Аннотация: Цикл рассказов о Отельном гвардейском батальоне Лесные крысы. Рассказы: Благословите уходящих, Сто имён Хлад,Долина роз, Генерал.
Благословите уходящих
Когда умирает монах, колокол бьёт один раз
Когда умирает священник, колокол бьёт три раза
Когда умирает Настоятель, колокол бьёт двенадцать раз
Когда умирает обитель, колокола звонят не переставая...
В этот день колокол ударил двенадцать...
В полдень братия вынесла бездыханное тело настоятеля из его кельи и провожая в последний путь песнопениями перенесла в покои тишины. Древние плиты, подобно силовому доспеху, приняли того, кто пал в борьбе со всемогущим временем.
Потемневшие от времени своды внимали псалмам, выщербленные статуи скорбно и величественно взирали на прах.
Когда тяжёлая плита скрыла тело тридцатого настоятеля монастыря святого Артура миротворца Северного, ещё два дня братия читала житие святого, а затем брат-ризничий, брат-ключарь и отец консорт-настоятель сняли сургучные печати с дверей кельи почившего.
Скромное жилище смиренного слуги Императора за пять дней почти не изменилась. Только лёгкая пыль витала в воздухе, весело кружась в солнечном луче, подобно мечу, пронзающему келью, из узкого окна. Дремали по углам старинные сундуки из потемневшего дерева. Письменный стол, образа в углу, лёгкая занавесь из серебристой ткани, колыхаемая лёгким прибрежным ветром.
Всё хранило тишину и покой. Как будто житель этой комнаты отлучился всего на минуту. И только остановившие свой ход древние терранские часы, что с помощью архаичного ключа лично заводились самим отцом-настоятелем каждое утро, остановили свой бег...
Немного помедлив, братия стала разбирать бумаги и вещи покойного. Настоятель-консорт, осенив себя аквилой и вознеся краткую молитву-прошение духу машины, стал заводить часы... Новое время нового настоятеля начало свой неустанный бег.
Древний механизм уже отзвонил пять ударов, когда, открыв очередной сундук, брат-ключарь неожиданно вскрикнул и схватился за трость: из-под открытой крышки на него уставилась здоровенная крыса, сжимающая в зубах святую аквилу.
Когда первый испуг прошел, стало видно, что это чучело. Но на место испуга быстро пришло удивление и недоумение, ибо под освященными дарами, четками и прочим обычным монашеским скарбом, лежали коробки армейского вида и деревянные шкатулки. Изумленные иноки извлекли лонглаз, украшенный множеством тончайших гравировок, короткий стилет с рукоятью в виде головы крысы, мощный вокс гвардейского образца, металлическую коробку, в ячейках которой лежали ампулы с синеватой жидкостью - три ячейки были пусты. После очередной вещи, так не вяжущейся с привычным обликом умершего, консорт-настоятель приказал спрятать все назад и, опечатав сундук, снести его под запор в дальний угол монастырского подвала.
А через две недели рядом с обителью приземлился посадочный катер. Сам по себе он не привлекал внимания: в обитель съезжались паломники со всего сектора. Но едва люк челнока коснулся земли...
Брат-гостичный семенил рядом с высокой фигурой в красном плаще, степенно вышагивающей к монастырской гостинице.
- Милорд Инкаптиус, такая честь для нас, отец-настоятель примет вас через четверть часа, как только приведёт себя в должный вид...
- Передайте отцу-настоятелю, что я желаю видеть его самого, а не его рясу.
- Да, да, конечно, ваша милость...
Инквизитор, грустно усмехнувшись, обернулся к своим спутникам:
- Ну что ж, господа, если туалет отца-настоятеля требует, нам стоит подождать с комфортом.
Спутники адепта Ордо Маллеус, усмехаясь, стали устраиваться в шезлонгах, сноровисто вытащенных монахами. А две дюжины солдат в чёрной форме и пятеро матросов, скинув заплечные ранцы и откровенно нежась под ласковым солнцем, расположились прямо на шелковистой траве аккуратно подстриженного газона.
Справа от инквизитора уселся высокий капитан гвардии в чёрной форме, чей орлиный профиль и естественность выправки выдавали в нем потомственного аристократа. Сидящий рядом с ним абсолютно седой офицер в такой же форме отличался от своего товарища только бионическими пальцами на обеих руках.
Левый шезлонг занимал толстенький капитан второго ранга с вислыми усами, довольно нелепо смотрящимися на его одутловатом лице. Сама фигура излучала добродушие и неторопливость, и только глаза стального цвета , равнодушно смотрящие прямо перед собой, портили впечатление.
- О, это, кажется, к нам, Герцог. Забавно, и этот человек собирается...
- Ус, помолчи, - оборвал своего беспалого товарища, тот, кого назвали Герцогом.
Меж тем Инкаптиус встал из шезлонга и вся свита инквизитора вскочила на ноги.
По чисто вымытой дорожке к ним спешило несколько фигур в развевающихся от быстрой ходьбы рясах.
Солдаты явственно заулыбались при виде того, как монахи пытаются одновременно и спешить, и величественно шествовать.
- Милорд!
- Ваше преподобие.
- Для нас честь принимать у себя любого столь прославленного...
- Знаю, когда умер преподобный Микн?
- Преподобный отец оставил нас и пребывает в свете отца нашего Императора уже две недели.
Настоятель склонил голову и придал голосу ещё более скорбные интонации.
- Это большая потеря, и вся обитель неустанно будет пребывать в печали...
- Я в курсе, что это...большая потеря для всех нас... Я хочу осмотреть его... могилу.
- Да конечно, конечно, прошу, ваша милость.
Лёгкий шёпоток отвлёк внимание Инкаптиуса.
- Отец-настоятель, отец-настоятель, вы видели, у тех, что с этим прибыли, у них такие же крысы, как у отца Микна, там в сундуке...
-Я видел, молчи!!! -яростно шикнул на когото игумен.
Инквизитор с офицерами, пригибаясь из-за низкого потолка, спустились в прохладный подвал. Инок, читающий заупокойную литанию, покосилсяа в сторону вошедших, но не остановил чтения.
Слова литании на архаичном диалекте готика были странны и непонятны, они словно пришли из невообразимой глубины веков и сейчас снова взлетали к низкому каменному своду, как и тысячелетия назад...
-И где только Микн выкапывал такую древность... А ведь красиво... Нда, всё, что непонятно, кажется красивым... Воистину, во многих знаниях многие скорби.. Каким же прекрасным должен видеться мир придуркам вроде этого настоятелишки?
Размеренная речь текла под сводами, смешиваясь с ароматным ладаном из курильницы в углу, эхо вторило, как будто сами стены читали древнюю молитву.
Позади нерешительно топтались солдаты, о чём-то задумался, по привычке теребя аксельбант, командир батальона, по сути, давно уже полноценного полка "Лесных крыс", с гордостью несущий звание Крысиный Герцог. Начштаба "Ус Крысы" нервно постукивал тростью о высокий, до блеска начищенный сапог. Юмор бойцов этого батальона сперва многих шокировал, но рано или поздно все привыкали. Хотя Инкаптиус предпочитал не знать, как же его самого называют эти не знающие ни страха перед врагом, ни почтения перед вышестоящими, бойцы.
А совсем рядом, под плитой, спал настоятель монастыря. Упитанный, весёлый, немного трусоватый, любящий паломниц помоложе и пищу повкуснее. Но вспоминалась не лоснящаяся от довольства физиономия с тонзурой, а осунувшаяся, давненько не бритая, худая до проступающего черепа рожа. И вдруг посредине тихого склепа разверзлась темнота разбитого каменного дома, осколки бетона вперемешку со спутанной и оплывшей арматурой. К аромату ладана добавился чад дизеля, запах горелой резины. А вместо размеренной молитвы сип вперемешку с бульканьем крови в разбитой груди...
- Молитву. Маленькому. Ему нужна, - казалось, в сомкнутых глазах костяной башки блеснули слезы. Глупо - кто и когда видел плачущего огрина?
Микн закрыл глаза крохотному бойцу. Гигант еле заметно кивнул.
- Бог-Император отец наш, - заученные назубок литании вылетели из головы. Человек было запнулся, но вдруг сознание прояснилось, и молитва потекла дальше. - Все мы малы перед тобой, но всех ты увидишь рано или поздно и будешь судить по дару принесенному к трону твоему. Этот малый принесет тридцать зарубок на прикладе. Он никогда не трусил и всегда бился до последнего. Хоть ростом он мал, но дух его был больше, чем у многих рослых...
Костяная башка удовлетворенно расслабился, вслушиваясь в мелодию молитвы.
-... И будет в свете твоем вольготно и малому, и большому, из верно служивших тебе, - закончил Микн молитву. Огрин уже не дышал.
- Ну, уж ты многих сможешь предъявить Императору...
- Amen! - нараспев произнёс чтец.
- AAAmeenn... - вторили своды.
- Амэн, - шепнул инквизитор и, круто развернувшись, направился к выходу.
Настоятель теребил чётки, не зная, что и думать. Заезжие гости вели себя крайне странно. Побывав в склепе, они расположились в монастырской гостинице. Солдаты эскорта вечером устроили пробежку, распугивая голубей и паломников грохотом сапог.
Офицеры из свиты оккупировали комнату почившего настоятеля, очень деликатно и вежливо известив об этом настоятеля здравствующего... Только задним числом. Причем, по словам келейника, дверь в келью попросту вышибли, выдворив самого келейника без всяческих разговоров.
Инквизитор же и вовсе на весь день закопался в библиотеку монастыря, приказав закрыть её для посещений.
И теперь, со смешанными чувствами, престарелый настоятель обители взирал на горящий посредине двора костёр, у которого с дымящимися кружками расселись прибывшие гости. У самого огня, на почётных местах сидели офицеры в расстёгнутых кителях, а позади плотным кольцом у костра развалились солдаты.
Из темноты портика к костру проскользнула тень в рясе. Молодой послушник, робея, приблизился к защитникам Империума. Сидящая у костра компания со смешками и хохотом протолкнула монашка к самому пламени, и уже через четверть часа робкий юноша, порядком раскрасневшийся от хмельного напитка, в голос хохотал над незатейливым солдатским юморком.
Сто имен Хлад.
Вьюги стонут, зовут, кто же выстоит, выдержит стужу?
В прорубь надо да в омут, но - сам, а не руки сложа.
Пар валит изо рта... Эх, душа моя рвется наружу!
Выйдет вся - схороните, зарежусь - снимите с ножа.
Я дышал синевой.
В. Высотский.
Костер весело трещал ветками посреди монастырского двора. Языки пламени выхватывали из темноты иссеченные шрамами лица и гуляющие по кругу фляги. Изредка красным отсветом вспыхивали Аквилы, зажатые в зубах сушеных крыс, прицепленных к поясам бойцов. Среди серых бандан рядовых и сбитых на затылок беретов офицеров сразу бросалась в глаза тонзура сидящего вместе с бойцами монашка.
- ...Ты мля еще Хлад трахнуть предложи... - от грубых слов сержанта молодого монаха передернуло. Но в памяти всплыло воспоминание, и он рискнул спросить.
-А что это за Хлад? - Спросил инок. - Отец Микн тоже несколько раз ее упоминал.
- Хлад - это давняя история, - помолчав, ответил боец. - Мы тогда еще на Витрагле в автономке были. И прибилась к нам девчонка лет четырнадцати. Молчала всегда, и от одного взгляда жуть пробирала ...
- И это мешало? - После разухабистых рассказов бойцов монах явно не ожидал, что их может остановить такая мелочь.
- Знаешь, у нее договор с Герцогом был, - сидящий рядом офицер грустно хмыкнул, пристально вглядываясь в огонь..
- За десять убитых в бою одного пленного она получала живым... Мля, я не помню, чтобы у нее за день хоть одного пленного не было!
- И что же она с ними делала?
- Ничего хорошего, - прожженный ветеран многих компаний скривился. - Глянет в глаза, тот с ног валится, а она подойдет, и давай резать. Отрежет кусок, прижжет рану, какое-то имя прошепчет и дальше. Минут за двадцать от рук и ног только кости оставались ... Ни разу не добила. И, главное, спокойно все - ты мясо жареное режешь, и то больше эмоций проявляешь.
- Не может так человек, - монашек побелел, видимо, явственно представив все еще живое тело с торчащими из туловища костями вместо рук и ног.
- Человеком Хлад только родилась. А что ее такой сделало, никто не знает. Одна в этой ее привычке польза была: если пленных несколько, одного отдашь - остальные шелковыми становятся.
- И как вы ее приняли-то такую?
- Знаешь, ела она за одну себя, а дралась за взвод. И своих никогда не трогала. Не тот расклад был, чтоб от такого, хоть и жутковатого подарка судьбы отказываться ...
- А потом она куда делась? Инквизиция забрала?
- Погибла. Когда воздушную базу брали перед высадкой наших ... Одну группу стаббером прижали, ну она там была и в рост встала. Парни дернулись было перхватить, а их словно приморозило ...
Витрагл.
Два часа до высадки сил Имперской Гвардии.
... Над вжавшимися в землю людьми прошла еще одна очередь, и перед глазами как всегда отрешенной Хлад встала странная картина. Застрявшие автобусы с девочками десяти-четырнадцати лет, и выруливающие к ним грузовики, забитые людьми в грязной одежде и уродливыми похабными татуировками на лицах.
- Хлад! - Лейтенант опять зашипел сзади. - Ты самая быстрая. Сейчас на счет три пойдут двое, дальше ты ...
Души, кружившиеся вокруг, ускорили вращение, и Хлад, не слушая приказ дальше, встала в полный рост.
В нее немедленно ударила очередь, отклоненная душами-спутницами. Не зря она кормила их кусочками тел и душ пленных врагов.
- Катрин, - прозвучало в ушах, а перед глазами встала очередная картина.
...Залитые кровью ноги захлестнула веревочная петля. Грузовик изверг облако выхлопных газов, и под гогот культистов девчонка в изорванных остатках приютской формы понеслась по камням...
- Катрин, - послушно прошептали губы, и одна из душ, сорвавшись со своей орбиты, метнулась к огневой точке. Звонкий девичий смех разнесся над расчищенной полосой. Хаосит бросил рукояти стаббера и, свернувшись в клубок, заорал выдирая себе глаза.
Взгляд упал на лазган. Само собой пришло понимание, что оружие ей уже не нужно. И вторя веселому смеху освободившейся души, хрипло и жутко расхохоталась еще живая.
Шаг. Скользнул по плечу ремень, и упал в траву лазган.
Шаг. Легонько стукнув батареями, коснулась земли разгрузка.
Еще шаг. Щелкнула пряжка ремня, и полоса кожи с пистолетами и ножом полетела вниз. Словно своими глазами она увидела, как второй номер, отпихнув мертвое тело, приник к стабберу. Трассеры снова прочертили прямую к щуплой фигурке посреди расчищенной полосы. Амбразура с извергающим огонь стволом словно приблизилась, и Хлад разглядела заросшее густой слипшейся шерстью лицо стрелка. Девушка пристально взглянула ему в глаза и у хаосита отнялись руки, а перехваченное горло издало странный хрип.
- Ника, - кол до самой земли покрыт густым слоем крови, а сверху в судороге изогнулась все еще живая девчушка лет одиннадцати. И снова звонкий смех понесся над землей и смешался с животным воем умирающего хаосита.
Вихрь душ расширился, и девушка увидела все так, словно смотрела сверху на макет местности. Перегруппировывалось полсотни хаоситов с этой стороны периметра. Около сотни быстро двигалось от караульных помещений. Ноги по-прежнему спокойно несли Хлад к колючей проволоке заграждений, и она все еще не снимала невидимый пресс с гвардейцев застывших на исходной позиции.
Рядом с огневой стаббера возникли три тени, но неприцельные импульсы лазганов прошли далеко в стороне.
- Мирка, - раскаленное железо впивается в спину, и девчушка со стоном поднимается на ноги. Мерзкой полосой на вкопанном в землю столбе видны уже два кольца кишок. - В этот раз смеха не было, только захрипели хаоситы, пытаясь протолкнуть сквозь окаменевшие горла воздух. Темноту прорезали трассеры и лазганные импульсы культистов. Души-спутницы отсекали смертельные подарки от своей носительницы. Одно за другим всплывали в голове имена и неслись с звонким смехом души. Два десятка хаоситов охранения в считанные секунды умерли, скорчившись на дне своих окопов от невыносимой боли. Они привыкли нести боль другим - сегодня жертвы рассчитались с лихвой.
Хлад преодолела уже половину расчищенной полосы, когда первые из хаоситского резерва выскочили к заграждению. Души-спутницы метались, закрывая носителя от пуль и импульсов. Шаг за шагом приближалась Хлад к врагу. Срывались и срывались с губ девушки имена, отправляя невидимую смерть врагу и истончая защиту. Но все больше стрелков выходило к заграждению. Вот сквозь ослабевшую вьюгу душ прошел первый импульс лазгана, пока еще мимо, но кто-то невидимый подсказал, что скоро спутницы уже не прикроют, и тогда девушка разом выпустила почти все оставшиеся. Полторы сотни культистов накрыло волной девичьих душ, и каждая щедро делилась своей смертью с выбранной целью...
Здоровяк в грязной кожаной безрукавке, на спине которой сквозь грязь еще можно различить синюю перевернутую аквилу, вертится по земле, словно пытаясь вывернуться из-под колес невидимого грузовика ... Щуплый жилистый культист, он всегда говорил, что его возбуждает запах горелого мяса, уперся в колючую проволоку заграждения и все пытается выползти из костра, существующего только для него одного ... Еще один сумел сорвать с пояса гранату, но каждый раз невидимая рука отдергивает его пальцы от чеки ...Воет, запрокинув голову, невзрачный культист с татуировкой на щеке... Скребет землю ногтями, словно пытаясь зарыться, рядом с ним тощий офицер с узким аристократическим лицом... Хаоситы корчатся на земле, и летают над ними души жертв, а тощей девчонке с ледяными глазами осталось несколько шагов до заграждения...
Вокруг Хлад крутилось теперь всего с два десятка душ. Старый надежный защитный барьер исчез, но теперь ее прикрывал ужас, исходящий от полутора сотен культистов, которых ее воля и верные души подруг бросили на другую сторону боли. Все новые и новые картины смерти возникали перед внутренним взором, и таяла корка льда, сковавшая душу. Удар телекинеза вырвал колья заграждения из земли и разорвал колючую проволоку. Что-то в глубине разума рвалось добить мучимых смертельным наваждением врагов, но Хлад равнодушно прошла мимо. Уже войдя на территорию базы, она сняла невидимые путы с гвардейцев. Перед девушкой простилалась взлетная полоса, и на другом ее конце за тонкими стенами ангаров техники спешно готовили самолеты к вылету.
- Мор, Кин, Кросса... - имена, как и прежде, легко срывались с губ, и души бывших подруг срывались в последний полет, оставляя короткие картины своей мученической смерти. Внутренний взор исправно показывал, как один за другим замирают техники и пилоты, скорчившись от непереносимой боли. Как угасают их грязные проданные хаосу души, искореженные похотью и страшными чужими смертями. Но все новые и новые лезли к технике, и все летели души девушек смертельными самонаводящимися импульсами, чтобы взять с собой в свет императора несколько чужих жизней. Неясно, сколько длилось это невидимое противостояние. Может, час, а может, минуту, а может, и считанные секунды, но в какой-то момент очередное имя не пришло, и Хлад удивленно огляделась. От привычной уже свиты осталась только одна душа, и ее имя почему-то никак не приходило. Внутренний взор погас, и теперь Хлад видела только обычным зрением. Девушку шатало, как после многокилометрового перехода, глаза застилала кровавая муть. Перед ней все стояли картины смерти тех, чьи души составляли ее свиту все это время. И тут из-за ангара раздался взрыв, и над полосой возник поисковый прожектор "Cтервятника". Хаосит не рискнул выбираться сквозь ворота. Он пробил стену ангара и вылетел с дальней стороны.
- Никто не должен уйти, - кто это сказал? Когда? Помутневшее сознание не могло вспомнить, но трезвый расчет подсказал решение, и перед взором хаосита, словно вызов на поединок, возникло изображение взлетной полосы и фигурки на ней. Кто знает, что перемкнуло в мозгах пилота, но вызов он принял.
Набирая скорость, грозная махина с ревом понеслась на хрупкую фигурку. Можно было представить, как откидывая защитный колпачок, нащупывает спуск стрелок. А имя последней души все никак не приходило...
Мордийцы и мобилизованные мужчины копали, не разгибаясь. Всего в пяти километрах вступил в бой сто шестьдесят пятый сиринский, покупая челнокам время на вывоз тех, кого еще можно спасти, а здесь остатки гвардии и сил самообороны готовились дорого продать свои жизни. В бывшем грузовом терминале разместилась временная комендатура. У вокса, уронив голову на стол, сидел грузный мужчина. Его плечи легонько подрагивали.
- Префект Петроний... - комиссар мордийцев аккуратно тронул его за плечо. Мужчина поднял голову и покрасневшими глазами уставился на комиссара.
- Выделенный мне транспорт может взять еще пять сотен беженцев. Проследите, пожалуйста, чтобы при посадке не было эксцессов, - голос ответственного за эвакуацию приютов был тверд.
- У меня приказ эвакуировать всех, - комиссар подчеркнул это слово. - представителей администрации.
- Императору не нужны плохие администраторы, у него их и так хватает, - горько усмехнулся Петроний.- А я не вывел и половины, - прошептал он и, встав из-за стола, слепо пошел к двери. Толстая папка, раскрывшись, упала, и бумаги разлетелись по полу. На одном из листов сверху было написано "пятый женский приют". Взгляд Хлад словно сам по себе остановился на сорок первой строчке. "Ижинская Мария".
- Мария, - прошептала Хлад, глядя в огненный глаз "Стервятника". Имя словно приласкало последнюю душу, оставшуюся у нее, и та прильнула к девушке. За огненным кругом прожектора палец пилота вдавил гашетку - затворы автопушек двинулись назад, сжимая боевые пружины...
- Мария, - повторила та, которую "лесные крысы" назвали Хлад. И душа, легонько задев сердце, оторвалась и полетела к железному дракону, словно застывшему в небе. Не было ужаса, не было мук. Только тихий женский голос шепнул пилоту "Спи", и что-то невидимое ласково тронуло веки. Эта ласка словно вернула человека в детство, где не было боли и предательства. Где не орали умирающие и не корчились под пыткой случайно подвернувшиеся люди. Где была только любовь матери и ласковое солнце над мирной планетой. Руки безвольно отпустили штурвал, и железная птица, чуть вильнув, врезалась в пустую казарму...
- А дальше-то что было?
- Да ничего, собственно, когда нас отпустило, она уже за колючкой была, а потом уж не знаю как, но вражью леталку сбила. Когда мы к ней подбежали, она на полосу свалилась ... Живые так не падают... И вокруг нее метров на пять рокирит изморозью покрылся.
- Это уж тебе виднее, - усмехнулся сержант. - Ты здесь по этой части спец. Но знаешь, может, оно и к лучшему, что она там погибла... Для неё уж точно лучше...
Долина Роз
"Сырое небо жёг закат,
Смерть рядом что-то ела..."
***
"А он в ответ: терпи браток,
Господь нас уважает"...
Ю.Шевчук.
Мимо слез, улыбок мимо
Облака плывут над миром.
Войско их не поредело,
Облака, облака, облака...
И нету им предела.
ОБЛАКА В. ЕГОРОВ
Утро началось опять с грохота сапог. Никогда ещё древняя обитель не просыпалась так рано и от столь грубых звуков, как мат сержанта при построении солдат.
А потом был бег, с последующим шумным омовением возле фонтана святого Франциска, и потные, раскрасневшиеся тела, уже сталкивались на лужайке возле розария, в попытках загнать небольшой мяч между двумя колышками. Периодически раздавались гулкие удары, игроки охотно вступали в короткие потасовки. А мяч... Мяч принёс немалый ущерб столь лелеемым настоятелем розам...
Отец Мувтихий, с любопытством наблюдал за тренировкой прилетевших вчера солдат. Гибкие, жилистые тела с многочисленными шрамами были по-своему красивы. А приёмы боя, которые они отрабатывали, лишний раз заставляли монаха порадоваться, что его мирное существование охраняют столь отважные воины... И избавляют его от необходимости обороняться самостоятельно от таких же, как они.
- Любите розы?
Мувтихий повернулся на голос офицера.
- Да, очень, мы гордимся нашим розарием. Он, пожалуй, самый обширный во всём секторе.
- Я бы не сказал.
Аристократичное лицо исказила ироничная улыбка. Монах хотел было вступиться за честь обители, но взгляд гвардейца остановил его. В спокойных глазах за легкой усмешкой притаились давние боль и грусть.
***
Ус шёл по заросшему алыми розами огромному кратеру. В самом низу лазоревой синевой отливало озеро. Жужжали пчёлы, возясь в цветках. Под сапогами поскрипывал песок, местами застывший лужами стекла.
Бионические пальцы неосознанно задевали и гладили цветки, иногда шипы больно ранили ладонь, но Ус как будто не замечал этого...
Тогда, пять лет назад, они даже не пытались прорваться к обречённому космопорту - Диего, железной рукой взяв командование в свои руки, поделил людей чуть ли не на отделения и увёл группы в самую гущу джунглей.
А потом были долгие месяцы автономки, блужданий по джунглям. Жестокая игра в прятки, без надежды на выигрыш. Когда казалось, что цивилизация и имперский порядок ушли навсегда. Когда только злая гордость и перенятое у катачанцев понятие "договор с Императором" удерживали батальон от превращения в еще одну хаоситскую банду. И еще Лукиарии. Мальчишки. Обстоятельные крестьянские парни, молчаливые и здоровущие как медведи. Знающие только самые азы войны в джунглях. Но эти мальчишки, которых надо было доучивать, самим своим существованием напоминали о своем бывшем командире, о том, что есть не только выживание, есть то, что дано человеку свыше: присяга, долг, честь ...
А ещё был Виктор. Комиссар. Высохший, бледный от потери крови. Со смертью в глазах. От взгляда которого порой шарахался сам Диего.
Правда, тогда молоденький аристократ, брошенный судьбой в круговерть партизанской войны о таких вещах не думал. Его куда больше заботили стертые ноги и фантомные боли в наспех приживлённой аугметике пальцев. А еще, смешно сказать, чуть не до слез было жалко красивой кожаной кобуры, утерянной при бунте полка.
И вот спустя пять лет Ус случайно попал на место бывшего Витрагльского космопорта.
Громадный кратер, заросший розами. Общая могила полка мордийцев, остатков местного СПО, ополченцев, и Император знает кого еще. А также всей ударной группировки-противника, что превратила планету из мирного агромира в "театр боевых действий". Театр удался на славу. Вот только большинство актёров не дождались финальных аплодисментов. Зато дождались цветов - их здесь росло множество, вся долина заросла густыми кустами с сотнями тысяч алых цветков.
А тогда, пять лет назад, вместо цветов здесь возвышались ангары из пластстали, а землю покрывало рокиритовое покрытие...
Мордийцы и мобилизованные гражданские копали не разгибаясь. Всего в пяти километрах вступил в бой сто шестьдесят пятый Сиринский, покупая челнокам время на вывоз тех, кого еще можно, а здесь остатки гвардии и сил самообороны готовились как можно дороже продать свои жизни.
Большинство служб тех. обеспечения было уже свёрнуто. Все мужчины были призваны на земляные работы. Во временной комендатуре на стену наносился план космопорта, поделенный на сектора. Префект Петроний и комиссар Мордийцев сумели превратить хаос бегства в эвакуацию, а отчаяние оставшихся - в желание сдохнуть подороже.
Земля клочьями вылетала из глубоких рвов, сотни лопат грызли твёрдую почву. Не разгибая спин, рядом копали седой ветеран, остервенело втыкающий лопату, и вчерашний учитель, поправляющий повязки на стёртых в кровь ладонях. Рядом, гребя землю тонкими ладошками, копала мать, привязав ребёнка на спину: губы прокушены, слёзы уже засохли, оставив соляные дорожки на щеках. И тут и там сновали чумазые дети из так и не эвакуированных приютов, вытаскивая вёдра с землёй.
Иногда на бреющем полёте проходили "Стервятники" противника, поливая из всех стволов копошащийся в рвах люд. Хорошо еще, что склады с НУРСами СПО успели подорвать при отходе. Кто-то бросал лопаты и бежал, кто-то прижимался к стенам, пытаясь спрятаться от гибельного дождя, а кто-то, сжав зубы, продолжал копать...
Из замаскированных укрытий выскакивали "Гидры", и очередной "Стервятник" выполнив маневр уклонения, выходил из-под огня и шел на базу. Или, если ему не везло, чадно дымя, врезался в землю рядом с растущими на глазах рвами. Люди, отряхивая землю, вставали и возвращались по местам... А тех, кто затих навек, вытаскивали и бросали на бруствер. И уже скоро тело постепенно скрывалось под свежей землей.
Уже ночью к громадным рвам стали подъезжать топливозаправщики, и во рвы потоком потек прометиум. Над глубокими провалами в земле разнесся острый запах горючего. А позади продолжали уходить в небо челноки с беженцами.
Прямо на бетоне поля поротно расположились остатки сто пятьдесят пятого Мордийского. Усталые и измотанные солдаты сидели прямо на краю взлётного поля. Серая рабочая форма была сорвана, большинство голые по пояс, начищали пуговицы, драили сапоги, кто-то пришивал полуоторванный эполет на форме.
Рядом в изнеможении лежали ополченцы, доносились стоны измученных надрывной работой людей, плакали дети.
Над бесформенной массой солдат СПО клубился табачный дымок, немногие чистили оружие, большинство же просто спало, положив шинели под голову.
В комендатуре командование мордийцев уже второй час бранилось с префектом и старшим из оставшихся в живых офицеров СПО.
- Вы ничего не сделаете! Только погибнете без всякой пользы, поймите, там на подходах такие силы, что вам...
- Подполковник, берите префекта, оставшихся гражданских и прорывайтесь к морю, там в порту ещё должны быть корабли, если повезёт, сумеете уйти.
- Ну и куда мы пойдём? Предлагаете и сдохнуть без толку, и грех на душу взять? Герооои!
Командир гвардейцев не ответил. Конечно, надо было выводить боеспособные части, переходить к партизанской тактике, организовывать сопротивления - не все же сдались в этом мире... Но для такой идеи нужно было быть ... не мордийцем. Не тем, кто с молоком матери впитал идею "ни шагу назад". От самой мысли "бежать" перед хаоситской мразью в полковнике что-то леденело. Это было не просто хуже смерти. Это противоречило самому "я" старого служаки. Сейчас, здесь, он готовился к бою за всё, что было святого и светлого в его жизни. И не только его лично. Пожалуй, отдай он приказ к отступлению, его просто поднимут на штыки. Даже отход к космопорту дался ценой чуть ли не бунта. И только железная дисциплина заставила солдат оставить занимаемый позиции и отходить.
Голоса спорщиков были давно сорваны, глаза красны от недосыпа и усталости, но пыла хватило бы ещё надолго.
Дверь открылась и вошла женщина, прижимающая к груди ребёнка. Молча глядя невидящими глазами перед собой, подошла к столу, заваленному бумагами, картами. И положила на него спящего сына.
Офицеры и чиновники, смолкли, изумлённо глядя на незваную гостью.
А гостья ласково погладила малыша и плавным движением вытащила нож. Офицеры ошеломленно смотрели, как лезвие рассекло сонную артерию, и только фонтан ярко-красной крови вывел их из ступора. Крохотное тельце дернулось и затихло.
- Спи, - прошептала женщина срывающимся голосом. - Они тебя уже не смогут разбудить.
Под бесцветным взглядом, полным не пролившихся слез, офицеры попятились.
- Нам некуда уходить, - твердо сказала бывшая мать.
- Император сохрани - только и смог прошептать мордиец.
А из ремонтных ангаров доносились звуки работающих станков, ополчение вооружалось в меру сил и возможностей. С лязгом падали рядом со станками заточенные стальные пруты. Наваривались на технику шипы и площадки для бойцов. Укреплялись кабины, стекла армировались металлической сеткой. На заправщиках выводили в кабины кабели детонаторов.
Утром со стометровой башни управления полётами стали видны передовые отряды наступавших сил Хаоса. Колонны грубо раскрашенной бронетехники, подобно клещам охватывали обречённый космопорт. Из грузовиков хлынул поток завывающих нелюдей. Ударили сотни барабанов, и, вторя им, множество глоток извергло вой, пронзивший утреннюю тишину.
И вот первые враги вплотную подошли к выкопанным по периметру взлётного поля рвам. Самые смелые и наглые сунулись на узкие проходы между провалами в земле.
И тогда из небольших окопчиков стали подниматься одинокие фигурки.
Седой старик с растрёпанной бородой, чумазый мальчишка десяти лет, хрупкая девушка с неровно отрезанными волосами и ещё десятки подобных...
Старик как будто прислушался к чему-то, посмотрел в глумливо исковерканные хохотом хари вчерашних людей и коротким расчётливым движением выстрелил из ракетницы в глубину рва. Ярко-красный шар, рассыпаясь искрами, канул в глубине... С рёвом разбуженного дракона из провала хлестнули языки пламени. Космодром опоясало огненное кольцо. Пламя вздымалось на сотню метров, а густой дым уходил вверх на километры.
И за черной стеной дыма всё отрывались от посадочных полос челноки с беженцами, стартуя к трем транспортам, зависшим на орбите.
Мятежники подгоняли цистерны, но тушить прометиум водой - занятие бессмысленное. Только клубы пара разбавили сплошную черноту. И тогда в ход пошла пожарная техника. На огромные красные машины обрушились снаряды последних "Василисков". С орбиты давали достаточно четкую картинку для корректировки стрельбы, и с десяток машин не дошел до цели. Но вот уже в темноте с ревом ушел последний челнок, унося последних счасливчиков. "Василиски" открыли беглый огонь, щедро расходуя остатки боекомплектов. А через полчаса грузные транспорта ушли с орбиты, лишив защитников корректировки. Впрочем, она была уже не нужна - снаряды вышли полностью.