Мистер Уоттс быстро следовал за высоким силуэтом по пустой, тускло освещённой жёлтыми фонарями платформе. Казалось, что воздух наполняется первыми лучами ещё незримого солнца, но до восхода оставалось не меньше часа, когда Уоттс растворился в полумраке вагона. Сердце беглеца по-прежнему оглушительно стучало, а его спутник - мужчина с лицом гробовщика - уже удобно устроился напротив и развернул Вестник, любезно оставленный проводником. Металлическим блеском сверкнули глаза Дидье Алари из-за разворота вчерашней прессы и он посоветовал Уоттсу закурить.
Уоттс достал сигарету, закурил, и купе стало медленно наполняться тёплым, горьковатым дымом. В вагоне было оглушительно тихо и казалось, что сквозь эту тишину и полумрак незажженных светильников пробивается взволнованный гомон толпы с площади Ренуара. Через стёкло, через блестящую от недавнего дождя платформу, через крытую галерею и напряжённый, застывший воздух вокзала со стороны кордона до слуха доносился шелест сотен голосов. Улавливать это далёкое и призрачное рокотание становилось невыносимо, но вот на платформе начали появляться люди. Взволнованные и немногословные, они привнесли в напряжённую атмосферу немного больше жизни, и Джеймс против своей воли принялся жадно всматриваться в одинокие силуэты, надеясь заметить знакомые лица.
Никогда ещё не бывало, чтобы он с такой страстью желал встречи. Даже появление среди горожан жандармов не заставило Джеймса отпрянуть от стекла. И синие фуражки как раз остановились против его окна, когда он поймал на себе взгляд усталых серых глаз, принадлежащих мадмуазель Шери Бюффе, знакомой Джеймсу по компании друзей, с которыми он проводил время до поездки в Америку. С пирона мадмуазель Бюффе могла заметить разве что огонёк сигареты, но Джеймсу на мгновение показалось, будто Шери видит его сквозь полумрак купе.
Дидье Алари тоже взглянул на платформу.
- Я думал, она покинула город первым поездом, - произнёс он, снова погружаясь в чтение.
- Я приглашу её к нам, - рывком поднялся с места Джеймс.
Дидье Алари кивнул, но Джеймс уже стремительно покинул купе, направляясь на платформу.
Алари проследил со своего места, как Джеймс и Шери перекинулись парой фраз, потом на лице мадмуазель возникло выражение узнавания, и она передала свой небольшой саквояж в руку Джеймса, направившись вслед за ним. Уже через минуту запах сигарет в купе смешался с запахом её недорогих духов.
- Доброе утро, мы знакомы? - Бюффе присела на место Джеймса, кутаясь в серое пальто, и даже теперь, в тепле и среди доброжелателей, выражение её серых глаз осталось таким же растерянным, а её первые морщинки острее очертили взрослое лицо.
- Не думаю, что мы где-то встречались, но теперь каждый внимательный человек узнает на улице Шери Бюффе.
- К сожалению.
- К сожалению, - эхом отозвался Алари.
- Но Джеймс убедил меня, что здесь мне ничего не угрожает, - нервно улыбнулась Шери, пытаясь шутить.
- Это месье Дидье Алари, - вмешался Джеймс.
- Ну что ж, приятно познакомиться, - ещё раз улыбнулась Шери.
- На пироне так мало людей, - сказал Джеймс.
- Многих не пускают, - ответила Шери.
Оба они смотрели за стекло.
- Я видел, что творится на площади.
- Вы правы, это ужасно. А вы, Джеймс, вы ...
Алари посмотрел на Бюффе поверх газеты и шумно перевернул страницу.
- Я? - немного растерялся Джеймс.
- Простите, это немного грубо с моей стороны. Но я знаю, что вы были там.
- Да, это правда. Я совершил безрассудный поступок и теперь подвергаю опасности моего спасителя. Он помогает мне бежать.
Дидье Алари встряхнул газету, но ничего не сказал.
- Откуда вы узнали?
- О вас? Так получилось. На самом деле это случайность. Вам интересно?
- Признаться, о себе я знаю уже слишком много, - усмехнулся Джеймс. - Но у вас есть другая история.
- Я так и думала, что вы спросите. Ещё на перроне. Теперь все хотят знать об Аннетт.
- Не хотел вас обидеть.
- Нет-нет, Джеймс, вы не обидели меня. До отправления поезда ещё не меньше двух часов, так что, наверное, я могу исполнить вашу просьбу.
- Я буду очень вам благодарен, - сказал Джеймс, устраиваясь рядом со своим спутником.
- Наверное, мне стоило придумать захватывающее начало, сильное вступительное слово, - снова как будто бы в шутку заметила Шери, - но сколько бы раз я не решалась говорить об Аннетт, мне каждый раз не удаётся сделать это хорошо. Не так это просто, как может показаться.
Ну что ж, стоит сказать, что Аннетт - это моя дальняя кузина. Мы познакомились с ней только тогда, когда она приехала поступать в университет медицины и права, сюда, в этот несносный город. Город с жарой и морем, площадями и тротуарами, заставленными кованой и плетёной мебелью кафе, университетами и бесконечными барами, в которых Аннетт быстро научилась находить друзей и соратников. Она сама разыскала меня, и я помню, какой юной и беззаботной она вступила на порог в будущем нашей общей квартиры. Как-то так и началась наша совместная жизнь. Не знаю, отчего я вдруг решила, что несу ответственность за Аннетт, но в любом случае мои попытки вразумить её не увенчались успехом. Мы пять лет просуществовали бок о бок друг с другом и я, признаться, привязалась к кузине, какой бы она не была.
В последнее время я часто вспоминаю события этих лет и перебираю их одно за другим, пытаясь ответить на вопрос, волнующих многих: не началось ли всё это раньше? Нет, говорю я, не раньше. Но для вас я расскажу эту историю, немного отступив назад, возвращаясь в тот предрассветный час, когда меня необыкновенно рано, ещё затемно, разбудили голоса, доносившиеся из гостиной.
Было душно и очень темно. Голоса звучали глухо, и шёпот их походил на шелест, в котором нельзя было различить слов. Аннетт я узнала только потому, что ожидала её услышать, а вот собеседник кузины остался для меня неразгаданным. Со сна я не смогла понять: вернулись ли кузина среди ночи или уходит затемно, и вскоре всё стихло, а я крепко заснула.
Аннетт сама разбудила меня через несколько часов. Она неслышно вошла в спальню, открыла дальнее окно и стояла на его пороге, обернувшись лицом на канал, пока я не проснулась от грохота трамваев.
Я поднялась на локтях и пожелала кузине доброго утра, а она повернулась ко мне и тут же, свойственное её одиночеству, спокойствие сменилось ярким возбуждением, а на загорелом лице одержимым блеском засверкали глаза.
Она очень коротко и сбивчиво рассказала мне о лаборатории, разместившейся в недавно выстроенном здании-башне в самом сердце города, и о подготовке к первым экспериментам на людях. На мой вопрос, что это за эксперименты, Аннетт ответила не сразу.
Но мне удалось выяснить, что речь идёт о реинкарнациях и профессоре её университета. Он собирался принять участие в эксперименте в качестве одного из экспертов и приглашал Аннетт в свои ассистенты. И хотя Аннетт всячески избегала произносить имя профессора, я по одной только перемене её взгляда разгадала, о ком она умалчивает.
- Маршалл, - сквозь зубы произнесла я имя, которого бежала моя кузина.
Теперь я догадалась, кто был ночью в нашей гостиной, и мысль об этом задевала меня куда как больше, чем опыты таинственной лаборатории.
Аннетт обратила ко мне умоляющий взгляд, но, очевидно, одно только выражение моего лица отбило у неё всякое желание разрешить недоразумение мирно. А мой гневный призыв сознаться и открыть правду ещё больше задел её гордость.
- Да, это он, - бросила мне кузина, теперь, когда скрывать было нечего.
- Я просила не приводить его в мой дом, - ответила я.
- Это наш дом, Шери, наш. И я буду приводить сюда того, кого захочу.
Она больше не хотела говорить про Центр, лабораторию и эксперимент, она разозлилась на меня так же, как и я на неё, и выскочила из спальни.
Нечего и говорить, что я сама была не на шутку раздражена. Ведь мы однажды обсудили всё, что касалось Маршалла, и Аннетт обещала мне не приглашать его в эту квартиру, где раньше он был моим частым гостем.
Шери прервалась, она ещё не устала говорить, но ей нужно было решить один важный вопрос, касающийся повествования. Она, извинившись, сняла берет и шейный платок и внимательно посмотрела на своих слушателей, в особенности на Джеймса, сосредоточенного на истории.
- Джеймс, - произнесла Шери, - Джеймс, мне бы хотелось поведать вам эту историю без прикрас, и не утаивая ни одной детали. Возможно, это необходимо мне больше, чем вам и вашему любопытству, и я уверена, что вы никогда не придадите тайн человека, доверившегося вам свои чувства пусть даже при таких странных обстоятельствах. Только об одном я хотела бы вас попросить, когда вы в полной мере ощутите мою откровенность, не посчитайте меня легкомысленной или жестокой.
Джеймс хотел было ответить что-то заверяющее, но Шери уже продолжила повествование.
- Только потом, много позже вскрылся другой, более важный обман. Оказалось, что всё не так, как рассказывал Аннетт Маршалл, и не ассистенты требовались экспертам, а подопытные для пилотного эксперимента, - размеренно заговорила мадмуазель Бюффе.
Мы всё ещё чувствовали то напряжение, которое возникает между людьми после ссоры, лишённой примирения, когда Аннетт поведала мне о своём выборе. Она остановилась на пороге маленькой столовой, облокотилась о косяк и сообщила мне, что собирается стать испытуемой. Может быть, Аннетт чувствовала всю важность этой перемены, не знаю, но больше не было произнесено ни слова, а в следующий раз я увидела свою кузину через несколько часов после её последнего визита в башню.
В тот день жара отступила. Вместе с вечером на город спустилась спасительная прохлада, и мы с друзьями до самого закрытия кафе сидели на открытой веранде.
Я вернулась домой только к полуночи. Света нигде не горело, было тихо, и я решила, что Аннетт ещё гуляет в городе. Я зажгла лампы в коридоре, открыла балконные двери в гостиной, с удовольствием погружаясь в новый, чистый воздух, и только тогда заметила на столе грязный платок. Он светился белый всполохом, а тёмные красноватые пятна зияли в нём неприглядными дырами. Смутные тревоги закрались в мои мысли, и я проверила комнату Аннетт. Никого там не обнаружив, я постаралась успокоить себя, но тут из моей собственной спальни донёсся слабый голос кузины.
Она лежала на полу перед кроватью, завернувшись в одеяло, перепачканное кровью. Её лихорадило. Я только помню, как метнулась сначала к ней, пытаясь выяснить, что произошло, а потом к телефону, где на другом конце мне ответил сонный голос месье Любера. Доктор прибыл так быстро, как только мог.
Любер терялся в причинах недомогания, но за ночь лихорадку удалось побороть.
Несколько дней спустя Аннетт снова поставила нас в замешательство, её тело выздоровело так же внезапно, как и заболело, но она не выглядела здоровой в полном смысле этого слова. Аннетт ничего не хотела, ничего не говорила и ни на что не реагировала. Это окончательно сбило месье Любера с толку, и он развёл руками.
- Судя по состоянию мадмуазель, причины её недомогания психосоматические. Здесь я вам помочь не смогу. Вам стоит обратиться к врачам другого профиля. Но если лихорадка возобновится или возникнут другие симптомы, звоните мне в любое время дня и ночи, - были его последние слова.
Я закрыла дверь за доктором и вернулась к кровати больной. Она лежала неподвижно, ровно так же, как полчаса назад, и голова её, уложенная не подушки, была обращена к открытому окну, откуда доносился шум улицы. Тогда впервые за последнее время она заговорила: попросила закрыть и зашторить окно, никогда больше не приглашать месье Любера и выйти из комнаты. Я попыталась настоять на консультации других врачей, способных помочь справиться с её душевным недугом, если причина болезни была именно в этом, но Аннетт повторила свою просьбу, на этот раз назвав всех докторов шарлатанами.
Какое-то время я надеялась, что Аннетт станет лучше, если просто оставить ей в покое. Я старалась заботиться о кузине и ничего у неё не спрашивать, хотя сама строила ужасные предположения о причинах её болезни. Но день проходил за днём, а Аннетт по-прежнему оставалась в комнате с наглухо закрытыми окнами. Я не могла больше молчать и выставила ей условие.
- Если ты в скором времени поправишься, я не приведу сюда ни одного врача, но, если через четыре дня ничего не изменится, тебе придётся смериться с визитами докторов, - сказала я, проявив всё мужество и твёрдость, на которые только была способна в тот момент.
Мне показалось, что лицо Аннетт искривилось в маску раздражения, но тогда я решила, что сделала всё правильно, и оставила кузину наедине с её мыслями.
Наутро четвёртого дня я была поражена, увидев больную, казалось бы, Аннетт в столовой. Выглядела она всё ещё неважно, но ей хватило сил чуть дрожащей рукой поднять чашку, приветствуя моё появление, и вымученно улыбнуться.
- Я пью кофе, Шери.
- Я очень рада, что тебе лучше.
- Да, и раз мне лучше, я сегодня же вечером отправлюсь на встречу с друзьями.
- Не думаю, что тебе стоит куда-либо идти.
- Боюсь, если я останусь в кровати, моя любимая кузина Шери Бюффе притащит в мою спальню врачевателей и кудесников в белых халатах, а потом, чего доброго, и вовсе отправит меня в психушку, - лицо её потемнело, и я почувствовала неприятный холодок и обиду.
- О чём ты таком говоришь, Аннетт? - оторопела я. - Разве я хочу тебе вреда? Если ты так не хочешь видеть врачей, я не буду никого звать, только оставайся дома, ты очень слаба.
Кузина резко встала с места, так, что чуть было не опрокинула стул, замерла на короткое мгновение, пытаясь подавить приступ головокружения и, снова придя в себя, смерила меня озлобленным взглядом.
Она сделала так, как намеривалась, и вечером отправилась в город. Полночи я провела, шагая от стола к окну и всматриваясь в освещённую фонарями улицу, ожидая её возвращения. И вот, когда моё терпение было на исходе, я услышала, как к подъезду подъехала машина. Пьяная Аннетт тяжело выбралась из кабриолета и, громко ругаясь, побрела к дому. Я оставалась в нерешительности, пока кузина входила в подъезд и тяжело поднималась по лестнице. Мне было жаль видеть её в таком состоянии, но я не знала ни одной объективной причины, по которой Аннетт могла стать ещё более несносной, чем была до болезни. Вот когда я впервые задала себе правильный вопрос. А между тем Аннетт добралась до нашего этажа и громко распахнула дверь. Она продолжала ругаться, и от неё пахло ромом и льдом так, что я чувствовала этот запах даже на расстоянии. Злость, ром и лёд шли впереди неё.
Я обернулась к ней, когда она остановилась в дверях гостиной. В квартире было темно, но и в темноте я заметила остервенелый блеск её глаз и стекло бутылки в руке. Аннетт устремила на меня взгляд полный вызова, дошла до стола и - Пей, - грохнула бутылкой об стол.
- Аннетт... - попыталась протестовать я, но кузина угрожающе грохнула бутылкой второй раз.
Она была ужасно зла. Хуже, чем когда-либо. И пьяна настолько же. Я подняла лёгкую бутылку и сделала глоток, ром был разбавлен, но мне всё равно захотелось его выплюнуть.
- Мерзкие гады. Думают, это развлечение! - глядя на меня, выдавила из себя кузина и проглотила остатки рома. - Думают... Какого чёрта! Чешут языками. О нет, господа. Вы ещё поплачете! Центр ещё всем покажет... А Маршалл?! Скотина. Испугался? - и она громко засмеялась, запрокидывая голову, чуть было не упала, но удержалась на ногах и попыталась допить из пустой бутылки. - Смешно...
Пришлось довести её до кровати, ей было дурно, но затем она быстро заснула.
После такого происшествия я твёрдо решила поговорить с кузиной, но шло время, а успеха я не добивалась. Аннетт спала до обеда, скрывалась от меня днём, а вечером снова уходила из дома, возвращаясь неизменно пьяной. В конце концов я не выдержала и в одно утро с книгой в руках уселась в спальне Аннетт, намериваясь читать страницу за страницей в ожидании её пробуждения. Я только что устроилась в кресле и рассматривала её осунувшееся лицо, стараясь до мельчайших подробностей представить себе наш диалог, когда Аннетт сначала едва заметно, а потом всё сильнее заворочалась во сне. Она бормотала неясные слова, всё громче и внятней нашёптывая на неизвестном для меня языке, и то хватала пальцами воздух, то отбивалась от невидимого противника. Поначалу я надеялась, что кузина скоро успокоится, и только наблюдала за её тревогой, но Аннетт не становилось лучше, а меня сковало странное оцепенение, не позволяющие оторвать взгляда от этой пугающей агонии. Я кинулась её будить, когда она уже громко кричала, и мне кажется, она проснулась от своего собственного крика.
Аннетт попыталась ударить меня, но я вовремя остановила её руки. Она испуганно всмотрелась в моё лицо и откинулась на подушку.
- Только кошмар, - одними губами прошептала она.
Её волосы растрепались, а на лбу выступила испарина, её руки теперь устало лежали вдоль тела, и она не смотрела на меня, вся её красота растворилась, оставив от себя только острые скулы и большие глаза.
- Часто тебе снятся кошмары? - аккуратно спросила я и убрала прядь с её лица.
Аннетт отвернулась и ничего не ответила, тогда я молча вышла из комнаты. Мне нужно было вернуться назад, успокоить её, поддержать, выслушать, обнять, сделать хоть что-нибудь из того, что я так и не сделала за всё долгое время, которое кузина провела наедине со своим кошмаром.
- Мадмуазель Бюффе, - прервал рассказ месье Алари из-за чего Шери и Джеймс разом обратили на него внимание, - по вагону идут жандармы.
Теперь Джеймс и Шери посмотрели друг на друга, и только Джеймс осознал всю опасность ситуации, как дверь купе отворилась, а на пороге появился мужчина с синей фуражкой в руке.
- Ваши документы, - по-военному резко потребовал он, вглядываясь в лица путешественников.
- Прошу вас, - протянул два удостоверения Алари.
Тем временем мадмуазель Бюффе пыталась найти свой пропуск, прикладывая к этому достаточно много усилий, но избегая поисков во внутренних карманах плаща. Жандарм следил за ней с возрастающим недовольством и лишь мельком взглянул на бумаги мужчин. И чем больше проходило времени, тем с большим подозрением он рассматривал мадмуазель.
- Мне придётся попросить вас пройти со мной, - произнёс жандарм.
Не успел он закончить фразу, как сконфуженная и примирительно улыбающаяся мадмуазель Бюффе протянула ему пропуск.
- Вам стоит быть внимательней, - заметил жандарм, возвращая документы и закрывая за собой дверь.
Шери проводила его взглядом и снова повернулась к Джеймсу. Они ничего не сказали друг другу, и Шери продолжила свой рассказ.
- Никакой утренний кошмар не мог остановить Аннетт от очередной вечерней попойки, молодость отвоевала у болезни толику красоты и она, нарочито весёлая, ушла на закате.
Я тоже в тот вечер поздно вышла из нашей квартиры, но мой путь пролегал далеко не через бары. Слишком хорошо зная привычки Маршалла, я застала его дома. Не так-то просто было войти в этот подъезд и в эту квартиру, по обыкновению незапертую. Мне потребовалось время и самообладание, но, кажется, я стала более сдержанной с нашей последней встречи.
На мой короткий стук глухо откликнулся голос, призывающий войти "кто бы там не был", тогда я толкнула дверь, шагнула в коридор и замерла. Теперь его голос звучал отчётливей и внятней, он сообщал, что находится в кабинете. Возможно, он кого-нибудь ждал? В действительности кабинетом Маршаллу служила большая квадратная комната, выполняющая роль и столовой, и гостиной, но неизменно заваленная многостраничными рукописями. Я остановилась на пороге этой комнаты, наблюдая, как Маршалл, обращённый спиной ко мне и лицом к окну, в котором мерцали последние лучи минувшего дня, дописывает что-то, сидя за узким обеденным столом, загромождённым книгами и бумагами.
- Поставьте коробку в углу, - он махнул рукой куда-то в пространство, и теперь я заметила, что в комнате действительно появились коробки, распиханные по углам, а кипы бумаг со времени моего последнего визита вознеслись ещё выше.
- Маршалл.
Он поднял голову и замер, потом медленно повернулся, и я увидела его лицо.
- Не ждал тебя, - очень тихо ответил мой старый друг.
Он постарел, хотя прошло каких-нибудь два года с нашей последней встречи. Но прежде чем заметить усталые тени на его лице и опущенные уголки глаз, я увидела необычайную выразительность его строгого профиля с сильными и резкими очертаниями.
- Зачем ты здесь? - уже громче спросил он, снова отворачиваясь к окну и берясь за работу.
- Я здесь из-за Аннетт.
- С ней что-то случилось? - спросил Маршалл, и я не могла увидеть его лица.
Я не знала, как ответить на этот вопрос, и молчала, тогда он встал с места, покрутил в руках автоматическое перо и, бросив его на стол, устремил на меня взгляд по-прежнему блестящих чёрных глаз.
- Она жива? - спросил он, и я заметила, как вздрогнули его тонкие губы.
- Жива. Если так можно назвать состояние беспрерывного алкоголического опьянения.
- Она всегда много пила, - отвернулся он.
- Послушай, я пришла к тебе не просто так. Напившись, она говорила о тебе и о Центре. Ты что-то знаешь? Что с ней происходит?
- Шери, она всегда много пила, - настаивал Маршалл, рассеянно вороша бумаги, разбросанные по столу.
- Может быть, но сейчас всё изменилось.
Теперь я видела, что Гарри Маршалл всё знает, но не хочет говорить, что Гарри Маршалл по-прежнему упрям и скрытен, что Гарри Маршалл ни капли не изменился. И, глядя на него, я почувствовала невероятное облечение! Полог, застилающий мои глаза, спал, открыв взгляду отталкивающую картину грязной, захламлённой комнаты, пустых бутылок в углу, засаленного пиджака Гарри с залатанными локтями и пальцев измазанных чернилами. Я ужаснулась. Гарри не изменился, но стал ещё одержимей и безумней. Вся сила, заключённая в проницательном взгляде, вся магия его стремительных движений, вся грация его гибкой речи - всё, что так очаровывало меня, и воспоминания о чём ещё складывались в прекрасный образ, вдруг померкло и на деле оказалось тусклым и замутнённым. Я даже спросила себя: не был ли призрачный образ плодом моего воображения, лелеянного с тех времён, когда моя слепота, так же, как интеллект, талант и очарование этого человека могли заменить ему хороший костюм? Как бы там ни было, но наконец-то я почувствовала, что не просто преодолела привязанность к Гарри Маршалу, но, как только уголёк былого чувства безвозвратно потух, я перестала и ненавидеть его за причинённое унижение.
Наконец-то я освободилась, и теперь Гарри был мне совершенно безразличен. И, пускай я шла к этому моменту долгие два года, всё, казалось, произошло за тот короткий миг, которого мне вполне хватило, чтобы осознать перемены в себе и удивительно поношенную закостенелость в нём. Тогда как никто не мог вызвать во мне большего разочарования, чем человек глубоко закостенелый в своих убеждениях и характере, человек, не способный к душевному стремлению и развитию, пускай даже этот челочек блистал выразительным, незаурядным интеллектом. Все его фантастические способности и успехи меркли, обрамлённые в уродливую оправу скверного характера и врождённой неготовности к самокритике.
Я сделала несколько шагов, схватила его за руку и заглянула в лицо, мне нечего было больше бояться.
- Гарри, что с ней происходит? Что произошло в Центре? Не нужно отмахиваться от меня недомолвками.
Гарри отшатнулся в сторону, и по его лицу скользнула тень удивления. Но он быстро взял себя в руки, потёр переносицу и, заложив руки за спину, отвернулся.
- Всё не так просто, - протянул он, - не так просто, как тебе кажется.
- Как бы произошедшее не было запутано, я хочу услышать правду. Аннетт не безразлична мне и ты как никто другой должен это понимать, - теперь я знала, что не сойду с места, пока не узнаю истины. - Я знаю лишь то, что она должна была стать твоим ассистентом в экспериментах Центра над реинкарнациями, но в результате стала подопытной.
- Всё так, - он всё ещё избегал смотреть мне в глаза, - нам действительно требовались ассистенты, а, когда набор был закончен, остальным предложили стать испытуемыми. Запись велась на добровольной основе, и никто не заставлял претендентов соглашаться. Но Аннетт была уже слишком увлечена экспериментом, - при воспоминаниях об этом он раздражённо смял документ, который держал в руках. - Мне оставалось только возглавить её путешествие в прошлые жизни.
Он замолчал и повернул ко мне хмурое лицо, но не взгляд, по-прежнему принадлежащий кипам бумаг, захламившим стол. За последние минуты с окна соскользнули прощальные солнечные лучи и всё вокруг посерело.
- Мы начали с самых далёких и слабых следов прошлого воплощения. Сначала всё шло хорошо, а потом появилась смутная информация о смерти. Мы не придали этому значения и подняли следующий слой воспоминаний, на этот раз её ощущения были чуть ярче и снова что-то плохое, но и это совпадение нас не остановило. Мы хотели добраться до того этапа, где бы Аннетт отчётливо пережила свою прошлую жизнь. После ещё одного воспоминания я, заподозрив неладное, предложил ей прервать эксперимент, но Аннетт настаивала на продолжении. То, что она пережила на последнем этапе, заставило испугаться даже меня, - он неожиданно вскинул голову, вперяя в меня проницательный взгляд блестящих чёрных глаз.
- Что это было? - спросила я, когда он замолчал.
- Убийство, - ответил Гарри, всё ещё проверяя меня на прочность и неотрывно всматриваясь в мою душу. - В каждой из пяти прошлых жизней.
- Её убивали? - вздрогнула я.
- Нет, она убивала. Пять раз подряд - своего мужа или возлюбленного - вот так, - после этих слов он обратился к окну и надолго замер, сложив руки на груди.
- Ты думаешь, что она снова... - мне достаточно было увидеть его спину, чтобы всё понять.
Я не могла поверить Маршаллу. Разве этот смелый человек боится за свою судьбу? Да разве Аннетт, моя хорошая и весёлая Аннетт способна на что-то подобное?
- Нет, Гарри.
Маршалл покачал головой.
- Боже мой, что же творится у неё в душе, - прошептала я. - Гарри, а Центр? Ведь они теперь всё знают, они наверняка решат, что её судьба уже предрешена, что они могут сделать?
- Я стёр все данные из базы Центра и мне удалось убедить двух ассистентов молчать и хранить тайну. Но теперь я понимаю, что все эти предосторожности бесполезны, потому что Центру всё известно, - ответил Маршалл, устало опускаясь на стул.
- Что они сделают?
- У них нет доказательной базы для того, чтобы обвинить её прежде, чем она совершит очередное преступление. Но дело не в этом.
- Что ты имеешь ввиду? - я снова осмотрелась по сторонам, вглядываясь в надписи на бирках ящиков.
- Я и сам сначала решил, что Центр собирается очистить наш мир от преступности. Ведь, если окажется, что наклонности человека передаются от воплощения к воплощению, можно будет предотвратить множество смертей. Мне пришлось выкрасть архивные документы Центра, чтобы попытаться во всём разобраться. Но чем больше я изучал бумаги, тем больше понимал об истинном положении дел. И... Энн больна. Воспоминания, как вирус, проникли в её память.
Он сидел на стуле, обхватив спинку руками и опустив подбородок на кисти, и задумчиво глядел на меня, пока я тревожно мерила шагами комнату. Когда я остановилась, я вдруг поймала на себе взгляд полный усталости, снисходительности и ожидания.
- Гарри, - я метнулась к нему и опустилась на пол около стула, заглядывая в чёрные глаза с опущенными уголками. К кому можно было обраться за помощью, если не к Гарри Маршаллу? Кто мог придумать что-нибудь, используя весь свой опыт, знания и интеллект во благо спасения моей хорошей Энн? - Гарри, ты что-то придумал, ты знаешь, что нужно делать?
Он несколько мгновений внимательно всматривался в мои глаза прежде, чем ответить.
- Я не знаю.
- Ты сдался? Хочешь сказать, что ты сдался? - я поднялась на ноги.
- Мы не можем помочь Энн, но у нас есть шанс спасти других людей, - он вдруг оживился, и глаза его засверкали одержимостью.
- Что ты хочешь сказать?
Гарри вскочил с места и начал рыться в бумагах, он принялся сыпать на меня фактами, стенограммами, заметками, статьями и отчётами, составленными от пятидесяти до десяти лет назад во времена самых первых и более поздних исследований Центра. Он пихал мне в руки копии каких-то документов, иногда сделанные вручную, иногда в ужасном качестве или состоянии, и из всего потока информации я с трудом вычленяла то, к чему клонил Маршалл. Но когда он закончил, поведав мне лишь малую толику проштудированных им записей, я испугалась ещё больше.
- Но ведь они не открывали Центр для массового посещения?
- Уже скоро, скоро это произойдёт.
- Если ты прав, - пробормотала я, - то нужно предупредить как можно больше людей, прежде, чем горожане направятся в лабораторию.
- Я уже думал об этом. Просто так нам никто не поверит. Нужен надёжный источник информации. Нужен рупор, который будет услышан. И Шери, ведь Аннетт, - он осёкся.
- Что? Что ты хочешь сказать?
- Если бы Аннетт задержали, - прошептал Гарри и я видела, что идея эта уже обдуманна им со всех сторон и он не шутит и действительно готов пожертвовать Энн.
- Нет, Гарри, Нет, - пыталась протестовать я. - Ты не можешь так поступить.
- Да пойми же ты, - он метнулся ко мне и прежде, чем я смогла увернуться, схватил меня за плечи, встряхивая. - Как бы мы её не любили, это только один человек. Один человек. Если мы не пожертвуем Аннетт, мы позволим Центру разрушить целый город. Ты ведь понимаешь, какой жестокий эксперимент они решили над нами поставить? Никто не может знать наверняка, не были ли мы, эксперты, такими же подопытными! Не использовал ли Центр подложные воспоминания! Что если они хотят запихнуть в головы людей ужасные картинки из несуществующего прошлого и посмотреть на результат?!
- Нет, Гарри, - твёрже сопротивлялась я, пытаясь вырваться из его рук.
- Шери, помоги мне всё это остановить! Скажи мне, что я прав! - он бледный, дикий всё ещё нависал надо мной, больно сжимая плечи, и его широко распахнутые глаза впивались в меня измученным и обезумившим взглядом, как будто бы хватаясь за остатки той ниточки, которая когда-то позволяла Гарри управлять моими решениями. Он испугал меня, мне хотелось освободиться, отступить, выйти из комнаты, сбежать по лестнице, мне казалось, что он готов убить меня, лишь бы заставить предать кузину во имя чего-то, о чём я имела лишь смутное представление.
- Гарри! - крикнула я ему в лицо и высвободилась из слабеющей хватки. - Что с тобой?! - голос мой звенел под высоким потолком комнаты. - Это же Энн, - добавила я тише.
- Только один человек, - Гарри Маршалл вдруг изменился, плечи его осунулись, руки безвольно повисли вдоль тела, а взгляд остекленел, - разве я не прав? - добавил он еле слышно, и я отступила, вышла из комнаты, сбежала по лестнице и оказалась на темнеющей улице.
Я всё ещё оставалась около парадной двери, рассеяно потирая болевшие плечи, и лоб, и щёки, и мне хотелось очнуться от этого кошмара, как вдруг я увидела Аннетт. Она стояла на тротуаре в двух метрах от меня, словно бы замерев на полушаге, и глаза её были широко раскрыты. Кузина сделала шаг и ещё один, и с каждым движением в выражении её лица всё больше угадывалось что-то столь испуганное и страшное, что я невольно отступила назад. А потом Аннетт метнулась к двери, а я, быстрее, чем успела о чём-либо подумать, схватила кузину за руки и попыталась остановить. Может быть, я говорила что-то, пыталась убедить её не ходить к Маршаллу, уговаривала идти домой, но все мои попытки задержать Аннетт только больше ожесточали её. Она всё поняла по-своему, я должна была догадаться об этом.
Кузина с силой оттолкнула меня в сторону, и я услышала, как она бежит наверх, в квартиру к человеку, который собирается её предать. Больше всего я боялась, что он может прямо теперь повлиять на события так, чтобы Аннетт оказалась под следствием. Быстро преодолевая один лестничный проём за другим, я мысленно перебирала те ухищрения и провокации, которые мог бы использовать Гарри и которые только могла представить. Но когда я вбежала в распахнутую дверь и снова оказалась в недавно покинутой комнате, я застала картину, которую не представляла ни на одной из множества ступенек.
Они молча стояли друг против друга. И каждый из них был по-своему одержим.
Невысокая и исхудавшая Аннетт с тёмными кудрями, обрамляющими бледное узкое лицо, на котором затухающими искорками сверкали ясные синие глаза, и мрачный Гарри Маршалл, чёрным профилем вырисовывающийся на фоне люминесцирующего последними дневными тенями окна. Плечи Гарри были опущены, а длинные нескладные руки всё так же безвольно висели вдоль тела, как несколько минут назад, и хотя фигура его выражала собой потерянность, линии его скул и бровей, его правильный тонкий нос и его острый подбородок всё ещё сохраняли прежнюю резкость.
Я могла поклясться, что между ними идёт разговор, но ни он, ни она не произнесли ни слова. А уже через минуту Аннетт пошатываясь побрела вниз по лестнице. Глаза её потухли, и поначалу она не сопротивлялась моей помощи и поддержке, но не успели мы дойти до нижней ступеньки, как кузина остановилась, впилась пальцами в мою руку и стала напряжённо всматриваться в моё лицо.
- Как ты могла? - чуть слышно прошептала она осипшим голосом, и я не понимала, о чём пытается сказать кузина. - Скажи мне, что ты ничего не сделала. Скажи мне, что это он. Он предал меня?
- Нет, - растерялась я, - что ты такое говоришь?
- Я и раньше замечала в его глазах это выражение. Это он пригласил тебя сюда? Он решил бросить меня? Вы всё ещё любите друг друга?
Наконец-то я поняла, что имеет ввиду Аннетт, и мысли мои, до этого сосредоточенные вокруг предательства Маршалла, вдруг обратились в совершенно другую сторону.
- Нет, что ты, - попыталась оправдаться я, но увидела, что никакие увещания не помогут мне преодолеть заблуждение кузины. Может быть, мне стоило яростно отстаивать Гарри, доказывая отсутствие его вины там, где усмотрела её Аннетт, но вместо этого я решила, что так кузина будет держаться от Гарри подальше. Я уже в стольких ошибках успела себя обвинить, но это, должно быть, стала самой большой.
Аннетт отняла руку и побрела, не разбирая дороги, а я молча следовала за ней, опасаясь нечаянной беды. Один раз где-то около Тикового парка я догнала кузину, ускорив шаг, и попыталась заговорить с ней, но она только смотрела себе под ноги и ничего мне не отвечала, всё больше погружаясь в собственное сознание.
С пирона послышались крики. Шери замолчала и посмотрела за стекло. Мимо их купе пробежал человек. А через несколько метров жандармы повалили его на каменные плиты.
- Я не ходил туда, меня там не было! - истошно вопил человек. - Я не ходил в Центр!
- Следующие дни были похожи друг на друга. Аннетт становилось хуже. И однажды утром она ворвалась в мою спальню. Я помню, как Аннетт ухватилась за мои руки и никак не выпускала их из вспотевших ладоней.
- Бюффе, моя Бюффе, - шептала она, притянув меня ближе, её глаза были широко раскрыты, а голос дрожал, - а что, если это был только сон? Может быть, они обманули меня, ведь нельзя же поверить в такую глупость!
- Конечно, это сон, - постаралась успокоить её я, - пойдём, Аннетт, пойдём, тебе нужно присесть, тебя трясёт.
Я повела кузину в гостиную и усадила на стул, она нехотя отпустила мои руки и тут же погрузилась в оцепенение. Я перевела дух и устало вернулась в спальню. На мгновение мне показалось, что я сама становлюсь одержимой, и тогда я приняла запоздалое решение перевести Аннетт в больницу.
Только Маршал уже шёл мимо канала, он широкими шагами приближался к нашему дому. Я не знаю, зачем он решился навестить Аннетт. Но Маршалл выбрал знакомый день - день, когда башня открылась для широкого посещения. То, чего мы так боялись, случилось: Центр запустил свой большой эксперимент. Видите, я знала, что это произойдёт и, глядя на Аннетт, могла предположить, чем всё закончиться. Но никто кроме меня, Маршалла, и самих работников Центра не догадывался об опасности игр с реинкарнациями. Может быть, Маршалл понимал, что раньше этого дня я не позволю ему увидеться с Аннетт, может быть, в этот день Маршалл окончательно отчаялся что-либо предпринять. Я не знаю. Так же, как я не знаю, от чего дверь оказалась не запертой.
Ничто не препятствовало Маршалу попасть в холл, ничто не препятствовало ему войти в комнату.
Я не знаю, что произошло дальше. Я лишь слышала удар и крик. А потом я увидела, что Аннетт стоит над распростёртым на полу Маршаллом, среди осколков вазы и крови и с ужасом смотрит на дело своих рук. Что-то так сильно переменилось в её лице, что я не узнала ни этих губ, ни этих скул, а чужой взгляд растерянно скользнул по тому месту, где я стояла.
Шери замолчала.
- Я не удивилась, когда он сказал "Энн больна", но я не поверила ему. Мне не хотелось верить ему. Ни одной его безумной идее. А теперь мне кажется, что покойный Гарри Маршалл был прав. И мы действительно могли что-то сделать.
Чуть позже, когда Джеймс и Алари остались наедине, а поезд, постукивая колёсами на стыках, мчал вагоны по опустевшим предместьям города, Джеймс спросил у Дидье Алари:
- Как мы все могли так обмануться?
- Разве это всё, что вас удивляет, Джеймс?
- К сожалению, нет. Но вопросов слишком много.
- Главное, задать самый правильный из них.
- Что будет дальше?
- Вы вернётесь в Америку, и будете просить прощения у своего отца, чтобы ни в одной из следующих жизней не совершить старых ошибок. А я остановлюсь в Лондоне.
- Нет, Алари, - и Джеймс покачал головой.
Они помолчали.
- Я не знаю, Джеймс, я не знаю. Но с вами всё будет хорошо, - добавил Алари, - хотя бы в этом я твёрдо уверен. А это что-то, да значит.