потому вручил двум отрокам помоложе кинжалы, а старшему досталась фибула. Эльф благоразумно умолчал о том, что это все стоит троих таких лошадей, как его заводные кони, или как одна белая кобылица, виновато смотрящая в глаза роккортуру.
   - А, может, вы мне их почистите еще? За такие-то подарки! - Айкавано не любил, когда лошади были грязными, но, только что выйдя из бани, он не хотел этим заниматься.
   - Конечно, светлый лорд! - Хором отозвалась троица.
   Моринсул улыбнулся. И проследовал вслед за Гэлмором в дом той самой женщины, дочь которой он спас.
   В горнице их уже ждал накрытый стол. Он был не слишком богатым, но было видно, что хозяйка велела выставить на него все, что имелось в закромах. Рассыпчатый картофель с кусками свежезажаренной свинины (похоже, ради них какому-то хряку пришлось расстаться с жизнью), моченые помидоры, квашеная капуста и хрустящие соленые огурчики. Маринады, соленья, компоты и прочие разносолы. Здесь же были крынки с квасом и кувшин молодого прошлогоднего вина.
   Во главу стола, естественно, усадили эльфа, как самого почетного гостя. По правую руку от него было место северянина, как спасителя и героя, а напротив него чинно сидела одетая в лучшее платье и платок молодуха и во все глаза смотрела на за обе щеки поглощающего угощение мужчину. Алхоран с утра ничего не ел, так что, не стесняясь, подметал с тарелки со скоростью лесного пожара. Только утолив первый голод, он перешел на подобающую скорость и начал обращать внимание на окружающих. Женщина, чье имя было Мириан, перевела робкий взгляд на эльфа, потом обратно на человека и спросила:
   - Надеюсь, вам по вкусу наше скромное угощение? - Она явно не знала, как одновременно обратиться к эльфийскому лорду и рохиру-адану.
   - Благодарю, все очень вкусно и аппетитно. - Ответил Айкавано, евший, как и положено эльфу: понемногу и весьма сосредоточенно. Он не был столь голоден, как Гэлмор и по большей части ел лишь для того, чтобы отдать дань уважения хозяйке.
   - Все просто восхитительно. - Прожевав кусок свинины и запив его нехилым глотком кваса, подтвердил северянин. При этом он послал женщине такой взгляд, что она невольно зарумянилась.
   - Рада, что смогла угодить. - Только и сумела вымолвить она, окончательно теряясь. В присутствии эльфа она явно не знала, куда деть глаза и вовсе не походила на ту бойкую девицу, которая бесстрашно пыталась затащить Алхорана в горницу.
   Наконец, по окончании трапезы, Мириан и ее престарелая компаньонка убрали со стола, и мужчины остались одни в компании кувшина с вином и пары лучин.
   - Не возражаешь? - Гэллиан вытащил из-за пояса кисет и трубку.
   - Нет, что ты. - Отозвался о чем-то задумавшийся эльф.
   Ангмарец неторопливо раскурил трубку и, выпустив первое колечко дыма, задумчиво протянул:
   - Так от какого табуна отбилась кобылица? Она ведь не твоя. Ни седла, ни упряжи, только веревка. Она угодила в силок или это был твой аркан?
   - Ты прав. - Неожиданно легко согласился Айкавано. - Она отбилась от табуна, шедшего их Хитлума через Эред Ветрин куда-то на юго-восток. Я полез за ней, тут выполз гаур, ну а дальнейшее ты знаешь. Я понимаю, что она не моя, но возвращать ее не собираюсь. Хозяева у нее не те, которых она заслуживает, да и нравится она мне!
   Алхоран хмыкнул.
   - Да уж, после такой прогулки, ты в полном праве оставить ее себе. Да и, если табун ушел далеко, его все равно уже не догнать.
   - Так то оно так. Но все равно как-то неприятно. - Эльф перевел взгляд с трубки Гэлмора на мерцающий огонек лучины.
   - А чей это был табун? - Невинно поинтересовался айкъет'таэро, про себя размышляя, что же задумал владыка Барад Эйтеля, если перегоняет лошадей через горы в начале мая? За эту информацию стоило зацепиться, и вытрясти из феаноринга все, что тот об этом знает. Только не слишком навязчиво, разумеется.
   Эльф совсем по-человечески пожал плечами.
   - Вообще-то Фингона, но в караульной башне говорили, что он передал его своему брату, Финроду. Зачем тому табун почти в пять сотен лошадей, я не знаю.
   "Финроду!?! - Если бы не многолетняя выучка при общении с Сауроном, у Алхорана, наверное, глаза вылезли бы на лоб, а то бы он и вовсе из штанов выпрыгнул от такой новости. - Неужто в Нарготронде собирают армию?! Финдарато наконец-то решил вылезти из своей скорлупы и напасть? Или кровные братцы созрели для союза? Мда... не зря я полез останавливать эту кобылу, ох, не зря... Правда, что-то он уж больно откровенен, уж не заподозрил ли чего?.. Ладно, одного эльфа я уделаю, тем более, с такой спиной, как у него". Он изобразил на лице крайнюю степень удивления.
   - Неужели владыка Нарготронда тоже решил ввязаться в войну? Может, совместными усилиями рати всех Трех Домов наконец сумеют выбить этого выродка Тху из теснины Тол-Сириона!?! - его глаза загорелись жарким огнем. - Коли так, я тоже хочу участвовать в этом! Айкавано, я прошу тебя замолвить за меня слово в Барад Эйтеле! Я буду служить Государю Финакано или любому другому нолдорскому лорду, только бы быть поближе к битве! Прошу тебя, сделай это, и я никогда не забуду твоей доброты!
   - Для тебя - с радостью! - Ответил Айкавано и даже приосанился. - Мне все равно надо будет возвращаться в Барад Эйтель. И чем скорее, тем лучше. Поедем со мной? Я твои подвиги перед Фингоном распишу так, что он тебя сотником сделает! Ну как, согласен?
   - Конечно! - Радостно выпалил ангмарец, хотя становиться сотником Фингона ему совсем не улыбалось. Впрочем, он рассчитывал пробыть в твердыне Верховного Короля Нолдор не более пары дней. Этого должно было хватить на то, чтобы разузнать все как следует. А потом можно и помахать на прощанье.
   - Ну вот и хорошо! - Эльф встал. - Ладно, Гэлмор, сегодняшний день меня утомил, так что я пойду поинтересуюсь у хозяйки, где мне можно поспать.
   Алхоран только сейчас вспомнил о своей давно погасшей трубке и, выбив ее об колено, тоже поднялся.
   - Да, ты прав. День был длинный, но крайне приятный. Не всякий раз удается помочь сразу нолдо и девочке-хитлумке, а заодно замочить ненавистную волколакскую гадину. Так что я тоже малость подустал. Доброй ночи, Айкавано. - И ангмарец вышел из комнаты, собираясь во двор, справить последние дела перед отходом ко сну.
   Когда он вернулся в дом, его уже ждала приготовленная постель. Рухнув на мягкую перину, он подумал, что уже второй раз за последнюю седмицу спит в такой роскоши, хотя рассчитывал ночевать под открытым небом. Мысли вяло текли, прокручивая события дня и строя дальнейшие ходы, когда в дверь тихо поскреблись и на пороге появилась Мириан, одетая в одну тонкую ночную сорочку и стыдливо укрывавшаяся широкой шалью. Ее длинные, густые волосы рассыпались по спине и плечам и играли в лунном свете, словно бы в них запутались звезды. Он улыбнулся и молча поманил ее к себе.
   Пребывая в полудреме, Моринсул на пределе слуха ощутил тихое поскрипывание добротной кровати и два учащенных дыхания. Айван почему-то улыбнулся, и его сознание окутал легкий и спокойный сон. Он был счастлив и не подозревал, что пригревает на груди змею.
  
   Утром эльф и человек распрощались с хозяйкой дома, послужившего ночлегом, поблагодарили ее за гостеприимство и начали обратный путь. Феаноринг с одной стороны не слишком хотел возвращаться в Барад Эйтель, но с другой он хотел покрасоваться перед Фингоном "своей" кобылой и испросить у него объяснений, почему Финроду он лошадей передает, а Маэдросу - нет. Два с небольшим дня прошли за разговорами и воспоминаниями легко и незаметно. Путники въехали под серую арку замка Финдэкано, когда солнце только начало клониться к закату. Их встретил весьма удивленный конюший, провожавший Айкавано в прошлый раз. Эльф на этот раз более доброжелательно бросил ему поводья и попросил накормить и напоить всех троих лошадей. Гэлмор помог Моринсулу перенести седельные сумки в комнату для приема послов, так и пустовавшую с отъезда Феаноринга. Айван распорядился насчет ужина. Он не думал, что слуги Фингона откажут нежданно возвратившемуся послу в гостеприимстве, а завтра с утра он пристроит Гэлмора в дружину, а после поговорит с Верховным Королем начистоту. Правда, Финдэкано захотел начать разговор пораньше.
   Когда на стол накрыли весьма аппетитно выглядевшие яства, а в кубках заплескалось знаменитое нолдорское зимнее вино, эльф и человек подняли их за встречу. Пожелав друг другу здоровья и удачи, они принялись было за ужин, но тут в дверь постучали.
   - Входите. - Бросил Айкавано, отправляя в рот кусочек свинины.
   Дверь отворилась, и в комнату для послов вошел эльф в синем плаще, заколотом фибулой в виде арфы. "Дом бардов. Целители", - отметил про себя Моринсул, пережевывая хорошо прожаренное мясо.
   - Я хотел поговорить с тобой от лица нашего государя... - Начал речь посыльный, но тут его взгляд столкнулся со взглядом Гэлмора.
   Гэллиан на мгновение замер, встретившись глазами с вошедшим эльфом. Прошло больше двадцати лет, но он узнал его безошибочно. Тот самый лекарь, что выхаживал его во время плена здесь же, в Барад Эйтель. Проклятье! И как он мог не подумать о том, что эльфы живут куда дольше людей и... И что у них отличная память. Потому что по мгновенному движению зрачков Алхоран понял, что также узнан. Не тратя больше ни мгновения, он стрелой рванулся с места, где сидел, бросил бутылкой в того, кто ему хоть как-то мог помешать, и одним прыжком пролетев всю комнату, сиганул в полуприкрытое окно.
   Моринсул не понял, что произошло. Просто Гэлмор вдруг схватил со стола бутылку и огрел Феаноринга по голове. Эльф удивленно вскрикнул, у него в глазах потемнело, и Айкавано расслышал лишь грохот переворачиваемого стола и звон разбитого стекла.
   Возглас Айвана догнал северянина уже в полете и быстро смешался с грохотом срываемой с крутого ската крыши черепицы. Сгруппировавшись, он перекатился по карнизу и, словно, кот приземлился на четвереньки уже во дворе. Еще пара секунд потребовалась на то, чтобы вскочить на еще не расседланного коня феаноринга и помчаться к воротам. Сзади остались полувозмущенные-полуизумленные вопли конюших. Кажется, Айкавано тоже что-то кричал. Но его слова потонули в шуме ветра в ушах и грохоте копыт по мостовой. Айкъет-таэро стремглав вынесся за пределы крепости и, распластавшись на шее неукротимого жеребца, полетел прочь.
   Проскакав без остановки почти весь день, айкъет'таэро достиг подножия гор. Он мчался на юг от твердыни Фингона, так вернее был шанс, что за ним не погонятся. Взмыленный конь едва переставлял ноги, когда они достигли цели пути. Здесь, у подножия пика Айглам покоился древний, наверное, древнее самих гор орочий курган. Никто из эльфов никогда не приходил сюда, ибо от этого места до сих пор еще веяло черной, недоброй силой. И люди также обходили его стороной, потому что о зловещем нагромождении неровных каменных глыб ходили мрачные, продирающие до костей легенды. Даже ветер здесь был другим, холодным и резким, словно сдирающим кожу и плоть с костей. И в его завывании то и дело слышались тоскливые, смутные вопли упокоенных многие столетия назад воинов-орков. Ирхи. Иртха19. Северянин хищно усмехнулся, пробираясь между перекатами огромных валунов.
   Обессилившего скакуна он оставил у подножия, да животное ни за что и не стало бы приближаться к последнему пристанищу извращенного племени. А вот самого разведчика ничуть не пугало безлюдие этого проклятого места. Наоборот, сейчас дурная слава кургана была только на руку. Алхоран засунул руку за пазуху и достал небольшой полотняный мешочек. В мешочке находился странной формы маленький деревянный свистунок. Ангмарец поднес необычный предмет к губам и подул во всю силу своих легких. Но никакого звука из него не послышалось. Манок для летучих мышей был устроен так, что издаваемая им трель была неслышима для человеческого или эльфийского уха. А вот сами мыши прекрасно улавливали эти звуки и незамедлительно слетались на зов. Вот и сейчас, через какую-нибудь четверть часа в воздухе послышался шелест крыльев, и на вытянутую руку айкъет'таэро опустился здоровенный, цвета беззвездной ночи упырь. Гэллиан медленно свободной рукой достал из-за пояса нож и, крепко удерживая животное за лапы, нанес тому две длинные продольные раны на правом бедре. Порезы были неглубокими, так что упырю не грозило истечь кровью или обессилеть по дороге, но достаточно заметными для искушенного глаза. Для глаза же не только искушенного, но и знающего эти царапины означали: есть важная информация, прилетай немедленно. И предназначалось это послание ручной каукарэльдэ20 Повелителя Воинов - Тхурингвэтиль.
   Выпустив крылатого посланника, пару раз описавшего широкую дугу над курганом и ринувшегося в сторону Тол-ин-Гаурхот, тысячник уселся меж камней и принялся ждать. Сейчас это все, что ему оставалось делать.
   Тхурингвэтиль соизволила появиться уже на излете ночи. На мгновения звезды над головой накрыла темная тень, и вот уже женщина расправляет складки колдовского плаща и мягко улыбается, глядя в глаза айкъет'таэро. Гэллиан не любил этот взгляд, не любил эту улыбку, не любил упырицу. А она не любила его. Потому что Черный Волк один из немногих, как в Твердыне, так и на Волчьем Острове осмеливался открыто высказывать то, что думал о ней. Вернее о таких, как она. Он не кланялся ей, проходя мимо, не восхищался грацией и красотой и не подпадал под ее чары, хотя поначалу, только встретив его, она вовсю пыталась приручить помеченного шрамами, нелюдимого волка. Но в ответ получила глухое рычание и непредвзятый намек: "Не лезь!" Позже, благодаря Гортхауэру она узнала о нем много такого, что, казалось бы, позволило держать его на коротком поводке. Но и тут каукарэльдэ ждало жестокое разочарование. То, что айкъет'таэро позволял Повелителю Воинов, он не позволил ей. Она так и не смогла шантажировать его тем, что он был рабом и тем, что, как и с любым рабом, с ним делали в копях. Он лишь холодно улыбнулся в ответ на ее угрозу и вышел из комнаты, оставив ее ни с чем. Она попыталась осуществить задуманное, и наткнулась на жесткий запрет Гортхауэра. Травить своего верного пса мог только он. А потом им пришлось сотрудничать, и при каждой новой встрече взгляды, кидаемые друг на друга, становились все более ненавидящими, а улыбки ледяными.
   Вот и теперь женщина, легко покачивая бедрами, подошла к и не подумавшему встать ангмарцу и проворковала:
   - Если ты вызвал меня, потому что соскучился, милый, я принесу Айан'Таэро твою голову на блюде.
   Гэллиан с усмешкой посмотрел на упыриху снизу вверх.
   - Финакано гонит табун в пятьсот голов для своего брата Финрода. Тебе все еще нужна моя голова?
   Женщина зашипела и подалась вперед, почти вплотную к айкъет'таэро.
   - Эти сведения верные?
   - Верные. Я видел кобылицу, отбившуюся от этого табуна. Я говорил с людьми, которые видели в Барад Эйтель владыку Нарготронда парой дней до того. И еще. Говорят, с ним был человек, по описанию похожий на сына Барахира. - Северянин поднялся и оказался лицом к лицу с вампиршей. Их взгляды встретились.
   - Ты был в Барад Эйтель? - При всей ненависти к Алхорану, Тхурингвэтиль не могла не признать, что смелости у этого человека хватит на десятерых. Сама бы она на такое не отважилась точно.
   - Был. Саму крепость охраняет около тысячи ратников. Вместе с конницей и легкой пехотой наберется больше четырех тысяч. Но не это главное. Похоже, Три Дома все же готовят союз. Я встретил посла Феанорингов там. Передай Повелителю, пусть поторопится со сбором людей. Как бы весной нам не встретить за Эред Ветрин стяги со звездами Феанора.
   Упырица внимательно слушала человека, но, когда он закончил, жадно втянула тонкими ноздрями холодный воздух и резко схватила Гэллиана за левое плечо.
   - У тебя кровь! Я чую эльфийскую магию на твоей повязке! Кто наложил ее? Отвечай!
   Когти каукарэльдэ вцепились в рану, норовя разорвать и без того рассеченную плоть, но ангмарец почти не изменился в лице. Только оскал стал еще более зловещим.
   - Ее и накладывал эльф, вампирская сука. Что, твоя выпотрошенная душонка не может этого вынести?
   - Ах ты, ублюдок! - Женщина зашипела, нечеловечески сильные пальцы еще глубже погрузились в открытую рану, северянин дернулся, но не издал ни звука.
   - Я сын вождя клана. А вот ты дочь блудной матери, не знающая своего отца.
   Рука женщины метнулась, чтобы расцарапать наглому выродку лицо, но в последний момент остановилась. Тонкие, холеные пальцы с острыми ногтями ласково погладили Гэллиана по щеке.
   - Я не забуду этого, пес. - Ласково прошептала Тхурингвэтиль и улыбнулась.
   - Я не твой пес, женщина. И никогда не буду твоим псом. - Презрительно отозвался айкъет'таэро.
   Упырица выпустила его руку и отстранилась.
   - Я передам Повелителю твои сведения. Он будет доволен.
   Она обернулась в плащ и стремительно взмыла в воздух. Когда черная точка исчезла на горизонте, Алхоран зажал поврежденную руку и сдавленно застонал.
   - Я тоже не забуду этого, сука. - Процедил он сквозь зубы. - У волков хорошая память.
  

* * *

  
   Бард Элордан старательно перебинтовывал голову Айкавано. Феаноринг приходил в себя рывками, то открывая глаза, то неся какой-то бред. Он не мог сам остановить кровь, поэтому пришлось применять старые, но действенные бинты и мази. Бутыли для зимнего вина делаются устойчивыми к перепаду температур и из толстого стекла. Разбить такую о голову непросто, а Моринсулу она угодила чуть выше виска. На дюйм бы ниже, и эльфа завтра понесли бы хоронить.
   Феаноринг окончательно пришел в себя, когда на небе высыпал узор созвездий. Когда он вскочил с кровати, Элордан попробовал уложить его обратно, но всей его силы хватило на том, чтобы беспомощно повиснуть на плечах Айкавано.
   - Где он?! Где Гэлмор?! Где этот предатель!? - Кричал черноволосый эльф, пытаясь отделаться от барда. - Я его скормлю волколакам! Я лично четвертую его!
   - Успокойся! Ты не в себе и очень слаб. - Приговаривал Элордан, не давая Айкавано сигануть в окно за сбежавшим человеком.
   Моринсул действительно был слабее чем обычно, но сопротивлялся почти полчаса. Наконец он сдался на милость слегка помятому барду и лег.
   - Как ты его назвал? - Спросил Элордан, рассматривая дырку в своем плаще.
   - Гэлмор. По крайней мере он мне так представился. - Ответил Айван. - Я так понимаю, это не его настоящее имя.
   - Правильно понимаешь. Его зовут Гэллиан. Он из воинов Аст-Ахэ...
   "А я ему доверился. - Сокрушался про себя феаноринг. - Единственный человек на моих глазах совершивший достойный поступок оказался северянином! Воином Моргота, будь он неладен! Нет, я этого так не оставлю. Сейчас он наверное уже далеко, но жизнь у эльфа долгая... я найду его. Выслежу, как пес выслеживает добычу, догоню и затравлю! Недаром уроженцев Первого Дома сравнивают с гончими псами. Мы и правда гончие, только если мои лорды гонятся за Камнями, я буду преследовать человека. Одного единственного. И не успокоюсь, пока не найду его! Он будет долго умирать..."
   В глазах нолдо загорелся недобрый огонь, а руки сами потянулись к рукояти Андарута. Затем в его голове стал быстро зреть план погони и мести. Элордан боялся оставлять феаноринга одного, и бард через какое-то время услышал вопрос:
   - Элордан, расскажи мне, откуда ты его знаешь?
   - Я его лечил. - Ответил бард. - Лет двадцать назад он с группой воинов Аст-Ахэ перешел через Эред Ветрин и напал на одну из деревень к югу отсюда. Они устроили резню, но неподалеку оказался Финголфин с дружиной. Королевский отряд ворвался в вырезанное селение и перебил всех черных, кроме двоих или троих. Этому Нолофинвэ вонзил дротик в торс - ему повезло что он не умер.
   - Так вот чей дротик-то был! - Воскликнул Айкавано. - То-то я смотрел у раны края больно ровные!
   - Да, дротик знатный, да и бросок могучий. Я это копье с превеликим трудом вытащил из парня. Ему-то тогда было всего лет пятнадцать! По приказу Короля я его вылечил, а потом Нолофинвэ отдал его на суд тем, чьи земли он разорял и чьих людей резал. Люди оказались не столь великодушны как владыка Барад Эйтеля. Они не убили Гэллиана, но и не отпустил его. Они продали бывшего воина Ангбанда гномам в Ногрод на рудники. Похоже, что он оттуда сбежал.
   "И плен у него был, только не черный, а белый! Второй Дом. Вечно хотят прослыть чистенькими! Забыли, как в Альквалондэ рубились? Напрасно. Это напоминание, что пришедшие сюда чистыми не бывают. Даже Финрод! Уж у него-то точно за душой что-то есть. Либо змея, либо камень".
   - Что ты еще знаешь про этого... Гэллиана? - Имя своего недавнего спутника Айкавано произнес с трудом, почти что выплюнул.
   - Ты замыслил месть? - Спросил Элордан.
   Моринсул знал, что сейчас бард предложит ему отречься от нее, пока не поздно, и потому угостил синда таким взглядом, что тот отвел глаза и принялся рассказывать то, что от него хотят услышать.
   - Полное его имя Гэллиан эр'Алхоран. Имя не знаю как переводится, а эр'Алхоран означает, что он из рода Черного Волка. Я в ах'энн не силен, а он не объяснял. Во время того набега он был оруженосцем одного из рыцарей Аст-Ахэ. То есть он сам не приносил клятв Морготу, и тот не опутывал его своими мерзкими чарами. А после побега из плена не думаю, что его сделали рыцарем. Таких как он не жалуют даже на севере. После ранения он несколько месяцев лечился у меня в доме на берегу озера Митрим. Даже тогда, даже с раной он был необычайно ловок и силен. Если б не дротик, возможно, его бы и не взяли. По крайней мере живым. А после того, как его отправили в Ногрод, я не знаю, что с ним происходило. Вот собственно все, что я могу тебе рассказать. Я его запомнил-то по чудовищной ране и по выражению лица, жаждущего жить и убивать даже в предсмертных судорогах.
   - Значит черная гончая против черного волка? Понятно. Спасибо тебе, Элордан. Не знаю, пригодится ли мне то, что ты рассказал, но ты сослужил мне хорошую службу. А теперь оставь меня. Мне нужно отдохнуть.
   Синда с облегчением покинул комнату Айкавано. Завтра посланнику с востока придется объясняться перед Финдэкано, рассказывать ему о своей ошибке и требовать объяснений по поводу табуна. А потом назад на восток. К водам Хелеворна и Тин Сорону. Он не собирается скрываться! Пусть все знаю, что обида нанесенная воину Первого Дома никогда не прощается и не забывается. Он найдет этого Алхорана во что бы то ни стало!
  

Часть вторая

  
   После того, как Гэллиан сбежал от Айкавано в Барад Эйтеле, прошел почти год. За это время роккортур успел вернуться обратно в Тин Сорон и вновь принять командование над тяжелой конницей. При первой же встрече он потребовал, чтобы его и Морифинвэ оставили одних, и выложил своему лорду все, что сумел узнать и выяснить за время путешествия. Карантир бесновался. Он издевался над своим роккортуром за то, что тот позволил обвести себя вокруг пальца какому-то человеку. Он смеялся над Фингоном, над тем, что тот не видит, что творится в его владениях - прямо под носом у Верховного Короля. Он был вне себя оттого, что Фингон помогает Нарготронду, а не Тин Сорону, но его пыл охлаждало то, что Финрод, оказывается, отрекся от короны Нарготронда в пользу своего брата, Ородрета. И это он сделал из-за клятвы верности какому-то человеку!
   Человеку!!
   Пока Айкавано ездил в Барад Эйтель и обратно, Морифинвэ успел побывать в Амон Химринге и воочию увидеть того избранника судьбы, за которым последовал "мудрейший" из эльфийских владык. Карнистр и раньше считал Арафинвэ ненормальным, но после его выходки в совете, выглядевшей как ссора при первом свидании: "Ах! Вы меня не любите! Вы разбили мне сердце! Тогда я ухожу от вас!" - четвертый сын Феанора и вовсе крутил пальцем у виска при упоминании о Финроде. Так этому Берену было мало того, что он потянул за собой своего короля, он еще ухитрился поклясться владыке Дориата, чудаку Тинголу, что ради его дочери вынет Сильмарилл из короны Моргота! А после этого пришел просить помощи у Феанорингов! А Финрод его в этом поддержал. Вообще-то Карантир всегда думал, что он самый ненормальный из нолдорских принцев, и это даже льстило ему. Теперь же это звание оспаривает добрая половина нолдор из рода Финвэ, и некоторые синдарские владетели. Однако по молчаливому приказу Маэдроса, хоть и отдавшего корону, но оставшегося главой Первого Дома, было решено не мешать человеку разбираться с его проблемами. Пообещать Сильмарилл это одно, а вот на деле вернуть его - совсем другое. "В общем, когда Камень будет в руках дортонионца, тогда и будем думать", - отвечал Карантир Моринсулу, заканчивая долгую и неприятную беседу.
   Со времени того разговора многое изменилось. Берен оказался не таким неудачником, каким его хотели видеть сыновья Феанора. Даже попав в плен, он смог подготовить восстание и готовился обрушить на голову заигравшегося в политику Саурона подготовленное им же войско. Одновременная атака сил Фингона с запада и Маэдроса с востока ставила под вопрос владычество Тху в горах и холмах Дортониона, но все должна была решить битва. Силы оказались слишком равными.
   Айкавано было не до того. Он почти забросил свои обязанности конного тысячника, перевалив все на командирское знамя, а, по сути, на своего заместителя Роккоэлдо Воронхела. Сам же Моринсул все лето, осень и зиму носился от Эред Луин до Эред Горгорот в поисках хоть каких-нибудь сведений о ненавистном Алхоране. И, надо сказать, преуспел в этом. Эльф не ездил во враждебный Дортонион, так как не любил скрываться, а лгать было выше его сил. У него были другие способы добыть нужные сведения: острыми клинками, каленым железом, деревянными кольями и любыми другими подручными средствами Айкавано выбивал из немногочисленных пленных все, что они могли знать или предполагать о Гэллиане эр'Алхоране. За это время его счет поднялся до восьмидесяти четырех, и Айван очень надеялся, что восемьдесят пятым будет его кровный враг.
   Оказалось, что Гэллиан восемь лет провел на рудниках Ногрода, потом бежал и попробовал было вернуться в свой родной Ангмар, но там уже похозяйничали вастаки, и Черного Волка встретило мертвое пепелище, уже поросшее травой. Тогда он с горя подался обратно в Ангбанд и попросил у Моргота позволения стать Воином Твердыни. Тот согласился и направил Гэллиана в подчинение Саурону. Новый хозяин Тол-Сириона смекнул, что владение языками, которым Алхорану пришлось обучиться в Ногроде, а также некоторые другие таланты ангмарца, небесполезны для разведчика. Скоро Гэллиан стал тысячником и, блестяще проведя несколько разведывательных операций, прочно завоевал непререкаемый авторитет среди своих людей. Однако, на его статус среди рыцарей Твердыни это не повлияло. Официальное звание айкъет'таэро уравнивало его с рыцарями Аст-Ахэ, но лишь на бумаге. Плен же и последующее рабство делали невозможным общение на равных, поэтому Черный Волк куда лучше находил общий язык с такими же волками, как он сам. Или с орками. За это его презирали еще больше, но в лицо высказываться побаивались, зная горячий и скорый на расправу нрав ангмарца. В общем, его карьера в армии "Хэлгор" продвигалась исключительно за счет личной протекции Саурона.
   Естественно, никто не знал, где находится в тот или иной момент командир разведки. Более того, если бы это было известно каждому, то грош цена такому командиру. Но вот те, кто находился в его подчинении, поневоле вспоминали места, куда им следует отсылать донесения. Однако о местонахождении своего кровного врага Айкавано узнал не от очередного замученного до смерти пленника, и не от разведчика, посланного в Дортонион следить за перемещениями армии противника, а от самого лорда Маэдроса.
   Чтобы не терять драгоценные дни на переброску конницы с предгорий Эред Луина к холмам Эмин-на-Тон, тяжелая кавалерия Карантира уже второй месяц обитала неподалеку от Амон Химринга. Нельофинвэ следил за Дортонионом через палантир и наткнулся на троих всадников, пробирающихся нагорьем Гвайр навстречу армии орков, вышедшей из Лотланна. Судя по одежде и знакам, это были как раз те самые разведчики, главой которых являлся Гэллиан. Причем один из них был явно высокого ранга, то есть вполне мог недавно встречаться со своим командиром. Маэдрос прекрасно знал о чувствах роккортура, которые он питал к главе разведчиков Саурона, и потому, как только нашел этих нежелательных гостей, попросил Айкавано к себе.
   Вручив палантир роккортуру, Нельофинвэ объяснил тому, куда смотреть. Айван не знал, зачем именно Маэдрос показывал ему это, но как только он увидел знакомую эмблему на плече всадника, ведущего лошадь по горной тропе, то моментально прервал видение, перебросил палантир его хозяину и стрелой вылетел из покоев лорда.
  
   Через четверть часа он скакал вперед на своей любимой Алькве, уже привыкшей и к шуму, и к бою, и к волколакам, и к своему хозяину. Заводными стали какие-то две лошади-полукровки, которые попались под руку спешащему феанорингу. Это был шанс! Шанс добраться до Гэллиана и отомстить ему за позор и обиды, нанесенные прошлой весной. И Айкавано не хотел его упускать. Он знал, что войска Берена, будь неладен этот Беоринг, готовятся встретить орочье подкрепление из Лотланна на переправе через реку Фреир - в другом месте они просто не смогут их остановить. И он знал, что эта троица по возможности будет следить за перемещениями Беоринга и попытается предупредить как орков, так и своего командира.
   На помощь к Берену спешили людские войска под предводительством Гортона и Хардинга, набранные из горцев и служащие Маэдросу, но хоть они были все конные и прекрасно вооружены, Айкавано обогнал их в Аглоне и, не говоря ни слова людским разъездам (еще перед ними отчитываться?! Обойдутся!), устремился по крутым горным тропам вверх.
   Моринсул с одной стороны срезал несколько дней, которые он мог бы потратить на обход предгорий Гвайра, но с другой он терял те же самые дни, перемещаясь по труднопроходимым горным тропкам. Он почти не ел, почти не спал, и его лошади валились с ног, но он все-таки опередил войска Беоринга на день, а орочьи и вовсе на два. Каким-то десятым чувством Айкавано обнаружил хорошо замаскированный лагерь разведчиков, стоящий всего-то в трех лигах от Бешеного брода. Они, похоже, тоже ждали подхода взбунтовавшихся горцев, и как только те подойдут, должны были отправить послания с какой то птицей.
   Вечерело. На небе высыпали первые звезды. Лангол, глава группы, стоял в это время в дозоре Он зорким взглядом осматривал горизонт, ожидая встретить кого угодно: горцев, орков, рыцарей Аст-Ахэ... Но его глаза мало что не полезли на лоб, когда он расслышал явственный перестук копыт по камням и заметил всего в какой-то полумиле к северу от лагеря эльфийского воина. Одного! Эльфийского! Он-то что здесь делает?!
   Лангол велел разбить лагерь в небольшом распадке, чтобы огонь невозможно было разглядеть ниоткуда, а костер подпитывали только сухими дровами, достать которые по весеннему времени было ой как непросто. Лагерь был в стороне от дороги к Бешеному броду, и его никак не должны были обнаружить, но эльф с двумя заводными конями крупной рысью шел прямо на них. Лангол подал условный сигнал своим спутниками и те, моментально отбившись от остатков сна, взялись за луки. "Одному с тремя не справится", - справедливо решил Лангол, натягивая тетиву. На случай, если где-то еще следят за ними, он приказывал стрелять только тогда, когда все будут уверены в попадании. То есть, шагов с пятидесяти. Лангол сидел у ствола дерева, а двое других прятались за кустами, окружавшими распадок. Их невозможно было увидеть, и потому главным козырем разведчиков должна была стать внезапность. Когда эльф подъехал достаточно близко, Лангол коротко свистнул, и три стрелы сорвались. Хотя нет - две.
   Айкавано сам не знал, почему был уверен в том, что разведчики засели именно здесь, но разбираться в своих чувствах ему было некогда. Еще только выезжая на линию атаки, он надел шлем (новый, не столь крепкий и красивый как старый, канувший в болото) и перехватил поудобнее щит. Только в его правой руке было не копье, и даже не меч, а сработанный гномами самострел, позволяющий перезаряжать его одной рукой. И как только Моринсул въехал в зону гарантированного поражения, он, не тратя ни мгновения больше, вскинул руку над щитом и выстрелил в кусты на холмике. Восемьдесят пять. Одновременно с этим роккортур применил маневр ухода от стрел: резкий прыжок коня в сторону и вскидывание щита.
   Болт вошел точно в глаз безмерно удивленному разведчику и вышел бы из затылка, если б не помешала сталь шлема. Он умер мгновенно. Опоздавшие всего на чуть-чуть стрелы лишь вспороли воздух и вонзились в землю за десяток шагов от эльфа. Лангол удивился еще больше: такой прыти от своего противника он не ожидал и, прежде всего потому, что никогда не видел, чтобы одновременно три лошади делали не шаг, а именно прыжок вбок. После приземления эльф рванул вперед по пологой дуге, выбрасывая ненужный самострел. Второй залп разведчиков достиг цели, правда не совсем той: одна стрела вонзилась в круп заводной лошади, а другая со звоном отскочила от щита.
   Айквано отпустил поводья заводных лошадей и выхватил из ножен Андарут. Он почти распластался на шее коня (Альква в это время отдыхала в заводе) и торопил пятками лошадь, которая и так неслась как вихрь.
   Лангол и оставшийся в живых разведчик выстрелили в третий раз. Одна из стрел сломалась о щит, а другая отлетела от вроде как случайно выставленного лезвия меча. Разведчик понял - дело плохо. Он, конечно, мог сразиться с двумя-тремя горцами или одним рыцарем Аст-Ахэ, но чтобы с такой близи клинком отбивали стрелы, он не видел.
   - Сигнал провала! - Прокричал Лангол, и его помощник бросился к клетке с голубями.
   Успел ли он выпустить черно-синюю птицу с заранее написанным донесением о провале разведки, он не увидел: эльфийская лошадь в два прыжка взлетела на холмик. Лангол ожидал от эльфа всего, что угодно от броска меча, до лихого прыжка сверху. Но Айкавано просто рубанул с седла... перекрестив левую и правую руки. Почти три сотни слоев закалки, мудреный сплав, известный лишь некоторым гномам и эльфам, а также рунные чары на клинке делали его почти неостановимым. Надо отдать должное Ланголу, тот успел заблокировать удар, мало что не срубивший дерево за которым он стоял. Припав на одно колено от силы взмаха эльфийского меча, Лангол попробовал было достать врага своим клинком, но тот, не останавливаясь, сиганул прямо в распадок.
   Подковы коня, прыгнувшего с семифутовой высоты, переломили хребет разведчика, успевшего таки достать из клетки нужного голубя. Восемьдесят шесть. Лангол развернулся и увидел, как его подчиненный валится в костер, вдавливая в огонь и клетку с почтовыми птицами. Эльф, похоже, вообще не собирался останавливаться в этом бою и, вылетев со свободной стороны распадка, ушел на разворот. Это был шанс сбежать, и Лангол им воспользовался. Он вспрыгнул в седло одному из своих коней, стоящему здесь же, в распадке и послал его в сторону, противоположную той в которую разворачивался эльф. Не слишком хорошее решение удирать в предгорья, но иного выхода не было.
   Айкавано почти что затылком увидел, как последний из разведчиков пытается спастись бегством. Плохо было то, что он единственный остался жив, и допрашивать нужно было именно его. Эльф развернул коня и сильно толкнул того в бока. Скакун заворчал, но не посмел ослушаться хозяина и помчался вслед за отдохнувшим конем разведчика.
   Моринсул нагнал его почти через милю. Меарская кровь была быстрее крови местных скакунов. Лангол почти с ужасом слышал, как приближаются копыта сумасшедшего эльфа-воителя. Разведчик многое повидал за свои тридцать восемь лет и знал, что так сражаются только безумцы. Когда круп лошади уже был в зоне досягаемости эльфийского клинка, Айкавано не долго думая рубанул по нему, перебив лошади и таз и хребет. Человек почти смешно перелетел через голову умирающего коня и заковырялся в придорожных камнях.
   Плечо и ногу Лангола пронзила боль - по-видимому, кости не выдержали удара. Над собой разведчик видел темно-синее закатное небо, но никак не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он знал, что распластался, как раздавленная муха на бревне, но уже ничего не мог сделать.
   Айкавано затормозил взмыленного коня и неспеша вернулся к поверженному противнику. Даже не слезая с седла, Моринсул приставил острие Андарута к груди человека и громко спросил:
   - Где найти Гэллиана эр'Алхорана, твоего командира?
   Эти слова он произносил сотни раз, и мало кто из пленников отвечал на вопрос с первого раза. И этот был не исключением: человек что-то прохрипел в ответ на своем наречии. "Скорее всего, ругательное", - решил Моринсул и чуть двинул коня вперед. Стальная подкова остановилась в дюйме от поврежденной руки разведчика.
   - Где сейчас Гэллиан? - Спросил Айван.
   - Кто? - Выдавил из себя Лангол.
   Он говорил, превозмогая боль, но следующий шаг лошади показал ему, что может болеть сильнее сломанных костей. Моринсул особым образом коснулся ногами бедер коня, и тот, нисколько не медля, ударил передним копытом.
   Вопль зазвучал в скалах криком чудовищной птицы, но его, наверное, никто не услышал. Из раздробленной кисти потекла кровь, но ее было слишком мало, чтобы человек умер от потери алой влаги жизни. Когда шок немного отпустил разведчика, Айкавано ледяным голосом повторил вопрос.
   - Не знаю! - Выкрикнул Лангол.
   Он уже не видел ни неба, ни звезд, только алые сполохи боли бесновались перед глазами. Он даже не мог подтянуть левой руки, чтобы зажать ею разбитую правую.
   - Лжешь! - Крикнул эльф.
   Следующей жертвой копыта стало колено. От боли Лангол потерял сознание, и Моринсулу пришлось спуститься с коня. В свое время эльф научился не только останавливать свою кровь усилием воли, но и передавать часть своей жизненной энергии тому, кто в ней нуждается. Правда, последний год он использовал этот дар, чтобы не давать невовремя умирать своим пленникам. Ланголу показалось, что он наконец-то ушел в спасительное забытье, переходящее в смерть, но тут его словно обвили сполохи ярого желто-алого огня и возвратили обратно. Увидев, что взгляд разведчика стал немного осмысленным, Айкавано наклонился к его уху и произнес:
   - Где сейчас Гэллиан?
   - Не знаю! - Хрипнул Лангол.
   Теперь это был крик отчаяния и безысходности. Когда огонь снова вернул его обратно в изуродованное тело, человек с ужасом понял, что между его ног чего-то не хватает. Боль была страшной, но воля эльфа не давала ему умереть. Моринсулу тоже было несладко -подобные пытки отнимали много сил, но они давали свой результат. Он лишь отдаленно чувствовал боль человека и не без удовлетворения замечал, что у эльфов всегда есть спасительный отнорок, способность сбежать в смерть самому. Люди не умели так, и потому выбивать из них сведения было значительно легче.
   - Где Гэллиан? - Все тем же голосом вопросил Айкавано.
   И тут Лангол не выдержал. Он больше не мог терпеть, и слова сами сорвались с языка:
   - Выступление через три дня. Из Каргонда. Через Хогг.
   "Вот оно!" - воскликнул про себя Моринсул, отпуская сознание человека. Он был уверен, что тот не лгал - не до того ему было, да и к тому же тогда эльф, связанный с пленным, почувствовал бы это. Не желая боле продлевать агонию человека, ответившего на единственный волнующий его вопрос, Моринсул вонзил Андарут прямо в сердце.
   - Восемьдесят семь. - Произнес Айкавано с упоением.
   Вернувшись в лагерь разведчиков, эльф собрал своих лошадей, одну из которых решил оставить: с болтом в мягком месте она не выдержит темпа, с которым можно добраться от Фреира до Хогга за семь дней. Именно за семь. Три дня у Илльо, главнокомандующего дортонионской армией, уйдет на то, чтобы собрать силы под Каргондом, фамильным замком Беорингов, а еще за четыре они смогут домаршировать до долины Хогг, отягощенные припасами, фурами и метательными машинами. Так что у Айкавано не было в запасе ни одной свободной минуты. Распределив припасы между двумя оставшимися лошадьми, феаноринг пересел на Алькву. Обычных коней, принадлежавших разведчикам, он брать не хотел, как не хотел ничего прибирать за собой. Если кто и увидит следы боя, он будет уже далеко.
  

* * *

  
   Все лето и часть осени айкъет'таэро провел в Хитлуме. Постоянно перемещаясь и нигде не задерживаясь более, чем на пару дней, он постепенно собрал нужные сведения о приготовлениях к войне Фингона и находящихся под его рукой Хадорингов. Вызнал все, что было возможно и, оставив в важнейших точках страны своих соглядатаев, северянин вернулся на Тол-ин-Гаурхот. В этот раз Саурон принял его радушно и почти весело. И отчасти, как выяснилось, объяснялось это удачным пленением короля Фелагунда и подписанным Беорингом контрактом на служение Владыке Севера. Гэллиан даже не удивился, однажды столкнувшись в коридоре с остриженным, закованным в цепи Инголдо. Ангмарец лишь удовлетворенно кивнул сам себе, в очередной раз убедившись, что не зря ест свой хлеб. Пес в его душе был сыт и доволен. Повелитель Воинов тоже. Он благосклонно выслушал рапорт Черного Волка и даже угостил того одним из лучших вин из своих личных запасов, что говорило о крайней степени расположения. Или о новой ловушке. Но Алхорану было по сути все равно, искренне ли отношение к нему Гортхауэра или это всего лишь тонкая игра. Он сделал свою работу, и сделал с полной отдачей. А уж кинут ему за это сладкую кость или отвесят сапогом в подбрюшье, волку было неважно.
   Но уж в чем он мог быть абсолютно уверен, так это в преданности Дарна. Оруженосец был по-щенячьи счастлив снова видеть командира и возлюбленного учителя. Юноша едва ли на шею ему не кинулся, сдержало разве что присутствие других рыцарей, а то бы сапоги начал целовать. Юный Иллайни прямо светился и ни на шаг от Алхорана не отходил. А, когда увидел свежий шрам на плече, то миловидное, разрумянившееся лицо чуть не свела жестокая судорога. Но сын Сов совладал с собой и сдержался. Зато его докладу просто не было цены. От оруженосца Гэллиан узнал и подробности пленения Финрода и Берена, сподвигшего эльфийского короля потащиться на верную гибель, и о самоуправстве сыновей Феанора в Нарготронде, и многое другое. Узнал он также и о том, что новым наместником Дортониона назначен Илльо из рода Белых Лис. Полукровка. Он уже заступил на пост, сменив вернувшегося на Север Велля, и теперь Алхорану предстояло перейти под его командование. Новость не радовала, но и не особенно беспокоила. Выбора у ангмарца все равно не было никакого.
   Вернувшись в Дортонион, айкъет'таэро отметился в Каргонде, краем глаза пересекся там с Береном и отправился в свою ставку. Его штаб располагался севернее родового замка Беорингов на расстоянии одного дневного перехода. Именно отсюда, из крохотной на три дома деревеньки и тянулась его ловчая сеть, опутавшая своими незримыми, но крайне прочными нитями весь Дортонион, часть Бретиля, а теперь еще и Хитлум. Здесь он провел почти всю зиму, принимая и отсылая донесения и изредка наведываясь с докладом к новому наместнику. В один из таких визитов, а именно в Долгую Ночь, между ними и состоялся первый неприятный разговор.
   Алхоран появился в фамильной резиденции рода Беора, когда гости уже сидели за столом и вовсю отдавали должное обильному ужину и забористому вину. Гэллиан вошел в трапезную, настежь распахнув тяжелые дверные створы и принеся с собой ощущение лютого холода и промозглого ветра. За стенами замка бушевала метель. Сбросив на руки подоспевшему слуге свой знаменитый, темно-серый, подбитый по всей длине волчьим мехом плащ, тысячник Белых Волков коротко поклонился Илльо и занял свое место за пиршественным столом. Но вскоре трапеза ему наскучила, и он поднялся на второй этаж, и уже оттуда, с резной балюстрады, ведущей в гостевые покои наблюдал за развернувшимися событиями. Собственно, появление в зале заморыша-менестреля не произвело на него никакого впечатления, тем более, что парень пару раз забредал и в его лагерь. Пел он, в общем, неплохо, но после дня, проведенного в седле, у айкъет'таэро были желания поважнее, чем приобщаться к горской культуре. Но, только заслышав первые слова незамысловатой песни, Гэллиан резко остановился. Мальчик пел о Нолофинвэ. О его поединке с Владыкой и смерти. Но, главное - о Нолофинвэ. И в глубине души ангмарца, почти помимо воли, всколыхнулась глухая ненависть, копившаяся все восемь лет рудников, и потом, когда он узнал, что объект этой ненависти уже мертв, и мстить некому. Горькая, смешанная с кровью, потом и слезами. Разрывающая грудь от невозможности дышать. Ненависть к эльфийскому Королю, движением ресниц обрекшему его на муки. Ненависть к Владыке, лишившему его возмездия смертоносным ударом. Алхоран вцепился в перила так, что вековое сосновое дерево затрещало и едва не треснуло под пальцами. Он стоял, ничего не слыша и не замечая, но тут край воспаленного сознания уловил странные движения Силы. Наверное, не будь он так возбужден, он бы не обратил на мимолетный порыв, похожий на дуновение легкого теплого ветра никакого внимания. Но сейчас он вцепился в эти изменения, как гончая в оленя, пытаясь понять, чем они вызваны. И понял. Беоринг. Дортонионец сидел ни жив, ни мертв. С ним явно творилось что-то странное, хотя внешне он всячески пытался это скрыть, и, надо сказать, это ему вполне удавалось, учитывая, что половина гостей за столом были изрядно пьяны, включая его самого. А вот источником непонятной метаморфозы горца была та же самая песня...
   Мальчишка умолк, и наваждение спало, рассыпалось прахом, как будто его никогда и не было. Ангмарец тряхнул головой, отгоняя дурные воспоминания и нелепые догадки, но отметил про себя поговорить об этом с Илльо. Усталость навалилась с новой силой, и айкъет'таэро вышел из залы, так что о продолжении сцены в виде убийства Береном Фрекарта, он узнал уже утром от самого наместника. Тогда-то он и вспомнил о странных изменениях в поведении Беоринга, о чем и не преминул сообщить. Но в ответ получил взгляд, полный холодного презрения и просьбу не вмешиваться в дела наместника и его людей. Илльо был зол и раздосадован, это было видно, и эта злость вылилась на Алхорана, потому что на Берена она не подействовала. Черный Волк в долгу не остался, и дело едва не дошло до поединка. Плюнув, Гэллиан хлопнул дверью и уехал назад в ставку, откуда почти через три месяца получил приказ о срочном сборе людей и немедленном выдвижении к Каргонду. Объяснилась спешность не только общим сбором войск, но и куда более банальной причиной. Проклятый дортонионец умудрился поднять мятеж, сбежать из-под стражи, а на прощание поджечь собственный замок. Илльо рвал и метал, а ангмарец только криво усмехнулся на новость. Ему было приказано срочно разослать разведчиков в помощь рыщущим по всей округе оркам Болдога, он разослал. Хотя прекрасно понимал всю тщетность подобных поисков. Если уж Берен уходил от его лучших людей четыре года, не имея никакой поддержки среди своих, то теперь-то он точно скроется. И айкъет'таэро крепко подозревал, что появится Беоринг снова в самый неподходящий момент.
   Так или иначе, а армия "Хэлгор", даже потеряв время и людей, вынуждена была выдвигаться на марше - Повелитель Воинов не любил ждать. И сотня Белых Волков выдвигалась вместе со всей армией. Гэллиану это не нравилось. Он не привык зависеть от перемещения основных сил и тратить время на перетаскивание обозов. Но спорить с Илльо было бесполезно, в сложившейся ситуации он хотел иметь разведчиков под рукой. Собственно, из-за этого произошла и вторая стычка. Когда, на подходах к долине Хогг он выслал вперед своих людей и те донесли о поджидающей их армии Беоринга. К тому же почти одновременно с этим, со специально обученной голубицей пришло послание от посланного им навстречу оркам Скулгура небольшого отряда. И послание это содержало ровно одно слово: "Провал!". Грязно выругавшись, ангмарец зашвырнул ни в чем не повинный клочок пергамента далеко в кусты и еще долго отводил душу, отхаживая хлыстом не вовремя подвернувшихся под руку орков. Наконец, немного успокоившись, он отправился на доклад к Илльо. Лис встретил его все с той же холодностью.
   - Я настаиваю на том, чтобы мои люди не участвовали в битве. Это нелепо. Моя сотня ничто против пяти тысяч. А потеря каждого человека равносильна потери двадцати обычных ратников. - Стараясь говорить как можно более ровно, пытался увещевать наместника айкъет'таэро.
   Илльо смерил ангмарца презрительным взглядом.
   - Не заставляй меня думать, что ты испугался жалкой кучки мятежников. Я всегда был о тебе более высокого мнения, тайро. - Последнее слово Илльо выплюнул, как оскорбление, давая понять, что называть бывшего каторжника братом его заставляет только долг перед Учителем и Его безграничная любовь.
   - Что изменит моя храбрость, если мои люди бессмысленно сложат головы на мечах и копьях этих выродков? Ты объяснишь Повелителю, что пожертвовал его разведчиками ради собственной блажи? - Алхоран начинал злиться, высокомерие полукровки выводило его из себя. Хорошо еще их не слышали другие командиры, иначе после таких слов Черному Волку было бы не сносить головы.
   - Попридержи язык! - Вскипел Илльо. - Я не намерен терпеть оскорбления от подобных тебе ... - он вовремя замолчал, но Гэллиан и так понял недосказанное, и это взбесило его окончательно.
   - Ну, говори, что собирался! - зашипел он, подаваясь вперед. - А, коли кишка тонка, так и вовсе закрой рот, полукровка!
   Рука Лиса метнулась к мечу, но он все же сдержался. Устраивать резню накануне битвы было глупо, поэтому он отвернулся и ровно, словно бы обращался к пустому месту, произнес.
   - Ты заплатишь мне за эти слова, пес. После того, как я раздавлю Беоринга, мой клинок вырежет твой поганый язык. А теперь отправляйся к оркам. Ты и твои люди будете конвоировать орудийщиков. И... - он выдержал паузу. - Если я увижу, что хоть один из вас покинул поле боя, я повешу всех. Убирайся.
   Гэллиан только сплюнул под ноги и ушел. Разговаривать с сыном приблудной эльфийки было выше его сил. С каким удовольствием он бы порвал заносчивому выродку горло! Что ж, как тому угодно. После битвы он научит его быть более почтительным. Волк усмехнулся. Проходящий мимо паренек-обозник в страхе шарахнулся.
  
   На следующее утро они шли с Болдогом стремя в стремя. Гнедой жеребец айкъет'таэро надменно косил глазом на оркского мерина. Сам Балорх был крайне возбужден: побег Беоринга развязал ему руки, и теперь орк жаждал вражьей крови ничуть не меньше своих волков. Он постоянно потирал лапищи и отпускал сальные шутки. А, когда узнал о вчерашнем споре Алхорана с Илльо, развеселился еще пуще.
   - Погляжу я, как ты этого петуха ряженого на раз-два разделаешь. - Разглагольствовал орк. - Хотя мечник он знатный. Но есть у него одна слабина. Если к нему...
   - Не увидишь. - Резко оборвал его айкъет'таэро.
   Он пристально вглядывался в одну точку на горизонте, туда, где за рекой притаилось войско Берена. Но, поглядев в лицо старому приятелю, Болдог понял, что видит ангмарец совсем не то.
   - Что ты...? - Начал было орк и осекся.
   - Я сказал, ты этого не увидишь. И я не увижу. Потому что завтра поединка не будет. Один из нас и вовсе не доживет до рассвета, Балорх. - Алхоран говорил без всякого выражения, словно констатируя непреложный факт. И от этого тихого, спокойного голоса обычно не подверженного суевериям Болдога пробрал озноб. Старый орк был одним из немногих, кто знал о даре Черного Волка видеть дальше, чем обычные люди. Он нечасто становился свидетелем подобного действа, но по опыту знал, что человек не ошибается.
   - Эй! - Орк потряс тысячника за плечо, выводя того из транса. - Что ты имел в виду, говоря "один из нас"? Ты имел в виду себя или Илльо?
   Гэллиан прикрыл глаза и странно улыбнулся.
   - Я сказал то, что сказал, Балорх. А теперь хватит болтать, у нас сегодня много работы.
   Ангмарец тронул коня, казалось бы, потеряв к инциденту всякий интерес. Он не заметил, что слышавший весь разговор Дарн побелел, как полотно, и расширенными глазами смотрел ему в спину. Иллайни-то совершенно отчетливо понял смысл сказанной учителем фразы. Но от этого она ему не понравилась еще больше, нежели Болдогу.
   К середине дня ушей Гэллиана достигла новость о том, что отряд орков, посланный берегом Рерира через долину Фойн попал под обвал. Естественно, это оказалось делом рук лазутчиков Беоринга. Илльо ходил мрачнее тучи и вполголоса ворчал, в который раз проклиная непомерную тупость орков. Но, так или иначе, для того, чтобы выйти к Тол-ин-Гаурхоту, Сауроновским войскам Дортониона нужно было преодолеть последнюю скальную гряду, и в ней оставался только один проход, способный пропустить пятнадцатитысячную армию. И этот проход перекрыл Беоринг.
   Гэллиан, как айкъет'таэро, присутствовал на военном совете, но не услышал от Илльо ничего нового кроме того, что стоит переть, переть и еще раз переть вперед, поскольку на их стороне троекратный перевес в живой силе. Правда половина этой самой силы была набрана из горцев, служащих Саурону из страха за свои плененные семьи, так что основную работу придется делать рыцарятам из Аст-Ахэ и оркам. А люди будут затыкать дыры в строях. Алхоран молчал по поводу того, что такое ведение боя, мягко говоря, ненадежно. Да и зачем ему лишний раз раскрывать рот? У армии "Хэлгор" есть Илльо - пусть он и думает.
   Ночью в лагере был какой-то шум и драка, а наутро Гэллиан узнал, что это, оказывается, артиллеристы сцепились с орками из-за парня, в котором орки Болдога признали лазутчика. "Хорошая армия, ничего не скажешь! Интересно, а задницы они себе подтирать тоже сами не научились?" - усмехнулся про себя Алхоран и пошел выводить свою сотню на позицию. Она, несмотря на желания Илльо, расположилась там, где и положено быть разведчикам во время боя - в тылу. Первыми шли артиллеристы-горцы и рыцари Аст-Ахэ, сменившие для боя конный клин на пешую черепаху. За ними шумной ватагой располагалась орочья пехота Гаутрунга. В спины этой пехоте упирали мечи и копья отряды дортонионцев, за которыми стояли волчьи всадники Болдога - чтоб людишки не разбежались. А уж за Болдогом на некотором отдалении стоял резерв в виде полуконных-полупеших разведчиков и четырех сотен лучников, набранных все из тех же горцев. Одним словом, ненадежный тыл.
   Гэллиан бы на месте Илльо не пускал в первую атаку цвет войска, а дал бы напиться крови орочьим ятаганам, но в том то и была проблема - он не на месте Илльо, а на своем собственном. И все, что он мог сделать, это разослать наблюдателей на окрестные высоты, чтобы они своевременно докладывали ему о событиях на поле боя.
   Протрубили рога, и авангард не спеша начал выдвигаться в устье долины. Скоро прибежал первый разведчик: Илльо добрался до первой преграды - засеки, установленной Беорингом у входа в долину - разбил ее и отбросил горцев на запад.
   Впрочем, скоро положение изменилось: рыцари попали под обстрел летучих стрелков Берена, что последние полгода изводили всю округу, и понесли некоторые потери.
   Третий явившийся с докладом обрисовал и вовсе странную картину: неожиданно отряд горцев с женщинами и детьми (разведчик был трезв как стеклышко, но у него самого глаза на лоб лезли) неожиданно атаковал холм, на котором стояли метательные машины и ухитрился отбить артиллеристов, а также испортить половину механических устройств. Илльо, естественно, не смог простить обиды горцу и повел своих в атаку.
   Битва шла уже четыре часа. Запасные полки потихоньку продвигались вперед, чтобы в случае чего успеть на подмогу. Но тут вдруг из долины повалил густой черный дым. Он окутал окрестные скалы и столбом ввинчивался в небо. Запыхавшийся наблюдатель явился через некоторое время и доложил: Илльо пал. Его убил Берен в честном поединке. Рыцари Аст-Ахэ ступили на вереск, пропитанный тем самым земляным маслом, из которого в Друне стоят целые озера. Вереск, разумеется, подожгли и цвет армии "Хэлгор" загнулся, обуглился и покрылся копотью.
   Услышав подобную новость, державшийся за левым плечом командира Дарн весь аж позеленел и рванул поводья, намереваясь прорваться к реке. В знамени Совы у него служили два старших брата.
   - Куда!?! - Ледяным голосом рявкнул айкъет'таэро. - А ну назад! Это всех касается! Никто не ввяжется в бой без моего приказа, даже, если вашу мать прикончат у вас на глазах, ясно!?
   Иллайни, понурившись, вернулся на свое место. От ярости и горя у парня дрожал подбородок, но поднять глаза на Алхорана он так и не посмел.
   Гэллиан мысленно выдохнул. Ему только разброда в собственных рядах сейчас не хватало для полного счастья. Илльо, конечно, был идиот, да упокоит Тьма его душу, но все же весть о его гибели была крайне неприятной. И теперь тысячник Белых Волков колебался. Конечно, рыцари это грозная сила, но помимо них есть еще и орочья пехота. Если Беоринг перемелет и ее, то можно будет с чистой совестью уносить ноги. Или не с чистой, вот в чем вопрос.
   Так или иначе, но командиру разведчиков оставалось только ждать новых донесений. Но получить последние сведения ему не дали. Неожиданно отряд горцев, что вроде как должны были сражаться за них, развернулся и ударил по хоть и страшным, но уступающим в количестве людям, волчьим всадникам. И тогда Алхоран скомандовал атаку. Горцы прорывались с левого фланга, обходя кидающихся на них волков и орков, твердо решив зайти им в тыл. Это означало бы потерю всех волчьих всадников и полный разгром. Гэллиан допустить этого не мог и повел своих заткнуть брешь в обороне.
   Первыми на место свары подоспели, разумеется, конники, во главе с самим Алхораном. Выпустив в спины дортонионцам залп стрел, всадники врубились в их неровные ряды, оттесняя озверевших горцев от не ожидавших атаки и оттого малость растерявшихся орков. К тому же Гэллиан нигде не видел самого Болдога. "Гнида Балорх!" - ругнулся ангмарец, отбивая очередной, не слишком умелый удар дортонионца. Его стрелки заняли позиции на окрестных высотах и теперь поливали прущих горцев градом стрел. Правда долго удерживать лавину разъяренных, жаждущих крови беорингов полусотня все равно не могла, так что скоро разведчикам пришлось отбросить уже бесполезные луки и взяться за мечи. Черный Волк кое-как пробился к одному из орочьих десятников и заорал тому прямо в ухо: "Не спать, ублюдки!!! Разворачивайтесь! Спускайте гауров, сукины дети!" Орк только испуганно хрюкнул в ответ, но тут же заорал на своем ломаном наречии соответствующий приказ. Вид забрызганного кровью, озверевшего ангмарца на него явно подействовал. К тому же Алхоран как обычно и не подумал надевать шлем, ограничившись только стальным, вороненым обручем. По этой отличительной черте его знала, должно быть, вся армия "Хэлгор". Многие рыцари еще и поэтому считали Черного Волка психом, потому что, стервенея, он становился опаснее бешеного гаура. И находиться рядом с таким берсерком было поистине небезопасно никому.
   Дождавшись, пока орки, наконец, сообразили, что нужно делать, айкъет'таэро приказал своим отступить. Выпущенные гауры волной накрыли передние ряды дортонионцев и не успевших отойти орков, да и кое-кого из разведчиков. Но на какое-то время горцы откатились назад, что позволило Белым Волкам отойти за спины орков и перегруппироваться. В этой стычке они потеряли почти треть убитыми и ранеными, уже не способными вернуться в бой. Орки опомнились и теперь уже и сами рвались в свару вслед за своими гаурами, но вот иной подмоги, похоже, ждать было не откуда. Проклятый Илльо! Проклятый Берен! Проклятый Болдог! Алхоран готов был придушить двоих последних голыми руками. Но отступать уже было поздно, поэтому он приказал пехоте держаться позади, а свою почти непотрепанную, хоть и немногочисленную конницу повел в атаку. Он должен удержать беорингов, иначе это конец.
   Морн влетел в груду человеческих и орочьих тел, которую уже невозможно было назвать даже подобием строя. Это была бойня, грубая и беспощадная. Вовсю орудуя мечом, айкъет'таэро расшвыривал дортонионцев, тесня их конем, пока какой-то особо ретивый или просто обезумевший ратник не подкатился тому под брюхо и не всадил свою скату21 в пах животному по самую рукоять. Конь вздыбился и тут же опустил копыта на врага, раздробив тому лицо и весь череп, но это было последнее, что успел сделать гнедой жеребец. Издав хриплое ржание, конь завалился набок, а вместе с ним и всадник. Правда, Гэллиан успел-таки освободить ноги из стремян, поэтому в падении перекатился и вскочил на ноги. Но изрядного преимущества это его лишило. Теперь на него наседали со всех сторон, и только ярость вкупе с отточенными приемами не давали попасть под чей-то клинок.
   Где-то рядом что-то отчаянно кричал Дарн, но слов ангмарец не разобрал, потому что шум крови в ушах и животное бешенство окончательно подавили в нем человека. С хриплым рычанием он кинулся на ближайшего дортонионца, одним ударом срубив тому голову и половину плеча, и тут же с разворота достал второго. Потом третьего, еще и еще. Но тут на его пути попался явный умелец, успевший поймать и заблокировать страшный рубящий удар ангмарца, для скорости перехватившего свой полуторник в обратный хват. На какую-то долю мгновения корпус северянина оказался открыт и этим тут же воспользовался еще один горец. Его топор с хрустом вошел в левый бок Черного Волка чуть пониже ребер, разрубая и прошитую стальными пластинами куртку, и тонкого плетения кольчугу, и добравшись до мягкой податливой плоти, жадно чавкая, пошел вниз. В уши ударил полный отчаяния мальчишеский крик: "Иймэээээээээ!!!"22 Северянин хрипло, со свистом, выдохнул и левой рукой перехватил черенок топора, одновременно разворачиваясь и срубая обоих противников. Дальше он уже почти ничего не видел. Пошатнувшись, айкъет'таэро начал заваливаться назад, тщетно пытаясь зажать расползающуюся под пальцами рану, но тут сзади его подхватили сильные, крепкие руки, и голос Дарна в ухо выдохнул: "Держись, тарно! Я сейчас!"
   Подоспели еще двое Белых Волков и, окружив раненого командира, кое-как смогли вынести его из сечи. Алхоран с трудом воспринимал окружающее, потому что горлом шла кровь, а перед глазами все мутилось. Он понял только, что его тащат куда-то в сторону от все еще продолжающегося сражения. Рядом заржали кони, чьи-то руки подняли его в седло, от резкой боли он едва не потерял сознания.
   - Увози его. Мы прикроем ваш отход. - Это вроде бы Т'хэл, один из его антаров.
   - Сколько наших осталось? - Выдавил из себя айкъет'таэро.
   - Чуть больше дюжины, кхэнно23. Дортонионцы прорвались и теперь режут оставшихся орочьих выблядков. Мы проиграли.
   - Отходите через Фойн. Кто доберется до Волчьего Острова пусть... - он не договорил, закашлялся и начал заваливаться набок, но Иллайни, а может и кто другой, успел подхватить его и выпрямить в седле.
   - Не разговаривай, тайро. Мы все сделаем. - Почти нежно отозвался Т'хэл.
   Сын Сов уже был на лошади позади Черного Волка и, осторожно привалив его к себе, устраивал поудобнее. Руки юноши сжали поводья, он кивнул антару и дал коню шпор. Айкъет'таэро издал протяжный стон, его голова свесилась на плечо оруженосца, на какое-то время ангмарец потерял связь с действительностью.
  
   - Идиот! - Крикнул Болдог, издали наблюдавший за тем, как Берен пригвождает его главнокомандующего к земле.
   С самого начала боя Балорх оставил своих на одного из тысячников, а сам в это время забрался повыше и наблюдал за ходом сражения. Ему не давали покоя слова, произнесенные Алхораном. Орк знал, что разведчик обладает даром предсказывать некоторые события и при этом никогда не ошибаться. К сожалению, дар проявлялся случайно, и толку в войне от него было немного, но если Гэллиан произносил слова пророчества, к ним надо было прислушаться.
   Вот и теперь, когда Илльо подавился мечом Беоринга, Болдог отослал адъютанта проверить, как там себя чувствует Алхоран. Вернувшийся орк с самострелом сказал, что сотня разведчиков пока стоит и не спешит ввязываться в бой. "Что же делать? - Думал орк, перебирая толстые вожжи. - Илльо мертв, значит пророчество Гэллиана исполнено. С другой стороны, если пророчество касалось не Илльо и Алхорана, а Алхорана и его, Болдога, то случиться может все, что угодно. Черный Волк не высунется в бой, пока совсем не припрет, а я желаю достать этого Беоринга во что бы то ни стало! А здесь такой хороший наблюдательный пост... он наверняка придет сюда, чтобы оглядеть дела рук своих. Вот тут то его и зарубим! Но нужны гарантии. А гарантию может дать только Гэллиан, со своими предсказаниями. Для этого его, правда, придется убить, но если сражение проиграно, этого никто не узнает"
   - Гархаш! - Подозвал Болдог своего связного. - Найди пешую сотню Бракхи и передай ему приказ: если Белые Волки соберутся уходить - прикончить их. Всех до единого! Они предатели, а их командир может представлять для меня непосредственную угрозу!
   - Гаарх!24 - выпалил младший орк и, ударив себя кулаком в грудь, убежал исполнять приказ командира.
  
   - Держись, тарно! - В который уже раз проговорил Дарн, стаскивая полубесчувственного айкъет'таэро с взмыленного коня.
   Гэллиан надрывно застонал, повиснув на руках оруженосца. Ноги не держали, он исходил кровью, пропитавшей уже всю штанину и стекающей в сапог. Иллайни осторожно привалил его к ближайшему дереву и принялся разрывать свой и без того изрядно покромсанный плащ на повязки. При этом сын Сов тревожно всматривался в белое, как мел, лицо Алхорана, боясь, что тот совсем потеряет сознание. Поэтому он постоянно что-нибудь говорил, не давая раненому окончательно провалится в беспямятство. Возможно поэтому, а, может, из-за чрезмерного волнения и перенапряжения, верный оруженосец и не услышал, как за его спиной раздались чьи-то тяжелые, неровные шаги, а потом чья-то рука потянула завод самострела.
   Дарн дернулся и резко распахнул уже не видящие глаза.
   - Тар... - еще успели пропештать побелевшие губы, и парень завалился на айкъет'таэро. Из затылка торчала короткая, тупорылая стрела.
   От резкой боли ангмарец открыл глаза, ему на руки упало бездыханное тело. Дарн был мертв, а в десяти шагах стояли, криво ухмыляясь четверо орков Болдога. Превозмогая слабость, северянин потянул из поясных ножен оруженосца короткий метательный нож, одновременно укладывая парня на траву. Нож воткнулся точно в правый глаз стрелка, мгновенно подавив насмешливое похрюкивание. Орки не ожидали подобного поворота событий. Айкъет'таэро нашарил валяющийся рядом меч и, пошатываясь и давясь кровью, с трудом поднялся.
   - Что, в штаны наложили, мрази? - Прошипел он.
   На его лице появился так хорошо знакомый волчий оскал...
  
   Айкавано не хватило всего нескольких часов, чтобы прибыть к долине Хогг вовремя. Он мчался на запад, загоняя лошадей, но все равно не смог преодолеть почти весь Дортонион за полную неделю. Постоянные петляния, спуски и подъемы раздражали феаноринга сверх всякой меры. Его конь не выдержал гонки со временем и пал в одном дневном переходе от долины. Там же остались почти все его припасы. Альква, не в последнюю очередь благодаря своей крови, смогла донести всадника до места. Уже издали Айкавано понял, что опоздал - из долины вырывались клубы черного едкого дыма, словно кто-то сжег там целый пруд земляного масла. А может, так оно и было? Айкавано, проклиная себя за ночной отдых, за те четыре часа, когда он и Альква переводили дух до рассвета и пытались собраться с силами перед последним броском. И опоздали!
   Когда Альква вылетела из-за последнего холма, в долине уже вовсю шел бой, а из ее восточного входа выбежала большая группа орков и принялась улепетывать куда-то на юг. Айкавано понял, что должен следовать за ними. Он почти год мечтал о том, чтобы найти этого проклятого Гэллиана, последние семь дней он видел перед собой только дорогу и его лицо. Поэтому он ТОЧНО ЗНАЛ, что, последовав за орками, он найдет своего кровного врага. И отомстит!
   Если говорить по чести, то Моринсул смертельно устал. Семь дней почти без сна и нормального отдыха могут сломить даже эльфа. Но у него была одна цель, и он стремился к ней всей душой. Теперь он понимал своих лордов лучше, чем когда только следовал за ними. Ненависть дает сил на последний, самый долгий и отчаянный бросок, когда до цели остается каких-то десять шагов, но пройти их ты уже не в состоянии. Она позволяет достичь ее любыми способами. Айкавано не знал, сколько времени он преследовал орков, но догнал он их на зеленовато-серой от прошлогодней травы поляне, где они ухитрились сцепиться не то с дортонионцами, не то со своими же. Судя по одежде и умению передвигаться, это были те самые разведчики, которые служили Черному Волку. Вот лакомая добыча! Жаль, что орки все веселье портят.
   Моринсул с разгону влетел в тыл оркам, слишком занятым избиением своих соратников. Андарут засверкал, разбрасывая вокруг брызги темной крови и отрубленные конечности. Нолдо не сбавлял ходу и через мгновенье выскочил на открытое место. Айкавано снял голову с подвернувшегося под горячую руку орка, и огляделся: Гэллиана нигде не было. Ни среди двух десятков разведчиков, ни среди наседающих на них трех десятков орков. Он хотел было послать Алькву дальше, как вдруг с ветки ближайшего дерева на него прыгнул очередной разведчик. Эльф инстинктивно вскинул меч вверх и человек буквально насадился на его оружие, но все-таки сумел рубануть своим мечом. Лезвие людского клинка процарапало наплечник и соскользнуло на руку эльфа. Восемьдесят восемь. Что было дальше, человек увидеть уже не сумел, зато Айкавано почти с досадой почувствовал, как его щит падает на землю с перерубленными ремнями.
   "Проклятье!" - то ли про себя, то ли вслух выругался эльф. Но сделать уже ничего было нельзя, а в бою щит не починишь. Моринсул хотел было угостить и так мертвого человека мечом, но тут он неожиданно сквозь шум боя расслышал слова:
   - Что, в штаны наложили, мрази?
   Этот голос он узнал бы из тысячи! Он мечтал услышать его почти год, а теперь он звучал где-то совсем рядом. Айкавано забыл про щит, сорвался с места и помчался на голос.
  
   ... Орки зашлись хриплым смехом и обнажили ятаганы. Они не собирались просто так класть свои жалкие жизни и планировали напасть все сразу - одновременно три клинка и так отбить трудно, а раненному так и вовсе немыслимо. Алхоран поднял меч, твердо намереваясь прихватить с собой одну из этих жизней, как вдруг на поляну обрушился крик:
   - Гэллиан!!
   А в следующий миг из-за деревьев вылетел эльф в сверкающих доспехах и на белой лошади. Трое орков обернулись как по команде, однако что-то увидеть смогли только двое: полуторный меч сверкающим полукружьем вспорол грудину и шею самому крайнему. Двое кинулись на эльфа с ятаганами, но воин ловко поставил кобылу на дыбы, заставляя ее остановиться на месте, и отбил вороненые клинки.
   Эльф спрыгнул с седла и показал оркам, что значит фехтование. Он крутил свой меч словно тростинку, рубил и колол в самых неожиданных позах и местах. Его совершенно не заботило то, что один противник зашел ему за спину - он "обслуживал" двоих одновременно и теснил обоих. Наконец немного выдохшийся орк посмотрел в глаза эльфу. Это были глаза безумца, в которых не читалось ничего, кроме ненависти и желания убивать. Орк промедлили с блоком, и оружие эльфа отсекло ему сначала руку, а потом и голову.
   Третий атаковал внезапно и безмерно удивился, когда вроде как неспеша развернувшийся эльф поймал лезвие ятагана латной перчаткой. Просто поймал и сжал словно тисками. А потом также размеренно вышагнул вперед и прорубил тело последнего орка от плеча и до пояса.
   Алхоран слегка очумело наблюдал, как невесть откуда взявшийся эльфийскй воин рубит в капусту орочье быдло. Северянин не сомневался, что после орков неизвестный эльф примется за него, но бежать он все равно не мог, да и не собирался. Перед глазами плыло и жутко хотелось пить. А еще лучше привалиться спиной хоть к чему-нибудь и сползти на землю. Левой рукой айкъет'таэро зажимал рану на боку, но любое движение все равно причиняло невыносимую боль. Он молил Тьму только о том, чтобы не выронить меч. Наконец, орки отправились в породившую их преисподнюю, а эльф повернул голову в его сторону, явно намереваясь продолжить начатое. Ангмарец поднял меч. Эльф медленно направился в его сторону.
   - Что, сучий выблядок, не узнаешь?! - Эльф не говорил, а орал на весь лес.
   Гэллиан никак не отреагировал на столь яркие эмоции. Он вообще сейчас не думал над тем, кто еще пришел по его душу. Но все же что-то знакомое было в этом эльфе. Что-то пока неуловимое, но знакомое. Все еще сжимая в руке орочий ятаган, эльф сорвал сголовы шлем и бросил его под ноги.
   Вот тут до Алхорана дошло, кто так бурно приветствует встречу. Если бы он мог, то от души расхохотался, но идущая горлом кровь мешала, поэтому он только ухмыльнулся.
   - Аааа... Айкавано Моринсул... давно не виделись, нолдо... никак пришел вернуть должок?.. - Он попытался отсалютовать мечом, но поднять клинок на уровень лица не вышло, так что приветсвие получилось довольно жалкое.
   - Убить тебя! - Рявкнул Айван и, в два прыжка покрыв расстояние до противника, обрушил на того Андарут.
   Гэллиан кое-как заблокировал удар, но тут на его левое плечо обрушился ятаган. И когда только нолдо успел перехватить его за рукоять? Наплечник выдержал, хоть и погнулся, а вот рука отнялась. Пытаясь сделать хоть что-то, Алхоран отмахнулся мечом, уже не думая о защите и... попал в цель. Вялый удар человека Айкавано блокировать не собирался, но тот неожиданно далеко выбросил руку, и эльфу пришлось отстраниться. Тем не менее, острие меча обожгло Моринсулу переносицу.
   Нолдо взъярился. Он и так был на пределе, а сейчас и вовсе закипел. Параллельным ударом обоих клинков он выбил полуторник из ослабевшей руки Гэллиана, а потом отбросил свои мечи и ударил противника кулаком в лицо. Потом еще и еще раз.
   Закрываться было уже бесполезно, к тому же в глазах окончательно помутилось. Ангмарец сначала отшатнулся назад, а потом и вовсе рухнул на колени, выблевывая вместе с кровью остатки внутренностей.
   Нанося неизвестно какой по счету удар, Айкавано подумал, что ангмарец легко отделается, если умрет сейчас. Эльфу страшно расхотелось убивать своего противника, по крайней мере здесь и сейчас. Потому шквал ударов резко прекратился. У эльфа созрел план, и он не без злорадства рассказал о нем человеку, то ли еще понимающему, что к чему, то ли уже потерявшему сознание:
   - Сейчас мы уедем, а потом ты ответишь мне за все! За всех тех, которых я убил, пытаясь добраться до тебя, сволочь!
   После этих слов он неожиданно резко взял Гэллиана на руки и перекинул его через спину Альквы. Потом Айван, подобрал Андарут, сам сел в седло и погнал свою верную кобылу куда-то на юго-восток к белеющим вдали пикам Криссаэгрима.
   Северянину было уже все равно, что там собирается делать Айкавано. Шум крови в ушах заглушал все прочие звуки, все тело разрывала боль, а, когда эльф резко поднял его на руки, сознание, наконец, помутилось окончательно, и человек провалился в спасительное забытье.
   Когда эльф выбрался из-под полога леса, в котором свои же убивали своих, он почувствовал, что его бесценный груз сейчас испустит дух. Только сейчас Айван разглядел рану на боку человека, нанесенную, по-видимому, топором. Это было скверно, так как раненый уже потерял много крови, а в ране, скорее всего, остались поврежденные звенья кольчуги.
   - Не дам я тебе подохнуть! Не сейчас и не так быстро! - Сказал эльф и, сняв латницы и перчатки, наложил руки на тело человека.
   Альква почувствовала важность момента и остановилась. Айкавано переливал те немногие силы, что у него остались в своего злейшего врага. Пламя Эру горит во всех, даже в тех, кто служит Морготу. И, если воззвать к нему соответствующе, оно подскажет, каким должно быть тело, заключившее его в себе. Айван только отдавал силы, а уж механизм, заложенный Творцом в своих детей, делал свою привычную работу.
   Сознание Алхорана плавало в какой-то зыбкой пустоте, то вспыхивая и расцветая яркими всполохами жгучей боли, то проваливаясь в бесконечную пропасть забвения. Гэллиан уже не понимал, жив он еще или нет, да и ему было безразлично, лишь бы кончилась эта пытка. Но тут сквозь призрачную пелену пробился слабый лучик света. Свет дарил тепло и утишал рвущую на части боль. И человек инстинктивно потянулся к нему, яростно желая хоть как-то унять бесконечную муку. Свет стал ярче, даже яростнее, но он не слепил, а наоборот словно бы очищал сознание человека. Свет был ласковым, как материнская рука и твердым, как непререкаемая воля пославшего его. Черты северянина постепенно разгладились, дыхание выровнялось. Ангмарец застонал и погрузился в глубокий, спокойный сон.
   Через какое-то время Моринсул почувствовал, что теряет сознание. Слишком много сил он передал этому Черному Волку! С досады он стукнул того локтем в спину и послал Алькву вперед. Там на опушке какой-то рощицы под северным склоном скалы виднелась старая обветшавшая хижина. Добравшись до нее, эльф стащил Гэллиана с лошади, распахнул ногой дверь и вволок туда человека. Перед глазами Айкавано все плыло, но до того как провалиться в заслуженный полноценный сон, он втащил ангмарца на лавку и крепко примотал к ней веревкой, невесть как оставшейся у него за поясом.
  
   На счастье их не нашли. Ни через час, ни следующим утром. Когда Айкавано открыл глаза, перед ними все плыло, как после хорошей попойки. Болели не только глаза, но и все тело. Он и раньше спал в доспехах, но вот посреди дома делал это впервые. Оказалось, что Моринсул не дополз до тюфяка всего четыре шага. "Наверное, охотник вовремя смылся отсюда перед началом битвы", - решил нолдо, оглядывая хижину. Все вещи были в относительном порядке, и на них еще не скопилось достаточно пыли. По стенам висели какие-то пучки трав, пара черепов не то волка, не то собаки и небольшой подвесной шкафчик. Эльф открыл его дверцу и обнаружил там некоторые лекарские снадобья. Только сейчас он перевел взгляд на своего пленника. Жив ли он? Моринсул быстро присел у его головы и прощупал жилу на шее. Вроде жив, хотя сердце бьется слабо. Тут же у нолдо появился еще один план: "Не зря же судьба довела меня до встречи со своим врагом. - Думал Айкавано. - Может его жизнь еще понадобится? Он ведь кладезь информации обо всей Дортонионской разведке. Если расспросить его умело и со знанием дела, эльфы избавятся от сотен наблюдающих за ними глаз. Так почему бы не доставить этого Гэллиана в Амон Химринг или даже в Тин Сорон, раз уж не убил его сразу? Так и поступим. Только надо бы не угробить его раньше времени. Эх, ну почему же я не лекарь! Ладно, сделаю что возможно".
   Айван внимательно осмотрел пленника и пришел к выводу, что самой страшной была рана на его боку. Остальные в худшем случае могли оказаться переломами. Чары, наложенные эльфом вчера, уже ослабевали и хоть рана начала затягиваться, пройдет немалый срок, прежде чем пленника можно будет перевозить. "Надо бы по-простому зашить рану", - решил Айкавано. Он осмотрел все оставленные охотником пожитки и возблагодарил Эру за то, что среди лекарских принадлежностей в отдельной деревянной трубочке лежала кривая иголка и моток прочных ниток. Перед тем, как начать операцию, эльф снял-таки с себя уже начавшие надоедать доспехи и блажено потянулся. Затем он сходил к ближайшему ручью с ведром, обнаруженным здесь же, и поставил его на очаг. Разжечь огонь было непросто, но скоро в кривой печке заполыхал огонек. Вода через некоторое время закипела, и эльф принялся развязывать и раздевать бесчувственного пленника. Если б не кольчуга, так некстати пропустившая удар, снять вещи с Черного Волка при помощи кинжала было бы минутным делом. Но, пока Айкавано осторожно попытался стянуть с него броню, рана успела открыться, и жизнь ценного пленника вновь встала под вопрос.
   Наконец избавив Гэллиана от вещей, Моринсул промыл его рану, извлек из нее разбитые кольчужные звенья и довольно умело смог зашить ее. Дальше он разорвал плащ Алхорана на повязки, прокипятил их для верности и перевязал разбитый топором бок. В довершение к этому он возложил руки на рану и снова поделился с человеком своей восстановленной после сна жизненной силой.
   На этот раз она вливалась в Гэллиана не так ровно, как вчера, а толчками. Словно он сопротивлялся самому процессу его лечения и хотел умереть. "Ничего! У меня не помрешь!" - ухмыльнулся Айкавано и усилил напор силы. Наконец рана вроде как затянулась, и эльф устало сел спиной к стене. Правильно ли он поступает, выхаживая пленника? Может его стоит убить? Это будет и проще и милосерднее по отношению к нему, Айвану. А то еще выяснится, что Волк ничего не знает и, получается, зря он за ним столько гонялся?! Эльф опять начал заводиться, как вдруг заметил, что пленник двигается.
   У человека был жар, он не метался только потому, что от слабости едва мог шевелиться. Но на отрывистое движение конечностями его хватало. Дыхание было прерывистым, губы пересохли и покрылись рваной окровавленной коркой. С них то и дело срывался тихий, протяжный стон. А еще человек бредил, едва слышно шепча что-то на родном языке. "Ланэ... файэ мэи... мэй иэ'орэйнэ...йалла энгъе'тэи ланэ?.."25
   Ах'энн! Проклятый язык! Переделанная Квенья! Нолдор терпеть не могли это черное наречие, и Моринсулу стоило больших усилий не двинуть раненому кулаком, чтобы тот не осквернял его слух подобным образом. Вместо этого эльф ударил по стене.
  
   В подобном бреду прошло четыре дня. Гэллиан спал, стонал, метался, его мучил то жар, то озноб. Айкавано приходилось по нескольку раз в день применять на нем свои немногочисленные лекарские таланты, а после очередного перелива силы эльф чувствовал себя не лучше своего пленника. Один раз Айван чуть не прирезал человека кинжалом, но в последний момент воткнул его в лавку рядом с головой пленника. Он не мог дать Алхорану умереть, так как иначе получилось бы, что все, что он делал последний год было напрасно. Но не давать ему умереть было весьма непросто. По всем признакам ему должно было становиться лучше, так как рана затягивалась и даже после окончания действия чар не раскрывалась, если ее не слишком трогать, но Черный Волк упорно не приходил в себя. Он сквозь полубред-полусон что-то говорил на ах'энне, но Моринсул не понимал ни слова, да и не хотел понимать.
   Когда Гэллиан разговаривал, эльф обычно покидал хижину и занимался нехитрым хозяйством: ходил за водой, рубил дрова (в закромах у охотника обнаружился небольшой ржавый топор, который Моринсул отчистил до блеска и заточил) или объезжал свои "владения", выискивая целебные травы или проверяя силки. Пищи было в обрез, и потому Айкавано вынужден был заняться охотой, благо в этих местах всегда жило мало людей, а дичи было предостаточно. За те четыре с небольшим дня, которые эльф и человек провели в хижине, к ней больше никто не выходил. Один раз Айкавано, объезжавший окрестности на Алькве, издали увидел четверых вооруженных людей, идущих куда-то на юг. Сначала он хотел было напасть на них, поскольку у воинов должны были быть с собой припасы и какие-нибудь лекарские принадлежности, но потом вдруг раздумал. Во-первых, он был без доспехов, и надеяться можно было только на собственную ловкость, да и навыки фехтования задоспешенного всадника отличаются от навыков следопыта или разведчика. А во-вторых, он не знал, за кого воюют эти люди, и почему-то боялся ошибиться и порубить союзников.
   Вернувшись с очередного объезда, Айкавано как обычно зашел в хижину, и вдруг понял: что-то изменилось. Он быстро оглядел небольшую комнатушку: Гэллиан по-прежнему лежит на своей лавке, укрытый его, Айвана, плащом, тюфяк у противоположной стены еще смят его же собственным телом, доспехи и часть упряжи сваляны в углу, импровизированный столик, сделанный из дверок шкафчика, стоит рядом с очагом вся посуда точно там, где эльф ее оставил. Но все же что-то здесь не то. Моринсул прошел в полумрак хижины, в которой почему-то не было ни одного окна, и огляделся...
   В сознание Гэллиан пришел какое-то время назад, и первое, что обнаружил: если не шевелиться и дышать медленно и неглубоко, то боль почти не чувствуется. Это радовало, потому что позволяло вести наблюдения дальше, и все еще воспаленное сознание принялось обрабатывать доступную информацию. Он лежал на лавке, укрытый чьим-то плащом, и при этом его руки и ноги были прочно прикручены к этой самой лавке. Конечно, можно было предположить, что его зафиксировали, чтобы он не метался, но... поглядев на плащ повнимательнее, северянин пришел к куда более неутешительному выводу. Похоже, проклятый Айкавано решил-таки его не убивать. По крайней мере, пока... Алхоран смачно выматерился, пока его никто не слышал. После этого пришлось малость отдохнуть, пока зрение вновь смогло сфокусироваться на окружающих предметах, а мысли проясниться. Оказалось, что он лежит в какой-то крохотной, похоже, охотничьей хижине. Рядом в углу валялись доспехи Моринсула и, кажется, часть упряжи, так повернуть голову айкъет'таэро уже не мог. В общем, положение было неутешительное. Оставалось надеяться только что, либо их найдут свои раньше, чем нолдо запытает его до смерти, либо... он найдет способ прикончить себя до того, как начнет говорить.
   На этой "радостной" мысли вернулся и сам Айкавано. Бегло оглядев комнату, эльф, похоже, сообразил, что пленник очнулся.
   - Дай воды. - Облизывая пересохшие губы, попросил айкъет'таэро.
   Так вот оно что! Черный Волк, наконец, соизволил прийти в себя! Значит, уже не помрет. Моринсул, не говоря ни слова, вышел и через какое-то время вернулся, держа в руках небольшую фляжку. Без предисловий он присел рядом с пленником и сунул горлышко тому в зубы.
   - Пей!
   Ангмарец бы и рад, но самостоятельно получалось крайне плохо, поэтому на втором глотке он закашлялся, расплескав почти всю драгоценную жидкость по подбородку.
   - Что? Не получается? Учителя на помощь призови, может, он тебя напоит. - Жестоко усмехнулся нолдо и вышел за новой порцией.
   Вернувшись, он не дал сказать Гэллиану ни слова, а просто приподнял его голову и снова сунул тому горлышко в зубы. Эльф поил осторожно, но в то же время резко. Наконец, когда фляжка опустела, Айван убрал ее и уронил голову человека на лавку.
   От удара в глазах помутилось (сказывалась черезмерная слабость), к тому же северянин чуть не прикусил себе язык. Он сдавленно зашипел, но ничего не сказал. Отвернувшись к стене, чтобы не видеть ненавистного нолдо, Алхоран принялся раздумывать, что делать дальше. Сделать он, впрочем, мог не многое, и это злило его больше всего.
   Эльф тем временем снова сходил на улицу и прикатил оттуда небольшой пенек. Поставив его у изголовья, он опустился сверху и внимательно посмотрел на Гэллиана. Пока он ждал пробуждения Черного Волка, в его голове созрел план, как допросить пленного, чтобы понять, знает он что-то или нет, не применяя телесных пыток. А то и так слабый человек может вообще помереть, не сказав ни слова. У Гэллиана воля сильна, и у него хватит духа молчать. Но если сломить его волю...
   Айквано рывком развернул голову Алхорана к себе и вгляделся в его глаза. Осанвэ26 часто имеет лучший эффект, когда использующий его смотрит в глаза своей жертве. Гэллиан не успел не то, что спохватиться, даже глаза закрыть, и эльф проломился в его сознание. Правда, частично. Человек чуть запоздало, но все же поднял щит аванирэ, и Айкавано смог рассмотреть лишь незначительную часть его памяти.
   Чего-то такого человек и ждал. Не ждал, правда, так быстро и так резко, поэтому первый удар пропустил. К тому же сознание все еще слегка мутилось, и эльф этим вовсю пользовался. Он усилил натиск, так что приходилось напрягать все силы, чтобы не пустить его туда, куда хода не было никому. Кроме Саурона. Мысль пришла крайне не вовремя, потому что Алхоран тут же вспомнил, как Повелитель Воинов сделал с ним это в первый раз. Это было, когда он только перешел под его командование и в первый раз появился на Волчьем Острове. Выслушав короткий доклад ангмарца, майя широко улыбнулся и заявил, что хочет быть полностью уверен в своем новом разведчике. Гэллиан тогда и сообразил-то не сразу, чего хочет от него Гортхауэр, а, когда сообразил, было уже слишком поздно. Стальная воля вошла в его разум, рассекая себе дорогу, словно отточенный клинок. Тогда он кричал и бился, пытаясь высвободиться, пытаясь не позволить забраться так глубоко, как того хотел черный майя. Но... противостоять бешеному напору было все равно, что противостоять бушующему урагану или ревущей стене лесного пожара. Саурон добрался до того, чего хотел. До плена и рабства. Как же он оттянулся тогда, смакуя подробности. Видно нечасто даже на Тол-ин-Гаурхот приходилось наблюдать, как насилуют пятнадцатилетнего пацана. Снова и снова, вырывая мучительный, полный боли и отчаяния крик. А потом бросают, как тряпку, и как о тряпку вытирают о тебя ноги. И так каждую ночь. Пока ты сам не становишься таким же, как они. Не вытравливаешь из души последние остатки человечности, и не начинаешь делать то же с другими. Так же грубо, так же похотливо, так же жестоко.
   Воспоминания жаркой волной накрыли обоих, эльфа и человека. И неизвестно, кому из них пришлось хуже. Гэллиану, для которого пребывание в Ногродских конях навсегда осталось вырезанными на душе шрамами памяти, или нолдо, который если и привык к жестокости яростной сечи, и даже безжалостным пыткам, то такое явно видел впервые.
   Измотанный мысленным поединком Алхоран еще успел увидеть, как нолдо резко дернулся и вылетел из хижины, словно спущенная стрела. Северянин мысленно усмехнулся и провалился в тяжелый бред. Он слишком устал, чтобы думать хоть о чем-нибудь. К тому же у него снова начинался жар. Отвалившись лицом к стене, он со стоном вырубился.
   Моринсул в ужасе отшатнулся, на ходу разрывая все связи с человеком. Ну, он, конечно, слышал о чем-то подобном, но всегда думал, что это россказни или пустые домыслы. Проблема оказалась в том, что осанвэ передает не только мысли и образы, но и оттенки чувств, иногда даже запахи. А это было слишком сильное чувство, чтобы просто так его проигнорировать. Эльф со стоном почти что выбежал из хижины, напугав Алькву, щиплющую травку неподалеку. Он добрался до ближайшего дерева и облокотился об него. Это было настолько омерзительно, что Айван не мог думать об этом. Но и не думать он тоже не мог. В конце концов, желудок не выдержал этих метаний и решил избавиться от завтрака и обеда сразу. Обессиленный эльф вернулся обратно почти через час. Гэллиан к тому времени не то спал, не то был без сознания, но человек его сейчас не волновал. Моринсул выпил воды прямо из ведра и рухнул на тюфяк. Больше он никогда не полезет в голову к этому ненормальному! Уж лучше он запытает его до смерти.
  
   Два дня эльф входил в хижину только из крайней необходимости, такой как поспать или вновь поделиться с пленником своей силой. При каждом взгляде на Алхорана, он вспоминал увиденную им сцену, и к горлу снова подкатывала дурнота. Он подсознательно опасался насмешек человека, но, как оказалось, совершенно напрасно. Гэллиан снова провалился в бред и, скорее всего, не снизошел бы до насмешек. К тому же лицо человека начало покрываться щетиной, а Моринсул терпеть не мог небритых людей. Как бы то ни было, но рана на боку у человека начинала уверенно зарастать, и скоро Гэллиан вполне осмысленно открыл глаза.
   Вновь придя в себя, северянин какое-то время просто лежал с закрытыми глазами. Пока он был в отключке, эльф вроде бы больше не пытался вломиться к нему в сознание. По крайней мере, Алхоран очень надеялся на это. Странно было и то, что нолдо его игнорировал. Взял в плен, вытащил из боя, выхаживает по мере сил, а ведь мог убить и дело с концом. И ведь собирался. Не поймешь этого Айкавано. Вот уж воистину, эльфы чудные созданья. Но был еще один момент, который не давал ангмарцу покоя. Дарн. Мальчишка умер за него. Перед мысленным взором айкъет'таэро стояло бледное лицо юного Иллайни, расширенные, полные любви и беспокойства глаза за мгновение до того, как орочья стрела размозжила ему затылок. Проклятье! Он должен выяснить хотя бы, где теперь его тело. Раз уж не смог уберечь. Тъирни27. Прости меня, малыш. Северянин повернул голову к проходящему мимо Моринсулу.
   - Ответь на один вопрос, нолдо. Что с телом моего оруженосца?
   - Остался на добычу воронам! - Зло усмехнулся Айкавано.
   Ангмарец скрипнул зубами. Вот этого он точно не простит эльфу никогда. Мысль о том, что прекрасное лицо обезобразят волки и вороны, приводила в бешенство. Алхоран не выдержал.
   - Какого хрена ты меня не убил, мразь!?! Лучше бы я там сгнил, чем этот мальчишка!
   - Ты мне нужен, скотина, а твой ублюдок упсть гниет в лесу! Ему там самое место. Раз он подался служить таким как ты и твой Учитель. Таким же ворам и изменникам.
   - Ах ты сучий потрох!!! - Северянин дернулся, но веревки не пустили, да и рана отдалась режущей болью. - Ты и ногтя этого мальчика не стоишь, даже со всей своей гребанной эльфийской магией! На себя посмотри, ты такой же вор и убийца, как и я. И нечего кичиться своим происхождением заморским! Служишь таким же предателям и негодяям, что, скажешь нет!?! - Айкъет'таэро выдохся и уже глухо, сквозь зубы, процедил. - Я себе не прощу, если до него добралось зверье или орки. Похоронить бы надо.
   - Не прощай. Мне без разницы. Я-то знаю, что я не вор и не убийца. Я воин и убиваю только тех, кто сопротивляется или угрожает мне. Но ради тебя я его хоронить не собираюсь. Может, найдется какой сердобольный орк, избегнувший моего меча, что похоронит товего сосунка. Или зажарит и съест. Говорят, орки любят запеканки из мозгов...
   Волк зарычал. Если бы он не был так слаб, веревки его бы не удержали. И тогда нолдо на своем горле узнал бы, что такое бешеная ярость обезумевшего берсерка. Но сейчас Алхоран был беспомощен, все, что он мог, так это харкнуть своему врагу в лицо. Что северянин и сделал. Правда, плевок не совсем удался. Гэллиан метил в глаз эльфу, но не доплюнул, так что слюна растеклась по щеке Моринсула.
   - Это ты зря... - Почти дружелюбно произнес Айкавано. Только глаза горели почти бешенным огнем.
   Эльф неспеша вытер плевок рукавом, потом как-то странно склонил голову набок и молниеносно ударил Гэллиана. Пяткой в пах.
   Северянин выгнулся дугой, насколько позволяли веревки, и закусил губу, чтобы не заорать. Немного отдышавшись, он выдавил:
   - И это все, что ты можешь? Не густо, для воина, убивающего только тех, кто может сопротивляться. - Он растянул окровавленные губы в подобии улыбки.
   - Ты мне нужен живым. - Эльф опять улыбнулся.
   Гэллиан ожидал удара, но его не последовало. В следующих словах Моринсула сквозил металл:
   - А про невредимым я ничего не говорил. Как только ты будешь способен держаться на лошали, я отвезу тебя в Амон Химринг, где из тебя выбьют все, что ты знаешь. Ты же разведчик, а, Алхоран? Тысячник. Значит ты воистину знаешь немало. Мое осанвэ ты отбил, а вот совместную атаку двоих-троих эльфов вряд ли отобьешь.
   Гэллиан внутренне весь аж съежился. Ну да, чего еще было ждать. Ладно, все равно Айкавано придется отвязать его от лавки, чтобы перевозить, а значит способ умереть он найдет. Ангмарец глумливо ухмыльнулся.
   - А я им покажу тоже самое. Приятно будет посмотреть на блюющих в обнимку эльфийских лордов.
   - Они найдут то, что им нужно! - Повысил голос Айкавано. - И через это можно прорваться, но не мне и не сейчас.
   Моринсул собирался было покинуть не в меру разговорчивого пленника, но вдруг обернулся, откинул плащ-одеяло и потуже затянул все узлы на руках и ногах.
   - И не надейся покончить с жизнью. Не получится. - Сказал эльф и вышел.
  
   На следующий день перед эльфом встала новая задача: как накормить того, кто всеми силами не хочет есть? Моринсулу надоело делиться с пленником своей силой, да и на ней одной он все равно долго не продержится. Сварив более-менее жидкую и легкую похлебку, эльф набрался спокойствия и вместе с котелком и ложечкой вошел в хижину. "Наверное, я сейчас буду глупо выглядеть. - Подумал Айкавано, встретив взгляд Гэллиана. - Но должен же я достаить этого ублюдка на допрос!"
   Айкавано присел на прежний чурбак, перехватил котелок так, чтобы Черный Волк при всем желании его не достал и, зачерпнув похлебку, попытался пронести ложку ко рту пленника. Гэллиан вроде бы равнодушно наблюдал за процессом, но, когда ложка была почти у его губ, сжал челюсти и мотнул головой, расплескивая похлебку. Горячие струйки потекли по шее, но ангмарец даже не зашипел.
   Моринсул ожидал подобного и потому поинтересовался:
   - Еще хочешь получить, или все-таки будешь есть?
   Как эльф не старался, фраза получилась отталкивающей, а отнюдь не уговаривающей. Айван и так знал, что с пленником сладить непросто, но грех было не попробовать.
   Алхоран не ответил, даже не улыбнулся. Еще чего. Он отстраненно изучал потолок у себя над головой, не глядя на эльфа, как будто его тут и не было. "Естественно! Прям он и будет сейчас есть!" - подумал про себя Айкавано.
   - Ешь! - Приказал эльф. - Не то насильно волью!
   Никакой реакции на слова эльфа не последовало.
   - Ладно. - Согласился Моринсул.
   Он неспеша отложил ложку, взял котелок в левую руку, отодвинул чурбак и выжидающе смотрел на Гэллиана, как будто чего-то ждал. Потом резко двинул тому в челюсть, обхватил голову человека правой рукой и, что было сил, сдавил тому челюсти, пытаясь размежить зубы, одновременно поднося котелок к губам.
   Ангмарец сопротивлялся, сколько мог, но сейчас преимущество было за эльфом. Минут через десять такой возни, Моринсулу все же удалось разжать северянину челюсти и влить в глотку часть уже начавшей остывать похлебки. Отплевавшись от того, что не попало в пищевод, Гэллиан бросил на эльфа взгляд, полный злости, смешанной с еще чем-то странным, чего нолдо разобрать не сумел, и выдал:
   - Готовишь ты просто отвратительно, нолдо!
   - Для тебя старался! - Отозвался эльф и вполсилы отвесил человеку удар котелком по темячку.
   Он и, правда, не слишком-то мучался со стряпней. Свою еду он есть мог, да и то, что он готовил невкусно, хоть и питательно он знал. Но все-таки слова ангмарца его почему-то уязвили. Алхоран только фыркнул.
   - Хоть харю мне вытри что ли. - Сварливо обратился он к эльфу.
   Поскольку все, что он мог, это доводить нолдо до белого каления, ангмарец собирался получить от процесса максимум удовольствия. К тому же расчет был на то, что однажды эльф не удержится и все-таки его прикончит.
   - Сам пролил, сам и облизывайся. Я смотрю, у тебя язык-то длинный. - Отозвался эльф, покидая хижину.
   - Ты еще не знаешь, что я умею делать языком! - Вслед Айкавано проорал северянин, и снова сплюнул.
   Как же у него чесались кулаки, набить наглому, высокомерному феанорингу морду. И не только морду. Будь у него свободна хоть одна рука. Гэллиан откинулся назад, как следует треснувшись затылком о лавку. Ну почему, Тьма Великая, он не умер!?! Почему он должен терпеть все это от какого-то выродка-нолдо! Ангмарец бесился от бессильной злобы и, что уж греха таить, ворочающегося где-то в глубине живота страха. Как таковых пыток он не боялся, но, если эти умельцы опять засунут его на рудники... От одной мысли об этом Алхорана бросало в холодный пот. Лучше сгнить в сырой камере или быть разорванным конями, чем ЭТО. Ангмарец сдавленно застонал от собственного бессилия и снова треснулся головой о лавку.
   Эльф расслышал метания своего пленного и его стоны и бессильные удары о лавку. Это было как бальзам на душу феаноринга. Впервые за последнюю неделю он заснул спокойно.
   Наутро его настроение переменилось в еще более лучшую сторону. Проснувшись, он по делам несколько раз проходил мимо Гэллиана, сверкающего глазами в его сторону, напевая что-то на квенье. А к полудню он снова заявился с кормежкой.
   Узрев приближающегося со злорадной ухмылкой Айкавано, ангмарец опять отвернулся к стене, но тут ему пришла спасительная мысль. Он повернул к нолдо лицо и попросил.
   - Слушай, Моринсул, если ты не трус, вырви мне глаза, а? На допросе они тебе все равно не понадобятся, а мне не придется видеть твою поганую рожу.
   - Слушай, Гэллиан, если ты сам не трус, то почему боишься смотреть на меня? Боишься есть? Почему боишься попасть на допрос? Не веришь в свои силы? Думешь, сломаешься раньше времени? Почему бы тебе просто не умереть, а? Ах, да! Я забыл. Ты не можешь. Ведь в рыцари Аст-Ахэ не посвящают тех, кто был в плену и кого имели восемь лет кряду.
   - Думаешь, сможешь достать меня этим? Зря. Мне и так постоянно тычут этим в нос все, кому не лень. Начиная от Гортхауэра и кончая последней шавкой, так что я привык. Одним больше, одним меньше, какая разница. Но я посмотрел бы, кем бы стал ты, если бы тебя имели восемь лет подряд, нолдо. Правда, подозреваю, что ты-то как раз бы сбежал к вашему ненаглядному Мандосу после первого раза. Вы же все такие чистенькие. Только грязь пристала, так сразу в ножки Валар бежите кланяться, чтоб отмыли. А как резать тех, кто слабее, так это вы завсегда мастера. Тут у вас комплексов нет.
   - А если ты думаешь, что можешь достать меня резней в Альквалондэ, то это тоже зря. - Эльф, предскушая долгий разговор, пододвинул чурбак и сел. - Да, я был там и не жалею о пролитой крови. Ни своей, ни чужой. Мы делали то, что считали верным, а эти Валар сидели и бездействовали. Исходили бессильной злобой, как ты сейчас. Только они сами сковали себя своими законами и излишней заботой о мире. Боялись, видите ли, его разрушить! Ничего, мы сделаем за них всю работу, но когда Камни окажутся у нас, они у нас и останутся... А что касается плена, то да, я бы сбежал в смерть, к Мандосу. Не потому что испугался ваших пыток, возможно и унизителных, а потому что мы, эльфы, заранее позаботились о возможном пути к отступлению. Нам это дано всем, а вот вам - только избранным. Заметь, эльф не делает раба из эльфа. Только людям свойственно так унижать себе подобных.
   - Знаешь. - Алхоран тяжело посмотрел на эльфа. - А я вот жалею о пролитой крови. Только вот моя жалость, хоть облезь от нее, не вернет тех детей и женщин, что я зарубил. И кровь эту с меня никакой Мандос не смоет, да и не нужна мне будет такая милость. А что до рабства. Ну да, рабами вы друг дружку не делаете, зато сковываете друг друга клятвой, которая хуже любых оков. Потому что выедает последние мозги, превращая вас в жалких безумцев, ничего не видящих, кроме безвкусных стекляшек. Ну да, видал я ваши Камни, и что? Нету в них ничего такого, за что можно было бы жизнь положить. Красивые, да, а толку от них никакого. А вы за них готовы любого зарезать, будь он вам хоть брат, хоть отец. По мне, так это хуже любого рабства. Потому что оно добровольное. Когда на меня надевали цепи, я хоть плеваться мог, а вы себя сковываете сами, да еще и других совращаете!
   - Жалей, это твое право. Может Намо тебе зачтет это и пропустит за грань мира, не задержав и не спросив. А судьей себе был и будешь ты сам. Всегда и везде. И лучше десять раз подумать, прежде чем делать что-то. Когда была произнесена Клятва Феанора, что бы не говорили Второй и Третий дома, это было решение обдуманное. Настолько, насколько позволяло время. Первый дом добровольно взял на себя ношу мстителей и тех, кто вернет Сильмариллы тому, кто их сотворил. Это не оковы, это крылья. И если они и тяготят нас, то мы уже не вправе отказаться от них, потому что это будет бесчестно. Не знаю, как люди, но эльфы-воины все-таки ставят воинскую честь превыше жизни. Ты не эльф, ты не майя и не айна. Ты не видел как созавались эти Камни, и что они для нас значили. Ты не чувстовал, как Куруфинвэ вкладывал в них все свое умение и свою душу, как скреплял незримыми оковами творение Валар и благо Эру. Они превыше тебя и меня, они заключают в себе саму суть жизни мира - тот свет, что дает ему жизнь и тепло. Но не свет Солнца, а истинный незамутненный и неискаженный свет, который и должен был бы светить над нами, если бы твой горячо обожаемый Учитель не вмешался в процесс творения! Как ты дуамешь, почему Моргот так носится с Сильмариллами? Уж не ради красоты точно. Он тщится понять, как же устроен тот Свет, против которого он восстает. Но Варда не зря закляла Камни от рук похитителя - он не может их взять, не то, что изучить. Вот и держит их подле себя и ждет, пока что-нибудь не произойдет или пока он не найдет решение.
   Алхоран устало вздохнул.
   - Неужели ты думаешь, что после всей той крови, которая пролилась по вине этих камней, они все еще могут оставаться незамутненными? Каким должен быть истинный свет, если из-за него происходит такое!?! Да лучше пусть вековечная Тьма поглотит мир, чем здесь будет светить тот Свет, о котором ты талдычишь! Уж коли твои Валар, светлейшие и прекраснейшие из всех, проклинают друг друга и собственных детей и грызутся промежду собой, как банда орков над свежим трупом, так я лучше буду служить тому, кто восстал против всего этого, и неважно, что ему на меня наплевать!
   Айкавано звонко рассмеялся. Впервые за много лет он спокойно мог говорить с кем-то о том, что его мучило. Воистину врагов стоит ценить!
   - Свет не обладает разумом, Алхоран! Ему все равно, кто и что за это проливает и кого убивают. Он просто есть и просто светит. Мы пришли сюда за местью и за Камнями, как память об основателе Дома и отце рода. Третий дом всегда говорил, что он идет за светом, что заключен в камнях, а второй не знаю, зачем тащился! Лично мне без разницы было, кто и почему появился в Эндорэ. Я шел сначала за вождем, потом за местью за Феанаро, а потом просто за приключениями, сколь бы жуткими они тебе не казались. Ведь жизнь это игра. Великая и беспощадная, но игра. И ставка в ней больше чем жизнь - здесь играют на и за твою душу. За то, какой она станет, пройдя испытание Светом и Тьмой. Ты думаешь, что Эру, будучи свидетелем трех искажений Айнулиндалэ не заметил, что Моринготто по-прежнему хочет единолично править миром? Он все знал и не планировал создавать Арду неискаженной. Она должна была пройти искажение и исцелиться, а все, кто живут или жили на ней, должны исцелиться вместе с ней. Я не знаю суть его замысла, ибо о нем знает только сам Эру, но в силу моих скромных знаний я понимаю его именно так. Однако, я не хочу меняться под гнетом этого замысла и становиться другим, отличным от того, каким меня воспитали. Я такой, какой я есть и пусть Мандос подавится своими пророчествами, а Манвэ - своей благостью и честью. Я не люблю Валар, потому что они строят себя изначально благими, хоть и не являются таковыми. Я не люблю Моргота по той же самой причине. Но вот то, что он нанес моему роду оскорбление, делает его большим моим врагом, нежели Валар. Не стоит усложнять миропонимание, оно и так сложно без нас.
   Гэллиан немного обалдел от подобной тирады, поэтому не сразу нашелся, что ответить. Он всегда знал, что нолдор психи, но никогда не думал, что настолько. И ЭТО у них называется "не усложнять миропонимание"?
   - А вот скажи, - наконец выдавил ангмарец, и глаза его опасно сузились. - А моя мать тоже должна была очиститься и исцелиться, после того, как ее изнасиловали и распяли на пороге собственного дома? Или мои сестры? Это все тоже было ради игр Света и Тьмы и Великого Очищения Арды?! Да клал я тогда на твой Свет и на всех вас, полоумных выродков! Если для тебя собственная жизнь игрушка, которую ты не знаешь, как потратить, дело твое, а мне не шестьсот лет, чтобы разглагольствовать о смысле Творения! Вы тут, видите ли, Камешки не поделили, а мы по горло в дерьме за вас варимся живьем! Так что катись-ка ты, нолдо, со своими рассуждениями куда подальше! Сыт я ими по горло, накормил, спасибо!
   Голос нолдо возвысился, и теперь каждый звук речи Айкавано был слышен отчетливо и звонко.
   - Не я убивал твою семью, Гэллиан! Не эльфы. Они не мучают пленников... по крайней мере без необходимости. Это сделали, насколько я помню, вастаки, вот им и мсти. И вообще, никто тебя не заставлял присягать Морготу. Вот остался бы у себя дома, может, защитил бы их. Но тебя понесло в служение и подвиги! Что, тоже приключений захотел? И я захотел их. Какова цена? Ты не спрашивал, желая обойтись, самое большее своей жизнью. И я на нее рассчитывал. Ты поставил свою жизнь на кон. Ты играл с судьбой в опасную игру и выиграл. Но потерял гораздо большее. Ты потерял семью, потерял уважение и покой. Так что получается, ты проиграл. Все легко и просто. И нечего прикрываться долгом и обетами. Они совпадали с твоими желаниями, и потому ты их принимал. И не более того!
   Крыть на это было нечем, да и незачем. Признавать поражение было больно и противно, но эльф был прав. В том, что с ним случилось, виноват только он сам. И в том, что случилось с родными - тоже. Алхоран стиснул зубы и отвернулся. На глаза поневоле навернулись злые, жгучие слезы. Будь прокляты эти заморские ублюдки, воистину, они читают в душе, как в раскрытой книге. Ангмарец закрыл глаза, чтобы не видеть радости на лице противника. И тут его настиг успокоившийся и почти даже участливый голос нолдо:
   - Ладно. Разговаривать мы с тобой мастера, но если ты не поешь, то рискуешь потерять сознание. Поэтому мне опять придется кормить тебя насильно. Ты как, хочешь этого?
   Ангмарец удивленно распахнул глаза. Ну ничего себе, только что он готов был его по стенке размазать, а теперь сопли ему утирает? Но, с другой стороны, жрать хотелось жутко, а кукситься было бы совсем по-детски. Поэтому Алхоран пересилил себя и повернулся.
   - Ладно, давай свою жуткую стряпню. Помру от нолдорского яда.
   Моринсул подогрел уже порядком успевший остыть котелок, потом скормил его с ложечки ангмарцу. Тот хоть и воротил нос почти от каждой порции, но все-таки съел почти все, что приготовил Айван. А потом эльф безо всяких предупреждений вышел за дверь, оседлал Алькву и не возвращался до первых звезд. Он давал и себе, и Гэллиану время обдумать то, что они сказали друг другу и самому себе.
   И ангмарец был благодарен Айкавано за это. Потому что подумать было о чем. И зачем он только затеял этот спор? Нет ничего хуже, чем начать говорить с кровным врагом. Сразу все становится только хуже, запутывается, и ты уже не понимаешь, где правда, а где ложь. Не то, чтобы слова феаноринга зародили в Алхоране сомнения в своей правоте. Он и без эльфа прекрасно понимал, что служит последней гниде, которому начхать на род людской, а на эльфийский тем более. Но он присягал этой гниде на верность и не имел права ее нарушать. И он не хотел ее нарушать. Потому что тогда жить уже точно не стоило. Но... нет, это было выше его сил, но спорить с эльфом было... почти приятно. Потому что, несмотря на все свое чванство и непомерную спесь Айкавано не презирал северянина за его прошлое. Он мог ненавидеть его за то, кто он есть, оскорблять, избивать и всячески насмехаться, но как над равным! Ну... насколько эльф вообще может считать человека равным себе. И это было до того странно, что Гэллиан не знал, как на это реагировать. Он привык считать, что все нолдор скоты, презирающие всех вокруг себя. Ну... Моринсул, конечно, тоже был изрядной скотиной, чего стоил только удар по гениталиям, но он хоть был скотиной честной и открытой. А не подколодной змеей, как Повелитель Воинов или сука-Тхурингвэтиль. И именно за это нолдо начинал ему нравиться. Это было ужасно. Потому что, чтобы сбежать от него, нужно было его убить. А убивать кого-то, кто ему по-настоящему нравился, Алхорану еще не приходилось. А ведь убить его придется. Или убить, или самому насадиться на его клинок. Одно из двух. Вот ведь задачку подкинула ему судьба. Северянин постепенно начал проваливаться в легкую дрему. От желудка по телу разливалось приятное тепло. Не такой уж дрянью была похлебка Айкавано. "Хм... а ведь я понял, почему этот засранец так мне нравится... - уже погружаясь в сон, подумал ангмарец. - Ведь мы похожи... наверное, будь у меня старший брат был бы таким же занудой и приставалой... Тьма, вот уж наверно ты ухахатываешься над удачной шуткой..."
   Моринсул скакал куда-то в горы. Он лишь погонял кобылу, чтобы она не сбавляла темпа, а уж направление Альква выбирала сама. Айкавано пытался разобраться в себе. Месяц назад он мечтал о том, чтобы добраться до Гэллиана и убить его. Неделю назад он понял, что месть сладка, когда ею живешь, а не когда она вот-вот свершится. Да, воистину ненависть хороша для достижения цели, но зато она оставляет после себя лишь уголья. Она сжигает душу, и после свершения мести начинать жить очень и очень трудно. Да и зачем жить? Ведь цель-то достигнута. А новую поставить перед собой сможет лишь один из десяти. Когда он держал Андарут над головой почти что поверженного врага, он понял, что вот сейчас, когда меч опустится на плохо защищенную шею, вместе с Черным Волком умрет и Черный Ветер. Потому что ему, Моринсулу, не к чему будет больше стремиться, не нужно будет жить ради чего-то более высокого, чем он сам. Кто-то называет это фэиром28, кто-то безумием, а кто-то достижением цели. Но Айкавано хотел жить. Хотел радоваться природе, небу, солнцу, грядущим битвам, новым ранениям и поверженным врагам. И он мог всего этого лишиться, просто опустив клинок. И тогда он избрал, как ему показалось, более изощренный путь мести. Он хотел растянуть удовольствие расправы над врагом на более долгий срок. Но правильно говорят, что если ты не ударил сразу, то потом это сделать все труднее и труднее. Он не смог. Айван мог затянуть рану Гэллиана, мог не дать ему умереть и, возможно, поставить его на ноги, но он не мог взять меч и убить его. Там, на лавке, беспомощного и связанного. Он беспокоился о себе, но при этом выжил еще и другой.
   А еще Айкавано дивился, как же он похож на своего врага! Те же мысли, те же поступки, те же решения, но отраженные с точностью до наоборот и искаженные лишь в начале, а не в конце. Словно эльф смотрелся в не очень хорошее зеркало и видел в нем человека. Гэллиана. Видение было столь явным, что Моринсул даже помотал головой, чтобы отогнать его. Сейчас он был согласен на все, даже на человека. Он опять начинал понимать людей, как и год назад, пока Алхоран не преподнес ему неприятный сюрприз своим побегом. Но, если в скором времени не поменять перевязки Черному Волку, то у него может начаться заражение крови и тогда все усилия Айвана пойдут на смарку. А он не любил, когда его творения не находили предназначенного им применения и уж, тем более, когда ломались.
  
   Вернувшись, Моринсул поменял тряпки, стягивающие рану Гэллиана. Тот шипел и кривился, пока эльф отрывал пропитавшийся кровью кусок такни, но так ничего и не говорил. Наконец, наложив новые повязки, прокипяченные в воде, эльф перетянул бок и грудь человека, укрыл его и отправился спать. Долгие беседы забирали силы не только у раненого.
   Утром эльф отправился проверять силки и ловушки и вернулся не с пустыми руками. До обеда он занимался дичью, а когда пришел кормить своего пленника, между ними состоялся новый разговор.
   - Слушай, Айкавано. - Неожиданно спросил Гэллиан, глядя, как нолдо умело и быстро разделывает тушку довольно упитанного зайца. - А у тебя семья есть?
   Эльф немного опешил от такого вопроса, но не подал виду и ответил:
   - Есть. Только не здесь, а в Амане. Они не ушли за клятвой и своим лордом, как я. Я был вторым ребенком в семье, но на внимание никогда не жаловался. Понимаешь, воспитание, которое было дано в Амане до гибели Двух Древ, нельзя сравнить ни с чем, что я видел здесь, в Эндорэ. Это... настолько другое, что я просто не могу сравнить это ни с чем, что я видел здесь. Но на него нужно много времени и сил. Слишком много. У людей столько нет, поэтому вы во многих вопросах невежды.
   Ангмарец легко рассмеялся, насколько позволяли тугие повязки.
   - И в чем же? Что такого в твоем воспитании особенного? Материшься и пинаешься ты не хуже любого человека. Или, хочешь сказать, при папе-маме ты был тихий и ласковый, а здесь тебя испортили плохие дядьки аданы?
   Эльф улыбнулся. Он ждал чего-то похожего.
   - Скажи, Гэллиан, ты умеешь любить?
   - Ээээ.... А ты? Ну ты вопрос задал, конечно. Я любил родителей, и хохотушек-сетсриц - Алтэйю и Алайю29. Они близняшки были. Только у одной волосы рыжие, а у второй серебристые, потому так и назвали. А еще я любил Дарна, хоть и не говорил ему об этом, а то бы парень совсем с катушек съехал. И так без ума был, таскался за мной. Ему бы девку завести, а он только и думал, как ко мне в штаны залезть, дурачина. Да только толку теперь с этой любви. Мертвых не воротишь. Твои хоть живы, и то ладно.
   - А я - нет. Я знаю, что значит любить. Я чувствовал, как меня и моего брата любили мои родители, я видел, с какой неохотой они отпускали меня вослед за Феанаро, но они не препятстовали мне, потому что любили. Любили и уважали мой выбор, сколь бы страшным он не был. Изредка наболюдая за человеческими детьми, я заметил, что матери даже когда юноше исполняется два десятка лет все еще норовят окружить его заботой и охранить ото всех мирских бед. Они называют это любовью, а мы - подавлением. Если ты любишь кого-то, то должен понимать, что лучше и важнее для того человека или эльфа и должен разрешить ему делать именно это. Но умом-то я понимаю все это, а вот сердцем чувствую, что не смогу дать всего того, о чем сейчас рассказал своим детям. И жене. Потому на правом берегу Белегаэра у меня нет семьи.
   - Чего? - Айкъет'таэро аж глаза вытаращил от удивления. - Нет, странные вы все-таки какие-то. Дурные, право слово. Да неужто за такое немеряное число годков тебе ни одна девка ваша эльфийская не приглянулась? Или тебя тоже вашим любимым приемом отходили, что ты не можешь род продолжить? Да не в жизнь я не поверю, что ты любить не можешь! - Ангмарец ляпнул до того, как успел прикусить себе язык. Но слова уже прозвучали, и давать задний ход было поздно. С досады Алхоран только крякнул. И кто его за язык все время тянет, а?
   - А ты, я смотрю ложишься с каждой девкой в постель, да? От половины таких совместных возлежаний обычно рождаются дети. Ты потом уезжаешь, а та женщина, которая согласилась переспать с тобой вынашивает ребенка, который не знал и никогда не узнает отца. Ты не расскажешь ему, как правильно держать меч, как ездить на лошади, как забивать гвозди или подковывать кобылу. Кем же он вырастет после этого? Маменькиным сынком? Неумехой? Ты желаешь подобной участи сыну? Твоему порождению плоть от плоти и дух от духа?
   - Я ложусь только с теми женщинами, кто сам этого хочет. И их дело решать, что потом с ребенком делать. Захотят оставят, захотят избавятся. Чай, не маленькие, понимать должны. Все равно я ничего не могу дать законному наследнику. Я отказался от права на власть в клане и от своей земли. Я теперь никто, у меня только имя и есть. Да еще меч. Был. Пока ты не отобрал. - Криво усмехнулся айкъет'таэро.
   - Ребенок всегда двоих. Один он не рождается и несет на себе печать как отца, так и матери. Но вы, я слышал, ложитесь почти всегда ради удовольствия и лишь изредка для продолжения рода. У нас по другому. Если эльф не может воспитать своего ребенка за те сто сорок четыре года, что ему отводятся на взросление, то такой эльф не станет заводить ребенка. Потому что не в силах отвечать за его судьбу до той поры, пока чадо не начнет это делать само. Поэтому во время войн столь мало заключается браков среди эльфов.
   - Вот я и говорю, чудные. И как вы только еще не вымерли с такими-то повадками, не понимаю!
   - Вот так и не вымерли что войны идут не всегда! - Огрызнулся эльф.
   Это действительно было проблемой даже с чисто полководческой точки зрения. Поскольку в бою неизбежно погибали эльфы и, если отбросить все душевные метания, то можно было понять, что эти потери почти невосполнимы.
   Ангмарец хотел было съязвить, но передумал. Похоже, эльфа задела эта тема. Да и мудрено ли, за столько-то лет ни разу. Тут любой волком взвоет и на людей кидаться начнет. Ну, или на эльфов. Поэтому Алхоран сказал совсем не то, что собирался в начале:
   - Э... мы вроде есть собирались, нет? Ты там еще зайца не до углей зажарил, а то у меня уже живот к спине прилип, пока ты тут со своей любовью мне зубы заговаривал. - Почти добродушно проворчал он.
   Заяц действительно оказался немного пережаренным. Но и Айкавано и Гэллиан ели его почти что с удовольствием. Накормив пленника, Моринсул отлучился где-то на час. Разобравшись со своим нехитрым хозяйством, эльф вернулся и решил продолжить начатый разговор, но уже в новом ключе:
   - Скажи, Гэллиан, а почему же ты все-таки не женился? Ну, после того, как вернулся из Ногрода? Я понимаю, что твой род был уничтожен, но ведь ты мог бы завести семью с женщиной из любого другого рода.
   - Да какая ж за беглого-то пойдет? - Ангмарец даже вяло помахал кистью, словно показывая всю бесполезность любой попытки сватовства. - Да еще с меченой харей без кола, без двора. Кому такой нужен?
   - Ну... нормальная, как ты говоришь, баба за тебя может и не пойдет. Да вот только кому она нормальсня-то нужна? Ищи лучше ту, которая поймет тебя, твою боль и скорбь, и выйдет за тебя несмотря ни на что.
   - Ага. Ты еще скажи из жалости. - Фыркнул айкъет'таэро. - Такая мне самому не нужна. Которая в постели со мной, думать будет, как бы к другому какому сбежать. У кого не вся спина исполосована, да сам помоложе и послаще.
   - Я все время забываю, что у людей все отношения через постель идут. - Усмехнулся Айкавано. - Но ведь не все же бабы ваши такие? Посмотри на себя. Ты вроде как и любовник неплохой, и воин знатный, к тому же понимаешь людей, раз разведчиком стал. Да не просто разведчиком - тысячником! Такой защитит и днем, и ночью. И утешит, и ублажит, и в обиду не даст. Не спорю, такую человеческую женщину, что ценила бы это найти непросто, но все-таки возможно.
   Ангмарец вздохнул и, откинувшись на лавку, уставился в потолок.
   - Чтоб такую найти, надо не один год жизни потратить. И тут уж выбирать, либо бабу искать, пуская слюни до подбородка, либо работу свою делать. Нельзя быть одновременно "знатным воином и разведчиком" и заботливым, любящим мужем. Я не могу разорваться, у меня не так много времени, как у вас. А вот ты бы мог и поднапрячься, чтоб не страдать в одиночку, скрипя зубами в стену. Неужто ни одна прекрасная эллет30 на такого видного роккортура благосклонно не смотрела, а?
   - Эла! Кто-то про любовь заговорил. Оказывается, тебе мало быть с женщиной, тебе еще надо любить ее, чтобы назвать женой. Нет, я тебе не сваха, так что не хочешь - не женись, это твое право. Лично я не женился только потому, что не встретил ту женщину, которая приняла бы меня таким, какой я есть со всеми благами, пороками, титулами и клятвами.
   На бледном лице человека проступил слабый румянец.
   - Ладно, уел. Я не подзаборная шлюха, чтобы жить с женщиной только от безудержной похоти. Так что, видно, придется помирать одиноким облезлым псом. Ну да ладно, так уж, видать, судьба кости кинула.
   - Значит, ты заранее отказываешься от надежды найти себе ту, с который бы ты смог создать семью? Судьба кости кинула, говоришь? Так ты не веришь ни одному из Валар, в том числе и Хранителю Судеб, Намо Феантури Мандосу. Так что здесь все зависит от тебя. Захочешь - найдешь.
   - Эла! - Передразнил северянин эльфа. - Кто-то, наконец, догадался, что я не верю его разлюбезным Валар. И не нужна мне никакая надежда. Найду, так найду, а нет - так нет. А надеждой это вы любите баловаться, а мне эти игры ни к чему.
   - Глупо жить без надежды, Алхоран. Если ты не знаешь к чему стремишься и чего хочешь, то в один прекрасный момент удача пройдет рядом с тобой, а ты ее не заметишь. Надежда это идеал. А на пути к идеалу ты можешь встретить его реальное воплощение.
   - Нет уж, ты меня не спутаешь. Я не говорил, что не знаю, чего хочу. Я сказал, что для достижения цели мне не нужна надежда. По мне, так есть разница. И непонятно мне, зачем тратить силы на бесполезную надежду, если она все равно не сбудется. Я не жду от жизни радостей, а коли выпадут, тогда и буду рад. Но зря надеяться на то, чему не суждено случиться, не собираюсь. Это не ко мне, уж прости.
   - Знаешь, когда ты атакуешь врага быстро и беспощадно, но он не пропускает твои удары и также атакует тебя, ты поневоле будешь недеяться на то, что твои силы кончатся позже, чем его, что хоть один твой удар прорвется через неколебимую стену стального блеска. На надежду душевные силы не тратятся, она существует сама по себе, но подсказывает, когда нанести удар и не дает отступить, так как ты знаешь, что непобедимых врагов не существует.
   - Ну не знаю я, нолдо, может, у тебя она сама по себе и существует. А у меня во время боя мысли только о противнике. О том, как вовремя сблокировать удар и нанести свой. Куда увернутся в следующий момент и так далее. Мне некогда еще про какую-то там надежду думать.
   - Фехтовальные приемы, блоки и атаки должны занимать тебя в бою, это бесспорно. Но какая-то часть сознания всегда думает о будущем. Когда командир ведет полки в бой, неужели он не надеется на победу пусть и над троекратно превосходящим его противником. Когда ты отправлялся в Хитлум, неужели ты не надеялся выполнить задание и собрать те сведения, которые тебе были нужны?
   Ангмарец свистнул.
   - Тююю! Нет, нолдо, до тебя не доходит. Нет, я не надеялся. Я шел делать свою работу. У меня был выбор - либо я ее сделаю, либо нет. Третьего тут не дано, хоть ты надейся, хоть нет. Если б не сделал, мои кишки украсили бы стены Тол-ин-Гаурхот. Но я сделал, я - молодец. Могу собой гордиться. Собой, понимаешь? А не какой-то там дурацкой надеждой, благодаря которой я вроде бы как сделал дело. Для меня это так. Без всяких там высоких слов. Я хочу сделать и делаю. Или не делаю. Значит кто-то сильнее, умнее или хитрее меня. Вот и все.
   - То есть ты не желал ни выполнить работу, ни провалить ее? Ты просто делал дело, как механическая игрушка из Ногрода?
   Пару секунд Алхоран переваривал услышанное, а потом заржал. Смеялся он, правда, не долго, потревоженные швы тут же напомнили о себе. И о том, что не стоит так с ними обращаться. Отсмеявшись, кривясь и от боли, и от выступивших от смеха слез, ангмарец с трудом выдавил.
   - Нолдорское чувство юмора бесподобно. Нет, я ЖЕЛАЛ ее выполнить. Я вкладывал в это свою волю, знания и силы. Но в саму РАБОТУ, а не в надежду на нее.
   - Допустим, ты прав. Но вот ты сейчас лежишь у меня на лавке, можно сказать в плену и неужели тебе не хочется сбежать отсюда? Неужели ты не надеешься, что в один прекрасный момент я плохо завяжу узел или ненадежно притяну тебя к лавке?
   Гэллиан тут же посерьезнел, серые глаза опасно сузились.
   - Хочется. Так что ты лучше потуже затягивай узлы, Айкавано. Потому что мне хочется не только сбежать, но и перегрызть тебе горло или всадить нож под сердце. Так что пусть твоя надежда окажется сильнее моего желания, потому что иначе, только один из нас выйдет из этой хижины.
   - Твое желание и есть надежда. На то, что это может случиться, на то, что я допущу оплошность, и ты ей воспользуешься. - Ответил эльф, словно и не было в голосе человека никакой угрозы. - А тратить силы на злобу, на желание убить меня, на поиск попытки освободиться разве разумно? Ты смакуешь тот момент, когда сможешь отомстить мне за свое пленение, а тебе надо бы думать о ране в твоем боку, чтобы она побыстрее затянулась. Тогда, возможно, получится и все остальное.
   Взгляды человека и эльфа встретились. Пару бесконечно долгих мгновений они не отпускали друг друга, а потом Алхоран усмехнулся и полуприкрыл ресницы.
   - Что ж, называй, как хочешь. Надеждой, так надеждой, раз тебе так нравится. Мне все равно. - "Да только не хочу я на самом деле тебя убивать, эльфяк несчастный". - Додумал недосказанное айкъет'таэро.
   - Вот я и называю ее надеждой. Финрод, конечно, сказал бы про нее лучше, но где он сейчас! - В голосе Айкавано пронеслась горечь. - Ладно, Гэллиан. Спи давай. Уже вечер, а ты еще слишком слаб.
   Моринсул вышел и захлопунл дверь, оставив Черного Волка почти что в темноте.
  
   Прошло две недели. За это время Гэллиан заметно поправился и уже мог без посторонней помощи ходить по нужде, не боясь, что шов на боку разойдется, или сознание помутится. Правда, несмотря на более-менее теплые отношения с Айкавано, нолдо не оставлял его без присмотра и во время каждой отлучки запирал человека в хижине и привязывал того к лавке. Они разговаривали только тогда, когда кто-то один находил общую тему для разговора. Чаще же эльф пытался узнать, что же известно Гэллиану, какие разведчики сейчас в эльфийском тылу и что, по собранным им данным, хотят предпринять лорды-феаноринги. Алхоран тоже не оставался в долгу и иногда выуживал из Айквано те или иные сведения о численности войск. Проблема была в том, что Моринсул не слишком интересовался военными делами, не касающимися его тысячи, и в качестве информатора был не слишком полезен.
   С утра Айван, ускакавший проверять силки, привел с собой еще одну лошадь с полной упряжью, и Гэллиан понял, что эльф собирается перевозить его отсюда во владения своих лордов. Два дня назад эльф даже побрил Алхорана по его просьбе, правда делал это не слишком умело и с большой опаской, как бы Черный Волк не насадил себя на кинжал. И вот сейчас Моринсул привязал лошадей неподалеку, немного почистился, умылся у ручья и вошел в хижину. Пододвинув чурбак, он достал кинжал и сел, прислонившись спиной к стене.
   - Гэллиан, скажи, зачем ты служишь Морготу? - После непродолжительного молчания начал Айкавано. - Что ты нашел в нем и в его идеях?
   - По-моему, мы это уже обсуждали. - Тема, выбранная эльфом, северянину сразу не понравилась, потому что от нее за милю разило подвохом. А больше всего ему не понравилась формулировка вопроса. - Затем, что, кроме него мне служить некому. Да и не хочу я служить никому, кроме него.
   - Но почему именно он? Что он тебе сделал? Ведь это не просто вассальная присяга, он должен был тебе чем-то понравиться. Так вот мне интересно, чем именно.
   - Гм... - ангмарцу жутко хотелось почесать в затылке, но вредный нолдо развязывать его не спешил. Для себя-то он знал, как ответить на этот вопрос, но вот, как сформулировать ответ так, чтобы до Айкавано дошло, что он имеет в виду, это дело другое. - Ну... как бы сказать, наверное мы просто думаем одинаково. Ну, то есть, я не льщусь надеждой, что знаю, о чем думает Вала, но... В общем, я тоже считаю, что только ты сам можешь за себя решать, что тебе делать и как жить. Что верно, а что нет. И отвечать за свои дела только перед самим собой. Для него это вылилось в мятеж против Творца, а для меня в то, что я ушел из дома к нему на служение. Все, что он делает, он ведь делает только для себя. И я с этим согласен. Вопрос только в другом. Что я буду делать для других, потому что сам этого захочу? Он пытается поработить весь Белерианд, но при этом, или для этого, он вывел мой народ из грязи, научил ковать металлы, охотиться, пахать землю. Тому же, чему вы научили других эдайн. Для нас это было благо, и мы не можем отплатить за это благо злом. А еще мне в нем нравится его упрямство. То, что он понимает всю тщетность своих действий, но все равно продолжает делать то, что считает правильным. И то, что не боится в одиночку выступить против воли Единого. Я понимаю, как это звучит, но... наверно, он действительно заронил в нас искажение, потому что я такой же. Я ни на что не надеюсь и ни во что не верю, я просто делаю то, что хочу делать. И никто не запретит мне делать это, ни Валар, ни Владыка, ни сам Единый. Это глупо, наверное, но уж такой я есть.
   "О Эру! Как мы похожи! - мысленно воскликнул Айкавано. - Те же идеи, те же лорды с теми же мыслями. Только зачастую отраженные почти с обратной точностью". Эльфу стало жаль того, кто сейчас лежал перед ним. Действительно жалко как человека, как душу, способную на многое, но остающуюся в рабстве. Моринсул знал то, чего не знал Гэллиан. Ему об этом поведал глава Дома Бардов, приехавший в Барад Эйтель, когда эльф только-только "проводил" Алхорана. И теперь Айван рассказал об этом Алхорану:
   - Гэллиан, ты хоть знаешь, что значит служить Морготу? Ты понимаешь, что принося ему вассальную клятву, ты даешь ему опутать себя паутиной его воли? Она невесом и неосязаема, но она есть. Это не те узы, которые связывают рыцарей Аст-Ахэ с Учителем. Это нечто более простое, но не менее страшное. Гэллиан, Моргот крадет у вас то, на что никто не имеет права. Он крадет у вас ваши души.
   - А причем здесь моя душа? - Искренне удивился айкъет'таэро. - Я клялся служить ему и исполнять его волю, это правда. Моя жизнь и то, что еще осталось от чести, принадлежат ему. Но с душой-то моей что он может сделать?
   - Вы считаете, что ваша душа незыблема и ее невозможно ни разрушить, ни пленить. Это так. Точнее, это было так до недавнего времени, пока в поле зрения эльфов не попали первые рыцари Аст-Ахэ. Ты знаешь, что одним из их многочисленных дарований является и то, что в любое время и в любом плену они могут призвать своего Учителя и сказать: "Сердце мое в ладонях твоих". Он сжимает ладонь и сердце останавливается. Вроде бы так, но не совсем. Барды говорят, что это подобно тому, как если бы из человека вытянули душу. Именно и напрямую! Моргот на самом деле приводит в действие чары, способные разорвать связь души его ученика с телом. При этом тело погибает, а вот душа... нет, она не отправляется на Запад в чертоги Мандоса и дальше за грань мира. Она остается под властью Моргота, и он может делать с ней все, что захочет.
   - Но я не рыцарь. - Осторожно уточнил северянин.
   - А это не важно. Ты трижды сказал ему "да" на его вроде как формальное предложение о вассалитете. Следовательно, ты пустил его в свой разум. В самую его поверхностную часть, но пустил. Вообще-то для разрушения аванирэ можно заставить того, в чей разум ты хочешь заглянуть, произнести троекратное "да". Это подсознательно ослабляет защиту и дает возможность проникнуть в чужие мысли и чувства. У эльфов часто не хватает сил, чтобы пользоваться этим, но у Айна, к тому же, когда-то бывшего самым могущественным Айна, я уверяю, сил и не на такое хватит. Вспомни хоть Браголлах.
   - Нечего мне вспоминать. Я тогда в рудниках ваших союзничков гнил. - Огрызнулся Алхоран. Мысль о том, что Мелькор без спроса копается в его мозгах, была, мягко говоря, неприятной. Но ее можно было пережить. В конце концов, за язык его никто не тянул, и это можно было предвидеть.
   - Ну не надо было в Хитлум соваться! Но вопрос сейчас не в этом, а в том, что после твоей смерти ты рискуешь потерять свою душу. Моргот много веков готовил то, что он делает сейчас, и довел процесс почти до совершенства. Как только твоя душа попадет к твоему ненаглядному Учителю, он не даст ей задерживаться у него просто так (ибо нет ничего хуже, чем блуждающая неспокойная душа) и быстренько сможет переделать ее под свои нужды. Понимаешь, Гэллиан, ПЕРЕДЕЛАТЬ! Он вломится в сознание и удалит то, что не поможет ему в борьбе с нами. Он уничтожит твою совесть, сломает волю, извратит честь и изменит память. От тебя прежнего не останется ничего, что бы делало тебя тем, кто ты сейчас, Гэллианом эр'Алхораном. В лучшем случае, ты станешь раугом - духом, которые Моргот сажает в тела волколаков и некоторых других своих созданий. В худшем же, ты просто исчезнешь. Совсем и навсегда. Будешь выброшен как сломанная подкова или разбитая крынка. И это, смею заметить, будет пострашнее обычной смерти. Это невозможно представить, поскольку сознание не может вообразить того, что его не станет. Это невозможно для него, поскольку по замыслу Эру души должны оставаться нетронутыми. Это одно из последствий искажения, которое внес Моргот.
   Ангмарец попытался представить себе эту картину, стало до одури жутко, но, с другой стороны, если это будет уже не он, а что-то совсем другое, то он и чувствовать ничего не будет.
   - Ну, вряд ли это сделает меня намного хуже, чем я уже есть сейчас. А раз у меня не будет совести, то я и страдать не буду от того, что делаю. Не будет чести - так мне будет все равно. Не будет памяти - вообще не буду знать, что сделал вчера или третьего дня. Не жизнь, а малина. Режь себе, кого прикажут, и не думай. Стану тупым мясом для ваших мечей, так хоть прихвачу кого-нибудь с собой напоследок, пока клыки с когтями не затупились. Волк всегда останется волком, хоть в человечьем обличье, хоть в обличье демона, один хрен.
   - Ты сам себя вообще слышишь? - Эльф даже постучал по стене кулаком. - Твой последний шаг в этом мире станет последним шагом тебя самого, такого как ты есть. Ты не просто забудешь все, что с тобой было, ты утеряешь это навсегда! Тебя не станет. Совсем! Окончательно и бесповоротно. И ты готов отдать свою душу в обмен на присягу, произнесенную давным-давно? Помни, ты еще можешь избавиться от нее. Просто отказавшись от присяги мысленно и решительно. Отвергни Моргота, Гэллиан, зачем он тебе нужен? Ты хороший воин, ты превосходный разведчик и мне обидно будет, если твоя душа будет искалечена. Я не зову тебя под свои знамена, Эру сохрани! Но я просто предлагаю тебе уйти. Прочь от этой войны, твоих и моих лордов, от сражения за земли, мысли, тела и души. Уйди на восток, сохранив память о том, что здесь было. Найди себе жену, нарожай детей и восстанови свой род. Но не отдавай душу тому, кто ее не ценит!
   - Нолдо, а ты сам-то себя слышишь? Ты мне предлагаешь отречься от всего, чему я служил и за что сражался! За что проливал кровь! За что сражались и умирали мой отец и отец его отца! Отречься от памяти о них, от своей матери и всего рода! Да как я смогу жить и смотреть в глаза своим детям, о которых ты говоришь, если стану грязным предателем, сбежавшим только потому, что испугался потерять свою душу!? Ты сам-то смог бы отречься от Карантира и его Клятвы, а? Предать своих обожаемых лордов, которым, по сути, на тебя наплевать так же, как на меня Морготу? Нет уж, у нас говорят, снявши голову, по волосам не плачут. И раз я дал слово добровольно, я сдержу его, чего бы это ни стоило. Моя душа - не такая уж большая цена, чтобы жалеть о ней. Она и так уже искалечена, и искалечил ее не Моргот, а я сам.
   - Испугался потерять свою душу, ты говоришь? Естественно! Это не тело, которым можно пожертвовать, если нужно. Это душа. Твоя суть. Если ее не сохранить, то, зачем же ты делал все то, что делал? Зачем служил, зачем любил, зачем страдал? Моя клятва Карантиру касается лишь моего нынешнего воплощения. Моего тела, а не души. Если я погибну, защищая его от врагов или ведя его войска в бой, клятва будет исполнена, и я больше не буду ему ничего должен. Если нам и суждено будет встретиться вновь, то я должен буду заново поклясться ему в преданности. И никак иначе! Он не обладает правами на мою душу. Никто не обладает - ни Мандос, ни сам Эру! Только я.
   - Ну, может, для ТЕБЯ и естественно за свою душу трястись. - Криво усмехнулся айкъет'таэро. - А для меня нет. Для волков страх вообще неестественен. Он у нас отсутствует за ненадобностью. Мы не дорожим своими жизнями, а душой и подавно. И я делал то, что делал, потому что хотел делать именно это. Потому что таково было мое желание и мое право. И, даже, если после смерти Моргот извратит мою суть, я сдохну счастливым хотя бы от осознания того, что до конца делал то, что сам решил. А память обо мне останется в душах других. В твоей вот, например. И уж лучше эта память будет о том, кто до последнего вздоха исполнял свой долг, а не о трусе, сбежавшем, поджав хвост, спасая то, что никому не нужно.
   Эльф сокрушенно вздохнул и поднялся. Моринсул подошел к своим доспехам и стал облачаться в них, медленно говоря:
   - Ты останешься в моей памяти, не спорю, но всего-лишь как воспоминание. Как образ когда-то что-то делавший. Он не будет жив и не будат свободен, потому что души твоей уже не будет. Если вы, люди, не замечаете этого, то мы очень тонко чувствуем, что происходит с феа того или иного человека. Особенно если ты с ним общался сколько-нибудь продолжительное время. Гэллиан, я смотрю, тебя не убедить в том, что ты идешь навстречу собственной гибели. Точнее ты знаешь это, но идешь и рад тому, что тебя ждет смерть вторая и необратимая. У меня нет больше доводов, чтобы вернуть тебя на путь, предназначенный всем Детям Эру. Для этого ты должен сам захотеть этого. У тебя еще есть впереди года. Их немного, но они есть. И если ты за отпущенный тебе срок найдешь тот довод, который сподвигнет тебя оставить путь Моргота и вернуться на путь Эру, то ты сможешь сохранить свою душу. Нет - это твое право и твой выбор. Я его уважаю.
   С этими словами Айкавано обнажил клинок и, откинув плащ, которым укрывался человек, перерезал его путы. Ангмарец удивленно посмотрел на Айкавано, приподнимаясь на лавке и растирая ноющие запястья.
   - И что это значит? - Подозрительно осведомился он.
   Эльф вытащил из-за тюфяка большой сверток и перебросил его Гэллиану.
   - Здесь одежда и кое-что, что может пригодиться в пути. Снаружи стоит оседланный конь, так он теперь твой. Бери все это и уходи. Я отпускаю тебя. Не спрашивай, почему. Если сможешь понять себя, то поймешь и это. Я сделал с тобой все что мог, теперь же то, что будет с тобой зависит лишь от тебя. Но помни, что если мы встретимся в третий раз, твоя жизнь оборвется.
   Алхоран не стал ничего говорить. Он и так все понял. Быстро одевшись, северянин направился к выходу, но уже на пороге обернулся. На какой-то миг он уже готов был сказать рвущиеся наружу слова, но ограничился только долгим взглядом. Резко развернувшись, ангмарец вышел на воздух и, сев в седло, с громким "Хэй!", стегнул коня и понесся прочь.
  
   Через несколько часов он был на опушке того самого леса, где их настигли орки ныне покойного Болдога. Раненый бок, разумеется, разболелся, так что айкъет'таэро немного кривился на сторону, но не сбавлял хода. Только достигнув заветной поляны, Гэллиан остановил коня и спешился. Пара минут потребовалась, чтобы сориентироваться и обнаружить нужное дерево. Естественно, за три недели все следы боя исчезли, что-то подобрали волки, что-то люди или орки, поэтому Черный Волк не рассчитывал найти останков оруженосца. Он хотел просто отдать последние почести верному юноше, спасшему его, Алхорана, жизнь. Но, привязав коня и подойдя к тому самому стволу, у которого он тогда лежал обессиленный и истекающий кровью, когда у него на руках упокоился юный Иллайни, северянин обнаружил ровный, укрытый пожухлыми, прошлогодними листьями холмик могилы. Айкъет'таэро не поверил своим глазам. Неужели? Опустившись на колени, разведчик разгреб руками листья и погрузил пальцы в мягкую, податливую землю. Она была свежей, не больше недели, но не это волновало Черного Волка. Он почему-то не сомневался, что в могиле лежит именно Дарн, ну или хотя бы то, что от него осталось, и не сомневался в том, кто именно вырыл эту могилу и похоронил тело его оруженосца.
   - Халлэ, Айкавано. - Едва слышно прошептал айкъет'таэро. - Файэ-мэи, тьирни. Соотэ эт'корэ тэи...31
   Собрав в окрестных кустах несколько веточек можжевельника, северянин вернулся к могиле и совершил ритуальное возжигание в память об упокоившемся во Тьме оруженосце. Простившись с духом сына Сов, Алхоран снова взобрался в седло и посмотрел в сторону гор. Впереди его ждала долгая, полная неизвестности дорога, но сейчас мысли северянина были совсем не о ней. А о том, кто остался в крохотном охотничьем домике, приютившемся у подножья Криссаэгрим: "Мы еще встретимся, Айкавано, даю слово. Даже, если это будет мой последний бой, мы еще встретимся".
  
   Айкавано подождал, пока Гэллиан не скроется из виду. Потом постоял немного и стал собираться. Все ненужные вещи он сложил в хижину, потом натаскал туда побольше хвороста, бросил сверху свой плащ и поджег все это. Огонь быстро взметнулся по сухим сучьям и поглотил черную ткань и серебряную звезду, вышитую на ней. Как некогда огонь поглотил самого Феанора и сожрет весь его род... Моринсул не знал, откуда у него такие мысли, но он был уверен в их правильности. Как был уверен в том, что поступает верно, отпуская Гэллиана. Зачем он это делал? Точно не понять.
   Возможно из-за того, что не хотел становиться обыкновенным мстителем, безумным воином, ищущим только своего врага, а нашедшим и убившим его, бросающимся на собственный меч, потому что цель жизни дсотигнута и исчерпана. Может он ипугался смерти, может помешательства, но разве этого мало, чтобы сохранить жизнь человеку, пусть и врагу?
   Возможно из-за того, что не в правилах воина-нолдо убивать того, кто лежит перед тобой обессиленный и связанный, пусть и готовый ко всему. Отвозить его в Амон Химринг было бы бесчестным хотя бы потому, что там ему не предоставили бы честного поединка, а просто бы прочли сознание и убили, если б он сам не умер от этого.
   Возможно из-за того, что увидел в нем себя, кем он есть и кем чуть не стал. Они - два воина. Оба совершали ошибки, признавали их и расплачивались за них. Оба служат тем лордам, которые в своей алчности и гордыне совершают поступки, которых бы никогда не совершил любой другой на их месте. И они не отказываются от этой службы, потому что понимают - это их знамена и их долг стоять под ними до конца.
   А может, Моринсул просто полюбил этого человека. И какие к раугам здесь нужны оправдания?!
  
   Эльф залез в седло, поправил на боку меч и притороченный к седлу щит с перерубленными лямками и тронул Алькву пятками. Кобыла игриво дернула гривой и крупной рысью пошла на восток. Туда, где был его замок, и где ждали его воины и его лорды. Тин Сорон никогда не был для Айкавано домом. Ведь дом это то место, где тебя ждут, любят и беспокоятся о тебе. И если первое утверждение было истинным, то в правильности двух других Моринсул сомневался. Только сейчас, открыв новую страницу своей жизни, он понял, как ему не хватает ласк жены и криков детей. Его детей. Его порождений, которым он мог бы передать все то, что узнал и понял.
   Взобравшись достаточно высоко на холм, Айквано увидело, что помимо дыма от полыхающей охотничьей хижины из леса поднимается еще один дымок. Белый и еле уловимый на фоне лазурного неба. "Гэллиан", - понял Айван и через какое-то время скрылся под пологом листьев.
  

Часть третья

  
   Перед воротами запел рог. Чистые переливы до боли знакомой мелодии разнеслись окрест, окутывая огромнейший лагерь, возведенный перед южными склонами Химрингского кряжа, высокие надвратные башни и многочисленные шпили цитадели Маэдроса. Страж у ворот встрепенулся. Кто это мог трубить на закате? Он что, правил не знает, что в Амон Химринг вход после захода солнца запрещен? К тому же только что на мосту никого не было. "Это козни врага - не иначе", - решил привратник, но, тем не менее, выглянул наружу. Внизу на настиле подъемного моста стояли двое с длинными развивающимися по ветру волосами и плащами такого же цвета, как и сгущающиеся вокруг сумерки. Эльфы. Значит не враги.
   - Дабор! Поднять решетку! - Крикнул привратник, будя уже заснувшую стражу у цепного барабана.
   Вообще-то за сон на посту полагалось наказание вплоть до ударов плетью, но когда перед воротами стоит стотысячное войско, о лазутчиках беспокоиться незачем. И люди это знали, а лорд Маэдрос их понимал. Скоро грянет великая битва, и множество воинов не вернутся домой. Так пусть хоть в последний раз они порадуются сну и отдыху.
   Наконец заскрежетали цепи. Сделанные гномами Ногрода ажурные звенья могли удержать на плаву небольшой остров, а уж о стальной решетке и говорить нечего! Механизм, рассчитанный лучшими мастеровыми Карантира, позволял поднимать и опускать решетку всего двум людям. Но на всякий случай у барабанов дежурила полная стража из восьми человек. Пока открывался проход, начальник стражи уже успел спуститься вниз и, легко поклонившись, поприветствовал гостей:
   - Добро пожаловать в Амон Химринг, воины. - Произнес он на синдарине. - Чем могу служить?
   Человек не мог разглядеть отдельных черт лица эльфов, но в свете ущербной луны видел их серебрящиеся силуэты.
   - Здравствуй, храбрый воин. - Ответил эльф, что был повыше.
   Его светлые волосы были заплетены в две тонкие косички на висках и, обвивая голову, они сплетались на затылке и дальше терялись в светлых волнах, доходящих ему без малого до середины спины. Из-за правого плеча был виден дивный лук и колчан, а из-за левого торчала рукоять меча, украшенная парой самоцветов.
   - Мы хотим видеть Маэдроса, главу Союза. - Добавил второй.
   Этот в росте уступал первому, но вот шириной плеч и ладоней походил скорее на человека, нежели на своего собрата. Он носил на темно-рыжих волосах кожаную ленту с вплетенным в нее жемчугом и деревянными узорчатыми вставками. Длиной волос он уступал первому, но зато они шевелились на ветру как живые, и, казалось, существуют сами по себе, без их хозяина. На поясе у рыжего висел длинный и широкий полуторный клинок, а также небольшая секира со странно изогнутой рукоятью.
   - Хорошо. Лорд Маэдрос и другие военачальники сейчас в Большом Зале, так что прошу следовать за мной. - Привратник повернулся было вперед, но потом неожиданно оглянулся и спросил. - Как вас представить?
   - Скажи прибыли воины из Дориата. - Ответил рыжий. - Маблунг и Белег.
  
   Тонкие бледные пальцы арфиста порхали над инструментом, как стая стрекоз летает в жаркий день над водой. Дивная музыка лилась вокруг, и никто не мог найти в себе сил не то, что заговорить, лишний раз вздохнуть или сделать шаг в сторону. Мелодия навевала картины печали и скорби но, впервые за много лет в произведении Маглора звучала надежда. Надежда на то, что скоро Враг будет повержен и в этих землях, наконец, настанут мир и покой. После смерти Финрода и ухода Даэрона второй сын Феанора стал самым лучшим музыкантом Белерианда, хотя не таким способом он желал получить это звание. Но сейчас все это было не важно, ибо вокруг звучала музыка, его музыка, и он всецело отдавался ей. Скоро последняя струна отзвучала в тишине, и все собравшиеся словно наяву увидели себя на поле брани, стоящими по колено в крови, но осознавшими, что это победа и кровь пролита не зря.
   - Мои поздравления мастеру! - Раздался зычный голос.
   Маэдрос открыл глаза и посмотрел на гнома, произнесшего эти слова. Тут же к нему присоединился гомон остальных поздравлений. Именно гомон, потому что в эти дни в Большом Зале собиралось действительно много народа. Весь цвет войска Маэдроса каждый вечер приходил сюда, чтобы послушать музыку всех трех свободных народов, их стихи и баллады, чтобы лишний раз увидеть друзей и завести новых. Но это все было вечером, при свете каминов, свечей и факелов. Днем же здесь велись военные советы, обсуждались команды, стратегии и тактики нападения. Еще бы! Впервые за три сотни лет эльфы решились на небывалое дело: они хотели напасть на Ангбанд. Но, самое главное, у них доставало сил это сделать, а это был реальный шанс на победу, и упускать его было просто глупо. Именно поэтому за воротами Амон Химринга лежал обширный лагерь, не виданный в Эстоладе с тех пор, как люди впервые пришли в Белерианд. Пятьдесят тысяч людей, тридцать шесть тысяч эльфов и двадцать тысяч гномов ждали своего часа. Конными Анфауглит можно было пересечь только весной, когда заледенелые просторы пустыни начнут таять и под ногами воинов будет вода. Единственная вода на многие мили вокруг. Странно, но Анфауглит обычно оттаивает с севера, так что чем ближе войско будет подходить к цитадели Врага, тем больше воды оно будет встречать. И таяние снегов должно начаться через несколько дней. Тогда можно будет выдвигаться вперед, навстречу судьбе.
   - Благодарю, государь Азагхал. - Ответил Маглор, ставя арфу на пол. - Однако музыка вашего народа тоже достойна похвалы, хоть и весьма своеобразна.
   - Мы поем о том, что видим и слышим в пещерах под горами. - Ответил Азагхал, но тут двери распахнулись и на пороге появились трое.
  
   Айкавано вместе с другими эльфами и людьми, стоящими у дверей, слегка потеснился, давая гостям пройти. Роккортур не без удивления рассматривал одежду вошедших. Первым был человек, по-видимому, привратник, а вот двое других были одеты в зелено-коричневые одежды, сшитые по дориатской моде. Но самыми странными частями одежды были их плащи - они переливались и меняли цвет в зависимости от освещения и оттенка окружающего их мира.
   Наконец, гости вышли на середину зала, где на высоком кресле восседал Маэдрос. Он мало говорил и мало веселился, но, тем не менее, не уходил в свои покои, словно стараясь запомнить каждый час проведенный в мире и покое. Через неделю они либо победят, либо погибнут.
   - Лорд Маэдрос! Послы из Дориата, Маблунг и Белег!- Зычным голосом провозгласил привратник, поклонился и отошел в сторону.
   "Ах, вот оно что! - Подумал Айкавано, пробираясь поближе к гостям. - Неужели и Тингол откликнулся на призыв? Хотя вполне возможно. Не зря же к нему уже второй год гонцов шлют".
   - Приветствую вас в моих владениях. - Произнес Маэдрос, вставая с кресла. - Что привело вас сюда?
   Даже глухой бы услышал лед в голосе первого сына Феанора, а Белег обладал весьма острым слухом. Но, несмотря на это он ответил с достоинством:
   - Не раз и не два твои гонцы посещали наши леса. Каждый из них передавал нам только одно предложение. Предложение вступить в твой союз и помочь вам ратной силой и оружием. Два года мы отклоняли его, но когда пробил последний час, Дориат не остался в стороне...
   Белег сказал еще что-то, но Айкавано перевел взгляд на привратника, что-то шепчущего Келегорму. После изгнания из Нарготронда третий сын Феанора стал еще более несносен, и Нельо был весьма обеспокоен этим и даже приставил к нему охрану. На всякий случай. Маэдрос уже хотел было ответить послам из Сокрытого Королевства, но его опередил Келегорм:
   - От имени Первого Дома нолдор я благодарю владыку Тингола за помощь, сколь бы скромной она не была. Итак, какое войско вы привели с собой? Когда его можно будет увидеть? - В глазах Келегорма плясали злорадные огоньки.
   - Мы принимаем твою благодарность, третий сын Феанора. - Ответил Маблунг, лишь слегка повернув голову. - Но не стоит выходить на холод, чтобы увидеть наше войско. Оно перед тобой.
   Келегорм картинно осмотрел зал, даже отодвинул одного из воевод, а потом вперил непонимающий взгляд в Маблунга и сказал:
   - С каких это пор в Дориате появилось невидимое войско?
   - Нет, брат мой, его зачаровала прекрасная Лютиэн, - подал голос Карантир, - и они сейчас стоят перед тобой, просто ты их не видишь.
   Непонятно кого хотел поддеть Келегорм, брата или посла, но его реплику завершил Куруфин:
   - Что ты! Наша стража не пропустит даже комара полакомиться твоей княжеской кровью. Просто Мелиан испугалась, что ее рыцари поранят пальчики, и усыпила воинство по дороге!
   По залу пронесся издевательский хохот. Смеялись лишь некоторые, но из-за прекрасной акустики было ощущение, что гогочут все присутствующие. Впрочем, надо отдать должное послам, они не изменились в лице и обратили взгляды к главе Союза. Маэдрос поднял руки, одну в перчатке и одну металлическую, призывая к тишине. Когда стало возможным расслышать треск дров в каминах, он ответил.
   - Воистину великую помощь оказал нам Дориат. Теперь я знаю, что Тингол верит в нашу победу как в себя самого. Но я не отказываюсь от слов своего несдержанного брата и принимаю любую помощь, которую нам предлагают. Сейчас же если хотите, можете остаться здесь, а если нет, то вас проводят в ближайшие свободные палаты. Ханнад32.
   Белег и Маблунг поклонились Маэдросу и вышли, сопровождаемые все тем же привратником. Не зря Нельо употребил людское название помещений, поскольку ни в самом Амон Химринге, ни в получасе ходьбы от него не было не то, что свободных комнат - палатки - настолько большой была собравшаяся армия. Когда "воинство из Дориата" исчезло за дверьми, Айкавано отошел к стене и отыскал Ларна, своего оруженосца.
   После того, как Моринсул расстался с Гэллианом, он вернулся в Тин Сорон и стал заниматься обычными воинскими делами. Но теперь он скучал по людям. Скучал по их несдержанности и невежеству и потому под осень взял из одного северного села себе мальчика в оруженосцы. Тогда Ларну было четырнадцать лет, он остался сиротой после набега орков и был на воспитании у одной старухи, схоронившей детей в Дагор Браголлах. Как он сам утверждал, его полное имя было Ларион, но все в деревне звали его Ларном. Айкавано сам не знал, чем ему приглянулся парень, но с тех пор, как тот стал его оруженосцем, нолдо ни разу не пожалел об этом. Под руководством и присмотром Айкавано парень научился фехтовать почти как нолдо, ездить на лошади не хуже своего учителя, читать и писать на талиска, синдарине и квенье, хотя последний был в ходу только среди принцев Первого Дома.
   За шесть лет Ларн превратился из неопытного и своенравного ребенка в не менее своенравного мужчину, всецело жаждущему мести Морготу и его отродьям. Когда Айкавано в первый раз услышал от пятнадцатилетнего юноши, постигавшего азы фехтования, что если б он мог, то порубил бы всех служителей Врага вместе с ним самим, то он ничего не сказал, не желая убивать в мальчике желание учиться. А потом стало поздно. В девятнадцать он сопровождал Моринсула в рейде по Лотланну и взял первую жизнь врага. Человека! И ничего - даже в лице не изменился, только прибавилось ярости. После того случая Айкавано долго разговаривал со своим оруженосцем, объяснял ему, что и Свету и Тьме служат те же люди, просто долг заставляет их быть по разную сторону фронтов. Но это не должно мешать воинам уважать друг друга, даже когда они сражаются между собой и один из них, скорее всего, не доживет до вечера.
   Ларн слушал это, иногда записывал, но не понимал. Он не понимал, как можно простить того, кто желает убить тебя. Он не мог сообразить, как можно уважать противника, чей клинок обагрен кровью твоих сородичей, друзей и близких. Тогда, скрепя сердце, Айкавано рассказал Ларну свою историю знакомства с Гэллианом. Между прочим, после расставания с Черным Волком Моринсул далеко не сразу заметил, что перестал подсознательно считать убитых людей, о чем он тоже как-то сказал Ларну. Нолдо не знал, возымел ли этот разговор действие, или пропал втуне, а потом ему стало не до оруженосца.
   - Ларн! - Окликнул юношу Моринсул, протягивая тому кубок. - Налей еще вина.
   Ларн исполнял обязанности виночерпия на больших собраниях, но в узком кругу Айкавано не заставлял его прислуживать себе, а Ларн не хотел. Человек длинным ковшом налил эльфу янтарной жидкости - раннего вина. На вкус людей и гномов она была слишком слабовата, но Айкавано не хотел напиваться даже немного. Особенно в эту ночь.
   - Ты передал послание? - Моринсул отпил вина и задал вопрос, на который оруженосец ответил с радостью:
   - Да. Через полчаса.
   - Спасибо. - Ответил Айкавано и, оставив недопитый кубок оруженосцу, покинул Большой Зал.
  
   Заглянув в свои покои, нолдо переоделся, глянул на себя в зеркало и почти что стрелой вылетел на стену. Там прогуливались ночные стражники, вполголоса обсуждающие грядущую войну, но, завидев Айкавано, поспешно убрались в караульные помещения. Моринсул прошел вдоль толстых зубцов, окинул взором расположившийся у отрогов Химрингского кряжа гигантский лагерь и неспеша отошел в стрелковый закоулок башни. Он прождал на весьма прохладном ветру какое-то время и даже успел немного замерзнуть, как, наконец, по лестнице стала подниматься черная тень. Она вышла на середину стенного пролета и, облокотившись на зубцы, стала ждать. Айкавано неслышно выступил из каменного мешка и приблизился к фигуре в черном плаще.
   - Скажи, Моринсул, ты всегда подкрадываешься сзади? Даже во время боя? - Произнес мелодичный, но немного резкий голос.
   - Нет. На врага я иду грудь на грудь, но ты ж мне не враг. - Отпарировал эльф, заключая ее в объятия. - И ты мне больше чем друг, Фейренель.
   Эльфийка откинула капюшон и посмотрела в глаза Моринсулу. Ее длинные каштановые волосы, стянутые легкой сетью, распластались на ветру, губы сложились в плутовскую улыбку, а в голубых глазах плясали озорные огоньки.
   - Но кто я тебе? - Спросила она. - И почему ты медлишь?
   Фейренель развернулась в объятиях Айкавано, при этом ножны ее меча звякнули о камень зубца.
   - Ты моя избранница, моя мечта и мой сон, но иногда приходится и просыпаться...
   - В садах Лориена всегда царит полусон-полуявь, там грезы сливаются с мечтой, а мечта с жизнью. Это прекрасное место! Так почему бы не взрастить их и по эту сторону Белегаэра? - Ее лицо светилось сиюминутной радостью, а не воспоминаниями о том, что было больше четырехсот лет назад.
   - Потому что здесь нет Айна, способного сотворить их. - Ответил Моринсул, обхватывая ее за талию. Его пальцы наткнулись на широкий, обшитый стальными пластинами пояс.
   - Есть один, но он не творец, а убийца и вор! - Поправила Фейренель и даже попыталась всплеснуть руками, но Моринсул ей не дал.
   - Поэтому мы и собрали войско, чтоб раз и навсегда расквитаться с ним!
   - Я знаю...
   - Ты говорила с Канафинвэ? Он разрешил? - Айквано, наконец, задал волнующий его вопрос.
   - Проклятье, нет! - Громче чем следовало, откликнулась эльфийка, вырываясь из объятий. - Он повелел мне оставаться здесь! Сказал, что бой это не место для дамы!
   Моринсул встретился с Фейренель полгода назад, здесь в Амон Химринге. Тогда он занимался подготовкой всадников и другими военными делами, и основное время проводил в окрестностях центрального замка Союза Маэдроса. Как это случилось, ни он, ни она не запомнили, просто на одном из вечеров в Большом Зале они разговорились о своих лордах, о замке, о его стенах и защитниках, а потом Фейренель решила показать ему стену, недавно сложенную наугримами из какого-то странного черно-серого гранита, что по заверениям гномов был крепче обычного. С тех пор они встречались именно на этой стене. Сначала из-за интереса, потом по дружбе, а теперь уже ни Айкавано, ни Фейренель не мыслили свою жизнь друг без друга и этих не то вечерних, не то ночных встреч на холодном ветру под дождем или снегом.
   Как оказалось, она была вассалом Маглора и ушла за ним и за его словом из Амана на восток. С тех пор ее мотало по всему Белерианду, она была и в Дориате, пока Тингол не запретил уроженцам Первого и Второго Домов появляться в своих землях, и в Фаласе, и даже на востоке, за Синими горами. Последние полторы сотни лет она жила в замке Маглора, и заслужила себе славу неплохого защитника и фортификатора. И вот теперь Кано не пускал ее в бой, ссылаясь на то, что столь умного и красивого строителя ему и за три йенэ33 не сыскать. Но эльфийка переиначивала его слова на свой манер и принимала его отказы на счет своей женской внешности. Она рвалась в бой, хотела отомстить за кровь Финвэ и Феанаро, но Маглор не брал ее в поход. И Моринсул за это был ему благодарен. Слишком большие силы должны были столкнуться в этой войне, и ее жернова могли запросто перемолоть одну опытную и смелую эльфийку. Айкавано не хотел этого, так как теперь не знал, как жить без нее.
   - Нельзя ослушаться слова лорда. - Поддержал Айван Маглора.
   - Да вам, мужчинам, лишь бы мечом помахать, да женщин своих понадежнее спрятать! - Вскинулась Фейренель. - А то, что у них есть своя сила, честь, долг и месть вы предпочитаете не вспоминать!
   - Опять ты за свое! - Тоже повысил голос Моринсул и почти что силой обнял разбушевавшуюся эльфийку и прижал ее к себе. - Если хочешь, я поклянусь, что возьму тебя в жены, когда вернусь из этого похода.
   "Если вернусь", - добавил Моринсул про себя.
   - Нет, мне не нужны клятвы, я слышала их довольно! Мне достаточно твоего слова, Айкавано.
   - Для тебя все что угодно, хоть Сильмарилл из короны Врага!
   Эта поговорка после подвига Берена и Лютиэн стала знаменитой во всех уголках Белерианда. А средние сыновья Феанора бесились каждый раз, когда кто-то "покушался" на их сокровище.
   - Зачем он мне? Мне нужен ты, а не Камень Феанора.
   - Я знаю, потому и предлагаю! - Звонко отозвался Айкавано.
   Он припал губами к ее губам, и они слились в долгом поцелуе. До рассвета влюбленные эльфы ходили по стенам замка и говорили обо всем, о чем только можно было говорить. Поглощенные друг другом они не замечали, что изредка на парапете появляется Ларн и с выражением безмерного счастья на лице наблюдает за своим лордом. "Я сделаю все, чтобы он вернулся! - Обещал он себе. - Если надо, я пожертвую своей жизнью, чтобы их любовь не кончалась!" Вот только молодой Ларион пока не знал, что, порой, одной жизни бывает мало.

* * *

  
   Прошло почти шесть лет с момента битвы в долине Хогг. С этого времени в Твердыне многое изменилось. В железной короне осталось два Камня, а вместо третьего зияла безобразная дыра, как напоминание, что не бывает ничего невозможного. Саурон Гортхауэр хоть и вернул себе прежний облик, но тоже неуловимо отличался от себя прежнего. Среди рыцарей Аст-Ахэ, да и простых ратников почти не осталось тех, кто пережил поражение в Дортонионе и разгром Волчьего Острова, поэтому теперь молодые мальчишки, пришедшие им на смену, смотрели на Алхорана, как на истинного ветерана, покрытого заслуженными шрамами и убеленного почетной сединой. Иногда это забавляло, но чаще не вызывало вообще никаких эмоций.
   Ангмарец сидел в своей комнате в одной из казарм знамени Летучей Мыши и чинил запасную упряжь. Вот уже четыре года, как он сменил гордое серебро звания айкъет'таэро на убогую, но звонкую медь. Теперь он был простым сотником конных лучников, одним из многих в армии Севера. От его действий и решений больше не зависели судьбы армий, людей и княжеств, но Черный Волк не жалел о своем выборе. Тогда, сразу после страшного разгрома он еще пытался собрать то, что можно было собрать. Два года упорного труда он потратил на восстановление утерянных связей, поиск и обучение нужных людей, на выцарапывание хоть каких-то крох той информации, которую раньше добывал без труда. Но все впустую. Дортонион было не вернуть. О Бретиле и Хитлуме не стоило даже думать. И тогда Гортхауэр приказал сворачивать ловчую сеть, выводить людей и передислоцироваться на восток. Туда, где сейчас билось сердце нового, все растущего и крепнущего союза свободных народов. В Амон Химринг. Там был свой командир и свои правила. И основным из них было завоевание доверия вастакских вождей любой ценой. Повелитель Воинов дал ему выбор: лечь под кровных врагов и сохранить положение и репутацию или остаться в Аст-Ахэ и потерять все. Он дал ему выбор, но выбора не было. Айан'Таэро не сомневался в ответе, и Черный Волк не колебался с ним.
   Он больше не мог и не хотел быть чьим-то послушным псом. И началось это, когда он, усталый и обессиленный, после почти полутора месяцев блуждания по Анфауглит вернулся в Твердыню. Он понимал, конечно, что после потери Тол-ин-Гаурхот и почти всей армии, ничего хорошего там не увидит. По пути через теперь занятые Хадорингами и дортонионцами земли, он уже вдоволь наслушался и о счастливом спасении Берена из волчьей ямы, и о победе прекрасной Лютиэн над самим безжалостным, но уже не таким непобедимым Тху. Но то, что он увидел по возвращении было немыслимо. Чтобы один смертный и дева-эллет, пусть даже и наполовину майя, сумели повергнуть Темного Валу и УКРАСТЬ буквально из-под его носа Сильмарилл!?! Поначалу ангмарец решил, что ослышался или и вовсе бредит. Но доказательство, что называется, было на лицо. Вернее на лице. У Владыки. И в его короне тоже. Наверное, если бы Гэллиан не был так измотан, он истерично заржал бы прямо там, в тронном зале. Да что ж это такое, в самом-то деле? Он тут, видите ли, терпел выходки извращенца-нолдо, мучился, страдал, изголялся и так и эдак, чтоб этих уродов даже в мыслях не предать. А они что!?! Просрали все, что только можно, а теперь сидят и не чешутся, как будто так и надо! Да еще он при этом и виноват!!!
   Особенно это касалось никого иного, как Саурона. На самом деле, Повелитель Воинов вообще был крайне изумлен, увидев Черного Волка живым. И естественно, сей факт вызвал целый сонм подозрений, как глава разведчиков умудрился сбежать из, казалось бы, безвыходной ловушки, да еще и с такой раной в боку. Алхоран объяснил, как. Особо в подробности он, правда, не вдавался. Но и этого хватило, чтобы Гортхауэр взбесился окончательно. Черный майя, ни слова не говоря, набросился на коленопреклоненного ангмарца и ударом кованого сапога в лицо отправил того в полет не меньше, чем на пару метров. Не дав человеку даже сплюнуть кровь, Саурон принялся отпинывать того ногами в живот, но на третьем замахе его сапог наткнулся на пустоту. Разведчик кое-как откатился на пару шагов и по-волчьи оскалился.
   - Хватит! - Выплюнул он. - Мне надоело терпеть твое хамство, Гортхауэр! Ты срываешь на мне злость за то, что тебя уделала эльфийская девка, но это не моя вина, и я не собираюсь отвечать за твой провал, ясно!? Я сделал все, что было в человеческих силах, чтобы твоя армия свалила проклятых Нолфингов и их прихлебателей-эдайн, но твои блестящие полководцы изгадили дело, даже его не начав! А теперь ты избиваешь меня за то, что я не пожелал подохнуть вместе с ними и вернулся сюда, хотя десять раз мог сбежать хоть на запад, хоть на восток! Я не предатель, Гортхауэр, но тебе ведь все равно, верно!?
   - Ты все сказал? - Холодно процедил Айан'Таэро, от бешенства его и без того почти прозрачные глаза совсем побелели. Он медленно, по дуге обходил распростертого на полу человека, словно волк, готовящийся к прыжку. Но сейчас перед ним был, хоть и израненный и смертельно усталый, но такой же волк, как и он сам.
   - Нет не все. - Усмехнулся айкъет'таэро. - Хочешь убить меня? Ну, давай, убей. Вот только я тебе еще нужен, верно? Теперь никто, кроме меня, не сможет восстановить дортонионскую сеть и хоть как-то поправить то, что уничтожил этот проклятый Беоринг. Вот уж кто поистине достоин восхищения, так это дортонионец. В одиночку отыметь всю армию "Хэлгор" во главе с ее бессменным лидером, это надо уметь! А потом еще и завалиться в гости к Владыке Севера и спереть его самую любимую игрушку! После такого я и правда готов поверить, что не даром Единый сделал нас последними в роду своих детей! Потому что все вы, со своей непомерянной крутью, и выеденного яйца не стоите по сравнению с одним настоящим Человеком! Что, не нравится? Морду кривишь? - ангмарец хрипло рассмеялся. - А теперь убей меня, если хочешь, но прекрати втаптывать меня в то дерьмо, которым сам являешься!
   Гортхауэр такого напора не ожидал. Он попробовал проникнуть человеку в сознание, но тот выставил стальной блок аванирэ так быстро и умело, что майя решил не рисковать и пока отступить. Отчасти потому, что Черный Волк был прав и. кроме него с этой работой действительно никто не справится еще очень долгое время, а отчасти... Отчасти от того, что человек, осмелившийся бросить такие слова в лицо черному майя был достоин некоторого уважения. И поощрения тоже. Поэтому Айан'Таэро придал лицу спокойное и даже слегка виноватое выражение и как можно мягче проговорил:
   - Ты прав, Гэллиан. Прости, что я не сдержался. Я не должен был бить тебя. Ты и, правда, сделал, все, что мог, и не твоя вина, что приспешники Валар оказались сильнее. Не знаю, поверишь ли ты мне, но я сожалею о том, что случилось. Ты отважный и благородный воин, и я не сомневаюсь в твоей преданности. Возвращайся к своим обязанностям, как только будешь достаточно здоров. А сейчас, прошу тебя, отправляйся к целителям и отдыхай. - Саурон сделал движение вперед, намереваясь помочь человеку подняться, но тот отстранился и, пошатываясь, встал сам.
   - Смотри, не захлебнись собственным ядом, Повелитель. - Выдавил он и сплюнул кровь под ноги бывшему хозяину Тол-ин-Гаурхот. А потом развернулся и, прихрамывая, вышел из залы.
   - Не думай, что это сойдет тебе с рук, наглый выродок. - Прошипел Айан'Таэро и ударил кулаком в стену. В гранитной, иссиня-черной плите осталась выбоина почти в антар глубиной.
   После той памятной беседы отношения с Повелителем Воинов стали более, чем натянутыми. Гэллиан не верил ему ни на грош, но подчинялся беспрекословно, равнодушно и отстраненно. Айан'Таэро не спускал со своего разведчика глаз, но за два года так и не нашел, к чему придраться. А потом ангмарец отвесил Гортхауэру смачный непристойный жест своим отказом и перешел в кавалерию под начало Велля. Там он довольно быстро освоился, за полгода дослужился до звания корна'таэро34, да так им и остался, честно отрабатывая жалованье и не более того. Он был хорошим командиром, ценил и берег своих людей, а они ценили и уважали его. Но близкой дружбы или хотя бы приятельских отношений ангмарец в знамени так ни с кем и не завел. Разве что его новый оруженосец, Хэллин иро'Лиинх мог похвастаться тем, что слышит от Алхорана чуть больше слов, чем слова приказов или сухих, вежливых просьб. В основном слова эти вырывались тогда, когда Черный Волк в очередной раз прикладывался к бутылке. Он начал пить вскоре после прихода в знамя Хэа, впрочем, на исполнении им своих профессиональных обязанностей это почти не отразилось.
   Он запил в основном потому, что скучал по Дарну. А еще, хоть признаваться в этом было странно даже самому себе, по Айкавано. За эти шесть лет, он успел передумать столько, сколько ему не удавалось за всю предшествующую жизнь. Одно время он уже собирался тихо удавиться или попросту выкинуться в окно. Но потом решил, что это было бы слишком просто. Второй безумной мыслью было дернуть в Хитлум, найти Мириан и увезти ее и детей куда-нибудь в восточные земли, как и говорил ему Моринсул. Но... как теперь пробраться в этот долбанный Хитлум, если его охраняют почти сто тысяч ратников? А после того крайне непочтительного визита в Барад Эйтель его теперь знает в лицо, должно быть, каждый из них. Да и куда он потащиться посередь боевых действий с женщиной и малыми детьми на руках? Так что и от этой идеи пришлось скрепя сердце, но отказаться. Окончательно спиться тоже не получилось, не позволил начавший сдавать организм, поэтому после полутора лет горькой он завязал и теперь вообще не брал в рот ни капли крепче ячменного кваса или подогретого меда. Но пару месяцев назад у него открылся кровавый кашель, и Гэллиан понял, что, как ни крути, а больше десяти лет пусть даже и мирной жизни он не протянет. А уж, если война не закончиться, то и двух-трех. Но, как ни странно, эта новость его даже обрадовала. Это решало все проблемы Черного Волка. Теперь он точно знал, ЧТО будет делать.
   Используя кое-какие старые связи и надавив на новые, он вызнал, где в грядущем в ближайшую седмицу, должно быть одном из самых масштабных на веку людей сражении будут стоять силы Феанорингов и, конкретно, лорда Карантира. Конечно, сведения эти были не совсем точны, да и в самой битве, наверняка все десять раз перепутается из конца в конец, но Алхоран был уверен, что найдет того единственного, кто интересовал ангмарца в грядущем сражении. Тем более, что в каком-то бесконечном по счету пьяном угаре, когда сознание в очередной раз раздвоилось, он видел их обоих на погребенной под сотнями тысяч изрубленных тел великой равнине, равнодушном Анфауглите. Поэтому бывший тысячник Белых Волков не сомневался.
   Гэллиан отложил подправленную сбрую и потянулся за кружкой подостывшего квениласа, стоящей на невысоком дубовом столике рядом с кроватью, на которой сидел корна'таэро, но, не донеся сосуд и наполовину, закашлялся. Кружка выпала из руки и со звоном разбилась, расплескав содержимое по доскам пола. Ангмарец согнулся пополам, прижав ладонь ко рту. Его корчило пару минут, потом отпустило. На шум прибежал Хэллин, но Алхоран отмахнулся от оруженосца свободной рукой. Тот укоризненно глянул на все еще не разогнувшегося командира, но спорить не стал и вышел. Только, когда парень закрыл за собой дверь, Гэллиан отнял руку от лица. На ладони багровели кровавые потеки. Утерев руку о промасленную тряпку, которой он смазывал застежки упряжи и валяющуюся тут же на кровати, северянин усмехнулся и медленно откинулся на постель, закинув руки за голову.
   Вот так. Все слишком просто. Он умирает, и с этим уже ничего не поделаешь. Жизнь неотвратимо подводит черту, и что он успел сделать за свои неполные сорок два? Прикончить, должно быть, под сотню человек, в том числе беспомощных женщин и детей? Отсидеть восемь лет в рудниках, проклиная все и всех и желая лишь одного, выбратсья на волю и отомстить? Потерять всех, кого любил и не найти никого взамен? Или нет? В памяти всплыло не слишком красивое, в крупных веснушках, смеющееся лицо. Толстая коса рассыпалась теплой волной и падает ему на грудь. Большие, чуть косящие, невероятно васильковые глаза, полные какой-то неземной мудрости, смешанной с затаенной печалью. Мириан. Простая хитлумская девка, на одну ночь ставшая для него ближе кого бы то ни было во всем Белерианде. И тихий, запавший в душу разговор.
   - Мужа-то давно схоронила?
   - Да вот, пятый годок уж как пошел. Мы и пожили-то с ним всего ничего, а потом ушел он. В войско пресветлого Короля Эльфов, да так и не вернулся. Я ждала-ждала, а дождалась только скату его, да пояс.
   - А чтож за другого не вышла, или не мил никто?
   - Да кто ж меня возьмет-то с дочкой, да с бабкой старой? Девкам и тем мужиков не хватает, кто на меня теперь посмотрит. Да и совестно мне, молодухам дорогу-то переходить. Я хоть свое отгуляла, пусть и недолго, а они, бедные, и вовсе в девах сидят из-за войны этой проклятущей. - Она вздохнула и устроилась у него на груди, водя тонким пальцем по неровному шраму от нолдорского дротика на правом боку.
   - Я бы взял. - Неожиданно для самого себя вымолвил он и осекся. - Да только...
   - Ждет уже кто-то. - Понимающе кивнула женщина.
   - Нет. Не ждет. Не могу я. Я... связан словом со своим господином и не могу от него отказаться. Да и... разве пойдешь за меня? - он провел ладонью по ее щеке, так что грубые рубцы на запястье коснулись нежной, бархатистой кожи. - Я ведь беглый.
   Она потянулась губами к его руке, а потом подняла на него спокойные, лучащиеся глаза и улыбнулась.
   - Пойду. Ты только позови, я пойду.
   Он аж задохнулся. Не может быть такого. Неужто правда, и он не ослышался? Или она от безысходности уже готова за любого выскочить, кто предложит? Да нет, не похоже было. Иначе неужели за столько лет не нашла б себе мужика. Но тогда почему? Только лишь из благодарности, что дочь спас? Или?
   - Почему? - глухо выдавил он.
   Она улыбнулась и погладила по щеке.
   - Может, полюбился ты мне? - Мириан посерьезнела и слегка отстранилась. - Да я ж не неволю, ты не подумай чего. Захочешь уйдешь, захочешь вернешься, я подожду.
   - А если... не вернусь?
   Она не отвела взгляд, даже ресницы не дрогнули.
   - А не вернешься, значит, дите воспитаю. Все память мне будет. И отрада. Да и по хозяйству помощник. Или помощница.
   - Помощник. - Совершенно не думая, что говорит, и почему говорит именно это, отозвался он.
   Она рассмеялась.
   - Да ты провидец никак?
   - Никак. - Нахмурился он.
   - Да ты не хмурься, я ведь не прошу ничего. Ты и так уже дал мне больше, чем я могла бы просить, Гэлмор.
   "И отнял больше, чем мог отнять". - Мрачно подумал он.
   - Впрочем, - Она лукаво улыбнулась и потянулась к нему. - Ночь ведь еще не кончилась, верно?..
   Ангмарец тихо вздохнул. В том, что Мириан сдержала слово и оставила ребенка, он не сомневался. И это, наверное, было единственное, что еще грело выгоревшую до тла душу корна'таэро. Ну, и еще мысль о пердстоящей встрече. Теперь главное было не угодить под случайную стрелу или лапищу какого-нибудь тупорылого дракона. А дальше, уже все решено, верно?
  

* * *

  
   Армия медленно мерила шагами степи Лотланна. Часть их не была опалена разрушительным огнем Моргота в Дагор Браголлах, но после той войны эти места заселили орки. Теперь же их хижины стояли покинутыми, ибо через Лотланн шло войско Союза Маэдроса и горе было бы тем отродьям врага, которые рискнули бы оказаться на его пути.
   Нельофинвэ оглядывал воинство, созданное его стараниями и радовался: почти сто тысяч эльфов, людей и гномов встали под знамя с серебряной звездой. Половина из них, правда, не чета эльфийским воителям или гномьим хирдмейстерам, но когда знаешь, что против тебя может быть выдвинута полумиллионная армия, любая помощь сгодится. К тому же львиную долю войск Моргота составляли все те же орки, а они, как известно, не отличаются воинским искусством. Маэдрос достал схемы из планшета, висящего на его поясе, и еще раз осмотрел их, стараясь выискать изъяны в уже отшлифованном до блеска плане сражений. Центральную и самую сильную часть войска составляли эльфийские отряды - фаланги и баталии, разбавленные длинными шеренгами лучников. Всего центр армии держали пятнадцать тысяч эльфов. Сразу за ними должны были стоять отряды пеших вастаков под предводительством одного из сынов Бора и уцелевшие после Освобождения Дортониона пешие Беоринги.
   Третьей линией атаки и основными частями, вокруг которых строилась вся оборона армии, были гномы Ногрода и Белегоста, составившие свои молчаливые и неколебимые хирды. В центре каждого из шести хирдов подгорные воители катили осадные орудия: огромные требушеты, винеи и тараны. Именно они, а также некоторые войска Фингона должны были взломать ворота Ангбанда и проложить путь в сердце вражеской твердыни. По левому флангу рысила конница первой волны атаки - знамена сыновей Бора, две трети из которых составляют степные лучники, и опять же Беоринги, а по правому - восемь тысяч тяжеловооруженных феанорских всадников (среди которых был и Айкавано) и четыре тысячи конных лучников, собранных из вастаков Ульдора.
   В резерве, на затыкание дыр в атаке и обороне, стояли восемь тысяч всадников из Дома Феанора и в полтора раза больше конных и пеших вастаков из числа преданных сыновьям Ульфанга. Люди стояли в резерве как не слишком храбрые, но способные выручить в трудную минуту войска. Вот, собственно, и вся сотня тысяч. Штаб располагался за спинами гномьих хирдов, что делало его практически недосягаемым для врагов.
   По замыслу Маэдроса, войско из Амон Химринга должно было за два дня миновать кручи Эмин-на-Тон и ступить на уже начавший активно таять Анфауглит. Одновременно с этим армия Фингона покинула бы Барад Эйтель, чтобы соединиться с отрядами Маэдроса под стенами Ангбанда. Нельофинвэ не лелеял надежд на то, что Моргот даст войскам соединиться и потому, когда передовой разъезд вастаков Ульдора привел полубесчувственного разведчика, Маэдрос немедленно принял его. Разведчик, тоже вастак, рассказал, что два дня назад из Ангбанда вышло войско числом около ста тысяч, и оно направляется к Амон Химрингу. Сто тысяч... Примерно столько же была численность армии Маэдроса, но качество союзной армии на порядок должно было превосходить войска Моргота. Был смысл остаться здесь, позволить им найти себя и дать бой, поэтому была скомандована дневная остановка.
   Судя по тому, что Маэдрос почти час сидел в своем походном шатре, он пытался объяснить Фингону изменения в плане военных действий при помощи палантира. Удалось ему это или нет, Айкавано не узнал, так как проезжая со своей командирской сотней мимо отряда вастаков он услышал диалог:
   - ... такая сладенькая, да ладная, как молоденькая кобылица. - Один из вастаков смачно прицокнул языком.
   - Верно-верно... - закивал второй. - Я бы такую попку... - дальше пошло весьма подробное описание, что именно степняк сделал бы с означенной частью тела. - Да вот беда, что эти эльфийские девки все, как на подбор снулые, как рыбехи, не то, что наши. Но я бы одну их молодку бы к себе в гарем заимел, да ... научил бы ее, как должен любить настоящий мужчина, а не эльфаки их эти, у которых встает раз в тыщу лет и то, если безрогий козел начнет давать молоко по весне.
   На беду, Айкавано немного понимал вастакский язык и уловил суть высказываний. От подобных слов, услышанных от союзников, уши мало что в трубочку не свернулись. Он бы еще стерпел то, что сказано было про мужиков-эльфов, но тут перед глазами встал образ его возлюбленной Фейренель и кровь уроженца Первого Дома закипела. Моринсул послал Алькву в галоп и буквально влетел в круг вастаков. Люди с востока недоуменно и почти неподвижно следили, как эльф остановился перед тысячником, произнесшим эти слова, слез с лошади и, не говоря ни слова, ударил того в лицо. Вастак опрокинулся, а сидящие в кругу сотники повскакивали с мест. Кто-то потащил из ножен клинок.
   - Какого хрена? - Воскликнул поверженный тысячник.
   - Никогда не смей обсуждать эльфийских дев в моем присутствии. - Холодно произнес Айкавано, кладя руку на рукоять меча.
   Вастак поднялся на ноги и обнажил саблю, но ударить ей уже не успел. Моринсул без затей коротко вломил тому кованным поножем между ног. Человек вскрикнул, уронил саблю и со стоном повалился под ноги эльфу. Вастаки вокруг заорали на своем бубнящем наречии, но что именно Айкавано понять не смог. Поэтому он развернулся и увидел, что его сотня окружила вастаков, что сидели в кругу, и недвусмысленно наставила на них копья. Нолдо, словно ничего не произошло, вернулся в седло Альквы и неспеша послал ее к своему лагерю. И лишь отъехав на сотню шагов, он услышал крик тысячника вастаков, полный боли и нескрываемой злобы:
   - Ты поплатишься за это, нолдо! Поплатишься!
   В ответ на эти слова Моринсул лишь улыбнулся. Теперь его гнев успокаивался, и эльф вспомнил то утро около шести лет назад, когда он потрепанный, промокший, но счастливый вернулся в Тин Сорон. Тогда Карантир принял его у себя в покоях и начал выяснять, почему это его роккортур покинул расположение вверенных ему войск. Айкавано, не скрываясь, поведал ему о том, что он совершил, о том, что вылечил разведчика Саурона, о том, что не доставил его в Амон Химринг для допроса, а почти что подружился с ним и отпустил на все четыре стороны. Карантир тогда тоже взбесился, сказал, что Моринсул поплатится, и выхватил меч из ножен. А Айкавано бросился на своего лорда и точно также отвесил ему удар в пах. После того как болевой шок отошел от четвертого сына Феанора, Морьо попросил у Моринсула прощения, а сам удар стали поминать в народе не иначе как "секретным нолдорским". Воспоминания развеселили Айвана, и он с улыбкой доехал до своего шатра. Вот только его сотники трактовали эту улыбку совершенно иначе.
   Несмотря на то, что феаноринги чуть не подрались с вастаками, из-за личных счетов одного из восьми роккортуров, больше стычек в союзных войсках не было. К вечеру Айкавано вызвали в шатер к главнокомандующему. Маэдрос немного отчитал его за слишком агрессивное поведение, но полевой совет был собран не для того, чтобы решать личные счеты Айкавано с Гутуром (тем самым тысячником-вастаком), а для того, чтобы сообщить неприятную новость: палантиры ослепли. Сейчас в штабе Феанорингов было два видящих камня: один у Маэдроса и один у Амрода. И оба не могли ничего разглядеть в темном мареве, опускающемся на мысленный взор любого, использующего камень. Но если для обзора на местности достаточно иметь сотню-другую разведчиков, то для связи с Фингоном требовался бы посыльный, который достигнет Барад Эйтеля за четыре-пять дней. За это же время армия Финдэкано неспеша бы могла дойти до Ангбанда.
   После продолжительных дискуссий отказ палантиров связали с чарами Врага, чему имелись косвенные доказательства, и решили вести войска вслепую, но согласно утвержденному ранее плану. Проблема была в том, что они и так опаздывали на один день, и об этом никак нельзя было предупредить Верховного Короля нолдор. Точнее, оговоренный способ был, но его можно было использовать лишь один раз: Маэдрос и Фингон договорились предупреждать друг друга о выступлении своих армий в случае невозможности делать это при помощи палантиров, просто поджигая огонь в Большой Сигнальной Башне у Колодца Рерира или запалив масляные поля Друна. Но Маэдрос не хотел бы отсылать "поджигателей" раньше времени. Вдруг войска, высланные на него из Ангбанда, окажутся сильнее, чем он ожидал. Тогда придется повозиться с ними и задержаться на границе Анфауглита еще на один день. Фингон и без палантира должен был понять, что ему не стоит выступать, пока не поданы соответствующие знаки.
   Ночь прошла спокойно, хотя бы потому, что четверть армии всегда была начеку и сторожила все северные и восточные подступы к громадному лагерю. Но, как только солнце неспеша выплыло над заснеженными вершинами Эред Энгрин и начало свой ежедневный обход по небу, Маэдрос вызвал к себе Ульдора, Ульфаста и Ульварта, и почти час вел с ними нелицеприятный диалог. После этого вастаки покинули ставку все как один мрачнее тучи, а Маэдрос приказал выступать. До Ангбанда было четыре полных дня пути. Ровно на один больше, чем Фингону.
   Скорый трехдневный марш через Анфауглит оказался не таким уж и скорым. Лошади и тяжелые осадные орудия вязли в намокающем песке, похожем на грязь, но способном утянуть неудачливого воина в свои смертельные объятия. Но неудобства пути были не самыми страшными испытаниями. Страшно стало тогда, когда вечером третьего дня с запада прилетел взмыленный и измотанный гонец и объявил, что три дня назад войска Фингона, ведомые Гвиндором, атаковали орков, вышедших под стены Барад Эйтеля. Верховный Король не дождался сигнала Маэдроса, а повел вслед за своими возжаждавшими крови всадниками почти все свое войско... При этих словах Маэдрос в сердцах ударил железной рукой по стоящему подле него щиту.
   Поначалу все оказалось не так плохо, и два дня воины Нолофинвэ гнали и били перед собой орков. В середине третьего они вышли к стенам Ангбанда и, сокрушив и оттеснив от них орочьи полки, попробовали осадить крепость Моргота. Гвиндор со своими даже ухитрился прорваться внутрь, но вскоре привратная стража опомнилась и закрыла тяжеленные створы, отрезав путь почти сотне конников к выходу. В это же время Фингон отправил гонца, так что посыльный больше ничего не знал о передвижениях своей армии.
   Перед Маэдросом встала нелегкая задача: что делать? Сейчас же сорваться с места и идти на помощь к Фингону, или отдохнуть до утра и со свежими силами атаковать войска Моргота? До Ангбанда армии идти часов семь, а до этого она шла почти весь день. С одной стороны, следует закрепить успех Фингона и любой ценой удержать Врата Ангбанда, а с другой - бросать в бой ослабленную многочасовым переходом армию себе дороже. Нельофинвэ понимал, что Моргот, обладая столь громадными силами, показал лишь их незначительную часть, но, если все-таки зубами и когтями вцепиться в Черные Врата, то Враг окажется скован по рукам и ногам. И, скрепя сердце, Маэдрос приказал: "Выступаем".
  

* * *

  
   Рога протяжно и звонко протрубили в третий раз, знамени Летучей Мыши пора было выдвигаться на позиции. Корна'таэро подобрал поводья и коснулся пятками боков кобылы, посылая ее вперед. Его сотне надлежало занять один из перевалов по левую руку ворот, оставаясь в резерве, дожидаться дальнейших указаний. За спиной Черного Волка, облаченного в полный вороненый доспех с выбитым на левом наплечнике знаком Хэа, следовал Хэллин, держа в руках черный, словно самая непроглядная ночь штандарт, на котором в высокой золоченой короне белели три проклятых и проклинаемых Камня. Три, хотя после появления в Аст-Ахэ Берена их число, увы, не соответствовало истине. Ангмарец с тихим вздохом оглянулся на выпускающие его сотню огромные тяжелые створы Восточных Ворот. Он знал, что уже никогда не переступит вновь этого порога. Твердыня Тьмы никогда не была для Алхорана домом, но это было место, в которое он возвращался. Каждый раз, после битвы, плена, рабства или просто прогулки, но возвращался. Когда-то, давным-давно с ним были связаны детские мечты и надежды, потом возможность отомстить обидчикам, потом оно стало просто нагромождением камней, где ты еще хоть кому-то нужен. Хотя бы за то, что умеешь делать свою работу. И вот теперь створы ворот того самого места, где он провел большую часть своей волчьей, изорванной жизни закрываются за ним навсегда. И теперь есть только один путь. Путь, шагнув на который он раздаст все долги и сведет все счеты. На душе было спокойно, легко и радостно. Гэллиан втянул ноздрями тянущий с гор, все еще отдающий легким морозцем, прозрачный до невозможности воздух. Пахло весной. Новой, новорожденной и последней весной. Корна'таэро едва различимо улыбнулся и пришпорил коня.
  
   Знамя Хэа стояло на позиции уже третий день, и воины, несмотря на колоссальное напряжение, начинали скучать. Все чаще то там, то тут раздавались грубоватые шутки и слегка нервный смех, кто-то затягивал песню, кто-то спорил или просто курил. Корна'таэро не препятствовал. Его дозорные, занявшие наблюдательные посты на выходе из ущелья, зорко следили за подступами к Воротам, да и пропустить появление на гладкой, словно столешница, равнине почти стотысячного воинства было невозможно. Так что пусть его люди радуются тому немногому, что им еще осталось. Когда сюда подойдут войска Союзников, радоваться им уже не придется. Разве что скорой и легкой смерти. Алхоран прекрасно понимал, почему человеческие силы, что регулярные части, что ополченцев, оставили в резерве. Они не годятся на то, чтобы принять на себя прямую атаку эльфийских ратников, которые стрелой примчатся сюда, выманенные сорока тысячами орочьего мяса. Они будут в резерве, пока не понадобится сдержать эдайн, вастаков или... гномов. И, коли так, сдержать натиск закованных по самые глаза наугрим будет, ох, как непросто!
   Сзади послышался размеренный перестук копыт, Хэллин остановил коня чуть на полкорпуса позади своего командира.
   - Как ты думаешь, кхэнно, мы победим? - Оруженосец старался скрыть волнение. Он еще ни разу не участвовал ни в одной крупной битве, только в небольших стычках, и поэтому сильно нервничал.
   - Ты сомневаешься в способности Владыки разгромить эльфийское воинство? - Полунасмешливо спросил Алхоран, но Линнх юмора не понял.
   - Нет, что ты, кхэнно. Я не... я не то имел в виду, но...
   "Но ты боишься, мальчик, и это правильно. Если будешь бояться, возможно, сможешь сохранить свою жизнь" - подумал корна'таэро, сосредоточенно глядя куда-то вдаль.
   - Мы победим, Хэллин иро'Линнх. Но это не значит, что выживем. Прими это, иначе тебе нечего делать за моей спиной.
   Рысь судорожно сглотнул.
   - Да, кхэнно. Конечно. Прости меня.
   Черный Волк скривил губы в ухмылке и чуть повернулся в сторону оруженосца.
   - Эту битву запомнят, как одну из крупнейших в нашей эпохе. Как для павших, так и для выживших, будет великой честью сражаться в ней. С обеих сторон. Потому что по ее окончании, этот мир уже не будет прежним.
   Парень не ответил, только посильнее сжал поводья, стараясь унять невольную дрожь. Но сотнику Хэа и не нужен был его ответ. Потому что сам он уже ответил на все вопросы.
  
   Знамя Хэа и еще сотни других знамен, всего двадцать восемь тысяч конных и пеших, стояли на одном из нескольких перевалов через Эред Энгрин восточнее Тангородрима. Для того, чтобы добраться до Врат Ангбанда им потребуется несколько часов, но несмотря на это Гэллиан не мог отказаться от своей привычки разведчика и не перебросить на кручи Тангородрима десяток-другой наблюдателей. Хоть он уже и ушел из разведки, некоторые бывшие агенты признавали его как командира и были готовы выполнить некоторые его просьбы. Да и к тому же Алхоран, как корна'таэро, имел право узнавать данные о ходе битвы.
   Снова, как и в тот памятный день около шести лет назад, явился первый запыхавшийся наблюдатель и сообщил: к четырем часам дня войско Фингона окончательно разбило высланные против него сорок тысяч орков и сейчас уверенно теснит орочьи же тысячи охранения высланные из Ангбанда. "Что ж, - думал Гэллиан, выслушав доклад, - все идет по плану. Сейчас орки имитируют отступление и в страхе бегут от возжелавших их крови людей и эльфов. А может и не имитируют, но кому жалко несколько тысяч орочьего мяса? В Ангбанде его еще очень много. Теперь нужно уверить Фингона не только в том, что ему удалось обратить в бегство орков и прорваться к Черным Вратам, но и в том, что он сможет удержать эти позиции до подхода войск Маэдроса. А потом начнется избиение... И дело здесь не в том, что Моргот своими чарами заблокировал Видящие Камни, не в том, что Фингон поспешил с выходом из Барад Эйтеля и даже не в том, что в Ангбанде и окрестных перевалах расположено войско вдвое превосходящее объединеные силы Амон Химринга и Барад Эйтеля. Любое войско губит предательство. А сейчас вместе с Маэдросом вышагивают почти двадцать тысяч людей, уже присягнувших на верность Морготу. Проклятые вастаки, проклятые сыновья Ульфанга!" С ними Гэллиан конечно хотел бы посчитаться, но эти мечты были из области неосуществимых. Алхоран точно знал, куда и когда ему нужно будет идти завтра, и что его будет ждать там, на Анфауглите.
   Наблюдатели приходили весь день и всю ночь, сообщая следующее: когда солнце коснулось своим красным диском пиков Эред Ветрин, войска Фингона уничтожили и рассеяли пятьдесят тысяч орков, в том числе и четыре тысячи волчьих всадников, понеся потери не превышающие десяти тысяч. Они вцепились в склоны Тангородрима и подкатили к ним осадные машины и тараны. Теперь Верховному Королю казалось, что он держит Черные Врата мертвой хваткой и даже тем восьмидесяти тысячам орков, что он отбросил от Врат, не удастся сдвинуть его с места. Гэллиан хорошо помнил, насколько толсты и крепки Врата Ангбанда и знал, что пока не подтянутся гномы со своими устрашающими механизмами, разрушить их не представится возможным.
   Всю ночь под Тангородримом шел бой. Орки гибли в бесплодных попытках сдвинуть эльфов и людей с места, но воины Амон Химринга стояли как скала под ударами паводка и, что самое обидное, не несли серьезных потерь. Фингон вывел на ударные позиции два десятка тяжелых требушетов и начал методичный обстрел Врат и многочисленных входов и башен, откуда еще огрызались защитники Северной Твердыни. Пока все шло по плану, но тут явился посыльный из Ангбанда с приказом готовиться к выступлению. На вопрос, почему именно сейчас, среди ночи, он ответил: "Войска Маэдроса решились на ночной бросок. К утру они будут здесь".
   Когда солнечные лучи только-только осветили пики Эред Энгрин, был передан приказ выступать, и войско левого охвата двинулось вниз на равнину. Гэллиан знал, что параллельно с его частями по другому перевалу, что еще ближе к Тангородриму, движутся около двадцати тысяч ополченцев севера. Они смелые воины, но вот строевому и боевому умению их никто не учил, поэтому они, скорее всего, полягут в попытках не дать соединиться двум армиям под ударами эльфийских фаланг и гномьих хирдов. Когда черно-серая лента всадников и пехотинцев вышла на последний участок перевала, Гэллиан и другие воины, наконец, смогли увидеть то войско, что им нужно было сокрушить. Если бы корна'таэро знал приказы, что отдавал Маэдрос, то он бы понял, что таким построением эльфы, люди и гномы идут с того момента, как ступили на Анфауглит. Глаза радовались, глядя на почти идеальные ряды гигантской армии, а сердце ныло, так как понимало, что сокрушить врагов, идущих вот так не первый день, будет ой как непросто. Алхоран дал бы выбить себе глаз, если б не был уверен, что две трети из тех, кто идет рядом с ним, не чувствуют того же, что и он.
   И тут прискакал гонец. Уставший паренек на загнанной лошади сообщил невозможную новость: Фингон проломил Врата Ангбанда! Неизвестно, как ему удалось под ливнем стрел и камней установить свои требушеты, прицелить их и с достаточной силой обстрелять Врата, чтоб они не выдержали натиска. Естественно, чтобы эльфы не ворвались внутрь, был отдан приказ распахнуть створы во всю ширь и атаковать противника. Но лишь усилиями рыцарей Аст-Ахэ вкупе с ударами горных троллей, пущенных почти что на убой под обстрел требушетов, Фингона оттеснили таки от Черных Врат. Теперь всем резервным полкам надо было с как можно большей скоростью спуститься с перевалов и атаковать войска Маэдроса. Иначе он прорвется к армии Нельофинвэ, и все придется начинать сначала, вот только убитых никто не вернет. Так или иначе, но приказ был отдан, и Гэллиан вместе со своими конниками пришпорили коней и рванули вперед на врагов.
  

* * *

  
   За почти неделю непрекращающегося солнцепека почва Анфауглита ближе к северу уже успела подсохнуть настолько, что при ходьбе по ней вздымались облачка пыли, даже ночью. Армия Амон Химринга ползла медленно, но упорно, сохраняя боевые порядки. Эльфы, люди и гномы были готовы к отражению любой атаки, но ее все не было. Только с рассветом, когда солнце осветило спины войск Маэдроса, стало видно, что происходит на равнине. Там шел бой, причем бой не между теми частями, про которые вчера вечером рассказывал посыльный. Казалось, весь Ангбанд вышел против армии Фингона и черно-серое море колыхалось вокруг сине-черных стягов Второго Дома. Не прекращая марша, фаланги Феанорингов свернули строй и, ощетинившись сарисами и поливая врага из задних рядов тучами стрел, врубились в ряды орков. В то же время фланговые конные тысячи рванулись вперед.
   Орки неминуемо побежали бы, если б не рыцари Аст-Ахэ, которые словно вросли в песок Анфауглита и остановили прорыв и фаланг, и тяжелой конницы по северному краю вдоль склонов Тангородрима. Но при этом они несли страшные потери и гибли, гибли, гибли... Сумятицу в их ряды не смогли внести даже гномы, быстро установившие свои диковинные метательные машины и осыпающие врагов камнями через головы своих. Промахнуться мимо сотен тысяч орков и людей было просто невозможно.
   Айкавано повел свои четыре тысячи вдоль черно-серых шлаковых стен Тангородрима и столкнулся с конницей черных рыцарей. Удар лоб в лоб не расстроил порядки ни тех, ни других и кавалеристы давили друг друга с удвоенной силой и яростью. Никто не хотел отступать. В передышках между короткими атаками и контратаками Моринсул получал донесения и с невысокого холма оглядывался кругом, пытаясь понять, что же происходит с остальными частями. Оказалось, что все не так уж и плохо: орков хоть и было очень и очень много, но они оказались зажаты между упершейся армией Фингона и наступающей всем фронтом армией Маэдроса. Рыцарей Аст-Ахэ было не так уж и много по сравнению с ними, и они хоть и остановили натиск Феанорингов своей грудью, потеснить их так и не смогли, а скоро и они начнут шаг за шагом пятиться. Косые клинья рыцарской пехоты были сильны против большинства построений и почти равны по силе эльфийским фалангам и гномьим хирдам, но когда число последних двух почти равнялось числу самих рыцарей, те не могли ничего сделать. Так что чаши весов Света и Тьмы колебались здесь, на Анфауглите в прямой видимости врат Ангбанда, и Айкавано с чистой совестью все сильнее давил на черноплащных рыцарей. По бокам его конницы слева пешими сражались Беоринги и вастаки сыновей Бора, а справа - еще несколько тысяч тяжелой эльфийской конницы и конные стрелки-вастаки этого ненавистного Гутура. Вцелом соседство неплохое, и если бы не вастаки сыновей Ульфанга, прикрывающие тыл Феанорингам, его можно было бы считать весьма надежным.
   Так или иначе, битва продолжалась. Солнце прошло зенит и начало пока еще еле заметно клониться к закату, когда неожиданно орки и оставшиеся рыцари подались назад. Давно ждавшая этого эльфийская пехота и конница устремилась следом. Уже много лет Айкавано не командовал так быстро и яростно, как в эти минуты. Враг дрогнул и победа, казалось, уже раскрывала свои объятья, как вдруг орочьи орды расступились, и из клубов пыли и пепла на воинство Амон Химринга обрушился один из последних резервов Моргота - балроги и урулоки. Утомленные переходом через Анфауглит, битвой и погоней эльфы недостаточно быстро свернули правильные строи фаланг, и Глаурунг со своим выводком ворвался в ряды армии Маэдроса. Феаноринги в ужасе подались назад, а орки и, казалось бы, бежавшие рыцари Аст-Ахэ усилили натиск на конные крылья.
   Теперь Айкавано пришлось солоно. Переброшенные невесть откуда конные и пешие тысячи черных рыцарей почти в два раза превосходили его полк, а умение их лишь немногим уступало его собственному. Когда же пробравшийся к нему гонец сказал, что урулоки взломали защиту эльфийских фаланг и дорвались мало что не до штаба, Моринсул засомневался. Неужели два с небольшим десятка ящериц, плюющихся огнем, смогли обратить в бегство эльфийские войска?! Он приказал своим немного отойти назад и прижаться к пешим крыльям армии старшего сына Феанора и стал ждать вестей. Его оттеснили к тому самому холму, с которого он наблюдал за началом сражения этого дня. Въехав на свой наблюдательный пост, роккортур окинул взглядом пустыню и понял, что страх посыльного был слегка преувеличен. Глаурунг и его драконы действительно вломились в ряды эльфов, смяли их и погнали назад, но потом они натолкнулись на неколебимую стену хирдов и дальше продвинуться уже не смогли. Гномы, как с утра рыцари Аст-Ахэ, стояли горой и орочьи волны вкупе с драконьим пламенем разбивались о поднятые щиты. Конечно, наугримы гибли, но они были гораздо более стойки к огню, чем люди и эльфы. Как и говорил Маэдрос, вокруг гномов теперь выстраивалась вся оборона, и эльфийские фаланги хоть и изрядно прореженные, смогли создать правильный строй и прикрыть южный фланг.
   Айкавано присмотрелся повнимательнее, но нигде в поднятой сотнями тысяч ног и копыт пыли не обнаружил ни стяга Беорингов, ни знамени вастаков Бора. Зато в тылу гордо реяло коричнево-золотое знамя людей Ульфанга, а на них с востока наседали новые конные и пешие полки людского воинства Моргота. Убедившись, что армия еще держится, Моринсул снова повел командирскую сотню в атаку, а когда вернулся, то не поверил своим глазам: штандартов сыновей Феанора больше нигде не было видно! Айкавано даже протер глаза для верности, но так и не смог разглядеть его. Такого не может быть! Ведь на том месте, где располагалась ставка Маэдроса, не было никаких врагов. Только вастаки Ульдора...
   Айкавано обратил свой взор на восток и понял: сыновья Ульфанга предали Маэдроса. Вместо того, чтобы сопротивляться атакам ополчения северных народов и прикрывать тылы армии Амон Химринга, они развернулись и вместе со своими вчерашними врагами ударили в тыл отдыхающим конным тысячам. А скоро доберутся и сюда.
   Моринсул приказал всем, кто остался в живых, а это была почти половина его полка, свернуть ряды и прорываться на юг, к гномам Белегоста. Но, когда все было готово, и конница рванулась вперед вастачьи воины, окружили-таки его тысячи и приняли на копья удар конницы. Потери и с той и с другой стороны были ощутимыми, но люди с востока, платя тремя за одного, остановили прорыв и заставили Айкавано вернуться обратно к холму. Теперь ему и его полутора тысячам оставалось надеяться лишь на чудо.
  

* * *

  
   Гэллиан горячил коня и подгонял своих всадников. Сейчас, когда Ульдор заявил о своем предательстве, восемь тысяч гарнизонных всадников Ангбанда, включая его сотню, и четыре тысячи конных ополченцев севера должны были напасть на хирды гномов Ногрода и Белегоста сзади. Легко сказать! Напасть на хирды. Для конных лучников и наполовину незадоспешенных ополченцев это все равно, что грудью бросаться на колья. Но, тем не менее, приказ есть приказ, и Алхоран во всю мощь легких командовал своими всадниками.
   С наугримами сшиблись на ура. Трещали копья, ломались щиты и падали наземь гномы. Рядом валились пронзенные сразу несколькими сарисами кони и всадники. В воздухе носились тучи стрел, собирая обильную жатву. После наскока воины Ангбанда откатились, не выдержав столь жестокого боя. Как ни старался тысячник, как он ни кричал и ни трубил в рог, его воины могли лишь осыпать строй подгорных воителей из луков. На счастье северян, гномы оставили свои осадные машины немного впереди, и теперь их остовы пожирало пламя, изрыгаемое драконами.
   Почти до середины ночи Алхоран бросал свою сотню на гномьи щиты. Да, кого-то они убивали, кого-то выдергивали арканами, но разладить почти идеальную военную машину гномов было выше человеческих сил. Если бы не отряды вастаков, которые с севера тревожили наугримов Белегоста, вполне возможно бородачи Азагхала обратили бы в бегство все конное ополчение севера. Когда от сотни Гэллиана осталось шестнадцать человек, с востока, наконец, подошла пехота. Она торопилась, как могла, но все равно успела прийти только сейчас.
   Заменив весьма существенно поредевших всадников, пехотинцы навалились на гномов. Навалились и откатились опять - такой утес никогда не взять волнам. Что было дальше, Гэллиан не видел, так как неожиданно представилась возможность отдохнуть хоть несколько часов, и он под грохот битвы и стоны раненных повалился в тяжелый сон.
   Разбудил корна'таэро Хэллин. После многочасового боя оруженосец ощутимо изменился. Рысь больше не дрожал от каждого шороха, его осунувшееся, покрытое грязью, кровью и копотью лицо с рассеченной щекой было усталым, но спокойным, а еще недавно мальчишеский взгляд теперь был взглядом взрослого мужчины. Он принес Алхорану воды в шлеме. Похоже, с мертвых ее собирал, потому что иначе взять живительной влаги посреди сечи было неоткуда. Черный Волк благодарно принял шлем и жадно напился, а потом умыл лицо. Остатки влаги он вернул орежуносцу.
   - Я понял, что ты имел в виду, кхэнно. - Тихо, но твердо проговорил Линнх, прямо глядя в серо-стальные глаза своего сотника. - Я больше не боюсь смерти...
   Алхоран чуть усмехнулся и собирался ответить, но тут над равниной разорвался душераздирающий вопль. Резко развернувшись и взобравшись в седло, он разглядел, что гномы, так и простоявшие всю ночь под обстрелом, ухитрились завалить дракона. Да не одного, а уже троих! И эти проклятые наугримы никак не поддавались их натиску. Вокруг когтистых лап драконов суетились тучи орков, а с юга вспомогательный хирд прижимали пешие рыцари Аст-Ахэ.
   Черный Волк подал знак Хэллину, чтобы трубил атаку. Под истрепанное знамя Летучей Мыши собрались не только его собственные ратники, но и воины, отбившиеся от других знамен. Все, кто еще мог, садились в седла, чтобы уже в который раз кинуться на ненавистный хирд. Кинуться с безумной, безнадежной яростью и снова откатиться, оставляя под топорами, копьями и секирами все новых и новых бойцов. И так снова и снова, до остервенения, переходящего в тупое безумие, когда даже ярость выгорает жгучим пеплом и остается лишь бездумно двигаться вперед и вперед. В какой-то момент Алхоран уже перестал понимать, жив он еще или его зарубили во время сна, и теперь все, что он видит вокруг всего лишь морок, порожденный иступленным сознанием. Бесконечный кошмар, из которого невозможно вырваться, не проснувшись, но ты не можешь понять, спишь ты все еще или нет. И только боль в усталом теле и исстонавшихся мышцах еще вяло давала понять, что вокруг реальность, а не горячечный бред.
   До середины дня воины Северной Твердыни штурмовали бастионы короля Азагхала, а потом Глаурунг со своими собратьями пробил-таки соединенную цепями стену щитов и, потеряв еще троих драконов, прорвался к штандарту короля Белегоста. Народ Дьюрина набросился на огненного змея с удесятеренной яростью, когда он повалил самого Азагхала на землю и прополз по нему. К несчастью Глаурунга, у короля был очень длинный кинжал и он перед смертью всадил его между чешуй. Золотой дракон взревел и, расшвыривая гномов, рванулся прочь, пробивая здоровую просеку в рядах наугримов. За ним в брешь хлынули орки, и началось избиение.
   Корна'таэро в этот момент как раз выпутывался из кишок своей лошади, зарубленной каким-то не в меру ретивым подгорным воителем. Бегло оглядев остатки своего знамени и прущую лавину орков, ангмарец понял: пора. Он уже ничего не мог сделать для своих воинов. Рядом, нелепо раскинув руки, лежал Хэллин со стрелой в горле, и мертвые, распахнутые глаза оруженосца невидяще смотрели в сумеречное равнодушное небо. Черный Волк схватил лошадь мертвого Рыся и взлетел в седло. Теперь он был свободен от своей клятвы и волен был делать то, что хотел.
   Рванув поводья, Алхоран на скаку подхватил с земли чью-то полную тулу и погнал коня в сторону войск Маэдроса. Но увы, все было далеко не так просто. Мечущийся Глаурунг перегородил дорогу, размолачивая хвостом и своих, и чужих. Дракон бесновался от невыносимой боли. "Похоже, даже ящерицы плохо переносят, когда им тычут в яйца отточенной сталью", - мельком подумал Гэллиан, придерживая скакуна и пытаясь определить, как ему преодолеть столь неудачно возникшее препятствие. Монстр тем временем передавил, должно быть, целую сотню орков, пробив, таким образом, нехилую брешь, именно туда и направил коня корна'таэро. Он горячил скакуна, намереваясь проскочить под самым носом у чудовища, пока тот занят пожиранием подвернувшихся под руку ополченцев. Но, когда он уже почти поравнялся с мордой дракона, тот, как назло, заметил движение наглого смертного и, повернувшись, полыхнул огнем. Затормозить на такой скорости было невозможно, поэтому все, что мог сделать северянин, так это послать коня в длинный, высокий прыжок. Распластавшись на шее скакуна, ангмарец буквально слился с обезумевшим животным, выбросившимся кьол35 на 15 в длину. Пламя опалило коню брюхо и задние ноги, начисто слизало плащ Черного Волка и выжгло в земле глубокую прогалину. Но скакун все же дотянул. Правда этот прыжок стоил животному жизни. На преземлении передние ноги подломились, и Алхоран, перелетев через голову умирающей лошади, рухнул на землю, кувырком пропахав еще пару саженей. Лук раскололся, стрелы рассыпались, веером отмечая его красочный полет, только меч остался верен северянину и теперь больно упирался рукоятью куда-то между лопаток, впиваясь в помятые ребра. Сдавленно матерясь, Гэллиан кое-как поднялся на ноги. За спиной ревела стена огня высотой в пару человеческих ростов, полностью отрезавшая его от места побоища. Впрочем, побоища и на этой стороне было хоть отбавляй. Северянин повел плечами и, оскалившись, вытянул полуторник из ножен. Ему предстояло вновь обзавестись луком, стрелами и конем. И горе было тем несчастным, кто попытается его остановить.
   Прошла еще пара часов, еще немного и солнце неумолимо начало клониться к закату, а своей цели ангмарец так и не достиг. Он сменил уже четвертую лошадь, расстрелял пару тул, но стягов Маэдроса не нашел. Алхоран не мог понять, куда делись войска Феанорингов, не могло же быть такого, что их всех порешили? Это было просто немыслимо. Или он не там ищет? Да где же, рауг их раздери, носит этих очумелых нолдор? Жутко ломило усталую спину, глотка пересохла, его походная фляга давно была пуста, хотелось скинуть помятые доспехи и послать всех к орочьей матери: и Моргота, и Маэдроса, и самого Айкавано. Ангмарец утер пот с лица и, встряхнувшись, снова вскочил в седло. Ладно. Начнем сначала. Вастаки должны были окружить ставку Маэдроса, вот и будем искать оставшихся вастаков. Ничего другого все равно уже не остается. Алхоран тронул пятками бока коня и изрядно охрипшим голосом скомандовал "Хэй!". Может, у него и нет столь лелеемой некоторыми надежды, но уж упрямства ему не занимать.
  

* * *

  
   Очередной вал нападающих откатился на прежние позиции, исчезая в пыли и мареве. Пятый день битвы клонился к закату, и Айкавано по себе чувствовал, что силы его эльфов на исходе. Вастаки, а теперь уже и орки, с пугающей постоянностью атаковали позиции остатков тяжелой конницы Феанорингов, укрепившейся на том невысоком холмике, облюбованном Айкавано два дня назад. Со вчерашнего и до сегодняшнего вечера этих атак было штук сорок, но теперь уже больше часа никто из врагов не показывался в поле зрения. Сейчас все вокруг покрывали трупы, людей, эльфов, орков, коней и волков, но этот жуткий вид тянулся лишь на сотню шагов. Анфауглит в этом месте оттаял, словно повинуясь злобной воле Моргота и вел себя как обычно, то есть вздымал клубы пыли при каждом шаге. С одной стороны, это весьма затрудняло эльфам обзор, но с другой не давало конным лучникам-вастакам нормально брать прицел и засыпать нолдорские позиции стрелами.
   По приказу Моринсула на вершине холма соорудили вал из трупов и утыкали его копьями и мечами, валявшимися вокруг в изобилии. Айкавано знал, что еще день-другой, и трупы будут нестерпимо смердеть, разлагаясь под жарким солнцем, но он сильно сомневался, что у него есть эти два дня. Ряды эльфов таяли с каждой атакой, и вот теперь их осталось всего четыре с небольшим сотни. Моринсул не проезжал по рядам защитников Амон Фирин, Холма Мертвецов, как его окрестил Ларн; он не смотрел в глаза своим эльфам, не ободрял их и не произносил возвышенные речи, поскольку знал, что каждый нолдо в его отряде полон решимости пойти до конца и умереть здесь, но не попасться в лапы прислужникам Врага. Да и сами прислужники, похоже, не горели желанием брать кого-либо из Феанорингов живыми. А смерть освобождает от всего: от обязанностей, от клятв, от сожалений и от горестей, и скоро все эльфы, собравшиеся под рукой Айвана, будут свободны.
   Сейчас Моринсул сидел на песке рядом с валом из трупов и думал о том, что случится с его возлюбленной, с его госпожой Фейренель, если Враг доберется до Амон Химринга. Ведь Маэдрос, если он до сих пор жив, был отброшен к холмам Дортониона и в свой замок ему будет вернуться ой как непросто. А Фейренель была назначена защитницей цитадели Нельофинвэ, и Айван знал, что она выполнит этот долг до конца. Но балрог всех задери, как же ему хотелось, чтобы Фейренель смалодушничала и покинула Амон Химринг при виде подбирающихся к замку полчищ Моргота! Но она не сделает этого, и все, что мог Айкавано, это сопротивляться до последнего, выигрывая для нее время на жизнь, раздумия и принятие решений.
   Оторвавшись от мыслей о своей потерянной возлюбленной, нолдо встал и поискал глазами оруженосца. Если эльфов он понимал, то поведение Ларна оставалось для него загадкой. Единственный человек в отряде выглядел уставшим и измотанным, его левое плечо было рассечено стрелой, пронзившей кольчугу, а рука устала сжимать меч. Но при всем при этом его усталое и измазанное грязью лицо светилось каким-то неземным счастьем. Будто он тоже знает, что попадет в Чертоги Мандоса и будет когда-нибудь возрожден со своей памятью. "Все-таки странные существа люди. - Думал Айкавано, наблюдая за своим оруженосцем. - Иной раз они боятся обычных вещей, наподобие признания в своих чувствах, а иногда ждут смерти с улыбкой на губах. Эх! Где сейчас Гэллиан? Наверняка против наших сражается. Интересно, жив ли?" Все-таки пытливый нолдорский ум не дал Моринсулу спокойно посидеть, и он позвал юношу к себе:
   - Ларн! Подойди сюда. - Попросил он и, когда оруженосец подошел к нему, поинтересовался. - Скажи, почему ты улыбаешься?
   - А что, во время боя улыбаться запрещено? - Отпарировал Ларион. - Вот ты, например, сверкаешь глазами, а Роккоэлдо хмурится. Я думал, что это не принципиально, да и ты сам мне говорил, что в бою важно душевное состояние, а не физические реакции.
   - Говорил и от этого не отказываюсь. Но мне просто интересно, чему ты радуешься? Ведь скоро ни меня, ни тебя может не стать, и большинство людей боятся этого момента как огня.
   - И я боюсь. Но просто за всю мою жизнь эта битва была самой крупной, что я видел, и мне не будет стыдно помирать, когда я видел такое. Да и к тому же ты мой лорд, я поклялся служить тебе до смерти. Если она будет скорой, то никакая сила уже не сделает меня клятвопреступником.
   Откуда-то из пыльного марева донесся протяжный звук вастачьего рога. Скоро опять должна быть атака.
   - Ты почти прав, Ларн. Но на моем веку это тоже самая крупнейшая битва. Жаль, что мы ее проиграли! - Договорил Моринсул, поправляя шлем, меч и взлезая в седло Альквы.
   Кобыла из-за нехватки воды выглядела неважно, но лошади вастаков были измотаны еще больше, чем меар.
   - Приготовиться к отражению атаки! - Скомандовал Айкавано, поудобнее беря щит.
   Рог отзвучал, прошло какое-то время, а вастаки все не появлялись. Странно. Либо ждут, либо изготовили какую-то каверзу. Неужели они сами измотались настолько, что просто пугают эльфов звуками своего рога. Хотя, сигнал был боевой, а в такой пыли подать отменяющий взмах знаменем было бы весьма трудно. Наконец в пыли замаячил всадник. Он остановился в пределах слышимости и прокричал:
   - Айкавано Моринсул! За оскорбления, нанесенные предводителю шести семейств и воеводе Дома Скорпиона, хатану36 Гутуру, он вызывает тебя на бой. Одного!
   Произнеся это, вастак развернулся и ускакал.
   - Жаль, что у меня лука не было, а то бы я его угостил! - Проговорил Роккоэлдо Воронхел, подъезжая к Моринсулу.
   - Убивать переговорщика? - Усмехнулся Айкавано. - Это бесчестно. К тому же, раз ты его не подстрелил, придется мне принять вызов. Ты остаешься за старшего, Роккоэлдо. Что бы не случилось там, не смей приходить ко мне на помощь! Они только этого и ждут...
   - Что?! - Совсем по-человечески удивился заместитель Моринсула. - Тебя по голове сильно приложили? Идти на поединок с вастаком! Да он тебя за милую душу расстреляет. У них нет понятия о чести и совести.
   - Зато они есть у меня. И раз на поединок вызвали именно меня, придется идти. А если он меня подстрелит, то пусть сам разбирается со своей отсутствующей совестью. Мне будет все равно. К тому же какая разница, как и где умирать, а?
   И не говоря больше ни слова, Айкавано послал Алькву вперед. Лошадь в чешуйчатой броне кое-как перебралась через вал из тел и медленно пошла вниз с холма. Услышав удар копыта по щиту, Моринсул обернулся. Следом за ним ехал Ларион, держа в руках знамя тысячи Айвана.
   - Останься, прошу тебя. - Попросил Айкавано, останавливая лошадь. - Ты человек, и у тебя одного может появиться шанс скрыться.
   - Ты идешь на поединок, а знамя не взял. - Ответил Ларн, останавливаясь рядом со своим лордом. - К тому же я все еще твой оруженосец и последую за тобой куда угодно. А смерть, ты сам говорил, освобождает от обязательств.
   Моринсул больше ничего не сказал, лишь похлопал оруженосца по плечу и направился вниз с холма. Остановившись там, где было поменьше тел, он кивнул Лариону, и тот поднес к губам рог и протрубил. Хатан Гутур не заставил себя долго ждать. Где-то в пыли протрубил ответный рог, и оттуда выехал всадник. Айкавано улыбнулся: вастак не совсем правильно рассчитал расстояние, на котором эльфийский взор может различать то, что сокрыто от людского, и потому Моринсул хоть и плохо, но видел еще два с половиной десятка всадников, скрывающихся в пыли. Пятнадцать ехали в двадцати шагах от Гутура, если это вообще был он, а еще десять пробирались откуда-то с левого боку. Ну что ж. Вастакская доблесть как она есть, в чистом виде и без преукрас.
   - Что, заморский засранец, честь не позволила отказаться от поединка? - Прокричал видимый Лариону всадник. Да, судя по голосу, это действительно был Гутур.
   - Именно так, козел восточный! - Ответил Моринсул. - Вот только зря ты называешь поединком бой двоих против двадцати шести!
   Если б не расстояние, Моринсул бы увидел, как переменился в лице хатан. Поняв, что скрываться дальше не имеет смысла, он крикнул на своем наречии какое-то слово, и Айкавано перевел это как: "Стреляй!"
   Ларион мигом сообразил, о чем речь, но воспользоваться знанием как следует, не сумел. Десяток слева натянул луки и выстрелил. Десять стрел вспороли пыль и устремились к эльфу и человеку. Айкавано рванул вперед, выставив над собой щит, но как надо прикрыть оруженосца уже не сумел. Три стрелы попали в лошадь Ларна, две ударили в щит Моринсула, а одна вонзилась точно в центр кирасы оруженосца. Если б перед этим боем Ларион не повредил свою кирасу, сделанную гномами и не надел трофейную людскую, он, возможно, устоял бы. Но сейчас долотообразный наконечник стрелы вошел тому в грудь. Неглубоко, но вполне возможно, что смертельно. Ларн захрипел, припал к шее смертельно раненой лошади, но тут силы оставили скакуна и он всем своим весом рухнул на парня.
   - Роккортур! - Раздался истошный крик, переходящий в хрип.
   Айкавано, наблюдая за этим, лишь опустил голову и тряхнул слипшимся плюмажем. Ларион был ему как сын, ибо он воспитывал его как умел. И, оказалось, что воспитал неплохо! Теперь же он лежит бездыханным под своей лошадью... Хотя нет! Вот он шевелит рукой, пытаясь встать...
   Из-за этих наблюдений Моринсул пропустил следующий залп лучников, а когда опомнился, поставил Алькву на дыбы и тут стрелы упали. Одна клюнула его в наколенник, вторая отлетела от затянутого чешуйчатой сетью бока Альквы, остальные прошли мимо. Затем из пыли на полном скаку вылетел еще один десяток конных стрелков, похоже, из тех, кто стоял за Гутуром. Они, не сбавляя хода, пустили стрелы и пошли на разворот. Заслоняясь от них, Айкавано снова поднял Алькву, и тут лошадь странно дернулась и начала падать. "Сердце..." - холодея, подумал Моринсул и рухнул вместе со своей белоснежной кобылой.
   На холме позади него послышались возгласы и шум - несколько десятков смельчаков вскакивали в седла, чтобы выручить командира из-под обстрела. "Нельзя спускаться! - Лихорадочно думал Айкавано, пытаясь высмотреть стрелка. - Это ловушка. Сейчас два десятка, потом еще два и все - конец обороне".
   - Стоять! - Прокричал Моринсул, озираясь вокруг.
   Но нет. Ничего. Только пыль и силуэты, мельтешащие где-то вдалеке. Вастаки, наверное, готовятся к очередной атаке. И не надоело им? Оставив их в покое, эльф попытался высвободить ногу из-под мертвой Альквы, но ничего не получалось. Нужна была помощь.
   Что произошло дальше, Айван не разглядел, но конные лучники почему-то не пошли на очередной заход, а остановились как вкопанные. Тут двое из них упали, пронзенные стрелами, а остальные дали ходу и исчезли в пыли. Эльф крутил головой вокруг, пытаясь разглядеть, кто же стрелял? Он же приказал своим не двигаться. Кто-то ослушался? Невозможно.
   Моринсул услышал перестук копыт. Но не со стороны "их холма" а откуда-то с северо-запада. Кто это? Скоро в пыли нарисовался силуэт - один всадник мчался сквозь марево, словно вихрь, и он был не вастак. Гладкие доспехи, вороненая кираса, длинный лук в руках, меч за спиной... Кто же это? Что-то до боли знакомое.
  
   Алхоран уже порядком устал носиться по развороченной равнине, а его конь и подавно. Глаза заливал едкий пот, и конь и всадник были с ног до головы покрыты копотью, он сменил уже третью за последние два часа тулу стрел, но Айкавано так и не нашел. Почти отчаявшись, ангмарец уже хотел было повернуть назад, но тут сквозь дым разглядел небольшой холмик и рванул к нему, чтобы осмотреться. И тут удача улыбнулась ему. На холме укрепились эльфы и, приглядевшись внимательнее, он разглядел штандарты Феанорингов, и не просто Феанорингов, а никого иного, как лорда Карантира. И командовал ими старый знакомец, который в данный момент, ну что за совпадение, оказался примерно в том же положении, что и при первой встрече. Под своей лошадью. Не раздумывая ни секунды, Черный Волк вытянул из порядком опустевшей тулы две стрелы и выпустил их в проносящихся мимо вастаков, чьей работой, по-видимому, и была открывшаяся картина. Те, не ожидавшие такой подлости от северянина, обалдело шарахнулись в сторону, видимо решив, что за ним следуют и другие черные воины. Чтож, это было только на руку.
   Ангмарец подскакал к лежащему Моринсулу, загородив того своим конем и, не оборачиваясь, бросил:
   - Шесть лет прошло, а ничего не изменилось. Как был разявой, так и остался, Айкавано Моринсул. - При этом он уже накладывал на тетиву новую стрелу, напряженно всматриваясь в мелькающие тени вастакских всадников. Через пару минут недоумки сообразят, что он один и тогда привет.
   - Заснул ты, что ли, нолдо? На седло, живо! - Крикнул он, так и не повернувшись к распростертому эльфу.
   Моринсул пригляделся к воину, и у него от сердца отлегло. Просто потому, что он хотел перед смертью узнать, что стало с тем человеком, который так круто изменил его жизнь.
   - Гэллиан, при нашей первой встрече ты меня хоть распутать соизволил! А сейчас даже из-под лошади не хочешь вынуть. Учти, я сам не выберусь.
   Ангмарец ругнулся про себя, помянув недобрым словом маму с папой и Айкавано, и всей его родни, но вслух сказал другое:
   - Да почему ж ты всегда такой беспомощный? Тебя, в Валимаре твоем, что, даже завязки на портах завязывать не научили? - Но при этом все же слез с коня и опустился рядом с эльфом на колено, осматривая положение. - Не ранен хоть? - В голосе человека мелькнула тревога.
   - Нет, только ногу придавило. А вот мой оруженосец, похоже, пострадал сильнее...
   Черный Волк едва не рявкнул: "Да плевал я на твоего оруженосца!", но вовремя прикусил язык.
   - Ладно, сначала тебя вытащим, а потом и парня твоего. - Ангмарец извлек из ножен меч и, просунув его под бок лошади, надавил как на рычаг. - Давай, выползай, нол... - он не договорил.
   Выпущенная кем-то из вернувшихся вастаков стрела угодила в навершие шлема почти у самого переносья. Древко расщепилось о закаленную сталь, наконечник скользнул куда-то вверх, но один из обломков с частью оперения вонзился в глаз корна'таэро. Северянин глухо вскрикнул и, вскинувшись, инстинктивно прижал руку к лицу. В тот же момент с десяток стрел утыкали его коня. Гэллиан рухнул на землю, укрываясь за трупом Альквы и все еще зажимая рану. Они оказались с Айкавано лицом к лицу.
   - Проклятье! - Прошипел северянин. - Вернулись, гниды...
   Вастаки и, правда, вернулись. В количестве двадцати всадников, у половины из которых в руках были луки. Между их залпами Айкавано успел-таки вытащить ногу из-под трупа своей любимой кобылы, которую Гэллиан хоть ненамного, но сдвинул.
   - Жив?! - Спросил он, поднимая щит и выхватывая Андарут, но этот вопрос был излишним - мертвый так материться не будет.
   Айкавано присел рядом с Гэллианом и поднял щит. Набегающие вастаки вновь выстрелили, на этот раз вразнобой, и Моринсулу пришлось спрятаться за щитом, от которого отлетело пять или шесть стрел. Третьего залпа не последовало - враги были слишком близко. Когда до сшибки оставались мгновения, Айван вскочил с колена и, выставив вперед щит, рубанул лошадь летящего на него вастака. Меч перерубил несчастному животному обе передние ноги, и лошадь истошно заржала, перелетая через голову и погребая под собой всадника.
   Пока эльф прикрывал их обоих щитом, северянин стащил шлем и выдернул из глазницы окровавленный обломок.
   - Да чтобы я еще когда-нибудь на себя этот бесполезный котелок напялил! Да я скорее орочьи кишки буду жрать и не закусывать! И какой только умник ковал эту зловредную жестянку!? - Подобрав меч и дождавшись, пока один из всадников с ним поравняется, корна'таэро в перекате ушел под брюхо его коню и, не останавливаясь, вспорол его от грудины до паха.
   Прием был рискованным, учитывая к тому же, что теперь он имел вполовину ограниченный обзор, но Алхоран был слишком зол, чтобы думать об этом. Выкатившись по другую сторону выпотрошенной лошади, он вскочил и подставил клинок под удар очередного вастака.
   Айкавано пропустил мимо себя опрокинувшуюся лошадь, закрылся щитом от вастакской сабли, отбил удар Андарутом, сам зацепил кого-то, а потом почувствовал, сильный удар в левый наплечник - очередной всадник смог найти брешь в обороне весьма уставшего и помятого эльфа. Гномья сталь выдержала, но руку свело, и она инстинктивно дернулась вниз, открывая торс. Тут же в кирасу вонзилась стрела, выпущенная с каких-то десяти шагов. Эльф пошатнулся и почувствовал боль слева между ребер. Наконечник пробил сталь и кольчужные звенья, но лишь ненамного вошел в тело - броня загасила-таки удар.
   Моринсул что-то вскрикнул, отвел очередной выпад и с размаху залепил проносящемуся мимо вастаку рукоятью меча в лицо. Тот рухнул с лошади, а по спине эльфа звякнула еще одна сабля. Айкавано припал на колени, пытаясь восстановить дыхание
   Ангмарец обернулся на крик. Проклятье! Потеря глаза сильно сужала обзор и вообще жутко мешала. Бросившись к рухнувшему на колени эльфу, он подлетел к уже занесшему над тем свой кривенький ятаган восточнику и, с разбегу перерубил тому его хилое оружие. Тяжелый полуторник по широкой дуге пошел вверх, отсекая всаднику ногу посередине бедра и разрубая лошадиный бок. И лошадь, и человек издали дикий вопль. Вастак завалился на бок и рухнул на землю, за ним последовал и конь, задавливая собой все еще корчащегося всадника. Гэллиан снова развернулся, выравнивая дыхание. Он хрипел, по лицу вперемешку катились кровь и пот, но врагов поблизости уже не было. Вастаки благоразумно отступили, чтобы перегруппироваться. У них было много времени и много людей.
   Айкавано, наконец, хоть как-то смог протолкнуть воздух в сведенные болью легкие и поднялся. По левому боку струилась кровь. Моринсул чувствовал это, но выдернуть стрелу из поврежденной кирасы не сумел. Тогда он обломал древко как можно ближе к броне, чтоб оно не мешалось, и встал.
   - Ушли на перегруппировку, так что время есть. - Произнес Айкавано, кое-как пытаясь вытереть пот и грязь с лица. - Я рад тебе, но что ты здесь делаешь? Зачем приехал?
   Черный Волк что-то хрипло проворчал и, наконец, повернулся к феанорингу лицом.
   - Да вот, понимаешь, с пути сбился. Хотел у тебя дорогу спросить. - Он усмехнулся. - И кстати, чего это эти мрази так с нами нежничают? Вместо того, чтоб всей кодлой навалиться, размениваются отрядами по десять-двадцать человек?
   Айкавано улыбнулся. Даже сейчас, среди боя, в крови и с выбитым глазом Гэллиан умудрялся острить!
   - Они силы берегут для решающего броска. Мы их тут уже второй день держим. И положили немало! Вот ждут подкрепления, мрази! А эти, что кругами ездят - поверенные одного их то ли тысячника, то ли теперь уже кого покрупнее. Я ему перед битвой кое-что отбил, так что он теперь взъелся на меня. Наверное, его жены в гарем не пускают.
   Ангмарец едва не закатил оставшийся глаз под скальп, и как некоторые умудряются налаживать отношения с людьми подобным образом, просто диву даешься. Такое ощущение, что кроме секретного нолдорского приема иных способов вести диалог не придумали.
   - И накой ты ему наподдал, мудиле этому? Тебе что, больше занятсья нечем было?
   - Так он посмел нелестно выразиться в адрес госпожи Фейренель! Сказал, что у женщин может быть одно предназначение - ублажать мужчину в постели. Я потребовал извиниться, он отказал. Ну, тогда я с него извинения болью взял.
   "Ого! Так у нас замаячила на горизонте некая госпожа Фейренель... Хм... а ты еще не совсем пропащий, Айкавано... это радует... " - северянин улыбнулся.
   - Ну, раз он оскорбил женщину, это меняет дело. Только надо было его сразу кончать, а не нюни рассусоливать. Но ты молодец. - Алхоран хлопнул Моринсула по плечу, но тут же посерьезнел. - Так, не расслабляемся, эти выблядки снова решили нанести нам визит вежливости.
   - Так я его порешил бы, только мои меня оттащили. Сказали, нечего кровь союзников проливать! Знал бы, какой он союзник, так убил бы сразу!
   Договорить Айкавано не дали. Опять из марева вылетели стрелы, от которых Моринсул укрыл и себя и Гэллиана щитом, а потом на них выскочили и сами вастаки. Теперь их было четырнадцать, и луки были лишь у семерых. Они сделали еще один залп, и Айкавано принял на щит несколько стрел. Но одна проскользнула-таки под руку эльфа и клюнула того в бок. Кираса выдержала.
   Третьего залпа они не дали, а построились каким-то подобием клина и, нахлестывая коней, направились на двоих сопротивляющихся. Сшибка была короткой и яростной: Айкавано срубил одного, еще одну лошадь зацепил, но потом здоровенный вастак на здоровенной же лошади размахнулся молотом и огрел нолдо по щиту. Сталь выдержала удар, но эльф рухнул навзничь.
   В это время Алхоран был занят сразу двумя наседавшими на него всадниками. Отражая сыплющиеся на него удары, северянин постепенно отводил парочку подальше от своих. Теперь корна'таэро твердо решил беречь лошадей, все еще лелея полубезумную надежду смыться. Поэтому, ненавязчиво переместившись за круп одной из лошадок, Черный Волк перехватил ее всадника за острие его сабли, благо латница выдержала хватку, и стащил того с коня. Прирезав незадачливого противника, он вскочил в седло, и уже собирался заняться оставшимся, но тут увидел, что над поверженным Айкавано нависает какой-то громила со здоровенным молотом в руках. Медлить было нельзя, поэтому ангмарец только отмахнулся от надоедливого восточника, задев того кончиком меча в открытое горло, и погнал лошадь прямиком на молотобойца. Взяв с места едва не в карьер, Гэллиан в прыжке ударил огромного мерина грудью своего коня в бок. Они опрокинулись все вчетвером, и кони и всадники. Хорошенько приложившись головой о землю, от чего боль в глазнице буквально разорвала череп пополам, корна'таэро на какие-то мгновения отключился. Когда зрение вернулось, он обнаружил над собой нависающего вастака и стремительно приближающийся к лицу боевой молот. Ангмарец инстинктивно дернулся в сторону в попытке уйти в перекат, и молот с размаху опустился на левый локоть, вдрызг дробя кости и расплющивая сухожилия и мышцы. Гэллиан закричал.
   Молотобоец радовался недолго. Вывернув окровавленное орудие из песка, куда оно успело соскочить после удара, он размахнулся им над головой. Айкавано, получивший благодаря Гэллиану передышку, поднялся и, не разгибаясь в полный рост, рассек кончиком Андарута коленные связки молотобойца. Человек зашелся криком и опрокинулся навзничь, но эльф, кое-как оттолкнувшись, наступил ему ногой на горло. Воин зашипел и попытался оторвать ногу эльфа, но Айкавано ударил его кованым сапогом в висок. Человек затих.
   Эльф еще успел зацепить кого-то, прежде чем вастаки откатились, вдосталь умывшись кровью. Они наверняка не ожидали такого яростного сопротивления от двоих пеших воинов, да и сам Айкавано не ждал, что он продержится столько. Поэтому, как только противники скрылись в мареве, нолдо поднял щит и склонился над Гэллианом. Вид у того был, мягко говоря, неважный. Если ему суждено будет пережить этот бой, то руку он потеряет точно. Даже эльфы не смогут срастить настолько раздробленные кости.
   Ангмарец вымученно застонал и повернул лицо так, чтобы видеть Айкавано здоровым глазом.
   - Ты эту м-м-мразь зарубил? Меч мой найди...
   - Ты вообще встать сможешь? - Недоверчиво спросил Моринсул, оглядывая песок под ногами.
   Меч лежал в паре шагов, и эльф мог бы подать его, но он опасался очередного залпа лучников и потому не отпускал щита.
   - С-с-могу... - сквозь зубы выдавил северянин и начал приподниматься, но с новым стоном упал на здоровую руку. - Мммм... падаль... - слова ах'энн мешались с талиска, так что эльф понимал с пятого на десятое. - Я... не дам... поставить... себя... на колени... - ему кое-как удалось сесть и зажать развороченный сустав правой рукой. Лицо Алхорана было белее мела, но взгляд единственного глаза вполне осмысленным и крайне недобрым.
   Моринсул без слов подал Гэллиану меч. Он впервые видел такую отвагу и презрение к себе, к своей боли, а также ненависть к врагам. И потому, протянув руку человеку, чтобы тот хоть как-то смог подняться, Айкавано спросил:
   - Скажи, Гэллиан, что ты выбрал? Служение Морготу или свой путь?
   - А ты-то сам как думаешь, нолдо? - Опираясь на руку эльфа, отозвался тот. Сейчас они оба держали за рукоять один и тот же меч. - Но я не готов жить предателем, это слишком низко даже для меня. А вот умереть, за право называть тебя другом, Айкавано, я готов. - Ангмарец улыбнулся, насколько позволяла подрагивающая от лютой боли челюсть.
   - Я рад... - Отозвался эльф, и его голос дрогнул.
   Он помог Гэллииану подняться, и они оба встали в стойку: Моринсул впереди прикрывает помятым щитом от стрел, а Алхоран сзади собирается с силами и готовится к новой атаке. Свистнули стрелы. Айкавано поднял щит, блокируя их. Снова появились силуэты девяти вастаков, у четверых были луки. Они шли не галопом, а скорой рысью, по-видимому, намереваясь сделать побольше выстрелов.
   Второй залп - эльф снова отбил стрелы. А вот на третьем случилась осечка. Айкавано выставил щит вперед и вверх, прикрывая себя и Гэллиана словно куполом, но одна из стрел, неважно случайно или намеренно, прошла под щитом и вонзилась эльфу чуть выше колена. Моринсул со стоном осел, а между ним и вастаками оставалось каких-то тридцать шагов. И времени как раз на один залп.
   - Энгъе, т'хэсс-сэи!37 - Выплюнул ангмарец и, выставившись из-за щита в полный рост, метнул в первого из налетающих всадников свой меч. Тяжелый полуторник просвистел молнией вороненой стали и, пробив кожаную броню вастака, по рукоять вошел в грудину и вышел из спины. Тот с хрипом выпал из седла, и одновременно с этим оставшиеся лучники спустили тетивы. Четыре стальных наконечника вошли в тело Черного Волка, прошив и нагрудник и кольчугу под ним. Две в грудь, две в живот. Гэллиан судорожно втянул сквозь зубы воздух и начал заваливаться навзничь.
   Алхоран не услышал, что прокричал эльф, бросаясь на врагов. Он едва успел заметить, как Айкавано лихо присвистнул и молодецким взмахом снес коню голову и погрузил Андарут в грудь вастаку. Моринсула кто-то огрел сзади по шлему. На миг потемнело в глазах и он, почти не глядя, вырвал их тела врага меч, отмахнулся им от какой-то сабли и снова обагрил кровью. Тут очередная стрела прошила голень и так раненой ноги. Последнего противника он сбросил наземь, швырнув в того свой щит, и потом отрубил ему руку, сжимающую саблю, и всадил меч в горло. Оставшаяся шестерка откатилась назад. Теперь против них был всего лишь один противник, но сражался он как безумный.
   Среди атакующих всадников был тот тысячник, с которым Айкавано поссорился перед боем. Вастаки были для него все на одно лицо, но нолдо точно знал - этот где-то здесь и еще не повержен.
   Силы покидали эльфа. Многодневные бои выпили его внутренние резервы почти досуха, но еще оставалось кое-что. Последний шаг в бездну, сознательное разрывание уз, связывающих душу с телом, чтобы последнее продействовало еще какое-то время. После этого смерть неизбежна. Чтобы доползти до Гэллиана, ему пришлось вскрыть этот резерв.
   - Спасибо, Гэллиан. - Говорил эльф, глядя как буквально на глазах жизнь покидает его друга. - Мы скоро встретимся там... у Мандоса. Осталось еще немного. Последняя атака.
   - Прости меня, Айкавано... - едва слышно прошептал северянин, кровь хлынула горлом, но он уже не чувствовал вытекающей из него жизненной влаги, боль отпускала, раскрывая неумолимые объятия конечного пути. - За нашу... первую... встречу... прощай... т'айро...
   - Прощай... - Отозвался Айкавано, поднимая Гэллиана на руки.
   Нолдо еще успел коснуться губами его лба, прежде чем дух человека отлетел. На руках у Моринсула лежало тело. Тело его единственного друга из рода людей, ибо Ларн был ему как сын. Тело того, кто изменил его жизнь и дал шанс все исправить. Вот только он не сумел использовать этот шанс. Не успел. Теперь осталось лишь одно.
   Вастаки вернулись. Все шестеро. Айкавано положил тело Гэллиана на песок и медленно поднялся. Он не чувствовал боли и не слышал никаких звуков, кроме ударов крови в ушах. Он неспеша сделал шаг вперед, и, казалось бы, поврежденная нога спокойно выдержала его вес. Кто-то спустил стрелы - Моринсул отбил одну, остальные отлетели от его доспеха. Вастаки горячили и без того взмыленных коней - по- видимому, торопились еще куда-то. Второй залп - с тем же успехом. На третий не хватило времени, и противники сшиблись. Айкавано выпрыгнул почти на высоту седла и одним ударом разрубил сидящего в нем всадника буквально напополам. Свистнула сабля, вспарывая левое плечо. Моринсул лишь дернулся и отсек голову еще одному всаднику.
   Тут на его спину опустилось что-то тяжелое, по-видимому, копыто, и сбило Айкавано на землю. Тот поднялся и отмахнулся от чьего-то меча. Эльф успел заколоть еще одного врага, прежде чем сабля тысячника, не спешившего соваться в схватку до этого мгновения, не отсекла ему голову. Тело в серебристом доспехе дернулось и упало, а вастак издал ликующий вопль и насадил отрубленный трофей на острие сабли...
  
  
  

* * *

  
   После гибели моего лорда, Роккоэлодо поднял всех уцелевших воинов и атаковал кольцо вастаков как раз с той стороны, где и происходил "поединок". Вастаки остались без воеводы, ибо хатан Гутур недолго радовался своей победе - Воронхел убил его лошадь, метнув копье, а самого вастакского командира буквально растоптал своим конем. Я смутно помню, как кто-то достал меня из-под трупа моего скакуна, взвалил поперек седла и помчал прочь. Из четырех сотен эльфов, обрушившихся на кольцо вастаков прорвалось лишь четыре с небольшим десятка. Но растерявшиеся вастаки не преследовали их, и чудом уцелевший Роккоэлдо смог вывести всех уцелевших к холмам Дортониона.
   Я метался в бреду, отказываясь верить в то, что случилось. Мой лорд, тот, кто заменил мне отца и друга, был мертв, а я ничем не смог его защитить. Более того, я оказался совершенно беспомощен, если не сказать, бесполезен, и вместо меня сражался ненавистный воин Севера. Это было невыносимо. Я то немного приходил в себя, то снова проваливался в жгучую круговерть, тщетно пытаясь убедить себя, что это лишь дурной сон. Но, увы, перед глазами снова и снова вставала картина нанизанной на вастакскую саблю головы Моринсула. Хорошо еще, рядом вовремя оказался один из эльфийских целителей, иначе мне грозило и вовсе повредиться в уме. Благодаря его стараниям, я погружался в зыбкое забытье и страшные образы больше не терзали воспаленное сознание неизбывным стыдом и скорбью.
   Я пришел в себя через неделю после битвы с прострелянной грудью и переломанными ногами. Пока я оправлялся от ран, времени понять и принять свои чувства после гибели лорда Айкавано было предостаточно. И относительно его крайне непонятного союзника тоже. Раньше я считал, что все приспешники ненавистного Моринготто по определению враги, выродки и последние скоты. Конечно, мой лорд рассказывал мне о своих взаимоотношениях с этим человеком, но мое отношение к нему все равно оставалось крайне отрицательным. Но после того, что я увидел там, на Анфауглит, мои позиции ощутимо пошатнулись. Если уж черный воин способен на такое самопожертвование, то, возможно, и правда между нами возможно хоть какое-то взаимопонимание? Принять эту мысль было трудно, но ничего другого не оставалось. Я не мог не верить своим глазам, а они отчетливо говорили, что для слуг Моргота дружба значит не меньше, чем для прочих эдайн. Поэтому, встав, наконец, с постели я был готов хотя бы отчасти уважать тех, кто сражается по другую сторону этого фронта. Кроме вастаков, разумеется.
   Не стоит рассказывать, чего мне стоило вновь научиться ходить и ездить на лошади, но я сделал это. К середине лета все уцелевшие войска Амон Химринга стянулись в Оссирианд, и вновь на востоке затрепетал стяг сыновей Феанора. Вот только больше они не могли выставить сколь-нибудь значимого войска, так как не могли его вооружить и прокормить. К началу осени я встретился с лордом Морифинвэ и испросил у него разрешения оставить службу и уйти своей дорогой. Четвертый сын Феанора как всегда был абсолютно бесстрастен. Казалось, прояви он хоть какие-то чувства из-за гибели своего друга и вассала, и это уже будет не Карантир, а кто-то совершенно другой. Меня слегка задело такое отношение, но изменить характер лорда Морифинвэ было явно не в человеческих силах. "Твой лорд ныне мертв, а у меня нет никакого желания заботиться о его оруженосце. Посему, иди, куда хочешь - тебя здесь никто не держит", - ответил мне Карантир, и я ушел из Оссирианда. Мой долг был исполнен, совесть чиста, и меня действительно ничто более не держало здесь.
   Я не был ни пахарем, ни ремесленником, ни кузнецом. У меня не было ни семьи, ни друзей. Никого не осталось. Все погибли в величайшей битве за Белерианд, обернувшейся величайшим поражением нолдор. Без цели жить было невыносимо, однако бросаться на меч я не хотел, ибо не этому меня учил Айкавано, а поступить так, значило попрать его память. Тогда я пошел искать единственную женщину, которую полюбил Моринсул.
   Подойти к Амон Химрингу оказалось непросто. Замок был частично разрушен и отдан в распоряжение рыцарям Аст-Ахэ. Лично против них я ничего не имел, но они жили в крепости, всего несколько месяцев назад принадлежавшей лорду Маэдросу, и простить я им этого не мог. Но и не мог ничего сделать против. Все, что мне удалось выяснить, это то, что из защитников замка в живых не осталось ни одного эльфа, но и ни одной эльфийки, подходящей по описанию к госпоже Фейренель среди убитых не было. Поиски нитей одной потерянной жизни зашли в тупик, из которого без помощи извне было не выбраться. Но помощь не приходила.
   Пробыв в окрестностях Амон Химринга до начала осени и так не найдя никаких упоминаний о Фейренель, я решил оставить ее поиски. Но тут мне пришла в голову мысль найти ту человеческую женщину по имени Мириан, которая много лет назад приглянулась Гэллиану. Ведь, судя по рассказам моего лорда, у нее от Алхорана родился ребенок. И она жила как раз на границе Хитлума, отданного Морготом вастакам после Нирнаэт. Подумав, что женщина с двумя детьми нуждается в защите, я направился туда. И, как оказалось, не зря.
   Когда в горах вовсю властвовала осень, я сумел-таки отыскать ту деревню на пять дворов, приютившуюся на склонах Эред Ветрин. На счастье ее жителей, вастаки не обшаривали каждый поворот в горах или сочли деревеньку не стоящей внимания.
   Мириан оказалась спокойной ладной женщиной лет тридцати. Ее густые темно-каштановые кудри кое-где подернулись первой сединой, но ни тяжелая работа, ни материнство пока не согнули спину и не погасили ровный ласковый свет в глазах. Она не плакала, услышав о гибели отца своего сына, не ужаснулась и, узнав, что тот был слугой Моргота. Она только грустно улыбнулась, выслушав рассказ, как черный воин отдал жизнь, защищая моего лорда от почти вдесятеро превосходящего отряда вастакских всадников. Словно заранее знала, что этот человек поступит именно так, и никак иначе. Врочем, воочию увидев сына Гэллиана, маленького Гэлмора, я начал понимать, почему. По понятным причинам я плохо запомнил лицо ангмарского воина, но, судя по всему, мальчик пошел в него. Растрепанные русые волосы обрамляли худощавое, веснушчатое лицо с немного угловатыми для семилетнего ребенка чертами, а из-под густых, нахмуренных бровей посверкивали пронзительные серые глаза. А уж по характеру мальчонка был сущий рауг. Будучи ласковым только с матерью и сетрой, он своими проделками изводил всю деревню. Вечно чумазый, исцарапанный, а иногда и побитый мальчишками постарше, он, тем не менее, всегда выходил победителем из любой передряги. Завоевать доверие мальчика оказалось крайне непросто, но после изрядно потрепанных нервов и продолжительных разговоров мне это все же удалось. А вот десятилетняя Майтиан, или просто Майта, старшая сестра Гэлмора, была полной противоположностью мальчика. Смешливая, ласковая и открытая, она сразу потянулась ко мне, словно я был ей не посторонним, а старым и добрым знакомцем. Глядя на детей, оттаяла и сама Мириан. Так я остался под ее гостеприимным кровом, став защитником для семьи того, кто был другом и врагом моего господина. А потом они стали и моей семьей.
   Через месяц в деревню заявились первые вастаки. Один из них представился сборщиком податей и потребовал с жителей деревни почти неподъемной дани. Он пал от моего меча, так как был уверен, что защищать людей здесь некому. Остальные погибли от моих же стрел, когда улепетывали, как зайцы. Зная, что их хватятся через несколько дней, я настоял на том, чтобы Мириан с детьми и все жители деревни, которые не хотят быть убиты вастаками, отправились со мной на юг, в Фалас, под защиту Кирдана. К сожалению, кроме нее никто не согласился покидать родные стены, и вот на трофейных лошадях мы спустились со склонов Эред Ветрин и к началу зимы были в Эгларесте.
   Там я предложил Кирдану свой меч в обмен на кров для Мириан, Майты и Гэлмора, и он согласился на это предложение. Во время осады Фаласа Кирдан отослал семейство Мириан в устье Сириона, а когда Эгларест был взят, то я вместе с уцелевшими воинами тоже переправился туда. Здесь же в перерывах между работами по возведению новых Гаваней и была написана эта книга.
  
   Написано в Гаванях Сириона в 477 году от начала Первой Эпохи Ларионом Моринсулом сыном Данира. Рукопись создана на основе виденных мною событий и рассказов моего лорда, Айкавано Моринсула, павшего в битве Нирнаэт Арноэдиад в 473 году в 7 день Вирэссэ.

Примечания

   1 Айан'Таэро Айанто Мелькора (ах'энн) - официальный титул Саурона Гортхауэра в армии Владыки севера, означающий "военачальник Владыки Мелькора".
  
   2 Айкъет'таэро (ах'энн) - "воин меча", командир полка, он же тысячник.
  
   3 Антар (ах'энн) - от "анто" - ладонь, десятник. Также этим существительным обозначается мера длины, равная 10 см.
  
   4 Ранкар (от искаженного rhank, "рука") - командир взвода.
  
   5 Ярн - на диалекте Дортониона означает князь.
  
   6 Видящий - имеется в виду один из выбираемых по обычаю Аст-Ахэ Путей Служения. Эайно (ах'энн) - "видящий", букв., видение, то есть провидец, предсказатель.
  
   7 Авторами дается намек на ах'эннское прочтение имени Саурона - Гортхауэр, что в переводе означает Крылья Темного Пламени.
  
   8 Меар (кв.) - порода Валинорских скакунов, отличающихся силой, выносливостью и умом. Были завезены в Белерианд нолдор в начале Первой Эпохи.
  
   9 Роккортур (кв.) - "повелитель лошадей", то есть командир полка тяжелой конницы феанорингов.
  
   10 День Серебра, Илсэ (ах'энн) - по календарю Аст-Ахэ день весеннего равноденствия, 21 марта.
  
   11 Оба собеседника называют друг друга домашними именами, что говорит об их тесной дружбе, а не только о сюзерено-вассальных отношениях.
  
   12 Наугрим (синд.) - синдаринское название народа гномов.
  
   13 Эарн - то же, что и ярн, но на диалекте Хитлума.
  
   14 Тарно (ах'энн) - мастер, учитель, формальное обращение среди рыцарей Аст-Ахэ и верхушки армии Севера. Таирни - соответственно, формальное обращение к ученику.
  
   15 Квенилас (кв.) - "лист беседы", с легкой руки автора "По ту сторону рассвета" признан обычным чайным листом.
  
   16 "Даро, Альква! Ава нора" (кв.) - "Стой, Лебедушка! Не беги".
  
   17 Талиска - язык людей Трех Племен Первой Эпохи.
  
   18 "Артэ тэйи!" (ах'энн) - приблизительно переводится, как банальное "Твою мать!".
  
   19 Рохир, "всадник" (синд.) - рыцарь.
  
   20 Каукарэльдэ (кв.) - ж.р., подменный эльф, живой мертвец.
  
   21 Ската (вестрон) - короткий клинок.
  
   22 "Иймэээээээээ!!!" (ах'энн) - по аналогии растягивая гласный звук получается что-то вроде "Нееееееееет!!!".
  
   23 Кхэнно - от искаженного квенийского "кано", то есть вождь, командир. В данном случае имеет второе значение.
  
   24 "Гаарх!" (орочье) - "Слушаюсь!".
  
   25 "Ланэ... файэ мэи... мэй иэ'орэйнэ...йалла энгъе'тэи ланэ?.." (ах'энн) - "Мама... прости меня... я не хотел... почему ты ушла, мама?.."
  
   26 Осанвэ (кв.) - искусство читать мысли.
  
   27 Тъирни (ах'энн) - также обозначает узы ученичества, но не формальные, а более глубокие, которые связывают души учителя и ученика на всем протяжении обучения, а иногда и на всю жизнь.
  
   28 Фэир (кв.) - безумие, одолевающее воинов в битве, или же просто заставляющее совершать необдуманные, необъяснимые поступки.
  
   29 Имена сестер Алхорана переводятся, соответственно, как Рыжая и Серебристая лисицы.
  
   30 Эллет (синд.) - эльфийская дева.
  
   31 "Халлэ, Айкавано. Файэ-мэи, тьирни. Соотэ эт'корэ тэи...(ах'энн) - "Благодарю, Айквано. Прости меня, ученик... Покойся в мире...".
  
   32 "Ханад" (кв.) - "Благодарю".
  
   33 Йенэ (кв.) - один Валинорский год, приблизительно равен 144 годам по счету Белерианда.
  
   34 Корна'таэро (ах'энн) - "воин щита", для конных лучников соответственно, сотник.
  
   35 Кьол (ах'энн) - "шаг", мера длины, соответствующая 90 см.
  
   36 Хатан (васт.) - примерно переводится, как вождь, командир.
  
   37 "Энгъе, т'хэсс-сэи!" (ах'энн) - "Сдохни, выродок!".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   88
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"