"Незадолго до отъезда Констанцы в дверь дома, где жил композитор, постучался
незнакомец, одетый во все черное. Учтиво поклонившись, он сказал:
- Я пришел к Вам, сударь, по поручению очень важного лица".
***
Сальери бежал, не разбирая дороги. Оступаясь и падая в грязные, полные черной слизи, лужи, скользя безумным взглядом по улицам ненавистного города. Черные провалы окон хохотали ему вслед. "Я не убийца", - судорожно объяснял он им и Констанце, захлебываясь ужасом этих слов, но они не слушали его, тыкали в него пальцами форточек, плевали в него водостоками воды, падающей с неба. Внезапно он осознал, что находится уже не на кладбище, а стоит на крошечной площади у ресторанчика, где они виделись с Моцартом в последний раз. Воспоминания придали ему сил, и, подняв голову, он выкрикнул в ненавистное небо: "Это ты его убил! Но ты проиграл: им уже не нужна ни твоя музыка, ни твоя любовь! Больше никто, ты слышишь, никто не сможет понять тебя так, как он!"
Небо взорвалось безумным стаккато водяных струй и ослепляющим диссонансом молний. Громовым крещендо звучал незримый хор. Сальери упал на колени и застонал. Он узнал эту музыку! Она выворачивала его наизнанку, заставляя корчиться в грязной воде, и сводила с ума. Слезы струились по его лицу, по черным глазницам окон, по грязному и ненавистному городу. Стонали небеса. Звучал последний Реквием.
***
Пламя дрожало в руке, и воск падал на изъеденные временем ступени. Их было тридцать три: он слишком часто был здесь, чтобы не помнить. Дом был построен Орденом в те времена, когда битва была в самом разгаре, и место таинства было надежно спрятано и от солнечного зноя, и от жадных взглядов Врага.
Он не боялся. Все страхи и сомнения он оставил наверху. Там, где осталась его Констанца и любимые дети, его клавесин и музыка. Он дрожал от предвкушения: сегодня он подойдет к самому порогу тайны. Сегодня он сможет постичь Его суть и помыслы! Великий день!
Ступеньки вывели его в небольшой круглый зал, прочно укутанный во тьму. Моцарт медленно зажег факелы один за другим, наблюдая, как огонь высвечивает знакомые символы на стенах и невысокую круглую плиту в центре зала. Выбитые в камне контуры человеческой фигуры касались руками и ногами края плиты, словно отодвигая притаившуюся тьму. Моцарт поставил свечу. Черная поверхность камня и амулет на его груди замерцали неясными бликами света. Моцарт застыл: камню нужно было время. Как и ему. Через некоторое время камень заискрился неясным внутренним светом. Моцарт снял с шеи амулет и вложил его в незаметное углубление в самой середине камня. Снял одежду. Из небольшой наплечной сумки достал полукруглую баночку и медленными движениями втер в себя эликсир. Аккуратно, стараясь унять дрожь и не задеть свечу и амулет, он лег на спину, повторяя своим телом контуры человеческой фигуры. Согретый внутренним светом, камень поддержал его своим теплом. Вольфганг расслабился, и почти сразу восприятие его резко расширилось: мир вдруг стал выпуклым и прозрачным. Он почувствовал легкое беспокойство Констанцы и счастливое бормотание детей. И Его ласковый взгляд. Сознание медленно покидало его: едва успев взъерошить волосы детям, он погрузился в транс.
Через несколько минут тайный механизм открыл в стенах комнаты небольшие отверстия, и в зал проникли лучи света. Они медленно приблизились к лежащей фигуре и остановились на ее груди. В верхней части свода медленно появилось еще одно окно. Тонкий луч чистого белого цвета упал на грудь Моцарта. Он вздрогнул. Белое пламя залило его с ног до головы, окутывая словно коконом, и скрывая от окружающего мира. Он словно парил над поверхностью камня, ощущая, как медленно, но неотвратимо в нем появляется музыка, Его музыка. Она вонзалась в него, проникала в его сердце и память, сметая все, что было раньше, заставляя его губы трепетать от сладостного мига единения. "Еще! Еще!! Я смогу понять! Я смогууу!!!" - тело выгнулось в пароксизме боли и страсти и безжизненным мешком упало на пол. Мгновенно захлопнулись окна, мощный порыв ветра погасил факелы, и абсолютная тьма поглотила почти мертвое тело.
***
Он все-таки его нашел! Оббегав весь город, и основательно продрогнув, он почему-то забыл про их любимый ресторанчик. И теперь, уже увидев его жену и детей, бегающих друг за другом вокруг уже не работающего фонтана, он успокоился и перешел на более спокойный шаг. Помахав Констанце, он толкнул тяжелую дверь, и вошел в небольшой, но уютный зал, где они так любили засиживаться, и где подавали бесподобные венские сосиски. После холодного осеннего воздуха было приятно почувствовать тепло камина. Вольфганг сидел к нему спиной, наблюдая в окно за детьми.
- Моцарт, дружище! - Сальери, улыбаясь, сел напротив друга. - Весь день тебя ищу, чтобы сказать, как я восхищен твоей новой кантатой! Особенно вторая часть, вот это место: та, та, та, та!
Он громко и с удовольствием запел, размахивая в такт руками и привлекая к себе внимание переполненного зала.
- Полно, Сальери! - засмеялся Моцарт. - Уж слишком ты добр ко мне. Выпей со мной!
- Не хочу ничего, Вольфганг! Я завидую тебе: ты так близок к Нему и так понимаешь Его! Это просто Божественная кантата!
Теперь они засмеялись оба, оценив двусмысленность фразы.
- Шутки в сторону, Моцарт. Когда она прозвучит? Я прямо умираю от желания услышать ее в твоем исполнении!
Моцарт замолчал и посмотрел на него с каким-то странным выражением, будто раздумывая говорить или нет.
- Ну не тяни, говори!- Сальери почему-то стало страшно.
- Скоро, очень скоро, но.... Это будет не кантата.
- Но почему? Какой смысл исполнять симфонию или сонату. Кантата гораздо сильнее! Сильнее нее только ... - Сальери замолчал, с ужасом глядя на Моцарта.
- Послушай, дружище - Моцарт посмотрел ему прямо в глаза. - Неделю назад ко мне пришел незнакомец. Он передал мне личную просьбу Его Святейшества: им нужен Реквием. Просьбу, не приказ.
- Но, Моцарт! Мы же все время работаем для Ордена! Мы передаем фуги, сонаты, симфонии! А кантата?! Она же бесподобна! Она прекрасна! - Сальери почти кричал, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в дубовую крышку стола.
- Да. Кантата хороша, мой друг. - Моцарт грустно улыбнулся. - Но он объяснил мне, что мы проигрываем войну. Мир катится в пропасть. Люди перестали ходить в церкви и слушать Божественную музыку. Музыка презренного металла становится им ближе и понятней! Ордену нужен Реквием, чтобы нанести решительный удар.
Сальери с ужасом смотрел на друга.
- Вольфганг, ты же знаешь: каждое творение Господа обходится нам кровью. Только амулеты Ордена и постоянные молитвы спасают от гибели нас и наших близких! Но исполнение Реквиема вы не выдержите! Еще никто не пробовал передать Реквием Господа именно из-за этого! Погибнешь ты, Констанца, твои дети! Не делай этого!!! - Сальери почти плакал.
- Я тоже его спросил об этом. Он сказал, что Орден нашел возможность спасения, но только для моей семьи, и только, если ...
Моцарт замолчал. Капли пота стекали по его вискам. Сальери казалось, что он задыхается и никак не может вдохнуть.
- Если до исполнения Реквиема меня не станет, то моя семья уцелеет, - едва выдохнул Вольфганг.
Сальери потрясенно смотрел на него.
- Вчера я уже перенес Реквием, и он зазвучит в ближайшее время. И не смотри на меня так, Сальери! Я слышал Его голос, и я верю Ему! Но кто, кроме нас, может ему помочь? - тихо спросил Моцарт. - И еще. Орден предупредил меня, что я не должен это делать сам.
Он достал из кармана камзола небольшой темный флакон и поставил его на стол.
- У меня нет никого, кроме тебя, кого бы я мог попросить об этом. Сделай это ради Констанцы и детей. - Вольфганг подвинул бокал на центр стола и поднялся. - Я скоро вернусь: сегодня мы выпьем за Мой реквием!
Он потянул на себя дверь и повернулся к Сальери, который, не отрываясь, смотрел на флакон.
- Прости меня за то, что тебе придется пройти через это.
Моцарт закрыл дверь и пошел к детям. Солнечный луч, вырвавшись из-за облаков, чертил перед ним нотную дорожку. Сальери плакал. Все еще было впереди.