Олег Шаров за последний год слишком много сталкивался лицом к лицу с человеческой смертью. Такая полоса северного бытия ему выпала. Вроде как вышел на тропу войны - на войне смерть естественна, тем и занимаются на ней люди-нелюди, что убивают друг друга. А тут, на краю земли, где, по словам аборигенов якутов, их предки воевали очень давно, за пределом писаной истории, то есть, по легендам больше 7 тысячи лет назад, - так вот, поди ж ты, смерть подстерегает пришлых покорителей-работяг, считай что за каждым поворотом пути.
Олег, баловавшийся на досуге стихами, даже написал по такому поводу подходящие строчки:
Мой тяжкий долг
идти в обнимку с смертью,
Глядеть ей в след,
и сердцем леденеть...
И я постиг,
что тоже не бессмертен,
Но ныне -
не достоин умереть!..
Впрочем, большей частью уход из жизни людей получался не слишком выразительным, если не сказать - банальным, просто объяснялся их неосторожностью в экстремальных условиях проживания.
Например, исчез по весне водитель трубовоза Володя Ляпунов. Поехал по хорошо отсыпанной дороге из Мастаха в речной порт Хатарык-Хомо за трубами. В тот же день другие шофера сообщили строительному начальству: стоит на краю дороги Володин КАМАЗ, двигатель тарахтит, а Володи нет. Сначала приятели подумали, что Володя отошёл в сторонку по каким-то делам. Но вот, возвращаясь через три часа из Хатарык-Хомо назад на Мастах, застали Володину машину в том же положении. Подошли к распахнутой кабине. Володя всегда возил с собой ружьё. В кабине нет ни Володи, ни ружья. Вернее всего, предположили шофера, с утра пораньше, когда ехал Володя, подстрелил он весеннюю уточку. Упала недалеко от дороги, пошёл за ней, рассчитывая взять её без особых забот. Но местные болота коварны: юркнул вниз в промоину, пытался выскочить, но его засосала трясина.
Логичная и не раз случавшаяся здесь причина гибели неопытных охотников.
Строители-механизаторы, конечно, послали людей к КАМАЗу, обшарили баграми досягаемые болота до трёх-четырёхметровой глубины. Но разве отыщешь песчинку в море? Тела Ляпунова не нашли, осталось оно навеки в торфяном плену как часть рокового ландшафта. Ближайшее от места исчезновения Володи озерко прозвали друзья "Ляпуновским", останется хоть название как память о человеке. А по трагическому факту - составили акт, чтобы через год, как положено, оформить и выслать родителям Ляпунова свидетельство о его смерти.
Прошлой осенью сразу двое вахтовиков, работавших на Мастахе, а живущих в Усть-Вилюйске, утонули в Лене. Могучая Лена всегда напоминает даже умудрённым рыбакам о своём капризном характере. Периодически, причём вне связи с погодой или направлением ветров, проходит по просторной Ленской водной глади особая волна, "девятый вал", который опрокидывает маломерные катера, как бы они не пристраивались к нему на встречу. Если близко от берега - полбеды, а ежели посреди многокилометровой реки, да не успев быстро влезть обратно в лодку, то при температуре воды около 5 градусов рыбак может в ней находиться живым не больше 5 минут. Потом наступает смерть от паралича сердца.
Похоронили в Усть-Вилюйске тогда двух мастахских рабочих.
На 8-е марта, женский праздник, убили друг друга двое работяг из категории "химиков", условно освобождённых уголовников, используемых на местном строительстве объектов газодобычи. Или просто по пьяни, или не поделили местную "шалашовку", как звали обслуживающих зэков работниц добровольного труда. Один из "химиков" уснул навек с ножом под сердцем, второй - с грудью, начинённой бекасиной дробью, убитый в упор из ружья. Как преуспели оба собутыльника нанести напарнику смертельную рану, лишь богу ведомо.
Тогда же нашли повешенной в своём балке местную медсестру Веру Кротову. Вера отличалась сумбурным нравом. Жила свободной холостячкой, то пускалась в загул с очередью желающих, а то запиралась у себя и никого не принимала. Смерть-самоубийство её выглядели подозрительно, ведь у Веры был как раз период свободы, медэксперт установил, что органы её подтверждают недавние перед повешеньем половые контакты. Но следователь из Сангар решил, что найти возможных насильников шансов мало, сам никто не признается, а бывал у Веры практически весь боевой мужской состав посёлка. Написал заключение о самоубийстве, и дело закрыл.
Невелик посёлок газовиков Мастах, получивший название одноимённого якутского наслега, расположенного от него в пяти километрах. Живут и работают здесь не более 150 человек. Но всего за один год насчитал Олег Шаров 15 единиц убытка работоспособных трудящихся, ушедших из этого малого замороженного Света на безвестные Небеса. Территорией любви и смерти нужно было бы окрестить эту зону. Любви, конечно, не романтичной, юношеской, а любви как противопоставления жестокости окружающей среды. От того и народ здесь доброжелательный, гостеприимный, открытый. Всегда готовы северяне придти человеку на помощь, поделиться всем, что имеют.
Самое незабываемое впечатление произвела на Шарова смерть телеграфиста Дмитрия Самохвалова, учитывая, что похороны его устраивать пришлось ему самому, начальнику промысла, поскольку Дмитрий числился в его команде, промысловых работников. Правда, подчинялся Самохвалов не Шарову, а конторе в Якутске, но оперативно и по жизни слушал Олеговы команды.
В обязанности Дмитрия входило обеспечение проводной и радиосвязи Мастахского участка объединения "Якутгазпром" с внешним миром. Надо сказать, что газсвязь при Самохвалове работала отменно. Шаров просто восхищался, что из своей конторки, из затерянного в снегах края Земли, он свободно может набрать любой московский телефон и поговорить с москвичом так, словно звонит из соседнего с ним подъезда. Легко мог связаться Шаров с Украиной, где жили на Шебелинке его родственники, с любым уголком страны.
Самохвалов выглядел тихим, интеллигентным воспитанным человеком, если был пьяницей, то только тайным. В следствие своего привилегированного положения, отсутствия прямого подчинения на Мастахе, у Дмитрия Самохвалова имелся собственный балок, в котором он жил один. Балки здесь давались только семейным, из холостяков жили без подселения только Самохвалов, да упомянутая медичка Вера Кротова.
Но использовал ли телеграфист по примеру медсестры свои шикарные условия быта для вольной жизни, Шаров не знал. Было полно женщин -вахтовиков и местных, семейных, которым только подмигни высокий симпатичный и постоянно трезвый Дмитрий, и они устроят очередь на посещение его комфортной кельи. Но гости у Самохвалова не гужевались, считался он по этой причине замкнутым и нелюдимым.
Шаров как-то заглянул в балок к Самохвалову, спросил о его претензиях к поселковым благам, отоплению, свету, делам столярным, за которые Олег отвечал. Претензий у Дмитрия не было, балок смотрелся внутри непривычно чистым, уютным, обихоженным, что без женщины-хозяйки казалось для мужчины немыслимым. Но, видать, Самохвалов сам по себе представал мужиком хозяйственным. Он угостил Олега соткой граммов водки и строганиной из максуна, поскольку Шаров зашёл после работы и имел право принять от жильца пару капель на "сугрев души" и для уважения. Не уважить Самохвалова было нельзя.
И вот однажды в середине апреля на Мастах обрушился последний зимний морозец под 40, замела пурга, запрятались люди по своим тёплым берлогам. А по окончанию непогодицы выяснилось, что Самохвалов исчез. Шаров узнал про это через несколько дней, ведь связь функционировала без перерывов. Позвонил в Якутск, доложил начальству Самохвалова. Те не придали случаю особого значения: сплошь и рядом, одурев от одиночества в затерянных поселениях, кто-то самовольно сбегает, улетает на попутной вертолётке "на Землю", "линяет" в цивилизацию. Погуляв недельку-другую на вольных хлебах и в новых весёлых компаниях, разрядившись, расслабившись, растратившись, беглецы возвращались. Их, пожурив для проформы, допускали до продолжения своих обязанностей, вычтя из зарплаты прогулы. Из Якутска Шарову сказали, что и с Самохваловым может быть такое. Пусть Шаров подождёт пару недель, если телеграфист не вернётся, они заявят об его исчезновении милиции, а для Шарова подберут замену пропавшего. На том и порешили.
Но вот 30 апреля, накануне народных майских праздников, к Шарову пришла заправщица ГСМ Света Доброва и заявила, что рядом с бочками веретённого масла, которое не часто разбирают компрессорщики, на её базе нашёлся замёрзший труп. И, похоже, что это труп исчезнувшего две недели назад телеграфиста Самохвалова.
Олег смотреть на покойника не побежал, приказал Свете никого к трупу не подпускать, оставить всё, как есть, никому пока не болтать о находке, а сам позвонил в Сангарскую милицию и попросил срочно прислать бригаду для расследования происшествия. В тот же день к обеду прилетел милицейский вертолёт. Медэксперт и следователь объявили Шарову, что времени у них мало, хотят с этим вертолётом сегодня же вернуться домой, поэтому попросили быстро организовать их работу.
- Покажите труп, и дайте нам на вскрытие хотя бы одного понятого!
Олег позвал Свету Доброву. Та сказала, что смотреть на мертвецов "ужасть" как боится, показать издали замёрзшего может, а ближе не подойдёт, "хоть увольте!" Вызвал Олег сантехника Ивана Петрова, из "химиков". Тот к Шарову относился с почтением, хвастал в компании, что на воле лично сотворил почти десяток "жмуриков". Этот-то от мертвеца в "ужасть" не впадёт. Не тут-то было! Петров затарахтел, что "Шарова крепко уважает, готов для него хоть в прорубь влезть, но помогать следствию его вера не позволяет, обет "вора в законе".
Милиционеры напомнили, что у них "время не ждёт". Что ж! Олег махнул рукой и сказал, что сам пойдёт с ними понятым на вскрытие.
Они и пошли вдвоём с медэкспертом к трупу. Следователь взял у комендантши ключ от балка Самохвалова и подался на осмотр места жительства, в балок, "чтоб всё прояснить сполна".
Было солнечно и морозно. Шагали с милиционером бодро, хотя Олег уже трясся внутри от предстоящего свидания с нелепой смертью, да ещё от обязанности глядеть на вскрытие. Всего в сотне метров от Самохваловского балка и находились злополучные для последнего бочки с маслом. Покойник застыл в сидячей позе, согнувшись к своим добротным собачьим унтам. Один унт он успел стащить с ноги, второй только начал стаскивать, да так и успокоился.
Говорят, замерзающим на морозе становится жарко, потому что круг кровообращения у них постепенно сужается, пока не сокращается весь до маленького кружка у самого мотора-сердца. Потом и сердце рвётся от перегрузки. Сверх всего, мороз действует как наркотик. Преодолев первые признаки замерзания, человек теряет волю, перестаёт управлять своими поступками, потому что его охватывает эйфория, приятное мечтательное состояние покидающей тело души.
"Но какого дьявола Самохвалов пошёл из тёплого балка к этим дурацким бочкам?" Вначале, Олег подумал, что аккуратист-телеграфист удалился на расстояние от жилья, чтоб справить нужду - не захотел гадить у людей под окнами, как некоторые. Но, подойдя к бочкам ближе, вычислил другую причину. В пяти метрах от шеренги этих бочек стоял вагончик, конторка и насосная заправщицы Светы Добровой. Вагончик отапливался, окно его было не замёрзшим. При темноте снаружи наверняка хорошо виден столик конторки и её хозяйка Света. Очень может быть, что Самохвалов застал Свету за заправкой в неурочное время. Бывало, что машинисты или шофера упрашивали её на это. И, возможно, что в тот последний час Самохвалова позабыл он про мороз и пургу, увидев, что не Светка заправляет кого-то, а кто-то заправляет её. На конторском столике, на отшибе от жилья, у окна, в которое только ненормальный припрётся заглянуть. Северные женщины, даже семейные, как Доброва, часто пожаливают одиноких мужчин, которых на краю земли большинство. Здесь нет жён, не имеющих или не имевших нештатных любовников. Это закон Севера, биологическое тепло, нужное мужикам и неисчерпаемое у женщин, должно использоваться по назначению, не обрекать на деградацию мужчин в самом рассвете лет. А Светка, не зная того, утешая одного "кобелька", угробила второго, глядящего на её забавы. Да и как ей было узнать, что на этом краю отыщется один вуаерист-визионист, которому глядеть на чужие радости доставляет большее удовольствие, чем испытывать их самому.
Осмыслил свои наблюдения Олег позже, после окончания своей миссии не для слабонервных. Милиционер-медик, делая свою работу, непрерывно её комментировал понятому, вероятно, так привык или так ему положено.
- Впервые вижу на Севере такого аккуратного покойника, - говорил медэксперт. - При галстуке и в глаженной сорочке. Нижнее бельё добротное, шерстяное, и без единого пятнышка, которые и у женщин на белье сплошь и рядом. Прямо настоящий чистюля! Смотри, понятой, живот у него не вздут, значит, никакого пищевого отравления не имелось. Но по инструкции мне нужно взять остатки желудочного содержимого. Хотя и ясно, никакого насилия покойник не испытал, сам зачем-то зашёл за эти бочки, может, рассматривал что в вагончике напротив, и замёрз, как воробей на снегу. Смотри, я делаю разрез и влезаю ему в желудок...
Милиционер заранее надел белые медицинские перчатки, работал в них сноровисто, со знанием дела. В кульминационный момент Олег напрягся и придумал: "Чего мне пялиться на всякие ужасы? Закрою-ка я глаза, а пусть мент творит, ему необходимое. Нового я тут не узнаю, итак всё понятно, а смотреть в чужие нутренности мне вовсе не обязательно! Тем более, при его дотошных пояснениях..."
Милиционер продолжал комментарий:
- Вот эти кусочки пищи и жидкости мы спрячем в пакетик. В лаборатории сделают анализ. Но всё так лишь положено, у меня и тебя не должно быть сомнений, что смерть наступила от переохлаждения. Однозначно, на 100 процентов. Всё! Можем идти в контору.
Олег открыл глаза, а милиционер сделал вид, что не заметил его хитрости. Он осторожно стаскивал с рук мягкие перчатки, бросил их в сугроб и поджёг спичкой. Резина загорелась сразу. Опять объяснил:
- Обязательно нужно уничтожать средства вскрытия трупа. Чтоб не оставлять трупный яд для несведущего заражения. Но у этого мертвеца ещё яда нет. Он стеклянный и загнутый крючком. Как вы его хоронить будете? В гроб такой труп не влезет!..
С сознанием выполненного долга медэксперт и Олег вернулись в контору. Там уже завершал работу следователь. Следователь оказался не только опытным, но и понимающим северные законы добра. Сказал Шарову:
- Ничего подозрительного в жилище Самохвалова не обнаружено. Я с понятой Добровой составил список всех личных вещей покойного, упаковал их в чемодан. Доброва сдала их на склад, на случай , если появятся наследники. Хранить нужно ровно один год. Пока, по моим данным, у Самохвалова родственников нет. Вот тебе справка-разрешение, что вы можете похоронить замёрзшего на местном кладбище. Есть такое в старом Мастахе. И ещё. Какой же мужик этот был чистоплотный! У него даже носки глаженные и разложены каждая пара в свой целлофановый пакетик. Нашёл я у него почти полный ящик водки, 17 бутылок, и 350 рублей денег. Мы с Добровой решили не указывать эти доки в перечень его имущества. Ведь у тебя будут расходы на его похороны. Вот и потратишь, товарищ Шаров, на погребение и поминки, если найдётся, кто его захочет помянуть. Доброва сказала, что приятелей и друзей у Самохвалова не было. Но выпить за чужой счёт любители найдутся. Всё! Мы можем улетать домой, в Сангары, а ты, Шаров, хорони замёрзшего. Ведь завтра праздник! Пусть он пройдёт без мертвецов! Ни старых, ни новых. Лады?
"Лады!" А Шарову требовалось немедленно организовать захоронение неожиданного и чем-то жалкого трупа.
Действовал он по привычке оперативно и напористо. Первым делом договорился с гробом. На складе у строителей оказался готовый, сделанный на всякий случай. Начальник строителей Панкратов ему этот гроб без разговоров уступил. Теперь нужно было собрать две бригады - одну для рытья в мерзлоте могилы и вторую - водворения скрюченного тела в гроб. "Химик" Петров, который божился для Шарова "влезть хоть в прорубь", получив как предоплату 5 бутылок Самохваловской водки, развил бурную деятельность и быстро сколотил бригаду - ППУ-шник, бурильщик на станке под сваи, двое с шансовым инструментом в виде ломов.
Сложнее было найти людей для работы с закоченевшим трупом. Олег вызвал бригадира цеха капремонта скважин Витю Костюхина и двоих его бурильщиков, из тех, что помощней в "физике". Пришли к Шарову в кабинет, поразились, когда он выставил перед каждым по бутылке водки и "на закусь" на всех тарелку солёных груздей.
- Разговор есть, ребята! Но на трезвую голову вы меня не поймёте! Выпейте-ка за моё здоровье, раз я угощаю!
Похихикивая и быстро веселея, пьянее, Витя и мужики за три приёма каждый с задачей Љ 1 совладали.
- Ну, говори, начальник, что ты от нас сегодня хочешь? - подытожил выпивку бурильщик Пригов, самый сообразительный.
Шаров теперь всё рассказал этим людям без утайки. Что гроб на складе строителей, что замёрзший Самохвалов лежит у ГСМ скрюченный, и его надо как-то положить во гроб и закрыть крышкой. Чтоб схоронить не как собаку, а как человека. А могилу выпиливать в мерзлоте уже пошёл химик Петров. Упаковав Самохвалова, нужно отвести гроб с ним на Мастахское кладбище и помочь химикам долбать могилу. "Хотя бы на метр в глубину!"
- Учитывая необычность этого задания, и для храбрости, даю вам ещё по бутылке водки. Примете, когда созреете, для вдохновения, которое, чувствую, вам потребуется! - завершил беседу Олег.
Витя и жизнестойкие старожилы Севера, лишь слегка пошатываясь, но в твёрдой решимости пошли выполнять начальский заказ.
Шаров же до конца этого сумасшедшего дня успел съездить в Мастахский сельсовет, где ему по справке милиции указали по схеме на место захоронения. Убедился, что Иван Петров с командой уже на кладбище. Шаров дал добро на начало титанического труда, мужики приступили растапливать ППП-ушкой снег над будущей могилой. Видно было - за дело взялись спецы! Олег вручил и им запас водки, знал, такую работу без "вдохновения" не сладишь.
Приехал на склад ГСМ, где возле интимной конторки заправщицы уже трудились Витя Костюхин и его мужики. Тело Самохвалова они уже пытались вставить в гроб, но торчащие вверх ноги покойного превращали траурный "ящик" с крышкой в раскрытый шатёр восточного падишаха.
- Попробуйте выпрямить ему ноги! - посоветовал Шаров и предложил ещё им "вмазать водочки, чтоб не обращать внимания на лишние нежности".
Но наблюдать, как будут бурильщики выпрямлять тело "без нежностей" не стал, пошёл в ОРСовский магазин, отоварил все деньги покойного водкой и консервами, предвидя, что только на таком горючем его караван дойдёт до точки назначения. Оттащил два ящика продуктов к себе в рабочий кабинет.
Через час к нему прибежал Костюхин, с горячечными сияющими глазами, не столько пьяный, сколько переборовший внутренние нравственные устои своего организма.
- Мы сделали это, Петрович! - кричал Витя. - Иди посмотри! Труп лежит в гробу, словно в нём и умер...
И зашептал, как по секрету:
- Мы же ему позвоночник сломали... А ноги выпрямили кувалдой...
Добавил в голос, уже гордый:
- Мы Самосвалову даже снятый унт надели. Пришлось, правда, его разрезать... Но ничего - в раю или в аду подлатают ему всё, что мы по необходимости раздробили. Там ведь для радостей и наказаний нужен исправный труп... Что прикажешь? Можем выставить тело для прощания в Красном уголке... Или как?
- Или как! - ответил Шаров. - Забивайте крышку! В Красном Уголке завтра утром праздничный митинг промысловиков и строителей. Никаких прощаний! Бери мой УАЗик, грузите гроб и езжайте на Мастахское кладбище к Петрову. Хоть бы за ночь успели с его мужиками закончить могилу и закапать. Жми!.. Ещё водки прихвати всем на эту безумную ночь!
Перед коротким сном уже под утро 1 мая Шаров успел написать тезисы праздничного доклада, который должен был сделать. Как шла работа на кладбище - не знал, только надеялся, что всё обойдётся без новых трупов.
В 10 утра Красный Уголок заполнили человек 100 жителей посёлка. Таких массовых собраний на Мастахе раньше не было, видно захотел рабочий класс послушать и рассмотреть нового начальника промысла, который людей не чурается. Олег в парадном костюме и при галстуке начал доклад о политике партии, о достижениях промысловиков и строителей газовой индустрии Якутии. Слушали его хорошо, спокойно и тихо.
Посредине доклада дверь в зал распахнулась и ввалилась, едва держась на ногах, страшно пьяная вся похоронная команда во главе с Иваном Петровым. Витя Костюхин, почти бездыханный, висел у Петрова под мышкой. Похоронщики, в грязных брезентовых робах поверх полушубков, цвели в восемь белозубых ртов.
- Грр-ажданин начальник! - прорычал Петров. - Ваше задание выполнено! По высшему разряду, как положено! Что делать дальше?
Шаров остановил доклад. Улыбаясь залу, извинился и сказал замызганным в глине и мазуте работягам:
- Большое вам спасибо, товарищи, за работу! С праздником вас! Прошу всех пройти в мой кабинет, я оставил его открытым. Там всё приготовлено. Начинайте первомайское празднество без меня. А я скоро к вам с удовольствием подключусь. Буду рад побыть в вашей компании...
Скорее всего, большинство северян в зале знали все перипетии вчерашнего дня с организацией Самохваловских похорон. Возможно, не для Шаровского доклада, а ради этого явления пьяной команды похоронщиков и припёрлись они на собрание с утра пораньше. Теперь посёлку стало известно, что похороны прошли успешно. Не такой уж это малый трудовой подвиг в экстремальных условиях возле самого Полюса Холода...
В кабинете Шарова пьяный Петров спросил Олега:
- За что это ты, начальник, так уважал замёрзшего телеграфиста? Земляк он твой, или друг?
- Я Самохвалова почти не знал, - ответил Шаров. - А уважать нужно каждого человека на Севере. Сдохнешь ты, Иван, я тоже разобьюсь, но похороню тебя по-человечески! Усёк?
- Усёк, начальник! Но схоронить первым я постараюсь тебя...