В кабинете Фридриха Карловича горел свет. Вечерний полумрак скрадывал углы помещения и придавал казённой обстановке что-то домашнее. Настольная лампа с зелёным стеклянным абажуром выхватывала из сумерек часть стола и кусочек кресла, в котором сидел гость. Впрочем встреча Боярина и Крейцера носила характер отнюдь не дружественный. Обстановка в кабинете была той же самой, что и в прошлый раз, однако былого радушия хозяина не было и в понимне, атмосфера сгущалась с каждой минутой. С первой фразы стало ясно, что заказчик и исполнитель недовольны друг другом.
В скрипучей тишине кабинета раздался напряжённый голос Боярина:
- Вы что же думаете, Фридрих Карлович, что можно выполнить такую сложную и деликатную задачу, не имея полной картины? - Павел Петрович не снял пальто, когда вошёл в кабинет, и сейчас ему было жарко. Он досадовал на себя за провал операции, сердился на Крейцера, на его тайны, а пальто злило его ещё больше. - Почему вы не рассказали мне, что у вас уже были контакты с Марией Гаспарян? Я оказался совершенно не готов к этому! Надо было видеть её глаза, когда она поняла, что мы знакомы. Чем это вы ей так сильно не угодили, а?
Гость порывисто вскочил и забегал по небольшому пространству кабинета, распаляясь всё больше и больше. Неудача задела его глубже, чем он готов был себе признаться. За пару месяцев знакомства с Марией Фёдоровной он проникся к ней уважением и искренней симпатией. В глубине души он даже признавался себе, что почти увлёкся этой интригой. Нет, конечно, не надо думать, что личные чувства могут помешать ему сделать свою работу. В конце концов, общение с красивой женщиной можно продолжить и после того, как всё закончится. Боярин негодовал, потому что ему стало ясно, - факт знакомства с Крейцером серьёзно подорвал его позиции в глазах Марии Фёдоровны.
- Павел Петрович, присядьте, что вы носитесь из угла в угол, - Крейцер успокаивался обратно пропорционально накалу страстей Боярина. Чем больше сердился его гость, тем спокойнее становился хозяин. - Рассказывать, собственно говоря, нечего. Мы пару раз встречались с Марией Фёдоровной, не договорились и расстались без симпатий. Это всё, что я мог бы вам рассказать заранее. Детали значения не имеют.
- Не имеют? - опершись руками на стол, навис Боярин над Крейцером. - Вы полагаете?
- Полагаю, - невозмутимо подтвердил Крейцер.
- Ну, допустим, - минутку подумав, согласился Павел Петрович, - только объясните, в таком случае, почему заподозрив меня в связях с вами, она шарахнулась от меня как от прокажённого?
- А с чего это она связала вас со мной? Может быть, вы сами наговорили лишнего?
- Нет, Фридрих Карлович, - Павел Петрович добавил в реплику язвительности, - ничего я о вас не говорил. Нам хватало интересных тем и без вашей особы.
- Тогда как же вы умудрились навести её на мысль о нашем знакомстве с вами?
Боярин пожал плечами. Он и сам не мог сообразить, что в его поведении или словах навело на мысль о заказе, да ещё так точно позволило вычислить имя заказчика. Было только одно возможное объяснение: женщины — это такие загадочные существа, что могут считывать информацию совершенно невероятными способами. Уж тем более такие, как психолог Мария Фёдоровна, с её блестящими аналитическими способностями и тонкой, хорошо развитой интуицией.
Гость остановился напротив стола, за которым сидел Крейцер, снял пальто и бросил его на диван. Затем Боярин сел в кресло возле кофейного столика и достал блокнот:
- Всё, Фридрих Карлович, предлагаю объявить водяное перемирие. Если вы готовы финансировать заказ дальше, то расскажите мне подробнее о ваших встречах с моей клиенткой, чтобы я понимал, что и как. Вслепую работать не получается.
Крейцер оценил профессиональный подход Павла Петровича и мысленно поставил ему твёрдую «четыре». «Пятёрка» не выходила из-за первой вспышки раздражения, но в целом надо было признать правоту Боярина.
- Хорошо, - хозяин кабинета поднялся из-за стола и пересел во второе кресло напротив гостя, - давайте поговорим чуть подробнее, - Крейцер незаметно для себя принялся барабанить пальцами по столу и слегка напрягся. - Как вы, вероятно, уже поняли, я не только пытался договориться по-хорошему, но и прибегнул к более жёстким формам давления.
Павел Петрович внутренне вздрогнул, услышав эти слова. В глазах заказчика мелькнуло что-то настолько нехорошее и опасное, что хотелось отмахнуться от разговора и ничего не слушать. Знал бы Боярин, что именно пришлось пережить Марии Гаспарян, он, возможно, отказался бы от своего задания, но ни один здравомыслящий человек не вообразит того что, иной раз, предлагает действительность, так что он лишь приготовился делать пометки.
- Мне надо знать детали, - отрывисто бросил Боярин, устраиваясь поближе к столу.
- Ну, все детали вряд ли вам надо знать, а в общих чертах расскажу, - Фридрих Карлович на минутку задумался, вспоминая и прикидывая, что из имеющейся информации действительно может быть полезно Боярину, а что лишь вызовет недоумение.
- Видите ли, любезный мой Павел Петрович, - начал Крейцер, - дело в том, что для меня чрезвычайно важно сотрудничество или, на худой конец, хотя бы выполнение некоторых работ мужем Марии Фёдоровны, Робертом Николаевичем Гаспаряном. Он уникальный специалист в своей области и знает об этом. Никакими уговорами и обещаниями мне его склонить к сотрудничеству не удалось, так что пришлось прибегнуть к давлению. Сначала прямо на него, а затем уже на него, но через близкого ему человека.
Боярин чуть прищурил глаза, и Крейцер расценил это, как признак негодования.
- Бизнес — дело не для слабонервных, а моя компания попала в сложное положение. Да и вид деятельности у меня специфический, так что не до церемоний, уж простите, если не всё выходит чинно и благородно.
Павел Петрович внимательно слушал и мнения своего старался не выказывать. В конце концов, это не его карма, пусть с моралью и нравственностью разбирается заказчик. Его дело — хорошо сыграть порученную роль, так сыграть, чтобы поверили те, для кого спектакль предназначен. Он и учился лицедействовать, и мелочи подмечал в человеческих характерах не для сочувствия, а для большей убедительности перевоплощения. Порученная роль пока не давалась, так что не время судить кого-то, надо сначала с делом справиться.
Крейцер, между тем, продолжил:
- Моя компания занимается довольно специфическими услугами. Аналогов, я уверен, вы нигде не встретите. Клиенты у меня, во основном, постоянные, солидные и крайне требовательные по части конфиденциальности, так что приходится придумывать для них всё время что-то новое и необычное. Это, знаете, что-то вроде наркотика, к которому быстро привыкаешь.
- Не понял, уточните, - Боярин внимательно вслушивался не столько в слова Фридриха Карловича, сколько в интонации, присматривался к жестам, надеясь по этим признакам узнать больше, чем хочет сказать заказчик.
Крейцер остановился у окна кабинета, взглянул на уже горевшие фонари, подумал, что уже быстро темнеет, и продолжил:
- Адреналин, - сказал он, - адреналин — это тот самый наркотик, без которого мои клиенты уже не могут. Их собственный организм вырабатывает в стрессовых ситуациях такое количество адреналина, что очень скоро обычный уровень этого гормона становится недостаточным. Нужны острые ощущения, чтобы снова почувствовать вкус жизни.
- Я понял, вы организуете для них какие-то экстремальные развлечения. Что дальше? Как с этим связан муж Марии Фёдоровны?
- Очень просто, - Крейцер вернулся к столу и сел в кресло, - он креативщик каких поискать. Я думаю, что таких как он, пара штук на всю страну.
- И он не захотел работать с вами?
- Да, не захотел.
- Денег мало? - Боярин хоть и высказал вслух такое банальное предположение, но сам понял, что причина явно не в оплате.
- Нет, не поверите, - Фридрих Карлович усмехнулся, - не сошлись на идейной почве, так что добровольного согласия не получить. Можно только вынудить его принять моё предложение. А что касается жены Гаспаряна, то не от хорошей жизни я обратился к таким неблагородным действиям. Короче, я рассказываю — вы слушаете. Если что-то нужно уточнить, остановите меня, хорошо?
- Разумеется, - Павел Петрович придвинул кружку уже остывшего чая и приготовился записывать.
Сумеречное настроение правителя сказывалось на состоянии его мира. Наступила хмурая осень. Небо практически всегда было грязно-серым, унылым. Дождь не моросил, но мог начаться в любую минуту, и большой вопрос, что стало бы с кристально белыми пейзажами в этом случае. Преобладающими цветами были серовато-белый и тёмносерый, что, как всем совершенно понятно, не делало мир привлекательным. Если белые холмы вызывали ассоциацию с чистотой, хотя бы и больничной, то серый цвет однозначно загонял в тоску, а отсутствие перемен наводило на мысль о безнадёжности.
В это утро Рыжий не то чтобы встал «не с той ноги», - он уже давно не начинал день с энтузиазмом, - он встал сразу с двух нот и обе «не те». Ему даже казалось, что более мерзкого утра и не бывало раньше. Окончательно его добил шелест за дверью, который уже стал почти привычным фоном. На этот раз правителю показалось, что шуршание дополняется гнусным хихиканьем, и это было невыносимо. Он схватился за голову и взвыл самым безобразным образом, затем схватил первый попавший под руку предмет и метнул его в закрытую зверь. Серебряный кубок отскочил от деревянной поверхности и с грохотом прокатился по каменному полу. Этот звук сыграл роль спускового крючка, - правитель вихрем вылетел из спальни и помчался в парадную залу.
Рыжий летел, ничего вокруг не замечая, но шипение и шорохи стихали там, где мелькала энергичная тень правителя. Казалось, что даже паутина, уже освоившая практически все поверхности, сжималась и сдавала позиции. В этом мире тоски и запустения энергия, излучаемая правителем, хоть и негативная, но всё же вносила ощущение надежды.
Влетев, словно огненный шар, в просторную сумрачную залу, правитель застыл, словно ударившись в прозрачную стену. Клочья серой паутины свисали с готических контфорсов, многочисленное серебро потускнело, потемнело и покрылось пятнами, на рыцарских доспехах почти все шлемы были сбиты набок, а то и вовсе отсутствовали. Высокий малиновый балдахин, висевший над креслом, напоминающим тронное место, оказался безнадёжно изъеден молью.
- Когда это всё успело расплодиться? - Рыжий машинально задал вопрос вслух, хоть и не ожидал ответа. Тем не менее ответ последовал:
- А сколько, по-твоему, нужно времени, чтобы разрушить мир?
Чуть вздрогнув, правитель пробормотал:
- Ты всё ещё здесь…
- Где же мне быть, - вздохнула Зеркальная сущность, - здесь я, в этом мире уныния и запустения, пыли, грязи и каких-то мелких пакостей. Исчезать мне не хочется, а уйти никуда не могу, приходится терпеть последствия чужих ошибок.
На провокацию правитель не ответил. Он ещё раз обвёл взглядом свою коллекцию, провёл пальцем по каминной полке, изучил то, что на пальце осталось, и решительно вышел. По широкой мраморной лестнице, на которой почему-то отсутствовал ковёр, он спустился к высоким дубовым дверям и распахнул их.
Вместо свежего воздуха повеяло сыростью и затхлостью, словно вместо просторного двора он попал в давно и безнадёжно затопленный подвал. Ошеломлённый катастрофичностью перемен правитель вышел на площадь перед замком. Он был полон решимости положить конец всему, что портило и разлагало его идеальный мир.
- Это всё дело рук карапузиков, - Рыжий поморщился, поймав себя на том, что называет свои чудовищные творения снисходительным словом «карапузики». Оно звучало слишком мягко и снисходительно по сравнению с теми разрушениями, которым подвергся его мир.
- Твари они, а не карапузики, - раздалось у него над ухом.
От неожиданности правитель подпрыгнул и сразу же разозлился на себя:
- Ты кто? - чуть слева от него находился странный субъект, больше похожий на акробата на ходулях — довольно высокий, тощий, в полинялом балахоне. Однако неуловимое сходство между правителем и этим субъектом всё же просматривалось. Может быть, нос одинаковой формы или глаза, вобравшие в себя всю скорбь мира, делали их похожими, или дело было в том неуловимом сходстве, которое всегда позволяет проследить кровную связь.
- Антидоп, - представился ходулочник.
- Кто? - изумился Рыжий.
- Антидоп, - повторил гость, - меня так зовут.
Правитель подозрительно осмотрелся, никого больше не увидел и язвительно уточнил:
- Кто зовёт-то? Ведь нет же никого.
- Что значит - нет никого? А я, по-вашему, кто? - этот третий голос раздался со стены, которая окружала внутренний двор. - Вот я и зову его Антидопом. Конечно, нужно было называть Антиподом, но это так скучно и так правильно, что я предпочёл Антидопа. Правда, так веселее?
Лемур спрыгнул со стены и похлопал Рыжего по плечу:
- Не переживай, разберёмся мы с твоей нечистью, лишь бы со стороны никто не влез, - не дожидаясь, пока правитель очнётся от шока и вновь впадёт в прострацию, Лемур прошёл к воротам и открыл их. - Вот, кстати, знакомьтесь, ёж Кузя, моё друг и проводник.
- Антипод, - слегка поклонился ходулочник, - впрочем, виноват, Антидоп, так и правда лучше. К вашим услугам. Я бы, кстати, чаю выпил, тем более что нужно отметить нашу радостную встречу. Ты не против? - Антидоп решил всё же спросить у правителя разрешения и соблюсти формальности.
Рыжий, как и опасались, всё же впал в ступор и ни на что не реагировал, только переводил взгляд с одного на другого.
- Эй, очнись! - Лемур слегка дёрнул его за руку. - Самое страшное уже позади, теперь весело будет.
Правитель покачал головой, осмотрел всех ещё раз и ничего не сказав, побрёл обратно в замок. «Подумать только, Ёж Кузя, - донеслось до гостей, - это ж с ума сойти можно...»
Странная компания от такого приёма не опешила и, переглянувшись, последовала в замок.
- А где торжественная встреча? - спросил неугомонный Лемур. - Мне обещали горнистов, рыцарей, герольдов. Демиург говорил, что у тебя тут всё круто устроено.
При этих словах откуда-то сверху донеслась печальная мелодия одинокой трубы. Проиграв несколько тактов, труба смолкла, и тишина вновь зашелестела, завздыхала и захрипела непонятными звуками.
Хозяин замка, услышав про торжественную встречу, навострил уши и, кажется, немного подрос, но ничего не сказал.
- Да, - вступил в разговор Ёж Кузя, - мне гоблины тоже рассказывали, что на это зрелище стоит прийти посмотреть. Говорят, красиво и очень величественно, особенно, когда по полной программе всё проходит. Ой..
Последний звук Ёж издал, уткнувшись носом в спину неожиданно остановившегося правителя.
- Кто рассказывал? - Рыжий надеялся, что он ослышался.
- Гоблины, - как ни в чём не бывало повторил Кузя, - они, правда, всего один раз такое видели, так что могли и приврать. Я, к примеру, не очень поверил, когда меня пытались убедить, что они видели музыку. Не слышали, а именно видели. Разве такое бывает? - Ёж с сомнением покачал головой.
- Гоблинов не бывает, -решительно сказал правитель и начал подниматься по лестнице. Через пару минут до гостей снова донеслось бормотанье, - Гоблинов не бывает, а беззвучная музыка бывает.
Остальную часть пути компания прошла в молчании. Они лишь исподтишка разглядывали окружающее их запустение и упадок былого великолепия. Когда с потолка внезапно с шипением сорвалась змея и стремительно скрылась под массивным креслом, Антидоп не выдержал и осуждающе хмыкнул:
- Однако, друг мой, устроил ты здесь хламовник...
К этому моменту Сумасшедший Рыжий уже добрался до трона, но сесть в него не смог. Маленькая злая копия правителя скалила зубы и издавала угрожающий писк.
- Опаньки, кто это тут у нас? - Лемур изумлённо уставился на существо. - А он на тебя похож, ты в курсе?
- Дай посмотреть, - приблизился Антидоп. - Уй, ты какой маленький, какой сердитый.
- Они кусаются, - неохотно предупредил правитель.
- Да? - оглянулся Антидоп. - Ты ещё и кусаешься? - казалось, его ничуть не смущает тихое, но злобное ворчание существа в кресле, - а хочешь печеньку?
Откуда-то из глубин своего балахона Антидоп выудил пачку круглого печенья и протянул одно рыжему карапузику. Тот недовольно буркнул, потом принюхался, пододвинулся поближе и, наконец, выхватил маленькой трёхпалой лапкой угощение, затем смешно сполз с высокого кресла и исчез в коридорных с сумерках.
Все четверо молча проводили беглеца взглядами, но никто не попытался его остановить. Неожиданно в тишине раздалось грустное признание Рыжего:
- Я пробовал их уничтожать, но это так больно, словно я самого себя казню.
От этих слов у Лемура что-то защемило в левом боку, и он по-новому взглянул на своего подопечного. Теперь он уже не собирался правителя чему-то учить или от чего-то спасать, он просто хотел помочь ему выбраться из сложной и довольно опасной ситуации, в которую тот угодил по неопытности. Лемур ещё раз осмотрелся и взял инициативу в свои руки:
- С бардаком начнём разбираться позже, а пока — всем чай! У тебя есть ещё печенье?
Антидоп утвердительно кивнул, и компания отправилась в цокольный этаж, где в огромном камине весело пылал огонь, а на крюке кипел чайник. Эта картинка была такой умиротворяющей, что на изумление в глазах Рыжего никто не обратил внимания.
Близился Новый год, Рождество, каникулы и долгие выходные. Фасады домов затянули праздничными гирляндами, на улицах и площадях появились ёлки, в ресторанах и барах шумели корпоративные вечеринки чуть ли не с середины декабря. Мир привычно отщёлкивал календарные даты и готовился оставить в прошлом очередной год из жизни людей.
Ничто из выше перечисленного Машу не радовало. С Рождеством и Новым годом отношения у неё давно уже были испорчены, а вот долгие выходные обычно сулили множество возможностей и приятных моментов. Однако на этот раз ничего праздничного в доме Гаспарянов не назревало. О ёлке даже разговоров не велось, не хотелось придумывать подарки, поздравлять кого-то, ходить в гости и пытаться с пользой провести время. Хотелось лежать под тёплым одеялом, смотреть сериалы и пить горячий чай. И чтобы никто не звонил, не приходил и не присылал бравурных пожеланий со стандартным набором фраз.
Внезапным откровением для Маши стало то, что лежать перед экраном с чашкой чая в руке она хочет одна. Не то, чтобы Роберт ей стал не нужен, нет, нужен, конечно, но как-то надо было то ли отдохнуть друг от друга, то ли у каждого накопились внутренние проблемы и конфликты и разрешить их сообща было невозможно. Со своими монстрами и тараканами каждый был должен справиться в одиночку.
Этого состояния одиночества внутри семьи Маша не ожидала и не была к нему готова. Муж всегда был рядом в трудную минуту и, если даже не мог помочь, то всегда поддерживал. Одно то, что он в любой ситуации на её стороне, служило для Маши опорой, а тут привычное соотношение сил распалось. И распалось как-то смешно, нелепо даже, практически без причины.
После неудачной демонстрации нового мира Роберт как-то напрягся, замкнулся и отдалился. Постоянная озабоченность стала его альтер эго, исчезла искромётная весёлость и лёгкость бытия. В отношения закрался холодок, словно привнесённый из созданного гением мужа Холодного мира. Всё чаще Маша стала задерживаться на работе лишь потому, что не хотелось проводить вечер дома, брала дополнительные консультации, а если ничего такого не было, то просто бродила по вечерним улицам. Потом к ней на приём Пришёл Павел Петрович, и вечера обрели смысл.
Маша, как специалист, понимала, что Боярин служит для неё своеобразной отдушиной, этаким полустанком на жизненном пути, где она не задержится, а лишь проведёт некоторое время в ожидании своего поезда. Была в этом определённая нечестность, но Маша успокаивала себя тем, что никаких авансов и ложных обещаний своему поклоннику не даёт, в расходы старается не вводить. Самое же главное её самооправдание заключалось в том, что Павлу Боярину, казалось, тоже нужен был кто-то, чтобы просто поговорить, за кем-то поухаживать, почувствовать себя привлекательным и интересным мужчиной.
Так они и помогали друг другу решить свои проблемы, во всяком случае, Маша пыталась себя уговорить именно на такое объяснение, пока не случилась та позёмка в парке, от которой явственно повеяло чем-то хищным и опасным. Внезапность заданного Марией вопроса не позволила Павлу подготовиться, замешательство, которое он испытал, для любого наблюдательного человека было бы утвердительным ответом, так что связь между Боярином и Крейцером стала очевидным фактом.
Если бы Машу попросили объяснить, почему она вдруг заподозрила, что за спиной её пациента маячит фигура Крейцера, то удовлетворительного ответа она бы не смогла дать, но тем и отличается талантливый человек от простого исполнителя, что за ним стоят силы куда большие, чем может себе представить обычный человек. Это было озарением, подсознательным сопоставлением различных деталей, какие-то мелочи наслаивались друг на друга и вдруг сложились в ясную и чёткую картину.
Конечно, об этом её открытии надо рассказать Роберту. Ясно, что целью всех манипуляций является он, она, Маша, - лишь инструмент, с помощью которого пытаются воздействовать на мужа, но поговорить как-то не получалось. Разговор должен быть долгий, доверительный, с нюансами, а желания разбираться во всё не было. Хотелось отмахнуться и забыть, вычеркнуть из памяти свои ошибки, ложные толкования, вообще всё вычеркнуть, и личное и профессиональное.
Маша подняла голову и взглянула на вечернее, теперь уже практически ночное небо. В городе зимой отличить вечер от ночи можно только по интенсивности дорожного движения, да и то не всегда. Её город мог преподнести сюрприз в виде неожиданной пробки в два часа ночи или в семь утра, когда основная часть офисных служащих ещё спит. Часы, однако, показывали восемь, так что время возвращаться домой. Никто не отменял общепринятых норм поведения, даже если на личном фронте нарисовались проблемы.
По дороге, как хорошая и правильная хозяйка, Маша зашла в магазин, но ничего полезного не купила. Полки с макаронными изделиями всех сортов и форм нагоняли на неё тоску, а вид рубленого мяса вызвал приступ тошноты. Озабоченные лица людей казались отвратительными, сам процесс поглощения пищи представился чуть ли не актом каннибализма. Холодные безжизненные тушки рыб, ободранные кролики, куриные тушки — всё это пиршество гурмана сегодня показалось просто трупами убитых живых существ. Так что кроме сыра и шампанского в корзине ничего не оказалось. Маше почему-то стало совершенно неинтересно думать об ужине, а захотелось услышать, как пробка вылетает из горлышка бутылки, а затем оттуда выползает лёгкий белый дымок. В такой момент Маше всегда вспоминался Хоттабыч, и она загадывала желание. Эта смешная привычка настраивала её каждый раз, когда, открывали игристое вино, на романтический и праздничный лад. Поддавшись внезапному порыву, Маша вспомнила чьё-то мудрое высказывание: «Иногда бутылка шампанского в холодильнике и есть повод для праздника».
Дорога до дома не заняла много времени, прохожих было мало, погода к прогулкам не располагала, да и будний день настраивал на рациональный лад, - не до прогулок, к рабочему дню надо готовиться. Уже проходя во внутренний двор, Маша вдруг увидела возле стены подворотни сгорбившуюся фигуру Павла Боярина. В первый момент ей показалось, что зрение её обмануло, но всё же это был он. Бледный, с какими-то невероятно светлыми глазами, Павел Петрович не мог вымолвить не слова, когда Маша удивлённо окликнула его.
- Как вы здесь очутились? - Маша тревожно вглядывалась в лицо мужчины, казавшегося ей сейчас совершенно незнакомым. Что-то в его облике было пугающим и непонятным, ей на мгновение показалось, что пациент сошёл с ума, таким диким взглядом одарил её Боярин. - Павел Петрович, - настойчиво позвала Маша, - что с вами случилось?
Услышав своё имя, Павел Петрович словно очнулся и попытался что-то сказать. Вместо этого из его горла вырвался то ли смешок, то ли всхлип. Во всяком случае, ничего членораздельного он сказать не смог, а только схватился рукой за горло и крепко сжал Машин локоть. Сквозь ткань пальто Маша чувствовала, какая сильная дрожь временами пробегает по телу Боярина. Что бы тут не произошло, ясно, что одного его никуда отпускать нельзя, тем более, что почти наверняка, раз в деле замешан Крейцер, случилась какая-то пакость.
«Ну, вот и повод поговорить,»- пронеслось у Маши в мозгу, и она решительно сказала:
- Идёмте, Павел Петрович, вам нужно прийти в себя, а потом мы вызовем такси.
Когда массивная входная дверь, ведущая в парадную, закрылась, с фронтона с горгульями соскользнула тень и тихо растворилась в ночном сумраке.