Человеческая память устроена очень интересно. Иногда в детстве мы сталкиваемся с каким-то событием, но еще не в состоянии полностью осознать произошедшее и понять его правильно. И только спустя годы мы осознаем чьи-то слова или поступки, которые не поняли когда-то в детстве, анализируем их и воспринимаем по-новому, по-взрослому. И эти переосознанные воспоминания, словно фонарик, включенный в темноте, указывают нам, как надо жить дальше...
Об одной из таких историй, которую я осознала через много лет после того, как она произошла, я вспоминаю довольно часто.
Поселок Ольгино во времена моего детства был очень тихим и уютным. Почти все жители знали друг друга в лицо, многие дружили семьями. Мои дедушка и бабушка прожили там очень много лет, и, конечно, их знали в поселке многие. Наш дом стоял совсем недалеко от вокзала, а через несколько дворов от него находился таинственный, старый и загадочный особняк. Так, по крайней мере, казалось мне в детстве. Вокруг этого дома росли старинные фруктовые деревья, причудливо изгибая свои ветви. Обитатели этого особняка вызывали во мне совсем фантастические чувства: в доме жила старушка Нина Николаевна со своим любимым огромным пушистым белым котом. Дом был когда-то давно выкрашен, видимо, голубой краской, но с годами она выцвела и приобрела какой-то неопределенный оттенок, что придавало ему еще больше таинственности. Балкон в доме перекосился от времени, и его подпирали снизу два бревна, поставленные вертикально. На перилах балкона неизменно лежала подушка, на которой нежился огромный кот Дымок, как казалось, не менее древний, чем его хозяйка. Кот был ленив, и крайне редко спускался со своего "трона". Часто на балконе рядом со своим любимцем можно было увидеть Нину Николаевну. Это была очень старая женщина, ее седые волосы были неизменно завязаны в узел на затылке, она ходила очень медленно: казалось, каждый шаг давался ей с огромным трудом. В руке она всегда держала палку, на которую опиралась во время ходьбы. Она носила темные длинные платья, касавшиеся самой земли, что придавало ей сходство с дамами прошлого века, как мне и моей сестре Оле тогда казалось. Несмотря на такую старомодную внешность, голос Нины Николаевны, казалось, забыл о течении времени и был бодрым и энергичным. Она всегда хорошо относилась ко мне и моей сестре, так, по крайней мере, нам тогда казалось. Но, будучи детьми очень эмоциональными и чуткими, мы чувствовали какое-то напряжение в отношениях Нины Николаевны и наших дедушки и бабушки. Что-то было не так, но вот что? Долгое время мы не решались задать взрослым этот вопрос, пока один случай не прояснил ситуацию.
Однажды я и бабушка возвращались из магазина. Была отличная погода, я собирала цветы, росшие около дороги, и показывала их бабушке. Вскоре мы увидели Нину Николаевну, которая медленно шла нам навстречу, опираясь на свою палку. Поравнявшись с ней, бабушка вежливо кивнула ей в знак приветствия, и, как мне показалось, хотела идти дальше. Но Нина Николаевна была одинока и стара, и чувствовалось, что ей не хотелось упускать возможность поговорить с кем-то.
- Мария Владимировна, добрый день, как ваши дела, как девочки? Это ваша младшая, Наташа? Сколько ей? Уже шесть? Господи, как летит время! Как ваш сын, как Семен Львович? - посыпались на мою бабушку вопросы.
По-детски, не скрывая своего интереса, я разглядывала руки этой старой женщины, ее отполированную временем палку, лицо, все покрытое морщинами, всю ее сгорбленную фигуру и пыталась угадать, сколько же лет прожила на свете эта старушка. Несмотря на ее таинственную внешность, я испытывала к ней самые добрые и теплые чувства, видимо, подсознательно уважая столь преклонный возраст.
"Почему же бабушка так сдержанно отвечает на ее вопросы? Ведь Нина Николаевна так всеми интересуется, она такая добрая, конфетами всегда нас с Олей угощает," - думала я, слушая незатейливый разговор двух пожилых женщин и продолжая срывать росшие около дороги цветы. Наконец, все последние новости были обсуждены, и мы с бабушкой, вежливо попрощавшись с собеседницей, двинулись к дому.
Вернувшись домой, я все вспоминала о встрече с Ниной Николаевной и решила, наконец, спросить у бабушки, почему она так холодно разговаривает всегда с этой милой старушкой. Когда я зашла на кухню, бабушка готовила суп и нарезала овощи на доске.
- Бабушка, тебе не нравится Нина Николаевна? - с детской непосредственностью задала я наводящий вопрос.
- Ну, почему же не нравится? - улыбнулась бабушка.
- Ты не любишь ее, да? И дедушка не любит. Вы подолгу с ней не разговариваете, а ей же, наверное, так скучно. Она же такая старенькая... И добрая. Она конфеты нам с Олей дает вкусные. И кот у нее такой красивый. А почему вы ее не любите? - начала приставать я.
Бабушка вдруг перестала резать морковку и повернулась ко мне.
- Да, верно, только откуда ты знаешь это? - медленно проговорила она.
- Не знаю... Просто вижу и все. А почему так? - немного оторопела я.
- Видишь ли... Она когда-то очень давно поступила нехорошо... Может, поговорим об этом, когда ты подрастешь?
- Почему потом, когда подрасту? А сейчас нельзя? Почему?
- Да, собственно, почему же нельзя?.. Наверное, можно, если ты уже это понимаешь и чувствуешь... - бабушка медленно опустилась на стул. - Просто сложно все это объяснить...
- А ты объясни, я пойму, я уже большая!
- Да, большая... - как эхо, повторила бабушка. - Ну, тогда слушай.
Бабушка отложила нож. Лицо ее стало очень задумчивым, она говорила, словно взвешивая на невидимых весах каждое слово. Спустя годы, я поняла, почему она именно так говорила: ведь мне было всего лишь шесть лет, а рассказать ей было нужно совсем недетскую историю...
- Когда-то давно в нашей стране было такое время, когда один человек мог сказать о другом человеке неправду. Ну, или написать неправду. Это называлось доносом. Человека, о котором написали неправду, могли посадить в тюрьму или убить. Я не смогу тебе сейчас объяснить, почему так случилось, но так было. Наверное, в школе когда-то будут вам говорить об этом... - бабушка как-то невесело усмехнулась. - А люди нашего возраста жили в то время, и не по рассказам об этом знали. Столкнулась с этим и наша семья. Мой папа знал много иностранных языков, и у нас в доме было много книг на немецком. Он очень хорошо говорил по-немецки, так же, как и по-русски. Он был очень старым человеком, когда началось время, о котором я тебе сказала. Нина Николаевна была тогда совсем не дряхлой старушкой, а еще молодой и красивой женщиной. Да-да, тебе это кажется странным, но и она была молодой... Люди, которые писали о других неправду, назывались доносчиками. Может быть, они что-то получали за свои доносы, я не знаю... Но случилось так, что Нина Николаевна написала донос на моего папу. Там было написано, что он - немецкий шпион. И, хотя он был уже очень стар, пришли люди, обыскали наш дом, увидели много книг на немецком и решили, что это правда. Папу забрали в тюрьму, больше мы его никогда не видели. Нам ничего не говорили, где он, жив ли он... Нам, его девятерым детям и жене, велено было за двое суток собраться и покинуть Ленинград. Мы продали и раздали почти все вещи, всю мебель и сидели в буквальном смысле на чемоданах, когда нам вдруг разрешили остаться. Почему? Я и до сих пор этого не знаю. Только спустя много лет мой брат навел справки в архивах, и выяснилось, что нашего папу расстреляли вскоре после ареста. Совсем рядом, в Левашово. Ну, вот... Теперь ты понимаешь, почему я и дедушка так холодны с Ниной Николаевной?
Я смотрела на бабушку во все глаза и не верила тому, что только что услышала:
- Но откуда вы узнали, что донос написала именно Нина Николаевна?
- А ты знаешь, поселок маленький, все друг друга знали. Ни для кого не было секретом, что Нина - доносчица. Ведь приходили с обысками и забирали в тюрьму или на расстрел наши же односельчане, и они же получали доносы от доносчиков. Наверное, один из этих людей неосторожно кому-то сказал, что доносчица - Нина, а дальше это разнеслось по всему поселку...
- А вы ей сказали, что вы знали, что донос написала она?
Бабушка помолчала, а потом ответила:
- Нет... Мы никогда не говорили с ней об этом... И что бы это изменило? Ничего... Но я уверена, что она не сомневается в том, что нам это известно. Когда я разговариваю с ней, я всегда чувствую, что она живет под тяжестью этой вины. Она всегда интересуется нашей семьей, она очень с нами любезна, даже чересчур иногда... Но... что сделано, то сделано. Дедушка вообще старается с ней меньше общаться, а я старательно отвечаю на все ее вопросы, она ведь очень одинока. Кот и книги - вот и все ее друзья...
- Но как же ты с ней можешь разговаривать после этого? Ведь, можно сказать, она убила твоего папу?! - не могла успокоиться я.
Бабушка задумалась.
- Видишь ли, может быть, это странно услышать тебе от меня... Но я могу понять, почему она выбрала тогда именно его. Он был очень стар, он прожил уже свою жизнь. Нина Николаевна, видимо, решила тогда, что лучше пусть погубят его, чем кого-то молодого... Она тогда стояла, наверное, перед таким выбором. И я могу понять ее, хотя и звучит это дико.
Бабушка снова задумалась, а потом произнесла очень спокойно и взвешенно:
- Я хочу, чтобы ты запомнила на всю жизнь вот что. Никогда и никого мы не можем осуждать за его поступки, если не были на месте этого человека. Это со стороны мы все можем рассуждать: "Так нельзя было делать! Да как она могла!" Но мы не были на месте Нины Николаевны. Видишь ли, в то время у нее был сын, и я думаю, что ее шантажировали сыном. Ну, если бы она не написала нужное количество доносов за месяц, убили бы ее сына. Она стояла перед этим выбором, а мы - нет. И именно поэтому мы не можем ее осуждать. Я до сих пор не знаю, что бы я делала, окажись я тогда вместо нее. Возможно, стала бы писать и доносы, если бы мне сказали, что убьют моего сына. Поэтому я с ней и разговариваю, хотя, признаюсь тебе, мне не слишком это приятно... Ты запомнила то, что я тебе сказала? Никогда и никого мы не можем осуждать, если не были на месте этого человека...
- Да, запомнила, - как во сне, повторила я, хотя не очень поняла смысл этой фразы тогда.
... С тех пор прошло уже довольно много времени. Не скрою, что после того разговора я долго переживала всю рассказанную мне историю, но время взяло свое, новые впечатления от жизни затмили собой тот рассказ. Он всплыл в памяти внезапно в подростковом возрасте, и я по-новому осознала тогда все, о чем рассказала мне тогда моя бабушка. С тех пор эта история живет со мной, я никогда о ней не забываю. Чем старше становлюсь я сама, тем глубже я понимаю те события и те слова, которые услышала от бабушки тогда, в шесть лет. И тем больше я восхищаюсь ее поведением. Она, как и ее братья и сестры, смогла понять и простить тот поступок чужого ей человека, даже потеряв отца. Она смогла быть выше этого...
"Никогда и никого мы не можем осуждать, если не были на месте этого человека..." - иногда повторяю я себе, если не понимаю чей-то поступок. Эта фраза, словно фонарик, включенный в темноте, указывает мне путь; указывает, как надо жить дальше...