Аннотация: Ушедшие от взорванного эшелона Пашка и Ромка пытаются добраться до Даугавпилса. А вместо этого, сами того не зная...
Глава 5 .
Около поворота на лесную дорогу двое хмурых старшин раздавали всем подряд из валявшихся горой разбитых ящиков продукты - брикеты масла в вощёной бумаге, консервы, каменной твёрдости сухари, цыбики чая, плитки сахара... Молча - просто совали в руки, в подолы, в кепки, в мешки, куда угодно. Мальчишки набили продуктами найденный вещмешок - наискось распоротый, но пригодный, если ничего сыпучего не класть. Ещё раз обошли - безо всякой надежды, впрочем - разбитые эшелоны. По ту сторону насыпи солдаты и несколько гражданских уже рыли длинный ров под могилу.
- Пойдём? - вздохнул Ромка.
Пашка вскинул на плечи вещмешок и кивнул...
...Что-то неладное он заподозрил только минут через пятнадцать-двадцать. - Ромка, куда мы идём? Зачем с дороги сошли?
- На юг, - коротко и с явной досадой ответили Серый.
Пашка глянул на солнце, диск которого уже изрядно склонился к горизонту, но ещё был заметен среди густых сосновых ветвей.
- Сам вижу, что не север. А остальные куда идут?
Ромка остановился, повернулся к другу и со вздохом объяснил:
- На восток, вдоль железной дороги. К Режице. Ну, в Резекне.
Каждая новая фраза давалась мальчишке с заметным трудом, словно что мешало договорить.
- А мы, значит, идем на юг, - повторил Пашка.
- Ну да... в Даугавпилс.
- Серый, ты опять за своё?
- Да за что "своё"?
Пашка устало вздохнул.
- Ромка, ну что мы с тобой как маленькие? Опять ведь на фронт рвешься, да?
Младший мальчишка презрительно фыркнул.
- Кто еще тут маленький. Ты говорил про военкома в Пскове? Говорил или нет?
- Ну, говорил...
- А что, думаешь, он только в Пскове есть? В Даугавпилсе к твоему сведению тоже. И вообще, в Риге надо было спрашивать, там же штаб округа.
Пашка был совершенно сражен таким напором. Пробормотал только:
- А чего же не спросил?
Серый печально вздохнул и виновато ответил:
- Не подумал. Быстро же все. Раз - и на вокзале, два - и в поезде.
Обернуться даже не успел.
- Быстрее надо оборачиваться, - хмыкнул Пашка. И улыбнулся. - Ладно, убедил, репейник ты малолетний. Идем в Даугавпилс. Он далеко?
Ромка почесал затылок, кепка при этом забавно съехала на нос. Мальчишка подправил головной убор и сообщил:
- Километров семьдесят, примерно. Может, чуть поменьше.
- Чего?
Пашка даже присвистнул от изумления.
- Серый, ты вообще подумал, сколько мы туда пёхать будем?
Хотел ещё добавить "с твоими-то ногами", но не стал: Ромка мог на такие слова сильно обидеться.
- Ну, может, подвезут нас. Здесь же шоссе вдоль Даугавы. "Проголосуем", наверняка кто-нибудь подбросит.
- Угу...
Пашка кивнул и двинулся вперед по тропе. Ромка - за ним.
Серый был прав. Кругом прав. Вот только тревога Пашку никак не отпускала. Ромкина правота была в чем-то неправильной. Сначала мальчишка долго не мог понять, в чем именно, но в какой-то момент сознание словно осветилось вспышкой молнии: эта была правота мирного времени.
Времени, когда не кружились в небе немецкие стервятники, а из кустов в бойцов Красной Армии не летели вражеские пули... И не стекала из кузова грузовика розовая от крови вода...
- Ромка... Слышишь, Ромка...
- Чего? - не поворачивая головы откликнулся мелкий.
- Слышь, Серый, галстук спрятать надо.
- Чего?
Второе "чего" было произнесено совсем иным тоном. В нем мешалось удивление, возмущение и откровенная неприязнь. Пашка понимал, что сейчас друг о нём думает. И как думает. Но перед глазами стояли кровавые пятна на зелёных гимнастёрках и белых бинтах и стекающая из кузова полуторки розовая вода...
- Надо, Серый, - повторил Пашка каким-то чужим голосом. - Если здесь тоже диверсанты бродят, что тогда?
- Это наша страна, - резко ответил Ромка. - И мы здесь никого бояться не должны.
- Страна наша, - согласился Пашка. - А вот из кустов по нам же и стреляют.
- И что?
- И ничего... Пуля попадет - и сразу насмерть.
- Так что же, теперь прятаться ото всех, да? Пашка, ты помнишь, тогда мы разговаривали. Ну, перед тем как я придумал как нам Лиелансе с хутора выманить? Сам же говорил: даже под угрозой расстрела пионеру галстук снимать нельзя.
Пашке помнилось, что говорил он немного по-другому. Но Ромкины слова помогли ему найти нужный аргумент.
- Я-то помню. А ты-то сам не забыл, как говорил, что ради дела снимать галстук нужно?
- Так ради важного дела. А у нас что за дело?
- Нам до Даугавпилса добраться надо. Или, скажешь, что это не дело, а так, ерунда?
По лицу Ромки было видно, как внутри у него происходит мучительная борьба. Она длилась около минуты и закончилась тем, что мальчишка сдернул эмблемку, спрятал её в карман брюк, а затем резкими нервными движениями развязал узел пионерского галстука и запихал его туда же. Не говоря ни слова, Ромка повернулся и пошел вперёд по тропе. Пашка двинулся за ним, на ходу снимая и пряча свой галстук.
На душе у мальчишки было на редкость паршиво. Теперь-то уж Серый точно будет считать его трусом без всяких оговорок. Наверняка перестанет с ним разговаривать, будет презирать и расстанется при первой же возможности. И самое гадкое, что он прав. Ведь им сейчас ничего не угрожало, а они уже сняли галстуки. Что же это такое, если не трусость? Пашка бы и сам себя теперь бросил.
И ведь исправить ничего было уже нельзя: предложи он сейчас остановиться и надеть галстуки, это выглядело бы просто жалко.
Так они и шли молча до самого шоссе. И только когда лес впереди начал редеть, Ромка вдруг остановился и спросил:
- У тебя как с немецким?
Пашка немного растерялся: такого вопроса он сейчас никак не ожидал. - Ну... Шпрехаю... А вообще, если честно, то не очень. Тройка у меня по немецкому.
- Понятно, - кивнул Ромка. - Анна унд Марта ба-аден...
Пашкина обида на себя почти полностью растаяла. Зато образовалась обида Ромку. Вот ведь ехидина мелкая. Пожалуй, Зойка была не совсем уж и неправа, когда его в крапиву выкинула. И тут же в памяти с новой силой вспыхнула картина бомбардировки поезда. Пашка сжал зубы, чтобы не застонать и тряхнул головой, отгоняя навязчивое видение. - Ты вот что, молчи, когда я разговаривать с шофером буду, понятно? Вроде как глухонемой.
- Чего? С какой это стати?
- А с такой. Раз уж мы скрываем, что пионеры, то надо скрывать, что мы русские. Или может, ты за местного русского сойти хочешь?
- Блин...
Только сейчас до Пашки дошло, о чем всю дорогу думал Серый. Мелкий ударился из крайности в крайность: если раньше у него были кругом друзья, то теперь, похоже, стали кругом враги. Глупо, конечно. Из кустов диверсанты пальнуть еще могут, но уж шофер-то наверняка будет наш, советский... А может и не глупо: в то, что немцам могут служить батраки, Пашка бы никогда не поверил. Но ведь служат, он видел это своими глазами. Или тот офицер из поезда. Наверняка ведь уже фашистам служит, гнида трусливая. Ну ничего, когда-нибудь ему это отольется. А пока...
- Ты прав, за местного я не сойду. Только я ведь и латышского не понимаю. Как ты мне объяснять будешь?
Ромка улыбнулся. Кажется, в первый раз с того момента, как они выехали из гарнизона. - Знаками буду показывать. Поймешь. А ты главное, в ответ головой тряси, мычи и всё время показывай что-нибудь на пальцах.
"Народный артист без публики" тут же продемонстрировал, как это должно выглядеть: мелко закивал головой, замычал, словно в рот ему запихали носовой платок и начал горячо и совершенно бессмысленно, на взгляд Пашки, жестикулировать. Шутки шутками, но это моментально заставило мальчишку вспомнить компанию глухонемых, которых он как-то встретил в ленинградском трамвае. Стой бы Ромка рядом с ними, Пашка никогда бы и не подумал, что малыш не из их компании.
- Это что-то значит? - с опаской спросил Пашка. Серый в ответ озадачено уставился на друга.
- Ты чего? Ты подумал, что я их язык знаю?
- Ага. А что, не знаешь?
- Нет конечно...
После короткой паузы Ромка добавил:
- А сейчас бы пригодилось...
- Да ты и так просто клад для разведки: латышский, немецкий, - Пашка не льстил, сама жизнь заставляла смотреть на способности друга с другой точки зрения. Серый довольно сощурился и улыбнулся и направился к шоссе.
То, что мальчишки увидели, выйдя из леса, заставило их круто изменить план. Шагах в сотне от тропинки на обочине лежал велосипед, а рядом с ним скорчился на боку и уткнулся лицом в землю человек в сером пальто. На обращенной к небу спине тёмными кляксами выделялись кровавые пятна с рваными дырами в центре. Мальчишки переглянулись и, не сговариваясь, бросились к лежащему. Пашка перевернул его за плечо, тот поддался неожиданно легко и как-то мешковато, словно это был не человек, а набитой ватой манекен. И по этой легкости парнишка понял, что человек мертв, даже не успев увидеть ни остекленевших льдисто-синих глаз, ни кровавых пятен на груди - пули пробили неизвестного навылет.
- Пашка, как думаешь, кто он? - прошептал Ромка.
- Не знаю... - так же шепотом ответил старший мальчишка.
Погибший был уже немолодой мужчина, гладко выбритый и с густыми, но сильно поседевшими светло-русыми волосами. Одежда на убитом была абсолютно гражданская: серый вязаный жилет и кремовая рубашка под пальто, темные брюки и тяжелые, но никак не военные ботинки на толстой подошве с тупыми мысами. Оружия видно не было. Кто и почему убил его здесь, на пустынном шоссе Крустпилс-Даугавпилс было совершенно непонятно.
- Может, документы посмотреть? - неуверенно предложил Ромка.
- Может...
- Посмотри.
- Посмотри сам.
Ромка замялся, а потом вдруг как-то по-детски жалобно попросил:
- Пашка, а может ты? Я боюсь мертвяков.
- Ты? Боишься? - сдержаться не было никакой возможности. Пашка подозревал, что Серый, как любой нормальный человек должен чего-то бояться. Вот только был уверен, что Ромка никогда в этом не признается, как его не расспрашивай.
- А мне что, приятно, что ли? - проворчал Пашка, но присел на корточки и распахнул полу пальто. Нагрудный карман был грубо вывернут наизнанку, так, что даже подкладка слегка надорвалась.
- Обыскивали, - заключил Пашка, но все-таки на всякий случай ощупал брючные карманы. В них было пусто.
- И что делать будем? - растеряно спросил Ромка.
- Не знаю... В милицию бы надо сообщить.
- Надо... Только вот где эта милиция? Ты в Риге видел хоть одного милиционера?
- Нет. Только военных...
- Вот и я не видел. Ни на улицах, ни на вокзале. И в Крустпилсе на вокзале тоже были только военные.
С минуту мальчишки помолчали.
- Пашка, а может, сядем на велик - и в Даугавпилс, а? - несмело предложил Ромка.
- А почему не в Крустпилс? - вопрос был задан больше для порядка.
- Ну а что там, в Крустпилсе? Там только комендатура и все. Они станцию охранять должны. Видел, что там творится?
Пашка вспомнил забитую вагонами железнодорожную станцию, воронки от бомб, полуразрушенное здание вокзала, огневую точку прямо на платформе - спаренный зенитный пулемёт, наскоро обложенный мешками с песком. Да уж, сейчас в комендатуре точно не до убитого велосипедиста.
- Ну так как? - нетерпеливо спросил Серый.
- Поехали! - решил Пашка, нагибаясь, чтобы закатать правую брючину. - Давай на багажник.
И они покатили по обочине пустынного шоссе. Удивительно, но дорога словно вымерла: автотранспорт по ней практически не ходил. Лишь однажды навстречу ребятам выскочили из-за поворота пара грузовиков ЗИС-5 с покрытыми тентом кузовами. Все произошло так быстро, что мальчишки едва успели различить сидящих в кабинах красноармейцев. Пашка отчаянно тормознул, так что велосипед развернуло, а Ромка чуть не свалился с багажника. Ребята закричали и замахали руками, но грузовики, не снижая скорости, пронеслись в сторону Крустпилса.
И больше - ничего. Даже хутора, то и дело попадавшиеся по обеим сторонам дороги, казались брошенными. Никто не копался в огородах, никто не работал во дворах, даже скотины было не видно и не слышно. Земля словно замерла в ожидании чего-то страшного.
Наконец, впереди ребята увидели довольно большой поселок: к небу тянулись высокие кирпичные трубы.
- Ливаны, наверное, - предположил Ромка. - Пашка, помни, что ты - глухонемой. - Да помню, я помню, - проворчал старший мальчишка, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Пашка словно предчувствовал, что их сейчас остановят диверсанты, такие как те, что убили бойцов из взвода связи. Остановят и станут допрашивать... Хотелось развернуть велосипед и ехать прочь от этого таящего смертельную опасность поселка. Назад, в Крустпилс. Там, по крайней мере, свои, красноармейцы. А здесь...
А здесь тоже не было никого. Поселок словно вымер. И здесь во дворах не видно было людей. Справа от дороги на окраине поселка блеснуло в лучах заходящего солнца небольшое озерцо, а ещё дальше была видна широкая лента Даугавы с большим песчаным островом. Искупаться душным летним вечером было бы сущим удовольствием, но ни на озере, ни на реке не было видно ни одного человека. Никаких признаков жизни не подавала расположенная за озером фабрика. Въехав в поселок, ребята не встретили ни одной живой души...
До самого моста через речку, приток Даугавы, надвое разрезавший поселок. Когда велосипед был совсем рядом, из-за угла старого двухэтажного кирпичного дома вышли трое мужчин. Все они были одеты в гражданское, но один из них держал в руках карабин, а у другого из-за плеча торчал ствол то ли винтовки, то ли ружья. У третьего оружия видно не было, но именно он, похоже, был старшим: поднял руку и что-то повелительно крикнул. Ромка больно ткнул в спину костяшками кулака. Пашка затормозил и остановился, растерянно моргая. Серый тут же соскочил с багажника и бойко залопотал. Лицо старшего немного смягчилось, но тон продолжал оставаться строгим и недружелюбным. Видимо, Ромкин рассказ его не слишком впечатлял, он что-то спрашивал отрывисто и почти зло, но малыш продолжал, как ни в чем не бывало щебетать, как-то доверчиво и чуть виновато. И вдруг, после очередного вопроса Серый буквально расцвел, словно лицо изнутри подсветил разноцветный электрический фонарик. Или загорелась гирлянда из маленьких цветастых лампочек, которую мама уже третий год набрасывала на новогоднюю (не рождественскую, в семье Шевьевых не верили в поповские предрассудки) ёлку.
- Их бин дойче, - услышал Пашка Ромкин голос.
- Дойче? - недоверчиво переспросил немецкий диверсант, а в том, что это был немецкий шпион и диверсант, у Пашки не было никаких сомнений.
- Я, я, - закивал, словно китайский болванчик Серый, а дальше все снова стало непонятно. Немец снова что-то спросил, мальчишка ответил - и вот теперь лицо фашиста расслабилось уже по-настоящему. "Поверил", - понял Пашка, чувствуя, как внутри начинает потихоньку отпускать страшное напряжение, но до спасения было еще далеко. Немец снова что-то спросил, указывая пальцем прямо на него, Ромка отвечал, правда, понятно было лишь слово "Паулас", а потом повернулся к Пашке и показал сначала на немца, а потом задрал руку вверх, словно пытаясь дотянуться до плеча дяди Стёпы. Понятно было, что он пытается внушить глухонемому, что перед ним стоит большой начальник. И Пашка, делать нечего, приветливо закивал и глупо заулыбался. Ромка что-то сказал, двое с оружием противно заржали, а немец усмехнулся брезгливо и холодно, словно собирался раздавить паука или крысу. В этот момент мальчишке страшно захотелось броситься на врага и убить его на месте, а что будет потом, уже неважно. Но Пашка остался стоять. Во-первых, потому что понимал: даже если успеет достать нож, все равно с немцем справиться будет трудно: тот здоровый, взрослый мужик, наверняка обученный всем приёмам костоломной борьбы. Конечно, офицер-чекист с ним бы справился на раз, но Пашка-то всего лишь пацан, а не офицер. А, во-вторых, потому что рядом был Ромка, которого в этом случае тоже убьют.
Вот и пришлось, сгорая от стыда, глупо пялиться на стоявшего в нескольких шагах врага и лыбиться в ответ на его презрительный взгляд. К счастью, немец снова переключился на Ромку, сказал ему пару фраз, Серый кивнул, поблагодарил:
- Данке шон.
А потом лихо вскочил на багажник и снова ткнул Пашку кулаком между лопаток. Только теперь это было не призывом к остановке, а означало совсем противоположное: поехали быстрее. И Пашка налег на педали, словно чемпион-велогонщик. Казалось, мост они пролетели в одно мгновение. Мелькали по сторонам дома, заборы, палисадники... Завод справа, вычурная крыша станционного вокзала слева... Привстав с седла, Пашка отчаянно гнал вперед, словно боялся, что в спину раздастся окрик, а вслед за ним - выстрел. На самом деле такого страха не было. Было какое-то лихорадочное смятение, разогнавшее из головы все мысли так, что он даже толком не соображал, что делает, просто крутил и крутил педали что было сил.
И только когда сзади раздался жалобный Ромкин голос:
- Пашка, останови, пожалуйста.
Он, наконец, пришел в себя. Тормознул и вильнул к обочине. Остановившись, оглянулся назад. Поселка не было видно, сплошной лес вокруг, разве что справа невдалеке угадывалась Даугава.
Ромка тяжело слез с багажника, даже не слез, а как-то словно беспомощно стек.
- Ты чего? - прерывающимся голосом спросил Пашка. Только теперь он почувствовал, что задыхается, а ноги неимоверно устали и налились свинцовой тяжестью.
- Не могу, - ответил Серый. Лицо его и вправду было серым, или это так казалось в наступающих сумерках. - У меня внутри все трясется.
Мальчишка тяжело опустился на траву, привалившись спиной к толстому сосновому стволу.
- Уф... Я думал, что сердце прямо там разорвется. Или наружу выскочит.
Он глянул на Пашку и как-то необычно просительно добавил:
- Ты не смейся, правда казалось, что оно вот тут, в самом горле бьётся.
Ромка чирканул ребром ладони себе по шее.
- А я и не смеюсь, - честно ответил Пашка. - Чего смеяться-то? Я-то сам знаешь, как перетрусил? - Ты?! Да ладно. Ты был спокоен как скала... А я трясся весь.
- Серый, хорош уже подсмеиваться. Я от страха одеревенел, а ты их вон как заболтал. Ромка хотел ответить, уже раскрыл рот, но так ничего не сказал, неожиданно расхохотался. Громко, звонко, радостно. И, продолжая смеяться, завалился на бок. - Серый, ты чего? Что с тобой?
Пашка опасливо нагнулся над другом. А Ромка вдруг вцепился в рукава его пиджака и потянул Пашку на себя. Тот инстинктивно отшатнулся, подался назад.
- Да что ты?
- Пашка, мы их обманули! Понимаешь: мы их обманули!!!
Казалось, Ромкины глаза сияли, как два прожектора.
- Мы прорвались, Пашка! Мы вышли к своим!
- Ну, ещё не вышли...
Как и полагается старшему, Шевьев пытался быть объективным, но получилось не очень. Энтузиазма у Ромки и в мирное-то время хватало на Днепрогэс и Магнитку вместе взятые, а уж сейчас он вообще вышел из берегов. Хорошо хоть, что Серый пиджак отпустил, а то, пожалуй, оторвал бы рукава напрочь.
- Выйдем! Теперь - выйдем. Немного осталось. В Даугавпилсе наши.
- Ты уверен?
- Конечно.
Ромка вскочил на ноги.
- Пашка, ну сам подумай. Кто ж город сдаст? И кому. Этим?
Он презрительно кивнул головой в сторону поселка. А потом вдруг сразу как-то напрягся и совсем другим голосом спросил:
- Ты что, не веришь?
- Не говори глупостей! - прикрикнул Пашка. - Верить я верю не меньше тебя. А ты так
говоришь, как будто тебе доложили...
- Никто мне не докладывал, - стразу ощетинился Ромка. - Просто ты сам подумай. Даугавпилс это же большой город. Там гарнизон, там склады. Железнодорожный узел. Как же можно такой важный стратегический пункт врагу сдать?
- Нельзя, - согласился Пашка. - Ты прав... Слушай, Ром, а эти у моста - они вообще кто были? - Буржуи недобитые, - Ромка сплюнул. - Те, двое, которые сзади стояли. А тот, с которым я говорил, шпион немецкий. Видел, как они перед ним... Башмаки лизать готовы. После чего Серый добавил неприличное слово, которое Пашка раньше от него никогда не слышал.
- А что ты ему сказал?
- Наплел, что мы из Риги едем, от большевиков спасаемся. Что у моего отца хутор под Даугавпилсом. Он сразу расспрашивать стал, что в Риге, я говорю, много солдат, а на дорогах вокруг танки, пушки...
- И поверил?
- Раз мы здесь, значит, поверил, - озорно ухмыльнулся Серый. - Ох, и зараза же ты, - только и покачал головой Пашка.
- А что мне ему говорить? Что там нет наших? Если бы они туда поперлись, то можно было бы, им бы сразу на орехи выдали. Только видно, что никуда они не собираются. Кишка тонка. Ты же видел, они прятались, когда мы подъезжали. Значит - боятся. Если бы грузовик с бойцами ехал - и носа бы не высунули.
Пашка такого оптимизма не разделял, но спорить не стал. Вместо этого спросил: - А еще что он говорил?
- Ну, пару вопросов задал про Ригу, проверял вроде. А потом я сказал ему что немец
Рудольф Грауэр, тут-то он и купился.
- Сразу так и купился?
- Не сразу. Спросил как по-немецки Ливаны называются. Типа раз я немец и местный, то
должен знать. Я ему ответил - Ливенгоф, тут-то он и убедился.
- Блин, Ромка... Откуда ты все знаешь?
Серый в ответ только плечами пожал.
- Случайно. Мне когда я сюда приехал папка старую карту купил в Риге, а там все по-немецки. Вот я и запомнил.
- А зачем? Зачем тебе немецкая карта? И почему ты так здорово на немецком говоришь? Как будто настоящий немец? - продолжал упорствовать Пашка.
- Как настоящий? - Ромка неожиданно зло хмыкнул. - Ты бы это училке нашей сказал. Мне отлично только по большим праздникам ставили. А так - хоры да удочки.
- Заливаешь, - убежденно заявил старший мальчишка. Это просто не могло быть правдой: самая отъявленная зубрила в его Машка Головашкина на немецком не говорила и в половину Ромкиного. А ведь его-то класс на два года старше.
- Если бы, - грустно ответил Серый. - Понимаешь, я, когда маленький был, немецкий не учил, а просто на нем разговаривал. У папки друг был Альфред Крекер. Он немец настоящий, только наш, советский. С Херсонщины родом. А у него сын, Рудольф, я его Рудиком звал. Мы с ним всегда вместе были. Ну, я от него немецкого и набрался. А в школе же все по науке. Надо все как правильно, а я не могу, как правильно. Могу только как умею.
- А где они сейчас? Рудик и его отец?
Ромка вздохнул.
- Дядю Альфреда белофинны убили. Снайпер, гад. А Рудика мама после этого увезла на Украину. Мы письма друг другу пишем. Только они идут долго...
- Понятно. Ты поэтому Рудольфом назвался?
- Ага.
- А почему Грауэр?
Серый выразительно постучал себя по лбу. Пашка раздраженно втянул в себя воздух, хотел ругнуться, но в тот же миг все понял и виновато моргнул. Ведь "грау" по-немецки означает "серый".
- Знаешь что, Ромка. Вот к первому сентября фашистов разобьют, возьмет Красная Армия Берлин, и тогда...
- И что тогда? - очень заинтересованно поинтересовался малыш.
- А тогда я приду в твою школу. И расскажу про то, как ты этого диверсанта облапошил. И тогда поставят тебе пятерку. Самую большую пятерку, какую только можно, - пообещал Пашка.
- Точно. Не забудь еще сказать, что он меня похвалил, - задорно задрал нос Ромка.
- За что?
- За хорошее произношение. А я ему сказал, что у меня очень строгий дед, который если
что, сразу наказывает.
- Не, ну ты точно артист. А что ты ему про меня наплел? Чего они ржали так? Серый помрачнел.
- Я сказал, что ты сын нашего батрака с хутора, глухонемой латыш. А ржали... Фашисты
они и сволочи, вот и ржали.
- Да ладно, не переживай, - подбодрил друга Пашка. - Отольется им ещё этот хохот. Ещё поплачут... Ну что, ты как, отошел? Дальше поедем?
Глава 6 .
Но "дальше" получилось не очень долгое. Пашка неожиданно почувствовал, что к ногам как будто привязали по огромной гире. Он даже посмотрел вниз - чего это ещё?
На ногах, конечно, ничего не было. И мальчишка понял, что он дико, непередаваемо, чудовищно устал. Настолько, что даже не стыдно было признаться в этом младшему.
- Серый, - сказал он, тормозя. - Я больше ехать не могу.
- Ты чего, что случилось? - забеспокоился младший, но, видимо, всё понял, потому что соскочил с багажника и сказал как ни в чём не бывало: - Ну и всё равно вечер скоро и всё равно мы бы сегодня никуда не приехали... Только, - Ромка огляделся растерянно. - Только что делать-то? Ночевать где?
Пашка через силу улыбнулся. Он уже давно заметил, что Серый при всей его сумасшедшей энергии был - даже странно! - человеком совершенно городским. И, конечно, вид вокруг - перелески, ленточка какой-то речушки, большой лес за ней, безлюдье - Ромку не вдохновлял.
- Ничего, заночуем, - Пашка вёл велосипед рядом. - Пошли вон туда, видишь? Там рощица и река.
Ромка послушно и без слов затрусил рядом через луг, временами помогая вести велосипед. Пашку мотало. Он сам, если честно, не был уверен, что в рощице найдётся нужное место для лагеря. И не был уверен, что сможет этот лагерь разбить не то что по правилам - хоть как-то.
- Ноги как? - коротко спросил он.
- Нормально, - так же коротко ответил Ромка.
Это были единственные слова, которыми мальчишки обменялись за те десять минут, пока шли от дороги.
Небольшая дубрава от реки была отделена как будто нарочно посаженных по линейке кустов орешника. Пашка бросил велосипед в траву, уронил рюкзак и, уже ни о чём не думая, повалился рядом. Попытался заставить себя встать - и не смог...
...Мальчишки проснулись через час с лишним, когда уже начался долгий прибалтийский летний вечер, тягучий и тихий. Их не разбудили ни комары, ни то, что спать, конечно, было жёстко. Но оба зашевелились от гула машин - где-то совсем недалеко.
Первым сел Ромка. Изо всех сил потёр кулаками глаза, похлопал ими и затормошил Пашку:
- Паш, Паш, Па-а-а-аш! Машины!
- У, м, н, да, - выдал Пашка набор звуков и тяжело перевалился на спину. Ошалело посмотрел на Ромку и быстро сел. - Какие машины? А!
Он завертел головой, сам вспомнив, что слышал сквозь сон гул моторов. Но, как мальчишки ни прислушивались - даже раскрыв рты для лучшей слышимости, а Ромка уже и ладони приложил к ушам - больше никаких машин не услышали. Пашка вздохнул:
- Наверное, дорогой прошли, мы бы всё равно не успели. Да и... наши ли это?
- Конечно наши! - оскорбился Ромка. Вера мальчишки в Красную Армию оставалась неколебимой и твёрдой. Пашка же не знал, что сказать. Да ничего и не понадобилось говорить, потому что Ромка вдруг спросил как-то робко: - А... ночевать как же?
Пашка промолчал, и они затихли, сидя в траве.
Над рекой ещё было совсем светло. Но солнце уже село, и в дубраве скопилась для броска ночь. Через луг, которым они шли от дороги, плыли белёсые волны тумана - казалось, можно услышать шорох, с которым туман пробирается сквозь траву. Дороги не было видно. В небе загорелись первые звёзды - холодные и любопытные, как глаза неведомых равнодушных существ. Комары тонко позванивали над кустами - как будто пела тишина.
От неожиданно нахлынувшего чувства одиночества у Пашки заломило в груди. Ему захотелось опять лечь, свернуться калачиком и как можно скорее уснуть - и спать, пока их не найдут взрослые. Пусть даже не отец. Наступающей ночи было слишком много на двух мальчишек с велосипедом. Наступающие фашист были слишком реальны. И не было у Пашки Ромкиной веры...
Но был сам Ромка, который осторожно дышал рядом.
Пашка встряхнулся. Толкнул плечом плечо друга и сказал бодро:
- Ну, чего ты? Еды у нас полно. Сейчас оборудуем всё по первому разряду. Смотри. Надо собрать побольше хворосту... - он осекся и решительно сказал, глядя в темноту дубравы: - Это я сделаю. А ты - смотри, - Пашка достал финку, поднялся, подвёл Ромку к орешнику. - Нарежь вот таких прутов. Не тоньше и не короче. Давай, работай, Серый!
Он сунул финку в руку младшему и решительно зашагал за деревья.
Собирать хворост было страшновато. Правда, Ромка вёл себя очень шумно - что-то приговаривал, даже напевал - то ли и ему было страшно, то ли развоевался с орешником. Но Пашка всё равно очень торопился. И, когда шёл на берег с огромной охапкой сушняка - отчётливо ощущал взгляды в спину.
- Ничего такого не бывает, - прошептал он твёрдо. - Не бывает ничего такого.
От желания оглянуться зачесались пятки. Но Пашка стиснул зубы и даже не ускорил шаг.
Ромка нарубил целую кучу лозин и даже расчистил по своей инициативе место для костра.
- Молодец, - похвалил Пашка, ощущая огромное облегчение от того, что Ромка снова рядом. - Давай, разжигай, как можешь. А я жилищем займусь.
- Чего это как могу, я хорошо могу, нас учили, - надулся Ромка и полез в вещмешок за спичками.
Пашка торопился. Темнело всё больше и больше. Но теперь он знал точно, что делать и в торопливости не было суеты. Соорудив из глубоко воткнутых в землю и сплетённых верхушками лозин каркас небольшого шалаша, мальчишка переплёл его вдоль оставшимися лозинами и, обвешав зелёными ветками, завалил тут же надранной травой. Внутрь набил папоротника, за которым опять пришлось ходить на опушку. Конечно, в таком шалаше будет полно насекомых и окажется сыровато. Но зато не будет холодно и пройдёт мимо утренняя роса. Да и комарам не такое раздолье.
Когда Пашка закончил работу, костёр уже горел, и Ромка, сидя рядом на корточках, заворожено наблюдал за другом - в широко распахнутых глазах горело пламя, и волосы как будто были усыпаны золотистыми искорками.
- Ты чего, Серый? - улыбнулся Пашка. Ромка встрепенулся и сказал протяжно:
- Здо-ро-во-о-о-о... Раз - и дом из ничего, - он вздохнул. - Я так не умею...
- Зато ты из честного слова можешь электрогенератор, - утешил Пашка Ромку, присаживаясь рядом и разуваясь. Ромка явно воспрянул духом, но тут же опять вздохнул:
- Да, вот кому он тут нужен... генератор твой. А ты - раз и костёр, два и шалаш...
- Я и тебя научу, - пообещал Пашка. - Я обещал тебя верхом ездить научить? Обещал. Приедешь к нам в Ленинград - и научу. Всему-всему.
- Теперь только на следующее лето, - вздохнул Ромка. - Когда фашистов уже разобьём... А может, ещё и этим летом получится? - встрепенулся он.
- Может, и получится, - Пашка подбросил в огонь веток и сказал: - Не могу, искупаюсь пойду. На мне пыли как на тракторе.
- Я тоже! - тут же вскочил Ромка.
Вода в реке оказалась тёплой, дно - песчаным и пологим. Орать и брызгаться в ночной речке совсем не хотелось, мальчишки поплавали, потом немного постирали вещи (Пашка усмехнулся, подумав, что сказала бы о такой стирке Зойка - её бы перекосило, как от уксуса!). Когда вылезли из воды - комары набросились толпами, а воздух показался холодным, и ребята скорей вернулись к костру. Развесили на наклонных палках постиранное и поскорей сели ближе к огню, накрывшись Пашкиной рубашкой и курточкой Ромки. Пашка пододвинул рюкзак, достал первое, что попалось под руку - масло, сухари, сахар.
- Чай вскипятить негде, - вздохнул он. - Ромка, ты не спи, поесть надо.
- Угу... - выдохнул тот и разлепил глаза. - Я не сплю, я выспался. А консервы где?
- Консервы тут, - Пашка пробил финкой две дырочки в банке сгущенного молока, небрежно раскроил острым лезвием банку консервированной колбасы, банку кильки в томате, банку говядины... Мальчишки только теперь вдруг поняли, что голодны - и с Ромки не в шутку слетела сонливость. Еды было много. Ребята принялись запихивать в себя всё подряд - с хрустом дробили зубами сухари и сахар, запивали сгущёнкой, по очереди вытягивая её из треугольного отверстия, тут же подцепляли веточками куски говядины и тушки килек...Пашка запоздало подумал, что чемоданчик с вещами, конечно, пропал. А ведь там был котелок... Хорошо ещё, финка всегда с собой.
- А вот если чай сухой с сахаром пожевать и из реки попить, может, получится как настоящий чай? - вдруг выдал Ромка то ли в шутку, то ли всерьёз и языком подцепил, приподняв над головой банку, последнюю струйку сгущёнки.
- Дай-ка сюда, - приказал Пашка, забирая банку...
...Ромке повезло больше. Чай из Пашкиной "кружки" - как он не полоскал и не кипятил её - всё равно отдавал колбасой. Ромка правда стал требовать "во имя справедливости" открыть ещё сгущёнку, чтобы у Пашки тоже была "хорошая" кружка - но Пашка раскусил желание Серого сожрать ещё банку сгущёнки. Пусть и во имя справедливости напополам. И отказался от такого удобства.
Впрочем, Ромка не настаивал. Глаза у него сделались немного пьяные, да и сам Пашка чувствовал, как вместе с сытостью снова вернулась еле-еле заспанная усталость. Проверив ветки с одеждой - чтобы не попадали в костёр, а потом - на угли, мальчишки заползли в шалаш. Пашка завесил вход запасёнными ветками и зарылся в папоротник рядом с Ромкой.
Стало темно, тепло и почти тихо. Только скрипел неподалёку коростель, еле слышно журчала где-то на перекатике вода, да в дубраве незло перешёптывались деревья. Ещё - сопел Ромка. Пашка уже находился на той тоненькой приятной грани, с которой человек падает в сон без оглядки, когда Серый вдруг завозился и спросил:
- Паш.
- М, - отозвался Пашка.
- А как ты думаешь, где теперь Илья и... и Зойка тоже?
- Я не знаю, Серый, - Пашка чуть повернулся. - Спи. Не бойся.
- Я не боюсь ничего, - возразил Ромка. И снова спросил: - Паш... а может, наши уже погнали фашистов? А?
- Завтра всё узнаем, - Пашка придвинулся ближе. Он проснулся и ощущал, что Ромке всё-таки не по себе. - Может, и погнали... Может, завтра проснёмся - а по дороге наши идут. На запад.
- Хорошо бы, - голос Ромки стал весёлым. - А папа уже в Польше где-нибудь... и твой тоже... Наступают вовсю!
Очевидно, эти фантазии оттеснили ночные страхи, в которых Ромка не желал признаваться. Потому что уже через полминуты он дышал совершенно сонно. А Пашка, прободрствоваший на минуту дольше, подумал: а вдруг?..
...Ему снилась дорога, по которой шли войска. Потоком шли на запад, и было ясно, что это - победа, как и должно было быть... и сейчас найдётся отец.
Однако где-то - как матрёшка в матрёшке - в этом правильном и радостном сне - таился ещё один, страшный и невозможный. В этом сне повзрослевший Пашка знал, что война идёт уже четвёртый год.
Но это был неправильный сон. И в конце концов его стёрла музыка марша про первого маршала - а потом и она растаяла, ушла - Пашка провалился в настоящий сон, в сон без сновидений...
...Поднявшийся в третьем часу туман полностью укутал берега и потопил шалаш, пригасил угли костра.