Утюгов проснулся в обычное время, но вместо бодрости почувствовал удивительную слабость. Оказалось, на левой руке не хватает двух пальцев. Заснул и проснулся совсем больной. Левая рука обрела привычные формы, а вот на правой пальцев не наблюдалось вовсе. Проснулся от крика, в комнате никого, у соседей тихо. 'Значит это я!', - решил Утюгов и заметил, что обе ноги левые, причём одна значительно длиннее. Пришёл в ужас, хотел позвать на помощь, но вместо этого уснул.
Проснулся от шума. Голова отсутствовала, из шеи выходил резиновый шланг, на животе мешал дышать большой, выкрашенный в красно-жёлтое, рубильник. Видеть всё это Утюгов не мог, но как-то различал с помощью механической руки с гаечным ключом вместо пальцев.
Зацепился за рубильник, услышал приятное жужжание, задремал от тёплого звука. Мерещился 'Аншлаг'. Пробовал переключиться на 'Культуру', от напрасных стараний очнулся с разбитым лицом и разорванным ухом. Поскорее уснул и увидел-таки желаемое, но без звука, с субтитрами в виде шалашиков. От такой грамматики заскучал и без труда проснулся.
Что-то длинное белое, и больше ничего. Пытался понять, что оно такое, но был неуспешен. Зато догадался, что на левой ноге не хватает ноги. Заставил себя очнуться, почувствовал восемь рук и четыре головы. Поспешно, всеми восемью и четырьмя, отмахнулся от пугающей действительности, понял, что задыхается, крикнул последним воздухом лишённое смысла. Бессильное тело перестало сопротивляться, расползлось, заполняя доступные возможности.
'Форменное безобразие', - думала та его часть, которая раньше называлась 'Утюгов'. Остальное, копируя географию комнаты, приобрело совершенные, прямоугольные очертания, исправляя шероховатости стен, кривизну потолков и царапины пола. Разрастаясь, навалился на двери, но они не поддались. Лопнули непрочные стекла, затрещали деревянные рамы, дышать стало заметно легче. Выбросил на улицу ненужный телевизор, с удовольствием заполнил освободившееся место. Отправил следом остальную обстановку. Когда крики за окном умолки, наступила необыкновенная тишина, которая продолжалась неизвестное время.
Где-то снаружи щёлкнуло. Утюгов загорелся синим, почувствовал ни на что не похожий аромат. Щёлкнуло ещё, и запах продолжился быть в темноте, превращая всё сущее в кисель густого тумана. Когда стало одинаково, решил испугаться и закричал. Голоса своего не услышал, но запах перестался. Крикнул ещё и пересталось всё.
Едва различил каково гибла запоздалая остаточность мира. Кинескопно лопнул последний из телевизоров, позорно рухнула, давя пенсионного зажитка, кирпичная стена соседнего дома. Захворавшее солнце распалось на четыре луны и иссохло. Звёзды перестали светить и попадали. Посмотремши Бог на это и сказамши: 'Каково плохо вам, таково вам и надоть!' - плюнул и улетел к далекой звезде Сириус.
Настало последнее время жизни. Покрылся морщинами сквозных оврагов удивлённый горизонт, упал с обиженного неба никому не нужный дождь, непрочный череп Земли раскололся, из недр её поплыли в разные стороны холодного космоса бесполезные доказательства бездомности человеческого бытия...
Вот такие гадкие сны видит Утюгов каждый понедельник.