С первым снегом группа Карпинского дружно вставала на лыжи и не снимала их до майских праздников (по Ярославскому северному направлению природа жила на особый лад: весна здесь наступала не раньше мая.
Случались и курьёзы: поехали в апреле в Арсаки - лес в снегу утопает, настоящее Берендеево царство. Радуясь такой удаче, влезли в лыжи и погнали... Минут через двадцать лес неожиданно кончился. Впереди расстилались поля, рыжие от прошлогодней травы. Там и сям маленькими островками лежали остатки снега. Была середина апреля, солнце припекало вовсю - вот и растаял снег!
Но не домой же возвращаться? Карпинский объявил десятиминутную остановку - и народ стал дружно снимать лыжи...Все тридцать пять заявленных в "Плане" километров группа шла пешком, с лыжами на плечах и в "лыжном" темпе.
Вот это был экстрим! Уже в электричке, когда все сидели, блаженно улыбаясь и растирая затёкшие плечи (у Марины они болели три дня), кто-то сказал: "А что, неплохо прогулялись, сам себе завидую! И темп хороший, и места красивые. Если бы не лыжи, совсем было бы замечательно!" - И вагон содрогнулся от смеха...
Марина редко ходила с Карпинским летом - с июня Николай не объявлялся в "Плане походов", и всё лето группа ходила в "необъявленные" двухдневные, а ночевать в палатке Марина не любила - она замерзала даже летом.
Но зимние, лыжные походы старалась не пропускать: бежать на лыжах всегда тепло, да и на привале не замёрзнешь - с обязательным горячим супом (рецепт супа привожу полностью: замороженная курица рубится туристским топориком на порционные куски по числу обедающих и варится в котле до готовности с солью и перцем; к супу подаются бутерброды) и костровым ароматным чаем из растопленного снега.
Чаю кипятили два котла: первый выпивали за обедом, второй разливали по термосам и несли в рюкзаках до самой станции. И пили его - горячий, настоявшийся! - в электричке, громко предлагая:
- Пряники! Кому пряников?
- А вот бутерброды, кто хочет?
- Ребята, у меня конфет целый пакет! Налетай!
- А я всё думаю, куда конфеты со стола испарились... А это вот, оказывается, кто!
- Так я ж не для себя, я ж для общества! Он же запечатанный, пакет...
Сгибаясь под туго набитыми рюкзаками и волоча за собой сумки-тележки, через вагон проходили дачники, которых в группе метко окрестили "фазендёрами" ("Рабыню Изауру" смотрела вся страна). Они наработались за день до изнеможения, а поесть, как всегда, не успевали, торопясь на электричку. Дома поедят.
И теперь - с завистью смотрели на разложенную на сиденьях нехитрую снедь, на двухлитровые термоса, и кружки с дымящимся чаем. Кто-то сказал: "А я и не знал, что в электричках есть вагоны-рестораны" - и все засмеялись: и туристы, и дачники. И им уже протягивали бутерброды и кружки с чаем - от души.
И вновь - открываю секрет: снедь на обратную дорогу набирали с общего стола ещё до начала обеда (иначе бы мало что осталось...) и распределяли по рюкзакам. Термоса с чаем несли, разумеется, мужчины.
Группа Карпинского бегала на лыжах резво - почти все имели спортивные разряды, и Марина с трудом выдерживала темп, но не отставала, хотя шла обычно "в хвосте". Ей нравилось идти последней: никто её не обгонял, никто не подгонял и не приставал с разговорами.
В группе существовали (и неукоснительно соблюдались всеми) раз и навсегда установленные правила, которые были здесь нормой и никого не обременяли - их соблюдали машинально, не замечая, как мы не замечаем воздух и не думаем о том, что нам всё время надо дышать Просто дышим - и всё.
Уступить лыжню, если тебя догнали и "дышат в затылок". Оставлять на поворотах стрелки - чтобы идущие сзади не пропустили поворот и не отстали от группы. Стрелки у Карпинского были особенные ("Авторский дизайн!" - смеялся Николай) - буква "Н", увенчанная уголком (< или >).
Летом стрелки выкладывали из камешков, зимой их еловых веточек. (Чертить на снегу лыжной палкой в группе считалось дурной приметой: "художников" в лесу много, не мудрено и ошибиться).
Если путь преграждала река, или шоссе, или дачный посёлок с обязательным мордастым охранником в будке и "ново-русским" забором, обнесенным поверху тремя рядами "колючки", - группа стояла, поджидая отставших. И только когда все были в сборе, продолжали движение. К чести туристов, никто особенно не отставал, минут так на пять - на семь, не больше.
Но были у Карпинского старые, любимые всеми маршруты, такие как Калистово - река Клубиш - Калистово, Фрязино - Корякино - Фрязино и знаменитого Яхрома - Калистово (когда всю дорогу солнце светит в лицо, и лыжня кажется золотисто-прозрачной), он же Калистово - Яхрома (когда солнце всю дорогу греет спину).
Этот 35-километровый маршрут, проложенный вдоль газопровода, всю дорогу по просеке, по пересеченной местности, со множеством подъемов и крутых длинных спусков (особенно в районе Яхромы) и с непременной переправой через коварную родниковую речку Яхрому с тонким, ненадёжным льдом - этот неслабый маршрут назывался почему-то "широкая тропа пенсионеров".
На этих маршрутах каждый шёл, по выражению Карпыча, в своём темпе (и это тоже было - неписаным правилом!), и маленькая (человек 12 - 18) группа растягивалась на добрый километр. Шли группами, шли парами, шли поодиночке - в общем, как хотели, так и шли (бежали конечно, не шли!). И при встрече спрашивали друг друга: "А Карпыч - где?"
Не факт, что руководитель группы был впереди: где хотел, там и был! Группа словно бы распадалась... Кто-то останавливался отдохнуть. Его догоняли идущие позади, и состав всё время менялся: пары соединялись в группы, группы разбивались на пары, от них отрывались одиночки и уносились по сверкающей под солнцем лыжне, чтобы присоединиться к идущим впереди... И всем было хорошо и весело!
Марина любила такие маршруты. Она никогда ни к кому не присоединялась и шла всегда одна, испытывая невыразимый, пьянящий восторг. Слева и справа высокими зелеными стенами вздымался заснеженный лес, над которым нависало близкое небо.
Лыжня убегала в горизонт и там, вдали, соединялась с небом. И как в детстве, Марина верила: вот сейчас она поднимется на небо и поедет по облакам. Интересно, из какого снега облака? Скорее всего, из мокрого, с подлипом. Она намажет лыжи свечкой ( у неё всегда в кармане лежит кусочек стеариновой свечи) и помчится стрелой...
Марину не покидало чувство нереальности происходящего: он едет совсем одна по безмолвному, застывшему в зимней тишине лесу - по бесконечной, в никуда уходящей лыжне. А ей ни капельки не страшно! Далеко впереди видны на снегу черные точки. Если прибавить скорость, точки превратятся в людей: это Маринина группа, это свои. Наверное, Павел с Нонной, им всегда надо впереди всех...
Марина, неплохо владевшая техникой лыжной ходьбы (у неё даже книжка была, которая так и называлась - "Техника ходьбы на лыжах", и Марина долго училась по ней, старательно выполняя упражнения) легко могла догнать ребят. Но никогда не догоняла. Пусть бегут, она доедет - сама.
Если оглянуться назад - можно увидеть темнеющие на снегу фигурки лыжников. Марина даже рассмеялась - везде свои! Если остановиться и подождать минут 5-7, её догонят, и можно до самой станции ехать вместе.
Марина останавливалась на четыре минуты, чтобы - не догнали. И слушала тишину. Тишина пряталась от неё за ширканьем лыж, за скрипом энергично вбиваемых в снег палок, за громким от бега дыханием. И теперь - обрушилась на Марину, и она впитывала в себя эту целительную лесную тишину, пахнущую хвоей и почему-то арбузом.
Насладившись тишиной, как наслаждаются утонченной музыкой, Марина срывалась с места и мчалась по лыжне, захлёбываясь морозным сладким воздухом, и вместе с ней мчался ветер, и солнце искрилось и сверкало, отражаясь миллионы раз в алмазных гранях бесчисленных снежинок.
Щекам было тепло и щекотно от солнца. Марина улыбалась этой мимолётной ласке и летела, не чувствуя под собой ног, всецело отдаваясь чувству полёта.
Может, это и есть счастье? А другого у неё - не было...
Вы спросите, почему? Почему она, сторонясь людей, ухитрялась оставаться одна даже в компании? - И будете совершенно правы. Марине отчаянно не хватало дружеского общения, но разве могла она в этом признаться? От друзей - настоящих, конечно, - н принято иметь секретов, но разве могла она рассказать об Илье, об Анечке, о суде? О разводе, о размене, о том, как поменла ненавистную фамилию Кестель на свою, девичью. Никогда, никому не расскажет об этом Марина! А всё-таки, как не хватало - друзей...
Не хватало отца, от которого приходили два раза в год, на Новый год и на день её рождения, письма в ярких конвертах (письма Марина рвала не читая - не могла простить отцу, что оставил маму). Не хватало тёплых и сильных рук Ильи - того, настоящего, который её любил и без которого она когда-то не представляла своей жизни. Но тот Илья исчез, словно умер, а вместо него появился другой Илья, о котором Марина ничего не хотела знать.
То, что случилось с ней по вине Ильи, сломало Марину, лишив её прошлого (ведь всё оказалось неправдой, и любовь, и семья... и синеглазая девочка, которой не суждено было стать взрослой), и заодно - настоящего. А будущего у неё не будет. Она больше никому не позволит себя обмануть, не станет ничьей игрушкой. И пусть её считают пугалом, она не против, она даже "за".
Марина снимала одежду и разглядывала себя в зеркале. Всё такая же красивая. Лебединая шея. Высокая грудь. Тонкая талия. Тонкие руки. Роскошные длинные волосы. - Кукла! Дорогая красивая кукла, неплохо раздирающаяся в искусстве и говорящая на нескольких языках. Игрушка, которой наигрались, и больше не хотят. Надоела. И никто не виноват...
Марина жила по инерции, будто ехала по накатанной лыжне, механически отталкиваясь палками. Она ни к чему не стремилась, ни о чём не мечтала, принимая жизнь как данность, как некую аксиому, которую никому не опровергнуть и никому не доказать. Имея за плечами (кроме искусствоведческого, с кандидатской степенью) диплом института им. Мориса Тореза, Марина делала переводы для ***ского издательства, работая на дому. Отвозила в издательство готовый текст и уезжала с новым.
Одиночество не тяготило Марину, она давно к нему привыкла. Устав от однообразной утомительной работы, брала в руки вышивание или садилась за рояль. У неё тоже были свои неписаные правила. И только с одним человеком Марина подволила себе сблизиться - с 23-летней Нонной.
================ГИТЛЕР КАПУТ================
Сошлись они случайно. Нонна училась в Инязе и однажды принесла в группу зачётное задание по английскому, которое не успела сделать дома. Задание было сложным - перевести на английский литературный текст, соблюдая авторский стиль. Но кто сейчас не знает английского? И Нонна надеялась, что ей помогут.
У Карпинского язык знали все - "в разумных пределах". Но пробежав текст глазами, торопились вернуть его Нонне. "Ну ты, мать, даёшь! Это мы не проходили!", "Я в этом не копенгаген, извини", "вакаримасу", "их вайс нихт", "нон капито" - изощрялись на всех языках туристы: текст не поддавался переводу. Последним был Павел, объявивший под общий смех: "Гитлер капут!" и состроивший уморительную рожу.
Группа радостно ржала. Не смеялась только Нонна. Кусая губы от досады, она решила заняться переводом сама. Привал большой, два часа, она хотя бы начнёт, а за ночь закончит.
Нонна знала, что не закончит, не успеет, а завтра зачёт. Не надо было идти в поход, ей надо заниматься, последний курс, экзамены на носу! Но она понадеялась на помощь, ведь у Карпинского все щеголяли английским, небрежно роняя фразы (с жутким акцентом, но Нонна молчала). Англичане недоделанные! И в поход ей очень хотелось пойти, а отказать себе в удовольствии Нонна разве могла?..
А Пашка предатель. Больше всех хвастал "лондонским" произношением, больше всех по заграницам мотался - с юных лет, на какие-то там соревнования, сначала юниорские, потом взрослые. Говорил, что в резерве олимпийской сборной. Ну, отмочил сегодня Пашка - "Гитлер капут!"
Хороши наши резервы, английский от немецкого не отличают, - прыснула не любившая грустить Нонна. И пристроилась на брёвнышке рядом с Мариной, сидевшей как всегда в сторонке, с книжкой на коленях.
Марина никогда не принимала участия в "прениях", хотя слушала всегда с интересом. В группе давно привыкли к её "манерам". "Как мешок сидит! - покосившись на Марину, утонувшую в своей необъятной куртке, неприязненно подумала Нонна. - Как куль! Спит она, что ли?"
С тяжелым вздохом Нонна открыла принесённый с собой словарь. "Куль" шевельнулся, из рукава куртки высунулась узкая кисть, и тонкие пальцы осторожно потянули из рук Нонны листки с текстом.
"Марина? Но откуда она..." Не веря своему счастью, Нонна молча протянула ей словарь, но Марина его не взяла. Не теряя времени на объяснения, она вытащила из кармана карандаш и, быстро водя им по бумаге, вписывала перевод между строк - бисерным аккуратным почерком.
- А ты разве... знаешь английский? - глупо спросила Нонна. Впрочем, вопрос был не совсем глупым: на коленях у Марины лежали "Опасные связи" Шодерло де Лакло. На французском.
- Ты знаешь английский?! А это? - Нонна взяла с её колен книжку с заложенной посередине закладкой. - Это же не английский, это... франсэ, французский, да?
- Ты погуляй полчасика, - буркнула Марина, не отвечая на заданный второй раз вопрос. - Я между строк впишу аккуратненько, а ты потом перепишешь и сотрёшь карандаш. За ночь успеешь, - усмехнулась неулыбчивая Марина.
- А это что? - размахивая книгой как флагом, не отставала упрямая Нонна. Марина отняла у неё книгу и сунула в рюкзак.
- Это Шодерло де Лакло. Его надо читать в оригинале, с переводным - никакого сравнения. Такое впечатление, что переводили ночью и всей группой, включая Пашку! - выдала Нонне Марина и уткнулась в текст. - Уйди, будь человеком. Не успею, тебе же хуже... Самой придётся!
Не ожидавшая такого от Марины, Нонна прижала пальцы к губам - молчу! Уже ушла! - и упятилась от неё на цыпочках. Вот так ответила! Пашка бы сказал - не ответ, а прямое попадание! Вот это да... Читает на французском, ей, видите ли, в переводе не нравится! Набокова на английский перевести - ей раз плюнуть! (принесённый Нонной текст был из романа Набокова). Вот это да! Наш человек.
Через пятнадцать минут не успевшая прийти в себя Нонна держала в руках перевод, выполненный без помарок чётким красивым почерком. А ведь она без словаря переводила, даже не заглянула...
- Огромное спасибо! - с чувством сказала Нонна. - Я бы всю ночь над ним сидела, и неизвестно, что бы вышло! - честно призналась Нонна. Марина вскинула на неё глаза ("А у неё красивые глаза! И цвет необыкновенный, ни у кого не видела такого").
- Над этим? Всю ночь? Не преувеличивай. Это же художественный текст, не технический. Никаких терминов, одни эмоции... А ты где учишься?
Так неожиданно началось их знакомство, незаметно для обеих перешедшее в дружбу. Ну, или почти в дружбу.
==================ПОЧТИ ПОДРУГИ==================
Марину пленяла в Нонне её непосредственность, здоровый пофигизм и несгибаемый, неуёмный оптимизм в "критических" ситуациях, которых у Карпинского бывало - предостаточно.
Глядя в смеющиеся глаза подруги, Марина узнавала в ней себя. Она тоже была такой - весёлой, жизнерадостной, ждущей от жизни чудес. Только давно. Когда-то давно Марина жила с ощущением счастья, как сейчас Нонна, а впереди у неё была целая жизнь. Давным-давно... Марина забыла себя - прежнюю. А с Нонной - вспоминала. Вспоминать было не больно...
В группе удивлялись: как эти двое, такие непохожие, такие далёкие друг от друга по возрасту и по характеру, - как они нашли общий язык и умудрились даже подружиться?
Нонна - не удивлялась. Она принимала Марину такую как есть. С вечным коричневым платком (зимой шерстяным, летом шёлковым) и прожжённой у костра, пестрящей заплатами курткой. Под платком Нонна разглядела живые любознательные глаза нездешнего разреза и нездешнего же цвета, которому Нонна долго придумывала название - словно донниковый тёмный мёд...
Да, именно так! Золотисто-медовые глаза под длинными - вразлёт - бровями. И матовые мраморно-гладкие щёки. При появлении Нонны щёки розовели, а в глазах вспыхивали огоньки. Или в них отражались огни костра? Нонна не знала.
- Ты когда из этой куртки вылезешь? Она тебе здорово велика и в заплатах вся, - сказала как-то Нонна.
- А зачем? Другая тоже вся в заплатах будет, у костра прогорит! - защищалась Марина.
- А ты не лезь в костёр, садись подальше! - упорствовала Нонна. - Да не идёт она тебе.
Марина не ответила. И когда Нона уже не ждала ответа, - услышала вдруг: "Это папина куртка. Конечно, она мне велика, но это всё, что у меня осталось... Понимаешь?"
Нонна не понимала, но взглянула в Маринины - бездонные как пропасть - печальные глаза, в которых (вот странно!) больше не отражалось пламя костра... И не стала уточнять.
Марина обладала редким - во все времена - даром: она умела слушать. Нона с удовольствием вываливала на неё туристские новости, до которых была большая охотница. Марина слушала не перебивая и не переспрашивая, не ахала и не охала, она вообще не выражала никаких эмоций. Но ей было интересно, и Нонна это чувствовала.
Здесь пора уже сказать, что Карпинский "объявлялся" в Плане походов выходного дня один или два раза в месяц. Все оставшиеся выходные Нонна ходила... Пожалуй, проще перечислить тех, к кому она не ходила. Нонна была знакома лично со многими руководителями походов, и везде её приглашали, везде у неё были друзья.
Как когда-то сама Марина, Нонна была в восторге от каждого похода, выплёскивая на подругу море впечатлений. Марина слушала молча, вопросов не задавала. Но глаза у неё оживали, словно разгорались два золотых костерка, щёки слегка розовели, губы трогала улыбка... И такая Марина Нонне очень нравилась, с ней было легко, словно они ровесники.
Марине можно было доверить любую тайну: она никому не "сливала" информацию. Нонна рассказывала ей - всё. Чаще это было смешное. И когда Нонна, изнемогая от смеха, тыкалась её в плечо, Марина звонко вторила подруге, и обе заразительно смеялись.
Привлечённые смехом, к ним "подгребали" туристы: "Что это мы тут обсуждаем? Нехорошо скрывать от коллектива! Коллектив ждёт объяснений". - Но обе принимали невозмутимый вид и пожимали плечами - так, ерунда. Девичьи секреты.
================ДЕВИЧЬИ СЕКРЕТЫ==================
Нонна часто звала Марину в другие группы, но та неизменно отказывалась. "А жаль!" - думала Нонна, которой уже не хватало Марины. Но встретить её можно было только у Карпыча. Эти встречи доставляли Нонне всё большее удовольствие, как, впрочем, и Марине.
Вот и сегодня, завидев знакомый платок, Нонна заулыбалась и плюхнулась на брёвнышко рядом с подругой - с миской горячего супа в руках Марина улыбнулась ей, здороваясь (до привала они шли порознь и только сейчас увидели друг друга). Улыбка Нонне не понравилась: улыбались только губы, а глаза были где-то далеко.
Ничего, сейчас она её расшевелит! Она ей такое расскажет! А то сидит, понимаешь, смотрит в костёр... А в глазах искры колдовские пляшут. Колдунья и есть! Медея! Ей бы чёрную гриву до пояса... "Колдунья, владеющая английским и французским, предлагает оккультные услуги с использование белой и чёрной магии" - представив такое объявление, Нонна хрюкнула в варежку.
- Ты чего? - Да так... Ты на колдунью похожа. Колдунья Медея!
Марина почему-то вздрогнула и, сверкнув на Нонну огненными глазами, прошипела: "Совсем с ума сошла?"
- А что? И правда, похожа, - не сдавалась Нонна. - Только чёрной гривы до пояса не хватает.
- Почему чёрной? - с интересом спросила Марина. - А рыжая не пойдёт? (Марине вдруг стало весело. Ну, Нонка! Почти угадала...)
- Нет, рыжая не годится. Рыжая - это не то... - с сожалением протянула Нонна, и Марина, не удержавшись, расхохоталась.
Николай Карпинский, давно наблюдавший за этой парочкой, усмехнулся в рыжие усы. Надо же, Нонна всё-таки расшевелила эту статую. Смеётся, кто бы мог подумать!
Не давая Марине опомниться, Нонна дёрнула её за выглянувший из-под платка бронзовый локон и объявила заговорщическим шёпотом: "Знаешь новость? Кестель женился! Жена, между прочим, мастер спорта. Или кандидат в мастера. Илья целый год её добивался, и женился всё-таки... - тарахтела Нонна, не замечая окаменевшего лица Марины. - Он ведь был женат когда-то, правда давно. Все девчонки по нему сохли, а он держался-держался, и не выдержал, женился! На Валюшке. Ты бы её видела...
- А она правда мастер спорта?
- Кандидат в мастера, - уточнила Нонна. - По шахматам. И не смейся, ничего смешного! А первая жена у Кестеля была - совсем, говорит, никакая.
- А как это - никакая? - шёпотом переспросила Марина (Нонна удивлённо на неё уставилась - заговорила, надо же!)
- Да никакая! Сидела дома с ребёнком, Не работала даже, Илья один всю семью кормил. В общем, кирха, киндер, кюхен (прим.: "церковь, дети, кухня", немецк.), как Илья говорит.
- Кому говорит? ("Что это с ней сегодня? - удивилась Нонна. - Вопросы задаёт...")
- Да что с тобой сегодня? Кому, кому... Просто - говорит. Валюшке, мне... Да всем! Вот не повезло мужику! Такой спортивный, энергичный, а женился на домашней курице. И развела она ему курятник... Сама всё салфеточки да скатёрочки вышивала, а он один на всю семью пахал.
- А почему - курица?
- Да это Илья - скучная была, говорит, как домашняя курица, поговорить не о чем. Разве ему такая жена нужна?
- А почему - была? (Нет, Нонна не узнавала сегодня Марину! Молчала, молчала - и заговорила! Проявила интерес).
- Да она умерла давно, и дочка его умерла.
- Как... умерла? - Ну, не знаю. Как все. Заболела, наверное, и...
- А ты откуда знаешь? Это он тебе сказал? - допытывалась Марина.
- Да не мне, он Валюшке рассказал, а она мне. Я с ней случайно познакомилась. Она классная девчонка, лет на пятнадцать его моложе. Ничего не боится! - восхищённо добавила Нонна. - Они с Ильёй зимой в двухдневки ходят, вдвоём. На снегу ночуют! Вот скажи, ты когда-нибудь спала - на снегу?
Марина покачала головой в ответ. (Как же ей повезло - просто сказочно! С ней Илья до этого не додумался. Такая ночёвка стала бы для неё последней...).
Нонна всё говорила и говорила, и каждое её слово причиняло боль, словно брошенный в спину камень. А она-то думала, что всё забыла. Сколько же должно пройти времени, чтобы действительно - забыть?
Домашняя курица, с которой не о чем говорить - это она, Марина... Работала с утра до ночи, мыла, стирала, убирала, готовила, бегала по магазинам, возилась с маленькой Анечкой, которая часто болела - родилась с ослабленным иммунитетом (и не без "помощи" Ильи!). А по ночам сидела над переводами, глядя воспалёнными глазами в ускользающие строчки словаря. Словом, сидела у мужа на шее. Сидела, сидела, а потом взяла да умерла. Очень, знаете, своевременно! Она, Марина, умерла...
А Нонна всё рассказывала , не замечая остановившихся глаз Марины.