В некотором царстве, в Насекомом государстве жила-была Муха-Горюха. И жила эта Муха не под листом, не под кустом, а в собственном домике. Домик маленький, размером не больше яблока. А в домике у Мухи-Горюхи все как у людей заведено было: и печка, и кроватка, и стол, и даже шкаф с зеркалом. В печке чугунки с кашей да щами томятся, обеда дожидаются. На кроватке лоскутное покрывало и подушки лежат. На столе самовар жаром пышет, а у самовара и чай, и сахарница - все как полагается в приличных домах. На окошке занавески белоснежные с красными петухами вышитыми, на полу дорожка зеленая постелена. Красота! При домике были огородик и садик - тоже маленькие. В садике росли земляника с черникой, а на огород Муха-Горюха за заячьей капусткой ходила.
Рядом с Мухой-Горюхой соседи жили: кузнечики, жуки, букашки разные да таракашечки. И у каждого тоже свое хозяйство заведено: домик с палисадничком. Много народа разного в Насекомом государстве обитало, много соседей у Мухи-Горюхи, всех и не упомнишь. Но вот Муху-Горюху все знали! Собственно, величали-то её по-другому. Но как именно все забыли, а звали муху просто Мухой-Горюхой. И вот почему.
Бывало только утро на порог, Муха с кроватки скок и давай сразу громко плакать да горевать, стонать да жаловаться.
- Ах, я бедная, несчастная муха!
И ведь так убивается несчастная, что во всей улице слышно. Детки соседские проснутся от крика, заплачут. Успокоят их встревоженные мамки-няньки и к Мухе на порог бегут, спрашивают:
- Что с тобой, муха, случилось? Что приключилось?
- Горе, соседушки! Горе! Нет у меня к завтраку ни сладкой булочки, ни колбасы, ни вареньица. Придется кашку с пирожком просто так есть.
Через пару часов опять в Насекомом государстве крик да слёзы. Побросают все свои дела таракашечки и опять к мухе спешат.
- Что случилось?
- Ах, горька моя судьбинушка. - плачет Муха-Горюха. - Потерялась у меня единственная ленточка, любимым дедушкой Тимофеем даренная. Нечем мне свои косы русые заплести. Видно так и придётся ходить всю жизнь распустёхой!
Только разойдутся таракашечки по своим делам, как из Мухиного домика опять крик, плач и стенания раздаются. То любимые бусики из разноцветных стеклышек у Мухи рассыплются, то кашка манная на обед пригорит, то еще какая-нибудь такая же беда случится.
Сначала бегали соседи-насекомыши Муху утешать. Каждый раз дела свои бросали и со всех лапок к соседке неслись. Выслушивали, утешали несчастную. То булочку ей принесут, то ленточку подарят, а то и новые бусики соберут.
А потом подумали: " Да что ж это такое! Все беды у Горюхи чепуховые, а крику на всё царство, как от стихийного бедствия. Детки малые пугаются, плачут. Взрослые от дел отвлекаются". И пошли жуки-таракашечки к самому царю на муху жаловаться.
Царь, жук-рогач, издал повеление: "Привести ко мне Муху-Горюху на справедливый суд!" Вот пришла муха к царю. Жук-рогач ее и спрашивает:
- Ты зачем, Муха-Горюха, целыми днями плачешь да слёзы льёшь, всё моё царство тревожишь?
- Ах, батюшка! Как же мне не плакать, как не горевать когда вся жизнь моя такая разнесчастная.
И из глаз страдалицы полились слёзы.
- А ну, цыц, Муха-Горюха! Рассказывай, какие у тебя беды-несчастия! Только, чур, без слёз, спокойно рассказывай.
- Все беды рассказывать, царь-государь?
- Нет не все. За последнюю неделю рассказывай!
Вздохнула Муха, платочек на голове поправила и начала жаловаться: соседские детки на её двор свой мячик забросили, у любимого голубого платья кармашек оторвался, капустку на огороде дождем побило, в гостях конфета попалась невкусная, в луже туфельки замочила, пальчик сладким чаем обожгла. Муха всё жаловалась и жаловалась, и жаловалась. Только через два часа Горюха свои беды перечислять закончила. Выслушал жалобы царь и задумался: что ему с Горюхой делать? Рассердиться бы на неё и наказать, да видно, что Муха глупа и горя настоящего не видала.
- Ну, вот что, Муха-Горюха, - сказал царь, - повелеваю тебе целый месяц в больнице трудиться. Будешь за больными ухаживать. А как срок окончится, возвращайся с докладом: какую самую большую беду видела. А до тех пор, чтобы слёз и жалоб в моем царстве-государстве не было!
Пригорюнилась Муха, а делать нечего. С царём не поспоришь! Вот на следующее утро проснулась она, позавтракала, надела самое нарядное платьице и полетела царский указ исполнять.
Больница в Насекомом государстве была большая.
Располагалась она в старой высохшей сосне. Главный врач Жук-бронзовик рассказал, что нужно делать, и Муха-Горюха стала каждый день в эту больницу летать, за жуками и букашками ухаживать. Тяжелая это была работа. Кого покормить надо, кому крылышко перевязать, кому рану промыть. Увидела Муха, каково это, когда действительно плохо, задумалась.
Через месяц прилетает опять к Царю на поклон. Вот Жук-рогач велит ответ держать:
- Отвечай, Горюха, какое самое большое горе видела?
А та и не знает что отвечать: то ли про сороконожку рассказать, у которой лапки камнем придавило, то ли про улитку, которая кастрюлю с горячим супом на себя опрокинула...
Молчит Горюха. Тут дверь открылась. Стражники царские вбежали:
- Беда, царь-батюшка! Пожар в муравейнике.
- Тушить-то начали?
- Начали, царь-батюшка, только раненных много. Врачи не справляются.
Тут уж Муха разрешения просит:
- Отпустите и меня на пожар.
Рассердился царь, ногами затопал:
- Не место там любопытным зевакам, и без тебя будет кому горевать!
Обидно стало Горюхе, но не плачет, держится.
- Да я не глазеть прошусь, а помочь. Я теперь и перевязки делать умею и за больными ухаживать.
- Ну что же... Коли так, то быть по-твоему. Лети на подмогу!
И полетела Муха-Горюха к муравейнику. А там народу - тьма. Жуки-пожарники огонь тушат. Гусеницы с таракашечками пострадавших подальше от пожара переносят. Врачи с ног сбились от усталости. Тут уж Муха не растерялась, быстро в работу включилась. До позднего вечера трудилась муха вместе со всеми.
А как всё закончилось, Жук-Рогач её и спрашивает:
- Что же ты, Муха, ни на что не жалуешься? И платьице вон все в копоти, и чай с пирожным выпить некогда...
А Горюха так заработалась, что и забыла о своих бедах-несчастьях. Да и несерьезными они теперь Мухе кажутся.
И перестала Муха быть Мухой-Горюхой. Стала просто мухой, счастливой. Ее, кстати, Машей звали.