Аннотация: Владимир Степанов воспользовался машиной времени в гараже своего соседа и попал из 1976 года в 2006 год.
Время - движущийся образ неподвижной вечности.
Ж.Руссо
Часть первая
Глава 1. Неужели это СССР?
Утро не изменилось. Солнце светило, на небе - ни тучки. Все, было, как и мгновение назад. Миг, бросивший меня на 30 лет в будущее! Датчик показывал преодоленный временной интервал: 27 июля 1976 - 27 июля 2006 года. Стенки модуля позволяли видеть все, что снаружи без помех. Как будто машина была полностью из прозрачного материала, но, в то же время приборы, различные части были достаточно заметны. Невероятное удобство! Итак, это, вероятно, Ашхабад будущего. На юго-западе белели снегом вершины Копет-Дага. За спиной простиралась пустыня. Если подняться выше, то можно увидеть и Каракумский канал.
На приборе высоты стояла цифра 35 метров. Если бы модуль оказался над гаражом, где он и хранился, то неизвестно, на какую высоту пустил меня высокий тополь? Гостюхин предупреждал, что отклонения могут быть по разным причинам, но машина времени никогда не остановит модуль в (на) каком-либо предмете. Зависание над любой высокой точкой Земли гарантировано.
Внизу оказалась одна из центральных площадей города, что недалеко от места старта. Почему так произошло, спрашивать некого. Гостюхин умчался куда-то в неизвестное мне время на другом модуле.
Прошло два года, на которые действовал запрет Дмитрия Ивановича подходить к машине. Я бы и не подошел, но какие-то злоумышленники пытались ночью спилить замок гаража. Следы этого покушения бросились мне в глаза утром. И вместо того чтобы пойти на работу, я взял ключи в ящике с инструментами, что задвинут под топчан на веранде, и стал осматривать гараж соседа, благоволившего мне.
Все было цело. За стареньким москвичом в углу было некое пространство с какой-то изломанной двойной тенью. Если подойти ближе и протянуть руки, то можно нащупать модуль.
Гостюхин вернулся из первого перемещения во времени на своем 'драндулете', так он называл изобретенный им прибор, где-то его оставил, променяв, вероятно на две невидимые машины с антигравитационным слоем, зависанием и передвижением над землей.
Про вторую машину, перед отлетом, Дмитрий Иванович, выразительно взглянув на меня, сказал: 'На всякий случай'.
Он был немного сдвинутым на вопросе свободы и ругал советский строй за рутину и бюрократию.
Похоже, что этот случай настал. Но совсем не из-за политики.
Всего лишь мгновение я выбирал между двумя вариантами перемещения во времени. Одно было немедленное. Второе - с задержкой во вневременье, когда время снаружи как бы останавливалось, а внутри модуля оно полностью отдавалось путешествующему. Так, по крайней мере, было понятно из объяснений Гостюхина.
В результате немедленного перемещения я оказался над площадью Карла Маркса, образованной двухэтажным зданием горисполкома, коробками треста 'Каракумгидрострой' и Государственной библиотеки имени того же автора 'Капитала'. И тотчас же бросилось в глаза, что серый кирпич и бетон сооружений в этом будущем были облицованы мрамором и зеркальным темным стеклом. Красиво!
На юге вместо трехэтажных жилых домов, появившихся сразу же после землетрясения 1948 года, стоял дворец, в вычурном восточном стиле. Его опоясывало множество колонн, террас. Купол делал дворец похожим на те, что были нарисованы в хорошо иллюстрированном издании 'Тысячи и одной ночи'.
У входа на аллею Победы возник памятник в виде расколотого земного шара, из трещины которого один человек выносил другого.
На юго-востоке в высоком здании угадывался концертный зал, о проектировании которого писала наша газета буквально два дня назад. Ну, да, 30 лет и два дня назад! И снова север: здание горисполкома превратилось в магазин с кучей рекламных щитов.
Внизу, сквозь прозрачный пол модуля, был памятник какому-то вождю, вознесенному на сооружении, напоминающем Останкинскую башню, но намного меньше ее. Я сдвинул 'яйцо' в сторону и опустился вровень с головой памятника и сделал ряд удивительных открытий.
Первое. Это был не Ленин. И не Брежнев, который руководил страной в мое время.
На постамент была вознесена скульптура мужчины-туркмена зрелого возраста.
Я приблизился вплотную и, чуть приоткрыв дверцу, постучал ключом от квартиры. Металл. Похоже на золото. Чудеса! В призывной позе общественного деятеля идти куда-то вперед не было ничего удивительного. Но черты вождя с вытянутой вперед рукой показались мне знакомыми. В очень зрелом золотом человеке угадывался один из парторгов предприятий Безмеина (город недалеко от Ашхабада - авт.) Сапармурат Ниязов, с которым я столкнулся в буфете во время одного партийно-хозяйственного актива. Тогда мы вместе рванули за пивом в буфет. Было очень жарко, а в зале еще и душно. И все выскакивали в перерыв, как ошпаренные! Я, корреспондент республиканской газеты, быстро нашел общий язык с парторгом.
И вот он уже в виде монумента, да еще из драгоценного металла!
Мой постаревший знакомый блестел как новый зуб в голубом нёбе неба и слегка подрагивал. Чуть понаблюдав за ним, стараясь привыкнуть к неведомому мне миру, я заметил, что монумент крутится вокруг собственной оси. И рука указывала на светило. Стало понятно, что памятник был сориентирован, как цветок подсолнуха, на солнце!
Это второе открытие.
Чуть спустившись вниз по конусообразному куполу, я наткнулся на круглую башню с просторными окнами по всему периметру. Здесь оказалось много ковров, картин, фотографий в рамочках под стеклом, бюстов, а то и целых скульптур! Похоже, что здесь музей.
Вот фотографии, где парторг Ниязов в детстве, а вот он на трибуне...
Теперь настала пора еще раз оглянуться, потому что один факт, не сразу овладел моим сознанием. Я, выпучив глаза, смотрел на флаги, развивающиеся над дворцом, библиотекой, трестом.
Множество знамен, в которых и намека не было на красное и сочетание серпа и молота! И это были зеленые флаги с узким полумесяцем и созвездием небольших звездочек и вертикальной полосой с орнаментом туркменского ковра.
Мать честная! Через 30 лет СССР стал мусульманским и избрал вместо Москвы столицей Ашхабад?
Что же произошло за это время? Какие катаклизмы перевернули, казавшийся незыблемым, строй великого государства? За что же его, Ниязова, инженера, партийного функционера так вознесли советская власть и коммунистическая партия?
Глава 2. Пёс алабай
Неожиданный шлепок оторвал меня от размышлений. В модуль по касательной врезался дикий голубь. Это вывело меня из оцепенения, и я бросил машину в сторону своего дома, но по неопытности и, понятного волнения получился зигзаг над русским базаром, телеграфом, министерством иностранных дел, тенистой аллей, где был небольшой книжный базарчик. Вдоль проспекта Свободы появились пальмы, кокосовые деревья, а по проезжей части сновали удивительно красивые автомашины. Почти все иномарки!
И я увидел рождающийся как бы заново, во второй раз после землетрясения 1948 года другой город, который изменяли быстро, настойчиво, целеустремленно, словно боялись, что каждое старое здание будет напоминать о прошлом! Вероятно, новым правителям виделось что-то постыдное в прошлом!
А, может быть, действительно, на территории СССР произошло мощное землетрясение, которое стерло могучую державу в одно мгновение? Может быть, там, в Европе, прошла Третья мировая?
Я искал свой дом, но не обнаружил его. Моего дворика с небольшим рядом металлических гаражей, разбросанным под коренастыми тутовыми деревьями не было! Хотя, вот она, школа, что была через дорогу и перекрашена в яркий цвет. И угловой десятиэтажный дом на месте. Не было лишь оград из кустов маклюры перед квартирами первого этажа. За оградами перед верандами стоял, как правило, топчан, а все это сверху накрывали распластанные на горизонтальных жердях виноградные кусты.
Теперь здесь был вычурный трехэтажный особняк с оградой и воротами, а во дворе росло несколько сосен. По возрасту им было не больше десяти лет.
От этого вида сжалось сердце. Почему и когда снесли мой дом? Что стало с моей матерью? Что стало с теми людьми, которые всю жизнь окружали меня? С полуармянкой толстой Арпеник, у которой муж был белорусом? С дедом Равилем и его внуком Салихом? С Галиной, привезенной на восстановление Ашхабада из Полтавщины, у которой было четверо детей, а муж не вылазил из тюрем за кражи? С Майкой из моей школы? Девчонка была на два года моложе меня, и с ней я ходил в школу и возвращался, как меня просила тетя Зоя, Майкина мама.
И еще многими другими, русскими, туркменами, азербайджанцами, евреями, молдаванами?
Может быть, звучавшая из какого-то динамика песня туркменского бахши (певца) расскажет мне о том, как за небольшое время можно было разрушить жизнь, устои которой казались незыблемыми? Но что можно понять из постоянно повторяющегося рефрена про туркменбаши, что в переводе означает 'Главный туркмен'? Неужели это про того же золотого Ниязова? Ясно одно: мир за столь короткое время необратимо изменился! Бред! Бред и еще раз бред! Я почувствовал страх перед будущим. И теперь вся эта выходка с машиной времени показалась мне детской блажью.
Неожиданно я вспомнил о работе. Там меня ждет завотделом Косовороткин, гнилой мужик, вступивший в партию только для того, чтобы к старости дорасти до заместителя редактора и уйти на пенсию с Почетной грамотой Верховного Совета Еще я подумал о своем столе с облезшим светлым лаком, о старой пишущей машинке, за которой прятался телефонный аппарат из черного эбонита. Такие мастодонты связи еще показывают в фильмах про войну с фашистами. У них массивный корпус и тяжелая трубка, которой можно убить человека. Почему-то подумал о Лере Ковалевой, полненькой и веселой девушке. Она всегда радостно встречает меня и, откладывая другую работу, принимается перепечатывать мой очередной опус. Я знаю, после нее не будет ни одной ошибки, мне не надо будет расставлять запятые, делать выделения и подчеркивания. Лера сделает все, как надо! И я подумал, что надо вернуться, взять ее с собой в модуль и увезти ее куда-нибудь далеко-далеко!
Гав-гав-гав!
Гав-гав-гав!
Гав-гав-гав!
Последний материал, который отпечатала мне Лера, я написал про буровиков Небитдага. Я был у них неделю. Почти в центре Каракумов! Зной, пыльные бури, еда с песком на зубах, ночью холод, когда люди надевают на себя сибирские ватники, а утром из-за пазухи телогрейки выползают пригревшиеся за ночь змеи...И неважное питание, и воровство бурового мастера, приписывающего наряды, да поставщика продуктов, которые делят навар на двоих... А если серьезно проверить наряды, то может получиться, что буровики добрались уже до противоположной стороны земного шара. Где это? В Новой Зеландии? Материал, больше критический по содержанию, мне завернул Косовороткин со словами: 'Ты, в каком штате Америки побывал? Это же не про нас! А про Техас!' И засмеялся, довольный собственным каламбуром.
Гав-гав-гав!
Гав-гав-гав!
И только после этого я подумал о своей матери. Она жила в доме, который должен быть разрушен. Что с ней, где она? Нет, надо вернуться, забрать мать, увезти в то прошлое, где она была счастлива с моим отцом, вернувшимся с войны. Пусть даже с одной ногой!
А лучше я смотаюсь в прошлое, на эту войну, и выхвачу отца прямо перед самим ранением!
Гав-гав-гав!
И здесь до меня дошло, что я настолько сильно снизился над двориком, что почти коснулся собачьей будки, и огромный пес алабай с короткими ушами и обрубленным хвостом просто выходит из себя, рвясь на цепи. Я резко сдвинулся ближе к двери веранды.
Глава 3. Дочь Майки
На крыльцо дома вышла туркменка.
- Отур, кучук! (Успокойся, собака) - крикнула она и посмотрела на ворота.
Она была в красивом облегающем ее стройное тело легком платье, а на плечах по ходу наброшен газовый платок. Была как две капли, похожей на Майку из двадцать седьмой квартиры.
Женщина еще раз огляделась и повернулась к двери веранды, с которой начинался вход в дом. Во всех своих движениях она повторяла Майку! Она или не она? Конечно не она. А вдруг машина напортачила?
Я приоткрыл модуль сдвижной по окружности дверцей, выглянул и крикнул:
- Майя!
Женщина оглянулась, всплеснула руками, и с криком 'Шайтан! (Дьявол)' свалилась на крыльцо, закрыв голову руками.
Алабай прекратил лаять и застыл на месте.
- Правильно, замри, - сказал я, и, заметив, что собака на короткой цепи мне не угрожает, поставил модуль на землю.
Женщина была без чувств.
Я взял ее на руки и поднял её на веранду. Здесь стоял топчан, застеленный кошмой. Все как у городских туркмен.
Как только я аккуратно положил ношу на топчан, женщина ткрыла глаза и спросила на чистейшем русском языке:
- Кто вы?
- Я?
- Вы, появившийся из воздуха и назвавший имя моей мамы?
- Мамы?
- Да, мою маму звали Майей. Так кто же вы?
- Я человек. Зовут меня Владимир. Я из прошлого. Но почему маму звали? Она здесь?
- Она умерла.
- Так вы ее дочь?
- Да, я Джанет. Мама рассказывала, что ходила в школу вместе с Владимиром, который однажды бесследно исчез. Так вы вернулись... как дух?
Но я не слышал ее вопроса:
- Исчез?
- Да, но вы выглядите таким молодым. Что с вами произошло?
- Я уже говорил, что прибыл...
В это время раздался шум подъезжавшей машины.
- Уходите, это мой муж! Будет плохо, если вас застанут здесь со мной одной в этом доме!
- Да, я понимаю. Я ухожу! Но мне важно знать, что произошло здесь? Мы можем поговорить в другом месте?
- Я смогу выйти после ухода мужа, и мы можем встретиться в сквере перед... бывшим русским театром Пушкина. Это недалеко отсюда.
- Уж я то знаю. Хорошо, улетаю!
Я вышел и сел в модуль, а в этот момент мужчина, открыв ворота, возвращался в мерседес, чтобы подъехать к дому. Меня он так и не увидел, хотя алабай ожил и усердно сообщал ему о моем посещении надрывным лаем.
За час ожидания в сквере на меня напало малодушие. Я захотел мгновенно убраться отсюда. Я думал, что могу выбрать другое время или времена, чтобы без потрясений проследить за изменениями в стране, в родном городе.
Но, назначив свидание, не мог оказаться в глазах женщины, пусть даже совсем неизвестной мне, болтуном. Поэтому терпеливо ждал, изучая строение модуля. Первое, что я открыл, это то, что я мог встать, шагать в нем в любую сторону, словно по длинному коридору. Здесь было свое бесконечное пространство. Стенки модуля каким-то образом подчинялись моим мыслям и желаниям. Еще было много полезных устройств, назначение которых можно было узнать только экспериментальным способом.
Модуль завис над кустом роз. В скверике было не многолюдно, но кто-нибудь обязательно проходил мимо. В основном престарелые люди и мужчины. Встречались и туркмены, и русские. Но очень старые русские.
Прохожие были заняты своими делами, никакого праздного времяпрепровождения! На углу высилось полукруглое здание с высокими ступенями. Что-то вроде какого-то управления или банка. Напротив, перед бывшим универмагом, стояло высотное здание, всем своим видом показывая, что это гостиница. Широкий подъезд для машин, стекло, вывеска латинскими буквами сообщала, что это, действительно отель. А самого театра не было. Здание, построенное в пятидесятых годах по оригинальному проекту одного из ленинградских архитекторов, было отдано под банальное восточное кафе. Исчезла доска объявлений о спектаклях.
Убрали еще много чего! Да, мир перевернулся и в сторону какой-то регрессии на западный манер.
Почему развалился СССР? Может тому виной громкое, самодовольное вранье глупых партийных чиновников? Мы с верными друзьями на кухне нередко говорили о кризисе власти Брежнева. Говорили вполголоса, и нас устраивала половинчатая мысль о том, что так вечно продолжаться не может! Наконец появилась Джанет в длинном платье, закрывающем всю ее фигуру, то во мне вспыхнула какая-то надежда. На что? Не знаю!
Может быть, я ожидал от нее такого рассказа об этом мире, который объяснит все без особых потрясений? Если Джанет так внешне повторила свою мать Майю, то, может, все остальное в их жизни прошло без потрясений? Именно эта надежда на разрешение конфуза и удерживала меня здесь.
Джанет как-то почувствовала мое присутствие. И остановилась почти рядом с модулем и стала осматриваться.
- Спасибо, что вы пришли, - сказал я, слегка приоткрыв дверцу модуля.
Джанет испуганно отшатнулась.
- Я мог бы и не появляться, чтобы не причинять вам неудобств, - почему-то вырвалось у меня. - Наверное, я думал о себе.
- Нет, вы расскажите, о том, что происходит? - Джанет держалась молодцом и чувствовался майкин характер. - Ведь вам должно быть уже под шестьдесят лет, но вы не постарели? Как такое возможно и откуда вы прибыли?
- Джанет, - сказал я, стараясь вложить в свой голос как можно больше убедительности, - скажу одно: я в машине времени.
Джанет с ужасом рассматривала небольшую вертикальную полоску, в которой виделась часть моего лица, точнее только рот. И он говорил...
- Это правда, не фокус, а машина времени? Такая, о которой пишут фантасты?
Прошла какая-то пожилая туркменка. Я быстро прикрыл створку. Она подозрительно посмотрела на Джанет, говорившую вслух. Когда женщина чуть прошла, я снова открыл модуль. А прохожая издали стала что-то с чувством говорить, размахивая руками и сумкой в одной из них.
- О чем она говорит? - спросил я.
- Вы не знаете туркменского?
- С таким ее произношением? Нет! У нас были хорошие учителя туркменского языка.
- Она ругает меня за то, что я появилась на улице одна. Что у меня открыто лицо. Она подозревает, что я замужняя женщина.
- Вам, Джанет, грозит опасность?
- Да, если позовет кого-нибудь из полиции. Нельзя восточным женщинам ходить одной по городу...
- У вас здесь деспотическое ханство Востока? Не может быть, так не поступают с просвещённым народом!
- Ах, не шутите, я лучше уйду!
- Подождите! Ничего не бойтесь! Я спускаю модуль, открываю дверцу, и вы быстро входите! Места здесь хватит!
Что я и сделал, повернув модуль 'спиной' к пожилой туркменке. И Джанет, войдя в машину, как бы исчезла на глазах той. Я быстро приподнял машину на два метра.
Прохожая обезумела от страха и бросилась к идущему навстречу полицейскому, указывая на место, где только что была Джанет.
- Ек! Вах-вах! Шайтан! (Нет. Вах-вах. Дьявол).
Женщина, схватила сопротивляющегося полицейского за руку и потащила его к нам под модуль. Мужчина вырвал свою руку и повернулся прочь, а фанатичка строгости нравов подняла голову и увидела мое ухмыляющееся лицо. От страха она упала на асфальт, запричитав:
- Шайтан, шайтан, шайтан!
Полицейский подскочил к ней. Джанет не выдержала и засмеялась в узкую щель, через которую мы наблюдали за происходящим.
Здесь и полицейский побледнел, услышав нежный смех!
- Ты что, старая, - вдруг заговорил он по-русски, - животом смеешься? Сама ты шайтан!
Дальше он выругался на чисто русском и ушел.
Джанет так смеялась, что невольно заставила вторить ей. Женщина под нами совсем обезумела от сочетания двух голосов. Вдруг она узрела пятно, оставленное голубем на модуле. Это выглядело ужасно: висящий в воздухе птичий помет, который смеялся на все голоса!
Глава 4. Что сделал Горбачёв
Мы сидели в модуле в двух креслах и рассматривая друг друга.
- Что произошло с Вашей мамой, - спросил я, - и откуда появились зеленые флаги над городом. Где кумач СССР?
- Мама умерла сразу после того, как Туркмения отделилась от СССР...
- Отделилась? Да все руководство республики сразу же пряталось под стол, как только начинали чихать в Москве!
- Я не люблю политику, не знаю, кто, когда чихал. Но это все сделал Горбачев...
- ?
Майя начала рассказывать мне о Горбачеве, отозвавшись о нем, как о предателе.
- Все началось после смерти Брежнева. Это так мама рассказывала.
- А когда он умер?
- В 83, нет, в 82 году. Не знаю точно, это был такой полный мужчина с густыми бровями. Когда в Москве начались какие-то брожения, я была подростком. Мама умерла в 91 году от рака груди. А через два года тетка отдала меня замуж за Мурата. Сначала он был инструктором ЦК, а чуть позже министром социальных преобразований. Сейчас он тоже министр, но экономики. Может оно по-другому называется, но я не вникаю в дела мужа...
Майя долго мне рассказывала о новой жизни в Туркмении. Часто останавливалась. Вздыхала и с какой-то надеждой смотрела на меня.
Я был раздавлен всеми ее новостями. Она родилась позавчера... Это если говорить о времени, когда я сел в модуль - 25 июля. Да, я видел Майю в положении.
А еще вечером, накануне похода в гараж, услышал от матери, что Майя родила. Я собирался поздравить её.
- А дом? Когда его снесли?
- Это все мой министр. Он получил разрешение от властей города о сносе дома еще в 1995 году. Но это произошло двумя годами позже. Людей разбросали, куда только было возможно и невозможно! В основном выселили в пригороды: Безмеин и Аннау, в старые блочные дома, бараки. Никакой компенсации! Никакой жалости! А мы жили у отца мужа, а он начал строить дом именно на этом месте... Не могу больше жить здесь! Что мне делать дальше?
Джанет вдруг зажала себе рот, словно не захотела выпустить все свое отчаяние! И посмотрела на часы:
- Мне надо возвращаться! Я готовлю и убираю в доме все сама.
- Подожди, ты не рассказала, что случилось с моей мамой.
- Она не долго прожила, после того, как вы исчезли... Я была совсем маленькой. Много лет спустя о вас мне рассказывала моя мама.
Я поник головой. Потом долго смотрел на город, никак не желая поверить, что оставил мать одну со своим горем. Нет, когда вернусь, я обязательно избавлюсь от этой машины! Зачем она мне! Я буду жить нормальной жизнью, как все!
Мне стало жалко не только маму, но и всех обитателей нашего дома, которых новая власть не пощадила.
- Послушай, Джанет, - я взял ее руку в свою, и она вздрогнула, почему-то оглянувшись, - я могу отправить тебя к твоей маме, когда она была жива. Это в моих силах.
- Разве ты Бог? - Она очень естественно перешла на 'ты', вероятно принимая меня все-таки за своего сверстника с небольшим перевесом в годах. - Это же машина! Кто изменит во мне меня саму? Кто исправит всю боль, что я испытала за эту жизнь? Или у тебя есть для этого средство?
Я опустил голову. Ну, какой я Бог? Я просто воспользовался чужой машиной, чтобы 'проветриться' перед работой. Надо возвращаться и сделать все, чтобы мама еще долго жила! Пора вперед, в прошлое! Но на прощанье мне хотелось как-то утешить несчастную дочь Майи:
- Но я могу вернуть тебя чуть раньше, до того, как прилетел сюда. Это запросто...
- Запросто?
Джанет склонила голову. Ну, чистая Майка! Она казалось, соскучилась по этому русскому слову.
- А ты можешь вынести меня до того времени, как меня зачали?
Джанет покраснела. Как бы ни была она воспитана в европейском духе, но обсуждать с мужчиной подобные вещи не принято на Востоке.
- Могу, но это изменит, наверное, весь мир.
- Пусть изменит! Может тот Брежнев умрет, успев подготовить новую команду, а Андропов проживет чуть больше, как какой-то китайский коммунист, который не позволил Китаю стать буржуазным?
Ничего себе, это она не разбирается в политике?!
- Тогда ты, наверное, станешь другой, может быть, парнем...
- Лучше жить парнем в этой стране... - Она встала. - Ах, о чем мы говорим! Никому не дано предугадать помыслы Аллаха!
В ее глазах читалась покорность судьбе как генетическое, восточное качество женщин.
- А ты женат? - она снова села, ничуть не удивляясь фантастическим возможностям машины, в которой оказалась. Перенеси я ее на Луну, и там бы она чувствовала себя как дома...
- Был, - вздохнул я против своей воли. Я всегда вздыхаю при ответе на этот вопрос. Слишком много душевных сил отобрал у меня этот развод. Да и не столько он, а предательство Милки, убежавшей с офицером в Кушку.
И был сразу понят. Еще минуту мы просто посидели молча.
И вдруг я улыбнулся. Господи, как я мог забыть? Такое всплывает как-то неожиданно, озаряя память о школе.
Я встал, наклонился к Джанет и чуть прикоснулся к ее губам. И снова сел в свое кресло, улыбаясь, словно сделал какое-то удивительное дело, от которого всем стало хорошо и свободно.
А она, ах, красавица, ах, умница, посмотрела на меня сначала удивленно, затем воскликнула с тонкой радостью:
- Вы так когда-то поцеловали мою маму?
- Да! И это было в девятом классе, когда мы возвращались со школьного вечера. Мы поспорили о том, что... Сейчас вспомню, о чем мы поспорили.
Я нахмурил лоб, словно это были воспоминания столетнего старика.
'Я туркменка, а ты русский, - сказала тогда Майка. - А что будет, если мы поцелуемся? Нас накажет один из наших Богов?'
'Не знаю, - пожал я плечами. - Вон Витька Сапаров. Мама у него украинка, а отец сакар (туркменское племя). И ничего, живут и еще дети есть - Людка, Бахарка, Ленька'.
'Тогда поцелуй меня!'
И тогда я очень осторожно, словно ожидая грома и молнии, прикоснулся к ее губам.
После этого поцелуя мы с Майкой рассмеялись, почувствовал ту же землю под ногами. И побежали по осенним листьям.
Да, был конец сентября.
Глава 5. Мой старый дом
Я оставил Джанет у входа в ее дом. Мы договорились, что при случае, когда мне покажется, что ей невмоготу, прилечу к ней и заберу ее. Хоть куда! Хоть в Америку, хоть в Австралию, хоть в Сибирь, на станцию Зима, где родился поэт Евгений Евтушенко! Но мы оба понимали, что мне, наверное, сквозь время невозможно будет почувствовать ее тоску и отчаяние!
- Ты только не рожай - вырвалось у меня.
- Почему?
Я смутился.
- Дети будут министриками? - спросила она.
- Нет, они будут детьми, которые привяжут тебя к мужу...
- Ах, Вова, - вздохнула женщина, назвав меня так, как называла моя мама, - у мужа на стороне есть вторая, а может уже и третья, и четвертая семьи. А я здесь просто сторож, пункт приема пищи. Ведь это рядом. Его министерство за тем зданием!
И она показала куда-то в сторону проспекта Свободы, по крайней мере, так он назывался при советской власти.
И она ушла, оставив мне какой-то маленький, как она сказала, сотовый телефон. Еще добавила: 'Ты по этому мобильнику можешь найти меня, когда прилетишь снова. Может быть, я буду готова убраться отсюда, куда глаза глядят...'
И показала, как им пользоваться, оставила зарядник, сказала, как найти ее номер по проводной связи...
Я так и не спросил, как называется теперь эта главная магистраль города.
Я долго сидел, раздумывая о том, что дала мне эта встреча в будущем. Затем поднялся и полетел над городом, делая большие круги. Я забирался в самые непосещаемые его уголки, где мы все-таки бегали мальчишками. Я полетал над Каракумским каналом, залетел даже глубоко в пустыню, приземлился между двумя барханами. Посмотрел на прячущиеся в кустарниках от жары змей, варанов, обжегся, ступив голой ногой на раскаленный песок, затем искупался в канале, несшим к Ашхабаду мутную амударьинскую воду и еще мокрый, возбужденный, резко взвился в воздух. Наверное, сразу на километр, а после на низкой высоте прибыл на проспект Свободы, чтобы вернуться в прошлое, домой.
Когда я оказался в гараже было то же утро, то мгновение, когда я собрался привести машину в действие. В окнах дома звучала музыка. Пела Алла Пугачева новую песню 'Арлекино'. У кого-то 'Маяк' сообщал о новом рекорде шахтеров Донбасса. С противоположной стороны улицы, уже из другого дома, тянул песню бахши. Все было как прежде. Я вернулся к себе, поднявшись на второй этаж. Мама удивленно посмотрела на меня, когда я подошел к ней, обнял и поцеловал в лоб.
- Что случилось, Вова?
- Ты говорила, что Майка родила?
- Да, родила, - но знаешь, вздохнула она, - у нее была девочка. И она умерла через день. Занесли какую-то инфекцию. Сейчас понаехали туда врачи из Москвы и Ленинграда! Все проверяют, и снимают врачей! Строгие, неподкупные!
- Как? Как такое могло случиться!
Я думал о Джанет, которая была утром в 2006 году живой-здоровой. А после решил, что мой полет что-то изменил и я, наверное, никогда не увижу Джанет, жену министра.
Вечером, после работы, я не пошел с Леркой и не отправился с ребятами пить пиво у Ботанического сада. Я медленно брёл к своему дому. Но не к себе в квартиру, а прошел в третий подъезд, и позвонил в дверь Майки.
Она вышла потерянная, но все-таки при встрече со мной нашла в себе силы улыбнуться:
- А это ты? Проходи! Курбан еще не пришел. Пиво есть, но ты, же подождешь?
- Да, подожду. Я не к мужу, а к тебе.
- Ко мне?
- Да, к тебе и только к тебе!
- В чем дело?
- Не знаю, как тебе все рассказать....
Постепенно разговорился, наблюдая за гаммой чувств, отражающихся по мере моего рассказа, на лице женщины. Через пять минут мы были полностью поглащены разговором.
Наконец Майка опустила голову на стол и сложила на скатерть руки. Долго так сидела, затем подняла на меня лицо и улыбнулась вымученной улыбкой:
- Я знаю, что ты фантазер. Спасибо, что пришел утешить меня. Спасибо!
- Я не сочинял. Я не знал, как ты назвала девочку, но ты же так ее назвала, Джанет?
- Нет, у туркмен - Дженет. Ах, моя Дженет!
И она снова заплакала.
- Тогда откуда я узнал, что ее зовут почти как Джанет?
Майка подняла голову и с какой-то надеждой ответила:
- Не знаю.
- Тогда скажи, что это такое?
Я вытащил из кармана миниатюрный прибор. Как там у них называется? Сотовый телефон.
- Это мне дала Джанет. Возьми!
Я нажал на кнопку, экран загорелся и на нас смотрела Джанет.
- Ладно, пусть я буду Джанет. - Майка оттолкнула мою руку с прибором. - Спасибо тебе, что пришел. Будешь ждать Курбана?
Но тоном, говорящим, что ей хочется остаться одной...
Я ушел. Мое смятение было огромным. И я заспешил в гостюхинский гараж. Все было как и в первый раз, когда я открыл модуль. На этот раз я вложил телефон Джанет в кармашек на обратной стороне кресла.
Оно слегка качнулось, словно надолго прощаясь со мной.
Так, повесив новый замок, я распрощался с Джанет и решил больше никогда не заходить в гараж.
Часть вторая
Глава 1. Рутина советской жизни
Шли дни и месяцы. Постепенно восприятие реального мира стало заслонять впечатление от путешествия в будущее. Это было похоже на выздоровление после болезни. Теперь я понимаю тех, кто после опасной операции, выздоравливая, медленно встает с больничной койки, идет к окну и смотрит на суету за стеклами с какой-то оцепенелой отрешенностью. На то, как пробегают облака, как передвигаются люди, как подлетают птицы, оглупленные прозрачностью окна. А ты стоишь существом, побывавшим в запредельном пространстве с тайной печатью откровения в душе. Ты уже не похож на окружающих людей, потому что тебя изменило Некое Знание.
Так я и жил, всматриваясь в жизнь, словно из больничного окна. Безропотно писал в газету о том, что планировал мне этот придурок Косовороткин, Евгений Михайлович, 1939 года рождения, уроженец Орловской области. А то и сам подбрасывал темы, мотался из конца в конец по республике, пил водку вместе с геофизиками, серодобытчиками, хлопкоробами, слесарями. В гостиницах иногда случались романы, но лишь на одну ночь. Даже не приходила мысль завести серьезные отношения.
Лера неожиданно ко мне охладела и под новый год расписалась с каким-то парнем, принесшим однажды объявление в газету. Она стала допускать ошибки в моих материалах.
Однажды встретил Милку, идущую в Ашхабаде под руку с пограничником, который увёл её от меня. Они поднялись по высоким ступеням управления погранвойск. Бывшая жена была счастлива и светилась уверенностью в прекрасном будущем. Дай Бог, как говорится!
К концу года чувство вины перед Майкой несколько притупилось. В декабре она встретила меня с какой-то непонятной нежной улыбкой, в которой мне все еще виделась прощальная улыбка Джанет. А четвертого января Майка зашла к нам, и они с мамой долго о чем-то разговаривали.
Помогая соседке снимать в прихожей дон, туркменский вид легкого пальто, я увидел, что Майка была в новом халате, который плотно затянул ее слегка пополневшую фигуру. Через минут двадцать после их шушуканий на кухне за чаем, до меня дошло, что Майка вновь беременна. Когда я показывался в поле их зрения, они с каким-то озорством поглядывали на меня, словно я был виновником беременности моей школьной подружки. И я тогда улыбнулся, наверное, в первый раз после того, как узнал, что ее маленькая Дженет прожила на свете всего один день.
В 'Правде' опубликовали проект новой Конституции СССР. Это я воспринял оригинально: значит, что-то начало меняться в сознании престарелых членов Политбюро! Я подумал, а не изменил ли мой полет в будущее взгляды родной коммунистической партии на перспективу политического совершенствования нашего строя? И я даже как-то с гордостью взглянул в осколок зеркала на стене редакционного кабинета: смотрите на человека, сдвинувшего ось развития такой могучей страны, как Советский Союз! Правда, тут же рассмеялся. Из зеркала на меня смотрел, по сути дела, пацан с льняными волосами и темными бровями, за которые меня, как призналась Милка, и полюбила.
Развернулась компания по пропаганде новой Конституции. Мы организовывали отклики, обсуждения проекта. Разумеется, за ученых и лекторов мы не писали, их правили редактор и его заместители, а мы, корреспондентская братия, хлопотали о простом народе - колхозниках, рабочих, которым приписывали умные и философские рассуждения о предстоящих свободах народа при новой Конституции. Работа, впрочем, привычная, и если нас, журналистов иногда посещали мысли о том, что мы занимаемся чем-то недостойным, то всегда помнили изречение Ленина о зависимости артиста, художника и т.п. от денежного мешка. И посмеивались при этом: 'Солдат спит, а служба идет'.