Аннотация: Один - сосед, другой - родной человек. Написано в 2011 году.
Кумиры
Слава... Известность... Не об этом ли мечтает каждый, в ком есть хотя бы толика таланта? Не этого ли желают творческой личности родные и близкие люди и истинные друзья? Представить только - с самого детства ты общаешься с человеком, читаешь его стихи, сначала детские, нескладные, но с возрастом все более осмысленные. Читаешь в узком кругу таких же почитателей - родных, друзей, знакомых, погружаясь вместе в волшебный мир поэзии. Безумно гордишься тем, что ни один школьный утренник, ни одно мероприятие не обходится без творчества родного поэта, слегка завидуя, что сам не умеешь слагать стихов. Желаешь всей душой, чтобы эти волшебные строки услышал весь мир.
И вот однажды зайдя в книжный магазин за учебником, ты случайно видишь незаметную с первого взгляда книгу в твёрдом переплёте, а на обложке - фамилия, такая знакомая и близкая. Его фамилия.
Конечно же, ты покупаешь эту книгу (к лешему учебник - не так уж он и нужен), быстро бежишь к дому, садишься на любимую лавочку, на которой с детства любил читать, открываешь заветную покупку, перелистываешь страницу. Но, прочитав первые строки, испытываешь настоящий шок от того, ЧТО там написано.
"Неужели это Чайка?!" - думала Таня, отказываясь верить собственным глазам.
Неужели Лена, умница Лена могла написать ТАКОЕ? Если бы Тане кто-то сказал, она бы никогда в это не поверила. До седьмого класса она жила рядышком со своей двоюродной сестрой, ходили в один садик, а затем и в школу, сидели за одной партой. "Птички-сестрички" - звали их одноклассники - Таню Иволгину и Лену Чайкину. Ну, и клички дали им соответствующие - Иволга и Чайка. Лена с Таней сначала протестовали, а потом привыкли и сами стали называть так друг дружку.
Чайка, как уже было сказано, с детства блистала талантом стихосложения, в отличие от своей "птичьей" кузины. Она писала обо всё: о природе, о любви, о дружбе, о героях и предателях, о добре и зле, о милосердии и жестокости.
После того, как Лена отучилась семь классов, её родители переехали из Великого Новгорода в Москву. Детей своих - Лену и Юру - они, естественно, забрали с собой. Таня с родителями осталась здесь.
Но даже в разлуке Иволга и Чайка не забывали друг друга - слали друг дружке письма, созванивались, Чайкины приезжали в Новгород на праздники и отпуска.
Говорят, что в столице жестокие нравы и, попав туда, иногородний провинциал может безнадёжно испортиться. Особенно если этот провинциал - девочка-восьмиклассница, не умеющая ругаться матом, не интересующаяся мальчиками и привыкшая говорить то, что думает. Вот попадёт такая в московскую школу - там её так заклюют, что сразу другой станет. И глазом моргнуть не успеешь, как белая, как ангелочек, чайка превратится в ворону. И увы, не в белую.
Лену тоже клевали по-страшному, и Юра как старший брат не всегда мог за неё заступиться. Первое время он мужественно защищал сестру, но мало-помалу начал укорять, будто она сама во всём виновата. Лена обижалась, а Таня недоумевала: как мог Юра, такой хороший и добрый Юра так трусливо предать родную сестру? То ли в самом начале она в нём ошибалась, то ли его так изменила эта Москва?
Но несмотря на издевательства одноклассников и учителей и предательство брата, чайка не превратилась в ворону. Ни в письмах, ни в разговорах с ней Таня не замечала никаких признаков испорченности. Она, судя по всему, так и осталась той белой птицей, что и была. Да, она повзрослела, стала рассудительнее, простилась с детскими иллюзиями, сменив их на более взрослые мечты. Но душа её осталась такой же возвышенной и прекрасной.
После окончания школы и поступления в институт Лене стало значительно легче. Однокурсники уже не обижали её, да и с Юрой отношения наладились. Так что же теперь, на третьем курсе, заставило её так опошлиться? И главное, когда она успела? Не может же взрослый человек вот так сразу без видимых причин стать другим.
Непонятно было также, с каких это пор Чайка вдруг заинтересовалась политикой? Никогда ведь не интересовалась, более того, относилась к ней с пренебрежением. В отличие от Тани, с детства любившей послушать радио, почитать оппозиционную прессу, походить на митинги. Даже "Правдивости Новгорода" - любимую Танину газету, Лена не очень-то читала. Таня же зачитывала её до дыр и гордилась тем, что живёт в одном доме с главным редактором - Константином Покровским. Известный в Новгороде оппозиционер, он не стеснялся печатать правду о взяточничестве и злоупотреблениях, даже если те, о ком он писал, имели большие связи и запросто могли "порешить правдоруба". Не стеснялся и не боялся. И за эту смелость Таня его очень уважала. Да и Лене такие люди тоже нравились.
Откуда же в её стихах столько лизоблюдства, столько подхалимажа? Да ещё и там, где его, казалось, уж точно быть не должно - в детских стихах. Будь даже Шемякин самым лучшим президентом на свете, зачем ребёнку об это знать? Зачем проникаться идеями великой державы, из которой этот "хороший дядя" уже не первый год обещает сделать нашу страну. И, судя по стихотворениям, ему это удаётся. Уже нет в России бедных (ну да, если за верхнюю границу бедности взять блокадный Ленинград, то точно нет), никто не голодает (не от голода умирают одинокие пенсионеры, а по неизвестным причинам), все люди имеют все блага, которые хотят (ба, какие мы все, оказывается, аскеты), не воруют (у тёти Маши на днях кошелёк сам разрезал сумку, выскочил и в лес убежал), не пьют водку (это просто вода так пахнет), друг друга не бьют, не убивают (люди сами убиваются - от великого счастья, наверное). Хотя и тут, оказывается, не так всё гладко. Ходит-бродит по планете злое чудовище - Америкой называется. Но вы, детки, не бойтесь - Шемякин спасёт нас всех.
Ну, как Чайка могла написать такое? Ведь не слепая - всё видит. Неужели жажда прославиться оказалась для неё важнее совести?
- Здравствуй, Таня, - услышала она вдруг над собой голос Покровского.
- Здравствуйте, Константин Васильевич, - ответила рассеянно, поднимая голову.
- У меня тут как раз свежий номер. Только завтра выйдет. Возьми.
Взяв из его рук газету, Таня так же рассеянно поблагодарила его, чего с ней никогда не бывало. Всякий раз, когда Покровский "угощал" свою верную читательницу свежей газетой, Таня оживала, на щеках её появлялся румянец, и она принималась тут же листать её с таким видом, будто ожидала увидеть благую весть. Хотя в душе она прекрасно знала, что пока у власти Шемякин и его команда, благих вестей будет немного. Сегодня же Таня, к удивлению Покровского, отреагировала как-то вяло.
- Что-то случилось? - поинтересовался он. - На тебе, я вижу, лица нет.
В ответ девушка молча ткнула пальцев в одно из стихотворений.
- Ну-ка, что там такое? - произнёс Покровский, наклоняясь, чтобы прочитать сие "бессмертное творение".
- Обычное лизоблюдство, - заключил он, когда прочитал. - Таких полно. Если всякую грязь принимать близко к сердце...
Он не договорил, потому что Таня быстро перелистнула на первую страницу, с фамилией и годом издания. Последнее Покровский заметил раньше.
- А это? Так это просто опечатка. Ты уже подумала - из будущего?
Девушка непонимающе уставилась на него, а затем посмотрела на год. Действительно, странно. А она и не заметила. Оказывается, в году издания допустили ошибку, написав 2018 вместо нынешнего - 2013. Вот бы и с фамилией было также - написали бы "Чайкина" вместо "Гайкиной", "Шайкиной" или "Лайкиной"!
И всё-таки Покровский был неправ. Чем больше Таня читала Ленины стихи, тем больше эта мысль в ней крепла. Если с годом издания вышла опечатка, тогда получается, что вся книга - одна сплошная опечатка.
В одном стихе было сказано про паникёров-щелкопёров, которые из-за какого-то несчастного самолётика, грохнувшегося под Архангельском, сделали просто-таки национальную трагедию. Там ведь погибло всего-то человек двадцать, а это в разы меньше, чем в прошлом погибали при терактах. Так нет же - этим журналистам лишь бы из чего-нибудь сенсацию сделать!
Самым злобным, лживым и донельзя скандальным был, пожалуй, щелкопёришко Покровский, которому посвящался другой стишок. Константин Покровский! Очень плохой дяденька, он спит и видит, как бы развалить нашу великую страну, и Америка ему щедро за это платит. А ещё он пишет всякие гадости про достойнейших людей, унижает героев и превозносит всякую гадость. Так что поделом его, такого нехорошего, застрелили.
"Не как герой он умер, дети,
А как паршивый сдох шакал".
"Но ведь Покровский живой, - растерянно думала Таня. - Я ж его сегодня видела - был в добром здравии. Да и самолёты под Архангельском пока ещё, слава Богу, не падали".
Кроме того, во многих стихах Курская область отчего-то была объявлена чуть ли не Империей Зла. Таня аж подивилась: сколько там, оказывается, всякого рода преступников, считай, вся область. И чего это власти так на неё окрысились?
Хотя нет, ещё не окрысились - по телевизору пока ничего плохого не сказали.
Значит, всё это ещё будет. Самолёт упадёт, Покровского убьют, а Курская область чем-то не угодит федеральному центру. И Чайка пока ещё, может, не потеряла чести - она испортится позже.
А может, ничего плохого не случится. Ну, откуда сейчас вдруг возьмётся книга из будущего? До изобретения машины времени ещё ой как далеко. Да и можно ли её вообще изобрести? Должно быть, просто чей-то глупый прикол.
Кстати, Лена по телефону ещё сказала, что приготовила сюрприз. Неужели она имеет в виду этот тупой розыгрыш? Ничуть не остроумно!
- Гляди, что у меня для тебя есть, - Чайка хитро подмигнула кузине и сунула руку в пакет.
Оттуда белой лебёдушкой выпорхнуло что-то белое, мягкое и стало на глазах разворачиваться. Когда оно полностью раскрылось, Таня чуть не ахнула от удивления. Лена держала в руках вязаную скатерть. По краям этого чуда были искусно вывязаны ветки райских деревьев, на которых сидели белоснежные птички. Довершали картину плавные волны каймы из той же пряжи, что и скатерть.
- С днём рождения тебя, с прошедшим! - сказала Чайка, протягивая скатерть Иволге. - Ну как, нравится?
С этими словами она обняла кузину и крепко расцеловала.
- Сама, кстати, вязала.
- Ты?
- Ну да. Я тебе не говорила, что вязать научилась. Хотела сделать сюрприз.
- Слушай, Чайка, ну ты просто талантище!
- Стараюсь, - скромно ответила Лена.
Таня с интересом разглядывала её поделку. И ведь не поверишь, что ещё недавно Чайка совсем не умела вязать. Глядя на скатерть, можно было подумать, что это дело рук профессионала, который занимается этим с раннего детства. Во всяком случае, Иволге, ни разу не бравшей в руки ни спиц, ни крючка, именно так и казалось.
Как было бы здорово, если бы именно этот сюрприз имела в виду Чайка! Но Иволга-то знала, что есть ещё и другой - куда менее приятный. Так не лучше ли спросить об этом прямо сейчас? Зачем тянуть время?
- А со стихами-то как? Печатают?
- Да куда там? Пыталась в "Старый мир" сдать - не приняли. Сказали, и без меня поэтов хватает.
- А в другие пробовала?
- Нет, без толку. Приду - а вдруг опять пошлют. Да и времени нету.
"А ведь в книге указано именно это издательство", - вспомнилось вдруг Тане.
- А что за стихи ты им посылала? Расскажешь?
До самого вечера слушала Таня стихи своей кузины. Они были разные: и весёлые, и грустные, и философские, и лёгкие, развлекательные, и о природе, и о людях. Разные. Но ни в одном из них не было ни слова про Шемякина, да и вообще про политику.
"И вот эти стихи не взяли, - возмущалась Таня про себя. - Такие душевные, такие искренние! Не потому ли Чайка решила написать всякую дрянь? С отчаяния и безысходности".
Показать ей, что ли, эту книгу? Или, может, лучше не надо? Вдруг, прочитав её, Лена как раз увидит лёгкий путь прославиться? И тогда уж точно напишет... Нет, дать ей такой толчок Иволга не могла. Напротив, надо оградить, уберечь Лену от всякой гадости. Настолько, насколько это возможно.
"...Двадцать человек погибло, сорок три получили ранения. Все пострадавшие доставлены в областную больницу. Причины катастрофы до сих пор остаются нераскрытыми..."
Авиакатастрофа под Архангельском, двадцать погибших. Тане казалось, что где-то она это уже слышала. Не успели ещё в "Новостях" сообщить, что за ЧП случилось в Архангельской области, как мозг девушки услужливо преподнёс: упал самолёт, двадцать человек погибло. Откуда такие знания?
Тут же ей вспомнилось и другое - возмущение властей действиями журналистов, которые "норовят сделать из мелкой неприятности конец света". С чего она взяла, что власти будут возмущаться? Может, наоборот, станут кричать: терроризм? И свалят всё, естественно, на курских.
Стоп, стоп, почему на курских? Почему не на брянских, к примеру? Что это вообще за чертовщина?
"Нет, с Курской областью они ещё не поссорились..."
Странно, а почему они вообще должны ссориться? В прежние времена, когда ещё существовали губернаторские выборы, ещё могли бы. А сейчас - с какой стати? Будут ли шемякинские назначенцы "кусать ту руку, с которой кормятся"?
"И всё-таки они поссорятся, поссорятся", - шептало что-то в глубине Таниной души.
"В разные времена бывали катастрофы и пострашнее. И я считаю, что делать национальную трагедию из гибели каких-то двадцати человек - просто глупо".
Слушая речь президента, Иволга готова была провалиться сквозь землю. Такого жгучего стыда за Родину она ещё никогда не испытывала. Это до чего ж нужно докатиться, чтобы выбрать в президенты такого?
А ведь это все смотрят, все слышат, в том числе и родственники погибших. Каково им сейчас! Мало того, что они потеряли в этой катастрофе своих близких, так ещё над их трупами так глумятся. Подло и цинично глумятся. И кто? Родное государство в лице его главы.
А что подумают о нашей стране за рубежом, слыша такое? Тем более, если ещё, не дай Бог, вспомнят, как президент одной из стран Третьего мира после того, как полицейские застрелили безоружного рабочего, пошёл пешком в пригород извиняться перед семьёй убитого. И пускай никому не припомнится ни фамилия того президента, ни сама страна, но сам факт...
Ух, запустить бы в этого Шемякина чем-то тяжёлым! Да телевизор жалко - дорогая вещь. Поэтому вместо этого девушка демонстративно встала и вышла из комнаты, повернувшись к телеэкрану спиной. Надо ещё дипломную писать.
Однако не думать о произошедшем у Тани не получалось. И не только Шемякин, остатки всякого уважения к которому сегодня полностью улетучились, волновал её мысли. Отчего-то девушка не могла отделаться от гнетущего чувства осуждения... к Чайке. Как будто бы та сделала что-то недозволенное...
"Так вот откуда я слышала про катастрофу! - осенило вдруг Таню. - Из Лениных стихов".
А ведь она забыла, совсем забыла про ту книгу, что купила года два назад...
"Эх, Ленка, Ленка! Ну, как у тебя духу хватило? Дался тебе этот "Старый мир", чтоб его! Ты же всех предала... То есть, предашь."
- Ты не представляешь, Иволга! Он такой классный! Знаешь, я как-то вдруг поняла, что всю жизнь ждала такого, как Никита. Всё, что было до него - всё несерьёзно.
Слушая эти речи, полные искреннего восторга, Таня от души радовалась за кузину и, честно признаться, немного завидовала. Сначала, когда Лена ей в письме написала о том парне, с которым познакомилась в метро, Иволга думала, что это всего лишь очередное знакомство, и что закончится оно так же, как и прежние - "Спи со мной или брошу" - "Ну, тогда счастливо". Таких шантажистов Чайка сразу посылала куда подальше.
Но Никита, судя по всему, оказался не таким. Во всяком случае, он, по словам Лены, пока ещё ни разу не намекнул про постель. И это говорило в его пользу.
Дай-то Бог, чтобы это и вправду оказался Он, её счастье, её судьба! Пусть это будет та самая возвышенная Любовь, о которой всегда мечтала белая чайка, а Никита - Прекрасный Принц из её грёз. Ну да, понятно, что идеальных людей не бывает, но всё же...
"А вдруг он только притворяется таким хорошим? - нет-нет да и проскальзывала у Тани тревожная мысль. - Вдруг он вползает в доверие?"
Ведь обмануть белую чайку нетрудно. Особенно если она "сама обманываться рада". Не он ли приложит руку к тому, что Лена станет другой? Вдруг он дурно повлияет на неё?
- А он политикой не увлекается?
- Ой, Танька, у тебя одно на уме! - весело махнула рукой кузина. - Ему эта политика шла и ехала. Он обожает интеллектуальное кино.
Кроме этого, страстью Никиты была старославянская литература, экстремальный спорт на байдарках и фотография. Окончил год назад филфак МГУ, сейчас учится в аспирантуре и преподаёт.
А как интересно он рассказывает! Заслушаешься! Как он красочно описывал красоты карельских лесов, где побывал в позапрошлом году! С каким интересом рассказывал ей, урождённой новгородке, о том, как побывал в этом великом городе!
- А я ведь сколько тут жила - ничего особенного не замечала.
- Может, просто для нас, местных, здесь всё привычно?
- Наверное.
Тем временем на город всё больше опускался ранний зимний вечер. Всё вокруг: и петляющая лента Волхова, и пешеходный мост, и стены древнего Кремля с колокольней Ивана Великого - постепенно тонуло в сгущающемся сумраке. На небе начали появляться первые звёздочки. А домой идти всё не хотелось. Да и что там делать? Сидеть, уткнувшись в телевизор? Нет, уж лучше ещё немножко погулять.
- Слушай, Иволга, может, в Софию зайдём?
- А это идея! - живо подхватила Таня. - Давай!..
"Пресвятая Богородица, спаси мою сестру, - просила девушка, стоя перед иконой. - Убереги её от всей этой грязи, что сейчас в моде. Пусть эта книга окажется ошибкой, глупой шуткой, подставой, в конце концов, только сбереги её душу, не дай моей Лене погибнуть морально. Ну пожалуйста, Пресвятая Богородица!".
Лена стояла в задумчивости перед той же иконой и тоже о чём-то молила Царицу Небесную. Должно быть, просила благословить их с Никитой любовь.
"Двое жителей Курска напали на москвичку. Жестоко избив 20-летнюю Екатерину Шурыгину, злоумышленники вырвали у неё из рук сумку и скрылись в неизвестном направлении".
"В Курске задержана очередная преступная группировка. В течение десяти лет банда под руководством Павла Степанова и Михаила Фетисова промышляла грабежами и разбоями".
"Задержанным по делу об изнасиловании пятилетней Нади Кравцовой оказался уроженец Курска Илья Захарченко".
"Оперативники вышли на след наркоторговцев. Все они, по данным следствия, имели постоянную прописку в Курской области".
"Маньяк из Курска полностью отрицает свою вину. 16-летний Пётр Макаров обвиняется в изнасиловании двадцати пяти женщин, девятнадцать их них впоследствии были жестоко убиты".
"По данным ГУВД города Москвы семьдесят процентов преступлений совершают уроженцы Курской области, пятьдесят процентов из которых - жителями областного центра".
Такие знакомые и такие частые газетные заголовки и новостные репортажи. Ни дня не проходит без того, чтобы кто-нибудь из курских не зарезал кого-то, не изнасиловал или не ограбил. Именно там, в Курской области, самая безудержная в стране порнография, в том числе и детская, именно там пышным цветом цветёт наркоторговля. Да даже бытовые пьяные драки там случаются куда чаще, чем в других регионах. И что самое страшное - вся эта грязь стремительно расползается по всей стране. Караул!
Не обошла эта зараза и Новгородскую область. Оставалось только гадать, отчего уроженцев Курска вдруг в массовом порядке потянуло в Великий Новгород, где они успели уже насовершать более шестидесяти процентов преступлений. Даже Дима Светлов, бывший Танин одноклассник, задержанный на днях за пьяный дебош, вдруг каким-то чудом оказался из Курска, хотя прежде всегда был коренным новгородцем.
Ну, впрочем, удивляться тут нечему, когда сам губернатор области подаёт гражданам дурной пример. А Шемякин так ему верил, когда назначал на эту должность! Обманул, зараза! Сколько взяток он, оказывается, бесстыдно брал за спиной президента! Сколько людей было зверски замучено и убито по его приказу! Какие только главари банд не были с ним на ты! Ужасть!
Размышляя над этим, Таня частенько ловила себя на том, что повторяет слова журналиста, чью статью напечатали в "Правдивостях Новгорода".
"Отчего же в спокойной прежде области, - вопрошал он, - и вдруг такой разгул преступности? Интереснее всего то, что сие несчастие случилось сразу после того, как губернатор, г-н Зосимов, отказался обеспечить шестьдесят процентов за "Родимую Россию" на парламентских выборах. Тут-то сразу и притонов открылась тьма тьмущая, и наркотиками вдруг как-то все заторговали, и драться, и грабить, и насиловать стали каждый день. А за г-ном Зосимовым вдруг заметили такие пороки, о которых прежде никто и подумать не смел".
Естественно, после такого разоблачения "кара Господня" не замедлила обрушиться на "великого грешника" - Зосимова. Сейчас ему грозит двадцать лет лишения свободы. Сам низвергнутый губернатор стойко отвергает все обвинения, но суд уже ясно на чьей стороне. Однако Тане, как и Покровскому, он внушал куда больше уважения и симпатии, чем его недобросовестные преследователи. Когда он подчинялся Шемякину, значит, был чистеньким, а как перестал - сразу по мановению волшебной палочки превратился не знамо в кого.
"А ведь и Чайка его обхает, - приходила в голову невесёлая мысль. - И всю область обхает".
Но почему, почему чистые души имеют свойство портиться?
- Поздравляем! Поздравляем! - кричали хором.
Кричали со всех сторон, столпившись при выходе, встречая молодых. Он был в сером костюме, в белой рубашке, с розочкой на лацкане, не сказать чтобы особый красавец, но безумно обаятельный. Она, лёгкая и воздушная, в белом длинном платье до самой земли, с кудрями светлых волос под фатой, казалась настоящим ангелом.
Глядя на них, невольно думалось, что никогда ещё природа не создавала ничего прекраснее, чем эти двое. Оттого ли, что стилисты и визажисты постарались на славу? Или же счастье способно сделать чудо? Недаром ведь их лица светились улыбками.
И Чайкины, и Иволгины, и Фёдоровы - родители жениха - все были рады, что два любящих сердца соединились. Таня тоже не была исключением. Её былая настороженность к Никите давно уже сменилась искренним уважением. Похоже, что этот человек сделает Чайку по-настоящему счастливой.
После официальной церемонии решено было ехать в Кусково. Лена ещё на днях говорила, что там красивый парк. Да и во дворце графа Шереметьева побывать хотелось, и на выставке фарфора. Словом, прогулка обещала быть незабываемой.
Ожидания действительно не обманули Таню. Яркие краски осеннего парка с золотом листьев, голубой гладью пруда и изящной архитектурой зданий; анфилада роскошных дворцовых комнат с художественными росписями и старинной мебелью; изящество и красочность фарфоровых чашек, тарелок и блюдец - всё это было неповторимо и незабываемо, как и сам это день.
Вдвойне радостно было видеть довольное лицо Лены. Одно удовольствие было щёлкать фотоаппаратом, дабы запечатлеть на плёнке счастливых молодожён. Сохранить на бумаге то, что останется в душе навсегда.
"В какой душе? - вдруг поймала себя на мысли Таня. - Этой Лены, что сейчас, или той, другой?"
"Утихнет время ожиданий,
И станет голова седой,
Но лишь твои воспоминанья
Навек останутся с тобой.
В какой душе: иль в этой, чистой?
Иль в той, фальшивой и корыстной?
Что было в ней и с чем умрёшь?
Как жизнь свою ты проживёшь?
Избавься от порочной страсти,
И лишь тогда познаешь счастье,
Чтоб в старости сказать ты мог,
Что свет души своей сберёг".
Как давно Лена сочинила этот стих! Даже не верится, что его автор может, не выдержав жизненных передряг, чудовищно измениться, изменить самому себе. Тем более сейчас, когда с ней рядом человек, близкий по духу, который её действительно любит. Зачем же ей теперь опошляться, с какой стати?
"Сбереги же его, Чайка, сбереги свет души своей", - мысленно просила кузину Таня, глядя ей в глаза.
И надеялась, что произойдёт чудо.
"Не забыть бы зайти в магазин - хлеб купить", - думала Таня, возвращаясь с работы.
Снег уже вовсю падал. Улицы Новгорода были усеяны глубокими сугробами, и лишь по посыпанным песком дорожкам можно было спокойно ходить, не боясь провалиться.
"Нет, в "Магнит" не пойду, - девушка критически оглядела длинное здание супермаркета. - Лучше в "Вольный купец".
"Вольный купец" был как раз напротив. Четыре полосы дороги разделяли его и нелюбимый Танин "Магнит", а между полосами возвышались снежные горы с узкими лентами дорожек возле переходов.
Но до зебры было ещё далеко и, что самое обидное, не по пути. Да и машин почти не было. Поэтому Таня решила пойти так.
Так, проваливаясь в сугробы по самые колени и внимательно оглядываясь, прежде чем выйти на следующую полосу дороги, она, наконец, оказалась перед дверью супермаркета.
Очередь была небольшая. Взяв буханку хлеба, кусок сыра и немного апельсинов, Таня вышла из магазина и, на этот раз уже не переходя дорогу, отправилась домой.
Уже во дворе ей встретился Константин Покровский, также спешивший домой после рабочего дня.
- Здравствуйте, Константин Васильевич!
- Добрый вечер, Таня, - ответил он, оборачиваясь.
- Ну, как там дело Куликова? Расследуется?
- Да так, - развёл руками Покровский. - Потихонечку распутываем. С трудом, правда. Известно же, что он друг Шемякина, кто ж его будет судить?
"И то правда", - подумала Таня.
Своим этот Шемякин не только не мешает воровать, но и помогает. Особенно если этот вор щедро с ним делится.
- А что с компенсациями? Жертвам Архангельска? - спросила Таня, когда оба уже почти подошли к подъезду.
- Ну, пока только Шестиковы и получили. Притом...
Неожиданно послышался оглушительный хлопок. Таня чисто инстинктивно подняла голову вверх - к окнам соседнего дома, откуда он мог доноситься. Но не увидев ничего такого, повернулась к соседу.
Бледный, как смерть, Покровский медленно оседал на заснеженную дорожку. В его остекленевших глазах застыло то выражение решительности, стремления добиваться правды - то, с которым он ещё минуту назад смотрел на Таню.
Сперва девушка даже не поняла, что произошло. Только кровь, которой мигом окрасился под его головой белый снег, привела её в чувство...
Сбежавшиеся на крик соседи с трудом оттащили Таню, бессмысленно прикладывающую к голове Покровского влажную салфетку, пытаясь то ли остановить кровь, то ли не допустить заражения.
Кто-то побежал звонить в милицию, кто-то - в скорую, кто-то просто стоял в стороне - смотрел. А Таня вдруг отчётливо поняла, что скорая ему уже не поможет...
- Ой, Лен, может, не надо? Всё-таки далеко.
- Ну и что? - беззаботно ответила Чайка. - Я чувствую себя нормально.
- Но уже всё-таки девятый месяц. Не тяжело будет?
- Да ничего страшного. Тем более, мне сейчас надо побольше красивого. Да и тебе, кстати, тоже. Пошли, Иволга!
- Ну ладно, - нехотя согласилась Таня. - Там есть где присесть, если что?
- Конечно, не беспокойся.
Наскоро скинув домашние халаты, обе кузины приоделись для выхода: Лена - в свободный сарафанчик с завязкой под грудью, а Таня - в летнее жёлтое платьице.
- Пусть мои мальчишки полюбуются, - приговаривала Чайка, спускаясь по лестнице вслед за кузиной, глядя на свой огромный живот.
- На кукол? - подколола Таня.
- И на них тоже. Пусть приучаются к эстетике.
- Логично.
Их цель - Центральный Дом Художника - оказалась и вправду не так близко. Пять остановок на метро, пересадка, ещё три остановки - и вот обе кузины уже на Октябрьской. А пройдя ещё немного, увидели серое невзрачное на первый взгляд здание.
В первую очередь посетили галерею кукол, ради которой Лена, собственно, и стремилась сюда. Сделанные из фарфора, с детскими наивными личиками, с завитыми волосами, они были одеты в роскошные платья, сшитые из бархата, атласа и парчи, с кружевами, оборками, в интересных шляпках. Чем-то они напоминали саму Чайку.
Тане живо вспомнилось то далёкое время, когда они с Леной были маленькими и играли в куклы. Как любили они тогда наряжать их в шикарные платья, которые шила тётя Ира, Ленина мама. А Лена потом пришивала к ним бисер, блёстки, цветочки из ленточек. А какие причёски она им тогда делала!
Вот и сейчас Чайка с интересом смотрела на любимые игрушки и, может, втайне вздыхала, что не для кого ей будет шить платья и некому заплетать косы.
С трудом оторвавшись от кукол, Таня и Лена пошли смотреть картины. Особенно понравилась Тане выставка "Серебро и золото Земли". Там были серебристые облака, серебристые вершины гор, луна, золотое солнце, поля золотой пшеницы, серебро рек и водопадов и золото осенней листвы. Недаром эту выставку так назвали. Авторы словно старались выделить истинные, вечные ценности, противопоставить их вещным, которым Лена... Неужели поддастся? Быть не может! Чтобы этот невинный светловолосый ангел... Может, ради детей?
Ну, почему, почему родители считают, что самое лучшее, что они могут сделать для своих чад - это купить для них как можно больше всего-всего? Почему они в заботах о материальном обеспечении забывают дать детям духовное? Разве могут заменить дорогие игрушки и шмотки любовь и душевное тепло, разве могут хоть чуть-чуть восполнить пробелы в душе?
- О чём задумалась, Иволга? - окликнула её вдруг Чайка.
- Да вот, думаю: на что ты готова ради своих деток?
- Что за вопрос? - удивилась Лена. - Да на всё!
"Даже на подлые стишки?" - хотела было спросить Таня, но передумала: вдруг этот вопрос и толкнёт кузину в пропасть лжи и лицемерия?
- Даже умереть, - шепнула ей Чайка на ухо.
- Нет, не надо, - испугалась Таня. - Лучше ради них живи. И люби их крепко-крепко.
Обойдя ещё несколько галерей с картинами, уставшие кузины вышли, наконец, из дома художника и зашли в кафе подкрепиться, выпить по чашечке чая. Затем вернулись домой.
Муж Лены ещё не вернулся с работы. Переодевшись в домашние халаты, хозяйка и гостья плюхнулись на мягкий диван.
- Ну, как тебе, Иволга? Здорово было?
- Супер! Картины - просто класс!
- Слушай, я так рада, что мы выбрались. Если бы ты не приехала, так бы и сидела дома целыми днями. Никита на работе, а одной - скучно. Ой! Мамочка!
Она вдруг скривилась от боли и схватилась за живот.
- Что такое, Чайка?
- Ой! Больно! Ай!... Кажется, уже!
- Сейчас, потерпи, я мигом!
- Ай! Скорее! Зови скорую! Мамочка!!!
Быстрее молнии побежала Таня в прихожую, схватила с тумбочки телефонную трубку и дрожащими пальцами набрала "03".
- Алло, скорая! Приезжайте скорей - моя сестра рожает... Адрес? Да, конечно...
Вернувшись в комнату, Таня застала кузину по-прежнему лежащей на диване. Её светлые волосы разметались по диванной подушке. Лена уже не ойкала, а кричала в голос.
- Потерпи, Чайка, - ласково уговаривала её Иволга. - Сейчас они приедут.
Больше она ничего не могла сделать. Да и смог бы сейчас кто-нибудь помочь Лене, сделать что-нибудь, чтоб она меньше страдала? Может, кто-нибудь бы и мог, кто-то опытный в таких делах, но только не Таня. Никогда в жизни девушка ещё не чувствовала себя столь беспомощной.
Так же неожиданно Лена перестала кричать.
- Когда же они уже? - спросила она слабым голосом.
- Скоро, Чайка, очень скоро, - гладила её по головке Таня. - Ты только пока не тужься, ладно?
- Стараюсь.
Когда схватки возобновились, скорая была уже на пороге.
- Ну, здравствуйте, где тут наша мамочка? - спросила полная женщина в белом халате.
С ней был немолодой мужчина, тоже в белом халате.
Таня проводила обоих в комнату, где лежала Чайка.
- Ну что, мамочка? - обратилась к ней врач. - Это у нас первый раз?
- Первый, - ответила за неё Таня. - И двое сразу.
- Так-так, - заключила врач, осмотрев роженицу. - Поднимайтесь, мамочка - сейчас едем в роддом. Воды не отошли - ещё успеем... Ну, что стоите, тётя, - обратилась она к Тане. - Собирайте вещи.
- Да, сейчас...
Вдвоём поддерживая Лену, врачи спустились с ней по лестнице и помогли забраться в машину. Таня шла позади и несла пакет, в который спешно покидала то, что её кузине понадобится в ближайшее время: ночную рубашку, халат, тапочки, две пары трусов и две простыни - запеленать детей. Правда, в нужности последних у неё были некоторые сомнения - там, наверное, есть свои пелёнки. Ну ладно, на всякий случай пусть будут...
- Алло, Никита, привет! - говорила Таня по телефону, когда машина увозила их с Леной в роддом. - Езжай в больницу... Да, уже рожает.
- Алло, привет, Юра. Наша Лена уже вот-вот родит... Да, уже в роддом едем... Давай, буду ждать.
Прежде чем Ленин брат положил трубку, Таня услышала доносившийся издалека девичий голос: "Кто это, Юрик?".
Следующими, кому Таня сообщила радостную новость, были родители Лены - Танины дядя и тётя.
Вскоре в больничном коридоре собралась вся компания: Ленины мама и папа, Юра, Никита, свёкор со свекровью и даже Олеся - золовка, старшая сестра Никиты. Девушка Юры так и не пришла, сказала, чувствует себя неважно.
И вот, наконец, из дверей родильной палаты вышла та же врач, что увозила Лену, а потом принимала роды.
- Поздравляю, папочка, у Вас сыночки!
- Так что готовьтесь, бабушки, дедушки, - весело пригрозила она родителям Лены и Никиты. - Покоя вам теперь не видать.
- А как там наша мамочка? - стали спрашивать родственники после того, как волна бурных поздравлений чуть-чуть поутихла.
- Как обычно. Если осложнений не будет, скоро выпишем.
- А можно её повидать?
- Не сейчас. Дайте вы ей отдохнуть. Тут одного родишь - так измучаешься, а тут сразу двойня.
Зато дали увидеть новорождённых. Близнецы, ещё не совсем осознавшие, куда они попали и зачем, изумлённо таращили большие серые глаза. Точь-в-точь такие же, как у Лены. А какие красавчики! Какие у них маленькие беленькие ручки с непослушными пальчиками! Какая нежная розовенькая кожица! Как смешно они открывали маленькие ротики, пытаясь не то сказать что-то, не то закричать, и как будто каждый раз передумывали.
Подержать их на руках дали только на следующий день. Аккуратно прижимая к себе маленького человечка, Таня боялась даже дышать лишний раз. Такими хрупкими и беззащитными казались ей эти малыши, которым она теперь стала двоюродной тётей. Они ж даже не могли сами держать головки. Таня потихонечку качала их на руках, они улыбались.
А какой улыбкой светилось лицо Никиты, когда он взял на руки своих сыновей! В этот момент для него не существовало больше ничего вокруг - только он и они. В мгновение ока дети стали для него всем миром. С какой неохотой расставался он с ними, чтобы отдать в руки любящим бабушкам и дедушкам! И с ещё большей - когда пришлось отдать их обратно медсестре.
Юра тоже подержал своих племянников и, судя по всему, был не меньше других рад их появлению на свет.
Пустили родственников и к самой новоиспечённой матери. Лена малость оправилась от родов, хотя выглядела уставшей. Но зато какой довольной! Весь её вид говорил о том, что ради такого счастья стоило немного помучиться. Ещё и как стоило!
- Врач говорит: нас скоро выпишут. Скорей бы! Домой уже хочется. Хочется почаще видеть Мишеньку и Лёшеньку. А то принесут покормить - потом забирают. Моих же деток не дают.
- Потерпи - ещё успеешь, - утешали её Таня и родители. - Скоро не будешь знать, куда от них деваться. А пока отдохни.
- Подумаешь, запугали, - беззлобно усмехнулась Чайка. - Я и сама не хочу от них деваться. Хочу, чтобы Мишенька и Лёшенька были со мной.
Вскоре Лену с детьми и вправду выписали, но Таня узнала об этом уже из телефонного разговора. Её отпуск закончился раньше, и ей пришлось волей-неволей возвращаться к себе в Новгород.
Правы были родители, когда пророчили своей дочери "весёлую" жизнь, и роды были только началом. После выписки начались, собственно, радости материнства. Пелёнки, распашонки, кормление грудью. Муж по мере сил помогал, заботился о детях: мог выкупать, поменять пелёнки, постирать, покачать в люльке. Но всё же у него была работа, поэтому основные заботы ложились на плечи Лены. Именно она, разбуженная среди ночи малейшим писком своего чада, вскакивала с постели и, прежде чем он успеет разбудить отца и брата, брала его из кроватки и уходила с ним в другую комнату. Там давала грудь, укачивала, пела тихонько колыбельную, которую сама же сочинила, будучи беременной. Когда малыш, наконец, успокаивался и засыпал, она так же тихонько относила его в комнату, где в детской кроватке просыпался и подавал голос его братишка. И Лене приходилось успокаивать и его, на ходу меняя мокрую постельку с распашонкой.
Утром Лена часто просыпалась от звона будильника, который муж заводил, чтоб не проспать работу. Сам Никита никогда не заставлял её вставать, наоборот, говорил: "Спи, Ленусь, я сам себе приготовлю", и даже выключал будильник, когда просыпался пораньше. Но выспаться всё равно не удавалось. Кто-то из детей, как правило, начинал проявлять недовольство. Тогда отец пытался успокоить буяна и, если мокро, поменять пелёнку, но Лена тогда сама вставала: "Иди, а то опоздаешь" - и сама принималась за дело.
Порой Таня спрашивала себя: а хотела бы я Лениной участи? И каждый раз сама себе отвечала: да. Тысячу раз да. Она бы с радостью готовила мужу каждый день, стирала его вещи, носила бы девять месяцев его кровинушку, вставала бы среди ночи, чтобы поменять чаду пелёнки. И ни разу не пожаловалась бы, что устала. Но Он, любимый и единственный, никак не приходил в её жизнь. Парни не спешили смотреть на Таню, не замечали, как будто её и не было. А те немногие, которые удостаивали её своего взгляда и предлагали встретиться, после двух-трёх свиданий спешили свести отношения на нет. Потому что от неё, как выразился один из них, "крыша едет". Чем именно она сводит людей с ума, он, правда, не уточнил, но не преминул заметить, что она по жизни какая-то ненормальная.
Так думала Таня, вытирая пыль с полок и журнальных столиков. Надо бы, наверное, протереть и на шкафу, а то совсем запылился.
Решив так, девушка намочила серую от пыли тряпку и принесла с кухни табурет. И, вытерев прежде стоящий у шкафа железный нагреватель, ненужный сейчас, в августовскую жару, встала на стул.
Тщательно вытирала Таня серую пыль, плотным слоем лежащую на поверхности. И не сразу заметила, что табурет как-то подозрительно качается. А когда заметила, почва уже ушла из-под ног девушки.
Последнее, что она помнила, это гулкий удар о холодное железо нагревателя и ощущение, будто череп крошится на мелкие кусочки. И ничего - темнота.
Пробуждение было долгим и мучительным. Сначала неясные образы, хрупкие, ускользающие, которые, как ни пытайся, не удержишь, дикая головная боль, от которой готов хоть на стенку залезть, и какие-то искры, на которые то и дело рассыпаются видения.
"Наверное, это и есть тот свет", - было первой мыслью.
Но нет - открыв глаза, Таня обнаружила, что лежит на своей кровати, в своей комнате. Со стороны прихожей слышны знакомые голоса: мамы и... Лены. Интересно, когда она приехала? С двумя-то детьми.
- Спасибо тебе, Леночка, и тебя тоже с Новым годом! У меня, кстати, тоже есть для тебя подарочек.
"Какой ещё Новый год? - подумала Таня. - Август на дворе".
С трудом повернув затёкшую шею (отчего голова отозвалась адской болью), девушка увидела, как дверь открылась, и в проёме появился мальчик. На вид ему было примерно год-два. Не смея подойти поближе, он так и стоял, с любопытством глядя на Таню серыми глазами. Чтобы не пугать ребёнка, девушка с трудом, но всё же улыбнулась ему:
- Привет. Заходи, не бойся.
Но ребёнок не спешил сдвинуться с места.
- Лёша! - позвала его неожиданно появившаяся в дверях Лена. - Пошли, пошли, тётя болеет.
- Лена! Чайка! - окликнула её Таня. - Ты когда приехала?