Лет триста назад староверами было основано село Лойга, где и по сей день многие живут кланами. Сосны, тополя, березы, редкие елочки кружат хороводом по селу, летом всё утопает в ярких садовых цветах, осенью - в золотых нарядах. Витает над селом запах малой родины: земли-матушки, парного молочка, малины и смородины, клевера, коровьих лепешек да белых домиков, стеснительно притулившихся у старых огородов.
Славилось село рабочими да мастерицами, тремя крупными предприятиями - маслодельным и крахмальным заводами да ковроткацкой фабрикой.
Когда-то шумное многолюдное счастливое, в перестройку село затихло, захирело, а в дефолт частный предприниматель Андрей Грохотов, потерявший рынок сбыта в Областном центре*, вспомнил про то, как успел прибрать к рукам пакет акций родного лойгинского маслозавода. Правда, простоял завод заброшенным аж целых пять лет. "Поди*, все заржавело, какое масло?", - толковала Грохотову супруга. Ан - нет, попробовали, заработал завод, выдал масло, да вкусное, сладкосливочное. Тут и лойгинцам радостнее стало - хоть крохотные, да все же наличные деньги платил им Грохотов. А специалисты они отменные - даром, что по двадцать-тридцать лет на заводе отработали. Вот Грохотов свою торговую контору и переселил в Лойгу на съемную квартиру - кого постоянно, кого как командировочных - рабочие-то как без начальства?
Днями, понятно, все, как заведенные, вкалывали. А что делать вечерами? Пили, ясно дело, мужики несколько дней, потом скучно стало, а тут - на селе танцы. Ну, и пошли втроем - себя показать, на сельских девок поглядеть. Представляли они довольно яркую картину, сразу привлекая внимание: высокий, стройный, с белокурыми кудрями, красавец Евгений, коренастый, черный, как смоль, "настоящий татарин" Руслан, полный, с легкой залысиной, толстогубый увалень, этакий домашний Карлсон - Виктор.
Женька и Руслан быстро с девками сговорились - нашли с кем, как и где ночь провести, а Виктор не то, чтобы тихий какой был, но почти сорок лет, и семья в городе, жена Ольга - любимая. А здесь, ладно бы, бабы подходящие, так нет - совсем какие-то малолетки. Не по возрасту, да, и как-то нехорошо. Однако парни о старшем товарище позаботились - трех девок наклеили, представили: Танюшка Букреева да две сестры Краськовы - Галина и Ирина, почти ровесницы.
Сели вшестером в Викторову " Волгу" и поехали кататься, потом купались - река - чудо, вода бархатная, теплая. Женька и Руслан, сговорившись с Танюшкой и Галиной, растворились в ночных кустах, а Виктор остался наедине с Ириной, шестнадцать лет только девке исполнилось, школу ещё не закончила, в следующем году в N-ское* педучилище собралась поступать.
Ох, и длинной Виктору эта ночь показалась. Мужик все-таки. А тут - не знаешь не то, как бы не задеть, даже и поговорить - о чем? Виктор мужик с юмором, этакое может выдать - ну, ведь, не молоденькой девчонке. Вот и маялись с ней, комаров считали, пока те четверо со своих насестов не вернулись - нахальные и довольные.
Развезли девок по домам. Виктор мужикам и говорит: "Все, больше возить вас по девкам не буду". Те долго ржали, мол, что ж оплошал-то, или неудобно в машине. Виктор плюнул на идиотов - что с них возьмешь, одно на уме. Но слово сдержал - сам больше их не возил, так " Волгу" выпрашивали покататься. Пригрозил - разобьете - три шкуры с каждого сниму.
Не заметил он тогда блеска в глазах Иринкиных.
За зиму Виктор по снегу раза три ездил в Лойгу, да в N-ск дважды начальство возил. А в июне по приказу Грохотова приехал в село, но уже надолго, на все лето. Цвела сумасшедшая акация, ошалело носился по селу тополиный пух.
И вновь, от скуки - на танцы пошел с парнями. Женька умчался с Татьяной, Руслан - с Галиной, а Виктору пришлось развлекать юную Ирину. Они долго гуляли по вечернему селу, Виктор говорил о себе, о своей семье, Ира - о том, как трудно жить в сельской местности. Нечаянно оступилась, взяла Виктора за руку, он поддержал её - совсем невесомую, юную.
Село нежилось в медовом запахе цветущей желтой акации. Ребятишки делали пикульки, Виктор подхватил идею и подарил Ирине пикулю. А потом они сидели в кафе, на каждом столике которого стояли веточки акаций. Виктор наслаждался Ирининой непосредственностью. Провожая девушку, испытывал странное волнение - как на первом свидании. Село готовилось ко сну, стихали звуки, и, когда вдруг рядом раздалось истошное: "Мрау", - Ирина ойкнула. Огромный белый котище шмякнулся на траву с забора, напугав девушку. Та невольно прижалась к Виктору, ища защиты. Ласково смеясь, Виктор нежно прижал к себе девушку и осторожно поцеловал её. И пропал. Совсем, окончательно, утонул в её молодости, её беззащитности. А Иринка, казалось, даже перестала дышать, невесомая, тоненькая, совсем тростиночка рядышком с толстячком Виктором.
Он целовал Ирину в испуганные, ещё детские губы, думая: " Молоком ещё от тебя пахнет, дурочка моя маленькая", - любовался искринками в сияющих глазах и шептал слова, которые уже давно перестал говорить своей жене. Прощаясь, звал встретиться завтра, погулять по вечернему селу.
Лег спать, возбужденный, но счастливый.
Лойга за ночь побелела - тополиный пух покрыл пушистыми шапками деревья, соткал ковры и расстелил их на сельских улицах. Ирина обожала это летнее чудо: она, как ребенок, бегала, кружилась, хрупкая и манящая, в ореоле летних снежинок. Да так весело и азартно, что и Виктор неуклюже затопал, Карлсон - медвежонок, а потом долго целовал Ирину, пух медленно опадал на их головы, ресницы и губы. Расчихались, забежали спасаться от неуемной озорной щекотки в подъезд, долго целовались.
На детской площадке Виктор предложил Ирине покачаться на качелях и, нечаянно, перевернул, уронил её на себя. Девушка рассмеялась: " Вот медведь! Ладно, не зашиблись! А если бы наоборот?". И сообразила, что сказала, покраснела, зарделась. Виктор поднял её, прижал крепко, прошептал: " А, хочешь, наоборот?" Она улыбнулась и шепнула: " Да". И была их ночь, короткая, но бесконечная от июньской жары и обоюдного желания. И ещё ночь, и ещё...
Лойга - хоть и большое, но село, и вскоре сплетницы уже судачили:
- Ой, чего скажу-то, Васильна! Ирка-то лонись*** с жонатым цаловалась, любов крутила...
- Да ты шо, Матфеевна ? Кака така* любов-то с жонатым? Ой, срам- то какой, ой, непутевая девка.
А Ира проходила мимо них с высоко поднятой головой: " Да, я люблю, его! И сплетничайте себе на здоровье".
Отец Иринин, однако, так не думал. Когда девка, в очередной раз, собираясь на свидание с любимым, напевая, примеряла легкий сарафанчик, запер её в комнате.
- И не вздумай выйти, - пригрозил.
Ирина открыла оконные ставни, выбралась в малинник, тихонько прокралась к калитке. Отец все ж увидел, выбежал из дому, брызнули из-под ног испуганные куры, закудахтали. Антон Михалыч сорвал крапиву, хлестанул по открытым рукам дочери:
- Ты что, заполошная*! Он же тебе в отцы годится! Дура ты, дура!
Ирина схватилась за обожженные плечи, заревела в голос:
- Пап, не надо, я люблю Витю! И он меня любит
- У него же семья, сыны твои ровесники почти, куда ты тянешься, ненормальная!
Мать закричала, защитила:
- Антоша, прекрати, не надо так-то!
Антон Михалыч опомнился, бросил крапиву, подул на покрывшиеся волдырями руки. Мария Васильевна всплеснула руками: " Ой, ожегся сам-то", - побежала в дом, искать мазь.
Ирина вот так, в чем была, в сарафанчике легоньком, на босую ногу, все же убежала на свидание. Отец вслед крикнул:
- Принесешь в подоле - обоих удавлю.
Виктор увидел следы ожогов, все понял, рванулся выяснять отношения.
- Не надо, Витя, сейчас не надо, - остановила Ирина. Однако согласилась пойти в медпункт. В этот день они много и долго говорили о будущем.
В выходные Виктор пришел свататься. Антон Михалыч сначала чуть не в драку:
- Я те щас* таку невесту покажу! Своей бабы, что ли, мало стало?
Виктор объяснил, что разводится с женой, что любит Ирину, заберет её в город, что это не игра, все очень серьезно. Потом все сидели, ели изумительно вкусные шаньги с картошкой, долго молчали, не сумев преодолеть возникшую неловкость.
Женское сердце - вещун, говорят в народе, вот и Ольга чуяла, понимала, что есть у мужа другая. И когда Виктор сказал о разводе, не стала чинить ему препятствия, хотя поступила странно: она оставила ему не только квартиру, машину и почти всю мебель, она оставила ему и сыновей.
- Сыны - твои, вот и воспитывай, - сказала так, собрала свои вещи и ушла к матери. Может, надеялась, что опомнится? Испугается? Вернется? Прощения попросит? Не опомнился.
Провожали Ирину торжественно, как положено, с приданым. Виктор отнекивался:
- Ничего не надо, у меня все есть.
А Мария Васильевна отрезала: - Ну, нет! Кака така* невеста без места? Негоже моей доченьке на чужих простынях с мужиком миловаться!
Увез Виктор Ирину в областной Центр. Девушка с замиранием сердца смотрела на огромный, шумный и пыльный город, серый и чужой. Но разве не об этом она мечтала - здесь её ждала новая жизнь, учеба, любимый. Ирина окончила техникум, потом - поступила в институт, правда, ребенка заводить не спешила - хватало забот с тремя мужиками в доме, а, может, просто не хотела.
Однажды, Ирина вышла из сломавшегося трамвая и пошла пешком, забредя на какую-то незнакомую улочку. И обомлела: всюду пышно цвели кусты желтой акации. Ирина долго стояла, вдыхая медовый аромат, напомнивший ей родное село, дом, в котором выросла. Она нежно гладила мелкие цветочки и разговаривала с ними. С этого дня Ирина старалась выйти на пару остановок раньше, чтобы встретиться с подругами - акациями, полюбоваться, поделиться, поговорить.
В гости частенько наезжали Женька и Руслан, знакомили с девушками, потом приводили невест, приглашали на свадьбы. Ирина и Виктор не торопились регистрировать свои отношения - им было хорошо вдвоем, а, может, боялись вспугнуть свое счастье?
В тот год также цвели тополя, швыряя в лица прохожих назойливые пушинки. Отслужил в Армии, вернулся домой младший сын Виктора, старший учился в институте, оба привели девушек, приехали и Женька с Русланом и женами, попутно отпраздновали рождение Женькиного первенца. Было весело, на столе было полно вкусной еды, счастливо улыбался Виктор. Было все хорошо.
Но не было Ирины. Она ушла, ещё зимой. Может, закончилась сумасшедшая любовь, а, может, это был тонкий расчет? Бог ей судья.
На маленькой улочке областного Центра экскаваторным ковшом были выдернуты с корнями кусты желтой акации. Все ещё усыпанные, как слезинками, мелкими цветами, они лежали, увядая, на пыльной дороге, одинокие и обиженные, как растоптанная любовь.
* - в тексте использованы народные выражения, популярные в Лойге.
** - областной Центр, здесь имеется в виду название города.