Верехтина Ирина Георгиевна : другие произведения.

Старый друг

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Был ли Женька моим другом, или, так сказать, попутчиком по жизни? Был и сплыл. А через два года вдруг позвонил и пригласил в поход. Сказал, что соскучился. Сказал, что без меня никуда не пойдёт. Я радостно отправилась навстречу приключениям... И получила их в полном объёме.
  
  Старый друг лучше новых двух, гласит поговорка. Старый друг - это часть твоей жизни. Ты забыл, каким был когда-то, и тебе уже не вспомнить... Помнит лишь старый друг - тебя тогдашнего, тебя из прошлого, которого уже не вернуть. Старый друг - это часть твоей юности, часть тебя самого. Старый друг - это святое...
  
  Был ли Женька моим старым другом? Или просто приятелем, так сказать, попутчиком по жизни? Нет, пожалуй, всё-таки был. Был и сплыл. Давно нет в моей жизни Женьки.
  
  Ходили когда-то в одну походную компанию. Не какую-нибудь, типа дойти до ближайшего леса и посидеть у костра, запасшись "сопутствующими товарами", а настоящую, спортивного профиля группу: маршрут по пересеченной местности, солидный (не меньше 28 км) километраж и спиртное только по праздникам и чисто символически. Народ в группе был серьёзный, многие серьёзно занимались спортом и походы называли тренировками.
  
  Относительно нашей группы - это была истинная правда. Для усиления "спортивного эффекта" в рюкзак клали кирпич - обыкновенный, со стройки. Строили в те времена много, так что кирпичей хватало.
  
  Помню, как однажды мы проплутали порядочно среди болот и непролазного трещобника (таких "красот природы" в Подмосковье не счесть), и вместо запланированных тридцати пяти километров прошли, как оказалось, сорок пять (у кого-то был шагомер, он и насчитал). А я всё думала, отчего у меня ноги так устали, неужели от тридцати пяти километров?..
  
  При таком раскладе народ потихоньку избавлялся от кирпичей (зачем же афишировать, у нас люди скромные, побросали по-тихому). И только мы с Женькой не сдавались и несли кирпич по очереди: десять минут я, десять минут Женька. И донесли до станции, до конца маршрута. Руководитель объявил нам (под дружные аплодисменты) благодарность за проявленное мужество и за находчивость: несли-то по очереди!
  
  Я до сих пор храню эту фотографию: мы с Женькой с кирпичом в руках стоим на железнодорожной платформе, наш бессменный руководитель Николай поздравляет нас... Аплодисменты, аплодисменты... Всем хорошо, все счастливы - вся наша - такая дружная, такая "своя в доску" группа.
  
  Дружили мы тогда - по-настоящему. Или мне так казалось? Разве настоящая дружба кончается? - А она кончилась. Нет у меня больше закадычного друга Женьки. Николай строит дачу и воспитывает троих детей. И то и другое у него получается успешно, статус руководителя ПВД (походов выходного дня) зря не дают.
  
  Ничто не вечно под луной. Распалась и наша группа, разбежалась - кто куда... Поэтому, когда у меня зазвонил телефон и в трубке раздался Женькин голос, я неприлично обрадовалась. И не раздумывая, согласилась на предложение пойти завтра в поход.
  
  "Предложение" было сделано в обычной Женькиной манере: "Приходи завтра к Макарову, он с Ярославского идёт, поезд в семь двадцать, на Александров. Придёшь? Я тоже с Макарычем иду, у них компания весёлая и костёр хороший.
  
  Здесь пора сказать несколько слов о костре. Хороший костёр - не из сырого, наспех собранного валежника, а их сухостоя, срубленного топором (который -тяжёлый и который кто-то несёт в рюкзаке все 35 км) и распиленного на аккуратные чурбачки (пилы тоже тащат в рюкзаках). Такой костёр - жаркий и почти бездымный - признак дружной, спаянной группы, где никто не филонит и не норовит въехать в рай на чужом горбу.
  
  - Приходи, а? Сто лет ведь не виделись! - канючил Женька.
  Не виделись мы ровно два года, и не по моей вине: он не звонил, а я не хотела надоедать. Не звонит, значит, не хочет видеть. А я скучала, и за эти два года часто вспоминала Женьку: дружить с ним было легко.
  
  Женька обладал талантом (или даром Божьим?) просто и непринужденно знакомиться с людьми. Он завязывал знакомства, словно шнурки на туристских ботинках, и был везде своим. В какую бы туристскую группу мы с ним не пришли, его окликали, хлопали по плечам и шумно радовались встрече. Вот таким был мой друг Женька.
  
  Я не избежала общей участи: легко и непринуждённо вошла в круг Женькиных друзей, поровну деля со всеми Женькино доброе отношение. А так не хотелось - делить! Хотелось стать для Женьки одной-единственной, чтобы - он и я, и больше никого. Но как сказать ему об этом? Может, сам догадается? - Видимо, я слишком хорошо держала себя в руках: Женька не догадался. Для него я была товарищем по команде, не более.
  
  Поняв эту горькую истину, я перестала ходить в Женькину группу, и Женька не пытался меня вернуть. Другие звонили и звали: "Куда пропала? Почему не приходишь? Народ ждёт и, между прочим, скучает по твоим рогаликам с халвой!". А Женька так и не позвонил. Значит, я поняла правильно: я для него одна из многих...
  
  И вот - звонит! Зовёт! В своей манере, которую в группе прозвали "ненавязчивой": "Я иду с Макаровым. А ты - хочешь к Макарову? Пойдёшь?" Две параллели, искусно вычерченные Женькой. Параллели, говорят, не пересекаются? - Это всё вздор. Если бы тот, кто придумал сказочку про параллели, ходил бы в походы, он понял бы, как сильно ошибался!
  
  И эта Женькина хитроватая интонация: "Хочешь к Макарову?" - Я никогда не видела этого Макарова, никогда не ходила в его группу.... Я хочу к Макарову! Ещё как хочу! И радостно объявляю об этом Женьке, забыв о своей спине, которая ноет со вчерашнего дня, когда мы всем библиотечным коллективом...
  
  Вот интересно: коллектив, даже если он женский, всё равно мужского рода, а значит, должен делать мужскую работу! Так вот, эту самую работу мы и делали - таскали из подвала коробки из-под бананов со списанными старыми журналами и грузили в машину.
  
  Машина стояла на углу. Подъехать ближе она не смогла - благодаря беспардонной "московской" парковке: моя машина, где хочу, там и паркуюсь.
  
  А коробки были неподъёмными. Мы носили их по двое через весь двор почти бегом, стараясь бежать в ногу - коробок было много, "грузчиков" - всего шестеро, а шофёр не хотел ждать.
  
  Помогать он тоже не хотел: сидел в кабине с оскорблённым видом человека, которому мешают исполнять его обязанности неповоротливые библиотечные тётки, им бы языками чесать в своей библиотеке, а работать они не умеют. Но он был мужчиной, и снисходя к женским слабостям, терпеливо курил в сторонке, пока мы грузили его машину.
  
  Как заведённые, мы таскали увесистые коробки, не чувствуя весеннего свежего ветерка. То есть это я его не чувствовала, а вот мо спина - очень даже чувствовала. Она ныла и капризничала весь вечер, и даже ночью поскуливала, жалуясь.
  
  - Не скули! - сказала я спине. - Намажу тебя финалгоном, к утру оклемаешься. И завтра я наконец увижу Женьку... Заснула.
  
  А утром вскочила раньше будильника с ощущением выросших за спиной крыльев. Спина притихла, только немного покалывало под лопатками. Ну, конечно, это от выросших за ночь крыльев! Мне хотелось летать.
  
  А погодка-то сегодня волшебная - солнечная и тёплая. Дни в апреле длинные, и идти мы будем долго-долго. С Женькой. Я была счастлива, и никакая спина не омрачит этот радостный, праздничный день! Спина как будто почувствовала моё настроение: притихла и не давала о себе знать.
  
  ...В группе Макарова Женьку встретили как старого знакомого - ну везде, везде у него друзья! Я, на правах старого друга, шла с ним рядом (провожаемая завистливыми взглядами женского состава макаровской группы), и он уже успел мне рассказать, как ходил прошлым летом в лодочный поход по Карельским озёрам
  
  - Жаль только, что тебя там не было! А ты бы поехала? Правда? Всё! Замётано: в следующий раз в Карелию едешь со мной! Мы с тобой такой фотоальбомчик забацаем, чертям тошно станет!
  (Про чертей не знаю, а девицам уж точно - станет тошно, когда они увидят Женьку в моей компании).
  
  Женька работал фотографом в маленькой, богом забытой фотостудии где-то на окраине Москвы, и каждое лето собирался оттуда уйти, и все Женькины друзья соглашались с его решением: "Да с твоими-то способностями! С твоим талантом! Да тебя с руками оторвут в любой газете, из тебя классный фотокор получится. А ты пропадаешь ни за зря в твоей шарашке!"
  
  Но "отрывать с руками" Женьку никто не собирался. Он по-прежнему работал в фотоателье (которое помпезно именовал фотостудией) и под шумное одобрение друзей строил планы грандиозного фотокорреспондентского будущего, отдавая себе отчет в том, что оно, скорее всего, так и останется будущим...
  
  Обо всём этом без утайки поведал мне в то утро мой старый друг Женька. Даже о своей любви рассказал. В Женькином исполнении повесть о любви звучала примерно так: "Влюбилась в меня как кошка. Но я ей сразу сказал, что не женюсь: я порядочный человек. А она номер выкинула - родила! Думала ребёнком меня к себе привязать. Спрашиваю: "Говорил я тебе, что не женюсь?" - говорил, отвечает. - "Просил я тебя рожать?" - не просил, отвечает. - "Ну так что ты от меня хочешь, - говорю. - Я за свои слова отвечаю, и вообще ничего серьёзного тебе не обещал".
  А она обиделась. И всем про меня рассказывает, какой я плохой, а она хорошая. Кошка она, и повадки у неё кошачьи: сожрать не получилось, так хоть исцарапать"...
  
  Вот такая "лав стори" в Женькиной интерпретации. Жалко девушку. И Женьку жалко - вот попал так попал... Но вывернулся, гад! Ой, что же это я... Женька мне верит, иначе бы не рассказал такого о себе. Такое - только самым близким друзьям, которые не предадут. А Женька мой старый друг. А старый друг лучше новых двух.
  
  Хорошо, что мы снова вместе. Ну, ошибся, обжёгся, вляпался Женька, с кем не бывает. Может, и ребёнок этот не его. Кто знает... В таких приятных размышлениях я шла часа полтора, и вдруг поняла, что мне что-то не даёт покоя. Спина! Она не болела, нет, но я её всё время чувствовала... Хоть бы скорее был привал, - думала я, не слушая Женьку, который вдохновенно мне о чём-то рассказывал. Отдохну немного и забуду о своей спине, чёрт бы её взял!
  
  И наконец - о, счастье! - десятиминутный отдых. Женька, извинительно улыбаясь, сбежал от меня к знакомым ребятам. Я села на поваленное бревно и с наслаждением вытянула усталые ноги. С чего бы им уставать? Идём всего два часа! Вот только спина немного ноет, и нога... Чёртова нога болела - слабенько, но болела. Может, посижу - и пройдёт?
  
  Десять минут закончились. Группа влезла в рюкзаки и двинулась в путь. Нога болела всё ощутимей. Я сбавила темп, и сразу стало легче. И хорошо, что легче, так и пойду. Женька пробовал меня подгонять: мы отстали и шли позади всех, а он этого не любил. "Что ты как мёртвая идёшь? - не вникая в смысл слов, вопрошал Женька. - Давай, сучи ногами. Смотри, как все сучат! ("сучить ногами" у Женьки означало - идти), но меня его словечки уже не могли взбодрить.
  
  Не рассказывать же ему про мою ногу, которая не хочет "сучить", и про спину, которая у меня явно не в форме (после погрузо-разгрузочных работ). Два года не виделись, а встретились - и я, как старая бабка, буду ему про свои болезни рассказывать! Женька вполне может дать мне дружеский совет: купить валенки ("только непременно с калошами, а то ноги застудишь!" и весело проводить время на лавочке у подъезда... Ничего, дойду как-нибудь, а вечером полечусь финалгоном. Пройдёт.
  
  Так, в приятных мыслях о финалгоне, я "сучила ногами". Женька давно убежал и шёл впереди, и до меня доносился его жизнеутверждающий голос. Иногда Женька прибегал ко мне ( я тащилась в хвосте, но от группы не отставала, не вызывая подозрений).
  
  - Ну, ты чего, издеваешься что ли? Давай беги к нам, у нас там весело, там Пашка про Египет такое загибает - Тутанхамон в пирамиде переворачивается! Ну, я побежал, давай догоняй, веселей... сучи ногами!
  
  Идти "веселей" у меня не получалось: нога болела всё сильней. "Что ж ты, сволочь такая, раньше не могла заболеть? - распекала я ногу. - Я бы сошла с маршрута и вернулась домой, дорогу назад я нашла бы". Но сейчас, когда мы уже три часа колесили по лесным дорогам, раза два свернули (направо, потом налево, или наоборот?) и перешли несколько шоссеек - дорогу назад мне не найти. Я одна не дойду. Если только с Женькой?
  
  Мысль о возвращении на станцию с Женькой пришла и ушла: она была бесперспективна: возвращаться с полдороги Женька не любил. Но попробовать стоило, и я решилась. Когда Женька "навестил" меня в очередной раз, он уже не шутил со мной, он обиделся и хотел, чтобы я это поняла - "Ну, я смотрю, ты уединиться решила? Не понял. Может, я тебе поднадоел уже, так ты скажи, не стесняйся".
  
  Я робко и жалобно (о, как я ненавидела себя за эту робость, за этот голос...) проблеяла ему о том, что "чего-то у меня нога... чувствуется"
  - Ну, это просто здорово, что чувствуется! - моментально среагировал Женька. - Значит, паралич ещё не наступил, и можно сучить ногами!
  - Да не сучат они чего-то. Не сучат! Болят, если быстро сучу" - перешла я на язык аборигена.
  - А где болит? - бодро поинтересовался Женька. - У тебя суставы больные, что ли? А по тебе не скажешь... (Женька окинул меня выразительным взглядом). Куда ж ты с такими суставами - в поход?
  
  Я возмущенно ответила, что с суставами у меня всё в порядке. - "Я пойду потихоньку сзади, а ты беги вперёд"
  -"А ты беги..." - ворчливо передразнил меня Женька. - Вчера сказала, хочу с тобой в поход, а сегодня передумала? Слинять решила? Ну как знаешь... - обиделся Женька. - Ну, я побежал! - И Женька исчез.
  
  И чего я вылезла со своими жалобами? Очень ему интересно про мою ногу слушать. Ещё инвалидкой объявит! Вечно я не к месту ляпну что-нибудь! Скучно стало Женьке, вот и убежал. Вот прибежит в следующий раз, надо какую-нибудь весёленькую историю вспомнить и рассказать Женьке. Но как назло, ничего не вспоминалось. Сустав (а болел именно он!) ныл как больной зуб, а мне приходилось на нём идти! А Женька ко мне так и не пришёл..
  
  Наконец где-то впереди зазвенели голоса, застучали топоры, забренчала гитара. - Группа встала на привал. Половина маршрута позади, теперь дойду! "А я здорово отстала, как же я теперь..." - со страхом подумала я. Но - добралась до бивака, сбросила рюкзак, плюхнулась на брёвнышко - и нога, как по волшебству, перестала болеть.
  
  Я воспрянула духом и отыскала глазами Женьку - он хлопотал у костра, заваривая чай, сыпал туристскими побасенками и старательно меня не замечал. Я осталась одна: в группе Макарова меня не знали, все видели, что я пришла с Женькой, и теперь решили, что мы поссорились и - проявили такт: "не мешали".
  
   Милые бранятся - только тешатся? Двое дерутся - третий не мешай? С этим можно поспорить, но в туристских кругах на привалах отношения выяснять не принято. Никто и не выяснял, здесь принимали всё (и всех) как есть - неписаное правило туристов.
  
  И прекрасно! Ореол "влюблённой парочки" позволял мне, сидя в одиночестве, спокойно подумать о том, что же делать дальше (думать о том, что делать с Женькой, мне не хотелось). Нога не болела, но этим ей меня не провести!
  
  Прихлёбывая из кружки ароматный костровой чай (в нём и ягодки брусники, и листики смородины и мяты, заботливо собранные и высушенные прошлым летом и принесённые в группу), я выслушивала бесконечные комплименты по поводу выложенного мною на общий стол творожного печенья. Пекла вчера до полдвенадцатого ночи, хотела Женьку порадовать, он сластёна ещё тот. И вот - все едят и нахваливают, а Женька даже не попробовал, чьё-то варенье с хлебом лопает.
  
  Впрочем, ели все "с оглядкой": впереди полдня пути. Я тоскливо думала о том, как группа "рванёт" после привала. Смогу ли я держать темп... да что там держать, -выдержать! Вся надежда на Женьку - он не оставит меня в лесу. Я в этой группе никого не знаю, но со мной мой старый друг Женька, значит, всё будет хорошо.
  
  Решив не надоедать Женьке (он был в ударе, снова объявил о своём уходе из "фотостудии" в "большой фотоспорт", снова был в центре внимания - словом, человек на своём месте), я просидела весь привал одна. Когда Макаров объявил пятиминутную готовность к выходу, я обречённо поднялась с бревна и надела рюкзак. Женька ко мне так и не подошёл.
  
  Я предпочитала идти "в своём темпе" - так мне было не больно, но я всё больше отставала от группы. Ничего, - утешала я себя, - по следам дойду, дорога-то апрельская, расхлябанная, следы на ней как на ладони. Одного я не учла (но это выяснилось позже) - к вечеру землю, оттаянную солнцем до грязи, снова сковало морозцем, она застыла, и следов нее оставалось.
  
  А пока солнце пригревало вовсю, и я шла прогулочным шагом за макаровской группой, почти не чувствуя боли. На меня оглядывались, и я читала в этих взглядах плохо скрываемую неприязнь: "Не можешь темп держать, не приходи в нашу группу, а если пришла, то иди со всеми, и ваши с Женькой шуры-муры - не повод для подобной "демонстрации". Они не знали, что "демонстрацию" устроила не я, а моя спина!
  
  Нога болела уже нестерпимо, каждый шаг приходилось делать через боль, но что была эта боль в сравнении с другой болью, которая была в моём сердце! Я только сейчас поняла нехитрый смысл Женькиного предложения: "Приходи к Макарову, не пожалеешь. Я тоже с ним иду". Не "мы с тобой". - "Ты и я". Ты идёшь с Макаровым, я иду с Макаровым. Параллели, которые никогда не пересекаются. Это закон математики, а с математикой у меня всегда были сложные отношения - "плавала" я в математике!
  
  Вот и Женькино приглашение в поход неверно поняла. Моя сентиментальность снова меня "подставила"!
   Женьке нужна была компания, он и обзванивал всех подряд. Видимо, никого не уговорил, у всех свои планы, вот он и вспомнил обо мне.
  
  А я придумала себе сказку под названием "Возвращение Будулая"... тьфу, ты, - Женьки! В стиле Татьяны Устиновой. Только герои Устиновой катаются в мерсах, а не ходят с рюкзаками по лесам,да в апреле месяце, когда - то грязь везде непролазная, то заморозки нагрянут (то хер короткий, то рубашка длинная. Но это уже не Татьяна Устинова, это - Виктория Платова).
  
  Мы шли по территории какого-то дачного посёлка, забытого богом и людьми: сиротские щитовые домики, слепленные на скорую руку заезжими шабашниками, стояли с заколоченными окнами ("Господи, да кто полезет-то? Что тут брать?").
  Домики ждали весну, а она всё не приходила: по Ярославскому северному направлению даже в начале июня бывают заморозки.
  
  Наконец дачи кончились, и мы оказались на хорошей просёлочной дороге. Наверняка она приведёт к шоссе, а там можно поймать попутку и доехать до станции! Я воспрянула духом. Можно идти медленней, что я и сделала, и нога вроде бы отпустила! Турист, который шёл последним, обгоняя меня, спросил: "Вы дорогу знаете? Вы так отстанете от группы!". Я заверила его, что знаю дорогу и вообще хочу идти в нормальном темпе, никто ведь за нами не гонится, от кого убегаем?
  
  Зря я с ним так, человек обо мне беспокоился, а я... Я разозлилась на него, что беспокоился он, а не Женька, мой старый друг! Если бы Женька вернулся ко мне, мы вместе вышли бы на шоссе и сели на автобус или поймали попутку до станции. В моём рюкзаке еще оставался пакет печенья, Женька любит мою выпечку, а особенно эти рассыпчатые творожные штучки! Поехали бы ко мне или к нему...
  
  Любит - не любит, плюнет - поцелует... Женька плюнул. Любил, любил - и разлюбил. Ушёл со всеми, а я осталась, и печенье осталось, а ведь пекла для него! На глаза навернулись слёзы...
  Я шла по дороге, далеко впереди видна была группа Макарова, а потом неожиданно исчезла. Свернули? Значит, впереди шоссе? Ура-ура! Я попробовала прибавить шагу, но увы: прибавилась и боль. Чёрт с ними со всеми, дойду потихоньку.
  
  Меня ожидал сюрприз: никакого шоссе не было! Дорога, которой я так слепо доверилась, что совсем потеряла бдительность (и группу потеряла тоже!) - дорога упёрлась в речку, покрытую серым тонким ледком. Может, летом реку переходили вброд? Но сейчас, в апреле, какой к чёрту брод? Тем не менее, за рекой дорога продолжалась. А направо сворачивала тропа: на неё и свернули макаровцы!
  
  Следы, следы... я пойду по следам! Но следы оказались старыми, застывшими. Группа прошла здесь, а следов не оставила, подморозило к вечеру, вот и нет следов! Бредя по лесной обледеневшей тропке, я ругала себя за беспечность: зачем я сказала, что знаю дорогу? - Да затем, что меня всё равно не стали бы ждать, поход-то не простой, тренировочный. В крайнем случае, объяснили бы, как до шоссе добраться.
  
  У руководителя группы есть карта, и если бы я попросила на привале, мне показали бы дорогу. Но я не попросила, я перед Женькой позориться не хотела! Где он теперь, Женька? И где я? Последнее меня обеспокоило больше, так как уже темнело.
  
  Тропа неожиданно вывела меня на поляну. Посреди поляны стоял брошенный трактор (а говорят, что у нас сельское хозяйство разваливается! Вона как! Трактора за ненадобностью выкидывают, значит - много тракторов-то!).
  
  Повсюду торчали вывороченные пни. И - никого, как в страшной сказке! Сейчас Яга в ступе прилетит!
  Оттого ли, что трактор был брошен здесь уже давно и успел заржаветь, от почерневших мёртвых пней и безжалостно развороченной, израненной земли - мне стало страшно. Я вдруг увидела, как сгущались сумерки.
  
  День уходил, скоро наступит ночь. На дороге было ещё светло, а здесь, в лесу... Что я делаю здесь, в лесу? Я же по дороге шла, а дорога должна вывести к шоссе, а шоссе - к станции. Так куда же идти?
  
  Вариантов было много - от поляны во все стороны разбегались лесные тропки, выбирай любую и вперёд! Но идти вперёд мне уже не хотелось. Вернусь-ка я назад, к реке, и поищу мостик.
  
  Порядочно проплутав вдоль реки, я нашла "мостик", но - какой! Два обледенелых бревна и тонкая жердина, заменявшая перила! Летом я перешла бы по такому мостику с лёгкостью и без всяких там перил - я умела держать равновесие. Но сейчас - брёвна и "перила" ( одно - "перило") покрыты ледяной коркой, а внизу под тонким льдом - вода! Интересно, какая здесь глубина, с головой или по пояс? "Свалишься - узнаешь, - вслух сказала я себе. - Оба варианта восхитительны".
  
  Но идти всё равно надо: за рекой виднелись дачные домики, в одном светилось окно. Выбора у меня не было. Мне до сих пор страшно вспоминать, как я перебиралась через реку по обледенелым, скользким брёвнам, сняв перчатки, чтобы не скользили руки.
  
  Проклятый рюкзак сползал то в одну, то в другую сторону, увлекая меня за собой, как неопытный партнёр ("Балансе вправо, балансе влево, соло-поворот... Блеск! Жуть! Будете так танцевать, выгоню обоих"). Я рассмеялась и чуть не свалилась, чёрт, лезет ведь в голову фигурный вальс! Научилась, на свою беду. Не знаю, что меня тогда спасло, но каким-то чудом я не упала.
  
  Я сидела на другом берегу, не в силах подняться, и успокаивала себя: "Хорош уже удивляться, ты всегда была "на другом берегу", так что не особо расстраивайся. Всё позади, вон окошко светится, выйдут хозяева, покажут дорогу... Может, и чаю дадут и на машине подбросят до станции. Для русского человека гостеприимство и доброта - это святое.
  
  Но видимо, дух христианства обходил дачный посёлок стороной. Сколько я ни стучалась в запертую калитку, сколько ни звала хозяев (подскажите дорогу на станцию, я не знаю куда идти!), мне никто не ответил. В домике тепло светились окна, из трубы вился дымок, - здесь жили! Но никто не выглянул из-за занавесок.
  
  Я испугалась. Скорее беги отсюда, здесь и впрямь живут, но не люди, нечто иное живёт! Вот только бежать я уже не могла - медленно шла по тропинке, боясь оглянуться. Не ко времени вспомнились "Вампиры" Д"Олшеври - оконченный мною журфак с количеством прочитанных (в рамках программы) книг, стремящихся к бесконечности - от берестяных русских грамоток и "Жития протопопа Аввакума" до современной американской литературы со всеми остановками (античная литература, эпоха возрождения, куртуазный роман и тэ дэ и тэ пэ) давал о себе знать.
  
  На экзаменах всё прочитанное боролось за место в моей голове не на жизнь, а на смерть, голова ведь не резиновая, не растягивается. А потом произошло невероятное: всё каким-то образом осталось во мне и вспоминалось в самых неожиданных ситуациях. Вот и сейчас - "пришло на помощь".
  
  Но почему именно Д"Олшеври? - Я вдруг поняла, почему. И мне стало страшно. Кругом стояли тихие и пустые дома с мёртвыми глазами окон. Но не все глаза были мёртвыми: в покинутом мною доме они светились! Солнце уже заходит... Куда я попала?
  
  В довершение картины, во дворе одного из домов, за высоким забором из крепких железных прутьев я обнаружила огромную собачищу - чёрную и с горящими глазами. Завидев меня, собака зашлась хриплым от ненависти лаем. Я неумело перекрестилась, чего не делала никогда прежде: я не христианка.
  
  Но видение не исчезло. Оно тяжело вздохнуло (видимо, надеялось, что исчезну я), вывалило из пасти розовую тряпку языка, продемонстрировав крепкие белые зубы, и залилось оглушительным лаем.
  
  Да это же "Омэн", культовая мистика! Такой ротвейлер с красными глазами охранял Демьена Торна, сына Дьявола!
  Да это же ротвейлер, соображала я, пытаясь выбраться из дебрей "Омэна", услужливо подсунутого проклятой памятью.
  
  Значит, в доме есть люди, и если я не уйду - собака не замолчит, хозяину придётся выти и показать мне дорогу на станцию, кто бы он ни был! Кто бы он ни был...
  
  Словно в ответ на незаданный мною вопрос распахнулась дверь - но не дома, а сарая, и вышел огромный человек (человек ли?) в чёрной лохматой дублёнке и с топором в руках (ручищах!).
  - Что, собачка понравилась? - лениво обратился ко мне хозяин. - Сейчас поближе познакомишься.
  
  Мои ноги немедленно стали ватными, и я опустилась на землю, успев заметить, что внезапно стало темно - хоть глаз выколи! Правильно, так и должно быть. Так и было в "Омэне"...
  Такого "поворота событий" мужик с топором не ожидал.
  
  Очнувшись (а я упала в обморок - в первый раз в жизни! Это я-то - со вторым разрядом по лыжам и двенадцатым "кю" по игре "го"), я обнаружила ту же компанию.
  - Ну чего ты, это самое, как тебя зовут-то? - бормотал мужик, сидя рядом со мной на корточках и не выпуская из рук топора.
  - Медея - представилась я, но мужик не понял, наверное, решил, что у меня бред. Я чертыхнулась про себя и замолчала
  
   Здесь же маялся ротвейлер, вежливо принюхиваясь к моему рюкзаку. - Он тоже не ожидал такого развития сюжета. "Я же лаять толком не начал, горло прочистил только, меня даже отвязать не успели - и нА тебе! Дамочка сразу - с копыт" - читалось в его виноватых черешневых глазах.
  
  - Ты шуток не понимаешь, что ли, как тебя зовут-то...(я благоразумно промолчала) - ворчал между тем хозяин пса. - Пошутил я. Я вообще весёлый... Слышь, ты откуда взялась, с гривой такой... как у лошади! Чего испугалась-то?
  
  Мне стало стыдно. Вынимая из рюкзака бутерброды с салом, ветчиной и тунцом, заботливо и в большом количестве принесённые мною ждя Женьки, я не глядя совала их в предупредительно распахнутую собачью пасть, где они мгновенно (и бесследно) исчезали.
  
  Хозяин пса, виновато глядя на меня, тарахтел скороговоркой: "Да тут близко, минут двадцать всего, если по дороге, а ежели лесочком, так за семь минут дойдёшь, только не сворачивай, иди прямо" (А то собачка не догонит, не к месту подумала я).
  
  Ротвейлер поддевал мокрым носом мою пахнущую бутербродами руку - просил прощения и, если есть, ещё бутербродик.
  Бутербродик, конечно, был - я их много взяла, Женьку хотела порадовать. А порадовался этот "блюститель порядка". А я его за прислужника Сатаны приняла, идиотка!
  
  Когда я пошла по дороге к станции (идти лесочком я не рискнула), он вознамерился было меня проводить, но был возвращён хозяином за крепкий забор - крепким же междометием: "Вот же Иуда, за бутерброд продался? Хозяйку себе приглядел... самому под стать! А меня, значит, того, в расход можно? Дамочку до потери пульса довёл, обожрал подчистую, хоть бы бутербродик оставил, облизень!" - ворчал хозяин пса.
  
  Я подумала, что им, наверное, хорошо вдвоём: они понимали друг друга с полуслова... вот бы мне такую собачку! (И такого мужика!)
  
  А станция-то рядом, в двадцати минутах ходьбы, а я тут с ума сойти пытаюсь... Осознав комизм ситуации, я захохотала. В спину предательски кольнуло. Чёрт, о радикулите (подцепила-таки вчера) я как-то забыла. Ничего, доплетусь как-нибудь. Если медленно идёшь, то не так больно. К тому же, на дороге было значительно светлей, чем на лесной тропинке. Вдалеке засвистела электричка. Я была спасена!
  
  Двадцать минут, обещанные мне "черным человеком", давно прошли (забегая вперёд, скажу, что у меня получилось - сорок). Перспектива ночёвки в лесу меня больше не пугала. Отчего же слёзы, с которыми я боролась уже давно, подступили к глазам?..
  
  Нестерпимо болела спина, но плакала я не от боли. Что спина? Вылечу. А чем лечить ту пустоту, которая была внутри? Как от неё - лечат?
  
  Вот, наконец, и железнодорожная платформа. Группа Макарова давно уже, наверное, едет в электричке и поёт под гитару песни Визбора. И Женька поёт, мой старый друг. А я осталась одна... Нет, не одна, с радикулитом впридачу! Так мне и надо.
  
  Подошла электричка. Я с трудом вскарабкалась в вагон (ступенька, как назло, оказалась высокой). В вагоне почти никого не было: здесь горели всего два плафона, а кто же любит полутёмные вагоны?
  
  Я осталась в этом - полупустом и тёмном. За окнами тоже была темнота и светились редкие огни. Но я не верила больше огням. Домой, домой... Какое же это, оказывается, счастье - возвращаться домой!
  
  В соседнем купе сидела женщина с молитвенником на коленях. Шевелила губами - молилась. О чём она просила Бога? Слышал ли он её? И я, неверующая (так уж сложилось, не верила я ни Богу, ни кому другому, только вот с Женькой "прокололась"), в спасительной темноте мчавшегося сквозь ночь вагона обратилась к Нему жалким шёпотом: "Послушай, я хочу сказать Тебе... Ты ведь выслушаешь меня, не бросишь, как Женька?"
  
  В ответ возмущённо лязгнуло железо...
  
  Я благодарила Бога за то, что он вывел меня к лесным дачам, не дал соскользнуть с мостика в реку (от смеха, кому рассказать - не поверят!). За то, что открыл мне глаза на "старого друга" Женьку. За этот полутёмный вагон.
  Бог слушал меня и - молчал.
  
  А может, я слишком много требую? Может, Женька завтра позвонит и спросит, куда я пропала. "Ушла по-английски, не прощаясь. Компания не понравилась? Ну, мать, тебе не угодишь!" - скажет мне Женька.
  А я? Что скажу ему я? Что мне сказать...
  
  Я не сказала ему ничего - Женька мне не позвонил. Забыл, наверное. Может вспомнит ещё и позвонит. Года через два. Подожду. Старый друг - лучше новых двух.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"