Старик Аверьяныч благодушно опрокинул стопочку, крякнул, зацепил непослушными пальцами жирную кильку и с наслаждением закусил.
- Опять нажрался, козёл? - уткнув худые руки в костлявую талию, проворчала Ташка. Отвернувшись, сплюнула, ухнула в сердцах на плиту кастрюлю. Ну, до чего же вредная баба попалась. А ведь, помнится, по молодости... Аверьяныч улыбнулся, вспоминая пышные груди, длинные толстые косы, теплые бедра и Таисин смех, нежный, как прозрачные бусинки. Растроганно шмыгнул носом.
- Замучилась я с тобой, непутевый. Вот чего ты в жизни добился-то, а? Образованный?! Толку от твово диплому - в комоде какой год корочки пролёживает. Изобретатель хренов... Я лопасти те страшенные из сараюшки в речке утоплю!
- Да что ты, Таша? Это ж крылья. Я... Я ж думаю: вот надену их и полечу, - пьяно всхлипнул Аверьяныч.
Ташка всплеснула руками, поколдовала у плиты, вылила в рукомойник остаток отвоёванной водки.
- Ты? Полетишь? - дробно и обидно захихикала, словно рассыпала по полу сухой горох, - Ага. Полетишь ты. С печи на полати! Козел! Какой год с метлой по дворам летаешь.
Аверьяныч умолк, погонял во рту нижнюю челюсть и поплелся на улицу. Суетившаяся в кухне старуха вдруг замерла - кто-то гулко стучал по крыше. Выскочила во двор - поглядеть.
Качаясь, словно пальма под ураганным ветром, стоял на козырьке Аверьяныч. Старческие глаза, уже подслеповатые, слезились от ослепительной белизны прозрачного неба.
- Летать хочу, господи. Дай мне крылья...
Перекрестился, вытер руки о портки, раскинул широко и шагнул с крыши.
Во дворе бухнулась оземь заголосившая Ташка. Услыхав шум, подняла голову, от испуга и неожиданности опрокинулась на спину, задрался подол старой выцветшей юбки, чуть оголив старческие ноги в спущенных чулках да кусок нижней рубахи.
Над домом кружил дракон, хлопая мощными перепончатыми крыльями. Таисья следила за полетом, раскрыв рот. Потом сплюнула и заорала туда, в небо:
- Дурень ты старый, Аверьяныч, ишь разлетался. Да я тебя в любом образе узнаю, козел! - и ушла в дом, хлопнув дверью.
Дракон полетал, присел на крышу и задумался. Жутко захотелось хряпнуть капустного рассолу. Вдобавок, чесалась голова. Вот черт! Рога...Эх, Ташка, Ташка...
Вздохнув, Аверьяныч взмахнул крыльями и медленными кругами стал подниматься в небо, всё выше и выше...
Часть 2.
На пути к заветной мечте
Взлетел Аверьяныч на высоту неимоверную. Так высоко, как никогда раньше и не мечталось ему.
Всю жизнь, прожитую с Таисьей, один вопрос не давал ему покоя : "Почему люди не летают? Почему люди не летают как птицы? Вот так бы взмахнул крылами..."
Но что-то мешало Аверьянычу додумать эту мысль до конца. Что-то мешало. А запала ему эта мыслЯ много лет назад.
И вот, как-то, решил он пойти на дальнее болото и набрать морошки. Нет ничего лучшего, как закинуть в рот пригоршню мочёной ягоды после баньки, приняв стакан ядрёного самогона.
Долго ли, коротко бродил он по болоту тому, и не вспомнит теперь. Помнится: морошки набрал и корзину полную, и ведро, и в картуз, которым башку от мошкары проклятой прикрывал. Уже домой возвертаться решил, как услышал в тиши погиблого места вздохи горестные.
Пошёл он на звуки несчастного. Шёл, шёл и вышел к омуту глухому.
В том омуте увидал он на пеню, плавающему на воде чёрной, то ли человека мужеского обличия; то ли... В общем, протёр Аверьяныч глазоньки свои, однако доподлинно увидал, что вместо ног у старца седого - хвост рыбий.
- Водяно-о-ой... - страшной мыслью пронеслось у него в голове. - Чур меня! Чур...
Заховался Аверьяныч за кустом ракитовым. Перекрестился впопыхах и затаился:
- Что же дальше-то будет?
А дальше то произошло, о чём он и помыслить не мог.
Вздохнул Водяной горестно, взмахнул обречённо ручонками своими худосочными и заплакал, потекли горючие слёзы из старческих глаз.
"Эк, скрутило несчастного, - подумал про себя Аверьяныч - кабы знать, что не утянет меня на дно омута, поговорил бы с ним трошки. Уж мне ли не знать, как тоскливо в одиночестве. Я, вона, с Ташкой своей, уже который год под одной крышей жизнь коротаю, а нет мне от неё ни любви, ни ласки. От того и жизнЯ моя, как у этого Водяного, тоскливой кажется".
- Эй, Водяной... Хочешь, поговорим с тобою за жизнь нашу обездоленную?
Встрепенулся тут старец, чуть с пня не рухнул в воды тёмные. Оглянулся, прислушался, вгляделся в заросли ракитовые:
- Кто тут? Кто, отзовись. Уж сколько лет минуло, как никто ко мне не обращался с подобным предложением. Выходи, всё для тебя сделаю, коли добрый ты человек. Ан - нет, пропадёшь в болоте моём.
Освятил себя Аверьяныч крестным знамением и вышел из укрытия. После поклона низкого, присел на кочку и заговорил первым:
- Что, совсем тебе хреново, старче? Одному куковать приходится? И никто-то не ходит к тебе? Никто не навещает?
- Ну, почему? Раньше Баба-Яга прилетала, Лешака с собой приводила. Встречал я их как родных. А они вон чего удумали - племянницу мою, Кикимору Болотную, охмурили, приворожили и с собой не знамо куда увели. Вот с тех пор один я. А одному-то и жизнЯ не в радость. Всё себя никчемушним чуешь, невостребованным. Кабы мог я взмахнуть крылами, да полететь - разыскал бы свою непутёвую, домой привёл, любил бы, лелеял. Да нету у меня крыльев, не сподобил меня всевышний летать. Поэтому и коротаю жизню свою в одиночестве.
И, помолчав трошки, продолжил:
- Кабы согласился ты, добрый человек, помочь моему горю. Разыскал ты Кикиморушку мою ненаглядную. Поведал ей про житьё-бытьё моё горемычное. Да уговорил племяшку возвернуться в отчий омут. Я бы любое твоё желание исполнил.
Призадумался тут Аверьяныч над предложением товарища своего по несчастью. Ведь та же жизнЯ и с ним приключилася. Нет ему ни счастья, ни внимания от супружницы своей, Ташки. Только и норовит всё обозвать как-либо или словом обидным оскорбить.
И поведал ему Аверьян о мечте своей заветной. Что, как бы и ему крылья, то улетел бы он, закрымши глазоньки, хоть куды. Только от бабы этой треклятой подальше. Хоть и прожили они с Таисьей под одной крышей много дней и ночей.
Говорит тут Водяной:
- Исполню я твоё желание, добрый человек. Подскажу, как в небо взлететь. Токмо поклянись мне на честном слове, что сперва отыщешь племяшку мою непутёвую. Отыщешь и до меня приведёшь. А опосля лети ты хоть куды. Хошь за горы высокие, хошь за моря синие... Токмо сдаётся мне, что не найдёшь ты себе утехи нигде. Потому, как от баб энтих не скрыться...
Призадумался тут Аверьяныч: " Да, и пропади они пропадом, бабы эти. Шо, я себе тюри не наварю, самогонки не нагоню? Одни беды от них проклятущих. А беда - она вещь такая, что если не сумеешь её побороть, то один только выход остаётся - бежать от неё, как можно дальше. Можа в других краях бабы не такие, как в нашей деревне?"
А после раздумий своих и говорит Водяному:
- Согласный я. Волю твою исполню как свою. Токмо научи, как в небо взлететь. Научи, где долю сыскать счастливую. А насчёт баб, это мы с тобой опосля погутарим. Вот выполню твоё задание, и погутарим.
Рассказал Водяной всё Аверьянычу без утайки. Что надобно сказать перед полётом, и откедова стартовать потребно. И вот силой духа своего, и верой в мечту удалось старику воспарить над крышами деревеньки.
Только слышал он на прощанье, как заголосила Ташка, обзывая его словами непотребными, и как хлопнула дверью, скрывшись в избе.
Часть 3.
Исполнение желаний
Первым делом Аверьяныч в районный центр полетел. Нынче молодЕжь к деревням не жмётся. Всё-то ей в городах бы жить, да, оголивши места непотребные, себя на показ людЯм выставлять в танцах, на которые и смотреть-то тошно. А где такое место в районе, как не в клубе? Вот туда и полетел Аверьяныч.
Только ждало его в том месте разочарование. Клуб тот, в который они ещё с Ташкой, по молодости, хаживали на спектакли разные, нынче заколочен был. И окна, и двери. И тропа народная, что раньше асфальтом крытая была, аж травой да бурьяном заросла.
" Знать не здесь потребно Кикимору искать, - подумал Аверьяныч и, взмахнув крылами, полетел дальше, в областной центр. Как раз к вечёру добрался до града того светлого. Светлого не от того, что просветление нёс людям музеями в дворцах старинных, и не от того, что образованием насыщал всех, кому того не доставало, а потому, что погряз в рекламах неоновых, в баннерах, по всем улицам развешенным. И улицы те, как днём, ещё и витринами всяких злачных мест освещались.
А народу на тех улицах - видимо, не видимо. Как тут сыскать племяшку Водяного? С какого места начать?
Огляделся Аверьяныч вокруг и видит - как столп во тьме поднебесной маячит крест православный. А под крестом тем Ангел приютился. Ухватился за стойку креста и сидит, замерши, яки не живой. Подлетел к нему Аверьяныч, поздоровался и спрашивает:
- Ты кто такой будешь? И почему не шелохнешься и в небо глядишь?
Отвечает ему Ангел, не сменив позы:
- Ангел я. Хранитель града сего. Как церкву сию воздвигли и освятили - меня, Отец наш Всевышний, охранять люд, в нём проживающий, поставил. И всё хорошо было и пристойно, пока, неведомо откедова, не свалилась на город напасть несусветная - в загул людишки ударились. Теперь работать некому - претит сиё православным. Всё норовят купечеством пробавляться да греховодничать по ночам. Казино, стриптиз-бары разные пооткрывали... Девки в тех барах срамные места за деньги кажут. А мужики тех девок за те места мацают и деньги им в лифы сують. Не доглядел я трошки за подопечными своими. Вот Батя мой на меня и прогневался - обездвижил. И скока мне времени в недвижении сидеть, того никому не ведомо. А ты сам-то кто такой? Что-то я тебя в Батиных райских кущах не видывал. Ты откуда к нам залетел-то, горемычный. Али нужда заставила? Али потешиться решил в местах богохульных?
Задумался тут Аверьяныч и, почесавши за ухом, говорит:
- Ну, за себя я тебе опосля расскажу. А пока поведай мне, кто в граде энтом власть держит?
- Это запросто, - отвечает Ангел, - не так давно прилетели в ступе колодной трое. Но не Троица святая, за которых я их поперву принял, а, самые, что ни на есть нехристи. Главной у них Баба-Яга была. Она опосля губернатором нареклася.
В помощниках у неё - Леший. Он теперича во внутренних органах состоит. Всем, кто супротив выступать начинает - тем по face"у демократизатором - и в кутузку. А третьей они Кикимору с собой притаранили. Красивая бабёнка, но подлая. Всех, кто посмазливей из девиц, в стрип-бары завлекла - на потеху купчишкам толстопузым. А остальные, вона, вдоль тротуаров стоят, мужиков завлекают. Вот так и живёт сей славный город. Только слава его далеко позади осталася.
Хекнул с досады Аверьяныч. Ещё раз за ухом почесал и говорит Ангелу:
- Ладно, не тушуйся. Может, ещё и оживёшь ты, сердечный. Может, и в твоём городе настоящий праздник случится, - взмахнул крылами и полетел в поисках супостатов самозваных, которые город славный в клааху превратили.
Долго лететь не пришлось.
Тут же, на площади с памятником самодержцу Российскому, в замке, от народа забором каменным отгороженном, сыскал он всех троих. И хоть не дюжих сил был Аверьяныч, а сподобился всех троих в мешок запихать и, закинув тот мешок между крыльев, полетел в обратный путь.
Прилетел. Опустился возле омута заветного. Мешок под ноги себе сбросил. Глянул в прозрачные глаза Водяного и почудилось ему, что не след отдавать паскудников в руки старца. Не сумеет тот, по доброте своей душевной, правильно всё понять. И пойдёт троица нехристей опять по городам да весям гулять и народ развращать.
Поднял он мешок высоко над собою и, со всего маху, бросил его в омут чёрный. Только пузыри пошли по глади. Приняла вода подарочек и, даже волной не воспротивилась.
И в тот же миг исчезли с улиц города славного баннеры, места богохульные. Осветился крест на церкви лучом солнечным. Ожил, встрепенулся Ангел, поднялся с колен и оглядел вотчину свою, на сохранение ему даденную. И улицы города опустели значительно. Потому как народ повсеместно пошёл на заводы, фабрики, стройки, в школы и институты - созидать жизнь новую, просветленную. А вечерами собирались семьями счастливыми. И никто из них никогда не вспоминал о времени паскудном, непредсказуемом. Все хотели только одного - жить дружно и долго.
Часть 4 - заключительная.
Грешники и праведники
Как только булькнул последний пузырёк на глади чёрного омута, Аверьяныч, потупив взгляд, обратился к Водяному сидевшему всё на том же пне, подперев головёнку руками:
- Не печалься, старче, над утратой своей. Не было у меня выхода другого, кроме, как именно так поступить. А в подтверждение слов своих привёз я тебе рекламный проспектик про то, чем эти нехристи занимались, будучи у власти. Только не советую тебе рассматривать его. Душа у тебя мягкая, ранимая. Не приведи Господь, опечалишься ты ещё больше. Верь мне на слово - не было другого пути для обидчиков твоих. Верь.
Кивнул Водяной согласно головёнкой, и в тот же миг вспорхнул Аверьяныч и полетел к себе в деревню. Надо было ещё и с Таисьей своей разбираться.
Приземлился в палисаднике. Крылья аккуратно сложил и в сарае на гвоздок повесил. Сам же в избу подался, думая о том, чем бы Таху свою пронять, чтоб не считала она его никудышным мужиком.
Вошёл в избу и сразу родным, домашним на него повеяло. А тут и супружница из-за занавески выглянула. Увидала муженька, подбоченилась:
- Явился, козёл? - уткнув худые руки в костлявую талию, заголосила на всю горницу, - явился, не запылился? И где тебя только черти носили. Фу, провонял незнамо чем - то ли болотом, то ли городским смрадом. А ну, пошёл в баню мыться, чтобы я духа этого оккаяного не чуяла.
После баньки Аверьяныч с наслаждением надел чистое исподнее да штаны с рубахой, причесал волосешки реденькие, пригладил бородку, принес из загашника чуланного запотевшую бутылочку самогону да банку кильки.
-Ну, вот теперь хоть на домашнего мужика стал похож. А лопасти те страшенные, из сараюшки, я в печке теперича сожгла. Чтобы не вздумал ещё куда улетать.
- Да что ты, Таша? Это ж крылья были. Я...
И такая душевная боль навалилась на Аверьяныча, такая безысходность, обида...
- Ты меня, Таша, как помру, в гроб положи лицом вниз.... - задыхаясь от нехватки воздуха, зашептал с придыханием, глядя своей мучительнице в глаза.
- Это ещё почему? - не снижая интонации, всплеснула руками на его слова Таисья.
- Я, когда в отлучке был, согрешил против тебя. Изменил с другой бабой. Так мне в церкви сказали, что ничего страшного - перевернусь только в гробу разочек...
Боже! Как же заголосила благоверная Аверьяныча. Как заблажила во всё горло. Рухнула на колени и, со слезами на глазах, поползла в правый угол горницы, крестясь на ходу на икону Божьей Матери:
- Господи! Спаси и помилуй. Заступись Матерь Божья. Что же мне теперь всю дорогу в гробу пропеллером крутиться...
Аверьяныч благодушно опрокинул стопочку, крякнул, зацепил непослушными пальцами жирную кильку и с наслаждением закусил.