Аннотация: Реинкарнация. Она иногда напоминает о себе
1
Это дерево выросло в тумане, когда я на большой скорости мчался по своим делам в другой город. В такие минуты, а может мгновения, время начинает свои игры - вижу, как скользкая дорога, словно ладонь судьбы, выносит меня в сторону, и я лечу на это дерево. Как настоящий космонавт в капсуле Ауди, урчащей домашним котом. Тут все вспомнишь. И Пушкина с его дубом и котом. Цепей на дереве не было. Не заметил.
Дуб остался в стороне, а мою машину занесло в кусты. Словно в подушку безопасности.
Жив-не-жив? Жив! И только в эту минуту осознал, что машина продолжает подрагивать, рука моя держала рукоятку на нейтралке. Все-таки реакция летчика. Ведь я им и был.
Попробовал дать задний ход. Получилось. Ну, слава Богу, никто мне не нужен, чтобы выбраться отсюда.
Я с удивлением посмотрел на дуб. Что за чертовщина - меня продолжало тянуть к нему. Он мне часто снился во сне именно такой, раскидистый и рядом с дорогой. Правда дорога во сне была грунтовая и по правую сторону росла пшеница. Сейчас здесь спрямленное шоссе, по которому судьба просто-напросто "подала" меня к этому дереву.
Я заглушил машину и подошел к дереву, попробовав его обхватить. Вроде удалось, и даже сцепить руки. И в этот миг меня замкнуло - словно ударило молнией...
Да, она была, молния. Гроза неслась над полем, поливая колосья пшеницы сплошным потоком воды. Но удивительно: стебли не ломались, зерна не осыпались, а земля, истощенная трехнедельным зноем, жадно поглощала воду.
Трое бежали по дороге, которая еще не успела размякнуть, хотя Васютка уже несколько раз падал и старший брат Степан поднимал его, повторяя знаменитое ругательство известного на селе шорника Гаврилы: 'Колобрысь да за...сь!' Это сильно веселило Васютку и очень гневило Дашку.
- Ирод! Что же ты ругаешься! - каждый раз кричала Дашка.
И снова Васютка поскользнулся. Дашка остановилась и ждала, когда Степан, поднимая его, заругается. Она, давняя подружка Степана, стояла подбоченясь, словно умудренная жизнью баба, ее сарафан совсем стал прозрачным. Он облепил ее тело. Выделялись три места. Две точки грудей и небольшой темный треугольник внизу живота.
Но Степан не заругался, он жадно смотрел на мокрый сарафан Дашки,при этом тянул за руку Васютку, словно собачонку, не обращая внимание на его веселое повизгивание. Наконец Васютка не выдержал и начал за брата шепелявым голоском:
- Калобысь...
Но Степан словно окаменел.
- Чего смотришь, - усмехнулась Дашка, - пошли под дерево!
Лицо девушки было набросано очень тонкими мазками, словно у молодой барыни Домоседовой. Наталья Павловна была на год старше Дашки, но, когда приезжала на лето в деревню, часто приглашала дочь кузнеца к себе в усадьбу. И они рядышком были совершенно похожи друг на друга, как близняшки. Бабы говорили, что Марфа уже была на сносях от самого барина, когда ее отдали за кузнеца Евдокима.
- Ну, - нетерпеливо сказала Дашка, - ты идешь? Братенок совсем измок!
В ее глазах появилось нечто необычное, словно она приняла какое-то решение и ей хотелось, чтобы все быстро свершилось.
Большой дуб у дороги оказался кстати. Крона его была настолько плотной и широкой, что трава под ним оставалась сухой. Как только малыш опустился на мягкое ложе, то сразу же заснул.
- Нам надо подсушиться, - деловито сказала девушка и, отвернувшись, рывком сняла с себя сарафан.
- Ты тоже снимай с себя все. Неровень час, застудишься.
Она стояла спиной к Степану. Он, разоблачившись, подошел к ней и обнял. Дашка вздрогнула.
- Стой и ничего не делай. Вон, Глашка, понесла от Гришки, а его в солдаты забрили. Но трогать-трогай.
Ливень шел глухой стеной, отрезая их от всего мира. Степан гладил живот, груди девушки, когда доходил до треугольника, Дашка вздрагивала и слегка отстранялась:
- Не блуди, - глухо говорила она.
Степан резко развернул ее к себе и прижался. Девушка застонала, ее бросило в жар и она резко оттолкнулась:
- Хватит... милый. Хватит Степушка.
В это мгновение небо и земля сотряслись от неимоверного грохота и вспышки. Дуб затрещал и неожиданно в метре от земли показался огненный шар.
Дашка быстро повалила своего любезного друга на землю:
- Не шевелись!
Они как завороженные смотрели на шар, который очень медленно кружил вокруг дуба, словно что-то высматривая. И завис над Васяткой, который сладко спал.
- Что делать-то? - спросил шепотом Степан.
- Подтяни сук, что рядом, да брось его в сторону, - ответила Дашка, - авось уйдет за ним в землю...
Но здесь Васятка сладко потянулся и поднял ручонку. Шар метнулся к нему. Мальчонка дернулся...
Вся эта картина пронеслась мгновением в том мире. Я почувствовал, как меня прошило электрическим током, и увидел в глазах красные круги, сворачивающиеся в огненную спираль. Меня тянуло за ней, и руки мои расцепились.
Я упал на сухую траву. На которой когда-то лежал тем мальчишкой Васяткой.
Долго думал над видением, сопоставляя давние сны об этом дереве и своих ощущениях. Такой же молнией пронзила мысль о том, что увидел себя мальчишкой сто лет назад, а может больше. И долго, отъезжая от этого места, думал о жизни Дашки и Степана, которые были моими родственниками, по крайней мере - Степан. И я обязательно узнаю об их судьбе.
2
Но судьба "разложила карты" по-своему. Через полгода меня перевели в авиакомпанию 'Трансаэро'. В конце декабря я вылетел вторым пилотом в Ванкувер. Это был ответственный для меня рейс. Дмитрич, с которым я сработался в Аэрофлоте, был командиром и вскоре, через полчаса, предложил мне пройти по салонам нашего аэробуса, чтобы оценить обстановку до посадки в Лондоне.
Пассажиры с первого взгляда ничем друг от друга не отличаются. Но я уже имел опыт, что бы определить кто из них есть кто.
В экономическом салоне некий господин, в котором угадывался житель южного приморского города спросил:
- Уважаемый пилот, как обстановка с погодой, не будет нас бросать как щепку на волнах?
- Всё нормально, господин пассажир. На этой высоте штиль. Вы Николай Михайлович Приходько?
- Вы знаете мою фамилию?
- Моя работа, - отшутился я.
Пассажир приподнялся, отвесив поклон.
Остальные кто спал, кто сидел с планшетами, кто просто смотрел в иллюминатор или в потолок. Уже на выходе в третий салон, туристический, я обратил внимание на сидящую у иллюминатора женщину. Она показалась мне знакомой. На обратном пути я снова посмотрел в её сторону и понял, что пассажирка подготовила к этой встрече очаровательную улыбку:
- Командир, мы знакомы?
Я смутился от этого прямого вопроса. Но попытался отшутиться:
- Я не командир, а второй пилот. Кстати, это мой первый полёт в Канаду. Вы уже освоили этот маршрут?
- Нет, я впервые, как и вы, Сергей Григорьевич.
- Откуда... Объявляли лишь командира...
- Я хотела подойти к вам позже. Мне подумалось, что я знаю вас. В аэропорту спросила о вас.
При просмотре списков пассажиров по документам, переданных стюардессой, я обратил внимание на фамилию Нефедовой.
- А вы Ирина Николаевна? Мне тоже показалось, что знаю вас...
Так вот и происходят встречи людей, которые становятся очень важными в нашей жизни.
В Ванкувере наш экипаж отдохнул по графику и вернулся в Москву. Да, тогда встретиться с Ириной не довелось.
В июле я отправился в отпуск на Чёрное море и, когда возвращался из заплыва к оградительным буйкам, встретил мою бывшую пассажирку под навесом, где оставил свои вещи.
Ирина сидела ко мне спиной, а когда повернулась, мы развели руками и одновременно воскликнули:
- Ну надо же...
Замолчали и я первым ввернул давно назревший вопрос:
- Так мы оба Нефедовы?
Она засмеялась:
- Выходит, мы родственники, Сергей? Можно просто по имени, как своего?
Ну а дальше всё по сценарию курортного романа. Мне было тридцать три, а Ирина на три года моложе. И у неё, и у меня за плечами опыт первой неудачной семейной жизни. Поэтому мы не торопились ни в клятвах, ни в предложениях.
Нам было хорошо вдвоём. И это постоянно прорывалось в репликах:
- Помереть можно. Два дня вместе, а ощущение, что мы очень давно знаем друг друга!
- Я с первого взгляда в салоне понял, что это ты, Даша!
- Даша?
- Я сказал Даша? Что это со мной? Но, подожди, полное имя Дарья. Если поразмыслить, то это от древнегреческого Диарея. Здесь не далеко от Ирины.
- Ох и сочинитель ты, Сережа! Да ещё коварный! Какая диарея! Я же обижусь!
Но она не стала обижаться и нам было весело и легко!
Мы вернулись в Москву в мою квартиру. Бабьим летом поехали в лес, насладиться ранней весной. И когда я вёл машину мимо дуба, вспомнил видения и резко свернул на обочину.
- Что случилось, милый?
- Пойдём, я покажу тебе интересное место.
Мы пришли к дубу.
- Какой огромный!
- Но в мои сны он постоянно вмещался. Они были об одном и том же. Дай руку!
Мы вдвоём обхватили дерево.
И я стал рассказывать о Дашке, Степке и Васютке.
Неожиданно дуб исчез, мы оказались с Ириной посреди пшеничного поля. Дуб был где-то далеко, а девушка в холщовом платье с накидкой на плечах:
- Обними меня, Стёпа, зябко. Слышишь, журавли курлычут. Полетели в теплынь заморскую. Нам бы туда!
Я посмотрел на небо с небольшими белыми тучками на горизонте. Клином летели птицы.
- А мы разве с тобой не были, где тепло?
- Только в мечтах! Куда нам туды? Куда? Вон батя грозился выдать меня за Акима Носатого. Как же я расстанусь с тобой?
- Может пойдём к барину, повинимся в любви? Говорят от него понесла твоя матушка... Похожа ты на молодую барыню, будто вы сёстры!
- Говорят, в Москве кур доят! - щелкнула пальцем Ирина мне по носу. - Да кто ж говорит? Бабы по углам... Давай, Степа, убежим!
- Я думал об этом. Ведь после смерти Васятки мне дома не дают прохода. Смотрят, как на убивца! Убежим, найдут. В каторгу сошлют, или в солдаты забреют.
- А мы далеко! Говорят там, ближе к солнцу темные леса и высокие горы!
- Убежим...
Но картина исчезла, а мы с Ириной отпустили руки. Она оперлась руками в дерево.
Я подошёл.
- Что это было?
- Твоей бабушки жизнь. Что ты знаешь о её семье?
- Нет, это не бабушка, а её мама. Они жили на Дальнем Востоке. Во время революции уехали в Америку, а оттуда - в Канаду. А прадедушку звали Степаном Васильевичем. Больше я ничего не знаю о них. А кто же был Васяткой?
- Наверное я. Ведь этот сон у дуба он мой, последний. Это меня убило грозой.