Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

6. Das Lied Sechste. Кровь и Честь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сверкающие крылья мечты. Огненное солнце ночи. Надежда. Вера. Любовь. Отвага. Верность. Веселье. Август 1937 года. Германия юных.

DAS LIED SECHSTE.

Кровь и Честь .

1 августа 1937 года.

   Окна вагонов были открыты. Стремительно проносящиеся, они напоминали сейчас какие-то парадные кибитки неизвестных кочевников - густо расцвеченные флагами, шумные... Из окон неслись песни - весёлыми мешающимися друг с другом непонятными обрывками - тут и там в нарушение всех правил поведения высовывались многочисленные светловолосые головы с широченными, полными свойственной одним только детям естественной живой радости, улыбками. Руки махали из окон всем подряд - стрелочникам на станциях, коровам на лугах, крестьянским телегам на дорогах, да и просто так, в конце концов - всему миру снаружи.
   А в этом мире было лето. Взрослые считают, что август - это уже конец лета, но они ошибаются. Глубоко, как только могут ошибаться в таких сложных делах взрослые. На самом деле август - это ещё целый месяц лета впереди, и самый интересный месяц, потому что в нём, как праздничное фото в рамке, сияет большой летний гебитслагерь Гитлерюгенда. Три недели самого лучшего, отборного, лета.
   Сейчас по всей Германии ехали вот такие поезда - от свободного немецкого Рейна до живущей во вражеском окружении Восточной Пруссии, от альпийских гор до серой Балтики. Сотни тысяч мальчишек (и девчонок) из тысяч городов и сёл продолжали лето.
   Что бы там ни говорили взрослые...
   ...Шум во всех шести вагонах, вёзших лангенских гитлерюнге и мэдэлей, стоял просто ужасающий и на первый взгляд совершенно бессмысленный. Нужно было иметь крепкие нервы, чтобы вслушаться и понять, что, в принципе, этот ужасный гомон распадается на целый ряд вполне осмысленных в общем-то "струек" - где-то пели, где-то говорили про войну, спорт, фильмы, книжки или политику, где-то играли в карты, кости или шахматы, где-то просто дурачились. Ну и, конечно, постоянно бегали туда-сюда. Некоторые ухитрялись среди всего этого спать, забравшись на верхние полки - ходящие по проходу им не мешали, потому что, в отличие от взрослых в таких случаях, головой до ног (или тоже голов, смотря что торчало в проход) чаще всего просто не доставали. Впрочем, в соседнем вагоне выловили подпольщика, который, очевидно, ошалев от начала поездки и предвкушения отдыха, натянул на два пальца полоску бинтрезины и обстреливал торчащие пятки спящих товарищей плотными скобками, сложенными из бумаги. Кончилось тем, что его, отловив, связали ремнями и положили проветриться в тамбуре к ужасу и возмущению проводника (который старался пореже выходить из своего купе)...
   Проще говоря - ехать было весело.
   Райнхарт ехал в одном "купе" с Зигфридом, Дитрихом и Конрадом. Два "фона" вместе буквально заставляли обитателей соседних всёлых закутков пускаться во все тяжкие - они то кланялись, проходя мимо (один оригинал в такой момент - поезд повело - треснулся лбом об угол сиденья), то стучались, прежде чем "войти", то ещё что-нибудь придумывали. Правда, особо это никого не обижало и даже не занимало - каждый старался пошутить над соседями позаковыристей, и настроение у всех было просто великолепное. Райнхарт так и сказал Урсуле-Марии, с которой они встретились "на нейтральной территории" - на площадке между третьим и четвёртым вагонами.
   Площадку сильно покачивало, на неё залетал ветер, жёсткими прохладными метёлками проходясь по ногам Райнхарта и стараясь поразмашистей поиграть форменной юбкой Урсулы-Марии. Она стояла, прислонившись к витым перильцами, а мальчишка осторожно и крепко её придерживал (имею право, вдруг упадёт) и, по чести сказать, недоумевал: неужели ещё в начале лета он смотрел на неё, как на обычную девчонку?!
   - А ты через два года уедешь? - Урсула-Мария нахмурилась: - Коленку измазал!
   - Это смазка с тормозов, - пояснил Райнхарт, готовно подставляя коленку под свернутую фунтиком и намоченную водой из фляжки бумажную салфетку. - Уеду... в лётную школу в Баварии.
   - Я знаю... там есть и школа Красного Креста.
   - Ну и у нас есть...
   - У нас да, тоже есть. Но я поеду туда.
   Райнхарт притих. Потом негромко спросил:
   - Из-за меня? - Урсула-Мария кивнула, оттирая уже чистое место. - А твои?
   - Они согласны. Что тут странного? Это уже моя жизнь будет, а раз уж мы решили всю жизнь быть вместе, то надо начинать сейчас, - девушка выпрямилась, отбросила назад косы и аккуратно убрала салфетку (свёрнутую так, чтобы не испачкать платье) в кармашек юбки.
   Райнхарт покачал головой. Урсула-Мария была тихой (не в пример Гудрун) и не производила впечатления сильной духом и телом (как Маргрете или Мадихен). Но он уже успел понять, что на самом деле у Ханнеке непреклонный характер и целеустремлённая воля. Как у вайнсбергских женщин (1.).
  
   1.В 1140 г. кайзер Конрад III осадил крепость герцога Вёльфа Баварского Вайнсберг. Баварцы защищались яростно и, даже исчерпав все средства к сопротивлению, не думали о сдаче, готовясь умереть - тем более, что кайзер и приговорил всё мужское население к смерти. Однако, женщинам, согласно обычаям европейской войны, было разрешено уйти из крепости в любой момент и даже взять с собой "самое ценное, что они могут унести с собой". К абсолютному изумлению кайзера и его воинов в день выхода женщин из крепости на самом деле появилась их толпа, но они несли на спинах... мужей, братьев, сыновей, возлюбленных, отцов... Старого Вёльфа вынесла на себе его дочь, а жена шла рядом и плакала от того, что нет сил нести мужа...
   ..."У меня одно слово, брат!" - резко ответил Конрад своему брату Фридриху, который в гневе от подобного "выхода жён с самым ценным", предложил тут же истребить нахальных вайнсбержцев.
   "Вайбертрой" - "женская верность". Так называют с тех пор Вайнсберг.
  
   И ему становилось страшно при мысли, что семь лет назад он мог бы не спасти её...
   - Ты чего? - улыбнулась Урсула-Мария, глядя в пристальные глаза мальчишки. Вместо ответа он подался вперёд и, обняв её, буркнул:
   - А то ещё упадёшь правда... так надёжней. Смотри! Планер летит!

* * *

   Райнхарт ужасно не любил уезжать из дома.
   Нет, он не был домоседом - скорей наоборот. Пути-дороги ему всегда нравились, всегда очаровывали и привлекали его. Но был какой-то не очень длинный момент - несколько минут перед тем, как дорога начнётся - когда Райнхарту становилось печально и даже страшновато. Не хотелось никуда ехать, возникало желание сесть за стол с книжкой - и всё. Блуждали грустные мысли, и все вещи, вся мебель вокруг, даже сами стены, казалось, смотрят укоризненно: ну зачем ты куда-то едешь, останься дома! И почему-то представлялось, что никогда-никогда уже не получится вернуться - и становилось грустно почти до слёз.
   ...В таких случаях Райнхарту нужен был какой-то толчок, чтобы начать двигаться - и тогда всё мгновенно приходило в норму. На этот раз толчком послужило появление поварихи. Постучавшись, она вошла, неся объёмистый пакет из нескольких слоёв бумаги.
   - Господин Райнхарт, я вам на дорогу положила пирожки, - Жанна, как всегда, если Райнхарт уезжал или уходил больше, чем на один день, старалась позаботиться о том, чтобы в дальних страшных краях он не упал с голоду и не помер. За пятьдесят лет стародевства и постоянных поварских трудов Жанна не бывала нигде дальше родной деревни Халльдорф в семи километрах от Мюзеля, откуда её одиннадцатилетней девчонкой взяли на господскую кухню в помощницы. Свадьбы и личной жизни у Жанны не получилось - её недолгого жениха-солдата убили в Китае "боксёры", что укрепило гессенку в убеждении: дальние земли все сплошь населены нехристями и злодеями. Зато она выучилась читать (выучил бывший тогда ещё мальчишкой Эрхарт фонМюзель, которому было в забаву учить старшую девчонку) и полюбила романы про дальние страны, чтению которых отдавала всё не такое уж многочисленное свободное время, собрав довольно солидную личную библиотеку. И опять же странность - романы вовсе не будили в Жанне желание увидеть все в них описанные чудеса, а поддерживали уверенность: за пределами Гессена (Африка или Китай находились в её представлении не так уж далеко от гессенских границ) царят жуткие нравы и безбожие. Вот и сейчас она глядела на Райнхарта с жалостью. - С яблоками - сладкие - и с мясом положила, не перепутайте. Христа ради, ешьте сами, не кормите этих проглотов - у них щёки того и гляди лопнут, а вы худенький, как тростинка на болоте...
   Райнхарт засмеялся, вскочил, быстро поцеловал повариху в обе щеки и подхватил пакет.
   - Ты просто чудо! Обещаю, что минимум два пирожка съем сам и только сам! А теперь мне надо бежать!
   На ходу засовывая пакет в растёгнутый ранец и насвистывая, Райнхарт быстро прошёл старым коридором (в нём шёл ремонт, и приходилось внимательно смотреть, чтобы ни во что не вляпаться и ничего не испачкать) на лестницу. Двери из нижнего зала были распахнуты наружу, и оттуда слышался снаружи весёлый деловитый шум. Лангенский гефольгшафт строился около "своего" южного крыла Мюзеля - уже вполне обжитого и привычного.
   Замок гитлерюнге любили. Как-то так само собой получилось - возникла эта массовая, почти родственная любовь, как к старому заслуженному деду, перед которым робеешь, которым гордишься и в то же время - понимаешь, что ты, молодой, уже и посильней, и половчей, и пооборотистей старика... вот только уважение и любовь от этого ничуть не уменьшаются.
   Лангенское подразделение девчонок собиралось не здесь, а сразу на станции. Но им проще. От них никто не требует ходить строем, а аккуратно они и так выглядят (и как им это удаётся без усилий?!) Мальчишки же строились по камерадшафтам, клали перед собой ранцы и, открыв крышку, должны были продемонстрировать, разложив на ней и самом ранце, мыло, зубной порошок, зубную щётку, расчёску, обувной крем, сапожную и платяную щётки, пасту для чистки фурнитуры, рабочую куртку с капюшоном, одеяло, запасные трусы и гольфы, ручку, бумагу и не меньше двух конвертов с марками, рулон туалетной бумаги, личную карточку, спортивную книжку, фонарик с запасными батарейками.
   Что там ещё в ранце - никого не интересовало, хоть пианино провози. Не должно было только быть спиртного и сигарет. Хотя сигареты кое-кто вёз совершенно точно. Затем раздавался сухой паёк на сутки. Во время первого выезда в лагерь этой традиции не было, и получилось очень неприятно - у всех мальчишек было что-то своё, причём у одних это "своё" включало в себя шоколадные конфеты и бутерброды с провесным окороком, а у других - пару ломтей хлеба со смальцем. Хорошо ещё, практически все тут же догадались создать "кучу" - и был сделан вид, что ничего не произошло. Но неприятный осадочек остался на долгие часы, и уже на следующий год приняли решение "не дурить", а сформировать пайки централизованно и из местной кассы НСДАП: яблоко, два бутерброда со шпиком, банка сардинок, пара галет, сухая сладкая печенина - и всё. (Ну, ещё собиравшие пайки девчонки то ли от избытка чувств, то ли от ехидства положили в каждый добавочно по отвратительно розовой бумажной салфеточке с кружевным краем. Это обнаружилось только в поезде - и что с этими салфеточками делали мальчишки, Райнхарт не мог вспоминать без судорог. Он даже не подозревал наличия у некоторых такой изощрённой фантазии...)
   Кое-кто из родителей, кстати, ужаснулся - на такой диете с голоду можно помереть! Но их же собственные сыновья дружно заявили, что за сутки в поезде с голоду умереть не удастся, даже если не есть вообще ничего. И проблема была решена. Впрочем, по-прежнему брать в дорогу ещё и "своё" не возбранялось, но с твёрдым негласным условием - ест весь камерадшафт. Как минимум.
   Ну а ещё к ранцу крепятся сапёрная лопатка, котелок и на ремень - фляжка и нож (у тех, кто его заслужил). Ну и, конечно, проверяли, как сидит сама форма и аккуратно ли она выглядит. После этого командиры шаров проверяли самих командиров камерадшафтов, а в заключение командир гефольгшафта проверял командиров шаров и отдавал рапорт о готовности представителю НСДАП, который курировал в округе молодёжную политику. В данном случае, им был директор школы. Стоя на крыльце, он отсалютовал Райнхарту, который - увы, сегодня последним из командиров шаров! - занял своё место. Над строем быстро и резко, как яркие вспышки или выстрелы, запрыгали слова команд, коричнево-чёрные шеренги подтянулись и выровнялись с отточенной чёткостью.
   В этом году в лагерь гебита Оффенбах, расположенном на опушке огромного леса Вестервальд, должны были приехать не только местные гитлерюнге и мэдэли, но и гости из других гебитов и из-за границы - в общем, всего предполагалось почти сто тысяч человек. Обеспечивать инфраструктуру лагеря, как обычно, брался Вермахт, финансирование вскладчину - НСДАП и прусское правительство.
   Были и ещё новости. В прошлых летних лагерях (Райнхарт был в двух) военному делу уделялось не очень большое внимание. В основном всё сводилось к обширной программе по спорту, к туризму, тингшпилям, пимпф-испытаниям для младших (сам Райнхарт их в лагере и сдавал) вручению отличительных значков по их результатам с фиксацией достижений в личных спортивных книжках... Нет, было очень интересно, и военные в любом случае присутствовали, рассказывали и об оружии, и об истории армии, непременно проводились одна-две военных игры... Но в этом году мальчишки буквально обалдели от озвученной им программы. Многочисленные листки с нею, розданные на руки ещё вчера, друг у друга буквально рвали и уже затрепали до полной нечитаемости.
   Во-первых, обязательными стали стрельбы. Для пимпфов первого года - из мелкокалиберных однозарядок, для остальных - из настоящих маузеровских карабинов, пистолетов Люгера, пулемётов MG34 - и метание боевых гранат... Во-вторых, вдобавок к военным играм предполагались настоящие учения вместе с частью Вермахта и подробная демонстрация военной техники. Ну и был ещё целый ряд пунктов, которые мальчишек удивили и обрадовали одновременно. Кто-то даже предположил, что готовится большая война.
   - Очень просто! - доказывали сторонники этой точки зрения. - Пока взрослые будут воевать на фронтах, мы в тылу сможем почти всё, что они, делать - и склады охранять, и с диверсантами бороться, и вообще...
   Звучало это заманчиво, и в своих способностях на этот счёт никто не сомневался. Сомневались в другом - что война на самом деле готовится. Никак не могли закончиться боевые действия в Испании, внимание всех было направлено туда, кому сейчас нападать на Германию-то?! Ну а если... что ж, если нападут - никто не испугается! Это же ясно!
  
   0x01 graphic
  
   ...Закончилась проверка и перекличка. В голову колонны вышли знаменосец с флагом гефольгшафта и барабанщики. У Райнхарта, как всегда бывало при виде этого, по щекам прошёл морозец, а сердце замерло - вспоминался шестилетний малыш, который с восторженным изумлением смотрел на проплывающее мимо алое знамя с кричащим орлом, не верилось, что этот малыш и был он - Райнхарт, который сейчас стоит в строю с флажком своего шара на плече. Через год скорей всего, он, Райнхарт получит звание гефольгшафтсфюрера - и возглавит лангенский гитлерюгенд... а сейчас... сейчас... вот!
   - "Вперёд! Вперёд!" -
   Наши поют фанфары!
   "Вперёд! Вперёд!" -
   Юных сердец удары!
   Ярко сияет Германии солнце,
   Каждое сердце для Родины бьётся!
   "Вперёд! Вперёд!"
   Наши поют фанфары!
   "Вперёд! Вперёд!"
   Юных сердец удары!
   Страх и опасность отринем, ребята!
   Цель высока, мы Отчизны солдаты!
   Дружно! Вперёд! Молодые, на бой! - и уже все вместе, слаженным хором, маршем выходя на дорогу через поля:
   - Наше знамя вьётся впереди!
   О Отчизна - дай лишь подрасти!
   Брат за брата - мы встаём стеной!
   Гитлер, вождь, наш возглавляет строй!
   Знамя взвивается над молодыми!
   Ночь, холод, мрак и нужду опрокинем!
   Хлеб для голодных, земля для народа!
   Мы на знамёнах приносим свободу!
   Наше знамя вьётся впереди!
   Знамя, знамя, в Завтра нас веди!
   Нашей вере в Вечности гореть!
   Наше знамя - побеждает смерть!
   Дружно!
   Вперёд!
   Молодые, на бой!..
   ...Кончился марш, и Валески звонко, громко затянул тут же подхваченую "Ирэна, Ирэна..." Песенка была не строевая, но весёлая и в нужном ритме, и её охотно подхватили, хотя все знали, почему Конрад её поёт - его Ирэна сейчас уже, наверное, ждала на перроне поезда... и посматривала на дорогу за вокзалом: не появится ли строй? Над золотым хлебом в вышине мелькали жаворонки, и ласковое, не давящее тепло лилось с высокого светлого неба...
   Путь в лагерь начинался хорошо. А ведь лагерь-то ещё и не начался! Завтра они приедут - и будет три недели, целых три недели замечательного времени! Райнхарту хотелось подпрыгнуть и лететь. Он даже оглянулся на свой идущий шар, встретился глазами с Зигфридом - тот ответил улыбкой и мотнул рыжим чубом, который отпустил, потому что в кино "Хакенкройц" такой чуб носил стрелок-арбалетчик бургундец Куртис, гроза рыцарей-южан. Чубы отпускали многие, но Зигфрид на самом деле походил на Куртиса - такого, какого показывали в самом начале кино, мальчишку. Жаль, что недолго, всего минут пятнадцать там было про его детство...
   ...Ехавшая навстречу коляска остановилась. Сидевший там уже немолодой человек в форме железнодорожника, служащего среднего звена (незнакомый, наверное, с соседней станции) поднялся и отдал мальчишка честь - к козырьку форменной фуражки. Поднялся он не очень ловко - у железнодорожника была одна нога - но стоял по стойке "смирно", весёлым взглядом провожая идущих мимо мальчишек.
   И тут Райнхарт...
   ...тут Райхарт узнал его. И изумлённо спросил взглядом, проходя мимо:
   "Это вы?!"
   "Это я, парень, - весело ответили глаза человека в коляске. - Это я."...
   ... - Чего сидишь задумчивый? - Зигфрид двинул Райнхарта в плечо и плюхнулся рядом. Выжидающе глянул в окно (поезд остановился на какой-то станции). - Пирожков жалко? Или... - он подмигнул: - Никуда твоя Урсула-Мария не денется! Хочешь, что ли, всю дорогу на площадке простоять? Имей совесть, ты не один такой, а площадок мало и они небольшие...
   - Да не в этом дело... я вспомнил герра Зейера, - зачем-то соврал Райнхарт. А может, и не соврал, потому что на самом деле его тут же вспомнил - ещё одну не такую уж давнюю встречу, далеко не такую радостную, как утренняя...
   ...Кондитер Зейер давно уже жил один - его жена умерла десять лет назад, дети разъехались по другим городам ещё раньше. То, что он уезжает, да ещё в Америку, к одному из сыновей, удивило всех, а многих и возмутило. Кое-кто прямо сказал: "Вот они, евреи, они все предатели!" - хотя другие возражали: "Мы же сами у него ничего не покупаем, как ему жить?" А в общем отъезда особо никто и не заметил.
   Райнхарт с Зигфридом заметили. Так получилось. Они просто шли по улице тем вечером, за три дня до отъезда, и увидели Зейера, который медленно брёл по тротуару, неся два больших чемодана. Он был в летнем пальто, несмотря на жару и казался нелепым и жалким, почти смешным. Мальчишки постояли, потом Зигфрид быстрым шагом догнал Зейера, не говоря ни слова, забрал чемодан и понёс. Райнхарт помедлил, тоже заспешил следом и взял второй. Зейер медленно кивнул ему и безучастно продолжал идти, глядя себе под ноги.
   Так они и шли молча до самого вокзала - старый кондитер в дурацком пальто и двое мальчишек в ладной форме Гитлерюгенда, несущие его чемоданы. На вокзале внесли чемоданы в вагон, а Зейер всё ещё стоял на перроне и беспомощно, как-то удивлённо глядел на Ланген. Когда мальчишки вышли наружу, и Райнхарт сказал тихо: "Мы ваши вещи положили на ваш плацкарт, герр Зейер," - тот неожиданно вздрогнул, словно его толкнули. Посмотрел на ребят, улыбнулся, кивнул. И сказал тихо:
   - Я всегда считал себя немцем. Я... - он снова оглядел здание вокзала, привокзальную улицу, пожевал губами и тяжело полез в вагон, словно его тянуло что-то назад к земле. На верхней ступеньке оглянулся и произнёс необычно ясно и чётко: - Любите Германию, мальчики. Храни вас бог.
   И ушёл в вагон, пошатываясь.
   На следующий день во время собрания командиров Фриц Ялмар прямо обвинил обоих в том, что они "таскали жидовскую поноску". Присутствовали сам гефольгшафтсфюрер Виллем Тома, все три командира шаров и восемь из девяти командиров камерадшафтов плюс казначей и "представительница союзных сил" - из мэдэлей. Вообще-то предполагалось обсудить три важнейших вопроса: августовскую поездку гефольгшафта в Большой Лагерь, участие его в уборке урожая и "почкование" - образование в сёлах Халльдорф, Гронау, Донаубан и Зенгедорф нового гефольгшафта. Но началось всё именно с этих слов Фрица.
   Райнхарт их проигнорировал - продолжал говорить с насторожившимся Виллемом о кассе. Зигфрид же промолчать не смог и припомнил лакричные леденцы и щербет, которые Фриц жрал в счёт датского короля у Зейера, когда дома у Ялмаров мыши с голоду вешались. Двое мальчишек, явно собиравшихся поддержать Фрица, переглянулись и скисли. Сам Фриц обозлился и уже совершенно не по делу назвал Зигфрида выродком, а точней - выблядком. После чего Райнхарт, ни слова не говоря, с места перемахнул через стол и ударом кулака опрокинул Ялмара вместе со стулом, после чего спокойно предложил встать и получить недополученное. Ялмар готовно вскочил, размазывая по губам и щекам кровь и внёс контрпредложение - о правильной "встрече". Зигфрид напомнил, что оскорбили его, поэтому сначала драться придётся с ним...
   После чего Виллем, всё это время и так и сидевший с прищуренными глазами на своём председательском месте, сказал негромко:
   - Заметили? Из-за еврея, пусть и хорошего человека, опять немцы ссорятся, - и начал, как ни в чём не бывало, говорить о поездке.
   Больше тема не поднималась...
   ... - Ага, идут! - Зигфрид, явно не слишком-то задумывавшийся сейчас о герре Зейере, опять стукнул Райнхарта в плечо и вскочил. - Сюда давайте, он тут!
   - Ты чего бесишься? - Райнхарт потёр плечо и выглянул в проход. - Кто тут "он тут"? я, что ли, кому понадобился?
   - Ты, ты! - Зигфрид чуть ли не приплясывал, потом - выскочил в проход, крикнув через плечо: - Сейчас будет тебе... подарок!
   - Что случилось? - насторожился Райнхарт. По вагону от входа катился слитный весёлый шум, оформлявшийся в явственное "ура!" Прежде чем фонМюзель-младший успел вскочить и выяснить, что там происходит всё-таки - у входа в купе появились сразу все его близкие друзья. Они не помещались толком и торчали-нависали друг над другом. Зигфрид - впереди, руки - за спиной. Лица у компании были загадочными. Райнхарт не на шутку встревожился. В последний раз с такими лицами его безо всякого почтения к званиям закатали в ковёр и, вынеся из мастерской, воткнули в сугроб. И вдобавок потом водили вокруг хоровод и гнусно пели "Ёлочка, ёлочка..." А всего-то за то, что он заставил перемывать верстаки...
   - Что случилось? - откровенно не вынеся загадочности молчания и странных движений друзей сухо спросил Райнхарт, мельком прикидывая возможности к отходу или сопротивлению. Вместо ответа Зигфрид вдруг расплылся в широкой неудержимой улыбке и с выкриком: "Вот!!!" - выкинул вперёд руки.
   В руках у него был развёрнутый журнал - свежий номер "Der Pimpf", как видно, купленный в привокзальном киоске, от распахнутых страниц даже краской тянуло. А на развороте...

Шарфюрер Райнхарт фонМюзель, г.Ланген.

ЛЮДИ ВОЗДУШНЫХ КОРАБЛЕЙ

Гл.1-3.

   - в изумлении, будто во сне, читал Райнхарт, не понимая смысла прочитанного. Плотные колонки убористого шрифта ниже и вовсе прочесть не удавалось, они прыгали перед глазами. То, что он видит перед собой напечатанные первые главы своей книги, он понял, как это ни смешно, по картинке под заголовком - главный герой, юнга Особой Эскадры Люфтваффе Арнольд Донар, опасно свисал из наблюдательной люльки, высматривая впереди разрушительную грозу... даже специально иллюстрации нарисовали!
   - Тут сказано в послесловии, что они напишут тебе в сентябре отдельное письмо и надеются напечатать всю твою повесть! Всю, ты понимаешь?! - проорал Зигфрид, обнимая Райнхарта. В купе ломились и остальные - каждый буквально считал своим долгом хотя бы прикоснуться к отпихивающемуся локтями писателю, а лучше - треснуть его по спине. Но Райнхарт почти не обращал на это внимания. Не отрывая глаз от журнала, он уселся за столик и уткнулся в журнал.
   - Во! - крикнул кто-то. - Читать взялся! Как и не сам написал!
   - Ну-ка тихо все! - Зигфрид встал между Райнхартом и мальчишками, расставив руки. - Так. Всё. Вышли, дали пространство творческому мышлению... - он шутил, но оттеснял остальных, не шутя. Купе освободилось быстро, хотя весёлые и восхищённые разговоры по вагону продолжали кататься туда-сюда звенящими друг о друга шариками. Ни Зигфрид, ни Дитрих, ни Конрад тоже не вернулись в купе, оставив командира одного - точней, наедине с журналом.
   А Райнхарт и не заметил этого. Он читал - читал свою повесть правда как чужую, потому что она была по-настоящему напечатана.
   А это - совсем другое, конечно, дело.
   "Говорят, что высоко за облаками, где солнце беспощадно-яркое и ледяное, можно встретить серебряных птиц. Длинокрылые и бесшумные, парят они в редком прозрачном воздухе, никогда не опускаясь ниже облаков. Что они ищут? Куда они летят за облаками? Никто этого не знает.
   Никогда не видел их Арнольд Донар, юнга с воздушного корабля "Германия". Никогда не видел - но мечтал увидеть, сколько себя помнил"...
   ...Раскачиваясь, вагон летел через ночь. И уже не так уж много оставалось времени до того утреннего часа, когда нужно будет выходить.
   Райнхарт не спал. Не спал, хотя приказывал себе спать и знал, что поспать - надо. Лежа на спине, вопреки своему обыкновению, он задумчиво смотрел на ровно качающиеся в проходе огни дежурной лампы и слушал, как вагон многоголосо сопит, что-то бормочет и даже вскрикивает голосами сорока мальчишек.
   Он протянул руку, нашарил журнал на столике. Почти тут же с полки напротив поднялась голова Зигфрида.
   - Ты чего? - голос Зигфрида был тихим и ласковым. У Райнхарта неожиданно защипало в носу. Под утро человек становится слабым, это все знают...
   - Ничего, - буркнул он безразлично. Сел, потянулся: - Не спится. Пойду постою на площадке.
   - Я с тобой, - это был не вопрос, а решение. Райнхарт кивнул.
   Мальчишки выбрались в проход, накинув на голвые плечи куртки, постояли, приглаживая волосы и прислушиваясь, раскачиваясь вместе с вагоном. Переглянулись.
   - Спят, - шепнул Зигфрид. - Странно так...
   Райнхарт кивнул без слов. Он понял, что хочет сказать друг. Все на самом деле спали, а они шли по проходу и как-то не хотелось ничего устраивать над спящими - ни шуточек, ни ловушек. В предпоследнем от выхода купе навстречу крадущимся мальчишкам приподнялась с жёсткой подушки растрёпанная голова кого-то из будущих пимпфов. Младший мальчишка тихо ойкнул-хныкнул. В сонных глазах плавало отражение лампы и страшного сна с почти таким же страшным пробуждением в незнакомом месте.
   - Спи, - Зигфрид сделал шаг в купе, ткнул младшего в лоб - легонько. - Не бойся, мы в поезде едем в лагерь. Давай, дрыхни.
   - В поезде... в лагерь... - пробормотал мальчишка, укладываясь. С улыбкой обнял подушку, вздохнул и - спал ещё раньше, чем закончил вздох.
   - Утром он решит, что ему это приснилось, - Райнхарт распахнул дверь. Внутрь ворвался ветер и громкий стук колёс.
   - Ага, наверное... - Зигфрид вышел наружу, сунул руки в карманы и поджал одну ногу. - Ух, а холодно тут!
   - Август, - сказал Райнхарт, закрывая за собой дверь. - Чёрт, кто тут ещё?!
   - Не шумите, молодые господа, это всего лишь я... - послышался гортанный голос, и в фонарном свете мальчишки увидели медленно поднявшуюся из угла женщину. Смуглокожая, со странно разрезанными глазами, пёстро одетая, молодая... цыганка! - Я не делаю никакого вреда, я даже в вагон не захожу. Скоро сойду, и никто ничего и не заметит. Не надо никого звать.
   - Чертовка! - выругался Зигфрид, облокотясь на перила. Райнхарт, стоя у двери, разглядывал женщину в упор - пристально и холодно. Зигфрид хмыкнул, повелительно выкинул вперёд ладонь: - Ну-ка, плату за проезд. Погадай мне, раз уж так. На будущее.
   Женщина подошла ближе - шурша просторной многослойной одеждой. Посмотрела в лицо Зигфриду, на его ладонь. Взяла её, провела пальцем по невидимым линиям. Постояла задумчиво, выпустила руку. Снова посмотрела в лицо мальчику.
   - Ты хорошо знаешь лес. И любишь его. И он любит тебя тоже. Но запомни, мальчик - ты и умрёшь в лесу.
   - Невидаль, - улыбнулся Зигфрид и посмотрел на Райнхарта, предлагая ему разделить веселье. Но фонМюзель смотрел настороженно и молча. - Это же хорошо. Я даже, можно сказать, мечтаю умереть именно так.
   Цыганка покачала головой:
   - Скоро. Не пройдёт и десяти лет. Это будет далеко от твоих родных мест. Ты умрёшь, потому что встретишь человека, который обувается в кору.
   - Че-го? - смешливо протянул Зигфрид, однако женщина осталась непроницаемой:
   - Тебя убьёт тот, кого лес обувает. Сможешь избежать этой встречи - моё предсказание не сбудется. Но знай - этот человек есть. Он младше тебя сейчас.
   - А какова моя судьба? - резко спросил Райнхарт, протягивая ладонь. Цыганка неожиданно отшатнулась, но он повелительно прикрикнул, сверкнув глазами: - Говори, ведьма! Или я тебя сброшу с поезда прямо сейчас! Ну?!
   Зигфрид изумлённо смотрел на друга. Глаза цыганки тоже стали злыми, полыхнули - и угасли, их вспышка разбилась о лёд глаз фонМюзеля. Она послушно взяла ладонь мальчишки и прошипела тихо:
   - Не боишься, что я нагадаю тебе зло нарочно, германец? И наворожу тебе, чтобы это зло - сбылось?
   - Попробуй, если не боишься сама, - так же тихо ответил Райнхарт. Цыганка неожиданно призналась:
   - Боюсь. Тебя - боюсь, мальчишка. Я скажу правду, как твоему другу. Всю правду, какую увижу - и не обессудь, если почему-то останешься недоволен...
   Она взяла протянутую руку Райнхарта. Провела пальцем по ладони. Подняла на стоящего перед ней мальчика глаза, полные недоверия и ужаса. Замотала головой и, попятившись, вдруг стремительно повернулась и ловко спрыгнула с - как по заказу! - притормозившего поезда, канув в ночь бесшумным тёмным клубком.
   - Сдохни, ворона! - яростно крикнул Райнхарт, подавшись следом за ней. Зигфрид еле успел его перехватить:
   - Ты что?!
   - Дрянь, - прошипел Райнхарт и схватил Зигфрида за плечи, тряхнул. - Не смей ей верить! Никто тебя не убьёт!
   - Да я и не поверил, - удивлённо ответил Райнхарт. - Ты чего завёлся? Это же глупость для суеверных дураков. Ты мог бы и не пугать её, ещё разобьётся, а полиции и дорожникам проблемы... Ого, чего тебя так трясёт-то?!
   - Я... - Райнхарт отвернулся, стал смотреть туда, где над дальним лесом за равниной, на которой кое-где горели огоньки ферм, начинает появляться алая полоска. - Я просто испугался, когда она стала про тебя говорить такое. Гадина... И это ещё от холода просто. От холода.
   - Ну, она тебя перепугалась всяко больше, - Зигфрид, положив руку на плечи Райнхарта, встал рядом. - Уже приехали почти, похоже... смотри! Солнце всходит!
   - Да, - отозвался Райнхарт, неотрывно глядя на становящуюся всё ярче полоску. - Всходит солнце.
   И, едва он сказал это, как на тендере, перекрывая стук поездных колёс, вдруг запели фанфары.
   - Смотри! - Зигфрид выкинул руку. - Смотри же!
   Но Райнхарт и сам уже смотрел туда. Смотрел с восторгом, широко раскрытыми глазами.
   Солнце, верхним краем своим поднявшееся над лесом, хлынуло в долину. Заалел туман над ложбинами и полевыми дорогами. И - шесть алых пронзительных искр родились в высоко вскинутом начищенном серебре фанафар, играющих звонкими - словно бы тоже мальчишескими! - альтами сигнал подьёма.
   Шестеро стояли на передке тендера, над летящим поездом. Стояли, широко расставив ноги. Конечно, они ни у кого не спрашивали разрешения, когда пробирались туда, и, конечно, знали, что им влетит за такое. Но, видимо, прочно сговорились - и теперь встречали рассветное ясное утро пением своих серебряных труб.
   Его слышал весь поезд. А через миг длинный весёлый гудок возвестил о том, что поезд приближается к станции.

* * *

   На глазах около остановившегося наверху крутого откоса гефольгшафта оживала округа. От небольшой станции, на которой они сошли, пришлось километр идти по лесу, где была ещё почти ночь и довольно-таки холодновато. Кто-то дремал на ходу, кто-то попадал в оставшиеся после позавчерашнего дождя в лесной укромности лужи, что тоже не прибавляло хорошего настроение. А потом... потом - они и сами не ожидали, что выданный маршрут выведет их на этот откос над долиной - и теперь проснулись даже те, кто ещё на ходу ухитрялся досматривать быстрые поездные сны. Со всех сторон через утро уверенно и слитно двигались к дальнему синеватому лесу колонны. Алели пятнышки флагов. Вспыхивало солнце на сияющей меди фанфар и горнов. Били барабаны.
   Но над всем этим движением и шумом - плыла, казалось, до самого неба, за горизонты четырёх краёв земли - слитная, невероятной мощи песня, казавшаяся сейчас не строевым подвижным маршем - а почти религиозным хоралом...
   - "Вперёд! Вперёд!" -
   Наши поют фанфары!
   "Вперёд! Вперёд!" -
   Юных сердец удары!
   Ярко сияет Германии солнце,
   Каждое сердце для Родины бьётся!
   - О боги, какая... сила! - почти неверяще выдохнул стоявший рядом с Райнхартом Дитрих. Глаза фонАйзенаха сияли. Он обменялся с Райнхартом восторженным взглядом. Райнхарт, не в состоянии совладать с собой, высоко выкинул вверх в руке флажок шара и крикнул изо всех сил:
   - Германия идёт! Виллем, что же ты?! Командуй, а то отстанем!
   Лангенский гефольгшафт заторопился вниз и вперёд - влиться в общее движение живых потоков...

* * *

0x01 graphic

   Костёр высоко плевался весёлым треском в чёрное загадочное небо, на котором из-за яркого пламени были почти не видны искры звёзд. Это был уже не большущий кострище-пожарище, рядом с которым и стоять-то жутковато - такие костры в охотку зажигали, считай, в каждом камерадшафте незадолго до отбоя, чтобы посидеть около огня, поговорить, попеть, а то и просто помолчать, как у кого будет настроение.
   Огромный, похожий на лагерь римского легиона, лагерь Гитлерюгенда - ряды конических белых палаток - потихоньку готовился ко сну. Дневной шумной переклички голосов, горнов, барабанов, гомона, смеха, дружного хорового воя, отмечавшего соревнования и состязания всех видов, не было и в помине. Лагерь сонно бормотал - всё тише и тише. Тихо было и возле палаток лангенцев, только неподалёку неугомонные мальчишки из Рура под аккордеон распевали, как некий гитлерюнге геройски погиб при сборе бумажного вторсырья (убило беднягу упавшим с полки библиотеки полным собранием сочинений Маркса и Энгельса) и попал, естественно, в ад. Где очень быстро все поняли, что новичку тут не место, и сам Сатана явился разбираться с новоприбывшим:
   - Эй, паренёк, ты совсем очумел -
   Это не Рур, а ад!
   Как ты вобще, негодяй, здесь посмел
   Строем гонять сатанят?!
   Взрыв хохота. Но это было и рядом - и как бы далеко, не мешало ничуть.
   Мальчишки сидели на превращённых в подстилки рюкзаках. То один, то другой задумчиво почёсывал икру или локоть - почему-то этим местам больше всего доставалось от комаров. Но раскатывать рукава рубашек, как и обуваться не на футбол, парад или военную игру, в лагере негласно считалось дурным тоном. Какому-то мальчишке из Саксонии, вздумавшему явиться в форменных ботинках на утреннее построение, той же ночью приклеили к волосам две сплетённых из мочалы здоровенных блондинистых косы с роскошными густо-розовыми бантами и щедро накрасили губы позаимствованной "за рекой" у девчонок помадой. Если помаду он смыл быстро, после первого же утреннего ласкового "доброе утро, Анхен!" - то косы умелые и чуткие дружеские руки вклеили так, что бедолаге пришлось стричься наголо - после чего кличка "Лысый" приклеилась к нему намного прочней тех несчастных кос, которые он ожесточённо утопил в сортире...
   - На Марс хочу, - решительно сказал Маттиас. На него все посмотрели так, как будто он отнимал лично у них у каждого место в марсианском корабле. - Хочу быть первым человеком, который проплывёт по тамошним каналам. Интересно, какое там небо?
   - Скорей всего, темней нашего, - сказал вожатый Хольц - именно он был прикомандирован к лангенцам с самого начала их пребывания в лагере. - По крайней мере, так пишут астрономы. Слетаешь и потом доложишь.
   В голосе вожатого не было насмешки. Но Шульц напомнил - чтобы осадить Маттиаса:
   - А вдруг там правда живут чудища, как в "Войне Миров"? А ты, между прочим, всё никак стрелковку не сдашь нормально. Сожрут они тебя, и пикнуть не успеешь. Крррровушку высосут... заживо... - и Шульц ткнул Маттиаса под рёбра пальцем. Его стрелковка не волновала - во всём гефольгшафте не было лучшего стрелка, чем Баумбахер.
   - Я не англичанин, чтобы меня моллюски жрали, - высокомерно отозвался Дронкерс, игнорируя тычок. Но задумался. Видимо, и правда насчёт сдачи зачёта. Однако эстафету подхватил Райнхарт.
   - А я даже не на Марс хочу, - сказал он задумчиво.
   - На Венеру? - уточнил Зигфрид. В его голосе не было насмешки, но Райнхарт фыркнул:
   - Иди ты. Нет. Я хочу ещё дальше. К дальним звёздам. К самым дальним. К Веге, к Сириусу, к Альтаиру. К планетам, которые там...
   - Пока нет таких кораблей, - сказал Хольц. Райнхарт сердито сдвинул брови и строптиво ответил:
   - Сегодня нет, а завтра будут! Может, они даже не на топливе будут летать, а на каких-нибудь... ну, как парусники ходили по ветру, так и эти по каким-нибудь космическим ветрам будут ходить! Раз - и ты у дальней звезды! Наши учёные придумают что-нибудь, разве нет?!
   Мальчишки слушали удивлённо, внимательно и завистливо. "По космическим ветрам" - всё-таки Райнхарт умеет сказать... недаром книжки пишет... А он, видимо, захваченный своей мечтой полностью, неожиданно вскочил и вскинул руку вверх, вытянулся следом и застыл - словно и впрямь старался достать до неба и был уверен в такой возможности.
   - Мне покорится море звёзд! - выкрикнул он с мальчишеским азартом и в то же время с недетской уверенностью же. Так, что смеяться никто не стал. Конечно же, немецкие учёные обязательно придумают такое. Может прямо вот сейчас где-нибудь в лаборатории начинает дуть такой ветер... космический. И учёные в телескопы с удивлением и радостью смотрят, как стремительно удаляется к дальним звёздам модель корабля... пока модель, а завтра?!
   - Мы вместе полетим! - сказал Эрих-Петер. - А что?! Как экипаж!
   - Нет, ребята, я всё-таки под воду, - смущённо, даже как бы извиняясь, но решительно отозвался Арнольд. - Там тоже целый космос... вот бы учёные ещё и какие-нибудь таблетки изобрели, чтобы можно было под водой без акваланга дышать! Или жабры переносные, что ли... - его не поддержали, звёзды привлекали всех больше, но Арнольд не обиделся, он уже привык к тому, что страсть к океанам среди друзей разделяет только он один.
   - А девчонок с собой в космос будем брать? - задумчиво спросил Рейнхарт.
   - Зачем они там?! - ужаснулся Конрад и даже перекочевал с мягкого места на коленки, подался вперёд. - Если только потом, когда другие планеты будем заселять. А в экспедиции - ты что, больной?!
   - А по-моему девчонки очень даже могут лететь в космос, - возразил Рейнхарт. - Мо... ну, например, Гудрун не побоится. Точно тебе говорю.
   - Да дело не в том, что побоится или не побоится, - серьёзно ответил Конрад. - Это ни при чём. Они, может, даже смелей нас, если на то пошло. Просто... просто если женщины будут собой рисковать наравне с нами, если будут погибать - то на кой чёрт нужны тогда мы? Мы мужчины, или одно название?! Женщины - они для другого. Они - будущая жизнь. Нельзя, чтобы они собой рисковали. А то мы так чёрт знает куда скатимся.
   - М... - Рейнгхарт задумался и неожиданно признал: - А ты правильно говоришь, если подумать. Девчонки пусть остаются девчонками. Церковь, дети, кухня...
   - Ну её к чёрту, церковь эту, - ясно сказал Маттиас. - Враньё одно.
   Наступило неловкое молчание. Никто из мальчишек не был особо религиозен, многие и в церковь-то не ходили... но вот так сплеча... Маттиас между тем продолжал:
   - Нет, правда. Всё плохо, всё грешно, всё не так... - он резко мотнул головой: - Не хочу! Почему обязательно надо жить - с греха начать, да ещё с первородного - и всю жизнь думать, как бы не нагрешить?! Почему и любовь грех, и вообще... и гордость - а какой воин без гордости? Это не наша церковь. Всё на Израиле замешано.
   - Ты уж так не руби смаху. Церковь много и хорошего сделала, - возразил Дитрих. Маттиас презрительно дёрнул плечами:
   - Крестовые походы, что ли?
   - Ну хотя бы... Мало, что ли?
   - А без неё что - не было такого? Наши аж в Африку заходили, вон - вандалы! Дана (1.) читал?
  
   1.Феликс Людвиг Юлиус Дан - немецкий поэт и писатель конца ХХ - начала ХХ века. В числе его книг замечательные эпические романы об истории германских народов - готов и вандалов.
  
   Мальчишки оживлённо завозились. Церковь, кухня там или что... но вот те времена - это да! Какие были дела, какие были люди - настоящие герои! Райнхарт вскочил, поднял к плечам сжатые в кулаки руки, чуть откинул голову...
   - Расступитесь, народы!
   Мы -- последние готы!
   С нами золота нет, с нами только лишь боль:
   Наш последний король. Мёртвый король...
   - К копью - копьё, и щитом - к щиту, - подхватывали мальчишки хорошо знакомые всем по книге строки: - Ветер Севера, в лица нам дуй!
   Среди серых морей, среди пенных морей
   Остров Туле нас ждёт, остров сказочных дней.
  
   Наша вера - он есть!
   Туле - клятва и честь!
   Там в ограде из копий умерится боль,
   И в свободную землю наш ляжет король.
  
   Лживый Рим, подлый Рим -
   Расступись перед ним!
   Нам - дорога на север. Нам - странствий часы...
   Вы - делите корону. Подавитесь, псы! (1.)
  
   1.Перевод автора книги.
  
   - Между прочим, готы были христиане, - напомнил Дитрих с лёгким ехидством. Но его никто не поддержал - не то было настроение. А Эрих-Петер, подумав, вдруг поставил гитару на колено, как старинную лиру. Склонил к ней голову, перебрал струны, прикрыл глаза и, однообразно подыгрывая себе, чуть покачивая головой, запел:
   - Звонили колокола и радостно пели органы,
   Кипела весенним цветом Фрисландская земля.
   Под пение псалмов к купели своей христиане
   Под руки вели Радбота-короля.
  
   Промолвил Радбот-король: "Вестью теперь благою
   Дедов своих смогу потешить на Бреге Ином!
   Предкам славным моим я новую веру открою -
   Вместе колени мы склоним перед Христом!"
  
   Ответил Вольфрам-монах: "Нелепое молвишь, сыне!
   Дедов своих вовек не встретишь на Бреге Ином:
   Злые поганцы они, а ты - христианин ныне,
   Им в черном пекле тлеть, тебе - петь в раю благом!"
  
   Словно от вара король отдернул босую ногу,
   Зимней пургой стегнул иноков синий взгляд:
   "Как же я буду петь хвалы милосердному богу,
   Зная, что деды мои в адском огне горят?!" - Эрих-Петер повысил голос. Мальчишки молчали, жадно слушая, впитывая каждую строку. И чувствовали - чувствовали, словно какая-то невидимая, почти неощутимая, но прилипчивая шелуха окончательно сыпается с сердец - ей не было места в этой ночи, рядом с этой песней, около костра... А голос Шрайге звучал торжествующе, вызывающим ликованием:
   - Плавились колокола, кричали в огне органы!
   Вешней грозой гремела Фрисландская земля!
   Крестясь и шепча мольбы, бежали прочь христиане
   От гнева верного Предкам Радбота-короля! (1.)
  
   1.На самом деле - это современная баллада Озара Ворона, посвящённая одному из защитников германского язычества, королю фризонов Радеботте (Радботу), не поддавшемуся на посулы христианских церковников и не изменившему ни предкам, ни их вере, ни своему народу.
  
   - Эх, - сказал Конрад. - Жаль, что это было давно...
   - А вы никогда не думали, что историю делают обычные люди? - сказал вожатый Хольц. - Что вожди и короли, полководцы и герои только ведут за собой, но ведут - обычных людей, которые устали быть трусами, устали терпеть унижения, устали голодать или кланяться врагам? И кто-то встаёт и говорит: "За мной!" Это вот такой Радбот. А за ним идут сотни и тысячи. И тогда враг отступает. Не у всех получается быть даже маленьким вождём, мальчишки. Но сли уж вождь появился - у каждого достанет мужества просто встать под знамя на своё маленькое место. Должно достать мужества. Потому что если это место будет незаполнено - кто знает, не в эту ли брешь ворвётся враг? И тогда самый великий вождь будет разбит...
   - Ты ещё скажи, что и мы вот сейчас делаем историю, - недоверчиво заметил Клаус. Но Зигфрид неожиданно вспомнил:
   - А зря смеёшься, кстати. Вот наши гитлерюнге, лангенские - самые первые. Разве они не делали историю? Только они про это не думали. Сколько их было-то? Горстка, меньше десятка. А теперь нас две сотни в одном Лангене! Они в сарае за городом собирались. А у нас целый замок есть! Вот и история. Лет сто пройдёт, на Марсе каком-нибудь будут вот так сидеть тогдашние мальчишки и вздыхать: "Эх, были времена, были люди! Один Клаус Миттермайер чего стоил! А то мы сейчас..."
   - Да ладно тебе! - засмеялся Клаус. И тут же признался: - А здорово про это думать. Ведь так и будет, наверное...
   - Будет, - подытожил Хольц, вставая. - А теперь давай-те ка спать.
   - Ххххуууууу!!! - потянулось разочарованное. Вожатый поднял руку:
   - Спать. Мыть ноги, чистить зубы, спать. Завтра тингшпиль, а вы будете варёные...
   ...Райнхарт выбрался из палатки примерно через десять минут после того, как все утихли. Нет, он вовсе не собирался сознательно и злонамеренно нарушать дисциплину. Просто опять было полнолуние и опять ему не спалось, и он решил прогуляться по лагерю. В темноте такие прогулки казались особенно заманчивыми - иногда они кончались встречами с девчонками на "ничейной земле" (длинном острове посреди реки), иногда - похищением разной ерунды из соседних палаток, не злонамеренным, а чтобы было можно оставить записку насчёт сонь и никудышнего охранение. Позавчера целой палатке нарисовали красной краской полоски на шеях, а над входом оставили зловещий плакат: "ЗАРЕЗАНЫ!"
   Но Райнхарт сегодня не претендовал ни на что такое. Он просто хотел погулять.
   Вечерняя роса с травы уже ушла. Лагерь почти весь спал, электрические огни светились только у группы штабных палаток, там стучал дизель. Но кое-где ещё не погасли костры, велись разговоры, и слушать такие, оставаясь самому невидимым и неслышимым в темноте - было интересно.
   Один такой костёр горел через три ряда от лангенских палаток. Туда Райнхарт и вышел невольно - просто на свет. Около огня сидели десятка три мальчишек - полузнакомых, за неделю всех не узнаешь, конечно, но лица соседей по палаточному лагерю примелькались. Они слушали паренька в форме, но со странной нашивкой: "BЖhmen" - и безо всяких номеров. Тот сидел, глядя в огонь и свесив сцепленные руки между колен, рассказывал - говорил с лёгким акцентом, немного похожим на саксонский...
   - ...а новым директором школы поставили чеха, Марек по фамилии. Жирная такая скотина. Ещё в ту войну от фронта уклонялся, потом, когда его всё-таки запихали воевать, русским сразу сдался в плен, в каком-то ревкоме у них там крупу жрал тоже подальше от их войны, а вернулся только в 22-м, пережидал, когда в Чехословакии их свинской зассаной всё утихнет. На словах-то он чешский патриот до небес, а воевать в ту войну, мол, не хотел, потому что за немцев, но он и за русских или даже за своих чехов не очень-то надорвался. Трус, в общем. Но язык у него ядовитый, и у начальства на хорошем счету, патриотом считается. Вот его и повесили на нашу школу, как голубиное дерьмо на ворот ляпнулось. Обожает развлекаться - над немцами-учениками издеваться. И так склоняет, и сяк, да всё с улыбочкой, да с подковырками... Прямо топит в словах, и все такие... поганые слова, хотя и не сказать, что грубости. Ну вот и тут... на построении ходит и говорит, мол, надеется, что среди нас, добрых немецких подданных Чешской Республики, нет дураков, как среди старшего поколения, которое теряло руки-ноги, а теперь висит на людях обузой со своей глупостью, хотя лучше было бы им сразу потерять головы, всё равно там ничего особо выдающегося у них никогда не было... А у Йозефа Маттена отец... в общем, служил в дейчмейстерах, добровольцем пошёл в семнадцать лет, и в 1916 ему на русском фронте ноги оторвало. Мать-то Йозефа за него пошла, потому что мужиков не хватало, а потом сжились, ничего. Но работник-то из него в поле никакой, сапожничает-сидит, и дома негусто... Ну вот. Йозеф вдруг из строя вышел, никто и опомниться не успел, и подумать ничего - и кээээээээк даст нашему новому директору в харю! А ему даром что пятнадцать всего было, кулаки-то как кастеты, с пелёнок почти работал, как взрослый. Эта свинья жирная при всём народе копыта и задрала. Все остолбенели прямо. А Маттен стоит белый, губы прыгают... Мы ему тут: "Беги!" - да поздно, чего... сторож, дворник навалились сразу... - богемец потупился. - Нам бы вступиться... а мы... да что там, испугались мы. Его в участок. Мы от страха сами не свои: а если расскажет про нас?! Провалит всех! Через три дня его отпустили. Домой привезли... - он посмотрел на мальчишек вокруг и закончил. - Там он и умер ещё через неделю.
   - Как... умер? - беспомощно выдохнул кто-то в тесном круге ребят.
   - А вот так. Умер. Мы к нему ходили... а он не узнаёт никого. Чёрный весь лежит, переломанный. Дышит... так... знаете... в груди скрипит. Слышно даже, как скрипит. Пальцы все распухли и углами торчат - сапогами топтали. Губы порваны, зубов нет почти... Доктор пришёл, сказал - внутри всё отбито у него. Напрочь. Умереть уже должен, только очень сильный. Нам на уроке сказали - умер. Под утро забился, заплакал, голос появился, крикнул: "Не хочу!" - и... умер. А этот гад жирный и говорит нам опять на построении: мол, только попробуйте на похоронах демонстрацию устроить. Мол, Маттен ваш и с полицией себя неправильно вёл. Вырвал у офицера пистолет на допросе, полицейские вынуждены были обороняться... И ухмыляется. В общем... похоронили его. Всем городком хоронили, немцы, конечно. И с полицейской охраной. Как под конвоем. А на следующий день прямо... - глаза мальчишки сверкнули недоброй радостью, - ...полицейский участок сожгли. А директору нашему все зубы свинчаткой выставили, подкараулили в подъезде - и... - он показал кулаком удар.
   - Вы?
   - Свинью эту жирную - мы, - признался богемец. - Я и ещё двое ребят. А участок... не знаю. Мы, по правде сказать, обсуждали, но не знали, как подступиться... А там всё чисто сработали, никаких следов, только надпись на заборе напротив... Да что толку? Йозефа уже не вернёшь. А такой был парень...
   - Ты сам не попадись, когда вернёшься, - сказал один из слушателей . Богемец вдруг зло сверкнул глазами:
   - Пусть попадусь! Мне и так до конца дней стыд... что мы стояли, как овцы, пока ему руки крутили... что потом тряслись: "Только бы не выдал!" - когда его там... - он яростно мотнул головой. - Пусть попадусь, мне теперь не страшно! Потому что... - он вдруг смутился, отвёл глаза и тише продолжал. - Потому что... я вот вас видел. Потому что есть, значит, Германия. И немцы есть. Врут нам, что нету больше всего этого. И пусть хоть убивают, гады - не боюсь, и не будет их верха! А Маттену мы ещё памятник поставим. Всем нашим поставим, кто погиб за немецкую Богемию. Большой памятник. На самой высокой горе, чтобы со всей округи видели!
   - Поставим!
   - Вы держитесь, мы придём и поможем! - зашумели у костра.
   - Обязательно!
   - Фюрер поможет! Он просто не знает! Мы ему напишем! Завтра же!
   - Или готовится! Точно готовится! А потом как дадим этим мордам картофельным!
   - Они ж и воевать не умеют! Трусы, только безоружных бить и могут!
   - Вы там не подставляйтесь только зря! Надо по-умному...
   - И держитесь, мы своих не бросим!
   - Ни за что!
   Богемец почти растерянно поворачивался от одного голоса к другому. Глаза у его блестели, губы вздрагивали. Наконец он выдавил:
   - Спасибо, ребята... вы... спасибо!
   Райнхарт отошёл - тихо, задумчиво. Его так и не заметили.
   Да, мы - сила, думал он. Но раз мы сила - мы должны, мы просто обязаны помочь вот таким. Они тоже немцы. Они хотят жить, как немцы. А значит - песни песнями, лагеря лагерями, но очень правильно, что нас учат военному делу. Что не просто спорт и туризм. Надо больше и скорей. Пока не опомнились эти гадёныши-соседи. Чтобы как на Рейне - один удар, и никто даже не пискнет. Просто не успеет. Не надо фронтов, не надо мучительного соревнования экономик - ясно же, что ни людей, ни богатств у Германии никогда не будет столько, сколько у врагов. Нужно - людей. Таких, которые смогут ошеломить и подавить даже более сильного врага. С воздуха, на земле, из-под воды. Так, как враг не готов воевать. Победить раньше, чем он стянет свои армады, откроет свои банки.
   Наверное, фюрер и собирается так воевать. Богемия. Силезия. Юг Дании. Может - Эльзас и Лотаригия. И - хватит. Дальше можно будет под защитой славы стремительных побед и победоносной армии думать о других вещах и других местах, гд смогут твёрдо закрепиться немцы. Есть Южная Америка, например. Есть Ближний Восток и - почему бы нет? - часть Китая. И... и наконец - лаборатория, где дует солнечный ветер - тоже наверняка есть. Не может её не быть...
   ...С такими мыслями он сделал небольшой круг (петлю, точней) и вернулся к лангенским палаткам - к тем, в которых обитали младшие мальчишки. Кстати, младшие пимпфы и кандидаты в пимфпы не спали и, похоже, не собирались тратить драгоценное ночное время на этот скучный процесс. Их вообще было, казалось, невозможно "уходить", по выражению одного из вожатых, и отбой в 22.00 вовсе не означал прекращение их активной жизнедеятельности. Вот и сейчас Райнхарт услышал за тонкой стенкой крайней палатки, к которой вышел, приглушённое многоголосое хихиканье, и чей-то неистребимо звонкий, хотя и старавшийся быть тихим голос, упоённо сообщавший товарищам про "китайца, у которого были разные яйца - одно за его грехи меньше собачьей блохи, но другое - побольше зайца..." Райнхарт представил себе эту картину и поспешно зажал рот руками, на корню задавив могучее "фырк!"
   В следующую секунду его деликатно постучали по плечу, и Райнхарт, обернувшись, увидел вожатого Хольца.
   - Добрая ночь, фонМюзель, - с иронией сообщил Хольц. Подлые пимпфы в палатке утихли мгновенно и наглухо - сон, мирный сон царил вокруг, и только нарушитель режима Райнхарт фонМюзель шлялся по лагерю за каким-то чёртом...
   - Просто Мюзель, - хмуро ответил мальчишка. Глаза Хольца - ярко блестевшие в свете луны - чуть сузились непонятно. Он заложил руки за спину и неожиданно спросил:
   - Ваш отец ведь был лётчиком-истребителем? Это от вас у него такое желание летать?
   Райнхарт не был настроен откровенничать, тем более - возле палатки, в которой слушали десять пар ушей. Но Хольц уже пошёл дальше, только чуть подтолкнул мальчишку под локоть. И повторил вопрос, когда они вышли к речному берегу.
   - Так это от него ваше стремление в воздух?
   Река текла - спокойная и чёрная, только очень далеко по течению в ней отражались зыбкие жёлтые огни какого-то дома на берегу. Лагерь девчонок на другой стороне молчал, лишь неясные алые отблески дежурного костра были видны между казавшихся неразличимыми палаток, да неожиданно что-то отчётливо металлически звякнуло. Райнхарт подумал о том, что Урсула-Мария спит себе сейчас... И сказал неожиданно для самого себя:
   - Не в воздух. В небо.
   И с вызовом посмотрел на стоящего рядом вожатого. Но Хольц не ответил на этот молчаливый вызов. Он задумчиво произнёс:
   - Когда мне предложили стать вожатым - я согласился сразу. Должен сказать, что сейчас я подумал бы. Как следует подумал бы. С вами трудно. В армии было легче. Я попал в самый первый призыв Вермахта и даже подумывал там остаться, но не сложилось... Вы, кстати, вообще когда-нибудь летали... Мюзель?
   - Нет, - коротко и резко ответил мальчик. И ощутил небывалую горечь. Подумал, что в самом деле дожил до тринадцати лет и только мечтает о своей мечте...
   - Полетите завтра. Днём, во время тингшпиля.
   Райнхарт вздрогнул и удивлённо уставился на вожатого, который продолжал задумчиво и безмятежно глядеть на реку. Мальчишке было известно, что в программе лагеря - полёт, точней, авиаэкскурсия - на Ju-52, и он очень её ждал... но она точно состоится не завтра.
   - Да-да, - кивнул Хольц. - Завтра. На планере. А теперь - идите спать, фонМюзель. Вам надо выспаться. А погулять по лагерю сможете и завтра ночью.
   Райнхарт слегка ошалело отсалютовал, пытаясь справиться с медленно охватывающим его радостным волнением. Хольц кивнул, ответил салютом, повернулся и зашагал прочь. Райнхарт ещё постоял, весело выдохнул и чуть ли не вприпрыжку заторопился к палатке...
   ...Мальчишки сопели, завернувшись в одеяла. Как обычно бывает, места не оставалось, и Райнхарт, накинув одеяло, поступил просто - лёг между Зигфридом и Конрадом, а точнее - практически на них. Конрад пискнул во сне, Зигфрид что-то проворчал, они волей-неволей раздвинулись, и Райнхарт устроился на законном месте. Вздохнул, покосился на Зигфрида... спит. Не будить же его, чтобы рассказать про завтрашнее. Да и потом, испугался вдруг Райнхарт - испугался так, что даже привстал! - а что, если Хольц пошутил?! Или он сам что-то не так понял?! Да нет, не может быть...
   Под полог легонько поддувало, но это ничего - под одеялом тепло. Я счастлив, подумал Райнхарт слегка удивлённо. Я счастлив вчера, и завтра буду счастлив тоже. Странно, счастье длится, длится и не кончается...
   Вспомнился тот мальчишка из Богемии. А он - счастлив? И можно ли быть счастливым на самом деле, если есть такое на свете? Наверное, всё-таки нет. Но получается, что по-настоящему счастливым быть может лишь тот, кому на всех плевать?
   Нет, подумал Райнхарт необычайно ясно. Вот как раз он-то - и не может. Счастьем может наслаждаться только тот, кто...
   ...Райнхарт не додумал. Потому что просто и мгновенно уснул.

* * *

   День начинался с олимпийских фанфар. После триумфа прошлого лета с уст мальчишек не сходили имена героев, отстоявших честь Рейха, а фанфарная музыка для подъёмов сделалась самой лучшей - она сразу вызывала в подсознательной, ещё не проснувшейся даже толком, памяти имена Шмелинга, Брандта, Шварцмана и множества других (1.). фанфары начинали свою серебряную песню из центра лагеря, а потом она, словно бегущие по воде сверкающие под солнцем круги, расходилась до самых краёв и перекидывалась через реку к девчонкам.
  
   1.Ещё до Берлинской летней Олимпиады 1936 года, 18 июня, боксёр Рейха Макс Шмелинг нокаутировал негра Джо Луиса, "защищавшего честь" (позорище!) США. Произошло это в Нью-Йорке! Хайнц Брандт -- немецкий офицер олимпийский чемпион в командном первенстве по конкуру. Альфред Шварцман -- немецкий офицер и гимнаст. На Олимпийских играх выиграл три золотые и две бронзовых медали, став олимпийским чемпионом в абсолютном первенстве, в составе сборной Германии в командных соревнованиях, а также в опорном прыжке.
   Олимпиада вообще оказалась воистину триумфом германского духа - и даже не потому, что сборная Рейха безоговорочно заняла первое место, получив 33 золотые, 26 серебряных и 30 бронзовых медалей. Дело в том, что практически все ритуалы, символика, распорядок, применяемые сейчас на Олимпиадах, были придуманы (возрождены?) немцами именно к "своей" Олимпиаде.
  
   Лагерь просыпался почти мгновенно. И сразу наполнялся шумом, как весело бурлящей в тесном котелке над огнём водой. Около длинных колонок-умывалок начиналось первое за день ожесточённое сражение. Непонятно зачем, но почти каждый старался первым подобраться к одному из многочисленых рожков. А попробуй-ка одновременно чистить зубы, умываться и отстаивать своё место от ещё нескольких претендентов на него?! Спешно вытираясь или уже размахивая полотенцами, мальчишки спешили к палаткам - повесить полотенца на просушку и быстро одеться - и дальше, в уже формирующиеся линии строя, над которыми, мешаясь с быстрой громкой перекличкой, летела из мощных лагерных репродукторов песня - пели такие же мальчишки, даже не из хора, а просто - сделанная в самом начале лагеря запись на пластинку...
   - Мы - молодые! С песней вперёд -
   Солнце ли, снег или дождь.
   Мы - молодые! Победа зовёт!
   Цель обозначил вождь.
   Мир - на приступ, шаг наш гремит,
   Словно свободе салют!
   Марш молодых, это марш молодых -
   Путь наш велик, хоть и крут!
   Победа, встречай - мы братья твои,
   А ты - наша вечно сестра!
   Победа, зови, нас к славе зови!
   Рейх и Победа! Ура! (1.)
  
   1.Перевод песни Гитлерюгенда "Die Jugend marschiert" сделан автором книги.
  
   Ну а потом наступало время ещё одного сражения.
   Время завтрака...
   ...Самая опасная профессия на слётах Гитлерюгенда - повар. Это признано почти официально. Поэтому на обеспечение ставят кухни Вермахта. Но и военные повара, повидавшие всякое, бледнеют и хватаются кто за сердце, кто за припасённую палку при слове "раздача". Потому что нужно быть очень стойким человеком, чтобы остаться на ногах и в сознании, когда к твоей кухне с рёвом, воем и боевыми кличами несётся оголодавшая с утра пораньше орда Надежды и Юности Германии. И это - четыре раза в день.
   Говорят, кто-то из поваров просто сбежал именно в этот момент и был пойман в совершенно невменяемом состоянии только на датской границе. Многие поседели. И мысль о том, что орда примерно в шаге от кухни дисциплинированно выстроится в колонну, не слишком-то утешает. Тем более, что, даже стоя в очереди, мальчишки будут колотить ложками в котелки или кружки и нарочно мерзко-истошно орать "Жрать! Жрать! Жрать!" Или ещё что-нибудь такое рифмованное про повара...
   Утешает только то, что можно всласть сорвать сердце на нарядах по кухне - в них попадают самые активные бесенята. С другой стороны, любой неосмотрительно оставленный кусок тут же будет съеден этим самым нарядом. Не спасают даже банки - их вскрывают и приканчивают на месте. Пакет самых обычных прозаических макарон унесут и каким-то умопомрачительным вывертом превратят его в торт, который тут же и слопают. Ну, ещё плюс в том, что мальчишки в принципе пожирают всё, что им готовят, даже если повар в сердцах или от нервов приготовит условно съедобное. Размер порции в данном случае намного важней, чем качество - и ухищрения, на которые пускаются ради добавки, могут испугать или вогнать в хохот любого.
   Правда, завтрак-то ещё не самое страшное. Подумаешь - разлить кофе и раздать хлеб (1.)! А вот обед... О нём повара думали с ужасом. Хорошо ещё, что он нескоро - можно подготовиться, укрепить рубежи обороны, продумать тактику сражения, собраться с духом... написать завещания и последние письма близким...
  
   1.Надо отметить некоторую странность. Питание в Вермахте было поставлено таким образом, чтобы как будто нарочно загнать весь личный состав в гастриты и язвы желудка. Причём план этот выполнялся неуклонно и успешно - из язвенников, погубивших желудок на военной службе, формировались целые батальоны, которые в принципе не могли воевать! Да и судите сами: завтрак немецкого солдата состоял из куска хлеба (350-400 г.) и кружки кофе без сахара. Ужин отличался от завтрака только тем, что солдат получал кроме кофе и хлеба ещё кусок колбасы (100 г.) или небольшую банку рыбных консервов, а так же либо три яйца, либо кусок сыра - и что-то, чтобы намазать на хлеб (масло, смалец, маргарин). Основную часть своего дневного рациона солдат получал на обед, состоявший из мясного супа, очень большой порции картофеля, чаще просто отварного (полтора килограмма) с довольно большой мясной порцией (около 140 г.) и небольшого количества овощей в виде различных салатов. При этом хлеб на обед солдат не получал.
   Отмечу, что речь идёт об обычном питании, о большом количестве достаточно разнообразных продуктов, из которых было бы очень просто готовить хорошее, сбалансированное и достаточно разнообразное трёхразовое меню - то есть, не о каких-то чрезвычайных обстоятельствах (на этот случай у немцев были очень разумно подобранные спецпайки) или голоде. Разумных объяснений этому маразму с суточной раскладкой я (автор книги) так и не нашёл. Возможно, они и есть, но покрыты сумраком знаменитого тевтонского гения, слабо доступного вот в таких своих проявлениях русскому человеку.
  
   0x01 graphic
  
   ...Те, кто устраивал тингшпиль, хорошо знали не только своё дело. Такое часто бывает - опытные, умные взрослые затевают для мальчишек-девчонок какое-то дело, причём важное и нужное, а оно... оказывается неинтересным их юным подопечным. Неинтересным, и всё. Потому что взрослые забыли, что дети - настоящие, нормальные, здоровые дети - маленькие дикари-язычники. Они могут искренне увидеть меч в простой палке, но никогда не купятся по-настоящему на не трогающее их души, пусть и роскошное...
   Но к вожатым "Гитлерюгенда" и руководству лагеря это не относилось. Ни в коей мере. Тингшпиль захватил сотни их юных подопечных с самого утра. С самого подъёма. Даже будущие пимпфы, которые были захвачены только мыслью о предстоящем им вскоре испытании (1.), сейчас расслабились.
  
   1."Пимпф-испытания" для десятилетних мальчиков включали в себя умения пробежать 60 метров за 12 секунд, прыгнуть в длину на 2,75 м, бросить мячик на дальность не менее 25 м, сложить походный рюкзак, а так же участие в турпоходе с ночевкой, знание организации и структуру Юнгфолька, немецких народных песен, знание "Хорста Весселя" и песен гитлерюгенда. Результаты сдачи испытания заносились в специальную личную книжку учёта сдачи нормативов и упражнений по военно-спортивной подготовке гитлерюгенда. Выполнение нормативов отмечалось вручением значков для "Дойчес юнгфолька". После сдачи этого экзамена претендент получал право на ношение портупеи и ножа гитлерюгенда. Затем проходила торжественная церемония принятия в "Дойчес юнгфольк" возле какого-либо воинского мемориала с участием всех региональных руководителей организации и местного руководства, включая бургомистра. Рукопожатие гебитсфюрера означало подтверждение принятия в ряды организации.
  
   0x01 graphic
  
   Райнхарт с большим удовольствием принял бы участие в затеянной на речном берегу грандиозной битве между дружинами бургундов и аллеманов - оттуда уже неслись воинственные вопли, боевые кличи и даже рёв рогов (временами срывавшийся на смешной привизг - лёгким мальчишек, да ещё и мальчишек радостно-взволнованных, не всегда хватало мощи вытянуть грозный сигнал). Но сожаление о своём там отсутствии он испытывал лишь до того момента, когда, соскочив с покатившего дальше небольшого юркого автомобильчика (водитель ткнул рукой, бросил: "Тебя там ждут!"), неуверенно пошёл через небольшое лётное поле к силуэтам нескольких небольших машин, казавшимся призрачными в жарком августовском воздухе. Около них так же призрачно-бесшумно двигались люди.
   Почему пошёл неуверенно? Да по той простой причине, что у Райнхарта вдруг закралось подозрение: а не пошутил ли над ним всё-таки вожатый Хольц? Два серебристых "пятьдесят вторых" стояли вдали, у лёгкого ангара, и там не было заметно даже признаков жизни. Получалось, что изо всей многотысячной массы гитлерюнге сегодняшний полёт - только для Райнхарта фонМюзеля? И как-то всё... странно. Как будто он в гости к старым приятелям идёт. Обыденно всё как-то.
   Как говорит Зигфрид: "Не слишком ли жирно?"
   Зигфри-то был за него рад. И все тоже (хотя Зигфрид больше всех) А что, если он сейчас подойдёт вон к тем машинам, где видны люди, а на него посмотрят, как на дурака... или вообще посмеются над ним? Да это бы и ладно... что он ребятам скажет?!.
   ...Поле оказалось больше, чем он думал. По коленкам стегали жёсткие метёлки травы, сухие и тёплые. От земли ощутимо дышало жаром. Потом Райнхарт пересёк внезапно возникшую под ногами взлётно-посадочную полосу. Пустую и какую-то странную - широкую, из шестиугольных бетонных плит. Вздрогнул - на миг, когда он шёл по этой полосе, показалось, что машины и люди впереди... исчезли? Но, конечно, нет - их просто смазало горячим воздухом. Жарко трещали кузнечики, и Райнхарт подумал неожиданно, что на самом деле вокруг очень тихо. Так тихо, что даже не поймёшь - кузнечики это, или звук Тишины?..
   ...Двое голых по пояс парней в рабочих штанах и ботинках Люфтваффе, возившиеся около переносного насоса и большой красно-белой бочки, на прошедшего мимо мальчишку поглядели только мельком, ничего не сказали. Это Райнхарта ободрило и рассеяло (почти) опасения. Он прошёл ещё десяток шагов и остановился.
   В начале узкой, какой-то... домашней, полосы (обычная плотно и ровно утрамбованная земля) стоял смирненько такой же самый обычный бипланчик "гота"-145, хорошо Райнхарту знакомый, пусть и в теории. Около него о чём-то разговаривали два человека, лётчик и кто-то из наземной обслуги. А за ним на вяло дремлющем в траве буксировочном тросе...
   - Это же "хортен"! - вырвалось у Райнхарта. Он сорвался с места, подбежал к странному серо-серебристому аппарату, похожему на едино-цельное гладкое крыло, а ещё больше - на некое фантастическое животное, холодно глядящее на мир единственным чуть выступающим глазом - кабиной. Казалось невероятным допустить саму мысль, что это - не имеющее ни хвоста, ни нормального крыла это! - может в самом деле летать. И в то же время в аппарате было что-то привлекательное. Мальчишка потрогал крыло и услышал:
   - Да, это "хортен"-II. Двухместный, в отличие от базового образца. Для полётов с инструктором. А ты - Райнхарт фонМюзель, который сейчас летит?
   Райнхарт быстро задрал голову и увидел на аппарате совсем молодого мужчину в комбинезоне с нашивками офицера Люфтваффе - широко расставив ноги, он похлопывал по ладони левой руки зажатыми в правой пилотскими крагами и серьёзно, без улыбки, рассматривал подбежавшего мальчишку. А через миг Райнхарт и узнал его - это был средний из известной всему Рейху "чокнутой троицы", Вольфрам (1.).
  
   1.Летом 1940 года офицер Люфтваффе Вольфрам Хортен погиб над Францией в сбитом бомбардировщике Не-111. Его старший и младший братья отвоевали всю войну и остались живы.
  
   0x01 graphic
  
   Райнхарт подтянулся, щёлкнул каблуками и отчеканил:
   - Обершарфюрер Райнхарт фонМюзель явился... - сбился, потому что не знал, как это сформулировать. Но, похоже, Хортена формулировки не волновали.
   - Обут? - Вольфрам скользнул по невольно подтянувшемуся мальчишке внимательным взглядом. - Хорошо... - нагнулся к открытой кабине, достал и перебросил мальчишке вещи. - Держи шлем и перчатки. Лезь сюда. Лезь-лезь.
   Райнхарт ощутил сильную дрожь. Такую, что руки не сразу попали в перчатки. Испытывая ужасающий стыд, он умоляюще поднял глаза на лётчика - тот смотрел спокойно и ждал. "Уймись, тряпка!" - зло приказал себе Райнхарт и услышал голос Хортена:
   - Спокойней. Ничего особенного. Когда я летел в первый раз, я пытался надеть обе перчатки на одну руку, кстати.
   Райнхарт бледно улыбнулся, сдвигая на глаза очки с плотно обнявшего голову кожаного шлема. Застегнул ремень под подбородком (удовлетворённо отметив, что это получилось сразу и - не глядя!) Прочно становясь на крыло, сдавленно пояснил:
   - Я не боюсь. Просто...
   - Я разве сказал, что ты боишься? - Хортен кивнул мальчишке на удобное вытертое сиденье-лежак, покрутил над головой рукой. Райнхарт, уже занимая место, услышал, как сперва прерывисто, потом - сплошным, чуть ноющим звуком, зачирикал винт "готы". В следующую секунду колпак кабины закрылся словно бы сам собой. Устроившийся рядом Хортен как ни в чём не бывало спросил: - Знаешь эту машину? Хотя бы в теории?
   - Да, - быстро ответил Райнхарт.
   - Тогда управляешь сам.
   - Я... - Райнхарт поперхнулся.
   - Что-то не так?
   - Но я... есть управляю сам.
   Хортен кивнул и устроился удобней, как будто находился в шезлонге на пляже. Только что не зевнул, явно показывая всем своим видом, что не настроен как-то вмешиваться в управление полётом. Райнхарт неуверенно положил руки на штурвал, подвигал им, поглядывая на крылья. Задержал дыхание и щёлкнул тумблером, мигая красным огоньком на носу планера.
   "Гота" впереди плавно покатил прочь, и мальчишка изумился: а как же мы?! Но тут впереди возник - поднялся с земли - плавно натянувшийся трос, и "хортен", неожиданно быстро набирая скорость, тоже двинулся по полосе. Она оказалась не такой уж и ровной - планер потряхивало, покачивало, он кренился и то клевал носом, то опускал его, почти чертя по земле. Прошло несколько секунд, тряска прекратилась, и Райнхарт подумал: могли бы всю полосу так выровнять. А ещё через пару секунд понял, что они летят.
   Первым его чувством был испуг. Такой, что он с трудом удержал себя от желания намертво вцепиться в штурвал. Но это была всего лишь ещё одна секунда.
   А в следующий миг...
   ...Они поднимались. Поднимались небыстро, по прямой, прямо в чистое солнечное небо. Хортен не касался дублирующего управления и только предупредил через минуту подъёма:
   - Сейчас будет отрыв.
   Райнхарт молча кивнул, следя за альтиметром: триста метров. "Хортен" коротко, резко тряхнуло, и "гота" впереди стал уходить вбок-вниз по широкой дуге. Планер неостановимо и жутковато начал валиться влево, но Райнхарт шевельнул штурвалом и выправил полёт...
   ...полёт?! Они летят?! Сами?! Он летит?!
   Да. Аппарат, состоявший, казалось, из одного крыла, бесшумно (Райнхарт слышал только тихое спокойное посвистыванье где-то сзади) и ровно парил в небе. И он, Райнхарт, управлял им! Он летел! Послушно застыли или чуть покачивались стрелки немногочисленых приборов - Райнхарт знал их назначение, он тысячу раз видел их на фотографиях и картинка, он мечтал... и вот теперь! Теперь!!! Слева, справа, вверху - была солнечная бездонная пустота, на которую волшебным образом опирались широкие блестящие крылья. А под этими крыльями...
   Серебристо, временами почти нестерпимыми отблесками, сверкала политая солнечным светом река, убегавшая в лес. Белели палатки - бесконечные, до этого самого леса, ряды на обеих берегах. Ровные дорожки между них, яркие пятнышки многочисленных флагов... Онемев от восторга, Райнхарт видел человеческое кипение, и больше всего на свете ему хотелось крикнуть - так, чтобы услышали друзья, которые где-то там, внизу: "Я лечу, смотрите!" Может, они сейчас смотрят вверх и видят эту чудесную странную птицу - Планер, Который Не Может Летать (1.)... Хорошо бы они догадывались, что ею управляет он - Райнхарт!
  
   1.Это не шутка. Именно так отозвался о первом планере Хортенов один из заслуженных лётчиков Первой Мировой. Впрочем... в Германии тех времён во всех областях жизни происходило то, чего не могло происходить. Это одна из причин, по которой ни единая западная страна, и даже их коалиции, не были способны справиться с Рейхом.
   Что касается конкретно авиации, то и доныне онапитается в своих "эпохальных открытиях", поражающих воображение незнаек, заделами Рейха. Вкратце дела обстоят так. Американцы прошлого были великолепными инженерами и изобретателями "по мелочи", "улучшателями быта". Фундаментальной науки в США практически не существовало - в силу того, что средний американец в силу отсутствия отвлечённого мышления её не понимал и не мог сообразить, для чего ею заниматься, если на его личной жизни это никак реально не скажется (с другой стороны, отсюда расцвета на американской почве шарлатанов типа Эйнштейна - в США они легко могли дурить голову даже чиновникам высокого ранга, тогда как в Европе их глупостти разоблачил бы бакалавр заштатного колледжа).
   Поэтому не стоит удивляться тому, что такие вещи, как атомная бомба, летательные аппараты типов "бесхвостка", "летающее крыло" (и то и другое было воплощённым немцами в реальности ещё в 30-е годы изобретением Хортенов), "шаттл", управляемые ракеты и ракеты орбитальные, компьютеры и ещё немало всего, что считается по белу свету "американскими изобретениями", на деле является изобретениями, украденными американцами у немцев. Иногда захватывались и сами изобретатели, которых принуждали (самыми разными методами) работать на "победителей".
   СССР тоже использовал трофейные немецкие наработки. Но вот чудо - "убогой стране ватников и лапотников" Германия дала очень мало, крайне мало, некоторые же немецкие разработки просто вызывали у наших учёных и инженеров недоумённый смех. А "Великие США" поднялись на банальном грабеже немецких КБ.
  
   Райнхарт максимально мягко и осторожно повернул штурвал - "хортен" отозвался и тут же вернулся в прежнее положение по еле заметному движению пальцев мальчика. Он был поразительно устойчив - и в то же время поразительно управляем. Райнхарту вдруг захотелось дико завопить от восторга и устроить какую-нибудь выдающуюуся штуку - например, спикировать вон на ту дорогу, по которой тащится (да-да, тащится, всё, что на земле - только и может таскаться, как улитка!!!) грузовичок. Пожалуй, только в последний миг мальчик сообразил, что этот его первый полёт - и первый самостоятельный полёт! - заслуга машины и большой высоты. Выписывать какие-то фигуры на планере он вряд ли сможет.
   Но разочарования не было. Не может сейчас? Сможет, когда научится! А пока... пока разве мало этого упоительного парения?
   - Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, - неожиданно услышал Райнхарт свой собственый полный восторга, взвинченный, как звук мотора на форсаже, голос:
   - Преодолеть пространство и простор!
   Нам разум дал стальные руки-крылья,
   А вместо сердца - пламенный мотор!
   Он смутился, бросил на Хортена умоляющий взгляд. И услышал вдруг:
   - Всё выше,
   и выше,
   и выше
   Стремим мы полёт наших птиц!
   И в каждом пропеллере дышит
   Спокойствие наших границ! - Вольфрам подмигнул и добавил, понимающе глядя на мальчишку рядом: - Я в воздухе часто пою.
   - А... ага, - ошалело согласился Райнхарт. И вдруг увидел, что Хортену не так уж много лет. Ну, лет на десять он старше самого Райнхарта. И всё... А Хортен кивнул:
   - Теперь управление беру я. Садимся.
   - Уже?! - вырвалось у Райнхарта с такой тоской, что Хортен только молча щёлкнулпо циферблату часов. Райнхарт посмотрел туда...
   ...они были в воздухе почти полчаса...
   ...Когда Райнхарт выбрался на крыло - его тут же шатнуло, он шлёпнулся на пятую точку и соскользнул наземь безвольным кулём. Спустившийся с другой стороны Хортен подошёл к мальчишке и Райнхарт поднял на него глаза - полные восхищённого дурмана и неверия в произошедшее - в которых даже самому маленькому страху просто не оставалось места.
   Вольфрам присел рядом, стягивая шлем и перчатки. Сорвал травинку, аккуратно вставил в зубы и стал ждать, когда мальчишка придёт в себя. Райнхарт тоже снял шлем и перчатки, уронил их и, стукнувшись затылком в крыло, уставился в небо. По лицу его блуждала улыбка. Вольфрам усмехнулся про себя - мальчишка был похож на человека после первого в жизни секса, причём полного, абсолютного и удачного. Самое точное сравнение, хотя он этого, конечно, не знает.
   - Я бы там жил, - сказал Райнхарт. - Вы самый счастливый человек в мире. Я бы там жил. Я бы... - и помотал головой. Вздохнул.
   - Послушай-ка, парень, - задумчиво сказал Хортен. - У меня к тебе два дела. Дело первое - хочешь поехать в Японию с фонШирахом?
   - А?! - Райнхарт сел прямо и окаменел изумлённо.
   - Ясно, хочешь. Но об этом позже... Очнись, я сказал - поз-же! Второе дело - если ты на самом деле представляешь собой то, что представляешь... а я вижу, что это так... то как ты смотришь на то, что НСФК (1.) предложит тебе с его помощью создать в вашем Лангене планерную школу? Или ты там один такой?
  
   1.NSFK - Nationalsozialistische Fliegerkorps, организация планеристов, тесно сотрудничавшая с Гитлерюгендом.
  
   - Голубой кант (1.)?! - потрясённо выдохнул Райнхарт. Он не считал даже нужным скрывать восторга и возбуждения. - Настоящая школа?!
  
   1.Дело в том, что выпушки на форме и цифры на погонах гитлерюнге были разноцветными. Мне известно, что градация была следующей:
  -- Allegemeine HJ (общие части) - ярко-красные 
  -- Motor HJ (моторизованные части) - розовые 
  -- Flieger HJ (авиационные части) - голубые (именно на это намекает Райнхарт) 
  -- Streifendienst HJ (особая патрульная служба) - белые (это служба внутренней безопасности Гитлерюгенда. Не слишком приятная организация, "пропесочивавшая" своих же товарищей, а с 1942-1943 года и откровенно следившая за ними.)
  -- Landjahr HJ (наземная служба) - зелёные (под этим мирным нейтральным названием скрывались егерские части, практически будущий спецназ)
  -- Gebeitsstabe/RJF (служащие штаб-квартир гебайтов и рейхсюгендфюрера) - малиновые 
   Были и ещё какие-то цвета, но я о них не знаю.
  
   - Голубой кант и настоящая школа, - согласился Вольфрам.
   - Конечно! Я всё сделаю! - Райнхарт вскочил.
   - Замечательно, - Хортен потянулся. - В середине сентября к тебе подъедут люди, обо всём договоритесь. Это не такое уж сложное дело... Кстати, у вас собираются открывать и моторизованную школу, и школу наземной службы... А теперь вот что. ФонШирах попросил меня переговорить с тобой. Если следующий год будет для тебя удачным - ты понимаешь, о чём я - то в начале будущего лета ты войдёшь в состав делегации, которая отправится морем в Японию с визитом дружбы.
   - ФонШирах знает обо мне?! - потрясённо и недоверчиво спросил Райнхарт. - Откуда?! Я же просто...
   - Он с прошлого года следит за твоими успехами и успехами остальных кандидатов на поездку, - безразлично ответил Хортен - видимо, его тема Японии не очень занимала. - Так ты согласен?
   О боги, подумал Райнхарт окончательно ошалело. Интересно, могут быть варианты?! Но Хортен явно ждал ответа, и, справившись с собой, мальчик сказал сдержанно:
   - Да, конечно. Я постараюсь оправдать доверие.
   - Вот и отлично, - Хортен устроился поудобней. Райнхарт, ещё немного переждав и успокоив бурю чувств, погладил ладонью неожиданно холодное крыло. Задумчиво спросил:
   - Как вы придумали такую вещь? Ваши машины совсем не похожи на остальные планеры и самолёты.
   - Нам говорили, что он не может летать, - Вольфрам между тем развернул на траве вытащенный из поясной сумки бумажный свёрток, жестом предложил мальчику бутерброды - с колбасой и сыром - и кофе в термосе. Райнхарт взял бутерброд с колбасой. - Нам говорили, что он не может летать, - повторил Вольфрам, разливая кофе в крышку термоса и раскладной алюминиевый стаканчик, который раздвинул хлопком о ладонь. - Но мы все трое знали, что - может. Мы видели во сне, как он летит.
   - Во сне? - удивился Райнхарт. Вольфрам посмотрел на него удивлённо-непонимающе, как будто впервые увидел мальчика. Потом медленно кивнул:
   - Да, во сне. Нам всем троим в трёх разных городах в одно и то же время приснился один и тот же сон. Про иное время. То, которое прошло, или которое ещё не настало, кто знает? - Вольфрам поводил сгибом пальца по губам и произнёс, глядя за плечо мальчика: - В то время были океаны света, и города в небе, и дикие бронзовые птицы. Красные животные, выше замков, грозно рычали. В чёрных реках плавали изумрудные рыбы... (1.) Там были такие машины. Именно машины, и они не казались чужими в том мире... Они парили в неподвижном на вид воздухе, как странные помеси зверей, птиц и огромных листьев - опираясь на невидимые потоки всем... всем телом. Когда мы съехались потом и случайно заговорили о нашем сне, то как-то сразу решили попробовать построить такие. Нам все говорили, что они не полетят. Но они, - Вольфрам мельком оглянулся через плечо на "хортен", мирно дремлющий в траве, - полетели. И ещё как...
  
   1.Это слова из книги Майкла Муркока "Хроники Корума. Валет мечей." По времени повести она ещё не написана. Похожий сон действительно снился братьям Хортен, хотя таких слов они не говорили.
  
   - Ещё как... - зачарованно сказал Райнхарт. - А вы не пробовали ставить на него винт? Чтобы сделать полноценный самолёт... - он осекся и с испугом оглянулся на планер: не обиделся ли тот?! Но "хортен" лишь лукаво-насмешливо поблёскивал своим большим глазом.
   - Пробовали, - вздохнул Вольфрам. - Толкающий. Тянущий просто некуда поместить, а толкающий - пробовали. Но он годится только для разгона и здорово нарушает аэродинамику. Тут нужны ракетные или реактивные двигатели, но пока не придумали тех, которые нам подходили бы. Однако - время идёт, появится и нужный нам двигатель... Ну что ж, обершарфюрер фонМюзель. - лётчик-изобретатель-испытатель встал, и Райнхарт поспешно вскочил тоже. - Тебе пора. Да, кстати... шлем и перчатки оставь себе. И вот тебе моя рука. Я надеюсь, что мы ещё встретимся.
   Райнхарт поглядел в глаза Хортена. И крепко, изо всех сил, сжал руку мужчины.

* * *

   Назад Райнхарт поспел к обеду. Его встретили радостные крики и поздравления, смысл которых сводился к тому, что все видели планер и все знали, кто там летит, и кое-кого из слишком недоверчивых или насмешливых соседей успели поколотить для профилактики. Боевого духа и готовности стоять за своих добавляло то, что бургундская дружина, в которой сражались лангенцы, победила аллеманов и загнала их аж в реку. Райнхарт смущёно отмахивался от многочисленных искрених изъявлений дружбы и облегчённо перевёл дух, когда смог наконец усесться за стол. Зигфрид пододвинул ему невесть откуда взявшуюся бутылку зельтерской вишнёвой воды и спросил тихо:
   - Очень понравилось?
   - Я не знаю, - признался Райнхарт. - Это слова только. Что "очень понравилось". На самом деле это тут ни при чём. Прости, Зиг, я не могу объясить.
   В глазах у друга было ласковое восхищение. Зигфрид и не настаивал на объяснениях - он всё понимал. Райнхарт размышлял, жуя и разглядывая капельки воды на холодном стекле бутылки, что бы такое хорошее сказать Зигфриду, когда подошедший Виллем напомнил:
   - Через два часа соревнования за кубок. Не подведёшь?
   Райнхарт вскинул на него глаза и усмехнулся молча.
   Он был уверен, что победит. Теперь - особенно...
   ...Взять серебряный кубок гебита для юнгфолька было очень непросто. Украшенный рунами и датой почти прямой короткий рог сиял на алой подставке с гербовыми подвесками - но на пути к нему двенадцати претендентам предстояло пробежать в снаряжении и с боевой винтовкой километр, заседлать коня, проскакать с препятствиями ещё столько же, проплыть с оружием и снаряжением стометровку, отстреляться на триста метров по мишеням, метнуть в окоп боевую гранату, метнуть с пяти метров в мишень нож, проползти стометровку под колючей проволокой, пробежать ещё сто метров в противогазе через "зону заражения" - после чего двум пришедшим первым и вторым предстояло вести боксёрский поединок до лёжки одного из соперников.
   Райнхарт был уверен, что справится. Он обладал ценным качеством - отсутствием сомнений. Всем мальчишкам нравилось делать то, что нужно было делать на пути к кубку, но мысль о соревнованиях на приз и защите чести своих товарищей почти всех вгоняла в дрожь. Райнхарта же эти мысли только подталкивали к победе, и поэтому на соревнования выставили именно его. Было и ещё кое-что. Пожалуй, во всех указанных дисциплинах, кроме разве что верховой езды, среди мальчишек были те, кто делал конкретные вещи лучше фонМюзеля - но в целом, в комплексе, у него получалось лучше всех.
   Соперники, скорей всего, впрочем, обладали теми же качествами. Примерно одного возраста, они сейчас переминались на старте, разглядывая друг друга оценивающе, но в общем-то дружелюбно - остервенение гонки ещё не пришло. Молодой унтер-офицер раздал мальчишкам карабины, предупредив, что патронная пачка ждёт на огневом рубеже, но на всей протяжённости будет вестись наблюдение, и небрежное обращение с оружием без патрон зачтут, как небрежное обращение с оружием постоянно заряженным.
   Снаряжение Гитлерюгенда было, конечно, проще армейского - рюкзак с притороченным одеялом и котелком, да нож на поясе - и ещё противогаз. Но каждый рюкзак был нагружен судьями на двенадцать килограмм. Райнхарт взял винтовку в правую руку, опустил её, напомнив себе, что на бегу нужно делать так, чтобы винтовка как бы всё время падала вперёд и не могла упасть - и только поддерживать её рукой, тогда бежать будет легче. Краем глаза он отметил, что некоторые соперники взяли винтовки в обе руки перед собой, как будто собираются бежать в короткую стремительную атаку. Если не сообразят, то их можно уже сейчас сбрасывать со счетов... хотя нет. Отставить такие мысли. Никого не будем сбрасывать. Никого.
   - Готовность? - подошедший и вставший сбоку офицер внимательно проверил вскинутые левые руки. - По свистку! Внимание!
   И длинная трель словно бы сорвала стопоры...
   ...Бег мог показаться странно медленным для тринадцатилетних мальчишек. На самом деле никто из них не хотел вырываться вперёд и расходовать силы заранее. Все двенадцать бежали довольно компактной кучкой, не стараясь друг другу помешать или вырваться вперёд. Километр - не очень много, но это не много, если у тебя за плечами не...
   - Ратт-та-та-та-та-та! - почти все мальчишки посбивались с шага. Слева и справа резко, коротко забухали, поднимая облака пыли и вихри дёрна, взрывпакеты. Надрывались сразу три пулемёта - непонятно, откуда. потом их стрёкот перекрыл унылый вой артиллерийского снаряда, грохочущий разрыв, чей-то истошный вопль, перешедший в захлёбывающийся стон. Снова захлопали взрывпакеты, зачастили пулемёты, опять рванул тяжёлый снаряд... Кто-то из бегущих споткнулся...
   Перебросив винтовку - пора! - в обе руки, Райнхарт бешено заработал ногами и мгновенно вырвался вперёд. Почти одновременно с ним то же сделал темноволосый мальчишка - пониже Райнхарта, но пошире в плечах. Следом ускорялись и остальные, даже те, кого сбила с толку (а может, и напугала) имитация обстрела. Но обогнать Райнхарта уже никто не мог, и к седловке он подбежал первым.
   Кони около длинной полевой коновязи вели себя раздражённо-агрессивно - закидывали крупом, визгливо ржали, "ходили боком". Треск пулемётов, разрывы, вой и свист не умолкали. Райнхарт, на бегу ещё закидывая винтовку за спину, устремился к своему номеру - шестёрке. Кони были примерно одинаковые - невысокие мышастые ганноверские жеребцы-пятилетки. Началась суета, вполне откровенная и даже жутковатая. Кто-то из мальчишек никак не мог снять с коновязи седло. Ещё один отлетел в сторону, сбитый движением конского бока. Кто-то со злости плакал, пытаясь весом своего тела усмирить визжащего жеребчика и мотаясь на узде, как бумажная фитюлька. Ещё один слетел уже с седла и, грохнувшись плечом в столб коновязи, остался лежать, мотая головой... Всё это Райнхарт отмечал автоматически, краем глаза. Мгновенно усмирив своего жеребца, он стремительно оседлал его, метнулся в седло без стремени, стиснул бока коня шенкелями и толчком каблуков послал его на дистанцию. Заметил, что почти тут же вышел и темноволосый мальчишка - он кричал и хлестал коня по крупу сорванной пилоткой, на лице был восторг. Следом вышли ещё трое, потом - ещё два человека; остальные если и выберутся на скачку, то уже с таким опозданием, что... стоп, хватит, не думать!
   Конь послушной птицей перелетел через живую изгородь, карьером подошёл к барьеру-четырёхграннику, перемахнул, преодолел широкие тали... Как всегда было в таких случаях, Райнхарт ощущал себя то ли птицей, то ли старинным воином - и ни страха, ни даже просто сомнения не было, он летел вперёд, единый со зверем под ним, зверем, который точно так же стремился к победе. Это существо было неостановимо и непобеди...
   ...Ра-та-та-та-та! Конь шарахнулся в сторону, Райнхарт едва усмирил его, с изумлением глядя, как - волосы поднялись дыбом! - навстречу сбоку от второй живой изгороди бьёт, выплёвывая длинное копьё бледного пламени, настоящий пулемёт. Справа и сзади кто-то вскрикнул - конь сбросил не совладавшего всадника... Но ганноверец Райнхарта уже взмыл над изгородью, мальчишка увидел, как один из пулемётчиков показывает отставленный большой палец... каменная стенка. Впереди - ещё одна живая изгородь со рвом за нею... нет - уже позади... барьер-пирамидка... речной берег! Лодка на середине дистанции... а темноволосый - вот, а?! - соскочил наземь почти одновременно с Райнхартом. Правое колено у него было в крови, но он бежал легко и стремительно.
   Но в воде - почему-то сразу отстал. Райнхарта, плывущего брассом, нагонял какой-то другой мальчишка. Несмотря на груз и винтовку, он плыл стремительно и очень красиво, можно было залюбоваться просто. И на берег выскочил одновременно с Райнхартом.
   Траншея! Вот чёрт, этот темноволосый что - робот, что ли?! Мгновенно нагнал - на стрелковом рубеже они оказались втроём одновременно, винтовки сдёрнули в руки уже на бегу. Граната лежит - штоковая, "толкушка-картошка"... не до неё пока. На патронную пачку, послушно сбросившую в магазин пять золотистых патрончиков, капнуло красное, стало бурым - кровь, откуда?! Райнхарт сообразил, что, наверное, распорол себе чем-то руку, когда седлал коня.
   Трах! Кто-то уже стреляет?! Спокойно, сейчас есть только ты... Трах! Шестая мишень... Райнхарт, устраивая удобней оружие, одновременно нашёл её взглядом и, став совершенно спокойным, одну за другой выпустил все пять пуль, уверенный в том, что не промахивается. Граната, теперь граната - нужный окоп в пятнадцати метрах. Рывок - и плавный бросок. В руке у темноволосого нож, второй соперник ещё только... (разрыв, разрыв... разрыв!) ... ещё только метнул гранату. Остальные - они уже тоже в окопе, сколько их... не важно... только готовятся к стрельбе. Мишень для ножей... Спасибо, Зигфрид! Простите, все те деревья, которые за последние годы были истыканы самыми разными ножами - нож торчит, подрагивая, точно в "сердце".
   Назад из траншеи - и в сторону! Позади рвутся гранаты, трахают выстрелы... аааа! Тут не просто колючая проволока! Под нею - грязь... и, судя по запаху, это не просто грязь, сюда намешали... фу, скотство! Навоз! И глубоко! А темноволосый-то опять поотстал, барахтается, но сейчас он всё-таки второй... уууу, дрянь, дрянь, дряааааааннннь!!! А это... это что наверху так свистит?! Они что - настоящими стреляют?! (1.) Мамочка на небесах, папочка в Штабе, Анна-Роза в уютном замке Мюзель, миленькая - нет, ну правда же страшно! Хорошо, что благословенная грязь такая глубокая, есть куда притиснуться... и как это предки ходили строем на залпы?!
  
   1.Надо сказать, что описанные соревнования для тринадцатилетних - в том числе, специально раздражённые кони, скачка с препятствиями, метание боевых гранат - не выдумка автора, а практически обыденная реальность Гитлерюгенда. Это было опасно, мальчишки не так уж редко травмировались, часто калечились, иногда погибали. Но в том-то и дело, что во главу угла в воспитании немецкого мальчика ставилось не пластмассовое развлекалово и не пресловутая, фатально заёбшая мозг современности, "безопасность ребёнка", а подготовка высококлассного бойца, причём подготовка, вызывающая у самого мальчика интерес. Не было ничего удивительного в том, что эти подросшие парни легко ставили раком многократно превосходившего их численно противника и споткнулись по-настоящему только на СССР, где пришлось иметь дело с их ровесниками, пусть и хуже подготовленными (ГТО СССР сильно уступала подобной программе Гитлерюгенда), но зато в массе своей выросшими в крестьянских или полукрестьянских семьях - то есть, очень закалёнными, неприхотливыми, сметливыми, выносливыми, упорными и мало ориентированными на "жизнь любой ценой".
   Но настоящие выстрелы Райнхарту, конечно померещились... наверное.
  
   Уф! Всё! Хотя - где там всё?! Зеленоватый дым, медленный и валкий, прёт навстречу стеной. Эт... это... это не настоящий хлор, надеюсь?! Хотя плевать, противогаз уже на месте и на бегу старательно размазывает своей маской по физиономии барона фонМюзеля свиное гавно... ну до чего прекрасная жизнь! Ну до чего замечателен этот мир! Если бы ещё было видно, куда бежать...
   ...всё, что ли?! Дико орущая толпа, лица не различаются, флаги - ярким ветром. Рог. Приз. Собственно - вот он. А вот темноволосый - на миг, даже не на секунду позже, чем Райнхарт, врезается в красный барьер и сдёргивает противогаз. Ага, я тоже... Скинуть снаряжение, прислонить к нему винтовку. На руках уже кто-то шнурует перчатки.
   Гонг!..
   ...То, что темноволосый сильней, Райнхарт понял сразу. Как только получил прямой удар по предплечьям. Ответил, отступая, быстрой серией дальних боковых левой - специально и старательно репетируемых. Попал, кстати - темноволосый отшатнулся, даже руки приопустил. Но почти тут же собрался и достал по рёбрам слева, причём так, что захотелось сесть и придержать бок сразу обеими руками. Ребро сломал, что ли? Не сейчас, ну вот не сейчас... а ещё и дыхание никак не восстановится... ой, а дышать-то больненько... и левыми больше никак, потому что в глазах какие-то звёздочки от этого движения...
   ...Мальчишки плясали друг против друга, упорно и зло сопя. Райнхарт был легче и немного подвижней, но не настолько, чтобы всерьёз замотать темноволосого. Они обменивались ударами по предплечьям, потом темноволосый пошёл в клинч, намереваясь забить Райнхарта на короткой дистанции - и это оказалось его ошибкой. Один удар - самый первый - Райнхарт принял локтем и тут же ответил прямым в солнечное и апперкотом в подбородок. И сам встал на колено, прижав локоть к боку и трудно, мелко дыша.
   Темноволосый полежал несколько секунд под ровный отсчёт. Потом повернулся на бок и стал вставать. Райнхарт тоже поднялся, с ужасом понимая, что выложился - точней, просто ему так больно, что он фактически "однорукий". Но по счёту "десять" темноволосый ещё не встал - он полусидел, мотая головой, ритмично сплёвывая и тупо рассматривая свои плевки.
   - Десять!
   Райнхарт подумал. Послушал, как неистовствуют вокруг. Нашёл глазами Зигфрида - Кирхайс улыбался гордо и спокойно, как будто и не сомневался в таком исходе. Кивнул ему. И пошёл к темноволосому. Протянул руку, помогая встать.
   - Победил обершарфюрер Райнхарт фонМюзель... - и дальше кто, откуда - это вовсю надрывался репродуктор. Темноволосый поднялся, цепляясь неловко рукой в перчатке за сгиб локтя Райнхарта. Сказал:
   - Спасибо, - и неожиданно тоже улыбнулся...
   ...В душевой выгородке включили тёплую воду - отмыть то, в чём извозились боровшиеся за кубок мальчишки, холодной, было бы проблематично. Очень.
   Райнхарт стоял под тёплым тушевым дождичком и, оттирая лицо мочалкой, не без тайного удовольствия слушал, как снаружи не переставая вопят "Ланген!" и "Райнхарт!" Это почти рифмовалось. Но настроение у него немного испортилось, когда, шлёпая по дощатому полу и намыливая на ходу плечи, к нему подошёл тот... темноволосый. Йенс Биттерлих его звали. И Райнхарт ощущал неловкое смущение. "Всё же было честно!" - сердито, почти зло напомнил он себе ещё раз и недовольно посмотрел на Биттерлиха. Однако тот снова потряс мокрой рукой руку Райнхарт и сказал без какой-либо зависти, с восхищением:
   - Ты молодец. Этот ведь ты сегодня летал на планере? - Райнхарт кивнул. - Я не думал, что вот так, на земле, меня кто-то из местных может так сделать. Понимаешь... я ведь родился в Африке. И мы там жили ещё год назад. Переехали, когда фюрер позвал германцев на родину.
   - А! - Райнхарт посмотрел на Биттерлиха с интересом. - Вот почему ты так верхом скачешь и стреляешь?
   - Ну да... Вот только с водой у меня плохо. Я вон как на плаванье отстал, - он вздохнул, - ты же сам видел... Мне вообще-то вода нравится, а плаваю медленно... А кинжал фюрера у тебя за спорт?
   - Нет, - Райнхарт помотал головой. - Я на Олимпиаде в Берлин был. На открытии выступал в постановке.
   - На Олимпиаде?! - Йенс ошалело уставился на Райнхарта. Явно готов был сказать "врёшь!" Но вместо этого спросил: - И фюрера видел?!
   - Так он мне кинжал и вручал, - гордо сказал Райнхарт. И честно признался: - Но сам подумай, нас девятьсот человек было. Он почти час нам эти кинжалы вручал. Я его и видел всего пару секунд. Отсалютовал, получил, руку пожал, отсалютовал. И всё.
   - Ты так говоришь, как будто тебе всё равно, - удивлённо и недоверчиво покачал головой африканский немец.
   Райнхарт на миг задумался. Вспомнил ту пару секунд. Серые глаза - они были, как ни странно, весёлые, на самом деле с весёлыми искорками в глубине. И быстрое пожатие руки...
   - Нет, не всё равно, - сказал он. - Я не знаю, может, у меня и были в жизни секунды счастливей. Но памятней не было. Правда.
   - А у меня мечта... - Йенс секунду помолчал и признался: - Вернуться в Африку. Только чтобы это опять была немецкая земля. Как до той войны. Как думаешь, фюрер имеет на это планы? - и посмотрел на Райнхарта с надеждой, словно от него исполнение этих планов зависело.
   - Конечно, - уверенно ответил Райнхарт. - Он говорил про это, я сам слышал по радио. И у моего лучшего друга старший брат учится на колониста.
   Йенс улыбнулся. Широко, открыто. И сказал:
   - Я тебе потом мой адрес напишу. Ты не пропадай, хорошо?
   - Конечно, - энергично кивнул Райнхарт. В его новом блокноте уже было с полсотни разных адресов хороших людей.
   Пусть будет ещё один. Это - здорово!..
   ...Когда Райхарт выбрался из душевой, восторженная толпа уже поредела. Но количество было заменено появлением нового персонажа. Райнхарт даже выронил расчёску, которой аккуратно укладывал влажные волосы - и изумился:
   - Урсула-Мария?!
   Ханнеке без лишних слов почти подлетела к нему и, обняв, звонко чмокнула прямо в губы.
   - Ввввввуууу!!! - взвыли вокруг ликующе и завистливо. Толпа опять начала густеть. Райнхарт покраснел. А в ухо толкнулся шепоток девчонки:
   - У кого ещё есть такой мужчина?!

* * *

   Звёздная ночь снова пришла в лагерь, накрыла мир расшитым серебряными искрами бархатным плащом. Но на этот раз ночи пришлось посторониться почтительно и замереть, подождать со своим волшебством и чарами, задушевными разговорами у костра и шёпотом в палатках. Заканчивался день тингшпиля. Непростой день - и заканчивался он не просто. Закачивался - как ставил печать. Печать в душу каждого, кто его прожил сегодня. Кто его не забудет никогда.
   Над огромным, раскинувшимся на всю долину за лагерем, строем, жарко и бурно горели алым пламенем факелы в руках мальчишек. И в темноте, прорезанной огненными линиями факелов, прозвучал - душераздирающе ясно и чётко - звонкий голос стоящего на высоком помосте под руническими символами мальчишки из Бремена - широко расставив ноги и стиснув прижатые к бёдрам кулаки, он, похожий на одетую в пламя статую, обрётшую дар речи, ронял слова, ни к кому в отдельности не обращаясь, но говоря со всеми сразу...
   - Не печалься, мой друг, мы погибли,
   Быть может, напрасно отказавшись мельчить
   И играть с Пустотой в "что-почём""...
   Но я помню вершину холма.
   Ветку вишни в руке.
   И в лучах заходящего солнца -
   Тень от хрупкой фигурки с мечом...
   ...Мы погибли, мой друг.
   Я клянусь - это было прекрасно! (1.)
  
   1.На самом деле, это строки из современной песни С.Калугина.
  
   Шаг.
   Ещё шаг.
   Слитно. Обретая единый ритм.
   Шаг. Шаг. Шаг.
   Раскручиваясь и разгораясь, двинулся посолонь гигантский солнцеворот факелов. Убыстряясь, размеренно и неостановимо. Райнхарт был сейчас его частью. Факел в понятой вверх правой руке. Слева - плечо мальчишки из Пруссии. Справа... кажется, он и вовсе с Судет, пробрался сюда с несколькими товарищами тайком, зная, что по возвращении его ждёт немало недоброго. Райнхарт не знал их имён. Вряд ли они знали его имя. И это не имело значения.
   Вращалось в ночи Солнце. Пылали алые огни, подпирающие небо.
   А с импровизированной сцены жутким металлом звенел почти нечеловеческий голос - юный певец, чуть выгнувшись назад, казалось, поёт для звёзд... И ещё.... ещё... Райнхарт не знал, чудится ли это ему одному - или слышат это все? - но он отчётливо слышал свист флейты, хотя не было никаких инструментов. Флейта пела яростно и грозно, и позади мальчишки на сцене Райнхарт видел ТЕНИ - высокие и могучие, хоть и бесплотные, они строем, двумя крыльями, обтекали певца, дымно и смутно качая султанами на высоких шлемах, уходили в никуда из ниоткуда через грань тьмы и факельного света - а одна, не намного выше самого певца, стояла у него за спиной, держа у губ тонкую палочку.
   И - уже гремела, не пела непокорным вызовом всей Тьме Вселенной - невидимая чудесная флейта...
   - Но для тех, кто придёт
   В мир, охваченный мглою,
   Наша повесть послужит ключом.
   Ибо древнее Солнце -
   Солнце героев! -
   Нас коснулось прощальным лучом!
   Не печалься, мой друг,
   Мы счастливцы с тобою:
   В самом пекле бессмысленных лет.
   Навсегда уходящее
   Солнце героев
   Озарило наш поздний рассвет!
   Райнхарт ощутил, что щёки у него мокрые. Но точно такие же дорожки слёз были у многих ребят вокруг, и никто не обращал на это внимания. Это были слёзы не боли, не страха, не беспомощности. Это были гордые слёзы Великой Причастности, понимания святости момента.
   Мы проиграем в конце концов, вдруг яркой и ясной молнией озарила разум Райнхарта вспышка-мысль, прозрение. Мы рано пришли. Мы не можем выиграть. Нам просто не дадут. На нас ополчатся всем миром. На нас погонят стада тупых рабов, на нас спустят полчища одураченных и обманутых, пошлют нанятые и купленные орды. И повергнут нас, и изрубят наши тела в крошево, которое сожгут и смешают с землёй. И постараются предать нас забвению. Навечно. Навсегда. Но мы взойдём из земли, где будет спать наш пепел. Мы вернёмся лучами звёзд, отражающих наши взгляды сейчас. Мы вспыхнем новым пламенем над потухшими углями - в тот самый миг, самый страшный, самый жуткий и безнадёжный миг, когда этого уже никто не будет ожидать.
   О боги, о боги, это... это в самом деле прекрасно!
   - Тьма сотрёт наши лица и память о нас
   Поруганью предаст и разбою...
   Не печалься - мы гибнем, кончается бой!
   Навсегда уходящему Солнцу, Солнцу героев -
   Помаши на прощанье рукой...
   Уходящему Солнцу - Великому Солнцу героев! -
   Помаши на прощанье...
   ...Факелы взлетели вверх. И опустились, гася пламя. Гася его, оставля его - навек - в душах каждого из тех, кто шёл сейчас в строю, кто повторял про себя слова песни о Великом Солнце Героев, кто видел вышедшие из ниоткуда и ушедшие в никуда тени...
   ...Тингшпиль закончился.
  
   0x01 graphic
0x01 graphic
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"