В начале новой главы рассказывалось, как герой повествования отправляется в ночной караул.
.... В этот раз мне пришлось дежурить вместе с братом Варнавой. Напарник мой из многочисленных видов послушаний предпочитал именно караульную службу и всеми правдами и неправдами старался сюда попасть. Наверное, в силу некоторых особенностей психики, для него нормально бодрствовать ночью, а потом, на законных основаниях, завалиться на полдня спать. Я же счастливыми свойствами брата Варнавы не обладаю, и чувствовал, как помимо воли смыкаются глаза. Автомат держал в руках, и когда начинал засыпать, приклад стукался о носок галоши. На какое-то время это заставляло встрепенуться, но потом снова наползала дремота. Краем уха я слушал скабрезные байки Варнавы. Любимой темой напарника были женщины. Эту часть человечества он не то чтобы презирал, но ставил на несколько ступеней ниже. В своих историях отмечал "особый женский ум", а также склонность к склокам и разврату. А я, почти не вникая, что он говорит, думал о Маришке.
Одиннадцать с лишним лет прошло, как видел ее в последний раз. Казалось, рана должна давно затянуться. После всего, что пережил, размеренная монастырская жизнь, как нельзя лучше способствовала душевному покою. Это был мир, стоявший на твердом основании. А то, что раньше казалось счастьем, больше походило на порхание бабочек однодневок. И все же в этом прерванном полете было свое очарование. Даже по прошествии стольких лет, иногда вдруг накатывали воспоминания. Как хорошо нам было вдвоем: в постели, за чашкой утреннего кофе, в нашем любимом ресторанчике, где, словно иллюстрируя "Степного волка", вечерами играли старинный джаз...
Караулка располагалась в шатровом верхе входной башни. Лампочку, согласно инструкции включать запрещалось. Часть окон-бойниц глядела внутрь. И можно было видеть, как над монастырскими дорожками уютно светят ночные фонари. С другой стороны в открытые ставни заползала тревожная ночная мгла. Варнава помимо умения не засыпать, обладал еще обостренным слухом. Иногда, прерывая очередной рассказ, он делал знак, и мы, сжимая в руках оружие, подолгу вглядывались в таившую опасности ночь. Пока что, на наше счастье, угроза или была ложной или обходила монастырские стены стороной. Однако, под утро даже я услышал приближающиеся голоса. Ночь успела сменить черное покрывало на серое. В предрассветном сумраке, хоть и смутно, можно было различить, приближающиеся силуэты. Их было трое, не скрываясь, они шли прямо к башне. Когда осталось около полусотни метров, Варнава крикнул остановиться. Потом приказал положить на затылок ладони и подойти ближе,и уже у самой башни велел лечь лицом вниз. Ночные визитеры все послушно выполнили, но это могло быть уловкой. Осторожно приоткрыв калитку в воротах, мы вышли наружу.
-Я их обыщу, а ты смотри в оба. Если кто дернется, стреляй - шепнул напарник, и ворчливо добавил:
- Смотри только, в меня не попади!
Три человека, одетые в широки рабочие комбинезоны, лежали лицом вниз.
- Оружие есть! - крикнул у первого над ухом Варнава.
- Нет! - ответил испуганный юношеский голос. Напарник, быстро провел ладонями по его боками и бедрам и перешел ко второму. На попытку его обыскать, тот отреагировал как-то странно. Вскрикнув тонким голосом, изогнулся, не давая себя ощупать. Мои пальцы тут же легли на курок. А Варнара распрямившись, озадаченно произнес:
- Принесла нелегкая! Бабы нам тут еще не хватало!
Как вскоре выяснилось, задержаными оказались две девушки и один молодой парень. Препроводив в караулку, мы усадили их у стены. Сами сели напротив, держа на коленях автоматы. Решили, не поднимать тревогу, а дождаться пока придет утренняя смена.
На устроенном Варнавой допросе, незваные гости признались, что убежали с крупной фермы, расположенной километрах в двадцати отсюда. Выросли все трое в кварталах для насекомоядных. Окончив шестилетку и получив паспорта, ушли от спивавшихся родителей. Перебивались случайными заработками, жили на пособие. В итоге завербовались разнорабочими на ферму. Поначалу все шло хорошо. Работа была тяжелой, но кормили неплохо и даже выплачивали жалование. Потом, на ферму приехал фургон с передвижной медицинской лабораторией, в сопровождении нескольких вооруженных людей. Рабочим сказали, что они должны пройти обследование. Это сразу показалось странным. А когда самым молодым и здоровым вдруг поставили какой-то незнакомый диагноз, и заявили что для продолжения работы им надо пройти (причем совершенно бесплатно) курс лечения в загородной клинике, подозрение только усилилось.
Девушки и парень выросли в одном квартале, потому держались вместе. Вместе и решили бежать. Пока медики что-то решали с хозяином фермы, а их охрана, на лавке у конторы, наслаждалась сельским пейзажем, троица через задний двор огородами добралась до леса, и, проплутав там больше суток, вышли, наконец, к монастырю...
За прошедшие одиннадцать лет я только несколько раз, и то издали, видел женщин, когда с братом Иларионом ездил за дизелем на заправку. Теперь же представительницы их пола сидели в двух шагах от меня. Но смотрел я в основном на одну, которую звали Марьяна. Может сходство имен, а может еще что-то необъяснимое, словно переключило рубильник, устроив в голове короткое замыкание, и я непросто смотрел, а пожирал беженку взглядом. Заметив это, Варнава ухмылялся в густую бороду. Марьяна опускала глаза, но иногда вскидывала взгляд, смотря с опаской и в тоже время с интересом.
Когда пришла утренняя смена, мы отвели беглецов в приемную настоятеля и сдали заступившему на дежурство секретарю. В дальнейшем их, скорее всего, должны были переправить в один из скитов, где монастырь в последнее время укрывал беглых рабов, потенциальных жертв охотников за органами, или просто не угодивших сильным мира сего.
Потом я отправился к себе в келью. Обычно уснуть после караула удавалось с трудом. Организм упорно сопротивлялся подмене утра и ночи. Но сейчас я почти сразу провалился в темный колодец, а вынырнул из него в какой-то волшебной стране. Там весело светило солнце, на перевернутых вниз ветках сидели птицы с неестественно ярким оперением, росли огромные, размером с арбуз, груши. Озираясь по сторонам, я двинулся вглубь диковинного сада, и вдруг навстречу из зарослей шагнула Маришка. Она была в платье, что купила в канун того рокового для нас светского приема. Ниспадающая полупрозрачными волнами ткань оставляла открытыми плечи. И на их атласную кожу падали густые каштановые пряди волос. Никогда раньше я не видел ее такой красивой!
Улыбнувшись, Маришка протянула руку. Сомкнув ладони, мы вместе пошли дальше. Она что-то говорила, о чем-то спрашивала. А у меня в голове комариным писком свербило:
" А где ты была все это время?"
Неожиданно Маришка остановилась и положила ладонь мне на плечо. Я вдруг заметил, что лицо ее стало похожим на сегодняшнюю беженку. А прикосновение показалось слишком тяжелым для нежных женских пальцев. Уже начиная просыпаться, я почувствовал, что меня трясут за плечо. А, открыв глаза, увидел седую бороду и виноватую улыбку Вавилы.
- Прости, что бужу! Вызывают нас с тобой, к настоятелю срочно.
На вопрос, что случилось, брат только развел руками. Он, как и я, прибывал в неведение и ничего хорошего от таких срочных вызовов не ждал. Через пару минут, приведя себя в порядок, я шел следом за ним, гадая, зачем мы понадобились, или в чем успели провиниться. Дорожка к приемной, огибая трапезную, пролегала мимо ворот. Там я увидел, как сегодняшние беженцы садятся в фургон нашего монастырского завхоза брата Илариона. Марьяна неожиданно оглянулась. На какое-то мгновение мы встретились взглядами. В голове промелькнуло:
" Может, когда-нибудь еще увидимся?"
Но тут же все посторонние мысли опять вытеснил вопрос:
" Зачем мы могли понадобиться высокому начальству?"