Он сидел в глубоком кресле, откинувшись на высокую спинку. Длинные пальцы красивых рук, не так давно судорожно сжимавшие подлокотники, теперь расслабились. Глаза его были закрыты, но он по-прежнему видел. Он знал, что никогда не сможет забыть то, что открыло ему Зеркало Видения.
А само Зеркало, как обычно, холодное и бесстрастное, клубилось серебристым туманом. Лишь гладкая серебряная рама покрылась инеем.
Он открыл глаза, медленно встал. Казалось, потребовалась вечность, чтобы пройти пять шагов от кресла до Зеркала. Неуверенно его пальцы коснулись холодной поверхности. Туман рассеялся, и он увидел своё отражение. Обычное отражение в обычном зеркале. Высокий, худощавый мужчина в белой, распахнутой на груди рубахе, серых брюках и белых высоких сапогах. С белого шёлкового хайратника, пересекающего смуглый лоб тонкой чертой, свисала от виска до подбородка подвеска тонкой работы - серебряная цепочка с маленькой сапфировой каплей на конце. Он стащил повязку и провёл рукой по длинным распущенным волосам, пытаясь вспомнить, какого же они были цвета. Тёмно-русые? Чёрные? Под сединой не разобрать...
Он оторвал взгляд от зеркала. Пустая круглая комната показалась ему мрачной, не взирая на то, что из широких окон лился яркий солнечный свет. Он поёжился и направился к выходу.
За дверью он обнаружил щуплого подростка, сидящего прямо на полу, но при его появлении вскочившего, что поприветствовать его глубоким поклоном. Он рассеяно кивнул в ответ и молча прошёл мимо. Мальчик печально посмотрел ему вслед, но он уже не видел этот взгляд.
Он шёл по опустевшему дворцу. Богатое убранство комнат, разноцветные витражи в окнах, гулкое эхо его шагов... и пустота. Он замер на пороге огромного зала, разглядывая рисунок мраморного пола. Раньше у него почти никогда не было возможности рассмотреть его. Теперь же он, преодолевая вязкую тишину, шёл по пустому залу к единственному креслу, стоящему на возвышении у дальней от двери стены. Четыре ступеньки, четыре шага. Можно сесть. Но для чего? Каменное сооружение, украшенное драгоценными камнями, пригодно лишь для того, чтобы изображать величие. А кому оно сейчас нужно? Он сел на верхнюю ступеньку у подножия собственного трона.
В пустом дворце шаги разносятся далеко. Он вздохнул. Дверь в тронный зал резко распахнулась. Подросток, встреченный им в коридоре, прошествовал к нему и, остановившись на предписанном этикетом расстоянии от трона, склонился в поклоне.
- Почему ты не ушёл? - Тихий голос, мягкий и тёплый, всегда был неуместен в этом зале былого величия. Но были времена, этого голоса слушались беспрекословно. Были времена...
Мальчик выпрямился и испуганно втянул голову в плечи.
- Я не осуждаю тебя, что ты! - Он даже смог улыбнуться. - Просто я хочу знать.
- Я не смог, Владыка. Я представил себе, как я буду там... без того, что мне было дорого здесь...
Он молчал, глядя в глаза мальчику, не зная, что сказать, как убедить.
- Садись, бессмысленно сейчас церемонии соблюдать.
Подросток устроился на ступеньке ниже. И тут же согнулся, обхватив руками колени.
- Мне больно.
- Я знаю. - Он положил руку на плечо мальчика. - Уходи, пока не поздно.
- Не могу.
Он взъерошил золотистые вихры мальчика. Как легко предлагать то, чего сам сделать не можешь. Сказать уходи, хотя сам врос в эту землю, растворился в ней и без неё больше жизни не представляешь. Остальные смогли уйти. В тот неповторяемый миг, когда ничто не держало здесь. Ни будущее, которого нет, ни прошлое, которое уже прошло. А его прошлое держит его здесь. И он понимал, что мальчик ни за что не уйдёт, хоть не успел так прикипеть к этой земле... но не успел и разочароваться в ней. Видно, суждено им умереть вдвоём в опустевшем дворце на ступенях каменного трона. Умереть и навсегда слиться с землёй, которую любят воистину больше жизни.
Подросток отклонил голову и доверчиво взглянул ему в глаза.
- Неужели ничего нельзя изменить, Владыка?
- Поздно что-либо менять.
Повязка с сапфировой подвеской упала на пол. Голубая капля сверкнула как слеза, мимолётно и ярко.
- Что ты увидел, отец? - Шёпот испуганного подростка был еле слышен, но он привык слышать и куда более тихие обращения.
- Кровь, малыш. Я видел кровь. И смерть. У нас нет будущего.
- Это невозможно! Я не верю! - Мальчик вскочил.
- Не верить легко. Поверить всегда тяжелее. - Он тоже поднялся и ласково обнял сына. - Уходи, пока ещё не поздно для тебя.
- А для тебя?
- Для меня давно уже поздно.
- Давно уже? Так ты давно знал?!
- Давно. Я как мог оттягивал этот момент, чтобы остальные успели понять и хоть что-то сделать. Но они предпочли уйти.
- Тебе нужно было им запретить!
- Зачем? Они бы всё равно ничего не стали делать. Просто дождались бы смерти и умерли вместе со мной. Может, напоследок бы прокляли меня.
- А тебя можно проклясть? - Удивился мальчик.
- Не знаю, но я видел, как пытались.
- И что?
- Ничего. Они же не верят, поэтому и проклятия их тоже до меня не доходят.
Вдруг он замолчал, прислушиваясь. Да, ошибки быть не могло: его звали. Очень тихо и очень отчаянно. Он взмахнул рукой, и Зеркало Видения возникло перед ним. Под его пристальным взглядом оно затуманилось серебром, а потом видения стали проявляться. Война и разбой, обман и подлость, ненависть и предательство. Люди, в худшем своём проявлении. Видения мелькали одно за другим. Он торопился, не желая, чтобы мальчик видел лишнее. Наконец он нашёл того, кто звал его. Вернее, ту.
Женщина. Жрица. Одна в полуразрушенном храме у алтаря. И огонь, маленький, робкий, но горящий!
Он прильнул к зеркалу. Подросток пристроился рядом, забыв о боли и слабости. Среди войны, когда нет ни правых, ни виноватых, а есть только выжившие, она молилась, не обращая внимания на бой, кипящий вокруг обители.
Он вызвал в зеркале видения окрестностей. Защитники обители, утратившие, как и все, веру, но, в отличие от многих, не забывшие о долге, приготовились стоять насмерть. Выжить у них не было шансов. Стрелы у них давно подошли к концу. Стрелки пользовались тем, что прилетало им от нападавших, или бросали луки и брали мечи. Мечники и копейщики сражались из последних сил. Но сколько их, этих последних сил у израненных воинов? Да и мало осталось их, слишком мало! Нападавших было гораздо больше, и их манили сокровища обители.
А в самой обители молилась жрица. Молодая женщина, явно из недавно посвящённых. Ещё не уставшая от нудных церемоний, не погрязшая в бессмысленных интригах, не забывшая о цели служения. И она молилась исступлённо и искренне. О чём может просить женщина в такой момент своей жизни? О спасении, о быстрой смерти, об избавлении от мук...
Он прислушался. И тут же, пошатнувшись, спиной отступил к трону, поднялся по ступенькам, нашарил рукой каменное кресло и сел. Не сводя глаз с Зеркала.
Молитва. Её слова были просты. Как часто он слышал их. Как редко он верил им.
- Творец Всемогущий, одари нас милостью своею и прости врагам нашим прегрешение их, ибо они - лишь неразумные дети твои!
В мире крови и лжи она взывала. В мире одиночества и потери он услышал. Его рука сама потянулась вперёд. Она подняла голову от пламени, в которое неотрывно смотрела. И шепнула:
- Ты здесь.
Он исчез, оставив в зале и Зеркало, продолжающее показывать, и сына, продолжающего смотреть, как разбойники ворвались в храм и схватили её. Подбадривая друг друга сальными шуточками, они уложили её на алтарь. В этот момент он появился в храме. Побледнев, он шагнул к ней. В руке его появился меч. Он ещё был невидим людьми, но уже приготовился убивать. И вдруг понял, что не может покарать их. Женщина продолжала молиться. Про себя. Люди не слышали её, но он слышал.
Тут женщина повернула голову.
И она забыла, где она, и что с ней происходит. Ясные глаза загадочно-изменчивого цвета смотрели прямо на неё. Что было в тех глазах? Мудрость вечности? Предначертанность будущего? Неизменность прошлого?
Неизбежность настоящего... Не задумываясь, что он делает здесь, она потянулась к нему, потому что иначе не могла. Он принял её, потому что иначе было невозможно.
Разбойники разочарованно отступили от тела той, кто ещё мгновенье назад была жрицей.
Он возник в тронном зале. Подросток оторвался от видения и уставился на клубок света в его руках.
- Боль утихает. Что произошло?
- Надежда. В тебе зародилась надежда. Возможно, это надежда всем нам. Мне нужна твоя помощь, сынок.
- Но что я могу?
- Рисовать, ваять, петь. Что угодно. Создай образ надежды, а я воплощу его.
Подросток долго смотрел на свет, избавивший от боли. Потом достал из воздуха палитру и кисти. Напротив Зеркала возник мольберт. Мальчик стал спиной к Зеркалу. Зачем видеть кровь и страдания, если можно видеть свет? И этот свет перенести на холст.
Он сел на трон, затаив дыхание, наблюдая, как сын творит. Он не смотрел больше в Зеркало, и оно перестало показывать. Он ждал. Как долго? Кто знает! Он сидел неподвижно, бережно держа свет, что подарил ему надежду.
Вдруг мальчик уронил кисть и упал на колени. Горячие слезы, скатившиеся по щекам, обожгли кожу. Он подбежал и упал рядом. Спросить, что случилось, он не успел, ибо увидел её! Стройная, хрупкая, она была чем-то похожа на жрицу. Белые одежды, длинные светлые волосы, очень светлая кожа. Казалось, она сама светиться, и свет её изливается с картины в мир. Что же не понравилось художнику?
- Я не могу нарисовать глаза, - пробормотал мальчик.
- Нарисуй их закрытыми. Пусть она увидит мир уже воплощённой.
Да, только так! Он смотрел на образ... надежды? Нет! Он улыбнулся. Всё получилось намного лучше. Так, как он сам не смел надеяться.
Образ стёк с холста на пол, вытянулся в рост человека, приобрёл объёмность. Подросток восхищённо ахнул. Вечный ребёнок! Чего восхищаться простой материализации? Пока тело этой женщины остаётся лишь пустым образом. Она неживая. И будет такой, пока не обретёт душу. Он поднёс к её лицу свет.
Женщина открыла глаза, синие, как весеннее небо.
- Я умерла, Всемогущий?
- В людской жизни - да, - ответил он.
- Владыка, это есть и надежда? - Подросток восторженно смотрел на воплощённую.
- Нет, малыш, - улыбнулся он. Светло и радостно, как уже давно не улыбался. - Надежда живет в тебе, потому ты и смог создать её образ.
- А кто тогда она?
- Сам подумай. Кем может стать та, кто просила за других в миг собственной смерти? Та, кто силой молитвы остановила карающий меч бога? Милосердием, конечно!
- Я не понимаю, Всемогущий, - пролепетала женщина.
- Ты звала - я услышал. Ты молилась о прощении - я не смог покарать. Ты верила, и я поверил тоже. Тяжёлые времена наступили. Люди не верят, а я не могу дать им веру, ибо каждый человек веру обретает сам. Но мы можем дать им надежду и милосердие. Пусть они надеются, что чёрные времена пройдут, и когда-нибудь всё станет лучше. Пусть они помнят, что это такое, быть людьми. И тогда однажды они обратятся к нам. И мы услышим.
- Но это же невозможно, отец! Мы же не проживём без их веры! А они в нас не верят!
- Тогда мы будем верить в них! В то, что всё у них получится! В то, что они переживут время слёз и крови и останутся людьми! Подумай сам, сынок! Мы не можем жить без их веры в нас, но каково им жить без нашей веры в них?! Боги ушли, оставив их наедине с их ошибками и их болью. А если ещё и мы позволим себе умереть, кто останется с ними? Не-ет, я умирать не собираюсь! Я ещё поборюсь за неразумных детей моих! Ты со мной, сынок?
- Приказывай, Владыка!
- А ты, воплощённое милосердие? Хочешь помочь своим братьям и сёстрам пережить время крови и остаться людьми?
- Но, Всемогущий, я же не умею...
- Научишься. И зови меня просто Владыка. Итак, последние боги этого мира, за работу! Времени у нас много, да течёт оно быстро. А людям мы нужны уже сейчас.