Дорога в поликлинику знакома до мелочей, Пётр Петрович шёл, глубоко задумавшись, и едва не столкнулся с человеком, которым оказалась симпатичная девушка. Загляделся, незнакомка оглянулась, поймала печальный взгляд одинокого мужчины, и в её глазах отразилось его растерянность. Смутившись, свернул с привычного маршрута, с удивлением отмечая, что никогда раньше на этой улице не бывал.
Огромное здание с высокими окнами. Вошёл в подъезд и замер, озадаченный необычным зрелищем. По широкой лестнице, вверх-вниз, бегали сотрудники в галстуках, и каждый держал перед собой одинаковое, похожее на песочные часы. Те самые, которые можно видеть в процедурных кабинетах, только крупнее и с ручкой для переноски. Каждый стремился перешагнуть через ступеньку, а если позволяли ноги, то и через две. Ноги позволяли почти всем.
Попятился, уткнулся в запертую дверь, зато соседняя поддалась. Сильная рука бесцеремонно схватила, усадила на мягкий стул: "Зачем опаздываешь?" Вокруг происходило что-то, похожее на собрание. Председательствовал грозного вида старик с орлиным носом и просвечивающей шевелюрой седых волос. Его голова была похожа на перезревший одуванчик и, казалось, достаточно порыва ветра или случайного сквозняка, чтобы всё это сооружение рассыпалось, оставляя после себя ровное, гладкое, почти неживое. Он был в чёрных очках, с тростью, на которую опирался правой рукой таким образом, чтобы оставить видимой массивную позолоченную ручку в виде свирепой львиной головы. На самом деле звериная морда была скорее смешная, чем страшная. Глаза смотрели бессмысленно, а вытертый до белизны нос делал огромные клыки напрасной бижутерией. Рядом со стариком расположился модно одетый человек с приклеенной улыбкой и не умеющим остановиться взглядом. Когда он поднялся, всем стало видно, какой замечательной длинны это нескладное тело.
- Кто имеет сказать,- пропищал он, разглядывая зал с высоты своего роста.
- Я имею,- пискнул розовощёкий и, поднявшись, криво улыбнулся.
- Имейте! - рявкнул старик и стукнул тростью об пол.
Звук получился убедительный. Собравшиеся аплодировали, толстяк сел.
- Кто ещё?
"Бред какой-то",- подумал Пётр и попытался улизнуть, но та же сильная рука не пустила. Встал, чтобы объясниться, но, раскрыв рот, собственного голоса не услышал. Вместо этого из динамиков крякнуло, все приняли подделку за чистую монету и одобрительно зашумели. Возмутился, хотел возразить, но снова опередили, вместо человеческих слов в зале прозвучало оглушительное "Ку-ка-ре-ку". Поднялся неописуемый гвалт, в котором можно было услышать отдельные возгласы, призывающие к немедленной расправе. Старик встал и, раскачиваясь, запел то ли молитву, то ли мантру. Все, находящиеся в зале, забубнили, сами стали раскачиваться сообразно и в соответствии. Новый удар посоха остановил набирающий обороты маховик. Дальше говорил негромко, но каждое слово в наступившей тишине было слышимо:
- За годы, пока я руководил, не было ни явно сомневающихся, ни тайно несогласных. И ни одного несчастного случая на производстве!
Последние слова утонули в аплодисментах.
- Не путайте "Дело Артамоновых" с "Братьями Карамазовыми", не лезьте в нашу культуру. Мы сами с усами.
Незатихающая овация. Старик поднял руку, зал мгновенно умолк и, обращаясь уже лично к Петру:
- В вашей голове путаница, много мыслей. Избавьтесь от них,- с этими словами ловко ударил тростью по затылку собственной головы.
Раздался короткий, послушный удару звук и долгое послезвучие. Все зачарованно внимали.
- Это не есть звон пустоты, это есть голос бесконечности. Слышите? - черные очки устремились в потолок.
- Слы-ы-ы-шим,- в единодушном порыве отвечали разумные существа, называемые людьми. Но Петра среди них не было, и старик это почувствовал.
- Вы так ничего и не поняли! Оставьте эти стены и не возвращайтесь. Нам Вас не надо.
Нежданного гостя подхватили, и вот он уже на улице. Стоящий возле входа усиленно изображал праздного гуляку, но именно из-за чрезмерного старания ничего хорошего не получалось. Издалека было заметно, что это не случайный человек, а, получающий зарплату, сторож. Пётр Петрович подошёл к читающему вверх ногами газету, притворился, что поверил и, стараясь казаться простодушным, спросил:
- Скажите, а что это за учреждение?
Мужчина не удивился вопросу, нажал кнопку на пискнувшей рации и сделал в лице такую серьёзность, что Пётр едва не рассмеялся.
- Это ГУСР.
- Как вы сказали?
- ГУСР. Главное управление скрытых резервов.
- А почему нет вывески?
- Резервы скрытые, понимаете? - отвечал законспирированный сторож, переходя на шёпот и глупо улыбаясь,- о-очень серьёзное учреждение.
Повисла неловкая пауза.
- А который час? - сказал Пётр, чтобы что-то сказать.
- Могу обмануть,- обрадовался страж порядка и с гордостью показал руку с нарисованным циферблатом, где вместо стрелок красовались вопросительный и восклицательный знаки. Картинка в самом деле была выполнена превосходно, так что Пётр Петрович от удивления присвистнул.
- Недавно приобрёл, ещё не привык, путаю минуты с часами. Посмотрите сами,- с этими словами протянул к лицу собеседника руку, для лучшей видимости, сжатую в кулак.
В этот момент Петру показалось, что стрелки ожили и показывают реальное время. Увидел, как передвинулась минутная и вздрогнула часовая, отпрянул и едва не сшиб проходящую рядом. Испытывая сложные чувства, узнал ту самую, из-за которой всё и началось. И она его узнала:
- Это опять Вы?
Растерялся и не ответил, просто стоял и смотрел. Сначала на неё, потом на уходящее отражение в витрине круглосуточной аптеки. Среди прочего медицинского там оказались и неимоверно большие, рассчитанные на долгие времена, песочные часы.
Выйдя из аптеки, свернул в переулок, достал купленное устройство для пересыпания из пустого в порожнее, несколько раз встряхнул и, широко размахнувшись, бросил в стену бетонного забора. Вопреки ожиданиям, часы не разбились, лишний раз доказывая постоянство временного континуума. Вместо этого прочная поверхность казённой ограды лопнула, отвалилась немалая её часть, из которой явился чумазый цыганёнок, показал язык и всё куда-то провалилось...
Длинный институтский коридор замысловато изгибался, в обход многочисленных лабораторных комнат. Навстречу, в неизменных тёмных очках, с тростью, шёл главный этой части Земли. Его длинные, седые волосы величественно раскачивались, в такт неторопливым шагам. Пётр посторонился, пытаясь поздороваться. Старик едва заметно кивнул и заговорил, не сбавляя шага и не поворачивая головы:
- Я бы вас попросил, дорогой мой...
- Я готов...- торопливо начал Пётр, раздавленный таким обращением сурового начальника.
- Так вот,- продолжал старик, не обращая внимания на реплику,- на сегодняшнем собрании вы должны сказать, что я самодур. А ещё, что не даю дорогу молодым. Только никакой отсебятины, основные тезисы найдёте у секретаря.
Старик попытался изобразить улыбку, но она застряла между щекой и подбородком, делая лицо одновременно и смешным, и страшным. Поспешил уйти, отворачивая перекошенный анфас, с досады стуча тростью сильнее обыкновенного.
Глядя вслед удаляющемуся небожителю, Пётр закрыл глаза и представил, какого леща даёт этому старикашке, как тот кувыркается в узком коридоре кафедры, и никто-никто не торопится помочь. Он так живо всё это представил, что стало стыдно, но сразу полегчало.
Речь сочинялась необыкновенно долго. После многих исправлений получилось что-то среднее, между поздравительной телеграммой по случаю семидесятилетия и обвинительным заключением народного суда. Нарочито бодро вошёл в зал, и услышал за спиной:
- Всегда опаздывает, безалаберный человек!
"Безалаберный, какое странное слово",- думал Пётр, отыскивая среди напечатанного первый лист заготовленной импровизации.
- Кто имеет сказать? Пётр Петрович, смелее, вы записаны первым.
Раскрыв рот, своего голоса не узнал. Не понимая смысла, вслушивался в слова, которые кто-то ловко произносил за него и вместо него. Стало так тихо, что можно было различить жужжание работающего кондиционера. Потом зашумели, затопали ногами, засвистели. В это же время на улице потемнело, полыхнула молния, распахнулось незапертое окно, и по жестяному подоконнику забарабанило.
Председательствующий, пытаясь урезонить погоду и людей, яростно стучал по графину, но это никого не впечатлило. После очередного удара звук лопнул, по стеклу стремительным зигзагом пробежала трещина. Графин был полон и вода, почувствовав слабину, хлынула, разламывая уже непрочную преграду стекла. Старик вскочил с кресла, стряхивая блестящие капли со своего великолепного костюма. От резкого движения очки съехали с лица, желая поправить, вовсе свалил их на пол, и все увидели, что бледные щеки плавно переходят в лоб, а вместо глаз... Вместо глаз ничего. И чем внимательнее, чем больше собравшиеся смотрели туда, где ничего нет, тем большее ничего они там видели.
Модно одетому секретарю стало нехорошо, женщина из президиума лишилась чувств, в первых рядах началась паника. Короче говоря, бардак и всеобщая аполитичность. Пётр выпустил из рук приготовленную речь, и листочки закружили по залу, не падая на пол, не даваясь в руки, но превращаясь в, машущих крыльями, голубей. Их оказалось столько, что перестал быть заметным высокий потолок. А когда птицы разлетелись, потолка и в самом деле не оказалось. Над головами простиралось огромное небо, слепящий кружок солнца и редкие, ослепительные облака. И через всё это удивление, уверенным росчерком была проведена великолепная диагональ двойной радуги...
Когда открыл глаза, песочные часы стояли напротив, показывая ноль минут ноль секунд неизвестно чего.
- Можете одеваться,- прощебетала медсестра и щелкнула тумблером.
Закрывая дверь процедурного кабинета, Пётр мучительно вспоминал, где он видел эту миловидную девушку. Почти получилось, но его нечаянно толкнул задумчивый пешеход. Так и не вспомнил.