Весной на земле всегда много работы. Скотину начинают потихоньку выгонять в поле, починки всякие наваливаются, так что особенно скучать не приходилось. Надо было и по хозяйству помогать и поиграть успеть.
Растаявший снег весело сбегал звонкими ручьями, по которым мы самозабвенно спускали самодельные кораблики, а то и просто щепочки. В водоворотах они кружились не хуже корабликов с парусом из бумаги. Даже лучше, потому что парусники почему-то валились набок, намокали и не могли подняться из воды. Мы же не знали о глубине осадки, устойчивости и прочих хитростях. Просто берешь спичечный коробок, прикрепляешь к нему хлебным мякишем мачту, надеваешь бумажный парус - и в путь! К вечеру так умаешься, что не до сказок. Молока напьешься и спать.
Как-то раз, уже поздно вечером, когда на дворе стемнело и стало не видно, куда прячутся твои щепки - корабли отважных пиратов, - я вернулся домой, скинул мокрые сапоги и пошел мыть руки. От матери здорово попадало, если она видела, что грязными руками что-то со стола берешь. Рукомойник висел за занавеской, которая отделяла небольшой закуток от кухни. Там же был и приступок, по которому на печь забирались.
Я сунулся с разбегу в темноту и споткнулся о маленькую скамеечку, на которой тихонько сидел братишка. Только тут я сообразил, что все последнее время он не путается у меня под ногами, не мешает играть с мальчишками, не ноет и не просит сделать и ему тоже кораблик.
Брат сидел возле приступка и ждал, когда будет продолжение песен. Его темные глаза показались мне огромными и невероятно грустными. Не по-детски серьезный взгляд разом вытряхнул из головы все шумные развлечения
- Ты чего? - спросил я нарочито грубо. За грубостью я пытался скрыть растерянность от какого-то жалостливого и щемящего чувства, вдруг охватившего меня.
- А бабуля будет дальше рассказывать?
Мать отодвинула занавеску, присела возле нас, погладила обоих по вихрам, причем я не отстранился недовольно, как делал обычно. Мне казалось, что такие телячьи нежности хороши только для девчонок, а я уже взрослый.
- Обязательно расскажет, что дальше было, - ответила за меня мать, - давай сейчас спать пойдём, а завтра все будет хорошо.
Братишка уткнулся лицом ей в плечо и дрожащим голосом тихонько спросил:
- А она не умрёт?
Я понял, что действительно уже больше недели не знаю, что с нашей бабулей. Её не видно и не слышно. Получалось, что раз мне её рассказы не нужны, - есть занятия поинтереснее, - то и про человека не вспоминаю.
- Все будет хорошо, - услышал я голос матери. Обозвав себя последней скотиной, я умылся и пошёл ужинать. Завтра надо обязательно разобраться, что тут происходит.
Утро субботнего дня выдалось весёлое, солнечное. На проталинах вовсю зеленела трава. Гуси важно выщипывали молодые былинки и громко гоготали. После школы ждала работа во дворе. Надо было коровник вычистить, навоз к яме отвезти и много всякого разного дела. Только управился, ребята позвали в поле пускать воздушного змея.
Я уже выскочил за ворота, когда вдруг вспомнил, что не видел брата. Крикнул друзьям, что догоню их, и вернулся в дом. Брат сидел возле печи и что-то мастерил из сухой соломы.
- Пойдём змея пускать! - окликнул я с порога. Брат почему-то сжался и завертел головой. Видно было, как заблестели глаза, но что-то мешало ему покинуть свой пост.
- Иди, родимый, - раздался негромкий шелест с печи, - поиграй. Вечером буду дальше сказывать.
Тут только я вспомнил, что собирался узнать, почему бабули не видно и не слышно давно, да вот опять позабыл за своими хлопотами.
- Экая ж я скотина! - хлопнул я себя по лбу. - Бабуля, к тебе можно заглянуть?
- Так чего ж нельзя-то, - раздался хрипловатый голос, - можно, коли охота. Только лучше вечером залазь. Давно я тебя не видала. Малой-то всё время тут трётся, а ты по делам бегаешь, большой, видать, уже.
Братишка заулыбался, сорвался с места и быстро оделся.
Вечер наступил незаметно. У нас всегда темнеет сразу, без долгих сумерек. Мать позвала ужинать, снесла на печь тарелку толчёной картошки с постным маслом.
Управившись с нехитрой едой, мы заняли привычнее места возле приступка.
- О Яриле расскажу, сыне Рода небесного, и Кащее Бессмертном Виевиче, - так начала бабуля свой рассказ в этот вечер.
Случились как-то давно тёмные времена, когда рыба в море разметалась, а птицы в небе разлетелись. Звери, те, понятное дело, разбежались. Все кто мог, попрятались. И во время это родила Мать Сыра Земля Кащея Бессмертного. Отцом ему приходился подземельный князь Вий, отец Златогорки.
Про Златогорку ничего плохого сказано не было, а вот Кащея Гамаюн величала мощным и коварным. Ничего хорошего от такого бога ждать не приходилось, хоть и не виноват он в том, что папашей тёмный бог приходится.
Как водится, Кащей неожиданно быстро вырос и полетел на землю окрестную поглядеть. Только неладно у него это получилось: птицы от взгляда смолкли, трава засохла, скотина вообще дохлая попадала.
Увидал Кащей в поле пахаря, стал глядеть. У того ладно так все получается: соха тихонько поскрипывает, лемех по камням чиркает. Совсем как у отца, когда он склоны перепахивает на нашей соловой кобылке. Туда трактору не добраться, так что только Соловка и выручает.
По пути пахарь пни выкорчёвывал да камни с поля убирал. Мне это все понятно было. Мы тоже каждую весну поля чистим. Просто удивительно, сколько не убирай, а по весне новые камни наверх вылезут. Словно растут они там всю зиму, а весной к солнцу тянутся.
Лошадка у пахаря тоже, кстати, соловая была. Я потому и запомнил, что сразу нашу Соловку представил. И грива длинная, и хвост до земли. Все такое ладно подогнанное, красивое. Сразу видно, что хороший человек этот пахарь, раз о скотине своей заботится и красоту наводит. Отец тоже всю зиму что-нибудь мастерил, шил, подгонял. Так что я про отца думал, когда слушал, как бабуля, слегка покачиваясь, плетёт свою песню.
Вот только одет был пахарь как-то странно: в сапогах сафьяновых, кафтане бархатном и пуховой шапке. Кто ж в таком одеянии работает в поле? Неудобно, да и жалко, если испортишь.
Кащей посмотрел на то, как работа ладится, и решил, что ему такой помощник пригодится. Стал он с пахарем разговаривать и оратаем его называть. Тогда я впервые услышал слово "оратай, оратаюшко". Потом уже узнал, что на древнеславянском оно означало "пахарь".
Стали они знакомиться. Кащей сказал, что он сын Вия подземного, а зовут его по-разному: кто Кащеем Бессмертным, а кто - Кащеем Трипетовичем.
Тут надо ненадолго прерваться, потому что брат не выдержал такой непонятности и остановил бабулю вопросом:
- А почему Кащей Трипетович? Он же должен был Виевичем называться, раз у него отец Вий был?
Вопрос нормальный для пацана шести лет, который и в школу-то ещё не ходит. Да чего там, я и сам хотел узнать, в чем дело. Не может же у него два отца быть? И тут бабуля нас просто наповал сразила объяснением. Оказывается, те песни, что она песнями птицы Гамаюн называла, это только часть давней жизни. И вовсе не сказки это, а настоящие истории про древние события.
Она впервые за все время стала рассказывать что-то сама, не так как тексты помнила. С ёе слов я понял, что Кащей на самом деле был тоже богатырь и бог, только не наш, а других племён. Наши предки жили на земле и занимались земледелием. Ярила помогал нашим землепашцам, а Кащей Бессмертный был покровителем пахарей у враждебных племён. Он потому и прозвище получил такое, что как зерно, умирал, но снова родился. И так все время, пока хлеб сеют. В древних царствах почти у всех такие боги были: в Египте, например, Осирис, в Греции - Триптолем.
Я, правда, в школе ни про какого Триптолема в Древней Греции не слышал, но это ничего не значит. У них там столько богов было, что всех и не упомнишь.
И по бабулиным словам выходило, что Трипетовичем Кащея называли, чтобы определить, что он чужой бог. Ничего удивительного, что его породили тёмные силы и Мать Сыра Земля. Земля одна, народов много, и боги так же точно за место на ней спорят, как и люди.
Смутно рассказал, но как запомнил. Мне никогда больше не доводилось интересоваться этим вопросом, так что ничего добавить не могу.
За этими разговорами вечер незаметно перешёл в ночь, и договорились продолжение отложить на завтра. Я видел, как бабуля аккуратно завернула каждый из двух получившихся клубочков в отдельную тряпочку и положила в свой короб.
К вечеру следующего дня пошёл сильный дождь, и мы на печь забрались сразу, как поужинали.
Про двойное отчество все было ясно. Братишка важно объяснил отцу, что Кащей на самом деле был сыном Вия, а Трипетович - это не отчество, а прозвище, чтобы знать, что он плохой. Из дальнейшего повествования стало ясно, что брат у меня смышлёный, и все понимает правильно.
Короче, рассказал Кащей пахарю, что едет он собирать дань, и нужен ему спутник. С собой позвал:
- Ты езжай со мной во товарищах!- говорит.
Оратай так спокойненько работу свою свернул, кобылку выпряг, подседлал и верхом сел. Недалеко они отъехали, когда пахарь сообразил, что надо инструмент-то прибрать. Негоже соху в земле оставлять. Попросил он Кащея вернуться и спрятать все за ракитов куст. Кстати, я про сообразительность братишки не зря говорил: обратился пахарь к спутнику полным именем - Кащей Виевич. Так что все верно нам бабуля растолковала.
Дальше, помню, все было как в сказках: Кащей соху одной рукой дёрнул - не поднял, двумя потянул - тоже ничего не вышло, а оратай легко одной рукой взял и в кусты закинул. Наверно, задумался тут Кащей - хорошо ли сделал, что позвал в товарищи первого встречного. Получалось, что тот все время впереди едет, хотя лошадь не подгоняет, только плёткой помахивает. Кащей угнаться никак не может, как ни старается, все равно отстаёт.
Кроме того, все, что перед Кащеем сохло и умолкало, перед его спутником поднималось, расцветало, птицы петь начинали. Решил он, наконец, спросить, как зовут друга - спутника. Очнулся, в конце концов, вспомнил, что не он один имя имеет.
Пахарь, похоже, только того и ждал. Сразу все о себе рассказал. Дескать, сеет рожь, убирает, молотит. Потом хмель варит и всех кругом угощает. За это люди его славят и Ярилой зовут.
Выходит, и в самом деле был спутник Кащея пахарем. Практически все работы, которые на деревне есть, перечислил. Только не руками у нас все делалось, а комбайнами и молотилками. Больше за тысячи лет ничего не изменилось. Все так же идёт.
Взяла тут Кащея Бессмертного зависть. Как это все славно выходит у Ярилы: и работает легко, и люди его славят. Тоже захотелось ему так жить, землю пахать, хмель варить. Ну, казалось бы, чего сложного: хочешь - сделай, но не зря, видать, был он сыном подземного Вия, потому что разозлился и призвал тёмные силы себе в помощь. Те превратили Ярилу в зайца, а Кащей стал серым волком.
Гонялись они по полям долго. Никак не мог волк зайца догнать. У речки Смородины почти настиг ушастого, но то же не простая речка была. Навстречу Кащею поднялись из кипучих вод буйные Велес и Буря - Яга.
- Что ты, - говорит Велес, - за зайцем гоняешься. Давай со мной поборешься.
Как обычно, три дня битва длилась, в конце концов, у Кащея нога подвернулась. Буря Яга его схватила и в цепи заковала.
Тут я вот что подумал: Кащей же был сыном Вия и Матери Сырой земли. Выходит, отреклась от него мать, раз не помогла...Или воля Рода сильнее была...Или чувства такие между богами не возникали. Ну, родила и родила. Должно же было как-то на свет появляться не только людям, но и богам? И Буря Яга тоже называлась Усоньша Виевна. По людским понятиям серстрицею Кащею приходилась, а не пожалела.
Посадила Буря Яга Кащея бессмертного в подземелье, завалила все входы, закрыла на все запоры. Сказала, что пахать и сеять - это дело Ярилы, а ему отныне сидеть в тёмном подземелье и не видеть солнца красного.
Стал опять Ярила пахарем, а я задумался: почему-то в детских сказках Баба Яга с Кащеем Бессмертным всегда заодно была. Баба Яга наверняка появилась из Бури Яги. Только про песни птицы Гамаюн мало кто слышал, вот и стали звать не Буря Яга, а Баба Яга. Так оно понятнее было. Про костяную ногу я читал как-то, что это признак того, кто границу между миром живых и мёртвых охраняет.Костяная нога стоит на берегу, где царство мёртвых начинается, а настоящая - там, где мир живых заканчивается.
Как всегда, вопросы я задавать не стал, и отправились мы с братом по кроватям.
Тринадцатый клубок
Став взрослым, я часто пытался понять, почему же помню такие давние времена? Прикроешь глаза в кресле после трудного дня, и зашуршит где-то глубоко внутри знакомая с младых ногтей присказка:
- Расскажи, Гамаюн, птица вещая, как украл у Перуна Сварожича Велес стадо коров. Как Дажьбог победил буйна Велеса и вернул коров своему отцу. Как потом он Кащею свободу дал!
- Ничего не скрою, что ведаю...
И так спокойно становится на душе. Все огорчения отступают, словно ты опять стал босоногим пацаном из далёкой южной станицы, и всех забот у тебя - карасей в пруду наловить да успеть к приходу отца воды для полива огорода натаскать. И щекочет ноздри чуть кисловатый запах свежеиспечённого хлеба, а на столе под салфеткой ждёт глиняная крынка молока.
И почему-то вспоминаешь, что делал для всей деревни миски, кувшины, огромные плоские блюда и такие вот крынки дядька Митяй, что жил в небольшом домишке у околицы. Один жил. Ни жены, ни детей у него не было. Странно это, потому что добрее того дядьки Митяя я мужика в деревне не знал.
Он нам с пацанами давал и глину мять, и круг свой крутить разрешал. А еще по весне делал глиняных соловьев. И все с разными трелями. На всю ватагу делал, никого не обижал, какой бы малец сопливый не был.
Мать частенько отправляла нас с братом отнести то узелок с пирогами, то варенья банку, иногда и просто дядьку Митяя на чай позвать. И так всегда это было приятно, что мы с братом шли по улице важные, солидные такие, словно ответственное дело нам поручили, взрослое. И возвращались тоже обстоятельно, неспешно шли рядом с гончаром, стараясь попадать в ногу с ним.
Помню, я тогда гордился, что у меня почти получается не сбиваться, а братишка смешно так подпрыгивал, но всё равно не попадал в шаг.
Пройдет день, незаметно подкрадётся вечер, зажжет мать маленькую керосиновую лампу и сядет или крупу какую перебирать, или шьёт что-то, а мы на печь забирается. Или еще можно на полатях рядом с печкой устроиться, если лук с них уже в чулки убрали и на стену повесили. Чисто там, просторно, хорошо слушается, как скрипит бабулин голосок:
- Я - сын тучи-коровы, значит, будут моими коровы Перуна! Не по праву достались ему они!
Кстати сказать, эта песня про то, как Велес угнал перуновы тучи, стала для меня чуть ли не первым рассуждением о справедливости. Ведь что Велес решил? Он решил, что раз он сын небесной коровы Земун, то ему и должны принадлежать все стада. Я тогда подумал, что это правильно, ведь именно Велес помогал тем, кто скотиной занимается. Как же он сам-то без стада?
Но почему-то дальше в той песне говорилось, что "оскудела тогда Мать Сыра Земля,
стали рыскать по ней звери лютые, волки хищные и медведи, стали красть у людей скотинушку". Люди же обратились ко всем богам, костры зажгли, славить стали и Сварога, и Семаргла, и Перуна, конечно, не забыли. Просили люди, чтобы Перун отправил сына своего Даждьбога к Велесу за "скотинушкой". Тот с отцом, понятное дело, спорить не стал и отправился с важным делом в путешествие по небу.
Только непросто всё оказалось, потому что и Велес был не просто так бог, и еще жена у него Виевна, дочь князя подземного. Не зря я сразу про Усоньшу Виевну плохое подумал, когда бабка про нее в первый раз рассказывала. И никакая она не Буря Яга, а самая обыкновенная Баба Яга и оказалась. Когда Велесу приснился сон про то, как Даждьбог его побил, то она предложила всякие разные способы, чтобы извести Даждьбога.
- Я, - говорит, - на него голод напущу, а сама яблонькой на дороге встану. Он яблочко сорвёт и лопнет.
Я не понял, почему Даждьбог от яблока лопнуть должен, а вот то, что есть он еще сильнее захочет, это точно, по себе знаю. Когда голодный да еще яблоко съешь, в животе ох как урчать начинает! Не до подвигов!
Потом, если бы всё обошлось, Виевна жажду предложила наслать, и опять гадость учинить. Ну, и как положено, еще и третью каверзу придумала. Для надежности, должно быть. Чтобы уж никак Даждьбог к Велесу подступиться не мог и тучи-стада не отобрал.
И опять я здесь про справедливость задумался. Ведь Виевна мужа своего защищала, значит, хорошо поступала, правильно. Я уверен, что мать за отца тоже горой встала бы, случись что неладное с ним. И ей было бы неважно, прав или неправ отец. Это они потом сами между собой разобрались бы, а чужим никому не дозволено наших обижать. Мы с братишкой тоже всегда заодно были, даже если и виноват который-то.
Было как-то раз, что я разбил горшок глиняный камнем у соседки Настасьи. Она его на забор сушиться надела, а я и разбил. И вот она принялась меня на всю округу дурным голосом обзывать по-всякому. И гадёныш я у нее, и паскуда ходячая, и как только не назвала. И всё в крик, слыхать аж до дальних огородов. Так вот братишка хоть и видел, что как я в горшок попал, а весь раскраснелся, распушился как воробей, да как закричит вдруг во весь-то свой голос:
- Злая ты, тётка Настасья! Не он это!
Так что, может, и правильно это, что жена мужу на помощь поспешила. Только не получилось у Виевны ничего, потому что воробей мимо летел и всё слышал, да и рассказ, кому надо. Не вышло злодейства у Бури Яги, что тоже хорошо, потому что доехал Даждьбог по адресу - к речке Смородине, где избушка на курьих ножках стоит. Ну, совсем как в сказке, ей-богу! И крутится избушка тоже по словам:
- Стань, избушечка, к лесу задом, а ко мне повернися передом!
Не стал Велес за юбку жены прятаться, не из трусливых был, предложил в чистом поле сойтись да силой померяться.
Когда боги бьются не по-детски, то это далеко слышно. Даже Юша-Змей беспокоится, ворочается, отчего земля содрогается. Только всё ведь верховный бог определяет, Род великий, так что бились Даждьбог с Велесом и конные и пешие, и никто не мог верх взять три дня и три ночи. Потом, видать, Род решение принял, и у Велеса нога подвернулась, и забыли все, что Усоньша Виевна еще есть. Она-то и поспешила на помощь, стащила Даждьбога прямо за волосы, прямо совсем по-девчоночьи, и победили они с Велесом противника.
Мы девчонок никогда в свои игры не брали, потому что они правил никогда не соблюдают. Свяжешься с ними, и обязательно потом какая-нибудь ерунда выйдет: то царапаться начнут, если проигрывают, то заревут так, что отцы да матери прибегают разбираться. Вот и Буря Яга в волосы вцепилась и, выходит, против решения Рода пошла. Не знала, что ли, что напрасно это? Уж понл, что если что главный бог определит, то против того выступать бессмысленно. Это все равно что с отцом спорить, когда он уже сказал последнее слово. Только неприятностей на свою голову накличешь.
Мне в той песне тогда еще странным показалось, что Буря с Велесом Даждьбога к дереву привязали, а сами в дом пошли. Ведь он же бог, Даждьбог-то! Как же его можно словно пса к дереву-то привязывать?
Ну, и прав я оказался, когда подумал, что не к добру всё. И ветры поднялись, и туча над землёй нависла такая, что даже звери разбежались кто куда. Из тучи вынырнул орёл, который оказался не просто орлом, а Перуном. Ну, это понятное дело. Я уже давно запомнил, что почти все боги птицами могли оборачиваться. На то они и боги, а не люди. Это нам не положено по небу летать, а им можно.
Я, кстати, тогда в этой песне еще новое слово узнал, которого раньше ни от кого не слыхивал - "душегубица". И хоть новое слово, а сразу же понятное. Бабуля низким таким грозным говором того орла - Перуна изображала:
- Почему приковали Дажьбога? Почему его привязали? Из-за Бури Яги - душегубицы, из-за Велеса - бога коварного!
И братишка мой тоже слово запомнил. Через пару дней после того, когда тётка Настасья пришла моей матери жаловаться за то, что я ей посуду побил, я видел, как он грозил ей вслед и грозно так бухтел: "У, душегубица!". Так-то вот, а жаловалась тётка Настасья зря, потому что мать даже не сказала мне ничего, как будто и не слыхала соседку.
Продолжения в тот вечер мы не услышали, потому что пожаловали к нам поздние гости, загалдели на кухне так, что слушать стало невозможно. Впрочем, и мне самому хотелось на пришлых людей поглядеть. Не часто к нам в деревню чужие захаживали, больше из соседних станиц или из райцентра кто по делам приезжал, а так все свои.
Здесь же пожаловали две дамы. На наших деревенских совсем не похожие. Одна, что помоложе матери была, в строгом костюме, на нашу учительницу географии и биологии похожа, даже шишка из волос такая же, а та, что совсем пожилая, была одета в вязаную кофту с юбкой и смешные войлочные тапочки. Наверно, у неё ноги болели, потому что она с трудом из-за стола поднялась, когда они все вопросы обсудили и с родителями на двор вышли.
Мы с братом даже забеспокоились, когда мать с отцом с ними к машине пошли и ещё с водителем разговаривать начали.
- Брата-аа, зашептал малой, - чего это они к нам приехали?
- Не знаю, - грубовато отмахнулся я, хотя самого тот же вопрос интересовал. - сейчас у бати спросим. Только ты не хнычь, а то отец сразу рассердится.
В этот момент затарахтел двигатель, и машина укатила.
- Мам, это кто? - не выдержал братишка, ухватив мать за подол, едва та порог переступила.
Она рассеянно погладила его по голове и как-то задумчиво ответила:
- Это про бабулю приезжали узнать, чья она да откуда. Про какой-то дом престарелых рассказывали.
- Её что, у нас забрать хотят?- голос у брата вдруг подозрительно зазвенел. Я-то знал, что он так перед злыми слезами кричать начинает, когда сделать ничего не может. - Заберут, да?!
- Не заберёт её никто, - вмешался отец, - некому её забирать, померли все родственники. Пусть у нас и дальше на печи сидит. Нечего по чужим углам маяться да сиротой ненужной век доживать. Чай, прокормим.
Тут брат меня удивил не на шутку. Он вдруг уткнулся отцу в живот, руками обхватил и зашептал, как горячечный:
- Спасибо, папа, не надо её никуда отдавать, она хорошая. Я её люблю.
Я перехватил материнский взгляд на отца. Она как-то бровями многозначительно шевельнула, а потом улыбнулась. Батя малого на руки подхватил, к себе прижал, а затем сделал из пальцев "козу" и принялся братишке живот щекотать. Как малышу какому, ей-богу. Брат сначала крепился, лицо серьёзное делал, но все равно не выдержал и рассмеялся.
- Всё, ребята, - сказал отец, отпуская малого, - всем спать. На неделе съезжу в райцентр и все бумаги оформлю.
Так и вышло, что песню про буйна Велеса мы дослушали только через несколько дней, когда улеглись все волнения, связанные с неожиданным визитом. Бабуля, однако, ничего не забыла, вытащила свои клубки, завёрнутые в разные тряпицы, отмотала один клубок немного назад, пальцами прошлась по нитке и продолжила свой рассказ:
- Не взлюбилась та речь буйну Велесу, он выскакивал на широкий двор лук тугой снимал с своего плеча, брал стрелу у Дажьбога доброго, направлял стрелу в птицу грозную.
Тут бы и закончилось всё, потому что хоть орёл и грозная птица, да куда ей против калёной стрелы, пущенной самим Велесом, только не ту стрелу взял Велес. Надо было свою брать, а не Даждьбогову. Заговорил свою стрелу Даждьбог, заколдовал, приговаривая:
- Слушай, батюшка лук! Ты, калена стрела, - не пади ты ни в воду, ни на гору, не пади в дуб сырой и в сизого Орла - попади в грудь коварного Велеса!
По сказанному слову всё вышло: стрела ударила в Велеса, повалила его. Орёл, как и ожидалось, обернулся могучим Перуном, разбил молнией дуб в щепочки и освободил Даждьбога. Осерчал Перун на Велеса шибко, потому что сказал ему следующие слова:
"- Я тебя, грозный Велес, коровий вор, уничтожу, убью, не помилую!
- Не убьёшь ты меня, - отвечал ему Велес, - от тебя я сумею упрятаться!
Вот идёт человек - стану тенью его, ничего ты со мною не сделаешь!
- Я убью человека, его я прощу, но тебя, злодей, не помилую!
- Тогда я - под коня! Не отыщещь меня! - отвечал ему Велес могучий бог.
- И коня я забью, и тебя погублю, погублю тебя, не помилую!
- Я запрячусь в дупло, там спокойно, тепло - ничего ты со мною не сделаешь!
- Я тот дуб расщеплю и тебя отыщу - отыщу, убью, не помилую!"
Эта беседа звучала, как какое-то стихотворение. Чеканные такие строки, ритм как молотом по наковальне, вот и запомнились. Почти как эти: "Над седой пучиной моря гордо реет буревестник, чёрной молнии подобный..." Мы в школе их учили наизусть и сдавали на оценку, а разговор Велеса и Перуна я просто запомнил, почитай, с первого же раза.
Велес же решил спрятаться под гору, да только Перуну горы разбить, что нашему кузнецу руками глиняный горшок раздавить. Усмехнётся, крякнет смешно - и нет горшка, одни черепки. Так что разбил Перун горы, выпустил и воды, которые под этими горами скованы были, и тучи на небо поднялись, чтобы дождями пролиться. Короче, всё наладилось, потому что добрый Даждьбог из Велесовых пещер всех узников выпустил. Кстати, я тогда подивился, что царей, князей, волхвов и богатырей в пещерах по сорок было, а простых людей вообще без счёта. Я ж тогда не знал, что "сорок" - это не просто число, а число, которое имеет особенный смысл, поэтому и в сказках оно часто встречается.
Есть такая наука, которая всё про тайный смысл, заключённый в цифрах и числах, знает. Я об этом много позже узнал, а тогда просто подивился, почему это и князевичей и королевичей по сорок человек оказалось, но спрашивать не стал, тем более, что дальше бабка стала говорить про то, что Даждьбог выпустил из Велесова царства тени мертвецов.
Страшная картина мне представилась, когда бабулин голосок скрипуче, но отчего-то грозно пропел:
- Выходили с великим шумом мертвецы из подземного царства, побежали за речку Смородину через мост калиновый тонкий.
Хорошо, что братишка неугомонный спросил меня шёпотом про этот самый калиновый мост. Я к тому времени уже знал от нашего кузнеца дядьки Силая, что калинов мост из мира живых в мир мёртвых перекинут, как раз через речку Смородину. Это он мне однажды рассказал, когда я ему Соловку нашего привёл перековать. Не помню, почему разговор зашёл про мост, а начался он с того, что дядька Силай поставил меня к горну и сказал, что калить металл надо докрасна. Я и спросил, что такое "калить", так он мне, пока подковы правил, всё рассказывал про это слово. Выходило, что калинов мост над Смородиной железный, а так как сама река огненная, то и мост всё время раскалённый, потому и называют его - Калинов. А куст калины здесь не при чём. Просто похоже...а может, потому, что ягоды у калины красные, ржавые. Наверняка не знаю, придумывать не буду.
Братишке я тогда объяснил, что через калинов мост мёртвые в мир живых возвращаются и снова живыми становятся. По его лицу было ясно, что он не очень поверил, но спорить со мной не стал.
Бабуля, между тем, до конца клубочек размотала и закончила рассказом о том, как Даждьбог в последней пещере Кащея нашёл, пожалел и выпустил.