Марина радостно всматривалась в далёкие огни, забыв о холоде и не чувствуя больше усталости. Теперь она дойдёт и сядет в поезд. Вот только - поле перейти... Ноги не держали Марину, и она шлёпнулась. И тут - кр-рак! - лопнула дужка крепления. Не везёт ей сегодня! Теперь придётся идти пешком. Ничего, она дойдёт. Ей только - поле перейти.
Марина аккуратно связала бечёвкой ставшие бесполезными лыжи и, взвалив на плечо, пошла пешком. Ноги утопали в снегу, лыжи больно врезались в плечо, а огни были всё так же далеки!
- Блуждающие огни, - устало думала Марина. А она-то радовалась... Это вовсе не поле, это замёрзшее болото! - поняла Марина. - Только на болотах бывают такие обманные огни, огни фантомы. Они зовут за собой одиноких путников и заманивают всё дальше... Ей никогда отсюда не выйти.
Она вдруг поняла, что никуда не идёт. Сидит на снегу и по детской привычке размазывает по щекам слёзы сжатым кулаком. "Сидеть нельзя, замерзнешь!" - сказала себе Марина. И вот она уже дома, на плите свистит, закипая, чайник... А может, это свистит ветер в полях?
Марина хотела встать - и не смогла. Ноги больше не желали слушаться, и Марина подумала, что если она умрёт, об этом никто не узнает и никто не будет плакать о ней, не будет её искать. Её никто не найдёт...
==============ТАНЦЫ ПОД ЛУНОЙ================
Дима нашёл Марину, завершая ежевечерний десятикилометровый круг на лыжах - он тоже любил хороший километраж и не давал себе поблажек. Вот и сегодня, вернувшись с работы позже обычного, поехал кататься. В лесу уже стемнело, но на просеке можно было разглядеть лыжню. Дима решил вернуться домой через поле. В свете серебряной луны оно казалось призрачным, ненастоящим, а Дима верил в чудеса. Вдруг ему повезёт - и он увидит эльфов, танцующих под луной!
С наслаждением вдыхая морозный воздух, Дима пёр напрямик через поле, чувствуя, как ноют усталые мышцы: все десять километров он бежал не останавливаясь. Достигнув поля, Дима разрешил себе перейти на шаг. И - нашёл Марину! Вернее, сперва он нашёл лыжи, аккуратно стянутые бечёвкой. Метрах в пяти от лыж темнел на снегу бугорок. Дима подъехал поближе. - Бабушка! Замёрзла!
Дима положил голову бабушке на грудь и услышал, как бьётся её сердце. - Живая! - с облегчением подумал Дима и, взвалив на плечи неподвижное тело, удивился: "Вот так бабулька - божий одуванчик. Невесомая, точно эльф. А рюкзак у эльфа - мама дорогая... И понёс её леший на ночь глядя на лыжах!
- Сейчас, сейчас, - торопливо шагая через поле, скороговоркой бормотал Дима. - Я вас чаем напою горячим, спиртом разотру - и всё пройдёт! А утром домой отвезу, на мерсе.
Как здорово, что он сегодня поехал, заставил себя, хотя ему страшно не хотелось: он поздно вернулся с работы и зверски устал. Хорошо, что поехал! Ещё бы немного, и она бы замёрзла. А она - дышит! Дышит! - радостно повторял про себя Дима.
Заперев ворота на магнитный замок, Дима отнёс свою ношу в дом и бережно опустил на диван. В доме было тепло, в гостиной горел камин. Дима заботливо укрыл бабушку шерстяным ирландским пледом - с головой, чтобы скорее согрелась.
- Дим, кто это? Ты кого притащил? - в гостиную вошла девушка, чем-то неуловимо похожая на хозяина коттеджа.
- Сам не знаю, - признался сестре Дима. - Бабушка... Замёрзла. Сейчас размораживать будем.
Вдвоём они стянули с неподвижной женщины обледеневшую куртку (как же она в такой шла?), размотали тёмный старушечий платок - и ахнули: под мешковатой, мокрой и грязной одеждой оказалась удивительной красоты девушка с бронзовыми длинными волосами (Дима ни у кого не видел таких волос!). Под тёплым пледом щёки незнакомки порозовели. На виске подрагивала тоненькая жилка.
- Вот так бабушка! Колдунья. Медея! - обрёл дар речи Дима.
- Ну что же ты? Буди её поцелуем в уста, а я пойду поставлю чайник, - поддразнила Диму сестрёнка и убежала на кухню.
- Ну давай, просыпайся, спящая красавица! - сквозь сон услышала Марина. - С неё портреты писать, а она в снегу валяется...
Кто-то настойчиво тряс Марину за плечо, и она открыла глаза. - "Ух ты! - восхищённо присвистнул кто-то у неё над ухом. - Глаза у нас золотые, как мёд! Ты не гречанка случайно? Только у греков - такие глаза..."
- Не знаю. Может да, может нет, - через силу улыбнулась Марина склонившемуся над ней парню. В его глазах, неотрывно смотрящих в глаза Марины, искрилось веселье. А у него красивые глаза...
- Калос иртатэ! (прим.: "с приездом", греч.) - схохмил парень и, перейдя на греческий, заговорил взволнованно и быстро. Марина не поняла ни слова.
- Подожди, я не понимаю ничего...
- Не понимаешь? Родной язык не понимаешь? - огорчился незнакомец (сколько ему, интересно? Лет тридцать... или меньше?)
- У тебя странное произношение, - не удержалась согревшаяся под пледом Марина. - И не тарахти! Завёлся как радио. Эзо Афина, - съехидничала Марина (прим.: этими словами начинает радиовещание "Голос Греции"). Она не помнила, как оказалась в этом гостеприимном доме, но ей здесь было хорошо - впервые за последние пятнадцать лет...
- Значит, радио мы слушаем, - заключил довольный Дима. (Чтобы "поймать" афинское радио, недостаточно просто включить радиоприёмник: нужна хорошая антенна.
Антенны у Марины не было, она вставляла в разъём приёмника длинную тонкую проволоку с расщеплённым на тонкие усики концом, который выпускала на улицу, защемив оконной рамой. Ещё надо было знать время передачи. Ещё - отыскать на шкале нужную волну. И тогда - в маленькой квартирке на окраине Москвы говорили Афины...
Марина не понимала быструю взволнованную речь диктора (афинские новости читались скороговоркой и так эмоционально, что их можно было слушать даже не зная языка). А после выпуска новостей на радио звучали песни (ради которых, собственно, и убегал на улицу тонкий проводок), от которых у Марины сжималось сердце.
Песни были разные, но все они были - о любви. Одни переполняли душу светлой грустью, в других плескалось безудержное веселье, и Марина, чистя на кухне картошку, притопывала в такт ногой. И не представляла себе, как можно жить без этих песен).
Всё это Дима узнал не спрашивая - по одному вырвавшемуся у Марины слову - "завёлся, как радио". Взбалмошная, сумасшедшая девчонка, - с нежностью думал Дима. - Катается одна, на ночь глядя... Норовистая лошадка! Мужа тебе надо хорошего, чтобы в узде держал.
Дима заметил сломанное лыжное крепление и понял, что случилось. О том, как всё было на самом деле, Марина рассказывать е стала. И не отвечая на его настойчивые вопросы, молчала, завернувшись в плед и прихлёбывая из большой кружки горячий чай - с сахаром, как она мечтала.
- Скажи хоть что-нибудь! - взмолился Дима ("Да, с ней, пожалуй, будет непросто"). - Я тебя чуть живую нашёл, почти километр на себе тащил - с лыжами и с рюкзаком! Ты мне все плечи отлежала. Как у тебя сил хватает такой рюкзак таскать? У тебя там что, кирпичи?
- Один.
- Что - один?
- Кирпич. Ты не бойся, я не сумасшедшая. А кирпич для тонуса, мы всегда так на лыжах ходим. Я забыла про него совсем...
- Ну вот! Полтора километра тебя нёс, ещё и с кирпичом, а ты мне даже спасибо не сказала.
- Спасибо. Эвхаристо.
Что это с ней? Лежит на диване в чужом доме, и из всей одежды на ней осталась только клетчатая мужская рубашка (единственное, что осталось у Марины сухим!). Всё остальное неизвестно где, а она пьёт чай и препирается с хозяином дома, которого видит впервые в жизни.
Марина поймала себя на мысли, что ей нравится их дурацкий разговор, нравится этот гостеприимный дом. И чай (в который Дима щедро плеснул коньяку). Хозяин дома ей, кажется, тоже нравится...
"Хозяин" тем временем вытащил из её рюкзака кирпич и, вертя его в руках, с интересом смотрел на Марину. Их глаза встретились. "С кирпичом катается! Она точно - сумасшедшая. И я её, кажется, люблю" - сказал себе Дима.
"Стоп!" - скомандовала себе Марина. Это простое гостеприимство. Так сказать, издержки воспитания. И не надо придумывать то, чего нет. Она не позволит, она дала себе слово - больше никогда и ни с кем! И вообще ей давно пора уйти. Загостилась...
- Ты... как тебя зовут-то? Проводи меня на станцию. Или хоть дорогу покажи. Мне пора уже - домой (а так хотелось остаться...)
- Меня Дима зовут, - сообщил Марине хозяин коттеджа. А сестру - Ника, Никея. Она тебя проводит и дорогу покажет...
- На станцию? - уточнила Марина.
"...На станцию. Ночью. В промокшей насквозь одежде и с кирпичом в рюкзаке. Интересно, сколько ей? Тридцати, наверно, нет. Упрямая какая! И красивая. Даже такая - замёрзшая и измотанная до предела. Как здорово, что я её нашёл, - думал Дима. - Мне просто сказочно повезло! Эльфы не обманули -и станцевали под луной...".
Марина нехотя вылезла из-под мохнатого пледа и спустила ноги с дивана. Дима с трудом заставил себя не глазеть: ноги были красивые. В доходившей ей до бёдер длинной мужской рубашке, Марина стояла - на этих невозможно красивых ногах, беспомощно озираясь. Нет, он не мог не смотреть, это было выше его сил!
- А где мои джинсы?
- Джинсы завтра высохнут. Ника их в машинку бросила, стирать. На них грязи вагон. Где ж ты так изгваздалась? (Марина вспомнила речку Яхрому, мокрое и грязное бревно, по которому она ползла сидя верхом - под беспощадный комментарий Игоря Софроновича, - и не ответила). - А свитер выбросила, - мстительно продолжил Дима. - Он дымом пахнет и прожженный в двух местах. Где прожгла-то?
- Это искры от костра, - пояснила Марина. - А в чём же мне ехать?
- Наденешь другой, у Ники много, выберешь. Ну давай уже, иди... Ника! Проводи нашу гостью в ванную.
- Как это - в ванную?
- А ты куда собралась? На станцию? А знаешь, который час? У тебя, наверное, мозги ещё не разморозились, - выдал Марине вежливый Дима.
Ванная комната в этом странном доме превосходила все ожидания. Серо-золотые стены бесконечно повторяли её отражение (зеркальный кафель, догадалась Марина). В круглой джакузи размером с детскую песочницу пенилась вода, пахнущая сосновой смолой и кедровыми орехами. Марина с наслаждением погрузилась в горячую воду и закрыла глаза. Господи, что она делает!
Из ванной Марина вышла в голубом халатике, с кокетливым пояском с забавными кисточками (кисточки Марине нравились). Высушенные феном волосы бронзовой волной стекали по голубому шёлку (заколок в ванной не оказалось).
Ванная комната находилась в подвальном этаже, здесь же размещалась сауна. Она никогда не бывала в сауне (а было бы интересно...). Марина поднялась наверх - и оказалась в пустом тёмном холле. Где же хозяева?
Марина отправилась искать хозяев этого необыкновенного дома (в сравнении с Марининой малогабаритной трёшкой дом, казалось, существовал в четвёртом измерении) - и, поплутав немного, оказалась в маленькой уютной гостиной, словно сошедшей со страниц Диккенса: со старинными креслами на гнутых ножках, картинами в тяжёлых рамах и пузатым, красиво инкрустированным буфетом. В гостиной ярко пылал камин и было тепло.
Камин был настоящий, с настоящими березовыми дровами. На каминной полке стояли миниатюрные копии древнегреческих статуй. У Марины захватило дух - Ника Самофракийская в развевающихся от ветра одеждах... "Победительница в беге", отлитая из бронзы неведомым мастером так, словно она только что остановилась, задыхаясь от стремительного бега - и всё ещё оставаясь в нём... И Маринина любимая Афродита Анадиомена (Пенорождённая), выполненная из мраморной крошки так искусно, словно из цельного куска паросского древнего мрамора!
В гостиной хлопотала Ника, накрывая на стол. Они что, есть собираются? В одиннадцать вечера?! А было бы неплохо...
- Это Димка привёз. Тяжесть такую... пёр! - перехватив взгляд Марины, сказала Ника. - Носится с ними как с писаной торбой, пыль даже вытирать не разрешает! - пожаловалась Ника Марине. - Ну, что ты на них уставилась? Насмотришься ещё, успеешь.
- Как - что? Это же Скопас! Пракситель! Фидий! На них можно смотреть вечно...
- Ты знаешь Фидия? - удивлённо воззрилась на Марину девятнадцатилетняя Ника (сама-то откуда знает?)
- Конечно знаю, я ведь искусствовед, - объяснила марина, и Ника, улыбнувшись, закончила за неё фразу:
- Искусствовед кирпичом в рюкзаке! А кирпич, наверное, из раскопок? Четырнадцатый век?
- Кирпич со стройки, - призналась Марина.
- Ах, со стройки... Ворованный? Теперь понятно, почему у нас самое дорогое в мире жильё.
Нет, всё-таки они с братом два сапога пара...
- Сейчас кофе пить будем, - буднично сообщила Марине Ника, как будто они всегда пили (на ночь глядя) кофе. Втроём. - Ты переоденешься? У нас не принято ужинать в халате, даже если он тебе идёт! - улыбнулась Ника. - Подожди, я сейчас...
- А Дима - это Деметриос? - спросила Марина Нику.
- Демосфен. Только не называй его так, он не любит.
- А он кто?
- Он в турфирме работает, в Москве. А жить в Москве не хочет, говорит, здесь воздух лучше. А мы с мамой живём на Проспекте Мира. Они с Димкиной мамой родные сёстры... были. А теперь Димка один остался и живет как бирюк, а я к нему на выходные приезжаю. Здесь здорово!
- А ты чем занимаешья?
- В институте учусь. Окончу Иняз и пойду к Димке переводчиком, если возьмёт.
- Так он - переводчиком работает?
- Хозяином. Это его фирма. Ему переводчики нужны, и чтобы несколько языков знали. Он с ними не особо церемонится, сам работает как ненормальный и других заставляет. Зато зарплата на уровне и кататься можно бесплатно - по всему шарику! Димка говорит - "мотаться". А сам дотемна на лыжах бегает... Ненормальный!
- Это кто здесь ненормальный? Огласите весь список, пожалуйста. Я пока вижу только двоих! - присоединился к компании Дима. И уставился на Марину.
В шоколадных джинсах (которые - спасибо Нике! - после стирки в "Боше" приобрели удивительный цвет, здорово сели и теперь красиво облегали фигуру, и Марина с удовольствием в них влезла) и в бледно-зелёном пушистом свитере (свитер выбирала Ника) Марина выглядела потрясающе.
Она улыбнулась Диме - и у него захватило дух: "Да ты колдунья! Медея!
- Да ладно тебе, - отмахнулась Марина. - Я тридцать пять лет Медея, только не люблю это имя. Просто - Марина.
- Ха-ха-ха! - заливалась Ника. - Оба вы хороши! Два сапога пара! Придётся тебе, Димка, кирпич купить - и будете вместе кататься... при луне! - веселилась Ника.
- Тридцать пять? Ври больше! Да кто тебе поверит, ты в зеркало глянь! - Дима ухватил Марину за руку и поволок к зеркалу.
- Ух ты... Марина, ты с ним так не шути! Он тебя на каминную полку поставит и... пыль вытирать не позволит! - Это Ника, вредная всё-таки девчонка.
... Из зеркала на Марину смотрела Медея. Лицо словно высечено из мрамора древним скульптором. Волосы бронзовыми ручьями сбегают по зелёному свитеру. В глазах застыло удивление. Медея смотрела и молчала. И вдруг сказала - из зеркала - Марининым голосом: "Что уставился? Насмотришься ещё, успеешь..." (Господи, что она такое говорит!). Ника восторженно взвизгнула. Дима покраснел.
- Это не я, это ты уставилась. Давно не видела? - пришёл в себя Демосфен. - Кофе будешь?
- Давай!
- А тортик будешь? Ника, тащи торт!
- Тортик буду. Я всё буду, - заверила его Марина.
- Всё - нельзя. На ночь вредно наедаться, - сообщил ей Дима.
- А тортик можно? - возразила Марина.
- А как же тогда кофе пить? Я, знаешь, люблю вечерком кофе с пирожными. Сплю после него как убитый младенец ("Про младенца - это он здорово!" - прыснула Марина).
- А я думала, ты после десятикилометровой прогулки как убитый спишь...
За дверью раздался короткий смешок. - Тсс-с! - Марина прижала палец к губам - Нас подслушивают... Ника была немедленно изобличена, а торт немедленно разрезан. Он оказался (как, впрочем, и кофе) удивительно вкусным
- Подожди, ты что делаешь? Ты уже второй кусок доедаешь, а я только первый. И как в тебе столько помещается? - пытался остановить Марину гостеприимный Дима. Марина смерила взглядом оставшийся кусочек торта и отправила его в рот.
- Ты сегодня сколько пробежал? Десять километров? А я тридцать пять, так что мне можно.
- Опять тридцать пять? Опять врёшь?! Боже, кого я в дом привёл... принёс. Врёт и врёт!
- А я два торта купила, - сообщила Ника. - Пойду за вторым, а то вы сейчас подерётесь. Обжоры! Куда в вас помещается, да ещё ночью... - веселилась Ника.
- А спортсмены все такие, бегемота со шкурой сожрут и не заметят.
- А ты спортсмен? - А ты?
- Я - нет. Я спортом никогда не занималась, - призналась Марина. - Только музыкой. - И опустив глаза, взяла с блюда третий кусочек торта и, облизнувшись, запустила в него ложечку.
- А ты вообще... откуда взялась? - спросил наконец Дима. Марина назвала станцию, с которой начался их сегодняшний (или уже вчерашний?) маршрут. - Ого! - присвистнул Дима. - Это ж отсюда километров сорок будет! А говоришь, спортом не занималась... Все бы так не занимались! Да ещё с кирпичом.
Пока он на все лады удивлялся и восхищался, Марина уплетала торт, запивая его чёрным кофе без сахара (она всегда пила без сахара - отец приучил) и слизывая с пальцев крем. Ника давилась смехом и сверкала зелёными глазами. Когда от второго торта осталась половина, Ника решительно убрала его со стола. - "Остановитесь! Надо на завтра оставить. Больше у нас нет".
- Сколько в ней жестокости! И это моя сестра... Поставит в холодильник, и рука не дрогнет! - пожаловался Марине Демосфен, и вся компания отправилась спать.
Марина успела ещё подумать, как приятно засыпать, напившись крепкого кофе и объевшись тортом! И уснула - мгновенно...