1.Слово "демон" приобрело негативное значение лишь в христианском мире. На самом деле "даймон" изначально было именем любого могучего духа, вмешиваюещгося в дела людей. Это пояснение необходимо помнить в контексте главы.
- Нам пора выходить, - сказал Тэцуо. Немецкие слова в его устах звучали правильно, но немного странно. Райнхарт подхватил с пола останавливающегося с мелодичным длинным звонком трамвайчика дорогой чемодан, поправил галстук и следом за своим провожатым соскочил на плотную мостовую наклонной улицы, по которой дул тёплый влажноватый ветер, нёсший с собой многоголосье звуков чужого города...
...Без Зигфрида он ехать никуда не хотел. Внезапно то, что придётся отправиться в Японию без лучшего друга, стало полностью осознанным - и показалось несправедливостью, предательством. Он и отказывался, хотя речь уже заходила даже о снятии знаков различия с погон - за невыполнение приказа, "пойми, это приказ, а не прогулка!" И ведь так и не поехал бы Райнхарт никуда, если бы сам Зигфрид с ним не поговорил.
Тот разговор был ещё в марте. В дни, когда случился внезапный и стремительный аншлюсс Австрии, и машина фюрера ехала в Вене по сплошному ковру из цветов среди общего ликования. Все вспоминали, что по рождению он - австриец... А потом вернулся в Мюзель на короткую побывку окончательно ошалелый отец.
Никогда ещё Райнхарт не видел Эрхарта фонМюзеля... таким. Полковник был похож на ребёнка, который никак не может насладиться сполна ощущением случившегося чуда, снова и снова переживает его и говорит о нём со всеми, даже если его не слушают уже. Он беседовал с сыном, как с равным, со взрослым, да нет - пожалуй, даже больше понимающим взрослым человеком (фонМюзель-старший не знал, что каких-то полдня назад Райнхарт сидел за столом в штабе партии в Лангене, ронял на шорты редкие упрямые капли и твердил именно что как маленький ребёнок упрямое: "Не поеду!") Курил, ронял небрежно (а скорей всего - сам не замечая этого!) пепел на ковёр, ходил по кабинету, порывисто разворачиваясь от стены к стене, развевая полами халата, делал правой рукой резкие жесты и бросал изумлённые фразы:
- Штаб - на ушах. Крики: "Это война! Нечем! Нас сомнут! Безумие!" Открытые крики, понимаешь, фактически - бунт! Сын, я сам был в шоке. Я считал для себя наши силы! Считал! Райнхарт, они были ничтожны. Наших запасов не хватило бы и на месяц войны. У Франции армада самолётов. Прибыл фюрер. Фюреру была подана докладная записка о неизбежности нашего проигрыша. Обстоятельная, подробная. Вердикт - недопустимость аншлюсса. И ты знаешь, что он сказал? Я сам слышал, он стоял в двух шагах от меня вместе с Германом! Он сказал, что воля немецкого народа для него важней любых подсчётов и вердиктов. Воля немецких австрийцев - быть с Рейхом. Остальное не важно, кто этого не понимает, кто не согласен, кто боится возможной войны - может подать в отставку. Двадцать человек подали тут же. Он подписал все рапорты и очень вежливо со всеми попрощался, поблагодарив их за долгую и верную службу в тяжёлые времена. Я был в школе, сын, я говорю, что я был в шоке, мне казалось, что мир на моих глазах сваливается в войну - в войну, к которой мы не готовы! Я спросил потом: "Герман, что мы делаем?!" А Геринг усмехнулся и ответил: "Эрхарт, мы как раз не делаем ничего, а вот фюрер - фюрер знает, что делает..." Райнхарт! Сынок! - полковник подошёл, тряхнул улыбающегося сына за плечи, силой поднял с кресла, поцеловал, толкнул обратно - смеющегося. - Они... ничего не посмели сделать! Они только лили и лили потоки слов - и всё! Не больше! Не закрутился ни один винт! Они... они боятся нас! - глаза полковника горели. - Будь я проклят, они нас боятся! Они - которые гордились своей... своей... победой над нами! - он буквально выплюнул это слово. - Они - которые с таким наслаждением столько лет нас унижали! Шайка ничтожных трусов! Они оказались просто шайкой ничтожных трусов, сильных нашими слабостью и страхом! А теперь... теперь, о, теперь! - он крепко стиснул кулаки и погрозил ими потолку. - Пусть они подавятся своими бумажными протестами! О небо, как я счастлив, что дожил до таких дней! - вытер лоб рукой, покачал головой, уже тихо сказал, почти прошептал: - Бедная моя Элоиза, бедная Элоиза, любовь моя... боже, разреши ей увидеть и узнать то, что сейчас вижу и знаю я...
- Значит, ефрейтор тебя кое-чему научил, папа? - Райнхарт обнял коленки и покачался в кресле. Отец повернулся к нему, на миг сердито, недовольно свёл брови. Но потом - покачал головой и кивнул:
- Да. Научил. Многому.
- А ты не говорил с ним?
- Несколько раз, но недолго и только по делу... Он умеет слушать, что ему говорят. А решает всегда сам и только сам. Впрочем... - полковник фонМюзель улыбнулся. - Я видел, как он танцевал со своей секретаршей Браун. Танцевать он не умеет совершенно (1.).
1.Вокруг сексуальной жизни Гитлера нагромождено множество лжи (как правило, являющейся отражением личных комплексов "исследователей") - от его гомосексуализма и импотенции до инцеста и зоофилии. Лжи такое количество, что она просто-напросто "на выходе" полностью исключает сама себя. Правда же проста: Гитлер, будучи неисправимым романтиком, с юности искал "идеальную даму", естественно, таковой не находил и долго не имел по этой причине ни жены, ни постоянной партнёрши. Проституток Гитлер терпеть не мог и считал проституцию ужасным злом, позорящим женщин вообще. Первой его постоянной партнёршей была Гели Раубаль (поспешно объявленная "исследователями" его племянницей, ага...). В сентябре 1931 года несчастная девушка была хладнокровно убита политическими противниками Гитлера. Её смерть он очень переживал, и, наученный горьким опытом, связь с Евой Браун, пришедшей на смену Раубаль (с Евой Гитлер познакомился ещё до смерти Гели, но она была тогда лишь секретаршей; видимо, Браун смогла дать Гитлеру утешение после гибели Раубаль, и он был ей искренне благодарен, а потом вновь влюбился) никак и нигде не афишировал. Даже всемогущая английская разведка вплоть до 1944 года считала Браун только секретаршей фюрера! Ева Браун горячо любила Гитлера. Финал этой любви известен всем, но не всем понятен в силу скотства и трусости значительной части населения планеты.
- Серьёзный недостаток, - согласился Райнхарт. - Зато, если на то уж пошло, он умеет писать картины!..
...От Гамбурга через Средиземное и Красное моря лайнер "Европа" шёл двадцать суток.
Конечно, "Европа" был похуже, чем шикарный "Вильгельм Густлоф", построенный для рабочих (1.). Но всё равно! Как-никак, а знаменитый приз "Голубая Лента" в 1930-1933 годах "держало именно это судно! И как же жаль, что Арнольд не здесь! Вот бы он порадовался океану... Ну да ничего... на будущий год Ройенталь поедет на Балтику, в морскую школу. Всё уже решено, и грустно, что вся их компания, похоже, распадается... а, ну да. Но всё равно это был замечательный корабль. Когда ребят в первый же день водили на экскурсию по нему - Райнхарт с трудом сдерживал изумление и восторг. Кинотеатр! Спортзал! Библиотека! Два бассейна! 283 метра длиной - больше, чем пресловутые английские авианосцы! Сто пять тысяч лошадей в машинах! Четыре винта, скорость полная - как у крейсера, почти тридцать узлов! Почти тысяча человек экипажа - и две с лишним тысячи пассажиров.
1.Это не шутка. Роскошнейший суперлайнер "Вильгельм Густлофф" был построен Рейхом специально для программы отдыха рабочих "Сила через радость". Хороший круиз на одного человека стоил примерно столько, сколько средний рабочий Рейха получал за месяц; особо отличившихся награждали бесплатными "путёвками", в том числе - семейными. На одном "Вильгельме" и только в Средиземное Море сплавали за несколько лет почти 70 000 немецких рабочих!
В том числе - сорок мальчишек-гитлерюнге со всей Германии (1.). А в их числе - гефольгшафтсфюрер Райнхарт фонМюзель. Каждому выдали новенькую форму, деньги на карманные расходы (немножко в английских фунтах, вроде бы много - в японских иенах), мелкие сувениры-подарки и фотоаппарат - новенький "Хассельблад" - с кучей плёнок и наказом как можно больше фотографировать всё, что покажется интересным. Произошло это во время проводов делегации в Гамбурге, на которых Райнхарт во второй раз в жизни увидел фюрера. Весёлого, оживлённого и даже словно бы помолодевшего со времён Олимпиады...
1.По правде сказать, хотя визит делегации Гитлерюгенда во главе с Бальдуром фонШирахом в Японию на самом деле состоялся летом 1938 года - я не знаю точно, на каком судне и каким путём делегация туда добиралась.
...Мальчишки плыли на второй палубе посередине, заняв двухместные каюты первого класса - радофицированные, с небольшой прихожей, с коврами, зеркалами, туалетами, настоящими кроватями, душевыми и иллюминаторами. Райнхарт делил "свою" 226-ю каюту с берлинцем Томасом Зельфрицем. Томас был ровесником Райнхарта (две трети делегатов имели возраст 15-16 лет, младше 14 не было никого), но ниже по званию - обершарфюрером. Очень спокойный неразговорчивый парень, обожавший читать, сперва показался Райнхарту скучным. Но уже на второй вечер выяснилось, что Томас бредит ракетами и космосом. Когда он о них говорил - вся сдержанность и всё спокойствие пропадали начисто. А знал он об этом очень-очень много.
- К середине сороковых мы должны побывать на Луне! - словно бы отдавал приказы юный берлинец. - Потом - экспедиция на Марс и лунная база! Главное, чтобы нас не опередили русские...
Райнхарт обрадованно понял, что по вечерам в любом случае будет не скучно. На эту тему и он мог говорить бесконечно.
Погода была отличной, море - почти всё время абсолютно спокойным, и некоторые мальчишки, мечтавшие увидеть "настоящий шторм", оказались разочарованы до предела. Ингмар фонТресков, выделавшийся среди остальных непривычного покроя тёмно-синей формой с сине-жёлтыми погонами (1.), вообще заявлял, что такие "плавучие города", как "Европа" - издевательство над самой великой идеей хождения по морям-океанам.
1.Форма Marine HJ (морской секции Гитлерюгенда).
- У нас когда идёшь - вода за переборкой! Всем телом чувствуешь, что ты - в море! - горячо доказывал он. - А тут отель пустили плавать и думают, что это корабль! На будущий год мы решили летом делать драккар, как у викингов, пойдём в Норвегию...
Ему немного (а кое-кто - и сильно) завидовали и, естественно, возражали, приводя, как могло показаться, неотразимый довод:
- Ну и сколько бы мы на твоём драккаре плыли в Японию?
- И что тут такого? - не смущался и не сдавался Ингмар. - Куда мы спешим-то?! Главное на морях как раз и есть сам процесс передвижения, если хотите знать.
Но в целом путешествием все были довольны уже по самому факту путешествия. Кроме завтрака, обеда и ужина на "Европе" был ещё десерт - в пять часов. Мальчишкам грозило бы откровенно растолстеть, если бы выбранный командиром семнадцатилетний Август Костен, банфюрер из Мюнхена, не установил сразу же строжайшую дисциплину, включавшую в себя спорт, спорт и ещё раз спорт. Собственно, никто из юных делегатов ничего против этого не имел. Хотя и поваляться в шезлонге на верхней, прогулочной, палубе, тоже было неплохо. Особенно это стало здорово, когда прошли Суэц - и вся делегация поняла ясно, что никогда в жизни не знала, что такое Жара. Сверху корабль заливали потоки спятившего солнца. От воды лупило почти таким же жаром, но - банным каким-то, влажным.
Двадцать дней - конечно, немало. Но соскучиться мальчишки не успевали. Никлас Фурст и Антон Цейтер поспорили, например, могут загореть... пятки - или нет? Вопрос был потрясающе важным, остальные впали в задумчивость: почему раньше никому никогда не приходило в голову это проверить?!
Взрослые пассажиры с немецкими мальчишками, естественно, почти не пересекались, хотя, по достигавшим ушей гитлерюнге обрывкам разговоров, было ясно, что они тут всем в общем-то нравятся - вежливые, выглядят "приятно" и вообще... Но на лайнере были и другие подростки - несколько голландцев, пара датчан... С немцами они общались вполне дружелюбно, но в то же время с каким-то опасливым интересом, словно бы не в силах перешагнуть некую последнюю грань. Полное исключение составлял только Адриан Гелькердинк, 15-летний румяный крепыш с почти белыми волосами, сын плантатора с Явы, куда он плыл на каникулы к отцу и матери - учился мальчишка в метрополии. В первый же день, увидев немцев, он откровенно просиял, рубанул воздух рукой и сказал:
- Hou Zee! - а потом показал удивлённым мальчишкам на своей лёгкой бежевой рубашке красно-чёрный значок со львом и вольфзангелем - Адриан был членом молодёжного крыла НСД (1.)
1.Национал-социалистическое движение - братская НСДАП партия Нидерландов, возникшая в начале 30-х годов ХХ века.
Гелькердинк был спокойным, полным глубокого внутреннего достоинства парнем, который не навязывал немцам своего общества - и поэтому с ним интересно было говорить. Он до десяти лет жил на Яве, а с тех пор возвращался туда каждые каникулы и много рассказывал про тропические острова и разные приключения - как из книжек, но настоящие. Про хищных зверей и настоящих дикарей-людоедов, про пиратов, которые ещё кое-где встречаются в бесчисленных проливах между множества поросших джунглями островков...
Были на корабле и американские ребята - точней, сели в Адене. С ними, кстати, Райнхарт познакомился первым из немцев - и при очень суровых обстоятельствах...
...До экватора "Европа" не доходила, в Аденском заливе поворачивала почти точно на восток (на зюйд-ост-ост, поправлял всех сердито фонТресков) и двигалась к Мальдивам, Цейлону и дальше, к индонезийским островам. Так что знаменитое крещение новичков на экваторе состояться просто не могло. Райнхарт в глубине души был этому рад. Процедура казалась ему не романтичной, а смешно-унизительной. Того же, что над ним могут смеяться чужие люди, он не выносил даже в мыслях.
К такому выводу он пришёл, когда в окно каюты, покачиваясь, заглянула полная луна. Райнхарт не спал - не спалось, такие приступы бессонницы у него бывали в лунные ночи, и он к ним уже привык. Бороться с ними было просто - не обращать внимания, не беспокоиться, а лучше погулять.
Райнхарт тихонько сел, потянулся за рубашкой. Томас спал, закинув за голову сжатый кулак и сведя брови. Под ногами чуть заметно вибрировал пол - по ночам "Европа" набирала полный ход. Наверное, всё-таки Ингмар прав, размышлял Райнхарт, одеваясь. Но с другой стороны - как же без скоростей? Современный мир без них существовать не сможет в принципе, да и его, Райнхарта, мечты, не сбудутся. А вот на отдыхе он бы и сам не отказался пройти морем от Германии к Норвегии. Чтобы и правда воды была сразу за бортом, хоть ладонь окунай...
...Ходить по кораблю не запрещалось в любое время суток (главное - не забираться в помещения для членов команды). Ночная "Европа" была загадочной и тихой, только в ресторане на корме играл оркестр - там танцевали и выпивали иной раз до пяти утра. Эта часть корабельной жизни Райнхарту не нравилась, взрослые люди, так проводившие своё время, казались ему какими-то нелепыми и бессмысленными. Большинство из них, правда, не были немцами и гордо именовались "финансистами" - то есть, делали деньги из денег, а таких людей мальчишки вдобавок ещё и презирали. Ничего, подумал Райнхарт, скоро они всё равно вымрут, как динозавры...
...Сперва он прошёлся по прогулочной палубе, любуясь тем, как под водой перекатывается огненное разноцветье. Его то и дело прорезали яркие стремительные молнии - проносились большие рыбины или дельфины. Вдали виднелась ещё одна группа огней, но ровно горящих - она целеустремлённо двигалась над водой. Какой-то ещё корабль... Потом мальчишка через бассейн - в нём плавали несколько человек, но почти все огни были потушены, и помещение казалось загадочным и странным - прошёл в спортзал. Собственно, просто так, без какой-либо цели. Гуляю же...
Но в спортзале тоже не было пусто. Причём настолько не пусто, что Райнхарт остановился буквально у порога и с откровенным изумлением смотрел на то, как Бальдур фонШирах - в спортивном костюме с эмблемой Гитлерюгенда - делает махи на брусьях...
...ФонШирах плыл на том же самом корабле - с женой (видимо, одновременно секретаршей) и двумя молодыми мужчинами со скучными цепкими взглядами (телохранителями, конечно). Мальчишки с ним почти не пересекались после отплытия, только за столом - всё остальное время он почти не выходил из каюты: что-то писал, диктовал, читал... И вот теперь оказался заполночь в спортзале.
Махи у рейхсюгендфюрера получались неловко, надо сказать... Потом фонШирах соскочил на пол - с тяжёлым грохотом. Выпрямился, печально посмотрел на брусья. Отчётливо сказал - голос был грустным:
- Отяжелел. Мммммешок. Корова стельная. Мда, - и печально пошёл к "коню". Не дошёл, быстро обернулся - и столкнулся взглядом с обалделыми глазами Райнхарта.
Райнхарт заморгал.
ФонШирах покраснел. Не от злости, а явно от смущения.
Райнхарт почувствовал, что краснеет тоже.
ФонШирах показал рукой на "коня" и пояснил довольно глупо:
- Зарядка.
- А, да, - кивнул Райнхарт. Самое время, сообщил внутри ехидный голосок.
ФонШирах тяжело вздохнул, подошёл к мальчишке и пояснил, опираясь рукой о стену:
- Непозволительно. Вот ты сейчас будешь, наверное, смеяться...
- Я?!
- Ну, про себя... Будешь, потому что правда ведь смешно. А ведь я ещё пять лет назад был отличным гимнастом. А сейчас... - породистое, но выглядевшее старше его тридцати лет, лицо фонШираха покривилось. - Сидячая работа. Сидячая - ну и статуей работаю. И то, и другое нужно, никуда не денешься. А вот тут подошёл в начале пути к снарядам - мерзость и ничтожество... Ты ведь Райнхарт фонМюзель?
- Так точно, гефольгшафтсфюрер Райнхарт фонМюзель...
ФонШирах опять вздохнул и попросил:
- Не говори никому. Хорошо?
- Я... конечно нет, - пообещал Райнхарт серьёзно. И добавил - пожалуй, неожиданно для самого себя: - А что у вас нет времени... вы же постоянно делами занимаетесь.
- Гм, - фонШирах с интересом посмотрел на мальчишку. - Муссолини, например, выгоняет из партии тех, кто не соответствует определённым спортивным стандартам.
- Потому у них там всё между пальцев и сыплется, - заявил Райнхарт. И сердито добавил - с ощутимой личной претензией к дуче: - Он ещё и против аншлюсса был!
- А ты за? - с интересом спросил фонШирах.
- Конечо! - решительно ответил Райнхарт. - Все немцы на свете за!
- Не все, к сожалению...
- Значит, они не немцы, а... предатели! - отрезал мальчишка.
ФонШирах неожиданно тепло улыбнулся.
- И у вас все так думают?
Райнхарт ответил удивлённым взглядом. ФонШирах не стал переспрашивать и уточнять. Посмотрел куда-то в коридор за спиной Райнхарт, начал:
- Когда пришлось перенимать вас у Рёма... (1.) - но не договорил, а спросил неожиданно: - А ты сам на брусьях умеешь?
1.До 1933 года Гитлерюгендом руководили поочерёдно Курт Грубер (до 1931 года) и Адриан фонРентельн. Оба они формально подчинялись Эрнсту Рёму, однако, учитывая сексуальные пристрастия Рёма (а "коричневый капитан" на самом деле был гомосексуалистом), практически не допускали его к своему "контингенту" - но при этом выступали и против излишней "политизации" Гитлерюгенда. ФонШирах с 1931 года занимал должность рейсхюгендфюрера НСДАП, осуществляя высшее руководство над ВСЕМИ молодёжными пронацистскими организациям Германии (кстати, будучи американцем по матери, он несколько раз получал от родствеников в США заманчивые предложения устроиться там на работу - вплоть до члена совета директоров одного из крупнейших банков! - но всякий раз их отклонял, заявляя, что его родина - Германия, и ради неё он и будет жить и работать). Он не побрезговал воспользоваться неприязнью Рёма к его подчинённым и "свалил" с его помощью сперва Грубера, а потом и фонРентельна. Возможно, Рём в этот момент ликовал (такая "полянка" открывается, и главный пастух на этой полянке - обязанный ему фонШирах!), но 30 июня 1934 года произошла знаменитая "Ночь длиных ножей", а уже 1 июля того же года Липперт и Эйхе четырьмя выстрелами в упор поставили точку в политических и сексуальных похождениях "коричнево-голубого капитана".
Со стороны фонШираха это была сложная и опасная многоходовка, в которой он полностью постаивл на Гитлера и выиграл. В тот период им двигала всего лишь искренняя забота о своих юных подопечных, к которым фонШирах всегда относился, как старший брат и отец. Но уже с 1934-1935 годов фонШирах меняет отношение к Гитлеру на почти молитвенное... Собственных детей у фонШираха было четверо, все родились в первой половине 40-х годов. Но его жена (американка) от них отказалась сразу после ареста мужа, и малыши были распределены по четырём разным детским домам в разных концах Германии. Впервые увиделись они с отцом только в конце 60-х годов, будучи друг другу фактически чужими людьми; более того - выросшие полностью сломленными дети откровенно боялись себя "скомпрометировать" общением с отцом-"преступником".
Когда я читал об этом, я ещё раз подумал, насколько счастливей была семья Геббельсов...
Райхарт негодующе фыркнул. И стал расшнуровывать парадные туфли...
...Около бассейна было уже пусто. Райнхарт вернулся сюда, напевая про стальные руки-крылья, чтобы поплавать - он проводил фонШираха до самой каюты, и было уже почти три часа. Рейхсюгендфюрер получил от фонМюзеля-младшего ряд важных советов, и Райнхарт был горд собой до небес. Поэтому он даже посторонился, когда первый из шедших навстречу по тропинке вдоль бортика бассейна троих незнакомых мальчишек не проявил никакого желания сворачивать. И удивился, когда тот всё-таки врезался в него - и тут же отшагнул назад с возмущённым:
- Эй, смотри, куда идёшь!
Сказано это было по-английски. Райнхарт изумлённо моргнул - он посторонился, этот парень в него врезался специально и теперь его же и обвиняет!
- Я... - начал Райнхарт. Но тут же понял, что слов от него никто не ждёт.
Мальчишек было трое. Двое - крупней Райнхарта, хотя и не выше. Крепкие, лобастые, сероглазые бычки с открытыми, хотя и хмурыми сейчас лицами. Уже чуть позади них держался третий, тот, который врезался в немца - ниже и хлипче, какой-то... юркий, с глазами навыкате, прилизанными взрослым бриллиантином и липкой полуулыбочкой на выпяченных губах. Мальчишки были одеты удобно, но просто, а у этого, третьего, на запястье имелись часы, и костюмчик был "взрослого" пошива, вместо прочных грубых ботинок - туфли...
- Ты что, хочешь получить в рожу, колбасник? - прямо спросил один из крепышей, растягивая слова так, что они становились полупонятными (не англичане - американцы). И сплюнул (Райхарта передёрнуло). Второй, сунув руки в карманы широких тропических шорт, молча и тяжело двигал - явно подражая взрослому - челюстью, потом сказал:
- Да нет. Он своей смазливой мордочкой рисковать не станет.
- Девочка-немочка, - задумчиво сказал первый. - Эй, немочка, ты писяешь хоть стоя, или на корточки садишься, как положено хорошей девочке?
Оба засмеялись. Третий тоже ухмылялся - и в его глазах Райнхарт вдруг увидел...
...ненависть. Такую полную страха и злости ненависть, такой запредельный её заряд, что изумился.
- Он вас что, содержит, как телохранителей? - спросил Райнхарт презрительно и кивнул в сторону переставшего улыбаться прилизанного. Мальчишки оглянулись. Прятать своих чувств они не умели (да и не хотели, наверное), и Райнхарт понял, что попал в цель.
- Тебе-то какое дело? - спросил жевавший. А первый снова сплюнул - перед ботинком Райнхарта.
- Н-н-наёмники, - фыркнул Райнхарт с невероятным, ледяным и насмешливым, презрением. Его постепенно охватывала холодная злость, смешанная с пониманием, что драки не избежать. - Шкуры продажные.
Англичанин бы наверняка ответил, что не немцу говорить о наёмничестве. Но познания этих двоих мальчишек в истории так широко не простирались. Тот-который-жевал кивнул - почти дружелюбно - и, предупредив "держись!", стремительно и точно выбросил вперёд кулак...
... - Ну и здоров ты драться, девочка, - сказал "юморист". Его приятель прижимал к носу платок, а к глазу - монету, вытащенную из кармана, отчего был похож на задумчивого молодого пирата. - Ну-ну, не бесись! - он выставил ладонь навстречу яростно вспыхнувшему Райнхарту. - Тихо. Это у меня язык такой дурной. Энди, - и протянул руку немцу. - А этот, который кровянку глотает - Тим. У нас отцы - рабочие, в Японии по контракту баксы зашибают. Ну а мы на каникулы к ним едем, профсоюз расщедрился. В школе все обзавидовались... - он говорил полупонятно, смысла многих слов Райнхарт просто не понимал, приходилось догадываться по контексту.
- А этот-то ваш сбежал, - Райнхарт пожал протянутую руку. - Я Райнхарт.
- Да ну его, - буркнул Энди и махнул рукой. - Это бухгалтера сынок, Генри Файнштейн. Его предок тоже там, в смысле, в Японии... узкоглазых денежки считать учит, а то они сами не умеют! Мы бы его давно отпинали, но у него в карманах звенит, а у нас не очень. Дома-то младшие толпой, и у меня, и у него, - он кивнул на Тима (тот рассматривал мокрый платок). Райнхарт протянул американцу свой:
- Держи мой.
- Давай... Хочешь жвачки? - пачкая одной рукой новый платок, Тим из кармана достал бумажную маленькую упаковку с ярким рисунком лимона и броской надписью. Райнхарт взял, развернул, сунул в рот, пожевал. Он знал про эту штуку, хотя и не понимал её смысла - некрасиво же вот так бесполезно челюстями молотить. Но отказываться было некрасиво - это вроде трубки мира, понятное дело. - Ччччёрт, ну до чего нос у меня слабый, даже противно.
- Зато кулак здоровый, - Райнхарт потёр челюсть. - Я думал, зубы выплюну.
- У меня папаша чемпион завода по боксу... ну и меня дрючит вовсю. Но ты ничего себе - я думал, не встанешь. Бешеный ты, - в голосе Тима было уважение. - И техничный. Занимаешься плотно?
- У нас обязательные занятия. И зачёты. Если не сдашь - взгреют, в серёдке закипит.
- Ты скаут, что ли?
- А, ну да. Вроде того. Я из Гитлерюгенда.
- Ваш Шмелинг силён, - похвалил, вмешавшись, Энди (про Гитлерюгенд они явно не слышали). - Луиса отделал, это же надо!
- А вы и не нашли никого выставить, кроме негра! - насмешливо бросил Райнхарт. - Позорище - сами их в транспорт не пускаете, а честь страны защищать - чёрного поставили!
Мальчишки угрюмо засопели, но возражать не стали. Все трое были хорошо разукрашены следами яростной схватки - когда Райнхарт свалил Тима, Энди не удержался и тоже влез, а там уже все трое молотили куда и как попадёт, потом и вовсе свалились, сцепившись в клубок, и успокоились, когда закатились в воду с края бассейна. Райнхарт вскочил первым и удивился, увидев, что сидящие в воде американцы не проявляют никакой готовности к дальнейшей схватке. И вот теперь они втроём сидели у кромки воды, оценивали ущерб и переговаривались.
- За что? - спросил Энди, разглядывая лежащий на ладонях немца кинжал.
- Я на нашей Олимпиаде был на параде.
- Врёшь!!!
- Зачем мне врать... - не обиделся Райнхарт.
- Ух... как меч! - внёс свою лепту в обсуждение Тим.
- Это называется квилон, - пояснил Райнхарт. - Кинжал квилон. Такие были у наших рыцарей, а сейчас их специально делают, чтобы награждать.
Тим, убрав монету, которой лечил глаз, в карман, спросил:
- А правда, что у вас рабочие и машины покупают, и по морю катаются, и детей у них летом в лагеря бесплатно отдыхать...
- Правда.
- Врёшь.
Райнхарт и тут не обиделся, только улыбнулся:
- Слушай, если ты моим словам не веришь, то зачем спрашиваешь - правда или нет, ты же лучше моего знаешь, как у нас дела?!
Тим ухмыльнулся и развёл руками...
...Они оказались в общем-то неплохими ребятами, эти Тим и Энди (Генри Райнхарт больше не видел вблизи, только мельком). Намного приятней севшего на Цейлоне пятнадцатилетнего Джереми Колвилла, сына английского майора - очень вежливый, очень воспитанный, совершенно непробиваемый, мало говоривший, но говоривший так, что становилось ясно: Дж.Колвиллу-младшему баронету Джилспи Открыта Истина, он готов ею поделиться с остальными, они могут слушать, если хотят или уйти, если не хотят. На американцев он смотрел, как на забавных обитателей зоопарка, датчан от немцев отличал только по одежде и был к ним равнодушен примерно как к членам команды, с голландцами общался снисходительно-покровительственно. В результате, изо всего подростково-детского населения "Европы" Джерми не вызвал стойкой антипатии только у того же Генри Файнштейна, хотя как раз вот его-то Джереми открыто-холодно презирал - вплоть до того, что однажды (фонТресков видел и со смехом рассказал другим немцам) тщательно протёр платком руку, которую Генри случайно-агрессивно пожал - ничуть не заботясь о том, что Файнштейн даже не успел отойти.
Правда как-то поздним вечером - недалеко от Филиппин - когда Райнхарт стоял около перил и неотрывно смотрел в небо, полное звёзд (просто потрясающее зрелище), подошедший Джереми постоял рядом молча и вдруг спросил:
- Тебе нравятся звёзды?
- Да, - коротко ответил Райнхарт.
- Мне тоже, - сказал англичанин. - Так хочется побывать около них...
Райнхарт удивлённо опустил лицо, посмотрел на него: англичанин заговорил совсем иначе, даже голос у него был другой, не как обычно! Но Джереми уже сам смотрел в небо, и Райнхарт тоже вернулся к этому занятию. Они постояли так минут двадцать - и молча разошлись...
...Ну вот так и плыли себе. Средиземное море. Красное. Аравийское. Южно-Китайское. Шум тропических портов, не спящих ни днём, ни ночью, полных огней и движения...
По правде сказать, тропические красоты, бесконечно плывущие по бортам, приедались быстро. Торты, мороженое - всё это очень вкусно, но попробуйте-ка питаться этим! Райнхарт ловил себя на мысли, что родные места в сто раз красивей любых экзотических курортов. Именно ловил себя на мысли, не заставлял себя так думать. Да и остальные гитлерюнге то и дело вспоминали дом. Нет, вокруг было очень интересно. Но - чуждо и тошновато, как бывает тошно тому, кто опять же переест сладкого.
Вдали от дома мальчишки ещё больше ощущали себя немцами. И это ощущение становилось всё более значимым. И они многое замечали и видели совсем по-другому, чем дома.
Гибралтар. Суэц. Аден. Сингапур. Гонконг. Мир был перекрыт, перегорожен морскими крепостями, серыми кораблями - спокойными и грозными. Перечёркнут алыми крестами военно-морского флага Владычицы Морей. Англия держала моря и океаны за горло в самых узких местах. Контролировала мир. Безразлично и грозно смотрели в водные дали длинноствольные пушки с крепостных стен. Люди в ослепительно-белых форменках весёлыми взглядами провожали лайнер с коричневых и жёлтых палуб, облокотясь на фальшборты.
Райнхарту становилось душно от злости. Нет, он не ненавидел англичан, пожалуй, даже восхищался ими. Но не тем, что они представляли собой здесь. Казалось, на свете не осталось мест, не помеченных надменными алыми крестами. Только в небо, только к звёздам можно было вырваться от всего этого - не проливая рек и морей крови.
Райнхарт не хотел её проливать. Конечно, Джерми был высокомерным и почти смешным в своём высокомерии. Но представить себе, как убиваешь его, и он падает в крови - было жутко.
Оказывается, легко представить себе, как убиваешь совсем чужих. А если вот такой Джереми, стоя в шаге от тебя, сказал шёпотом, что ему хочется побывать около звёзд - уже никакой не героизм представляется, когда думашь о бое с ним. А необходимость. Грустная и, пожалуй - гнусная.
И как быть?
Райнхарт не мог придумать ответа...
...Япония встретила "Европу" ещё около Формозы. Это получилось неожиданно - казалось бы, стоял ясный день, чистое прозрачное небо... Мальчишки просто отдыхали на палубе после волейбольного мачта. И вдруг - именно так, "и вдруг", как ни избиты эти слова - Костен привстал с шезлонга, потом поднялся вовсе и сказал, вытягивая руку:
- Чёрт... смотрите!..
...Японская флотилия производил впечатление. Длинная колонна грозных линкоров - шесть штук непередаваемо колоссальных чудищ! - шла, мощно и уверенно вспахивая яркую гладь океана длинными мечами форштевней. Беспокойными гончими сновали тут и там вдоль стального дракона узкие стремительные крейсера. Стаями хищных злых рыб деловито суетились чуть дальше многочисленные эсминцы. А за строем линкоров взлетали в небо с широких грудей двух авианосцев - самолёты...
"Европа" обменялась с флотилией вежливыми сигналами. Но мальчишки к ним даже не прислушались, даже фонТресков не стал разбирать, что там такое отсигналили корабли. Только мрачно сказал:
- У нас такого флота и близко нет... в последнюю очередь о нём думают!
- Да где ему у нас плавать? - возразил кто-то. - В Балтийской Луже?
- Сам ты... лужа! - буркнул морской гитлерюнге, провожая завистливым и сердитым взглядом уходящие корабли. - У англичан флот громадный! В ту войну у нас хоть сравнительный был, и корабли новенькие. А сейчас... - он горестно махнул рукой.
А Райнхарт подумал, охваченный нервным нетерпением, что уже совсем скоро плавание закончится. И понял, что он устал плыть и поскорей хочет увидеть эту самую Японию.
* * *
Японцы устроили пышную торжественную встречу. Было много цветов и поздравлений, здоровенная официальная делегация, и даже звучала специально написанная к приезду немецкой делегации песня, которую пел знаменитый здешний певец Савадзаки. В песне то и дело повторялись слова "Банзай Хиттора Югэнто" и "хакенкройц", звучавшие немного смешно. Впрочем, японский язык на слух Райнхарта вообще был странным и каким-то раздражающим. Не нравились ему и здешние улыбки - японцы улыбались постоянно и очень широко. У немцев улыбка означала приязнь, у японцев - ничего, потому что улыбки висели на лицах, как маски.
Впрочем, это, пожалуй, был единственный негатив, который бросался в глаза. Райнхарт раньше думал, например, что японцы похожи на китайцев (народ, который Райнхарт заочно презирал), но на самом деле отличить японца от китайца было довольно просто. Китайцы просто уроды, а японцы становятся уродами к старости, в молодости у них лица скорей привлекательные, хотя и необычные, с тонкими чертами. Девушки просто красивые, только тоже непривычно-красивые.
Немцев возили по стране в темпе бешеной вежливости, показывая заводы, школы, военные лагеря, кинотеарты, стадионы и многое другое. Программа была утверждена заранее и расписана очень плотно. Мальчишки быстро устали от ритма и впечатлений, но хорошо понимали, что они тут - не для удовольствия и развлечения, а как бы на работе, поэтому никто не протестовал. Кроме того, всё равно было интересно, а в подаренные им дорогие вместительные коричневые чемоданы из крокодиловой кожи потихоньку складывались разные подарки и сувенирные мелочи. Были даже пластинки с народной японской музыкой - специально записал и подарил какой-то детский ансабль и хор. На слух звучало ужасно - как будто бешено сопротивляющемуся коту отрезают... гм... хвост. Хотя смысл у песен был самый что ни на есть воинственный - тексты с немецким переводом были мелко напечатан на красочных конвертах. Про армию, про великую Империю, про победы и прочее.
И всё-таки все вздохнули с облегчением, когда официоз закончился, и можно было по одному разъехаться на оставшиеся шесть дней по японским семьям. Собственно, это тоже было "частью программы", что-то вроде личого близкого знакомства с бытом дружеской страны. Но по крайней мере, больше не нужно было никуда спешить.
Город, в который Райнхарт приехал со своим "куратором" Тэцуо, назывался Хиросима. Он стоял между горами и морем - впрочем, как почти все города в этой стране. Поразительно было, насколько густо заселена Япония. Райхарт, пока они ехали в поезде с небольшими вагончиками, почти не видел леса, только на склонах гор - остальное населённые пункты и поля.
Тэцуо Йорихара был офицером "Японского союза молодёжи", в переводе на звания Гитлерюгенда - примерно равным самому Райнхарту, то сть личностью не рядовой. Мальчишки всю дорогу вели себя скованно, Тэцуо очень хорошо говорил по-немецки, и теперь исполнял роль профессионального гида, а Райнхарт - туриста, и этим всё ограничивалось.
Было, правда, всё равно очень интересно и немного смешно. На одной улице встречались совершенно по-европейски одетые люди - и экзотичные до столбняка персонажи в цветастых халатах, деревянных сандалиях и шляпах из рисовой соломы, и это никого не удивляло. Как и то, что в расписанный рекламой (в том числе - очень знакомой рекламой немецких фирм) трамвай, бегавший по хиросимским улицам, входили одновременно школьник в очках и акккуратно тёмно-синей форме - и похожая в своей странной одежде на какую-то разноцветную бабочку девушка.
Сам Тэцуо был довольно высокий (для японца), с чёрной щёткой волос и очень выдержанный, спокойный, в тоже тёмно-синей пригнанной форме, но не школьной, а полувоенной. Почему-то его дом, куда они дошли пешком с трамвайной остановки, напомнил Райнхарту самого Тэцуо - такая ему пришла в голову мысль. Дом, приземистый, тихий и спокойный, располагался в небольшом аккуратном садике с овальным выложенным камнями прудиком, в котором плавали в прозрачной воде несколько ленивых зеркальных карпов - и, казалось, весь состоял из тонких раздвижных рамок, заклеенных тканью или бумагой, но в то же время выглядел странно-основательно. Однако, Райнхарт всё равно ощущал себя неудобно и двигался настороженно прямо с порога, у которого их встретила поклонами улыбающаяся женщина - госпожа Йорихара, мать Тэцуо. Немецкого она не знала, и Тэцуо перевёл, что мать просит гостя чувствовать себя, как дома - и немного подождать, скоро будет готов обед.
- Можно заказать европейскую еду из ресторана, это нетрудно, - предложил Тэцуо, провожая любопытно озираающегося Райнхатра по комнатам. - И нам сказали, что мы так должны делать, за всё заплатит Союз, ведь вы гости и ваше желание - закон. А можешь поесть с нами, что мы едим.
- Я ваше попробую, - Райнхарту стало интересно. До сих пор они всё время пребывания тут питались именно европейской едой, и как-то так получилось, что с японской кухней даже краешком не познакомились. Может, организаторы, впрочем, это учли и отложили как раз на "семейный финал"... - А это... - он остановился у входа в небольшую комнатку.
На почётном месте внутри - Райнхарт сразу понял, что место почётное, перед ним курились какие-то палочки, наполнявшие комнатку сладким тяжёлым запахом, а сверху висел небольшой металлический гонг - стояли две фотографии в рамках с уголками в виде цветков вишни (сакуры, по здешнему). На них были изображены молодой мужчина и юноша, оба в парадной форме. Снимок юноши был сбоку перерезан чёрной ленточкой, а ниже на подставке стояла серебристая урна.
- Это мои старшие братья, - тихо пояснил Тэцуо и отдал снимкам поклон. - Ониси, старший - тай-и... то есть, капитан 58-й пехотной дивизии, он в Пекине сейчас. А Гиро... - Тэцуо чуть помедлил и гордо сказал: - Он пал за Императора у Чангкуфена (1.)... три дня назад, тэнно хэйка банзай! - и снова поклонился.
1.Убит нашими в бою у оз.Хасан. На момент разговора стычки ещё продолжаются, и Тэцуо, конечно, уверен, что "русские будут разбиты".
- Убит? - Райнхарт поразился тому, как не похожа атмосфера в доме на место, где только-только погиб один из сыновей. Про себя ругнулся - зачем его сюда поселили?! - Я... я сочувствую...
Тэцуо ответил изумлённым взглядом:
- Зачем? Это большая радость... итто-хей (1.) 19-й пехотной дивизии Гиро Йорихара погиб за Императора, тэнно хэйка банзай! А говорят, что вы, немцы, хорошие соддаты, так почему же ты не понимаешь?
1.Приблизительно ефрейтор по нашей классификации.
- Мы хорошие солдаты, - спокойно возразил Райнхарт. - Если кто-то из твоих близких или знакомых воевал в Циндао (1.) - он подтвердит. Я не против ваших обычаев, и у нас тоже гордятся теми, кто пал за Родину, но... знаешь, Тэцуо, больше гордятся теми, кто ещё и победил врага.
1. 22 августа - 7 ноября 1914 года японские войска и флот (при некоторой поддержке англичан) вели осаду германской крепости Циндао, столицы одноимённой колонии. Немцы отбивались очень умело, нанеся врагу (при минимальном наличии собственой техники и явном неравенстве в живой силе) большие потери на суше и на море. Сдача была произведена только по исчерпании практически всех боеприпасов.
- Так и мы победили тогда ваших. И победим русских, которых тоже уже побеждали, - пожал плечами японец. - А Гиро будет пребывать вечно в храме Ясукуни (1.) и будет радоваться нашим победам и защищать нас в мире духов. Когда я погибну за Императора, я присоединюсь к нему! - в голосе Тэцуо прозвучали гордость и надежда.
1.В этом храме, как считается, обитают души павших воинов.
Райнхарт с интересом посмотрел на японского мальчишку. Он даже не обиделся на "победили" - победители, справились с мизерным гарнизоном! То, что он говорил, было слишком чужим, чтобы это высмеять, как высмеял бы Райнхарт рассуждения о войне и долге какого-нибудь зулуса или араба. Те были в любом случае обычными дикарями. А Тэцуо показался ему пришельцем с иной планеты. Сам Райнхарт без колебаний отдал бы жизнь за Отечество или просто во имя воинского долга и исполнения приказа - как же иначе, на этом зиждятся дисциплина и воинская честь! Но... делать из этого цель и радоваться этому - как-то... странно как-то. Не смешно, не нелепо, а именно странно...
...Отец Тэцуо работал инженером в фирме "Мазда", постоянно был в разъездах по стране и даже в Корею часто ездил. Вот и сейчас его не было. Но, наверное, зарабатывал он очень хорошо. Японские женщины часто работали (у Райнхарта вообще создалось впечатление, что людям тут за работу платят не очень много), а мать Тэцуо занималась только домом - значит, могла себе позволить. Да и дом был из трёх больших и трёх маленьких комнат, с водопроводом, ванной и туалетом - Райнхарт уже знал и то, что туалеты у японцев чаще всего "на дворе" (и всё добро оттуда вывозят прямиком на поля, поэтому с них воняет, как из выгребных ям - в том же поезде окна не откроешь!), а ванны - просто деревянные бочки-фуракэ, для которых отдельно греют воду. Тут, правда, ванна тоже была сидячая и деревянная, но вода лилась в неё "по-нормальному", а грелась электрическим котлом.
- Это отец сам сделал, - гордо сказал Тэцуо. - Увидел у американцев, с которыми работал, всё запомнил на память и сделал!
Он сидел на краю ванны, пока Райнхарт мылся с дороги, и немецкому мальчишке сперва было от этого неудобно: "ванна" была у него прочно связана с одиночеством. Но Тэцуо, как видно, не подозревал в этом ничего страшного и гордо вручил гостю новенькую люфовую губку, а сперва ещё и предложил потереть спину. А чего её тереть, если нет мыла, размышлял Райнхарт, тем не менее с удовольствием посиживая в тёплой воде, от которой немного пахло йодом. Но не преминул заметить значительно:
- У нас котёл в подвале. Топится углём, но у нас большой... дом. Замок.
- А я видел фотографию, - сказал Тэцуо (и Райнхарт подумал, что их, наверное, специально готовили принимать гостей - каждый своего). - У меня в предках самураев не было... - и он вздохнул печально. - Да у нас и у самураев замков нет и не было никогда, только у владетельных князей были, но их во время Мэйдзи (1.) почти все разрушили пушками. У наших князей Асано, которые правили Хиросими-хан, тут, на Хонсю, был замок, вот он и сейчас цел, кстати; если хочешь - потом посмотрим... его даже записали в особый реестр, как национальное достояние. Но все мои предки были сперва рыбаки, потом - рабочие... это отец смог стать инженером... - в его голосе прозвучали лёгкое смущение и в то же время вызов какой-то.
1.Революция середины ХIХ века в Японии покончила с трёхвековым господство князей-сёгунов. Что интересно и даже смешно - революцию возглавили члены императорского дома, который при сёгунах был лишь "витриной" Японии. Именно Мэйдзи открыла дорогу в Японию всестороннему научно-техническому прогрессу и позволила избежать превращения в колонию или полуколонию европейских держав.
- Да у меня лучший друг - сын лесничего, - вспомнил Райнхарт. - Знаешь, какой парень? Даже не друг, а... брат. Настоящий брат. Какая разница, кто у тебя предки, главное - кто ты сам...
- Нет, это важно, - возразил Тэцуо сердито. И Райнхарт тут же ответил честно:
- Важно, конечно. Это я просто потому, что я не люблю, когда предками не гордятся, а козыряют. Вот и перегибаю. А вообще мои самые дальние предки были разбойники, - Райнхарт усмехнулся. - Карл Мюзель при Генрихе Втором Брабантском был сперва обычным крестьянином, а потом стал главарём разбойничьей шайки, когда у них деревню сожгли. А тут Генрих - ну, другой Генрих, сын Генриха Брабантского, но Первый, потому что Первый Гессен-Кассельский - укрепился в Касселе и стал потихоньку порядок наводить. Он вообще правитель был умный, смелый, да и человек хороший. А людей не хватает... в один конец метнётся - в другом жгут и разоряют... Ну, тут Карл со своей шайкой - а у него уж человек под сотню было, и не с голыми животами и руками - к нему пришёл и говорит: "Мы люди честные, в разбой пошли от безысходности, грабить нам не в радость, если за нас постоишь, то и мы за тебя идём..." Он их и принял на службу. Карл со своими лихо дрался - а тогда было с кем, лютей всех лез на наши земли майнцский архиепископ, не поверишь! Когда утихло всё, Генрих пожаловал Карлу за храбрость и за верную службу золотой кубок, двух коней, баронский титул и холм Мюзель с тремя окрестными деревнями. Не ждал, не гадал - в бароны попал... Замок, кстати, уже потом построили, почти двадцать лет этим занимались...
- Предками козы что? - нахмурился Тэцуо, пропустив мимо ушей глубокий и содержательный исторический экскурс (или сделав вид, что пропустил - наверное, всё-таки завидовал такой героической истории рода гостя).
- Ну... в общем, это когда говорят: уважайте меня за то, что у меня предки герои! А сам иной раз такое дерьмо... Но у нас таких не осталось, все по заграницам разбежались. Фюрер не любит дураков и бездельников.
- Да, у вас сильный вождь... - уважительно заметил Тэцуо. - Только плохо, что у вас нет снова Императора. У вас же был...
- Он есть вообще-то... (1.) Эй, слушай это кто?!
1.В настоящее по времени действия повести время бывший император Германской Империи Вильгельм II Гогенцоллерн проживает в голландском замке Дорн, куда перебрался осенью 1918 года, отрёкшись от престола. Надо сказать, что отречение Вильгельма в 1918 году было достигнуто сперва обманом, а потом - закреплено шантажом. Более того - опустившаяся уже до предела "тётушка Антанта" никак не могла уняться, требуя у королевы Нидерландов Вильгельмины выдачи "военного преступника" (!), но Вильгельмина наотрез отказалась выдать "тёзку". Приход к власти НСДАП Вильгельм приветствовал, принимал в замке глав Третьего Рейха и щедро инвестировал деньги в экономику родины (по слухам, инвестировал он их и до прихода к власти НСДАП - прямиком в партийную кассу), получая, кстати, хорошие дивиденды. Но никакой речи о восстановлении монархии в Рейхе, судя по всему, не заводили ни Вильгельм, ни новые руководители Германии. 4 июня 1941 года Вильгельм умер в Дорне и был похоронен с отданием воинских почестей по личному приказу Гитлера.
В дверь уже не первый раз просовывался любопытный нос... скажем так - ребёнка. Девочка это или мальчик - Райнхарт не мог определить; так - нечто мелкое, черноволосое, раскосое, в красном с жёлтыми цветами халатике и любопытное.
- А, это Нонбуко, моя сестра, - мельком оглянувшись, пояснил Тэцуо. - Нонко... - и что-то строго сказал по-японски.
Нос спрятался, но через полминуты снова появился. Райнхарт покосился на дверь.
- Она так и будет там торчать?
- Нонко! - Тэцуо погрозил кулаком, и девчонка спряталась - теперь уже прочно. - Вылезай, обед уже готов, наверное...
...Обед и правда был готов, и длинный узкий стол - накрыт. Мать Тэцуо встретила сына им гостя улыбкой и поклоном. С женщиной, у которой несколько дней назад погиб на войне средний сын, вести себя следовало сочувственно и мягко. Но она ничуть не выглядела убитой горем - приветливая, спокойная... Райнхарт вспомнил читанное и сказал, стараясь правильно произнести слово:
- Итадакимасу...
Хозяйка заулыбалась - уже по-настоящему, не дежурно-традиционно. Девчонка эта тоже уже сидела за столом и что-то напевала, глядя в потолок.
Снимать обувь, садясь за стол, было непривычно и странно. Да и стол - одно название. Тэцуо преспокойно устроился на коврике-татами, скрестив перед собой ноги... но ему-то привычно. Госпожа Йорихара сидела на корточках, и Райнхарт подумал, что можно бы перейти на стулья - традиции традициями, но всё-таки как-то...
Посуда была расставлена так, что образовывала как бы красивый разноцветный узор. Тарелки, тарелочки, мисочки, вазочки, розеточки - всё небольшое и разных форм, но многочисленное. На шведский стол похоже, подумал Райнхарт. Кроме того, он заметил, что его порции больше, чем у остальных, даже у Тэцуо. Рядом с каждым местом лежала свёрнутая в трубочку большая салфетка (почти горячая, удивился Райнхарт, проведя рядом рукой) и палочки для еды. Как раз то, чего Райнхарт более всего опасался. Такой нелепый прибор вызывал у него даже некоторое раздражение - люди придумали ложки и вилки, так ведь нет! Обязательно нужно есть тем, чем есть - явно неудобно.
Но раздражение улеглось перед интересом, который возник при виде необычных блюд. Тэцуо, видя заинтересованный взгляд немца, переглянулся с улыбающейся матерью, дождался её кивка и стал пояснять, указывая на блюдечки-тарелочки:
- Это вот тори тяхан. Мы знаем, что белые едят много мяса, а мы-то его редко едим. Мама приготовила тори тяхан, чтобы тебе было привычней. Ну, просто варёный рис обжаривается на масле с кусочками рубленой свинины, куриного мяса, яиц, овощей разных - вот такое получается... А это вот супы. У нас за обедом минимум по два супа бывает, у вас, я знаю - один?
Райнхарт кивнул:
- Да. И его первым подают. Он так и называется - "первое блюдо".
- А у нас нет такого - первое-второе... вот это дангодзиру, а это - суимоно.
- Дангод... - Райнхарт запнулся. Тэцуо пояснил:
- А вон те шарики в супе - это и есть данго. Паста такая густая из красной фасоли... А вон те кубики - это тофу. Ну... это... э... ну, как... как сыр, что ли, только не молочный, а из соевой пасты. А ещё там морская капуста, морковка, редька и корень лотоса.
- Лотоса?! - изумился Райнхарт.
- Ну да...
- Разве его едят?!
- А разве пропавшее молоко едят? Сыр, сметана, всякое такое - это по-нашему пропавшее молоко, у нас это никто и в рот не возьмёт! А вы же едите и хвалите... - срезал немца японец и продолжал объяснения: - А суимоно - это простой совсем суп, видишь - прозрачный? Бульон даси - то есть, из сушёных сардин - соевый соус и соль... Вот тут, на блюде - сашими. Это рыбные ломтики, а сверху - дайкон... ой, ну, белая редиска... и листья сисо... это, ну, трава такая... я не знаю, у вас такой нет, наверно... Сашими с васаби... это как этот... хрен, вспомнил! - едят, вот он, в блюдечке. И ты не удивляйся, рыба в сашими - сырая. А вот тут салаты - грибной, из каракатицы, фруктовый с лапшой... Да ты ешь, ешь, сам так захотел! - Тэцуо засмеялся, показывая белые мелкие зубы.
Райнхарт был на самом деле голоден. И решил последовать совету японца...
...Всё было необычно, непривычно и странно. Ни первого, ни второго, ни третьего - всё сразу. С палочками у Райнхарта толком не получалось, суп приходилось вообще пить (за столом хлебать через край что-то - дома за такое он бы получил подзатыльник даже от спокойной и терпеливой Анны-Розы и лишился обеда вообще!) Но вкус у всего был приятный, Райнхарт почти с удивлением поймал себя на мысли, что блюда ему нравятся. Даже сырая рыба, это самое сашими. Единственое, что вызывало почти отвращение - зелёный чай, который хозяева пили почти непрерывно, и Райнхарту пришлось отказаться, когда Тэцуо собирался подлить ему ещё - наливать самому себе было, судя по всему, не принято. Ну, и ещё слишком острым, пожалуй, был соус, этот самый васаби - если бы Райнхарт не был с раннего детства большим любителем индийского маринада, который в огромных количествах готовила Жанна, он бы, пожалуй, получил от обеда куда меньше удовольствия...
Ещё Райнхарта удивило, до какой степени невоспитанно ведёт себя за столом маленькая Нонбуко. Она везд лезла, хныкала, если что-то мешало, добивалась внимания и только что не опрокидывала чашки. Немецкого ребёнка с таким-то поведением удалили бы из-за стола даже не при гостях, а потом ещё и всыпали бы. При этом поведение девочки резко контрастировало с чистеньким, ухоженным домом, с чинным застольным поведением матери и старшего брата... Балованная, потому что последняя?
Правда, гостя Нонбуко явно побаивалась - если встречалась с ним взглядом, то притихала, а когда Райнхарт наконец недовольно (и невольно) нахмурился в ответ на попытку девочки булькать в чашке с чаем - поперхнулась, подняла рёв, что-то возмущённо вопя, и госпожа Йорихара, извинившись, наконец унесла её.
- Не обижайся, она тебя испугалась, - пояснил Тэцуо. Помялся и, видя, что Райнхарт выжидающе молчит, объяснил и это: - Ну... она кричала, что у тебя ненастоящие волосы, золотые, глаза круглые, как у совы, просвечивают насквозь, небо видно, и нос, как клюв у ворона. Не обижайся.
- Да я и не обижаюсь, - пожал плечами Райнхарт.
- Понимаешь, светлые волосы, светлые круглые глаза и большие носы - они в сказках только у тэнгу. У демонов, - добавил Тэцуо. - У нас и старики не любят белых. Считают по правде, что они демоны.
- А ты сам как считаешь? - прищурился Райнхарт. Тэцуо усмехнулся:
- У вас чертей ведь тоже представляют смуглыми, черноволосыми... и с плоским носом. С этим... пятачком. Сказки всё это по-моему. Не бывает никаких чертей. Вот оборотни - те да, те бывают.
- Слушай, почему она такая... ну... крикливая? - понизил голос Райнхарт. - У нас маленькие так себя не ведут за столом.
- Так у нас до пяти, до семи лет ребёнку можно почти всё, - Тэцуо рассмеялся. - Детство маленькое, пусть развлекаются. А потом... - он покачал головой. - Я вот хочу в лётную школу поступать, я тебе говорил... - Райнхарт кивнул, был такой короткий разговор ещё в поезде. - Но там знаешь как? Ого... И в обычной школе - попробуй только отвлекись, не послушай учителя - так по щекам отхлещут...
- По щекам?! - Райнхарт изумился. В немецких школах телесные наказания были запрещены с 1935 года, многие говорили, что это неправильно. Но по щекам... - Это же... унизительно! - возмущённо нашёл он слово. Теперь удивился Тэцуо:
- Что тут унизительного? Это просто больно и хорошо запоминается... А вот если бы как у вас, по голому заду, я бы потом, наверное, утопился... такой стыд, я даже когда в книжках такое читаю - стараюсь пропустить...
- У нас больше не бьют так, - возразил Райнхарт. - Фу, чёрт, как всё сложно-то!!!
Господа Йорихара вернулась уже без дочери. Ещё раз извинилась, налила сыну чая. Райнхарт знал, что у японцев считается: гость не закончил трапезу, пока у него в чаше остался рис. Рис съедают до последнего зерна, иначе - невежливо. Поэтому, хотя он чувствовал себя уже сытым, но этот самый тори тяхан доскрёб до последней рисинки и, вспомнив, старательно произнёс:
- Го-ти-со-са-ма.
Жещина улыбнулась и что-то сказала. Тэцуо перевёл:
- Твоя мама, конечно, готовит не хуже.
- Мама умерла, когда я родился, - тихо сказал Райнхарт. Тэцуо, нахмурившись, перевёл и это и потупился.
И тут на лице женщины мелькнуло неожиданно такое горестное выражение, что мальчик даже испугался. А госпожа Йорихара вдруг наклонилась и мягко, нежно обняла Райнхарта. Он, изумлённый, попробовал сопротивляться, но ему почти мгновенно расхотелось это делать. Он покорно уткнулся носом в обтянутое халатом плечо и задержал дыхание. Женщина поглаживала его по волосам и что-то тихонько, напевно приговаривала. Райнхарт окаменел, зажмурив глаза. Впервые в жизни его так обняла взрослая женщина. Как мама...
Не надо мне ничего, вдруг необычайно ясно подумал Райнхарт. Совсем ничего не надо. Пусть только будет мама и пусть она меня вот так обнимает. Несправедливо, боги! Почему?!
Но женщина уже выпустила его из объятий - и по ней, вежливо улыбающейся, нельзя было сказать, что миг назад... И Райнхарт, кашлянув, как ни в чём не бывало, сказал:
- У нас готовит Жанна, повариха. Очень вкусно готовит - и мясо, и сладкое, и картошку... много чего. И Анна-Роза умеет хорошо готовить. Это моя старшая сестра.
Он представил себе, как будет рассказывать Жанне про японскую кухню, и та, всплеснув руками, сердито скомкает фартук, бросит его на блестящую от чистоты широкую столешницу и покачает головой изумлённо-укоризненно: "Рыбу сырую едят, вот нехристи, прости господи мою душу грешную!" - и решил, что привезёт ей поваренную книгу. Надо только на немецком найти, попросить Тэцуо...
- Поздно уже, - между тем сказал Тэцуо. - Отдыхать пойдм, а завтра покажу тебе, что захочешь.
- Пойдём, - охотно согласился Райнхарт, с немалым облегчением вставая из-за "стола"...
...Комната Тэцуо была совсем маленькой и тоже очень непривычной. Привычными были только висящие на тонких лесках модельки самолётов.
- Мицубси Кi-15, разведчик... - Райнхарт, поставив вещи, касался моделей пальцем. - Вот этот бипланчик - Кавасаки Кi-10, истребитель... а это - Мицубиси Кi-21, средний бомбер...
- Знаешь наши самолёты? - удивился Тэцуо. Райнхарт хмыкнул:
