|
|
||
МИМИКРИЯ
В зимнем белом лесу
Никто
Никого
Не нашел.
Е. Летов
Пролог
Пыль... Наверное, все таки, пыль. Интересно, если Город выбрасывает каждый каждый год в воздух миллионы тонн пыли, сколько же он всасывает обратно? А люди - это фильтрующий слой или неизбежные побочные накопления? Наверняка пыль... Или люди. Говорят, при разработке ископаемых в этом Городе в некоторых местах открываются какие-то скважины со скоплениями различных смесей ядовитых газов, и тогда все жители Города собираются дабы успеть подышать этими парами и набрать в легкие, чтобы отнести родственникам, друзьям, детям. И поэтому все Горожане похожи на ярморочные воздушные шарики, с виду такие разные, а наполненные одним и тем же составом, и посему одинаково думают, мыслят, существуют... Наверное, все таки, пыль. Проникая через поры, она попадает в мозжечек и реагирует. И это как лото. Неизвестно - какой элемент вступит в следующую реакцию. А шарики непохожие на другие отлавливают и лечат. Им и самим неудобно перед всеми, что они не такие и они активно помогают лечению. И затем, излечившись, они радуются своей подобности, гордятся своей похожестью...
Глава I
Когда подносишь к уху раковину слышишь шум моря. Когда слушаешь Город не слышно шума моря. Почему? Ведь Город тоже раковина...
Главное успеть на последний троллейбус... Не успел. Теперь топать пешком добрых двадцать километров. Ну как же так? Ну почему я не вышел на пять минут раньше? Шел бы быстрее и успел. Ну что же теперь? Опять безумный променад по ночному чудовищу. Никогда больше не буду тянуть допоздна. Я не выдержу. Утром вставать. Я, как всегда, не высплюсь. Но это все ничего по сравнению с полчищем идиотских мыслей, которые будут навещать во время похода. Эти улицы издеваются над тобой. Особенно ночью. Не дают думать приятно и размеренно. Постоянно какой-то бред. И ничего полезного.
Эти дома сбивают с ног и смеются, что ты так никчемен. Ты понимаешь, что они тупы, но кто ты для них? Отброс. Ненужность. Ты не нужен этому Городу...
Откуда этот запах? Всегда, когда тут прохожу, слышу эту вонь. Вы, навернеое, скажете: канализация или, там, свалка. Ничего подобного. Ровная улица, асфальт, дорога. И вонь. А если вылить здесь цистерну духов Сальвадор Дали, интересно, кто победит - Дали или вонь?
О! В этом доме живут знакомые. Может зайти? Наверняка уже спят. Рады не будут точно. Может просто занять денег на такси? Ладно, уже прошел. Хотя нужно было зайти. Идиот, ты даже не можешь вовремя принять решение. Вернуться? Облом. А топать пешком пол-ночи тебе не облом? Ладно, проехали...
Бродячие собаки. Откуда у меня эта нелюбовь к собакам? Наверное, кто-то привил в детстве. А кто - не помню. Может я был бы кинологом или ветеринаром, а так - внутренне напрягаюсь, проходя мимо стайки зверюшек, которые смотрят на тебя так, ка будто бы сейчас комендантский час.
В этом месте какой-то идиот придумал поставить новогоднюю елку. Вообще, в этом Городе нет такого места, где новогодняя елка не выглядела бы нелепо. Это если как бы в китайской деревушке поставили костел. Хотя Новый Год хороший праздник. День рождения грустный праздник, Новый Год грусный праздник. Чушь. Зачем их тогда отмечать? Забудьте их и придумайте веселые. Этот Новый Год, вроде, был удачнее предыдущего, а может и такой же.
Раньше я думал, что Город пропитан ненавистью. Нет. Ничего подобного. Этому чувству еще не придумали названия. И это исходит не от людей, нет. Этим дышит сам Он. Город. Я его боюсь и ненавижу и горжусь, что в нем живу. Я - мутант. Наверняка. Или наоборот - я нормален, а все вокруг мутанты. Хотя первое вернее. Или второе.
Хоть бы какой дежурный троллейбус проехал. Ага. Сейчас. Размечтался. Опять не высплюсь. Сколько можно?
Фрейда бы в этот Город. Работы для него - непочатый край. А может и справился бы за два дня и сказал бы: Вы все это надумали, глупый юноша. Не исключено.
Скорей бы домой, в конуру, и спать, спать. Чем ближе к дому, тем Город все больше издевается. В голове полный сумбур. Город ввел мне дозу своего препарата. Я наркоман. Я укололся городом.
Спокойствие. Только спокойствие. Мог же выйти раньше, уже давно был бы дома. Это же не первый раз. Знал же - опоздаешь на последний троллейбус, все - ты в руках Города. Уж он над тобой поглумится. Времени у него достаточно. Скажи ему еще спасибо, что совсем крышу тебе не сдвигает. Хотя с его усердием в один прекрасный день может и перестараться. Главное не дать ему повода. Постройся. Заправься. Стань для него неинтересным и он забросит и оставит тебя в куче старых игрушек. Но врядли. Он может в азарте оторвать тебе ручку или головку, только потом утратит к тебе интерес. Лишь тогда ты станешь подобен, будешь как все.
Наконец-то дом. Home sweet home. Сегодня обошлось. Спать. А утром посмотреть в окно и успокоиться. Как успокаивается ребенок глядя после ночных страхов на свою комнату при включенном свете. Спокойной ночи, счастливчик.
Глава II
Все. Утро. Как жаль. Открываю глаза. Желто-белый потолок. Может я раньше проснулся и можно еще спать? Не надейся. Лежу - тяну до последнего. Остаточные, самые сладкие секунды лени. Процентов восемьдесят людей считают уторо рождением, остальные - смертью. Я, наверное, держу нейтралитет. Утро - это как раз вот тот кришнаитский промежуток времени между смертью и новой жизнью. Это самая мягкая и поддатливая часть суток. Она в твоей власти. Делай с ней что хочешь. Утром все полностью зависит от тебя. Хочешь радость - пожалуйста, лепи из просыпающегося сознания радость. Хочешь еще что-то - давай, нужно только научиться этому. Твое бренное тело инертно. Просто его нет, забудь о нем. Начинай из горячих кубиков подсознания строить состояние. Сконцентрируйся. Подумал о чем-то другом - все, постройка рухнула. Победил импульс. Кто-то другой запрограммировал тебя...
Как не хочется вставать. Рука сама тянется к магнитофону. Спасибо тебе, опытная рука-спасительница. Начинаю чувствовать тяжесть и неуклюжесть тела. Какое сегодня число? Ах да, вспомнил. Что-то смутно-знакомое в этом сочетании сегодняшнего числа и месяца. Странно. Это определенно не красная дата. Вро де бы и не черная. Может просто хорошее созвучие? Да нет, не только. Да, человеческая память слаба и корыстна. Еще и своенравна.
Разглядываю желтый потолок с паутинкой трещин. Вдруг явно вижу - с потолка на меня смотрит глаз. Огромный глаз нагловато так смотрит на меня. Я протягиваю руку, хватаюсь за ресницы и влажу в него. Сижу. Смотрю. Интересно. Вот я внизу лежу на кровати, одеяло сползло на пол, магнитофон орет... Стоп, странно, а почему я слышу? Это же глаз а не ухо. Прислушиваюсь - птицы за окном сверчат, кран на кухне капает. Нет, это не вода из крана капает, это слезы из глаза. Почему он плачет? Горе у него какое или из-за солнца? Но, что самое обидное, это я слезами выливаюсь. Чувствую себя оскорбленным - меня как лишнее что-то, соринку. Там, или эмоцию плохуювыдавливает прочь. Падаю обратно на кровать...
Черт! Прспал! Как я мог? И магнитофон не помог. Вскакиваю как укушенный. Напяливаю одежду. А чай? Я что, не попью чаю? Ладно, пей, все равно опоздал. Стоп, родной. А куда это ты опоздал? Никакой же встречи, работы, учебы куда бы я мог опоздать. Почему же у меня такое навязчивое чувство, что я опоздал? Вернемся к чаю. Из утреннего чаепития нужно сотворить культ, что я давно сделал. В принципе, культ можно сделать из чего угодно, но, почему-то, чай мне внушает большее уважение. Почему? Энциклопедия говорит, что чай содержит кофеин, тонин, эфирные масла, витамин С и еще много чего. Но мне кажется, что что в нем есть еще что-то, что не известно энциклопедии. Я уверен, что есть в чае еще что-то колдовское, всесильное, плохое (ведь плохое сильно притягивает). За этим чем-то скрывается Золотая Орда и книги Достоевского и еще много чего. Я думаю, что чай - это единственное растение, обладающее скрытым разумом (я не беру кока, мак или коноплю - это уже скрытый сверхразум). Иначе как бы он мог всех так обманывать?
Все. Терпкая, горячая, ароматная жидкость уже плещется внутри. Пора выносить свое тельце на дневной свет, продолжать поиски земляники в темной лесной чаще. Еще одно утро взяло над тобой верх, неудачник. Ничего, я отыграюсь на вечере. Наверное.
Глава III
Старая облезлая дверь подъезда как выход. Нелепая модель Прорыва. И вот уже снова суетливая улица, люди, машины. В воздухе пахнет ревностью. Лица, лица, лица. Знакомые и незнакомые, приятные и не очень. Лица, как жизнеописания, проплывают мимо и ты успеваешь прочесть только вступления, а на некоторых лишь названия. Чувствуешь себя расплавленным кусочком свинца в криогенной массе, в любую минуту готовый затвердеть, стать твердым серым шариком. Почему я тут? Зачем? Кто я?..
Но не станет и это лето переломным. Я это понял и не питаю на сей счет никаких иллюзий. И эта горечь во рту - смесь реального опыта и детской надежды. Как будто тебе уже тридцать, а ты впервые во сне летал. И эта тревога перед грядущим. Как ждешь завтрашней реакции на сегодняшние не самые лучшие поступки. Но не стыдно. Ни капли. Даже перед собой. Где-то здесь должен быть выход. Я его чувствую. Из него сквозит необузданной свежестью. Но это мираж, иллюзия, фантом. Ты желудь и вариантов у тебя не много: либо вырастешь дубом, либо пойдешь на корм свиньям, а, скорее, просто сгниешь тихонько.
...Не помню какой по счету этот кабак. Как нас могло занести в такую дыру? Гигантский дракон уже выполз из своей норы за очередной жертвой и вот-вот появится из-за угла. Я жду его, блюя в общественной уборной и прилагая титанические усилия для сохранения коммерческой тайны. А ведь Аннушка-то уже маслице разлила, разлила... Наманикюренным ногтиком она лениво водит по моей груди, но я вижу это все как в каллейдоскопе: изображение распадается на квадратики, разлетается и собирается вновь. У тебя в голове дыра, которая больше твоей головы раз в десять и ты смотришь сквозь нее на все происходящее и пытаешься своими непослушными руками, как ветками, спрятаь эту постыдную дыру от окружающих, но из нее постоянно выпадают какие-то грязные носки, ржавые колесики... Кто же, черт возьми, меня так скрючил, а потом разорвал на малюсенькие кусочки, разметал мое дефективное сознание, забив на опустевшее место огробный гвоздь шляпкой вниз.
Бах!!! Салют! Все салютуют тебе. Твоей мнимой наполненности, твоей набитой пустоте. Летят конфети и разноцветные брызги. Гигантские чудовища превращаются в крошечных мышат и разбегаются по разным углам комнаты. Я прощаюсь с обой, на бегу повторяя клятвы верности, утирая слезы радостного отчаяния. И, проваливаясь, погружаюсь, погружаюсь... погружаюсь...
Глава IV
Сначала я думал, что это банальное бегство. Потом я себя убедил, что это пассивное наступление. А уже сейчас я знаю, что это было осуществление подсознательного желания проснуться. Желания, сформирововшегося под давлением пустой усталости, активной безысходности, тупого веселого умирания.
В общем, отсиживаюсь я сейчас, как Ленин в Шушенском, в какой-то дыре, название которой даже не вызывает потуг вспоминать географию или, хотя бы, ориентирование на местности. Какая-то знакомая, вняв моим мольбам, прочувствовав и во имя спасения меня же красивого, торжествнно вручила призовой абонемент в храм для реабилитации заблудших, а именно - связку ключей от старой, но уверенной хаты с печным отоплением, где не ступала нога человека со времен аграрных реформ.
День провозившись с печью, подгоняемый нежеланием повторить судьюу генерала Карбышева, согревшись, исследовав погребные запасы и заключив, что в третью мировую войну голодная смерть мне не грозит, я решил с утра обозреть окрестности.
Зима не самое лучшее время для экскурсий, но я упрямо пошел, потому что поза обиженного затворника абсолютно не вызывала во мне симпатий и не грозила быстрым излечением от коварного моего недуга. Ну что же? Обычная тесноватая тюрьма с невидимой оградой. Черные акации, заблудившиеся курицы, щербатые собаки и костлявые кошки. Фиктивные заборы, пьяные сараи, закопченые дымоходы и прогнившие лавочки. Мертвые мужья, полумертвые жены, мертворожденные дети и сверхживые старики. Ржавеющий трактор, непролазная грязь, теплые снопы и реки самогона. Все это, на удивление, меня ужасно развеселило. Пьянящий воздух нежно написал положительную резолюцию на моем прошении больше не покидать добровольной норы до наступления вселенских весенних мероприятий.
Жалкие потуги искрометного творчества, внережимный сон, безысходные попойки один-на-один со своими гангренами, обломовщина, кислотно-цеппелиновское ворчание - все это вперемешку с все более удачным приготовлением пищи в русской печи, беганьем в покосившийся сортир по грязному снегу и приобретением вкредит великолепного ядовитого самогона у толстой соседки-шпионки.
Обрушилась ночь. Под триумфальный лай собаки на пороге нарисовался исполинский паж, громогласно и недвусмысленно-грустно возвестивший, что в связи с ускорением жилищной программы мое добровольное затворничество прекратит свое существование в одиночной форме на какое-то время. По крайней мере, пока не закончится самогон. Первым, в пажеском обличии пионера, прокрался желеобразный неисправный полутруп, вродебызнакомый, ходячее собрание наркоманских баек.
... На неизвестно откуда взявшейся скатерти кругляки от стаканов, кнутые крышки от банок с консервацией и в них - покалеченные окурки, похожие на людишек, согнутых эфемерным бременем вульгарной неизвестности, вселенским непростительным измерением несопоставимых величин. Грустно до икоты. Пустые бутылки от самогона нагоняют тягу к необузданным поступкам и тут же полные кандалами стискивают ноги и голову. Слова смешно вылетают из наших ртов и после безуспешных попыток достучаться в уши их выносит в дымоход. Я вижу как они с отчаянным криком, цепляясь за стены, уродливо поднимаются все выше и выше. Все забились в рыданиях...
Я проснулся от собачьего холода. Конечно же подкинуть дров никто не додумался. Я плеснул на себя из лохани незнакомым лицом. На полу валялось вперемешку девять трупов. За окном яростно плевалась капель, орали птицы. Зачем я пришел в себя? Почему именно сейчас и почему именно я после пятинедельного отчаянного запоя? С появившейся почему-то брезгливостью я глянул под ноги. Страх сковал мои чресла. На бегу одеваясь, я летел вон, на бегу топча остатки снега и падая через подлых куриц. Набат в голове приказал остановиться. Отхаркиваясь на черный асфальт, я заметил, что после получаса яростного голосования наконец-то остановился какой-то грузовик. Ноева кабина внушила умиротворение. Мысли снова разбились по парам и взялись за руки. Почему ты убегаешь от этих, в сущности, милых людей? О наивный глупец! Ты заблуждаешься как Томас Морр. Я же не бегу от них. Я с яростью Сухомлинского отдаю им свое сердце, но не бегу от них. Я просто-напросто пробегаю мимо них, целуя каждого в ушко и ударяя поддых. Так от кого же ты бежишь, милый уродец, и куда? А на эту горлумову загадку пока не найден четкий ответ. А почему, собственно? А потому, что я боюсь ответа. Я бегу от попыток подсказать мне отгадку. Ты до смерти напуган, Малыш. В минуты слабости не бойся страшного Карлсона - он свой.
Глава V
Уже недедю я загораю на южных хлебах. Море на время внесло мнимое успокоение. Странно, раньше всегда юг, вид безграничной воды, по-женски ласковое солнце излечивали меня быстро и надолго. Теперь не так. Видно центрифуга уже набрала серьезные обороты. Геморрой ужаса снова начинает индеветь у меня в затылке. Но оглянусь - и вроде бы все нормально. Чайки. Пароходы. Бронзовые девченки. Нудистские пляжи. Нет, я не нелюдим, как ты мог бы подумать. У меня постоянное любящее окружение. Спустя уже много времени, к этому моменту, я разобрался, что боюсь не людей, нет, а чего-то другого. Людей боятся многие, а я боюсь чего-то, чего боюсь только я. Чего бояться вроде бы не нужно, но оно настолько жутко, что парализует мне зрачки и останавливает кровь. Но прыжок в воду, фонтан брызг - и, кажется, опять все нормально. Но я настороже. Я знаю, что он может подкрасться в любую минуту. Расслабься, успокойся - и тебе конец...
Упал вечер. Лежа на берегу, я мозолю резиновыми глазами черное в желто-белую точку небо. Заскорузлые лица крутятся в памяти и, как в телеигре Спортлото, вытесняют самые неожиданные. Пытаюсь сном разорвать синусоиду колебаний предсонного состояния. Чужой ветер подкрался сзади. Где-то по-джоплиновски затянули коты. День снова прошел. А завтра? Что будет завтра? И будет ли оно? Снова не мигают веки. Что делать? Нужно что-то делать. Встаю. Иду. Ватные ноги подгибаются. Тело жжет. В глазах - сварка. Мой поджаренный мозг жадно клюют чайки. И тут яркая огненная струя сшибла меня на землю ударом в грудь, отбросив на несколько метров. Пытаюсь разбить тело на кусочки, но земля слишком мягка. До крови кусаю руки. Криком стараюсь пробить вату в ушах. Стремлюсь просочиться в трещины пересохшей почвы или, хотя бы, замаскироваться, укрыться в клубах ржавой пыли, поднимаемых мной. Красные снежные хлопья повалили сверху и очень быстро засыпали меня с головой. И вот я уже совершенно ничего не вижу и практически не могу пошевелиться. Но я не дамся так просто. Собираю в мокрый кулак жалкие остатки сознания и последние тщедушные силы. Рывок - и я уже на ногах. Покачиваюсь. Но все же стою! Немного передохнуть и бежать. Но только я дернулся, как тут же остановился, как будто налетел на невидимую стену. Грязные струи пота противно стекают по телу вниз на ставшую почему-то ледяной землю. И там они тоже превращаются в лед, сковывая меня начиная с ног прозрачными крепкими кандалами. Я спиной чувствую палец на курке и лихорадочно срываю с себя одежду, пытаясь хоть как-то защититься. Кричите! Мне зачитывают мои права. Кричите все! Кричите громче! Заглушите некролог!
Глава VI
Я открыл глаза. Снова белая штора и такая же белая накрахмаленная медсестра, как все эти три месяца проведенные здесь. Но сегодня все равно не такое утро как обычно. Особенное. Сегодня приближается к завершению мой грандиозный план. Мой крестовый поход. Моя великая миссия, ради которй я бросил все под ноги Великой Справедливости. Были и истерики в кабинете врача, и приступы в общих палатах, и рыдания в карцере, и уколы с таблетками, и еще черт знает что. Но в конце концов я ПОНЯЛ. Не смейся. Это крайне серьезно. И вот уже месяц я осуществляю свой глобальный замысел, который избавит меня от мучений и страхов и принесет покой и радость.
Твердой походкой я прошел к лечащему врачу. Он, как всегда, грустно посмотрел на меня из-под огромных очков. Выразил никому не нужную радость от говенного лечения и полного законченного выздоровления. Ха! Жалкий Страшила, ведь этим всем ты обязан мне. Мне! Если бы однажды ко мне не пришло озарение, ты до сих пор бился бы со мной как с Кощеем Бессмертным. Но я оказался умнее тебя, к сожалению. От тебя уже ничего не зависит. Твоя роль окончена. Откланяйся и уходи.
Больничные ворота тяжело стукнули за спиной. Неровными прыжками, ускоряя движение, я направился домой. Подороге зашел в магазин - нужно усыпить его бдительность. Несколько дней я буду правильным. Снова выйду на работу. Появлюсь у друзей. Заведу подружек. Но мой час настанет и я застигну его врасплох. Время пошло, Зверобой.
Глава VII
И вот сегодня, наконец, я сравняю Глгофу с нормальным уровнем земли. Идя домой с работы, я поужинал в кафе, совершил вечернюю прогулку и точно в намеченное время появился в своей квартире. Не включая музыки начал делать уборку. Закурил. Зачем - я же бросил. Выбросил. Сел в кресло. Взял книгу. Делаю вид, что читаю. Может включить телевизор? Нет, не нужно. Время от времени поглядываю на часы. Нервный смех чуть все не провалил. Возьми себя в руки немедленно. Это твой последний шанс. Самый главный в жизни шаг, по сравнению с которым все остальное - пыль. Отложил книгу. Выключил верхний свет. Снова включил. Снова выключил и включил ночник. Лег и закрыл глаза. Поймал себя на том, что считаю секунды. Резко вскочил, выключил телефон и закрыл на цепочку входную дверь. Уже не скрывая нервного возбуждения хожу по комнате. Все равно все решено. Пускай покорчится в догадках. Почти пора. Может сделать все резко и быстро? Ни в коем случае. Ты же не один. Пусть все будет красиво. Криво улыбаясь, спокойно подхожу к окну. Открыавю обе половины и с шумом втягиваю осеннюю прохладу. Делаю вид, что рассматриваю трещинки и выщерблинки на подоконнике. Уже пошла лишняя минута. Все. Однозначно пора. Хотя искренне жаль. Но настоящему охотнику чувство жалости надоедает лишь мгновение, сменяясь истеричным празднованием победы. Я усовершенствую теорию Дедала - лучше отпустить крылья, чем обламывать их или подрезать. Они исчезнут сами. Забираюсь на подоконник. Я облачен в свой лучший сюртук, туфли и галстук. Часы в кармане и трость в руке. Нелепый костюм, но он нужен. Черт, вместо галстука нужно же было надеть бабочку. Господи, ну так всегда. Я чуть не заплакал. Ну да ладно. Уже некогда. И так сойдет. Смотрю вниз на крошечные огоньки машин и грящие полоски витрин. Где же вы все? Смотрите на меня! Аплодируйте моей победе! Бравируйте моему торжеству! Бросайте цветы и серпантин! Пионеры, выносите корзины с икебанами! Я велик в великолепии своего торжества. Фейерверк. Выстрелы салютов. Рев толпы. Войны фотовспышек. И вот - музыка, карнавл. Вселенский праздник начался! Ивсе это заглушает мой исполинский радостный смех, с которым я взлетаю вниз, взмываю к вам, милые мои сограждане, капризные мои фанаты. Раскройте ладони, поднимите их и приймите меня как дождь или свет. Но вы меня не поймаете, так как я взлечу еще ниже. Сквозь вас. Не существует нижней точки моего вознесения. Прощайте. Продолжайте праздник без меня.
Эпилог
Зазвенел будильник. Я втал. Собрал постель. Включил телевизор. Позавтракал. Неспеша оделся, согласно прогнозу погоды. Вышел на улицу. Где же ты идешь? Ага, вижу, вон - двести четырнадцатый в пятьсот восемьдесят вторм ряду. Спокойный. Уверенный. Твердый взгляд. Подбородок вперед. Черт, опять потерялся из виду. Ладно, иди и можешь больше не оглядываться. Тебе устепили дорогу.
1998 - 1999
|