Анатолий был хотя и человек, но одновременно с этим как бы волк. Нет, он не выглядел обросшим серым неряхой. Зубы имел небольшие и гладкие. Анатолий был мысленный волк. Поэтому своих жертв поедал опрятно и без следа. Предпочитал женщин. Их убеждать было легче.
Но как-то раз охота не задалась. Он присмотрел обыкновенную для себя жертву: бледную и сострадательную. Как водится, повертелся услужливой собачонкой. Буквально поводок ей в руки принёс. Девушка и не замечает, что не она его ведёт, а он её направляет, и не собачка это вовсе, а хищный зверь. Кажется, уже близка она к его пасти... И вдруг - ни в какую.
Только что он опять потратил битый час на уговоры:
- Дай себя сожрать! Ну что ты теряешь? Все там будем, а мне, между прочим, без это никак. Страдаю невыносимо. Ты что, безжалостная и бессердечная? И это после того, как много я для тебя сделал! Нет, я так не могу, я не могу...
Он и правда не мог. Был у мысленного волка один секрет. Внутри у него было пусто. Он изо всех сил казался окружающим блестящим и ярким, как фейерверк. Кто бы заподозрил, что это лишь брызгают остатки мысленной плоти кого-то из тех, кем он недавно набил брюхо! Кто бы знал, что чем дольше обаятельный Анатолий остаётся голодным, тем больше разрастается в нём бездна, и урчит, и воет словно от тоски. А сам он будто становится всё меньше и меньше, и вот-вот уже пустое нутро поглотит его самого. Очень, очень Анатолию было страшно, когда пустота напоминала о себе!
Но девица на его уговоры одно твердила.
- Когда настанет моё время, то за мной придёт кое-кто настоящий. Он-то не погубит, а отведёт в своё царство. Если же дам себя съесть, то и сама пропаду, и тебе не принесу пользы. Вот если бы ты его знал, он бы тебе помог. А я помочь не могу, и не проси даже.
- Что же это за Иван-Царевич такой? - пошутил Анатолий и раздвинул губы в тщательной вежливой усмешке. - Жених твой?
- Да, - сказала девица и глянула ему прямо и пристально в приоткрытый рот, будто видела там его внутреннюю бездну. - Царевич и жених. Есть хлеб, который не хлеб, и вино, которое не вино. Съешь их и сразу с ним познакомишься.
- Звучит как загадка. Я люблю загадки, - сообщил Анатолий и потащился за своей добычей, позволив на этот раз вести себя.
...Через час тягучих песнопений волк заскучал.
- Ну, где там твой царевич?
- А прямо там, - девушка указала ему в сторону золотых ворот.
Анатолий взглянул на золото, и ощутил на краю своей нутряной пропасти пену алчности и зависти.
Совсем потерял голову мысленный волк. Бросился вперёд и одним прыжком влетел за ворота. "Всё... Всего сожр-р-р..." - послышалось оттуда.
Чем больше он хватал и заглатывал, тем больше чувствовал себя не победителем, а побеждённым. Однако сдаваться Анатолий не желал. Он не понимал, что происходит, но чувствовал, что меняется. Смутно он ощущал, что становится будто слабее, но будто и сильнее с каждой секундой. Значит, победа близко! Или всё же поражение? А остальные видели, как за вратами вздымается и растёт серая мохнатая спина.
Бездна давилась. То, что она попыталась было поглотить, оказалось слишком велико. Своей избыточностью это нечто одарило волка, и он начал расти. Края внутренней прорехи стягивались всё крепче и теснее, бездна съёживалась, мельчала и юлила, и вдруг - хлоп! - выплеснула из себя маленькое серое море. И сомкнулась. Будто не было.
Вот, значит, что у него было внутри на самом деле! Целое море тоски. Оказалось оно вовсе не страшным, а каким-то родным. Пусть холодное, пусть солёное и едкое, но его собственное. Настоящее.
Волк поднял огромную косматую голову и завыл. А потом, махнув на прощание серебристым хвостом, рванулся вверх. Осталась только большая дыра в пробитом куполе, да небо в ней. Горевать об этом не стали. Залатать крышу дело не великое.
На город часто ложится плотный туман. Тогда с побережья несётся гул туманной сирены. Одна старая женщина может рассказать, глядя вам прямо в недоверчивую улыбку, что никакая это не сирена, а волк. Это он своим воем напускает туман, это понемногу выпаривается из его брюха серое море. Однажды волк затихнет навсегда, потому что тоска у него внутри наконец закончится. Тогда-то он и станет человеком.