Последний раз я видел ее 7 марта. Она стояла около скамейки в своей белой шубке, спущенные "уши" шапочки заканчивались пушистыми шариками, похожими на снежки. Ее льдистые щеки казались бледнее обычного, а в глазах застыла растерянность. Если бы я знал, что больше ее не увижу, подошел бы обязательно. Хотя что бы я мог ей сказать? "Здрасьте, меня зовут Костя, я с октября ни о чем не могу думать, кроме Вас". И дальше что? Чем я мог ей помочь - шестнадцатилетний зеленый пацан?
Я увидел ее впервые в середине октября. В тот день пошел первый в этом году снег. Я очень люблю снег, может, потому что родился в феврале. А тогда с утра небо было в разводах кофейного и голубого. Когда облака такого цвета, я всегда знаю, что будет снег - так и вышло. В середине дня потемнело, и с неба полетели тяжелые снежные хлопья, похожие на шмелей. Я глянул в окно, и увидел ее. Она сидела на скамейке, на белую шубку и шапку неслись снежные комья и, казалось, еще пара минут, и она, облепленная снегом, навсегда вмерзнет в деревянное сиденье. Ну прямо Снегурочка! С тех пор я так и называл ее.
Я не понимал, как можно так неподвижно сидеть в этой снежной стене, а она, будто не чувствуя холода и ветра, застыла, не отводя глаз от двери моего подъезда. В какой-то момент, почувствовав мой взгляд, она перевела глаза на мое окно, наши глаза встретились, и я невольно отпрянул вглубь комнаты. Минут через пять из подъезда выскочил Женька Ларичев - без шапки, вокруг лица волны бронзовых завитков, куртка нараспашку. Он обхватил ее рукой, и они побежали в подъезд.
Я знал, что Женька меняет девушек, как моя мать диеты, и мне ужасно не хотелось, чтобы Снегурочку постигла та же участь. Я подошел к зеркалу, задрал футболку и в очередной раз стал рассматривать свое родимое пятно - черной кляксой оно перечеркивало солнечное сплетение, словно ставя на нем крест, и стремилось скрюченной пятерней дотянуться до пупка. Я ненавидел эту чертову метку, из-за нее с раннего детства мать постоянно заставляла даже на пляже ходить в майке, оберегая его от солнечных лучей. Я ненавидел лето, когда все стремятся оголиться, я ненавидел пляжи, загорелых одноклассников. Недавно я понял: такое уродство никогда не позволит мне приблизиться к понравившейся девчонке. И самое поганое, что в одежде я выгляжу вполне симпатично. Я, как червивое яблоко, обманчиво привлекателен, но несъедобен. И об этом знаю только я.
Единственное, что могло отвлечь меня от мыслей о себе - это опера. Я сунул в видик "Травиату" с Терезой Стратас и растянулся на диване. Я смотрел ее сотню раз, и, казалось, готов смотреть всю жизнь, изо дня в день, растворяясь в звуках Верди. За такую женщину, как Стратас, я готов был умереть. Вообще-то умереть я и так готов, потому что не вижу никакого смысла в своей жизни: мечтал стать оперным певцом, но голос так и не появился - тусклый, неинтересный, самому противно слушать. Рассчитывать на счастье в личной жизни тоже не приходится - с таким-то уродством! Только маму жалко - вот и весь стимул жить.
Через два дня я столкнулся со Снегурочкой у лифта. Пока ехали, я, набравшись смелости, бросил пару взглядов на ее лицо - очень бледные, словно вылепленные из снега щеки, синие полукружия под глазами, голубоватая оторочка губ. Небось, снова полчаса на скамейке сидела - до такого состояния замерзнуть! Она вышла на третьем этаже. Снова к Женьке.
Я поставил "Кармен" с Мигенес-Джонсон и плюхнулся на свой любимый диван. Смотрел в шаловливые, манящие глаза этой маленькой, такой некрасивой и такой обворожительно-притягательной женщины, интонации ее голоса отражали все: легкомысленную болтовню, невысказанные желания, мурлыканье сытой кошки, рык разъяренной львицы, страсть, обман, напор, предчувствие смерти.
Я сидел на муз. литературе и смотрел в окно - на фоне белесой мути, завесившей небо, под порывами ветра метались черные мокрые ветки, теряя остатки снега. Я перевел взгляд на Петухову - подпирая кулаком круглую щеку, она по-отличницки внимательно слушала преподавательницу. Глаза были подернуты непроницаемой пленкой. Что у нее в голове? Никогда не узнаешь. Дорошевич и Васильева, обе похожие на близоруких мышек, как всегда, хихикали на задней парте. Батуро, низко склонившись над столом, рисовала лошадь с тощей шеей и крокодилово-длинной мордой. По Надькиной спине змеилась толстая русая коса, почему-то совсем ее не красившая. Вязигина и Гордиенко строчили друг другу записочки. Судя по тому, как горели глаза у Вязигиной и как она время от времени встряхивала копной белых крашеных волос, речь шла об амурных делах. Мне быстро надоела эта инвентаризация и я снова отвернулся к окну. Интересно: а что сейчас делает Снегурочка? Может, сидит на лекциях в каком-то институте, а, может, дома. А вдруг она снова у Женьки? Я представил, как она входит в его квартиру, как он своими лапами снимает с нее шубку, стягивает шапку - ее светлые волосы с электрическим треском рассыпаются по плечам, он наклоняется, чтобы расстегнуть молнию на ее серых ботинках... Видимо, я вслух застонал, потому что все обернулись.
- Все нормально, - промямлил я. Щеки запылали, я сразу почувствовал.
- Точно нормально?
- Точно.
После занятий я зашел в церковь. Подошел к иконе Спасителя, вгляделся в прожигающие всезнающие глаза.
"Господи, ну почему? За что мне эта чертова метка? В чем я так виноват перед Тобой? Почему я, обдумывающий в голове до мелочей оперные партии, лишен голоса? Почему я должен учиться в этом дурацком училище как пианист, хотя все мои мысли на оперной сцене? Почему Снегурочка выбрала Женьку, ведь у него в глазах пустота? Только потому что он красивый? А душа?"
Дома я никак не мог найти себе места. Я хотел видеть Снегурочку, хоть и понимал всю бессмысленность своих желаний. Я видел перед собой ее лицо, мечты заводили меня слишком далеко, и там мое уродство не имело никакого значения, его никто не замечал. Я представлял, как не спеша, словно окунувшись в замершее время, освобожу ее плечи от шубы, как мои пальцы, привыкшие к огромному диапазону прикосновений к клавишам, отдадут ее снежной коже бесконечность легато, рассыпчатую легкость пассажей, микронные колебания нажатий между скольжением и погружением. Все, чему мои пальцы учились девять лет на тренажере бездушной клавиатуры, выльется в сольный концерт, и никакой Женька с его огрубевшими от отжиманий на костяшках лапами не в состоянии будет отнять ее у меня.
Меня трясло, казалось, еще минута, и я взорвусь. Я кинулся к роялю, бросил-было руки на клавиши, чтобы стряхнуть наваждение 24-м этюдом Шопена, но пальцы замерли. Что-то произошло, словно над моей головой раздались тучи. Нащупывая дорогу, будто в темноте, пальцы побрели по клавишам своим, абсолютно нешопеновским путем. Я почувствовал: то, что горит внутри меня, может быть выражено только мной, моими звуками. И они стали возникать, словно стекая из сердца по рукам на узкие черно-белые полоски.
Вечером к маме забежала соседка, энергичная старушка Галина Никифоровна. Я никогда не вслушиваюсь в их разговоры, а тут вдруг колоколом разлилось:
- Да, Леночка, совсем забыла. Представляешь, Женька-то, сын Веры Ларичевой, оказывается, с двумя девчонками одновременно роман крутит. Баба Катя сама видела: то одну, в белой шубе, к себе водит, то другую, брюнетку, в бордовой куртке. Совсем молодежь совесть потеряла!
- Да погодите, может, у них дела какие-нибудь. Почему сразу - роман?
- Ой, я тебя умоляю, какие дела в двадцать лет? То с одной в обнимку, то с другой.
Нет, этого просто не может быть. Какие брюнетки в бордовых куртках, когда есть Снегурочка? Это все от зависти к чужой молодости, сплетни жалкой одинокой старухи.
Затрещал телефон.
- Привет, есть разговор, - с ходу бросил Серега. - Давай в "Кактусе".
- А что случилось-то?
- Потом расскажу. Давай! - и он бросил трубку.
Я быстро оделся и выскочил из дома.
Серега уже сидел за столиком, ерзая от нетерпения. Исходили пеной кружки с пивом.
- Ну что случилось? - спросил я, предчувствуя важность информации.
- Как тебе сказать, старик...
- Ну не томи, давай, вперед.
- Короче, сегодня у нас с Танюхой все случилось.
Я замер. Серега весь сиял, и от его сияния меня сжало до размеров грецкого ореха. Чем больше он рассказывал, тем хуже мне становилось. Между нами разверзлась пропасть. Он вступил во взрослую жизнь нормального мужика, куда мне вход закрыт. Этих радостей мне не узнать, разве только греться искрами чужого счастья. Я кивал и улыбался, бросал какие-то реплики, а внутри что-то разъедало сердце. Как же это все-таки больно.
Прежде чем подняться на свой этаж, я вдруг решил выглянуть на третьем - на всякий случай, хотя вероятность встретить Снегурочку была ничтожной. Выйдя из лифта, почувствовал чье-то присутствие. В пролете между этажами стоял Женька с черноволосой девицей, одна его рука, отстраняя край бордовой куртки, поглаживала ее джинсовую попу, другой он притянул к себе ее шею. Поцелуй был прерван шумом захлопнувшихся дверей лифта, и я, как идиот, застыл под его взглядом. Я бросился вверх по лестнице, рука с ключом дрожала, и мне никак было не попасть в скважину. Захлопнув за собой дверь, я привалился к ней и застыл. Значит, не врала баба Катя.
В голове завертелись вопросы: должна ли узнать об этом Снегурочка? А вдруг она сама догадывается? А если нет, сказать? Или, может, пусть все идет как идет?
- Костик, что ты в коридоре стоишь? - раздался мамин голос. - Иди поешь, я свининки пожарила.
За столом я не выдержал:
- Мам, а ты что предпочтешь: знать горькую правду или не знать?
Мама замерла с чайником в руке.
- Что случилось? - я не припомню, чтобы ее голос так дрожал.
- Да со мной все в порядке, - расхохотался я, чтобы снять напряжение. - Я просто так, гипотетически.
Надо же, стоит человеку расслабиться, как даже морщины исчезают.
- Это смотря в каком случае. Если речь идет о болезни, то я должна все знать, чтобы самой спланировать дальнейшие действия... Костя, пожалуйста, не играй в дурацкие игры. Мне ты все можешь рассказать. Что у тебя случилось?
Я пожалел, что начал этот разговор.
- Ну серьезно, мам, ничего. Могут у меня появиться философские вопросы без личных трагедий?
- Ты слово даешь, что ничего?
- Даю, клянусь.
- Ну ладно.
Она всматривалась в мое лицо, словно пытаясь рентгеновским лучом взгляда просветить мою черепную коробку. Пробежала глазами по руке, видимо, ища следы от иглы. Ох, не надо с такими вопросами к матерям подростков приставать.
- Понимаешь, в каждой ситуации все по-своему. Иногда точно лучше чего-то не знать.
- Это когда же?
- Ладно, ты взрослый уже. Например, есть у мужа любовница. Нормальная женщина всегда чувствует, когда у мужа кто-то другой появился, и если она ничего не предпринимает, ей виднее. А то иногда бывает: подруга узнает что-то, обрушивает информацию - раскрывает глаза, так сказать: "Ах, твой-то оказывается..." И что бедной женщине дальше делать? Ее подталкивают к принятию решения, вполне возможно, не правильного. Я считаю, в чужую жизнь нечего лезть.
Теперь уже я всматривался в ее лицо. Что-то личное? Из опыта с моим отцом? Я ведь до сих пор не знаю, из-за чего они разошлись. Одно ясно, что ничего не ясно.
На следующий день я решил о том же спросить у Сереги:
- Как думаешь, если человека обманывают - ну, скажем, крутят параллельный роман, он должен об этом знать?
- Ты, что, про Танюху что-то узнал? - набычился он. О, Господи, ну никакой у людей абстрактности мышления, всё о себе да о себе.
- Нет, что ты, она отличная девчонка. Я так, вообще.
- А если вообще, то я считаю, человек имеет полное право знать, что его дурят. Так что если когда-нибудь чего узнаешь, режь правду-матку без всяких сопливых рефлексий.
- Ладно, надеюсь, не придется.
Все-таки до чего люди кудряво устроены: одному говорить, другому не говорить. А как узнать, кому чего надо? Какая Снегурочка? Как мама или как Серега? Я вспомнил ее нежные черты лица, хрупкие линии скул. Нет, ей скажешь - и она не выдержит, рассыплется, растает. Может, обойдется.
Приближался мой день рождения. Я уже давно не видел Снегурочку, а первый академический концерт и сессия заставили хотя бы частично переключить мои мысли на учебу. Но сейчас, на каникулах, будучи предоставленным самому себе, я совсем поплыл: то валялся на диване, слушая солянку из "Тоски", "Дон Карлоса" и "Сказок Гофмана", то слонялся вокруг дома в надежде увидеть знакомую белую шубку. Как-то в руки мне попалась книжка для девчонок "Как стать привлекательной". Там говорилось примерно следующее: "если ты некрасивая, если у тебя длинный нос или маленькие глаза или широкие бедра или все это вместе, не отчаивайся. Каждый недостаток ты должна компенсировать достоинством. Пускай у тебя нет талии - зато ты отлично играешь в волейбол, плохая кожа - выиграй школьную олимпиаду по химии, вся спина в родинках плюс кривые ноги - стань мастером спорта по шахматам, займись оригами и освой латину." Боже, какая чушь! Никакая латина ей не поможет, когда парень снимет с нее свитер и его завернет от ее родинок. Неужели эта дура-автор не понимает, что когда два человека остаются наедине, ничто, никакие шахматы, нарды и подводные шашки с барьерами не имеют значения, имеет значение только одно - хочешь ты этого человека с его телом или нет. Мы хотим, чтобы нас любили, а не только восхищались трудовыми победами. А если от вида его кожи тебя бьет электрическим током, про все остальное можно забыть.
Я сел за рояль, открыл крышку. За последние два месяца он стал мне другом. Пока я только занимался, разучивая произведения, он был мустангом, которого я должен укротить. Занятия превращались в родео. А с тех пор, как из меня стала сочиться музыка, он стал моим союзником, соавтором, моей надеждой, рукой, протянутой из мира образов, чтобы закрепиться в мире материальном. Все-таки жить из жалости к кому-то, пусть даже к матери, неправильная цель. Надо найти для жизни свою причину.
В мой день рождения Серега отличился: пришел не только с Танюхой, но и с ее подругой Соней. Тихая такая девочка, каштановые волосы собраны в "хвостик", лицо без косметики, улыбка добрая, немного застенчивая. Серега, значит, не сдается - пытается воплотить в жизнь девиз "каждой твари по паре". И ведь знает про мое пузо, сколько раз говорили, а он в ответ: "Да ты чего? Это ерунда, мужчина должен быть чуть красивей обезьяны, женщины любят ушами" и прочий набор банальностей. А недавно стал еще добавлять: "Да девчонкам на твое пятно начхать, им другое важно - как ты с ними обращаешься, какой ты мужик, какие слова говоришь." Перья распушил, советы дает... Он, как и всякий обычный парень, не может понять: если девчонка откажется от меня из-за этой чертовой метки или если я уловлю хотя бы тень брезгливости не ее лице, почувствую секундную заминку - как мне жить после этого? А еще хуже - начнет успокаивать, жалеть или из жалости меня не бросит. Мне это надо? Проще честно признать: не для меня это все. Родился уродом - не лезь к нормальным людям.
Через пару дней Серега предложил вчетвером встретиться. Я не выдержал:
- Зачем ты весь этот цирк устраиваешь? Гуляйте с Танюхой, где хотите, меня зачем тянуть да еще эту Соню?
- Старик, не кипятись. Сонька - отличная девчонка, несовременная немного, ну так и ты парень непростой. Тебя же никто в постель не тянет. Пообщаемся, отлично время проведем. А то ты скоро от своих опер совсем тронешься.
А и впрямь - что от меня, убудет? И я согласился.
Мы немного погуляли, потом зашли в кафешку. С Соней разговорились. Я узнал, что она учится в гимназии, собирается потом поступать в медицинский. Это меня удивило: казалось, сейчас туда только от отчаянья поступают, когда денег на другой вуз нет. А она говорит: нет, мол, мое призвание - людей лечить. И уж совсем я онемел, когда она призналась, что в свободное время в детской больнице медсестрой подрабатывает - "не для денег, просто малышей жалко, мучаются они там очень". Вот, оказывается, пока я тут со своими комплексами, как червяк на грядке, копошусь, люди серьезными делами занимаются. Я повнимательнее всмотрелся в ее лицо. И хорошо, что косметики нет. Сразу ясно, что ресницы и так, без всякой туши, пушистые.
Это произошло 23 февраля. Мы с ребятами договорились встретиться в час у "Республики кофе", а утром, поздравив с праздником, который как мама надеется, меня никогда всерьез не коснется, она отправила меня за картошкой. За последние месяцы я уже привык ходить по лестнице пешком: с замиранием сердца проходил злополучный пролет, где тогда Женька целовался с чернявой девицей, застывал у его двери (не услышу ли снегурочкиного голоса - в том, что я его узнаю, не сомневался ни секунды).
Возвращаясь, я столкнулся с ней в дверях. Снегурочка так стремительно выскочила из подъезда, что задела меня. В память впечаталось ее бледное лицо, слезы покрывали его - так талая вода заливает лед. Она побежала через двор, сумка летела за ней, как обломанное крыло.
Похоже, все-таки случилось.
Весь день я провел, словно в тумане, думая, как бы узнать, что вышло на самом деле. А вечером пришла Галина Никифоровна.
- Ну вот, я так и знала, что этим закончится, - застрекотала она бодрым, возбужденным голоском. - Машуня Ларичева рассказала. Столкнулись-таки женькины две девицы. Родители уехали в Испанию на десять дней, и он на выходные притащил одну. А сегодня утром заявилась вторая - с праздником поздравить. Вот и поздравила. Застала обоих в наилучшем виде. Этого следовало ожидать...
Дальше я не слушал. Все подтвердилось. Может, надо было ей давно сказать? Словами все же не так страшно, как если своими глазами увидишь. Значит, и моя вина здесь есть: не надо было социологические опросы разводить. В таких делах нужно свое сердце спрашивать. Господи, как мне хотелось сейчас оказаться рядом со Снегурочкой! Я бы сказал ей: "Забудь, он тебя не стоит, если он мог так поступать, значит, он никогда не любил тебя, а на тех, кто не любит, не надо тратить время и душу", я бы обнял ее, а она бы выплакивала на моем плече всю горечь обиды, обманутого доверия, разбившихся иллюзий. Говорят, в трудностях человек растет и крепчает. Чем обернется это испытание для Снегурочки? Она выглядела такой беззащитной, ранимой, на стойкого оловянного солдатика совсем не похожа.
Последний раз, как я уже говорил, мне довелось ее увидеть 7 марта. Зачем она пришла в наш двор? Освежить болезненные ощущения? Расковырять рану? Просто увидеть Женьку? Ее лицо было слишком растерянным для этого - словно она не могла на что-то решиться. Она довольно долго стояла около скамейки, а потом вдруг резко развернулась и зашагала к подворотне.
Дома я первым делом рванул к роялю - надо было выплеснуть все, что бурлило внутри. Я знал, что звуками можно выразить все: и ее снежную хрупкость, и бесконечную доверчивость ее голубых глаз, и ее преданность, и предательство ее любви. И, конечно, она не поехала к себе домой - просто поддавшись весенним лучам, растаяла, истекла струйкой талой воды, облачком улетела в небо. Жаль, что опера "Снегурочка" уже существует. Что ж, никто не помешает мне написать поэму для фортепиано.
Сегодня мы с Соней встречаемся у меня. Я решил: пойду до конца, будь что будет. Если она отшатнется, соберу себя по кускам и двинусь дальше. Оказывается, в отношениях двоих наступает такой момент, когда ничто не имеет значения - даже собственные страхи, потому как то, что несет в своих ладонях другой человек, важнее всего на свете...