Ваше высокопреосвященство, со смирением припадаю к доброте Вашей и молю склонить внимание Ваше к недостойному, покорному слуге вашей святости. По приказу его святейшества Игнциуса Трубалирийского я грешный и недостойный, месяца мая сего года, пробыл на планете Виклуриум, с целью инспекции полковых священников 26-ой ударной армии Господа нашего Императора Самодержца. В ходе инспекции с прискорбием и плачем заметил я, что воинство Господа нашего, пребывает во грехе, с потворства и попущения недостойных пастырей своих. Попустительствующих добротой и слабоволием, выдаваемым за милосердие греху расслабленности духовной.
Список сих заблудших пастырей прилагаю вниманию вашего высокопреосвященства.
Смиренный раб Господа нашего, Иереней из обители Бернарда Клерво.
Падрэ.
Эх, хорошо! Нет, ну глядишь ты, а! Нее эт точно всё не к добру! Ну не может быть так солдату хорошо. Не порядок в этом какой-то. Не по уставу. Точно вам говорю.
Вот лежу я здесь, простой имперский гвардеец, ну не совсем простой конечно, лукавлю, старший сержант я, седьмого классу, между прочим, так то вот, эт вам не фунт изюму.
Ну так вот, лежу я значит тут и себе думаю, а вот как же мне хорошо!
Вот лежим мы здесь, аки коты на заборе, у тётки моей, Глафиры Петровны, да примет Император её душу. Рожи у всех довольные, сытые, солнышко себе припекает, и нет нам никакой заботы. Хорошо нам тут за ангарами, и бежать никуды не надо. А вон капитан наш, тот побежал, всё по своим делам поспешает, орёлик наш, сокол, с таким и послужить не грех, ишь как рысит то, аж смотреть любо!
Ндааа... хорошо нашему брату, лежи себе, жди когда команда будет, вот команда это да, это уже другое, команда она по уставу для нашего брата, всё, из сна, да что там из сна, из гроба подымет. Вон говаривают один молодой комиссар, так скомандовал что воины его, аж мёртвые, погани всякой хаоситской, глотки повырывали. И принял их Император в обители свои.
Эх, нда.. делааа. А вот у нас комиссар тоже хорош, голосок тонкий правда, не всегда и услышишь, но соколик, не отнять. В первый раз, когда прибыл только, поехал с колонной, да прикорнул на броне, известно, сморило по солнцепёку то. Так и нырнул рыбкой с брони, проглядели ребята. Ну и что? Дошёл до отстойника, сам, ножками. Позыркал только да воды попросил, спёкся весь в шинельке кожаной своей, сердешный.
Нда, офицеры у нас хорошие, что тут говорить, нашего брата не обидят никогда, и одеты мы и обуты, даже сыты порой бываем, хе хе. Как вот сейчас например.
Ой, а вот это уже другое дело. Отделение! СТРОЙСЬ! РАВНЯЙСЬ!!! СМИРНАААА!!! Отче! Благословите!
Эвона как, это отец Калеб. Эт вам не просто падрэ, это нашь Батюшкааааа! Тихий он, блаженный малость, сухенький такой, аж страсть. А глазищи как два озера.
Хромает он у нас, на обе ноги. Сгорели они у него. Совсем сгорели, одни кости и остались, на них он до отстойника и дошёл, зубы стиснул и доковылял невестимо как. Один он тогда из колонны всей уцелел. С тех пор и блажит малость.
Эвона, ручка сухенькая какая. А ведь скольким ребятам она нежнее материнской была, в госпитале нашим то ох как не сладко бывает. И уже свет белый не мил аж жилы выкручивает все. А тут ляжет ладошка на лоб и вроде как легче. И смотрит он на тебя, как будто боль на себя берёт и жалко ему тебя и болеет он всей душой своей, войной покалеченной.
Эх.. вот и сейчас. Другой бы рукой махнул да прошёл. А наш подошёл, по голове молодого погладил, трудно ему у нас ещё, молоденький он совсем, белая полоса, чего взять, и сапоги ему трут, и харч наш в горле колом стоит. А на бегу так и вовсе смотреть больно. Вон, и сейчас синечищи под глазами на пол лица.
Вот, и меня спрашивает, как мол живёшь, да какая у солдата жизнь? Живой и хорошо.
Эх хороший у нас батюшка.
Да... а рясу то пора подновить бы ему... ишь как со спины на подоле обтрепалась то.
-Слышь Митричь, на рясу бы новую батьку скинуться, а то сором на всю роту!-
Скинемся, чего не сделать, коли к нам то добром? Не, я про других падрэ ничего плохого не скажу, веруют они крепко, и проповеди душевно так читают. А уж в бою так дурой зубастой своей, любо дорого машут. Но вот чтоб как у нас, чтоб смотришь на него и вроде как на душе полегче. Добрый он у нас. Ладный.